Чернобыль ошибки при ликвидации аварии

Первыми ликвидаторами аварии, кто тушил пожар в первый час после взрыва, были 28 бойцов пожарных частей под руководством майора внутренней службы Леонида Петровича Телятникова, начальника военизированной пожарной части УВД Киевского облисполкома Украинской ССР, а также 12 милиционеров и работников ЧАЭС.

От радиационных ожогов и острой лучевой болезни шестеро огнеборцев СВПЧ №2 УВД Киевского облисполкома по охране Чернобыльской АЭС и СВПЧ №6 по охране г. Припять — Николай Титенок, Владимир Правик, Виктор Кибенок, Владимир Игнатенко, Николай Ващук, Владимир Тишура — умерли в течение нескольких недель. Они получили смертельную дозу облучения — несколько тысяч рентген.

Первая запись о срабатывании тревожной сигнализации на Чернобыльской АЭС появилась 26 апреля 1986 г. в 1 час 23 минуты в журнале диспетчерской СВПЧ № 2 по охране ЧАЭС.

Дежурный караул в количестве 17 бойцов под руководством молодого лейтенанта внутренней службы Владимира Правика на автоцистерне, насосной станции и рукавном автомобиле выехал на объект.

Руководитель тушения пожара сразу же оценил катастрофичность ситуации. 4-й энергоблок, разрушенный взрывом, горел. Огнем была охвачена кровля машинного зала, пламя быстро продвигалось в сторону 3-го энергоблока. По рации Владимир Правик объявил, что пожару необходимо присвоить повышенный 3-й номер. Огнеборцы насчитали 30 очагов горения в районе энергоблока. Наибольшую опасность представляли машинный зал с масляными системами турбогенераторов и насосов и маслобаками с тоннами горючей жидкости, котельное масло-мазутное хозяйство, кабельные каналы, по которым огонь мог добраться до всех объектов АЭС. Но решающее направление Владимир Правик определил сразу — горящая кровля. Если бы огонь по ней перекинулся на 3-й энергоблок, мог бы взорваться и он.

Караул Правика начал работу на крыше машинного зала. Через несколько минут прибыл дежурный караул СВПЧ-6 под руководством лейтенанта Виктора Кибенка. Возглавив звено газодымозащитной службы, он организовал разведку в помещениях, прилегающих к активной зоне реактора. Несмотря на высокий уровень радиации бойцы, следуя за командирами, выполняли свой долг. Расставив ствольщиков на позиции, Виктор Кибенок обеспечил подачу воды на кровлю машинного зала с помощью автолестницы и стационарных сухотрубов.

Главным полем битвы с огнем для них, как и для караула Владимира Правика, стала кровля. К месту катастрофы срочно прибыл начальник объектовой части Леонид Телятников, находившийся на тот момент в отпуске. Вместе с подчиненными он более 2-х часов участвовал в борьбе с огнем.

Огнеборцы, вступившие в схватку с пожаром после взрыва на ЧАЭС 26 апреля 1986 года, — настоящие герои. Они убрали графит, не допустили распространения пожара в машинном зале.

Для ликвидации одной из крупнейших техногенных катастроф по распоряжению Совета Министров СССР была создана правительственная комиссия, председателем которой был назначен заместитель председателя Совета Министров СССР Б.Е. Щербина.

От института, разработавшего реактор, в комиссию вошёл химик-неорганик академик В. А. Легасов. Вместо положенных двух недель, на месте аварии он работал 4 месяца. Именно В. А. Легасов создал состав смеси (боросодержащие вещества, свинец и доломиты) и рассчитал возможность ее применения для предотвращения дальнейшего разогрева остатков реактора и уменьшения выбросов радиоактивных аэрозолей в атмосферу. С самого первого дня эту смесь забрасывали с вертолётов в зону реактора.

Основная часть работ была выполнена в 1986—1987 гг., в них приняли участие примерно 240 тыс. человек. Вертолетами в тлеющий реактор за 8 дней было сброшено 5 тыс. тонн специально подготовленного вещества.

 27 апреля 1986 г. было эвакуировано население города-спутника ЧАЭС — Припяти и жители населенных пунктов из 10-километровой зоны. В последующие дни эвакуировали население других населённых пунктов из 30-километровой зоны.

Краснодарский край внес свой значимый вклад в ликвидацию последствий аварии на ЧАЭС. В аварийно-спасательных работах в 1986 -1990 гг. участвовали 11 740 кубанцев (6% от общего числа ликвидаторов аварии). По данным крайвоенкомата, в мае 1986 г. в район ЧАЭС отправлено через военкоматы больше 1000 резервистов – жителей Кубани. Динской военизированный полк гражданской обороны выполнял широкий спектр работ, включая самые опасные.

В служебные командировки в Чернобыль отправляли сотрудников и предприятия Кубани (Краснодарский ЗИП, институт биологической защиты растений (ныне ВНИИБЗР), строительные организации — сочинский участок управления № 157, сотрудникам которого уже в мае 1986 г. поручили ответственную и опасную работу возле взорвавшегося реактора).

На территорию края эвакуировано из зон радиационного заражения 3660 человек. Организован прием и размещение в санаториях, пионерских лагерях и пансионах жителей Украинской и Белорусской СССР.

Оперативно, без задержек осуществлялась отправка техники, оборудования, продовольствия, строительных материалов.

В Фонд помощи «чернобыльцам» предприятиями и жителями края перечислялись однодневный заработок, премии, личные средства, организовывались благотворительные концерты, выставки, спортивные мероприятия, субботники.

3318 кубанских участников ликвидации последствий аварии на ЧАЭС награждены медалями и почетными знаками. В числе организаторов этих работ на ЧАЭС были уроженцы Кубани — генерал армии В.И. Варенников и начальник химических войск В.К. Пикалов, удостоенный звания «Герой Советского Союза».

За мужество и героизм, проявленные при ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС, заслуги в чернобыльском движении награждены:

— 20 чернобыльцев памятной медалью администрации Краснодарского края «За выдающийся вклад в развитие Кубани»;

— около 150 человек из числа руководителей муниципальных образований края и исполнительной власти за оказание помощи общественным организациям Союза «Чернобыль» награждены знаком «В память о катастрофе на Чернобыльской АЭС»;

— 535 активистов знаком Союза «Чернобыль» России «За заслуги» 1-й и 2-й степеней;

— 2620 человек — знаком Союза «Чернобыль» России «В память о катастрофе на Чернобыльской АЭС»;

— 4 члена — серебряным знаком «Почётный член Союза «Чернобыль» России»;

— 65 человек занесены в Книгу почёта Союза «Чернобыль» России;

— 6 человек награждены почётным знаком МЧС России;

— 3 — почётным знаком «Заслуженный активист ветеранского движения Кубани»;

Решением Президиума Центрального совета Союза «Чернобыль» России общественное объединение Союз «Чернобыль» Краснодарского края признано одним из лучших организаций в РФ и занесено в Книгу почёта, а также награждено памятным знаменем Союза «Чернобыль» России.

Первая часть: Чернобыль. I. Предыстория.
Вторая часть: Чернобыль. II. Авария.
Третья часть: Чернобыль. III. Реакция.

В этой части я освещу некоторые вопросы, связанные с ликвидацией последствий аварии. К несчастью, документальная база по этим вопросом сильно сужена, приходится полагаться скорее на воспоминания очевидцев, чем на отрывки из документов. Разумеется, рассказать подробно о всех этапах ликвидации возможным не представляется, и поэтому мои заметки будут заведомо неполны. Я лишь намечу общие контуры и расскажу о тех сюжетах, которые мне представились заслуживающими особого внимания. Интересующимся более подробным изложением рекомендую обратиться к книгам и статьям, ссылки на которые я привожу.

Итак, к вечеру 26 апреля в Припяти собралась Правительственная комиссия по расследованию причин аварии. В задачу Правительственной комиссии, кроме прочего, вошли и вопросы разработки оперативных мероприятий по локализации катастрофы и ликвидации её последствий.

Первой важнейшей задачей стала борьба с пожаром, возникшим в разрушенном четвёртом энергоблоке. Разумеется, о тушении его обычными методами речи идти не могло — высокие поля излучений, завалы, продолжавшиеся выбросы радиоактивной пыли и аэрозолей, да и сам характер возгорания делали непосредственную борьбу с ним невозможной. Кроме того, высказывались опасения, что расплавленное топливо может проплавить конструкционные материалы и проникнуть под фундамент реакторного отделения. Опасались также, что контакт расплавленного топлива с большими объёмами воды (например, в бассейне-барботере) может привести к паровому взрыву. По этим соображениям 27 апреля в 8 утра было принято решение о забрасывании развала реактора с воздуха смесью их песка, доломитовых глин, свинца и борной кислоты. Необходимость применения авиации для ликвидации последствий стала понятна уже вечером 26 апреля, а утром 27 апреля вертолётчики уже начали забрасывать развал 4-го энергоблока песком. В кратчайшие сроки была организована доставка всех остальных необходимых материалов.

Позволю себе здесь небольшое лирическое отступление. Незаметная фраза «в кратчайшие сроки была организована доставка всех остальных необходимых материалов» таит за собой огромную организационную работу по концентрации ресурсов. Фактически при ликвидации последствий на полную мощность использовались особенности командно-административной системы: возможность в кратчайшие сроки мобилизовать несколько отраслей экономики на решение поставленной задачи. Процитирую снова воспоминания В.А. Легасова:

«Работа шла не только быстро, но её старались выполнять и достаточно качественно и, я бы сказал, со вкусом. Вот в этом месте я бы хотел сказать, что особенно первый период времени, несмотря на трагизм ситуации, несмотря на такое отчаяние, я бы сказал, нехватку технических средств, отсутствие должного опыта в ликвидации аварий подобного масштаба, легко могла возникнуть растерянность и неуверенность в каких-то решениях, но всё было не так. Как-то независимо от должностей, независимо от задач, которые люди решали, всё это представляло собой хорошо настроенный коллектив, особенно в первые дни. Научная часть коллектива, на плечи которого легла ответственность за правильность принятия решения, принимала эти решения, не имея поддержку Москвы, Киева, Ленинграда — поддержку в виде консультаций, в виде каких-то опытных проверок, немедленного прибытия на место любых вызываемых туда специалистов. Когда мы приходили к каким-то разумным научным решениям, то руководство Правительственной комиссии имело возможность мгновенно с помощью Оперативной группы или отдельных ее членов получить за какие-то фантастически короткие сроки, буквально за дни, а иногда и за часы, все необходимые материалы, которые нам нужны были для проведения соответствующих работ. Вот я помню, что работал тогда когда от Украины был в составе Оперативной группы, находящейся на месте в Чернобыле, председатель Госплана Украины Солов Виталий Андреевич. Это был удивительно спокойный человек. Энергичный. Который улавливал буквально с полуслова. Он всегда прислушивался к нашим научным разговорам, что мы обсуждаем, что нам нужно было бы, и мгновенно реагировал. Потребовался нам жидкий азот для охлаждения блока, и когда мы пришли к выводу, что с кистой имеем дело, он, усмехаясь, сказал, что уже необходимое количество составов было заказано. То же самое и по всем тем материалам, скажем, магния, оксид углерода содержащим, он всё с металлургических заводов Украины или где-то ещё доставал и прибывало всё это огромное количество материалов. Трудно переоценить работу группы снабжения, которая по поручению Виталия Андреевича, председателя Госплана Украины, занимался председатель Госснаба Украины, который, сидя на месте в Киеве, просто чудеса там проявлял по обеспечению всех работ, которые на Чернобыле велись, всем необходимым материалом, хотя количество необходимого было, конечно, фантастически большим».

…Вертолётчики забрасывали развал 4-го энергоблока как минимум до 6 мая, а возможно, и дольше. Всего в развал 4-го энергоблока было сброшено более 5 тысяч тонн различных материалов. К 6 мая выброс из реактора прекратился. По горькой иронии судьбы, впоследствии выяснилось, что эффективность этих мер в 1986 году была сильно преувеличена: в шахту реактора попала лишь мизерная часть сброшенного с вертолётов, почти все материалы остались в центральном зале 4-го энергоблока. Выброс из реактора прекратился потому, что процесс образования лавовых топливосодержащих масс (ЛТСМ) и их перетекания в подреакторные помещения закончился. В состав ЛТСМ в основном вошли топливо и конструкционные материалы (бетон, песок, серпентинит). Однако в мае 1986 года всё это было ещё неизвестно — предполагалось, что расплавленное топливо всё ещё может проникать вниз, и было решено установить охлаждаемую бетонную плиту под фундаментом реактора. Шахтёры, специалисты Минтяжспецстроя осуществили «подкоп» под 4-й энергоблок. С высоты современных знаний о состоянии ЛТСМ ясно, что эти работы также были излишними, но в 1986 году знать этого наверняка никто не мог. Так или иначе, приблизительно к 10 мая выбросы из реактора прекратились, что давало возможность уже в более-менее спокойной обстановке обсуждать дальнейший ход ликвидации последствий аварии.

Здесь уместно будет отметить одну важную вещь, о которой часто забывают в пылу критики действий по ликвидации. На тот момент нигде в мире не имелось опыта по ликвидации последствий масштабных радиационных аварий на АЭС. В связи с этим многие из принятых тогда решений, как сейчас понятно, не были правильными. Однако лично мне известны лишь несколько примеров решений, на мой взгляд, достойных осуждения. О них будет отдельный разговор.

Уже из первых предложений по ликвидации последствий аварии стало ясно, что потребуется привлечь огромное количество людей. Необходимы были специалисты в атомной энергетике, химики, биологи, медики, строители… Но было также ясно, что одними специалистами не обойтись — надо было проводить массовые работы по радиационной разведке, дозиметрическому контролю, дезактивации, захоронению загрязнённых материалов, организовать строительство… Одним словом, помимо квалифицированных специалистов требовалась также и (возможно неквалифицированная) рабочая сила, причём в больших количествах и срочно. Стало ясно, что без привлечения к ликвидации последствий военных не обойтись. Можно без преувеличения сказать, что, например, радиационная разведка и дозиметрический контроль на ЛПА во многом опирались на техническое оснащение армии. К несчастью, это предопределило и недостатки дозиметрического контроля, поскольку армейские средства индивидуального дозконтроля оказались слишком грубыми (см. ниже).

Таким образом, в составе участников ЛПА можно выделить следующие категории:
1. Оперативный и эксплуатационный персонал ЧАЭС — люди, продолжавшие выполнение своих должностных обязанностей сразу после взрыва и в течение активной фазы ликвидации аварии (они не были эвакуированы вместе с жителями Припяти).
2. Срочники — молодые люди, проходившие службу в различных воинских частях и переброшенные на работы на промплощадке ЧАЭС.
3. Кадровые — военные и милиция, по долгу службы попавшие в Зону.
4. Ликвидаторы — специалисты различного профиля из научных, проектных и другого вида учреждений, привлеченных на решение конкретных специфических (по профилю учреждения) задач по ликвидации последствий аварии.
5. «Партизаны» — запасники, набранные военкоматами со всей страны для выполнения, как правило, дезактивационных работ.

Остановимся чуть подробнее на вопросах обеспечения радиационной безопасности в ходе ликвидации. Радиационная безопасность обеспечивается регулярной подробной радиационной разведкой и индивидуальным дозиметрическим контролем. Следует отметить, что в первые дни и недели после аварии наладить радиационную разведку и дозиметрический контроль не удалось — что вполне понятно, так как для радиационной разведки было необходимо большое количество обученных специалистов, а быстрее всего мобилизованы были солдаты срочной службы; дозиметрический же контроль с помощью индивидуальных дозиметров либо не проводился, либо оказывался несостоятельным: «Индивидуальные дозиметры, и войсковые средства радиометрического контроля оказались недостаточно чувствительными для регистрации малых доз облучения и низких энергий внешнего гамма-излучения; штатные приборы контроля не позволяли получать нужную информацию о величине альфа-бета-заражения различных объектов. Применяемые средства защиты органов дыхания оказались недостаточно эффективными в связи с мелкодисперсным составом аэрозолей». Кроме того, лишь 21 мая приказом министра обороны СССР № 110 был определён дозовый предел для военнослужащих, привлечённых к ликвидации последствий катастрофы — 25 бэр. Он совпадал с допустимым тогда уровнем аварийного облучения специалистов, работающих с источниками ионизирующих излучений.

Возникает естественный вопрос: а как вообще вёлся дозиметрический контроль участников ЛПА, призванных Минобороны, и был ли он правильно организован? Воспоминания участников говорят о следующем: сначала была сделана попытка вести учёт доз по индивидуальным дозиметрам ИД–11. Проводить по нему дозиметрический контроль в диапазоне малых доз было неэффективно: до 10 бэр он показывает ноль, а относительная погрешность в диапазоне до 100 бэр у него составляет 60 %. Были ещё дозиметрические комплекты ДКП–50А, но они совсем не оправдали себя. Видимо, на этом основании было принято следующее решение: учитывать дозы по результатам радиационной разведки. Иными словами, на месте работы определялся фон и рассчитывалось допустимое время нахождения там, с учётом облучения по дороге туда и обратно. По воспоминаниям участников ЛПА, в условиях армейской организации это привело к серьёзным злоупотреблениям: офицеры, получавшие рапорты с мест о радиационной обстановке, стремились занизить данные радиационного фона, отчитываясь перед начальством. Кроме того, около 1 июня для военнослужащих была установлена дневная доза в 2 бэра, при превышении которой «начинались разборки с командиром, допустившим это». В итоге командиры подразделений были заинтересованы в сокрытии истинных доз своих подчинённых, и это сокрытие, видимо, происходило.

С другой стороны, сотрудники ЧАЭС, а также специалисты различных организаций, имевшие отношение к атомной энергетике, обычно утверждают, что в их окружении дозконтроль был налажен адекватно. Во всяком случае, мне не встречалось рассказов о фальсификациях или неаккуратном дозиметрическом контроле среди сотрудников ЧАЭС и командированных специалистов.

Таким образом, можно сделать вывод, что недостатки дозиметрического контроля были обусловлены, во-первых, отсутствием нужного количества индивидуальных дозиметров, пригодных для учёта доз в диапазоне 0–50 бэр, во-вторых, плохой организацией радиационной разведки и учёта доз в армейских подразделениях, предопределившей злоупотребления. Отдельно следует упомянуть, что большинство командированных специалистов имело опыт работы с источниками ионизирующих излучений и правилами радиационной безопасности, в то время как среди «партизан» и срочников, разумеется, оказывались люди, имеющие весьма приблизительные представления о радиационной безопасности. На документальных кадрах того времени видны люди, явно нарушающие положения радиационной безопасности (например, ходящие без респираторов в зоне строгого режима).

…Вернёмся к ходу работ по ликвидации. В конце мая 1986 года было принято решение о консервации четвёртого энергоблока ЧАЭС, в Постановлении ЦК КПСС и СМ СССР 634-188 от 29.05.1986 защитная оболочка получила название «Укрытие реактора № 4 Чернобыльской АЭС», которое и дало имя возведённому впоследствии над блоком сооружению — «Объект „Укрытие“». Итак, 29 мая 1986 года объект «Укрытие» появился на бумаге. А принят в обслуживание он был 30 ноября 1986 года. Предлагаю читателю вдуматься: за 6 месяцев и один день удалось с нуля спроектировать и построить в условиях высоких радиационных полей огромное сооружение (400 тыс. куб. м. бетона, 7 тыс. т металлоконструкций). Всего же было рассмотрено восемнадцать проектов «Укрытия», из которых был выбран только один. Он был окончательно утверждён 20 августа 1986 года, за три месяца и десять дней до принятия «Укрытия» в эксплуатацию. О ходе сооружения «Укрытия» можно прочитать здесь и здесь и здесь. Для понимания масштабов происходившего позволю себе лишь привести небольшую цитату. Речь идёт о строительстве под Чернобылем четвёртого бетонного завода для обеспечения стройплощадки «Укрытия» (первые три были построены «в чистом поле» под Чернобылем в июне—июле 1986 года): «Сегодня подписали акт сдачи четвертого завода. В „мирное“ время заводы такого типа монтируются за 5–6 месяцев. А мы практически за две недели запустили его в дело… Оказывается, можем работать, можем делать дело. За эти две недели сложился настоящий, хороший коллектив, никто никого не подстегивал, каждый делал свое дело, делал на совесть».

В ходе ликвидации последствий аварии возникло ещё немало уникальных проектов: «стена в грунте» вокруг Чернобыльской АЭС, созданная для отсечения грунтовых вод промплощадки от реки Припять, дезактивация территорий ближней зоны ЧАЭС, залесение территории ближней зоны, захоронение «Рыжего леса», дезактивация и радиационный контроль в 30-км зоне, вопросы контроля в сельском хозяйстве и многое-многое другое. Каждый проект по-своему интересен и неповторим, полон специфических деталей, и специалисты могут многое о них рассказать. Я остановлюсь здесь на двух других сюжетах, более дискуссионных и потому более интересных для подробного разбора.

В комментариях к опросу про Чернобыль упоминался известный миф про управление погодой в зоне аварии, в результате которого якобы намеренно были загрязнены радионуклидами обширные территории Белоруссии и России. Его появление связано с тем, что в Зоне отчуждения с конца мая по конец декабря 1986 года действительно велись работы по контролю за погодой, однако цель их заключалась в том, чтобы препятствовать распространению радионуклидов с территории уже загрязнённой Зоны отчуждения на незагрязнённые территории. Летом 1986 года основным путём выноса радионуклидов из Зоны был сток их в реку Припять, а оттуда — в Киевское водохранилище. Чтобы уменьшить смыв радионуклидов в Припять, проводились работы по борьбе с дождевыми облаками на подступах к Зоне. Осенью же проводились работы по подавлению конвективных облаков, зарождающихся над Зоной, так как образовывавшиеся над Зоной облака содержали большое количество радиоактивной пыли. О каком-то намеренном загрязнении территорий речь не может идти уже хотя бы потому, что основные «следы» радиоактивных загрязнений сформировались в первые дни после аварии, когда ещё не было точных данных об основных направлениях переноса радионуклидов.

Второй сюжет связан с очисткой крыш здания 2-й очереди ЧАЭС (3 и 4 энергоблоки) от радиоактивных обломков, выброшенных из реактора четвёртого блока во время взрыва. Не считая самого 4-го энергоблока и примыкающей к нему территории, крыша третьего блока была наиболее опасна для работы — МЭД гамма-излучения от обломка ТВЭЛа или графитового канала может составлять более 1000 Р/ч, а «рассеяние» обломков по крыше приводило к высокой неравномерности полей (в пределах шага МЭД могла меняться в десятки и сотни раз). Первоначальный план заключался в том, чтобы использовать робототехнику для очистки кровель, однако роботы — как советские, так и зарубежные — оказались для этой цели непригодны: они застревали на обломках, а из-за высоких полей иногда отказывали системы управления. По имеющимся документам и воспоминаниям очевидцев (см. в том числе комментарии к посту) можно предположить, что до конца августа — начала сентября работы по очистке крыши 3-го энергоблока велись параллельно техникой и «партизанами», при этом индивидуального дозиметрического контроля не велось, суточное ограничение дозы в описанных условиях выдерживать было практически невозможно даже с учётом времени работы каждого человека в несколько минут, и в итоге суточные дозы фактически фальсифицировались. Была придумана также некая индивидуальная защита в виде свинцовых пластин — впрочем, её эффективность многими ставится под сомнение, так как она сильно затрудняла движения, увеличивая время работы. Дозиметрические данные при этом также получались из результатов предварительной разведки и оказывались крайне неточными из-за высокой неравномерности полей на крыше (куски графита и топлива создавали локальные очаги с крайне высокой мощностью экспозиционной дозы). Насколько я понимаю, к середине сентября стало ясно, что безлюдные технологии очистки кровли неэффективны, и тогда было принято решение целиком перейти на метод очистки кровли вручную. Для участников этих работ предел суточной дозы был увеличен от 2 до 20 бэр, и оцененные дозы за один выход на крышу были близки к 10 бэр (что ещё раз показывает, что при предшествующих работах по очистке крыши суточная доза в 2 бэра выдерживаться не могла). Во многих источниках, например, здесь, ситуация описана таким образом, что складывается впечатление, будто работ по очистке крыши до конца сентября 1986 года не велось, но это не так — в частности, в комментариях к этому посту можно найти воспоминания людей, работавших на очистке крыши в августе-сентябре 1986 года. В итоге очистка крыш от крупных обломков была заявлена как осуществлённая, но реального результата в смысле снижения МЭД на крыше это не дало — судя по всему, часть обломков топлива, а также мелкие «соринки» прочно вплавились в кровлю. В итоге кровлю третьего энергоблока повторно очища в декабре 1986 года, а затем и в 1987 году уже по-другому (если я не ошибаюсь, с частичной заменой)…

Эпизод с очисткой кровли является весьма дискуссионным — масса людей считает, что эта операция была преступной или почти преступной. Выскажу своё мнение, для ясности разбив его на отдельные утверждения.

1. Очистка крыш здания 2-й очереди в 1986 году была необходима — надо было захоронить выброшенные из реактора куски графита и обломки ТВЭЛов до окончания строительства «Укрытия». Сильное промедление с этими работами, на мой взгляд, имело бы более серьёзные негативные последствия.
2. Привлечение большого числа людей к операции было необходимостью, обусловленной полями на крыше и установленным дозовым пределом. Видимо, в этой связи привлечение военных было неизбежным.
3. Я согласен с мнением участника тех событий, что средства защиты были малоэффективны, а также с тем, что можно было организовать работы на лучшем уровне. В частности, можно было бы сформировать более мелкие отряды добровольцев, предварительно обучив их некоторым приёмам работы в высоких неравномерных полях. Это позволило бы сделать и дозиметрический контроль участников работ более адекватным.
4. Исходя из вышеизложенного, я не согласен, что операция как таковая по очистке кровли была преступной. Она не оправдала всех возложенных на неё надежд, но она была необходимой. В то же время фальсификации дозиметрических данных, разумеется, были преступлением, однако они были связаны с непродуманностью и негибкостью организации работ, а не с особенностями этой конкретной операции.
5. Абсолютной глупостью, с моей точки зрения, было очень позитивное преподнесение окончания операции по очистке кровли в сентябре 1986 года. Были подтасованы факты о реальных дозах на крыше после операции, поспешно выдавались награды… Верхом этой глупости выглядит установка на венттрубу второй очереди красного знамени в честь успешного окончания операции (если знамя установили добровольцы; если их заставили это сделать, это было преступлением).

В заключение заметки о ликвидации хочу сказать следующее. Не все шаги по ликвидации последствий Чернобыльской аварии были правильными — были сделаны и ошибки, стоившие ликвидаторам здоровья. Но лично меня наиболее поразило следующее наблюдение. В ликвидации аварии принимали участие люди очень разных специальностей и профессий, и прибывали они на ликвидацию с разным статусом. Так вот, мне кажется, что отрицательные стороны ликвидации чётко разделяются по категориям ликвидаторов. Так, люди, прибывшие на ликвидацию через Минобороны, обычно жалуются на вещи, связанные с армейской организацией: старший состав шёл на фальсификацию доз подчинённых из-за страха санкций от начальства (вплоть до трибунала). С другой стороны, специалисты-атомщики обычно не жалуются на замалчивание их доз, потому что они были меньше всего заинтересованы в достижении предельной годовой дозы (это автоматически означает недопуск в зону строгого режима АЭС, т.е. фактически отлучение от работы). Иными словами, мне кажется, что во время ликвидации просто проявились достоинства и недостатки разных «систем, принимавших участие в ликвидации».

И, наконец, последнее соображение. Ликвидация последствий Чернобыльской аварии требовала уникального напряжения сил огромного количества людей, мобилизации экономики огромной страны в кратчайшие сроки, причём мобилизации не напрасной, а совершенно оправданной. И в последнее время я всё чаще склоняюсь к мысли, что в 1986 году ликвидация последствий аварии такого масштаба была под силу очень немногим государствам мира, а ликвидация на том уровне, на котором она была произведена, была под силу, пожалуй, только СССР. Да, именно так: при всех допущенных ошибках и при всей сомнительности некоторых шагов я полагаю, что общее качество ликвидации (в смысле суммарных негативных последствий) было на очень высоком уровне, вряд ли доступном другим странам тогда, а возможно, и сейчас. И поэтому хочется сказать огромное спасибо всем людям, принимавшим участие (непосредственное или организационное) в ликвидации последствий Чернобыльской аварии. Эти люди делали уникальную работу, опыт которой ещё предстоит полностью осмыслить и учесть.

Как всегда, приветствуются вопросы, замечания и дополнения к написанному мной.

Пятая часть: Чернобыль. V. Природа и человек.
Послесловие.

Сегодня за аварией на Чернобыльской АЭС (NB! этот пост про первые дни после аварии, сам момент взрыва и его причины описаны здесь) плотно закрепился титул самой большой радиационной катастрофы в истории человечества.  Впрочем, большое видится издалека. Для персонала станции, вступившего в борьбу с последствиями аварии, калейдоскоп событий давал совсем другое ощущение и понимание, чем есть у нас сегодня. Давайте попробуем посмотреть на первые сутки борбы с разверзшимся адом глазами очутившихся там людей.

Рассказывая про исторические события, мы склонны расставлять их элементы по полочкам и рационализировать поведение их участников. Однако изнутри авария была не просто хаосом, но хаосом сдобренным психологической селекцией происходящего и отрицанием очевидного (нам). Известно, например, что руководство станции в первые 12 часов не могло поверить в факт полного разрушения реактора. Затем головы уже правительственной комиссии надолго займет идея об опасности прожога фундамента 4 энергоблока расплавленным топливом ЧАЭС. Однако с высоты неспешной многолетней разведки и исследований легко судить о том, какие решения были правильные, а какие нет. В условиях же аварии, при недостатке информации и понимания, чудовищном грузе ответственности это было сделать невозможно.

Еще одним, немаловажным, как мне кажется, качеством было наличие на станции и среди ликвидаторов множества бывших работников Минсредмаша (Военизированного министерства, занимавшейся все атомной промышленностью СССР). ЧАЭС была первой электростанций, отданной Минэнерго, однако персоналом ее наполняли из могучего атомного министерства . В Минсредмаше, ведущем многолетнюю незаметную войну за выработку плутония, было принято бороться с атомно-радиационными проблемами не считаясь со здоровьем и затратами, в режиме минимального распространения информации и без какой-либо помощи от других организаций СССР. Такая ментальность накладывала свой отпечаток на принимаемые решения.

Вид на разрушенное реакторное отделение 5 день после аварии, Цифрой «2»  отмечен центральный зал, виден кусок крышки реактора, называемой «схема Е».

Так или иначе, для работников ЧАЭС в 1.24 ночи 26 апреля 1986 года произошла, прежде всего, не радиационная авария, а взрыв, вознесший в небо многосоттонные строительные конструкции (даже “схему Е”, весом 2800 тонн), порвавший коммуникации, кабели, трубопроводы, и заметно повредивший здание ЧАЭС.

За несколько секунд четверый энергоблок оказался обесточен, лишен части связи и управления, и погружен в многочисленные пожары. В момент взрыва погибнет два человека, а остальной персонал бросается на борьбу за живучесть и предовращение распространение пожаров. В первый час после аварии турбинисты выполнили слив масла и вытеснение водорода из турбогенераторов (напомню, что у каждого РБМК их 2). Машинисты турбин не знают, что во время взрыва часть облученного топлива и вездесущего графита забросило на крышу машзала, и, проломив ее — вниз, к турбинам. Многие из спасавшие станцию от взрывов водорода и пожаров масла переоблучатся, несколько человек погибнет от лучевой болезни.

Следующими жертвами станут пожарные из пожарной части ЧАЭС, брошенные на тушение пожаров, возникших по разным причинам. Часть из них отправятся на забросаную фрагментами активной зоны крышу третьего энергоблока, деаэраторной этажерки (часто встречающаяся в описаниях «деаэраторная этожерка» — это многожтажная строительная конструкция, расположенная между машзалом и реакторными зданиями, в некотором роде соединительное здание с проходящим вдоль всей АЭС корридором). Характерные радиационные поля в этих местах составляли сотни рентген/час с пятнами до многих тысяч рентген/час, т.е. смертельная доза набиралась за несколько десятков минут, а то и просто минут. Не зная этого и не ощущая ничего (кроме, может быть, запаха озона и легкой тошноты) сотрудники станции быстро сгорали, ликвидируя последствия взрыва.

В первые же часы аварии персонал реакторного цеха пытается провести какую-то разведку произошедшего (к счастью, разведгруппы не дошли по завалам до центрального зала — иначе бы там они и остались) и главное — подать воду в реактор. Охлаждение остановленного реактора — первейшая заповедь атомной индустрии, ведь всего пары часов достаточно, чтобы энергия распада продуктов деления урана расплавила топливо, нарушив барьеры нераспространения, осложняя и отягощая ситуацию (как это произойдет в 2011 году на АЭС Фукусима). Воду начали подавать где-то между 2 и 3 часами ночи, потратив много усилий на ручное открытие задвижек (окончательно это удалось сделать в полуразрушенном здании только к 4 утра).

Наличие высокого уровня радиации было достоверно установлено только к 3:30 (причем и тогда уровень полей недооценивался в десятки раз), так как вначале аварии из двух имевшихся на 4 блоке дозиметров на 1000 Р/ч один вышел из строя, а другой оказался недоступен из-за возникших завалов. Вслед (и параллельно) за ликвидацией аварии электрики ЧАЭС начинают пересобирать схему электропитания собственных нужд, для того, чтобы обеспечить четвертый энергоблок электричеством, в т.ч. для заливки реактора. К 4 часам утра пожар был локализован на крыше машинного зала, а к 6 часам утра был затушен. Всего в тушении пожара принимало участие 69 человек личного состава и 14 единиц техники.

Первыми свидетельствами о реальном масштабе аварии станут ночные пробы воздуха, которые покажут наличие короткоживущих изотопов йода и нептуния — это означает, что как минимум часть тепловыделяющих сборок разрушена. Тем не менее руководство АЭС очень долго не верило в факт разрушения реактора Например, в 10 часов утра, заместитель главного инженера станции А.А. Ситников, который обследовал реакторное отделение 4-го блока и своими глазами видел состояние центрального зала и разрушенный реактор, доложил об этом главному инженеру и директору ЧАЭС, те ему не поверили.

Выполняя главную заповедь персонала АЭС «охлаждать реактор во что бы то ни стало» за ночь 26 апреля в ректор выльют сначала несколько сот кубометров запасов чистой воды блока, затем несколько тысяч кубометров запасов воды всей станции. Кроме того, что чистая вода кончится, проблема возникнет и с заливом подвальных кабельных коридоров, идущих вдоль станции радиоактивной водой, выносящей радионуклиды из остатков реактора. В итоге люди сами начинают усугублять аварию, т.к. три других работающих блока станции оказываются без аварийных запасов воды и с подтоплением радиоактивной водой. Ситуация становится опасной для всей станции, и в 5 утра оперативный персонал останавливает 3 блок.

Через 25 лет радиоактивная вода станет основной проблемой в другой тяжелейшей радиационной аварии.

В последующие дни, кстати, придется потратить много сил на откачку воды и рассечение коммуникаций (в т.ч. востановленных в первую ночь) с аварийным 4 блоком.

В ночь же начинаются и первые эвакуации по медицинским показаниям переоблучившихся пожарных и работников ЧАЭС. Эта эвакуация пойдет в знаменитую сейчас медсанчасть города Припять, где в подвале свалена одежда с тех самых пострадавших работников — и спустя 30 лет эта одежда имеет мощность дозы в 10000 раз выше фона. Можно представить себе условия работы медиков на рассвете 26 апреля, фактически сравнимые с ядерной войной по радиационной обстановке и травмам…

Однако до рассвета реальная ситуация по радиационной обстановке будет неизвестна не только медикам, но и всем на площадке АЭС. Только днем начинается налаживаться дозовый контроль. Дозовый контроль обнаруживает не только чудовищные радионуклидные загрязнения, но и такие «замечательные» вещи, как “прострелы” гамма-излучения от блока по окружающей территории, что в свою очередь приводит к тому, что в каких-то помещениях и коридорах ЧАЭС теперь можно передвигаться только бегом. Эти “пробежки по корридорам” станут еще одним тяжелым и запоминающимся символом ликвидации последствий аварии.

Днем 26 апреля люди постепенно начинают осозновать тяжесть сложившейся аварийной обстановки. Вроде, самые острые проблемы решены — налажена заливка 4 энергоблока водой, и откачка загрязненной воды в охлаждающий водоем ЧАЭС (из-за чего активность воды в нем вырастет со временем до 10^-6 кюри/л — значения, характерного для воды первого контура РБМК), налажено резервное питание, потушены пожары. Однако аэрозольные выбросы из остатков энергоблока быстро ухудшают обстановку как на территории АЭС, так и вокруг. Эти аэрозольные выбросы связаны с активным окислением графита, подогреваемого остатками ТВС. Образующийся углекислый газ активно выносит вверх частички топлива и активированных конструкций. В начале аварии графит будет гореть темпом ~1 тонна в час, вынося несколько миллионов кюри (грубо говоря, попадание 1 кюри радионуклидов внутрь достаточно для гарантированной смерти от внутреннего облучения) каждый день.

Запись переговоров пожарных диспечеров в первые часы аварии.

Днем к аварийной станции прибывают первые специалисты Минсредмаша и войск радиационной химико-биологической защиты (РХБЗ). Во второй половине дня на станцию прибывает правительственная комиссия во главе с зам. Председателя совета Министров СССР, и академиком Легасовым (и еще 10 чиновниками уровня замминистра).

Главный вопрос дня 26 апреля — эвакуация города-спутника станции Припяти и станции Янов. Город постепенно засыпает аэрозолями и радиационный фон на улице растет до единиц рентген в час(!) к 27 числу, несмотря на попытки отмыть улицы уборочными машинами.

Радиационная разведка в припяти после эвакуации. «Скоро сюда вернуться люди»…

В ночь на 27 апреля решение об эвакуации все же принимают. Временная  эвакуация всего населения припяти начнется в 14.00 27 апреля, для чего МВД Украины направит более 1100 автобусов. Напомню, что население Припяти на момент катастрофы составляло около 48000 человек.

Эвакуация припяти

К 7 вечера 26 апреля на станции окончательно заканчиваются запасы воды для охлаждения, а подвальные кабельные коридоры оказываются залиты радиоактивной водой. Радиационная обстановка на площадке становится крайне тяжелой. Правительственная комиссия принимает решение об остановке 1 и 2 блока, об уменьшении количества персонала на станции.

В эту же ночь на 27 апреля обсуждается риск возобновления самоподдерживающейся цепной реакции в остатках реактора. Возобновление ее считается возможным из-за разотравления топлива (распада йода и ксенона) Подсчитываются коэффициенты размножения для разных остатков кладки, снимаются показания нейтронных детекторов. Возобновление СЦР сильно усугубило бы и так адскую ситуацию бесконтрольным увеличением тепловыделения и радиоактивного излучения, поэтому этот вопрос вызывает такую тревогу.

И в итоге эти обсуждений и измерений принимается решение о забрасывании остатков реактора различными материалами — карбидом бора для поглощения нейтронов, доломитом, глиной, песком для тушения горящего графита, свинцом для разбавления и снижения температуры топливной лавы. За следующую неделю на реакторный блок с вертолетов будет сброшено 5200(!) тонн различных материалов, в основном мимо центрального зала. Теоретически неплохое решение по уменьшению радиационной и ядерной опасности от остатков топлива окажется труднореализуемым — пилоты вертолетов будут опасаться столба радоактивного дыма, 150 метровой вентиляционной трубы, да и сама шахта реактора окажется перекрытой лежащей на ней верхней крышкой реактора.

Довольно косячный в плане общего понимания аварии фильм, рассказывающий о ликвидации с точки зрения вертолетчиков.

Кстати, в воспоминаниях Легасов говорит о том, что острой нужды забрасывать реактор с вертолетов вроде не было : “…первое, что нас всех волновало, был вопрос о том, работает или не работает реактор или его часть, то есть продолжается ли процесс наработки короткоживущих радиоактивных изотопов. ёё  Первая попытка выяснить это была предпринята военными. В специализированных бронетранспортерах, принадлежащих химвойскам, вмонтированы датчики, которые имеют и гамма-, и нейтронные измерительные каналы. Первые же измерения нейтронным каналом показали, что, якобы, существуют мощные нейтронные излучения. Это могло означать, что реактор работает, и мне пришлось на этом бронетранспортере подойти к реактору, разобраться и убедиться в том, что в условиях очень мощных гамма-полей, которые существуют на объекте, нейтронный канал, как нейтронный канал, конечно, не работает, ибо он «чувствует» мощные гамма-поля, а не нейтроны. [это объясняется тем, что нейтронные датчики чаще всего регистрируют не сами нейтроны, а гамма-квант — результат ядерной реакции прилетевшего нейтрона с с мишенным вещество гелием-3 или бором — tnenergy] Поэтому наиболее достоверная информация о состоянии реактора могла быть получена по соотношению коротко и относительно долгоживущих изотопов йода. За основу взяли соотношение йода-134 и йода-131 и путем радиохимических измерений довольно быстро убедились, что наработки короткоживущих изотопов йода не происходит, и, следовательно, реактор не работает и находится в подкритическом состоянии. Впоследствии, на протяжении нескольких суток, многократно повторенный соответствующий анализ газовых компонент показывал отсутствие летучих короткоживущих изотопов, и это было для нас основным свидетельством подкритичности той топливной массы, которая осталась после разрушения реактора”.

Тем не менее, риск набора критичности каким-то фрагментов АЗ существовал. Кстати, по современным моделям, плавление и растекание топливных масс продолжалось первые 3-4 суток, а затем кориум (сплав топлива и конструкции) оказался разбавлен силикатами из бетона, и снизившееся энерговыделение привело к застыванию лавовых топливосодержащих масс (ЛТСМ).

Современное представление о растекании топливной лавы. Нижний бетон на картинке — это фундаментная плита блока, прожигание которой вызовет множество беспокойства

Следующей за цепной реакцией по важности была необходимость противодействию прожиганию кориумом фундамента с выходом радиоактивности в грунтовые воды. Для борьбы с таким вариантом развития ситуации решено в самом начале мая под зданием реактора выкопать штольню, заложить туда трубы с водяным охлаждением и залить бетоном. Яростная круглосуточная работа 400 шахтеров началась 3 мая и окончится ничем — к второй половине мая станет понятно, что прожига не будет. Эта водоохлаждаемая плита так и останется недоделанной.

Очень атмосферное видео про шахтеров, которые рыли штольню для создания водоохлаждаемого фундамента.

Еще одной важной работой в рамках ограничения возможных утяжелений аварии станет спуск воды из бассейна-барботера (ББ-1 и ББ-2 на схеме выше) — специальное помещение под реактором для конденсации пара в случае аварийной остановки реактора. Раз бассейн-барботер расположен прямо под реактором и заполнен водой, то мы опять имеем риск попадания топлива в эту воду, с последующим расползанием активности в пределе — созданием условий для цепной реакции. 3-4 мая бассейн-барботер был спущен (причем эта работа опять привела к значительному переоблучению людей), и в нем была смонтирована система подачи жидкого азота. Азот даже был впоследствии подан, но как и водоохлаждаемая плита оказался неактуален.

Вообще интересно, откуда вдруг возникает такое концентрирование на этой тепловой опасности. Дело в том, что с 27-28 апреля “Курчатовскому институту” было получено смоделировать различные сценарии растекания топливных масс, и вероятность прожига фундамента и попадания в их грунт. Через несколько дней ученые дали ответ — да, вероятность этого есть и высока. После чего были приложены, как мы видим, большие усилия по купированию этой вероятного отягощения аварии. На деле же, расчеты “КИ” недооценивали химию взаимодействия ЛТСМ и бетона, и переоценивали риск прожига. Этот момент в дальнейшем, уже после аварии, даст импульс к развитию специализованного програмного обеспечения для моделирования таких тяжелый аварий: слишком уж в слепую приходится действовать без него.

27 апреля 1986 года, аэрозольный выброс из реактора.

Тем временем, в начале мая, возобновился рост выхода радиоактивных аэрозолей из реактора. Кстати, до сих пор нет внятного объяснения такой динамики выхода радоактивных аэрозолей. Наиболее правдоподобная версия состоит в том, что засыпанная 30.04-2.05 часть топлива потеряв контакт с воздухом разогрелась вновь и подожгла не затронутую до этого часть графита, который выгорел к 6 мая. Радиационная опасность становится доминирующей и придумываются разные новые методы — заливка пеной, одевание алюминиевого колпака на шахту реактора и т.п. Ни один из них не успевают реализовать до конца — 6 мая выброс, а в месте с ним и активная фаза аварии закончатся.

Вместе с майской зеленью Чернобыльская катастрофа обретает законченный вид — тяжелейшей аварии, повлекшей загрязнение сотен тысяч квадратных километров, эвакуацию 116000 человек и потерю дорогостоящего объекта энергетики. Основной задачей ликвидаторов становится иммобилизация радионуклидов и по возможности дезактивация площадки ЧАЭС:

• Удаление с крыш выброшенных фрагментов активной зоны.

• Дезактивация крыш и наружных поверхностей зданий.

• Уборка с территории загрязненного мусора и оборудования.

• Снятие грунта (5÷10 см) и вывоз его в места временного захоронения.

• Подсыпка чистого грунта (песка, гравия и т.п.).

• Укладка бетонных плит на грунт.

• Покрытие территории пленкообразующими составами.

Кроме того, в середине мая принимается решение об превращении четвертого энергоблока в захоронение путем возведения саркофага — “Объекта Укрытие”. Эта работа будет произведена за 206 дней к 30 ноября 1986 года. О ней и о многих других сопутствующих активностях я расскажу во второй части статьи. А пока еще одно атмосферное видео о том, как выглядит зона очуждения сегодня

Продолжение истории в тексте «На пути к Укрытию»