Читать книгу мефодий буслаев ошибка грифона

Ошибка грифона (fb2) — Ошибка грифона 1427K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) — (epub) — (mobi) — Дмитрий Александрович Емец

Дмитрий Емец
Ошибка грифона

Этот человек имел отношение к науке о растениях и знал много разных вещей. Знал, например, что есть такое понятие: спящая почка. У яблони ее не видно, но садовник умелой обрезкой дерева может заставить ее пробудиться, и тогда на гладком месте вдруг выстреливает новый побег. Старый знакомый (…) однажды сказал ему, что и у человека бывает что-то похожее на это явление. Ты можешь прожить долгую жизнь и даже отойти в лучший мир, так и не узнав, кто ты — подлец или герой. А все потому, что твоя жизнь так складывается — не посылает она испытаний, которые загнали бы тебя в железную трубу, где есть только два выхода — вперед или назад. Но может и послать.

Владимир Дудинцев. «Белые одежды»

Я назвал это чувство радостью, и это научный термин, который нельзя отождествлять со счастьем и удовольствием. У моей радости есть с ними одно общее свойство — каждый, кто их испытал, хочет их вернуть. Сама по себе радость скорее похожа на особую печаль, но это именно те муки, которых мы жаждем. Несомненно, каждый, кто их испытал, не променял бы их на все удовольствия мира. Удовольствия, как правило, в нашем распоряжении; радость нам неподвластна.

Клайв Стейплз Льюис

Глава первая Юность мечника

— Почему свет не говорит с людьми каждодневно, каждую секунду, каждое мгновение нашей жизни? Мы бы так этого хотели: слышать его, быть всегда с ним!

— Мы только притворяемся, что хотели бы. Мы очень быстро перестали бы его слушать! Мы фыркали бы на свет, как фыркаем на родителей, отворачивались бы, притворялись глухими. А это был бы даже не абсолютный тупик, а даже не знаю как назвать. Хуже тупика.

Бэтла и Гелата (из диалога)

Арей сидел на берегу быстрой предгорной реки и смотрел на свое отражение. Река вздрагивала от скрытой силы. Сотрясала камни на дне. Вода непрерывно сменялась, и Арею казалось: она одно за другим уносит его отражения, а на месте унесенных рождаются новые.

Арей зачерпнул воды ладонью. Стал пить. Потом, бросившись на живот, окунул в реку голову и раскинул руки. Река шевелила его, сдвигала, пыталась унести с собой. Арей лежал и смеялся в воду, пока не закончился воздух. Тогда он встал и выбрался на берег.

Арей был изящен и тонок. Маленькая бородка. Небольшие усики. На голове — короткий ежик волос. За спиной у Арея вздымались огромные крылья. Он не любил убирать их, как другие стражи. Никакой дематериализации! Если у тебя есть крылья, зачем их прятать? К тому же от частых дематериализаций перья портятся, как волосы от частого мытья.

Давая крыльям обсохнуть, Арей взмахнул ими, и река пошла рябью от сотен сорвавшихся с перьев капель. Раскинув крылья, он встал по ветру. Стоять с распахнутыми крыльями было непросто. Он постоянно чувствовал тугое давление воздуха, сбивавшее его с ног. Попытался дотянуться до ствола молодой ивы, но сильный порыв ветра толкнул его в грудь, и, чтобы не упасть, Арей взлетел.

Набрал высоту. Понесся к реке, сделал у воды «бочку», затем «змейку» и дальше уже летел без фигур, изредка снижаясь, чтобы зачерпнуть ладонью воды. Легок и стремителен был его полет. Не задумываясь, Арей повторял все изгибы реки, легко уходя от столкновения с накрененными деревьями.

Сияло солнце. Река, разбиваясь о выступавшие камни, обдавала Арея брызгами. Крылья надежно опирались о воздух. Чувствовали все его потоки, ловили малейшие случайные ветерки, налетавшие с берегов, сверху и снизу, и либо использовали их, либо, уклоняясь, позволяли им безобидно скользить по перьям.

Но тревога все равно грызла Арея. Он не чувствовал себя таким же счастливым, как в Эдеме. Не мог летать столь же безмятежно. Не испытывал больше той незримой любви и защиты, которые прежде постоянно были с ним и которых он раньше совсем не ценил.

Теперь Арей был сиротой. Но не несчастным сироткой, а сиротой, добровольно бросившим своего отца и рассекшим связывающую их пуповину…

Впереди показался утес. Огромный, черный, нависающий над рекой. Сдавливал, преграждал русло. Пропускал под собой бурлящую, негодующую реку. Арей развернул крылья параллельно земле, на мгновение почти встав на воду, затем вскинул их над головой, несколько раз с силой взмахнул и — опустился на утес. Здесь он сел и, повернув голову, стал рассматривать свои крылья.

Его волновали даже не темные перья, которых теперь было больше половины. Темные перья появлялись у Арея и прежде, еще в Эдеме. Порой они темнели, затем, когда он разбирался, где допустил ошибку и исправлялся, опять светлели. Перья были как зеркало, позволявшее взглянуть на свое внутреннее состояние со стороны.

Ладно! Темные перья, и темные! Копаться в себе Арей никогда особо не любил. Он не Троил, в конце концов, который наказывает себя за малейшую душевную слабость и из любой черной точки на кончике пера устраивает трагедию. Черные перья, или серые, или белые! Какая, в конце концов, разница! Крылья должны обеспечивать полет, и все! На скорость цвет не влияет! А летает Арей лучше Троила! Лучше их всех!!!

Арей подумал об этом, и остатки хорошего настроения смялись как подгнившая груша, на которую наступили сапогом. Летает или летал? В последние недели в крыльях возникла какая-то онемелость. Каждое утро, просыпаясь, он чувствовал то, что чувствует человек, отлежавший во сне руку. Приходилось долго разрабатывать крылья и много летать, прежде чем контроль над ними восстанавливался.

— Что ты тут делаешь? — внезапно раздался голос за спиной у Арея.

Даже не оборачиваясь, Арей узнал Лигула. У него был неприятный, стеклянный какой-то голосок. Вроде бы и ласковый, и участливый, но ужасно противный. Арей любил искренних стражей, у которых всякое слово равно чувству. Хорошо стражу — хохочет. Плохо — огрызается, забивается в угол. Пусть даже кричит, ругается, но не хитрит и не выдавливает улыбку.

С Лигулом все было иначе. Он обволакивал, втискивался в душу. Расспрашивал, всегда узнавал подробности и никогда ничего не забывал. Любил подружиться, а потом предать. Причем и дружил, кажется, искренне, и предавал искренне. Все это у него как-то сочеталось.

Арей иногда думал о Лигуле и удивлялся, как много подлости в нем умещается. Бездна подлости. Океан. Но раз столько подлости, значит, столько же было в нем в момент творения чистоты, искренности, радости. Потому что для подлости тоже нужна глубина, а глубина всегда задается изначально.

Сейчас же с Лигулом вообще нереально было общаться. Стоило, положим, Арею случайно упомянуть при нем, что у него паршивое настроение, как Лигул сразу выкатывал глазки и хватал его за руку:

— Ах! Ты устал! Ах! Ты заболел!

Проходил день или два. Арей уже успевал забыть, что когда-то там жаловался на настроение, но Лигул помнил. И при случае будто случайно заявлял Кводнону:

— Арей хочет вернуться к свету!

Кводнон вздрагивал и, поворачиваясь, пристально смотрел на Арея:

— Ты хочешь вернуться? Арей, почему?

— Куда вернуться? Я ничего такого не говорил, — торопливо возражал Арей.

— Ну Арей, ты же говорил, что у тебя скверно на душе? Говорил или нет? Вот я и подумал, что ты скучаешь без света, — пищал Лигул.

Кводнон больше не слушал Лигула. Про Лигула он давно все знал и едва ли заблуждался на его счет. Он смотрел на Арея. Арей же старался не смотреть на Кводнона. Тот гибок и силен, его тонкое лицо исполнено нервной красотой мысли, но последнее время с ним что-то происходит. Половина лица становится менее подвижной. Кожа обвисает, точно мумифицируется, и это страшно вдвойне, потому что другая половина лица остается такой же прекрасной, как тогда в Эдеме, когда многие пошли за ним, пораженные невероятной красотой, которой полыхало это озаренное светом вдохновенное лицо. Тогда они подумали, что это свет самого Кводнона. Но он оказался лишь отблеском.

— Разве мы не ушли все вместе? Разве это не было нашим общим решением? Разве мы не собираемся проложить СВОЙ ПУТЬ? — спрашивал Кводнон медленно и страшно.

— Да, — эхом откликался Арей. — Свой путь!

Он не кривил душой. Он действительно собирался прокладывать свой путь. Только не понимал, почему должен прокладывать его с такими, как Лигул.

Сейчас, на камне над рекой, Лигул топтался рядом с Ареем. Пытался заглянуть ему в лицо, но Арей стоял на краю утеса, и забежать вперед Лигул никак не мог. Да еще эти раскинутые крылья! Арей скрыт за ними как за щитом.

— Что ты тут делаешь? — нетерпеливо повторил Лигул.

— Стою, — ответил Арей, по-прежнему глядя лишь на воду.

— И все?

— А что ты хочешь, чтобы я делал?

Лигул некоторое время ждал продолжения, но, увы, продолжения не было. Арей старался отвечать кратко, потому что Лигул даже из одного слова мог вылепить невесть какие конструкции лжи.

«Арей стоит! — скажет он Кводнону. — Арей, ты признаешь, что ты стоял? Я ведь не искажаю факты? А ведь обычно ты такой деятельный! Когда деятельные люди стоят, они что-то задумывают, не так ли? Расскажи нам с Кводноном, что ты задумал! Может, тебя что-то тревожит? Мы же друзья!»

Арей, конечно, что-то прорычит. Он не считает Лигула другом, да и Кводнона теперь тоже. Но говорить об этом нельзя. Лигул сразу зацокает язычком. Его маленькое личико выразит искреннее огорчение.

«Ты злишься, Арей? Почему? Ты нам не доверяешь? Может, объяснишь почему?»

Но сейчас всю эту цепочку было не раскрутить. Арей просто молчал, и Лигула это выводило из себя.

— Значит, крылышки сушишь? — невинно спросил он.

Голос у него был дружеский, участливый. Но Арея этим было не обмануть. Он понимал зависть Лигула. У Лигула крылья отпали одним из первых. Облетели как осенние листья. Некоторое время на лопатках еще сохранялись культяпки, похожие на присохшие к ветке черенки скелетированных листьев. Все ждали, пока они исчезнут, но культяпки почему-то не исчезали. Напротив, они укорачивались, толстели, сливались со спиной и при каждом шаге вздрагивали, как подушки жира. Арею уже понятно было, что со временем жир слежится и образует горб.

— Да, — ответил Арей. — Сушу. Ты как всегда наблюдателен.

Иронией Лигула не прошибить. Он и иронию умеет использовать во вред. Главное, что Арей заговорил. Неуязвимо только молчание. Когда же Арей говорит, всегда можно найти лазеечку для змеиного жала.

— Да, — мягко согласился Лигул. — Наблюдательности у меня не отнять. Я замечаю… только не обижайся… ты стал летать как-то хуже… Нет, все так же быстро, я не спорю… Но что-то стало пропадать. Какая-то, знаешь, легкость полета! Раньше ты летал как мастер, а сейчас — как умелый ученик… Да и перья, знаешь, какие-то ломкие стали. Вот еще одно выпало. Ай-ай!

Лигул наклонился и, подняв с камня крохотное перышко, смиренно протянул его Арею. Двумя пальчиками протянул. Мизинец с длинным аккуратным ноготком предупредительно отставлен. Арей покосился на перо. Да, сомнений нет. Это действительно перо из его крыла. Не птичье, не какое-нибудь еще. Его перо.

— Спасибо! — сказал Арей.

Лигул вздрогнул точно от удара и едва не упал в реку. Арей еще мог говорить «спасибо», Лигул и Кводнон уже давно нет.

— И кого ты благодаришь? — завопил Лигул в ужасе. — Кого?!

— Тебя, — сказал Арей. — Перышко вот ты мне нашел! Я и сказал «спа…».

— НЕ-ЕТ! — Лигул попятился. — Ты безумец! Ты еще на что-то надеешься! Надо гадить Ему, гадить!.. Отомстить Ему надо!

— За что? — спросил Арей. — Разве у нас что-то отняли, когда мы ушли из Эдема? Он был к нам великодушен.

— Ничего не отняли?! — зашипел Лигул. — Ничего? А мои крылья? А лицо у Кводнона? А маголодии?

— Никогда не любил играть на флейте, — сказал Арей без сожаления.

— Твой свет нам ничего больше не дает! Вообще ничего! Мы тратим только то, что у нас есть!.. Живем на старых запасах! А что потом? Что будет, когда они исчерпаются?

— Ну, это уже не Его вина. А ты как хотел? Обрубить все связи и что-то продолжать получать?.. Не думай, что я сожалею о своем уходе. Я ни о чем не сожалею. Но все же тут что-то одно: или плевать в колодец, или пить из него воду.

Бровки Лигула на мгновение вскинулись, и Арей безошибочно понял, что его фразу запомнили и сегодня же передадут Кводнону. Эх, Лигул, Лигул! А ведь когда-то и ты был светлым стражем и плакал порой от радости и восторга, целуя лепестки цветов! А какой у тебя был почерк! Лучший в Эдеме! Каждая буква прекрасна, как готический замок! А завитушки, а переходы между буквами, а рисованные элементы! Если твоим полетом, Лигул, никто никогда не наслаждался, ибо летал ты как сброшенный с горы пингвин, то смотреть, как ты пишешь, собирался весь Эдем!

— Конечно, побежишь сейчас к Кводнону? Опять у меня будут неприятности, — сказал Арей.

Лигул едва не облизнулся от удовольствия. Он обожал комбинации, когда кто-то просил его чего-то не делать. Такая просьба создает страх, а страх порождает зависимость. Лигул же обожал, когда кто-то от него зависим.

— А что? Советуешь промолчать? — спросил он вкрадчиво.

— Да нет. Почему? Говори, конечно… — зевнул Арей, быстро заступая Лигулу за спину, чтобы преградить путь к отступлению. Теперь тот, не имея крыльев, никак не покинул бы утес.

Лигул пугливо оглянулся. Внизу плескала и ревела вода.

— Жарко сегодня. Не купался еще? — невинно спросил Арей.

— Нет! — взвизгнул Лигул. — Не делай этого! Я не умею плавать! Ты пожалеешь!

— Такая уж моя судьба! Всю жизнь я совершаю поступки, о которых потом жалею. А когда не совершаю их, то жалею, что не совершил, — грустно признал Арей.

— Нет! — закричал Лигул. — Поклянись, что пальцем меня не тронешь!

— Клянусь, что пальцем не трону, — пообещал Арей и, подождав, пока на личике Лигула появится облегчение, сильно взмахнул крыльями, создав воздушную волну.

Лигул завизжал, замахал руками и, так и не сумев вцепиться в Арея, свалился со скалы в реку. Подождав, пока затихнет вопль и горбуна затянет под камень, Арей неторопливо взлетел и завис над водой с противоположной стороны утеса. Вот кипящий котел выплюнул корягу, вот бешено завертелся сосновый ободранный ствол, вот мокрые ветви. А вот и непонятный, облепленный водорослями шар, захлебывающийся, жадно хватающий воздух.

— Как тебя зовут, голова? Тут у меня друг упал! Ты его не видела, голова? Тебя как вообще зовут? — спросил Арей.

Голова что-то бессвязно захрипела, тараща глаза.

— Наверное, я обознался, — извинился Арей. — Того, кого я ищу, звали как-то иначе. С меньшим количество булькающих звуков… Ну ладно! Спасу тебя ради доброго дела. Может, перышко какое побелеет.

Он сгреб утопающего за шиворот и, ударяя его по рукам, чтобы тот в него не вцеплялся, отбуксировал к берегу. Двойной вес да еще течение — серьезная нагрузка для крыльев. Арей и сам едва не свалился в реку, пока тащил. Утопающий, слепо шаря руками, выполз на берег и упал на живот. Потом, пошатываясь, встал на четвереньки. Его рвало, но даже сквозь рвоту он ухитрялся выкрикивать угрозы.

— Ну вот! Никакой благодарности! «Спасибо», и то не сказали! — сказал Арей и взлетел, предварительно убедившись, что его «спасибо» заставило беднягу Лигула опрокинуться в собственную же лужу.

Он ни о чем не жалел. Даже о том, что ему достанется от Кводнона, и, видимо, сильнее обычного. Но и так бы досталось. Лигул есть Лигул. Относишься к нему хорошо — он шантажирует и хамеет. Относишься к нему плохо — мстит. И в обоих случаях гадит. Такая вот парадоксальная личность. А ведь тоже строитель новой жизни, бросил вызов рутине — ну и все такое прочее.

А вот чистюля Троил никогда бы не поступил, как Лигул! Кажется хрупким и мягким, но на деле — скала! Хоть и уступчивый, хоть и можно на него всегда свалить самое неприятное дело, которое не хочется делать самому, — а ведь не пошел же с ними! Не увлекся сиянием Кводнона и его зовущими за собой словами: «Свобода! Путь! Независимость! Сами проживем!»

Просто отвернулся и ушел, когда все кричали, что никому ничем не обязаны! Эх, яблочки эдемские, как все запутано в этой жизни!

Арей летал еще около часа, но настроения уже не было. Он все прокручивал в памяти слова Лигула, что перья стали ломкими. Да, так и есть! С каждым днем в перьях появлялась неуловимая жесткость, которая одна и отличает мертвое крыло от живого. Но Арей не замечал ее, потому что боялся думать о том, что новые перья не растут, а старые рано или поздно, не имея смены, выпадут или сломаются. Вскоре он станет таким же бескрылым стражем, как Лигул или Кводнон, который давно уже не рискует летать, хотя, возможно, на материализацию крыльев еще и способен.

— А ну хватит ныть! Выбрал путь — иди! Привыкай, что летать ты скоро не сможешь! — вслух сказал Арей и назло себе, назло всем поднялся на огромную высоту.

Прежде на такую высоту он поднимался, быть может, всего один или два раза в жизни. Холод здесь был запредельный. Суровые ветра, как овчарки, сгоняли вместе бараньи стада туч. Вырывающийся изо рта воздух превращался в лед. На перьях застывали сосульки. Арей обламывал их там, где доставала рука. Другие поневоле оставлял, и они, сталкиваясь, позвякивали.

Зная, что здесь его никто не увидит, Арей дал себе волю. Метался в тучах, кричал, бил их кулаками, вспарывал крыльями.

— Почему меня изгнали?.. За что? — кричал Арей. — Но разве я не сам хотел уйти? И вот я получил что хотел — но почему же мне так больно и плохо? Потому что дверью хлопнул не я?

Арей кричал, врезался в грозовые тучи, заставлял их метать молнии, но ответа не получал. И отлично знал, почему это происходит. Потому что ответ этот уже был в нем самом, а он желает какого-то иного ответа. А зачем отвечать, если правильный ответ заранее не устроит вопрошающего? Если он заранее готов его отрицать, в диком упрямстве повторяя одно и то же?

Щенок сосет молоко матери и растет. Если он отказывается сосать молоко, то погибает. Мать не может заставить его сосать. Она может только толкать его носом, массировать языком, возможно чуть покусывать — и все. Остальное — это свободная воля щенка, куда бы она ни вела.

Он, Арей, ощутил в себе перемену еще в Эдеме, еще до близкого знакомства с Кводноном. Началось все с того, что он перестал мысленно разговаривать с незримым, трепетным светом, вдохнувшим в него жизнь. Случилось это как-то совсем неприметно, когда он захотел превзойти всех в полете. Переключился на свои крылья. Зациклился на них. Изучал, как влияет на полет расположение каждого пера. Угол его изгиба, плотность, форма. Ведь даже мелкие, немаховые перья могут изменить характеристики полета, по-разному взаимодействуя с воздухом.

С незримым светом он уже почти не говорил. Все его дары воспринимал как должное. Едва ли не считал, что ему обязаны за то, что он, Арей, позволил произвести себя на свет. И теперь, раз его выпустили в мир, за ним обязаны бесконечно следить, заботиться и восхищаться им.

А как-то утром, в Эдеме, когда воздух был особенно прозрачен и сад дышал свежестью, Арей вновь попытался говорить со светом и понял, что сказать ему уже нечего. Нет в нем ни благодарности, ни терпения, ни радости, ни любви к создавшему его. Он потерял что-то важное, какую-то тонкую настроенность. Между ними просочилось нечто чужеродное, постороннее, непонятное ему самому. Арей ощущал все это без слов. Единой мыслью ощущал, целостно. И было ему от этого душно.

Сейчас Арей летал долго. И кричал долго и безответно. Наконец, охрипнув и устав, полуживой спустился на землю. Усы и бородка были покрыты панцирем льда. Такой же панцирь, состоящий из многих отдельных шариков, был и на его одежде. Арей шагал, слушая, как осыпаются с него шарики льда. Ему хотелось согреться.

Вся долина, примыкавшая к лесу, была в кострах. Сотни костров. Когда смотришь сверху — кажется, будто горит на солнце чешуя огромной рыбы. У каждого костра — стражи, а вокруг, в темном пространстве леса — множество служебных духов, ставших нежитью. Когда-то они подчинялись павшим стражам света и, как управляемые ими духи, покинули Эдем с ними вместе.

А пало их много. Треть всех стражей света и огромное число служебных духов. Кводнон стал бациллой, заразившей остальных. Все, кто мог противиться этому вирусу, устояли. Тот, кто имел в себе нечто родственное Кводнону, был мгновенно охвачен болезнью.

Арей знал, к какому костру ему нужно. Его вело безошибочное чутье. На опушке леса, вздрагивая от ветра, пылал огонь. У костра сидело с десяток стражей. Еще издали Арей узнал среди них Хоорса, Вильгельма, Барбароссу и Кводнона. К удивлению Арея, почти все они держали палки, а у Барбароссы в руках был длинный и прямой ствол ели, заканчивающийся острым сколом. Барбаросса, долговязый, тощий, страдающий оттого, что борода у него красного цвета и растет пучками, демонстрировал этот ствол Хоорсу и Вильгельму.

— А ведь им можно ткнуть! Даже бросить можно! И будет, наверное, очень больно, если попасть! — восторженно говорил он.

— Да! — соглашались Хоорс и Вильгельм, имея на лице такое же детское восхищение.

— А еще можно привязать к палке острый кусок камня! — рассуждал Барбаросса.

— Камень отвяжется! Лучше привязать кость! Ребро какое-нибудь острое! — спорил Вильгельм.

Барбаросса первым заметил Арея и замахал ему рукой:

— Арей! Иди сюда! Смотри, что у меня есть!

«Сейчас будет хвастать палкой», — подумал Арей.

На сосну в руках у Барбароссы он смотрел без всякого интереса. Он вообще не понимал этой тяги к палкам и камням, которая появилась у большинства стражей совсем недавно. Этим дубинам даже слово уже выдумали: «оружие». Но против кого его использовать? Друг против друга? Против зверей и птиц? Но ведь и звери и птицы совсем недавно были друзьями и до сих пор помнят это. Если захочешь, можно подойти к любому льву, велеть ему открыть пасть и ощупать его клыки. И лев будет как кот тереться о твои ноги.

Арей вспомнил, как в мир впервые пришел страх. Кводнон нашел жука. Жук был черный, огромный, с длиннющими усами. Он сидел на ладони у Кводнона и ощупывал ее усами, видимо пытаясь осознать, где находится, и не отыскивая в своем разуме объяснений. Кводнон долго смотрел на него, потом вытащил из костра короткую, заканчивающуюся угольком палочку и коснулся одного из жучиных усов. Ус мгновенно свернулся, образовав у основания плотный комок сгоревшей плоти. Жук подпрыгнул и заметался по ладони, то и дело касаясь сгоревшего усика лапкой.

— Ему больно! — закрывая рукой глаза, воскликнул Вильгельм.

— На самом деле мы понятия не имеем, что испытывает жук. Не исключено, что наслаждение! — заметил Кводнон и потянулся палочкой ко второму усу. Все стражи стояли рядом и, вцепившись друг в друга, смотрели, как Кводнон касается второго усика. Потом Вильгельм зарыдал и убежал.

— Неправда! Ты знал, что ему больно! — крикнул он издали.

— Допустим, я догадывался! — признал Кводнон. — Но я хотел проверить свои ощущения. Будет ли мне так же приятно причинять кому-то боль, как это было в первый раз? Нужно все испытать, все попробовать.

Теперь Барбаросса бегал вокруг Арея, показывал ему палку и делился впечатлениями, как можно ее использовать:

— Если на меня кто-то нападет, я ему ка-а-ак дам!

— А кто на тебя нападет-то? — спросил Арей, и Барбаросса озадаченно замолчал. Такой вопрос, как видно, не приходил ему в голову.

— Ну кто-нибудь… — буркнул он разочарованно. — Можно же попросить кого-нибудь напасть! Ну в шутку!

— Вильгельма! Он тут главный злодей! — сказал Арей.

Застенчивый Вильгельм зарумянился как девушка и сдул со сгиба руки ночного мотылька. Касаться его пальцами он не рискнул, чтобы не повредить пыльцу.

Арей вспомнил, что и палку первым додумался взять именно Кводнон. Когда Арей спорил с ним, Кводнон вдруг мелко ощерился, схватил с земли дубину, принесенную кем-то для костра, и замахнулся двумя руками.

— Если ты еще раз скажешь мне «нет!», я вот этой вот штукой двину тебя по голове! — крикнул он в запальчивости.

Помнится, все стражи, разинув рты, с изумлением уставились на Кводнона. До этого ни у кого и в мыслях не было, что можно кому-то угрожать или, тем более, ударить. Кводнон почувствовал, что сделал что-то не то. Смутился. Отшагнул от Арея. Пугливо разжал руку. Палка выпала. Это была часть древесного корня, расширявшаяся к стволу и похожая на палицу.

Хоорс присел на корточки, разглядывая то, что выпало из руки Кводнона.

— Любопытно! А ведь этой штукой действительно можно сильно стукнуть! — заметил он. — Тут получается рычаг, а массивное окончание делает его опасным! Вот, смотрите, я сейчас ударю этим рычагом хотя бы по дереву!

Сказано — сделано. Полетела кора. Вильгельм бросился к сосне. Стал гладить ее, дышать на место со сбитой корой.

— Перестань, Хоорс! Что ты? — в ужасе воскликнул он. — Дерево же живое! Ему больно!

Хоорс смущенно бросил палицу в костер. Казалось, все благополучно забыто, но через неделю Арей обнаружил, что Барбаросса ходит с дубиной и говорит всем, что хромает. Но когда начинаешь выяснять, на какую ногу и что случилось, — злится и грубит. Еще через день палка появилась у Кводнона. Хорошая палка, в его рост, и даже, кажется, из красного дерева. А еще примерно через месяц Арей шел по лесу и услышал какой-то непонятный звук.

Он остановился. Прислушался. Звук повторился. Казалось, кто-то рычит и плачет одновременно, кусая себе руки. Арей пошел по направлению звука и в овраге обнаружил Хоорса. Хоорс сидел на корточках рядом с мертвым оленем, и спина его содрогалась от рыданий. Рядом лежала палка с веревкой и валялся окровавленный камень. Видимо, камень был привязан, но отвязался, потому что на веревке и сейчас еще были узлы.

Другие олени подходили к оврагу и, не спускаясь в него, издали чуяли кровь. В их повадках Арей замечал нечто новое: беспокойство, недоверие, страх. Услышав шаги Арея, олени оглянулись на него и, шарахнувшись, унеслись. И это тоже было непонятно. Раньше Арея никто не боялся.

— Что случилось? — спросил Арей.

Хоорс повернул к нему голову. Руки у него были в крови. Видимо, пытался помочь умирающему животному.

— Олениха… — прохрипел он. — Олениха!

— Она поранилась? Налетела на сук? Такое бывает! — утешил его Арей.

— Она не поранилась. Я ее убил, — крикнул Хоорс.

Лицо его скривилось. Арей ожидал новых рыданий, но Хоорс внезапно расхохотался. Он хохотал и бил по земле окровавленными кулаками. И в хохоте его, помимо горя, было и что-то новое, страшное, чему Арей пока не находил определения.

— Как это — «убил»? — не поверил он.

— Так!!! Шел по лесу с этим вот и думал, как испытать мое новое оружие. Искал какое-нибудь трухлявое дерево. А тут олениха!.. Она сама подошла! Первая! Стала нюхать мне руки. Я говорю ей: «Уйди!» Она не ушла! Я ей снова: «Уйди!» Лижет руки, пристает, попрошайка! Тогда я размахнулся, ударил — и камень на палке поразил ее точно в голову. Я не знал, что будет такая сила! Правда, не знал! Но мощь-то, мощь! — В страдающих глазах Хоорса вспыхнуло что-то новое. — Если найти камень с дырой, он не отвяжется, как этот…

Арей, не отвечая, поднялся и побрел прочь. Он уже понял, что Хоорс прекрасно переживет это горе. И не только переживет. Вскоре в лесу будут находить много мертвых оленей. И не только оленей. Ведь появится и новое оружие, которое тоже нужно будет на ком-нибудь испытывать. Животные, и детеныши животных, и детеныши их детенышей начнут бояться стражей и убегать от них. Львы, тигры, медведи, волки перестанут доверчиво тереться о ноги, а возможно, и додумаются однажды, что их длинные клыки и когти — оружие ничуть не хуже, чем камни и палки.

Сейчас Арей подошел к костру. Сел на корточки. Протянул к огню ладони. Льдинки оттаивали, превращаясь в капли воды. Усы с бородой заплакали прозрачными слезами.

— Летал? — понимающе спросил Вильгельм. — Я тоже летаю. Но высоко не рискую, а то упал недавно. Крылья уже плоховато держат.

— Ничего, — утешил Арей. — Главное: летаешь!

Он смотрел на лицо Вильгельма, озаренное костром, и вспоминал.

Одним из сильных доводов Кводнона, когда он настраивал всех против Эдема, было то, что многим казалось, что в Эдеме блага распределены неравномерно. Почему есть красивые и некрасивые? Сильные и слабые? Умные и глупые? Особенно это потрясало худенького жертвенного Вильгельма, который всегда и во всем искал справедливости.

Вильгельм вечно отыскивал где-нибудь в зарослях робкого стражика с короткими крылышками и начинал кричать, что его обделили. «Куда смотрит Дом Светлейших? И там, на последних небесах, куда смотрят? За что вот ему — как там тебя зовут? да тебя, тебя! — короткие крылышки? Может, он недостоин длинных крыльев? А если недостоин, то кто сделал его недостойным? Да стой ты ровно, тебе говорят!»

Робкий страж пытался забиться куда-нибудь в угол, но Вильгельм, не отпуская, таскал его за собой за ворот, шумел, и мало-помалу многим начало казаться, что добро не так уж добро и справедливо.

«А все-таки, — подумал Арей. — Вильгельм был искренен. Правда: почему короткие крылья? Ну да… если бы он летал, а не отсиживался в кустах — крылья бы у него окрепли… но ведь можно было дать ему и желание летать?»

Кводнон, до того отвлеченный разговором с кем-то, увидел Арея. Безобразная половина его лица заметно сморщилась. Красивая осталась такой же безмятежной. Кводнон шагнул к Арею. В руках у него была палка из красного дерева.

— Зачем, Арей? Зачем? — крикнул Кводнон. — Почему ты напал на Лигула? Едва не утопил его! Твои товарищи изумлены! Твои товарищи поражены!

Арей удивился, что Лигул так скоро сюда добрался. Ишь ты, шустрый!

— Он мне надоел, — сказал Арей.

— Лигул тебе надоел? Как ты можешь? Он же твой друг!

Арей терпеть не мог этой интонации добровольных собраний, этих негодующих глазок и протянутых к нему укоризненных ручек.

— Лигул не мой друг, — проворчал он.

— Как не твой? Мы же все вместе! Мы так решили!

— Это ты так решил, — буркнул Арей, испытывая неожиданное раздражение. — Так тебе удобнее манипулировать. Вот ты и скажи: «Я!» А то…«Мы изумлены… Мы поражены!»

— Что? Да как ты…

Голос оборвался. Кводнон отступил чуть назад. Все же Арей ничего не заподозрил, пока на него не упала тень. Он вскинул голову, но было уже поздно. Палка из красного дерева обрушивалась на него сверху, через рыжие искры костра. И там же, через костер, видел Арей и черное, неузнаваемое лицо Кводнона. Арей попытался отпрянуть. Поздно. Первый удар пришелся ему в плечо. Бросил его на землю. И сразу отнялась рука. Онемела до кончиков пальцев.

Второй удар проломил бы Арею голову, но его не было. Кводнон выронил палку. С ужасом смотрел то на нее, но на свои руки:

— Прости! Я не знаю, зачем я это сделал!.. Я не хотел!

Арей вскочил и побежал, придерживая за запястье болтавшуюся руку. Отскочив шагов на десять, он вспомнил о крыльях и взлетел. Вслед ему пронеслась палка, задевшая его по ноге, и несколько камней.

— Больше не возвращайся! — догнал его голос Кводнона. — Убирайся к своим светлым! Только они тебя не возьмут! Не нужен ты им!

…Арей поселился на глинистом склоне холма, спускавшегося к реке. Река была медлительна, широка, ленива. На закате и на рассвете реку ало заливало солнцем, и она становилась похожа на чешую огромной рыбы.

Рука не работала дня два, потом понемногу начала служить. Арей выкопал себе пещеру. Склон поддавался легко, только все время осыпался, пока Арей не додумался выложить потолок еловыми ветвями, подперев их бревном. Костер он не разжигал. В первую ночь очень мерз. Во вторую, когда плечо еще сильно болело и Арея бил озноб, откуда-то пришла большая рысь и согревала его. На третий день вечером, пролетая над рекой, Арей встретил юного Вильгельма. Вильгельм издали крикнул ему, чтобы Арей возвращался. Кводнон больше не сердится. Он вроде бы даже поссорился с Лигулом, и тот теперь непрерывно скулит, вымаливая прощение.

Подлетев к нему, Арей спросил, из-за чего вышла ссора. Вильгельм объяснил, что из-за расщелины в земле, из которой вырывается раскаленный пар с каплями пахнущей серой воды. Кводнон предположил, что расщелина идет к центру земли и что можно спуститься, найти пустоты, пещеры или, быть может, что-то еще более впечатляющее.

— Там будет наш мир! — воскликнул Кводнон. — Лучше, совершеннее Эдема! Существующий по иным, рациональным законам!.. Как мы его назовем? Ну не знаю. Пусть будет Тартар!

Стражи заинтересованно слушали. Распаляясь все больше и больше, Кводнон стал искать того, кто смог бы протиснуться в щель. Самым щуплым, несмотря на горб, оказался Лигул. Вот только лезть в щель, плюющуюся кипящим паром, герой отказался наотрез. Вцеплялся в корни деревьев, вопил, кусался, и закончилось все тем, что в щель он так и не полез и Кводнон избил его.

— Так ты вернешься? — крикнул Вильгельм Арею.

Арей покачал головой и, набрав высоту, описал над рекой полукруг, чтобы Вильгельм не выследил, где он прячется и случайно не проболтался Кводнону. В тот же вечер, бродя по лесу, Арей случайно засмотрелся на высохшую молодую сосенку. Выдернул ее из земли, очистил от лишних ветвей. Сосна была длинной, прочной, очень ровной. Именно палка, а не палица. Никаких утолщений. Идеальный прямой шест.

Очистив ствол от коры, Арей провел по нему ладонью, запоминая мельчайшие неровности. Да, утолщение, конечно, усиливает удар, но зато сколько минусов. Палку с утолщением нельзя вертеть. Нельзя использовать другой ее конец. Нельзя наносить тычковые удары. Неудобно отражать чужие удары. Да и вообще — зачем их отражать? Зачем вытеснять силу встречной силой?

Можно подставить свою палку так, что чужая палка только скользнет по ней. Палица пронесется, утолщение помешает ей быстро вернуться, а в это мгновение можно нанести свой удар по незащищенному противнику.

Арей почувствовал заинтересованность. Подобный жадный, постоянно возрастающий интерес он испытал когда-то к полету, когда, разглядывая крылья, впервые задумался, что, если чуть изменить угол наклона перьев, совсем неприметно, крылья станут более управляемыми и подойдут для пилотажа. Но это крылья! А тут какая-то палка! Неужели можно всерьез размышлять, как, используя палку или что-то еще, нанести противнику наибольший урон? А если противник не один? Если их двое, трое, пятеро? Задача бесконечно усложняется, но появляются и новые варианты решения.

Когда-нибудь крыльев у него не будет, а палка останется. Не одна, так другая. Палок в мире бесчисленное множество, и, возможно, они могут быть не только деревянными.

Арей перехватил шест за середину и, медленно вращая, стал воплощать то, что складывалось у него в голове. Движения шеста ускорялись. Худые руки дрожали от напряжения. Ничего! Когда-нибудь, руки, вы окрепнете, и ты, Кводнон, больше не сунешься ко мне со своей дубиной из красного дерева! Я научу тебя бояться!

Шест свистел, рассекая воздух. Арей жадно наблюдал за ним. Ага, ясно! Самые опасные части шеста — его концы. Последняя четверть или, может, треть. А вот первые две трети лучше подойдут для отражения чужого удара. Спору нет, оружие Хоорса, которым он убил олениху, опасно. Но если камень пронесется мимо цели, второй удар быстро не нанесешь. Шестом же можно достать и издали, только надо получше изучить тело. Его уязвимые зоны. Что это может быть? Глаза? Шея?

Так начала зарождаться математика смерти.

День проходил за днем. Месяц за месяцем. Арей все тренировался, потеряв счет времени.

Шест свистел, подгоняя себя своей тяжестью. Гнул молодые деревья, сбивал ветви, оставлял выбоины на коре. Арей радовался его силе, но где-то внутри зарождалось уже и недовольство. Нет, он не остановится на шесте! Да, шест удобен, хорош, но… его мало. Оружие должно быть мобильнее, удобнее, легче. Оно должно не ломать деревья, а срубать их. Жалить, разить, крушить, но подходить и для тонкого, осторожного, скальпельного движения. Быть и молотом, и палицей, и шестом, и копьем — всем сразу и одновременно.

Что же это может быть?

Глава вторая Доктора вызывали?

Зимой мозги смерзаются, летом кипят, весной все мельтешит от гормонов, осенью мозги полны ужасом зимы. Когда же думать?

Из дневника Ирки

Серая дорога. Много грязных машин. Дождь со снегом. Конец ноября в Москве — противное время. Утешать себя можно только тем, что в декабре будет противнее, чем в ноябре, а в январе противнее, чем в декабре. А там уже потихоньку можно ждать весны, и это, опять же, некоторое утешение.

Ирка сидела в машине, грызла ногти и злилась. Ехать надо было далеко — с юга-запада на север, и, разумеется, Матвей пропустил нужную развязку, заехал в центр, и, конечно, они угодили в пробку. Автобус пыхтел и дворником размазывал грязь по стеклу.

Пробка была страшная, безвыходная. Автомобили пробирались и по тротуарам, и по дворам, и по газонам, и на камеры давно наплевали. Самые мудрые постепенно вылезали из машин, раскладывали на капоте колбаску с помидорчиками и виновато разводили руками, показывая соседним водителям расстояние в пять сантиметров, на которые продвинулся поток. Успокойся! Подожди! Куда спешить? Кому бибикать? Все уже давно приехали!

Посреди всей этой пробки вертелся худенький подросток на скутере. Умело так вертелся, по-хозяйски, ужом протискиваясь в узкие щели между машинами. На шее у него болталась картонка с крупными буквами:

«ОБВИДУ ВАКРУГ ПРОПКИ ЗО АДИН ЭЙДОС!»

Только в слове «эйдос» и не было ошибки. Ирка с Багровым уже троих заприметили, кто, опустив стекло, подозвал к себе этого юркого подростка. И пахло от него духами и туалетным мылом, а лицо, если смотреть вблизи, казалось простроченным.

— Давай его грохнем! Сил моих нет на это смотреть!

Ирка стала вылезать из автобуса, но их приперли так, что и дверей было не открыть. Ловкий подросток, учуяв опасность, оглянулся, мгновенно все просчитал и, дразняще высунув язык, вместе со скутером неуловимо переместился машин на тридцать вперед.

Видно было, как он шныряет между автомобилями, показывая каждому водителю через стекло свою картонку.

— Гады эти суккубы! Совсем обнаглели, — сказала Ирка.

Голос ее звучал вяло. Она очень устала.

— Угу, — невнимательно отозвался Багров, постукивая пальцами по рулю. — Угу. Обнаглели. Да. Есть такой момент!

— Чего угукаешь? Третья поездка за день! Сегодня мы проторчали в машине восемь часов. И проторчим еще три. Мы даже бессмертного щенка отдали знакомым, потому что нас никогда не бывает дома! А он скучает и скулит! — пожаловалась она.

— Так давай телепортируем! — предложил Матвей.

Ирка молча повернулась к нему и постучала по ящику. Это был небольшой деревянный ящик зеленого цвета. Такие ящики уважают водопроводчики. Обычно при откидывании крышки они раскладываются, и под рукой оказываются разводные ключи, лобзики по металлу и холодная сварка. И этот ящик раскладывался тоже. Вот только вместо водопроводных прокладок и пластиковых заглушек внутри теснились пыльные стеклянные банки с подписанными ярлычками: «Драконья желчь», «Мертвая вода 30 %», «Ногти гномов», «Волосы троллей», «Спиленные зубы бермудской ведьмы», «Разрыв-трава (летний сбор)», «Лунный свет фаршированный», «Уши конька-горбунка», «Листья заживляющего дерева (разжеванные)», «Тартарианский корень».

— Да знаю я, все знаю! — сказал Багров. — Если мы телепортируем с этим ящиком, рванет так, что мама не горюй. Воронка будет с трехэтажный дом. Нам так сказали. А без ящика мы никому не нужны. Так?

Ирка сердито укусила себя за мизинец. Она ненавидела у Багрова эту привычку срывать со всякого хорошего дела его возвышенность и приводить все к циничному знаменателю. Например, визит к Бабане он называл «полить цветочки» или «продернуть родственников».

— Нам не говорили, что без ящика мы никому не нужны! Нам сказали только, что при телепортации ящик рванет, — напомнила она.

— Пусть так! Но разве эта работа для Девы Надежды? Для элиты, можно сказать, света? — продолжал бухтеть Багров. — Ездим по Москве и помогаем не пойми кому! Кто мы сейчас? «Скорая помощь» для нежити! Никакой зарплаты и бензин за свой счет! Где вселенский размах? Я ожидал, по меньшей мере, что нас пошлют диверсантами в Тартар!

— Матвей! — сказала Ирка трагически. — Я перестаю тебя понимать, Матвей! Мы с тобой сидим в одном танке, но едем в разные стороны!

— То есть в Тартар диверсантом ты не хочешь? — уточнил Матвей.

— НЕТ!!! Постучи по дереву, а то и правда отправят!

Багров послушно постучал по ящику. В недрах ящика зашипела бессмертная гадюка, от укуса которой когда-то умер вещий Олег. Стражи света посадили гадюку в этот ящик, и она застряла где-то между четвертым и пятым измерениями. Видеть ее было нельзя, но временами доносилось шипение. Ирка жалела гадюку и изредка подкармливала ее шпорцевыми лягушками.

Остановившись на светофоре, Матвей от скуки порылся в ящике и достал бутылочку, подписанную «Циклопьи блохи». Крупные блохи ползали по стеклам, особенно густо собираясь у пробки.

— Не вздумай выпускать! Они высасывают три литра крови в минуту! Их даже в шутку нельзя сажать на кожу! — предупредила Ирка.

— Что, серьезно? — Багров вытянул пробку зубами и, отловив двумя пальцами крупную блоху, усадил ее себе на шею рядом с артерией. Блоха немедленно начала разбухать, но вдруг дернулась и с шипением растворилась, испустив вонючую струйку пара.

— H2SO4. Серная кислота, — сказал Матвей.

Ирка хмыкнула.

— Хорошо, что у тебя кровь не брали на резус-фактор! Представляю, что написали бы в карточке, — заметила она.

— Ничего не написали бы. Я умею маскироваться. Написали бы «первая положительная. Проба взята у трупа» или что-нибудь в этом роде.

Наконец пробка понемногу тронулась. Вдоль рядов машин шла беременная с очень большим животом, пританцовывала и делала руками медлительные движения, будто сушила лебединые крылья. Потом женщина остановилась, и пробка остановилась. Женщина подошла к машине, что-то крикнула через стекло сидящему за рулем мужу, достала из багажника минеральную воду и стала пить. Вся пробка ждала, пока она допьет. Потом машины опять чинно и медленно двинулись, как раскормленные гуси. Все равно впереди был затор. Больше поторопишься — дольше постоишь.

— Я тоже так хочу! — сказал Багров.

— Чего хочешь? — подозрительно спросила Ирка.

— Ну чтобы ты пила минеральную воду. В минеральной воде много бульков, и в каждом бульке сидит витамин.

— И больше ничего не хочешь? — спросила Ирка.

— А чего еще? — наивно спросил Багров.

Микроавтобус тронулся, переполз перекресток, и дело пошло чуть бодрее. Пробка постепенно рассасывалась. Беременная женщина не могла больше идти со скоростью потока и села в машину.

Откинувшись на спинку, Ирка сонно глядела на светофоры. Зеленые и красные, они непрерывно мигали, чередовались. Их сияние размывалось во влажном сумраке. В их повторяющемся до одурения мигании таилась загадка. Добрую часть детства Ирка проездила по врачам на машине Бабани. И тогда уже, помнится, секрет светофоров занимал ее. Она безнадежно пыталась понять, почему машины не едут на красный, ведь люди же на красный стоят! Ей казалось, красный — для машин, зеленый — для пешеходов. Все очень просто и логично. О том, что существуют два красных и два зеленых, она тогда не задумывалась.

«Почему я злюсь? Потому что спешу и не успеваю. А зачем я спешу? Куда? Буду просто жить. Разве мне сейчас плохо? Я с человеком, которого люблю. Я служу свету. Разве это так важно, сколько дел мы сегодня переделаем?» — подумала Ирка, и эта простая мысль принесла ей успокоение. Ей стало хорошо. Легко.

— Приехали! — сказал Багров, взглянув на навигатор.

Матвей припарковался и вылез из машины. Ирка увидела длинный дом, пятиэтажный в левой части и четырехэтажный в правой. Кажется, один дом когда-то просто пристроили к другому, а место скрепления домов замаскировали желтенькой арочкой.

— Какое у нас задание? — спросил Матвей.

— Не помню. Сейчас посмотрю.

Ирка открыла тетрадь. Самую обычную. В клетку. Сорок восемь страниц. На обложке — кошечки. На последней странице — ссылка на полиграфкомбинат города Ульяновска. Никак не скажешь, что тетрадь не горит в огне и не тонет в воде. Матвей, любивший все проверять на практике, недавно потратил вечер, пытаясь уничтожить ее всеми известными ему способами. Из сталелитейной печи тетрадь вышла целой. С Ниагарского водопада обрушилась, но осталась сухой. Даже драконье пламя опалило лишь уголок обложки.

— Старый домовой. Живет в бывшем каретном сарае. Сарай завтра идет под снос, а он не хочет переезжать, — сказала Ирка, подув на страницу и прочитав появившуюся запись.

— Так пусть остается! — разрешил Багров.

— Так нельзя. При сносе здания домовой гибнет. Мы должны уговорить его переселиться в офисный центр на «Красносельской».

Матвей понимающе кивнул и нырнул в арку. Каретный сарай напоминал башенку с ржавым штырем от флюгера. Последние сто лет в нем был гараж. Матвей осторожно шагнул внутрь. Ворота уже кто-то снял. Повсюду валялись железки, тряпки. Стоял холодильник без двери.

— Ну и где этот домовой? — поинтересовался Матвей.

Ирка снова заглянула в тетрадь:

— Мы должны громко сказать: «Здравствуйте, Арчибальд! Мы от Глокой Куздры! Передаем вам привет от вашего давления!» Причем сказать мужским голосом. То есть тебе придется.

— Ни за что! Он решит, что у меня не все дома! — возмутился Матвей.

— Напротив, он поймет, что ты тот, кто ему нужен. Это такой пароль.

— Тупой пароль!

— Отдел паролей света не любит скучать. Там сидят совсем молодые стражи с хорошим гуманитарным образованием и страдают от необходимости заниматься фигней. Ну говори!..

Матвей открыл рот.

— Тшш! — вдруг сказала Ирка. — Видишь этот значок?

Багров посмотрел, куда она показывает:

— Огонек и глазки, что ли?

— Да. Это предупреждение, что он очень вспыльчивый!

— Я тоже вспыльчивый! — Матвей набрал побольше воздуха в грудь и гаркнул: — Здравствуйте, Арчибальд! Мы от Глокой Куздры. Передаем вам привет от вашего давления!

Едва он закончил, как ржавый холодильник завертелся, взвился под самую крышу, снес одну из балок и вместе с кучей трухи обрушился туда, где только что стоял Матвей. У молодого некромага хватило реакции перекатиться через голову и вскочить уже у стены.

— Отстаньте! Все от меня отстаньте! Никуда я отсюда не поеду! — завопил кто-то.

Посреди каретного сарая возник крошечный лохматый старичок с красным носиком, похожий на слегка спившегося Эйнштейна. Старичок подпрыгивал, топал ногами, и все предметы вокруг него, срываясь со своих мест, летели в Матвея и Ирку. Те, перебежав, укрылись за холодильником, который, один раз упав, лежал уже смирно, лишь дрожал мелкой дрожью.

— Но у нас поручение! — сказала Ирка, подождав, пока ярость домового Арчибальда начнет утихать.

— Ага! Поручение! То есть вам самим на меня наплевать? Жил здесь и умру здесь!

— Почему?

— Храню я, а они не понимают! — крикнул старичок.

— Что хранишь?

Домовой, побагровев, опять затопал ногами, и в Ирку с Багровым градом полетели гвозди из обшивавшей стены вагонки. Один из гвоздей едва не оставил Ирку без глаза. Багров вовремя прикрыл ее доской и за локоть вытащил из бывшего каретного сарая. Доска вся была утыкана гвоздями.

— Пусть остается! Мы сделали все, что могли! — сказал он.

— Мы не выполнили задание! — возразила Ирка.

— Знаешь, ты мне как-то подороже задания! — возразил Багров и заорал: — Эй ты, Глокая Куздра! Скажи своему Фортунатову или кому там, что мы ушли! Нету нас в твоем сарае! Все, утопали мы!

Каретный сарай перестал сотрясаться. Убедившись, что они и правда ушли, старичок притих. Ирка с Багровым растерянно стояли рядом с аркой и совещались, что им делать.

— Сил моих больше нет! То джинна в кондиционер затянуло, то африканский божок в сувенирном барабане спьяну уснул… А тут еще выживший из ума старикан-домовой, торчащий в развалинах! Хранит он тут, видите ли, старый холодильник!

Едва Багров это произнес, как из сарая донесся вопль и в сторону Матвея, со свистом рассекая воздух, вылетела крышка канализационного люка. Описала в воздухе дугу, врезалась в кирпичную стену дома на уровне второго этажа и засела в ней, застряв до половины.

— Думай прежде чем говорить! Домовые же обижаются! — шепотом предупредила Ирка.

— А плевать мне с большой чихальни, кто там на кого обиделся!.. Зато полочка получилась! Ни у кого такой нет! Можно с той стороны книжки ставить! — сказал Багров.

Ирка предостерегающе толкнула его локтем. Возле них стояла маленькая девочка и, засунув в рот палец, смотрела то на Ирку, то на сарай. Видимо, она стала свидетельницей полета.

— Привет! Испугалась? — спросила ее Ирка, подмигивая.

Девочка, только что смирно стоявшая, сорвалась с места и убежала, издавая вопящие звуки.

— Чего это она? — озадачилась Ирка, привыкшая, что дети ей доверяют.

— Московским детям нельзя говорить «привет» и уж тем более нельзя подмигивать. Им с младенчества внушают, что, если незнакомец поздоровался, то он обязательно маньяк, — заметил Багров.

— Все равно не понимаю!

— Да чего тут понимать? Вон у тебя кровь на скуле. Ты выглядишь чуток зловеще!

Ирке все стало ясно. Она схватилась за лицо, стала спешно вытирать, но Багров отвел ее руку, притянул ее лицо к себе и, слизнув кровь, прижег рану ногтем.

— Только не надо называть меня вампиром. Слишком предсказуемый ход мысли. Не люблю! — сказал он.

— Ты уверен, что не будет заражения? Гвоздь-то небось был ржавый, — спросила Ирка.

— Стерильно! До свадьбы заживет, тем более что дату все равно буду назначать я! — утешил ее Матвей.

Ирка посмотрела на него счастливыми глазами.

— И не надейся! Я откажусь! — сказала она.

— Бесполезно. Я тебя перехитрю. Мужчине очень просто обмануть девушку, пользуясь несовершенством ее мышления. Если бы я собрался сделать предложение девушке, в чьем согласии я не уверен, я провернул бы дело так. Подошел и спросил громко и четко: «Выйдешь за меня замуж? Тебе нужны папка-файл, две фотографии три на четыре, заявление в свободной форме и бланк на замену фамилии». Девушка отвлеклась бы на мелочи, стала бы говорить: «Ой, а у меня нет папки-файла!» Или: «А фотография черно-белая нужна или цветная?» А главный вопрос бы пропустила, и это было бы как бы автоматическое согласие.

— А если я не отвлекусь? — спросила Ирка.

— Девушки всегда на мелочи очень отвлекаются. Не на одну, так на другую. Так отвлекаются, что о прочем можно не беспокоиться, — заверил ее Матвей.

Они сели в автобус и оттуда уже Ирка связалась с Антигоном через старый зудильник, валявшийся у них в бардачке. Антигон скучал у плиты, готовя валькирии-одиночке картофельный супчик с акридами — толченой сухой саранчой, которую он добавлял в надежде на взбучку. Но, увы, Даша, увлеченная в жизни всем, кроме быта, обычно ела, не глядя в тарелку, и изредка даже зачерпывала ложкой пустое пространство рядом с ней. Сама Даша никогда не готовила, перебиваясь тем, что первым сваливалось на нее с полки в супермаркете. Единственным же блюдом, которое Даша освоила во всех тонкостях, была знаменитая КВМВГ — картошка в мундире, варенная грязной.

Этим она была очень похожа на Ирку. По каким-то таинственным причинам хозяйственные валькирии-одиночки призывались к служению редко. Зато валькирии золотого копья или валькирии воскрешающего оказывались хозяйственными всегда, равно как и валькирии медного копья — деловыми, валькирии сонного — упитанными, а валькирии лунного — кокетками. Видимо, каждая, от чего-то оттолкнувшись, должна была пройти свой путь, что-то пережить, от чего-то отказаться и куда-то добрести.

Путь Даши был трудным. Едва ли легче, чем путь колясочницы Ирки. Смешная, сутулая, длиннорукая, имевшая дикие проблемы с кожей, которые мешали ей даже футболку со швом надеть, Даша долгие годы была общешкольным изгоем. Милые ее одноклассники вели себя как куры, которые, как известно, заклевывают калек. Если кому-то надо было мимо нее пройти — он, чтобы не прикасаться, отталкивал Дашу шваброй или ботинком, после чего непременно вытирал его обо что-то, пока все остальные громко орали ему «сифак!». За одной партой с Дашей соглашался сидеть только очень толстый мальчик, который был таким же изгоем, как и она, потому что в животе у него вечно что-то бурлило и стреляло, а штаны сзади при попытке наклониться взрывались по шву со звуком пистолетного выстрела.

Но и в такой ситуации Даша ухитрилась не озлобиться. Она вообще, кажется, не подозревала, что что-то идет не так. Ее спасала рассеянность и то, что она существовала в каком-то параллельном мире, который вынужденно соприкасался с этим миром лишь в строго необходимых пунктах.

И еще ее спасала верховая езда. Лошади, даже незнакомые, ходили за ней как собачки, порой забывая, что на спине у них собственный наездник, часто имеющий свои какие-то отдельные планы перемещений. То, что другая два месяца не могла объяснить с помощью хлыста, Даша объясняла лошади одной фразой: «Ариадна, ты меня огорчаешь!» И Ариадна переставала хватать всадников зубами за колено или ложиться в самую грязь.

А теперь у Даши появился Антигон, и Ирка была за нее спокойна.

Ирка кратко обрисовала Антигону проблему. Тот кивал, и с ним вместе кивал его огромный бугристый нос. Со стороны казалось, что это нос кивает Антигоном.

— Старикан дерется? — подытожил Антигон, когда Ирка закончила.

— Да.

— И больно?

— Больнее некуда. Холодильниками швыряется.

Антигон на экране зудильника перестал размешивать картофельный супчик.

— О, это уже интересно! Что же вы мне сразу не сказали?

— Антигон!!! — укоризненно воскликнула Ирка.

— Что «Антигон»? Я скоро буду! Ждите меня!

Кикимор выключил плиту и, достав из-под плиты булаву, смахнул с нее паутину. Застрявшего же в паутине паучка, недолго думая, бросил в суп.

— Новой хозяйке надо отъедаться! А то смотреть не на что: одни кости и любовь к лошадям! — заявил он.

Ирка мысленно содрогнулась, представив, сколько паучков и тараканчиков съела она сама, пока это вот милое существо числилось ее пажом.

— Давай скорее! У нас следующий вызов! — Ирка опасливо подула на тетрадь, обложка которой нагрелась докрасна, что означало крайнюю степень срочности.

— Один момент! — пообещал Антигон и, показывая, что разговор окончен, плеснул в зудильник супчик на предмет его остывания. Запах как-то передался, и в машине Ирки и Багрова сильно запахло супом. Оба невольно вспомнили, что сегодня весь день не ели.

— Варвар! Так обращаться с магическими предметами! — сказала Ирка.

— А я все слышал, между прочим! — заявил Антигон, возникая между Иркой и Матвеем. Параллельно он ухитрялся облизывать булаву, которую уронил в суп. — Ну, как там зовут вашего домового?

— А это так важно? — спросил Матвей.

— Еще как важно!

— Арчибальд!

— Пуф! — схватился за голову Антигон. — Все понятно! Хотите узнать характер домового — спросите у него его имя! Обилуха, Одяка, Оглендя, Орля, Остроух — эти все будут добряки. Далята, Давило, Дедилец, Дитята, Добриша — тоже ничего, но маленько с ленцой. Их обычно над всякими сенными сараями ставят, а над скотным двором ни-ни! Задора, Зеленя, Зернко, Зимород, Зух, Зюзя — это хозяйственные домовые. В печи живут, с кашки первую пробу снимают. Колобуд, Кушпет, Куденя, Курило, Кривослав, Крикун, Крепшун, Круглец, и на «Л» которые: Лихач, Лихолат, Лиховид, Лют, Лютко, Лютобор, Лютобран — это домовые с крепкими кулаками. Им дома не сидится. Только бы гномов каких-нибудь погонять или лешакам зубья пересчитать.

— А на «А» если имя? — спросил Багров.

Антигон мрачно посмотрел на него и шмыгнул носом:

— Если на «А», тут уж держись!.. Арчибальд, Аризон, Антриссаний, Афродитий — это все будут полные психи! Ну то есть вообще на все извилины хромающие!.. У нас же имя не сразу дают, а когда характер определится!

— А имя «Антигон» на какую букву? — задумчиво спросил Багров.

Антигон побагровел. Буквально накалился. В микроавтобусе сразу стало жарко.

— Я не чистый домовой! Я, клянусь ластами моей бабушки, еще и кикимор! А кикиморы на «А» — это сборище всех совершенств! — заорал он.

— Ладно, сборище всех совершенств! Поехали мы! — сказала Ирка виновато. — У нас тут тетрадь от нового вызова с ума сходит!

Антигон выскочил из автобуса, лихо хлопнул дверью и, заправив булаву в трусы, отправился в каретный сарай разбираться с другим сборищем всех совершенств.

Багров ввел в навигатор новый адрес. По счастью, это оказалось в той же части Москвы, но ближе к «Войковской», там, где трамвай выписывает невероятные петли, всякими хитростями пробираясь на ту сторону Ленинградки.

— Домовой домового всегда уговорит, — сказал Багров.

— Тебе ж сказали! Антигон не чистый домовой! Он ходячий интернационализм. Если хорошо покопаться, в нем можно обнаружить даже кровь гномов… Давай гони! Там русалка где-то пересыхает! Опасность для жизни!

Вскоре они добрались до «Войковской». Багров вылез из автобуса, с недоумением разглядывая забор из бетонных секций. За забором помещалось одинокое здание промышленного вида, непрерывно содрогавшееся и живущее какой-то утробной жизнью.

«Мосводоканал. Станция № 31», — прочитал Матвей на вывеске и, пожав плечами, перемахнул через забор. Ирка поспешила на ним.

— Хорошенькое место нашла себе русалка, чтобы пересохнуть! — сказал Матвей, брезгливо выдирая ботинки из грязи. — И где охрана? Где автоматчики и прочие вневедомственные стражники? Почему у меня никто не требует пропуск?

Где-то близко забренчала цепь. Из будки высунулась утомленная жизнью дворняга и закашляла на них старческим лаем.

— Бедная! — Ирка опустилась рядом с ней на корточки. — Смотри, Матвей, какая на ней цепь! Такой можно титанов приковывать! Ты же меня не укусишь, нет?

Собака перестала кашлять. Лай перешел в глухое рычание, которое вырывалось небольшими порциями, точно пар из дачного чайника.

— Нет, ты, пожалуйста, сформулируй, что ты хочешь выразить своим лаем? Идея твоего лая какая? Вот, например, такой вой означает глубокую тоску и одиночество. Это вой молодой волчицы, которая ищет своего волка.

И, вскинув голову, Ирка завыла как волчица. Собака перестала рычать и трусливо перевернулась на спину, задрав лапы. Видимо, она своего волка уже давно не искала и предпочитала вовремя сдаться в плен.

Пока Ирка находила общий язык с собакой, Матвей обошел строение сбоку и, обнаружив запертую дверь запасного входа, вскрыл ее. Когда Ирка подошла, Багров как раз доедал большой замок, который превратил в шоколад.

— Хочешь? — предложил он Ирке.

— Давай! — согласилась она и послушно доела государственную собственность.

Жуя шоколад, она обнаружила на стене табличку:

…

«ТЕРРИТОРИЯ ОХРАНЯЕТСЯ ЗЛОЙ СОБАКОЙ.

За укусы и раны, нанесенные находящейся при исполнении собакой, администрация ответственности не несет».

— Сурово! Кто-то тут не лишен творческой жилки! — одобрила Ирка. — Интересно, это про какую собаку речь? Или, может, та собака была отвлекающая, а сейчас на нас с крыши спрыгнет десантный пес с обработанными цианидом зубами?

Она достала из ящика, который Багров успел уже перетащить из машины, зеленку и ватной палочкой написала на животе собаки в том месте, где не было шерсти, «Злой собаккер». Усмиренная собака послушно лежала, подставляя Ирке живот, и изредка вздрагивала задними лапами.

Внутри здания шум был гораздо сильнее, чем снаружи. Что-то дрожало, грохотало, тряслось. Ветвились толстые трубы с запорными кранами. Скрытые внутри моторы поднимали и обрушивали воду. Железная лесенка спускалась вниз. Там они обнаружили еще одну дверь, а за дверью — бассейн технического назначения. Влага здесь была повсюду. На кафельных стенах, потолке и просто в воздухе. Более сырого места Багров не встречал в жизни. Ему казалось, что при каждом вдохе он втягивает в себя литр воды.

Пахло рыбой и плесенью. На краю бассейна сидела русалка и расчесывала зеленые волосы.

— Простите! Не подскажете, кто тут умирает от осушения? — спросила у нее Ирка.

Русалка перестала расчесываться и цепко посмотрела на Ирку.

— «Здрасьте», между прочим, надо говорить! — заявила она, и Ирка по одной уже этой фразе почувствовала, что эта русалка та еще штучка. Женщин терпеть не может, с мужчинами сюсюкает, а при случае и до смерти может защекотать.

Ирка послушно поздоровалась.

— Вы кто вообще такие? Новенькие?

— Д-да.

— Вот я говорю, что новенькие! А где джинн? Всегда же джинна присылали! — сказала русалка недовольно.

— Кто-то напал на него и рассеял его сущность! Ящик со снадобьями пропал! — объяснила Ирка.

Именно по этой причине первое время она таскала на все вызовы рунку, а Матвей — палаш. Постепенно, правда, они обленились и стали оставлять оружие в машине.

Русалка кратковременно загрустила, после чего высказалась, что все там будем.

— Так где пострадавшая? Кому помощь оказывать? — спросила Ирка.

— Пусть он спросит! Такой хороший мальчик и молчит. Тети стесняется? Тети не надо стесняться, тетя тебя не съест! — Русалка улыбнулась Матвею.

Зубы у нее были белейшие, но опасной формы. Такими зубами голову у килограммового карпа можно отхватить как нечего делать.

— «Он», спроси! — разрешила Ирка.

— Кто осушается? — повторил Багров.

— Я осушаюсь! Разве не видно? — огрызнулась русалка. — Вы принесли чернила спрута?

Матвей с Иркой переглянулись. Спору нет, чернилами спрута русалок лечат от осушения. Но одновременно они действуют и как сильный алкоголь.

— То есть это был ложный вызов? Мы просто так сюда как сумасшедшие гнали? — уточнила Ирка. Русалка лениво плеснула хвостом, окатив ее с ног до головы.

— Остынь, детка! Я тебя не слушаю. Пусть он спросит! — потребовала русалка и опять улыбнулась Матвею.

— «Он», спроси! — согласилась Ирка.

Багров повторил вопрос.

— Не связывайтесь со мной! У меня справка есть, что я истеричка! Я ее в бутылке храню, чтобы не промокла. Лучше гоните чернила добром! — предупредила русалка.

Железная дверь сама собой захлопнулась. Посыпались искры. Запахло электросваркой. Лампы на потолке закачались.

— Я сейчас рассержусь! — мирно предупредил Багров.

Ирка успокаивающе коснулась его плеча.

— Да ну ее! На нежить не обижаются. Лучше дай ей чернил, они все равно больше ни для кого не нужны! — шепнула она.

— Сама нежить! Я все слышала! А с остальным я согласная! — закричала русалка.

Багров еще немного покипел, но потом открыл ящик и протянул русалке стеклянную бутылку с чернилами, возникшую в ящике одновременно с поступившим вызовом.

— Только чтобы в Эдеме не знали! — предупредил он.

— Само собой, шеф! У вас выполненный вызов, а я не умру от осушения! — заявила русалка, целуя бутылочку.

— А на чай? — насмешливо спросил Багров.

Русалка кисло посмотрела на него, куда-то отплыла, животом выкинулась на плиты бассейна, пошуршала в тумбочке и вернулась с чем-то завернутым в бумажку.

— Что это? — поинтересовался Матвей. — Жемчуг Посейдона?

— Сахар, — сказала русалка. — На чай я даю сахар. Все, топайте отсюда!

Железная дверь, загрохотав, распахнулась.

— Веселая у нас жизнь! — вздохнул Матвей, подходя к лестнице. — Спаиваем русалок, у которых есть справка, что они истерички. Домовые швыряют в нас холодильниками. Подделываем ведомости в Эдем, потому что по бумагам нам вместо перхоти барабашек прислали труху чудо-дерева, а объяснять это канцелярии себе дороже. Там заведут дело о возврате и будут присылать нам розовые бланки на заполнение. И так каждый день!

— Может, это и есть добро? Ну, в смысле, такое, какое должно быть. Кривое такое, но настоящее? — спросила Ирка.

Они вернулись в автобус и нашли на сиденье надрывающийся зудильник. На экране нетерпеливо прыгал Антигон.

— Куда вы подевались? Хотите новость? — завопил он.

— Я не хочу новостей, — сказал Багров. — Я хочу домой и спать.

— Вы где? — перебил его кикимор.

Ирка описала ему место, и ее бывший оруженосец немедленно телепортировал, свалившись на крышу их автобуса. Причем ударов было даже два, потому что за мгновение до Антигона туда же на крышу шлепнулась его булава.

— Вмятины будут! Хотя я даже рад! Автобус Бабанин, — сказал Матвей.

Ирка недовольно покосилась на него. Матвей и Бабаня вечно ее делили, как когда-то подружки в забытом детстве. Каждая тянула ее за рукав шубки в свою сторону, и обе кричали: «Моя! Нет, моя!» Дружить с Иркой вместе у них почему-то не получалось.

— Мерзкая хозяйка! Пните меня хорошенько, чтобы я обрел дар речи! — потребовал Антигон.

Ирка старательно пнула его так, что Антигон перевернулся через голову. Она знала, что если сделать это слабее, он обидится.

— Так! А теперь ушко покрутите! — промурлыкал кикимор.

Ирка схватила его за ухо и, дернув вверх, закрутила винтом. Нос у Антигона умиленно замерцал.

— Уф! Как же мне этого не хватает! Даша — она так не может. Максимум терзает мне нервы, отказываясь есть мою стряпню!.. Короче, вот новость, гадская хозяйка! Домовой Арчибальд не может переселиться, потому что он что-то хранит! Он вам пытался объяснить, что не может, но вы не поняли, и он разозлился. Просит у вас прощения за холодильник и за летающие гвоздики.

Ирка махнула рукой, показывая, что не сердится:

— А что он хранит?

— Он не может сказать. Но если он перестанет хранить, всех ждут большие беды.

— Какие?

— Думаю, он сам не до конца знает. Но говорит, что очень большие! — Показывая, как велики будут эти беды, Антигон раскинул руки и с удовольствием задел Багрова по лбу.

— Так, значит, надо, чтобы старый каретный сарай завтра не снесли! — решительно сказала Ирка.

— Не волнуйтесь, кошмарная хозяйка, завтра не снесут! — пообещал Антигон и ласково, как котенка, погладил свою булаву. — Бульдозер, который должен был приехать на снос, как назло сломался… Ай-ай-ай, какие они хрупкие, эти бульдозеры! А такие огромные на вид!

— Так они другой пришлют.

Кикимор смущенно зашмыгал носом, стал толкать его рукой, смял и принялся расправлять.

— Другие бульдозеры у них тоже того… Между нами говоря, этот Арчибальд совсем ку-ку! Я рядом с ним просто образец психического здоровья! За то время, пока он поломал три бульдозера, я сломал всего один.

— Три бульдозера? За то время, пока мы лечили русалку от осушения, вы не только поладили, но и сломали три бульдозера? — недоверчиво переспросил Багров.

— Малость побольше… Три — это так, для разминки. Правда, Арчибальд поломал свои бульдозеры некачественно! Просто оторвал гусеницы и забросил их метров за пятьсот. Ну и двигатели, конечно, слегка расплавил. Хотя скрывать не буду: он чуток разбирается в боевой магии! Ну так, в общих чертах! — сказал Антигон и ревниво мигнул носом, потому что терпеть не мог никого хвалить.

Когда Антигон телепортировал, спеша к Даше-валькирии, Ирка стала припоминать, что еще она сегодня не завершила. В памяти беспокойными тараканами шевелились минимум два незавершенных дела.

Ага, вот и первое! У Бабани сегодня день рождения, а она, забегавшись, чуть об этом не забыла! Внучка, называется! Деловая колбаса! Всем пересыхающим русалкам помогла — где тут о родной бабушке вспомнить! Ирка метнулась звонить — да куда там! Денег на телефоне по закону подлости не оказалось. У Багрова же аппарат явно сглазили, видимо, все та же русалка. Стоило поднести его к уху, как из динамика начинала хлестать вода, да еще так хлестать, будто внутри был заключен небольшой водопад.

— Матвей! Сделай что-нибудь! — умоляюще сказала Ирка.

Матвей вздохнул и послушно отправился что-нибудь делать. Осторожно ступая через раскисший газон, он подошел к девушке лет двадцати, гулявшей с дрожащей собачкой на длинном поводке.

— Привет! Дай мне свой телефончик! — потребовал он.

Девушка испуганно уставилась на него.

— Телефон дай! — повторил Матвей.

Девушка пригляделась к нему внимательнее. Парень на вид немного странный, но молодой, симпатичный. В глазах роковая печаль.

— Ну не знаю… как-то неожиданно… Может, лучше по контакту спишемся? — предложила она робко.

— Телефон! Вопрос жизни и смерти! — повторил Багров еще настойчивее.

Упоминание о жизни и смерти произвело на девушку впечатление.

— Ну хорошо… — решилась она. — Записывай! Плюс семь девятьсот шестнадцать…

— Какой «плюс семь»? Просто телефон дай — нам с невестой бабушке надо позвонить! — объяснил Матвей.

Девушка наконец поняла, что у нее просят, и, вспыхнув, сунула ему свой мобильник. Звонок был сделан, и Бабаня поздравлена со всей возможной тщательностью.

Матвей отдал девушке телефон, поблагодарил ее и вернулся.

— Я, кстати, теперь знаю, как знакомиться. Только что придумал, хотя уже и неактуально.

Ирка ощутила укол ревности:

— С телефоном, что ли?

— Да нет. С телефоном — это так: метод для бедных. Есть способ получше! Надо подойти на улице к незнакомой девушке, шепнуть ей на ухо «Не ходи за мной!», после чего быстро улепетывать дворами, временами таинственно оглядываясь и поднося палец к губам.

— Ну да, — рассеянно согласилась Ирка. — Может сработать! Если хочешь, чтобы женщина что-то сделала, запрети ей делать именно это.

Представляя себе девушку, выслеживающую дворами некромага, она случайно нашарила в памяти еще одно дело, которое давно откладывала, как откладывают все действительно важные дела, требующие большого выплеска души.

— Матвей, бросай здесь машину! И ящик тоже бросай. Пока новых вызовов нет, давай быстренько телепортируем в центр! — велела она.

— На «Арбатскую» в переход, что ли? — сразу угадал Багров.

Глава третья Новый друг Корнелия

Революцию подготавливают гении, осуществляют фанатики, а плодами ее пользуются проходимцы.

Отто фон Бисмарк

Ирка и Багров долго барабанили в железную дверь, подписанную «Ответственный: Гормост», пока им наконец не открыли. Корнелий был в шарфике, в свитере и в тапках, надетых на толстые шерстяные носки. Видимо, элементарно мерз. Рядом с ним сидел и печальными глазами смотрел на Ирку Добряк.

— Привет! Кто тут ответственный гормост? — весело спросил Багров.

Ирка незаметно толкнула его ногой. Шутка была на грани фола, поскольку напоминала о Варваре. Однако Корнелий шутке не вздрогнул и улыбнулся Ирке вполне доброжелательно. Заметно было, что гостям он не особенно рад, но, с другой стороны, не то чтобы и не рад. Смешанные ощущения.

— Проходите! — пригласил он.

Ирка и Багров прошли. В комнате, за которую отвечала гражданка Гормост, ныне переселившаяся эйдосом в свет, мало что изменилось. Казалось, если бы сюда сейчас вошла Варвара, то и не заметила бы никаких перемен. Даже ее серая пайта висела на прежнем месте, на спинке стула, рукавом касаясь пола.

Единственное, что добавилось — растрепанная стопка нотных листов, исписанных небрежно и торопливо. Тут же, рядом с флейтой, помещался и саксофон, но лежал он несколько в стороне от флейты, смущенно и виновато, как большой пес, контрабандой проникший в дом со двора, приткнулся бы рядом с маленьким пуделем.

Ирка и Багров зависли посреди комнаты, не решаясь ни сесть, ни к чему-либо прикоснуться. Темы для разговора как-то не нашаривалось. Про свет и валькирий говорить не хотелось. Все это могло задеть Корнелия, всколыхнув в нем былое. Про мрак упоминать тем более не имело смысла, и Ирка, пролистав память, сообщила, что только что они с Матвеем видели в городе уникальный самокат.

Корнелий спросил, что же в нем уникального. Ирка, развивая тему, поведала, что обычно в Москве все катаются на легких, с аккумуляторами, вошедших теперь в моду, даже и зимой некоторые ухитряются. Единственное, чего страшатся их хрупкие колесики, это дурного асфальта и выбоин. Этот же самокат был единственный в мире! Дорожный рабочий сварил его из колес для садовой тележки и случайных труб, которые покрасил в желтый цвет. Руль же взял от детского велосипеда. Получившийся самокат лавировал в пробке не хуже мотоцикла и не боялся ни выбоин, ни открытых люков, ни иных препятствий.

Корнелий про самокат выслушал вяло, хотя прежде бы непременно заинтересовался. Даже кинулся бы спешно отыскивать неудачливую садовую тележку для эксперимента.

Теперешний же Корнелий только спросил:

— Дутые хоть колеса?

— То есть? — не поняла Ирка.

— Садовые тележки бывают с дутыми колесами, а бывают с шинами из сплошной резины. Вторые катить труднее, но они не протыкаются. Какие там были колеса?

— Сплошные, — вспомнила Ирка.

— Плохо. Я бы сделал дутые, — заметил Корнелий, и на этом на теме идеального самоката был поставлен крест. Однако Ирка еще некоторое время хваталась за самокат, как за соломинку, чтобы не увязнуть в болоте молчания.

— А колеса-то… колеса… — говорила она по инерции, и Корнелий с Матвеем терпеливо кивали, пока и Добряк не задергал мордой, поддавшись настроению всеобщего соглашательства.

— Навестить решили? — вдруг спросил Корнелий, решительно прощаясь с самокатом.

— Да, — сказала Ирка.

— Да, — сказал Багров.

— Это хорошо, — одобрил Корнелий.

— Как твои дела? — спросила Ирка.

Дела у Корнелия, как оказалось, относились к разряду «хорошо». Багров отозвался, что это здорово, когда дела хорошо. Хуже, когда они плохо. Ирка опять толкнула его ногой.

— Музыкой балуешься? — спросил Матвей, которого, видно, надо было бить не ногой, а ломом.

Корнелий вздрогнул.

— Музыкой, — согласился он и добавил через укоризненную паузу: — Балуюсь.

— А почему саксофон? Ноты для него разве такие же, как для флейты? — задала вопрос Ирка.

— Что ноты? Ерунда ноты! Музыка у меня давно здесь, — Корнелий ногтем указательного пальца царапнул себе лоб.

Багров взял ноты в руки. Когда-то и его учили играть, только на клавесине. Смешной такой старинный клавесин. Маленький Матвей очень его любил, хотя и задумывался порой, что случится, если подложить под него бочонок с порохом и выпалить из пистолета.

Ноты были заложены метательным ножом. Но не метательный нож удивил Багрова — метательных ножей он видел немало, — а то, как тщательно нож был подлажен, правильно заточен и как долго его, должно быть, использовали. Это было заметно по множеству мелких ссадин на металле.

— Откуда? — спросил Матвей, зная, что Корнелий прежде не особенно дружил с метательными ножами.

— Отдай! — потребовал Корнелий.

Матвей послушно отдал. Корнелий подержал нож в руке и метнул его в стул. Нож отсек от спинки стула длинную щепку, после чего, тренькнув, отлетел в угол.

— Мимо! — сказал Багров. — Но ты его напугал! Больше стул не будет тебя обижать!

Корнелий грустно улыбнулся:

— Не умею я, да. Но я учусь… А нож — это подарок.

— Чей?

Корнелий задумался, взвешивая, говорить или нет, а потом сообщил, что недавно встретил в переходе человека на каталке. Ног у него не было по самые бедра, и перемещался он в тележке с колесами от роликов. Очень ловко перемещался. Руки у него были сильные и ловкие, как у… Тут Корнелий осекся, но потом все же договорил слово «обезьяна».

Ирка стала слушать совсем внимательно. К инвалидам у нее было особое отношение. Отношение изнутри. Она знала, чего им стоят самые неприметные вещи. Никто не поверит, как это трудно. А вот попробуйте-ка! Ложитесь на пол, представьте, что у вас парализованы ноги, и попытайтесь вскарабкаться на кровать, а с кровати пересесть на стул, который будет изображать кресло.

— В общем, все было так! — сказал Корнелий. — Я хотел поднять его по лестнице. Он усмехнулся, встал на руки и обогнал меня ступенек на десять, хотя я бежал изо всех сил.

— А тележка?

— Она закреплена. Там фартук такой кожаный. Мне кажется, из пушки надо попасть, чтобы тележка потерялась.

— И ты пошел с ним? — спросила Ирка.

— Да. Мне стало любопытно. У него бородка такая мушкетерская. И усики. И сам он такой весь вспыльчивый, резкий и галантный. Меня он заинтересовал… Мы шли и говорили — не помню уже о чем.

— Вы шли? — переспросил Багров.

Ирка опять его пнула.

— Я шел. А он катился, — укоризненно поправился Корнелий. — А где-то на середине Старого Арбата ко мне пристали два комиссионера и два суккуба. Они часто приставали ко мне и раньше, издевались, бросали грязью. Понимали, что я ничего не могу им сделать.

Корнелий вздрогнул. Видно, происходило это часто. Комиссионеры и суккубы обожают глумиться над бывшими стражами.

— И? — спросила Ирка.

— И мой спутник вдруг что-то сделал. Что-то очень быстрое — и их вдруг не стало. Только четыре кучки на асфальте. Две кучки как мокрая глина, а две — просто тряпки, пахнущие духами… А потом… потом я пригляделся к нему и понял, что он тожестраж света! и тоже бывший, как я!

Корнелий почти выкрикнул эти слова, такие они были важные.

— Его зовут Дион. У него нет ни флейты, ни крыльев, ни ног. Когда-то он сражался с Ареем. Вызвал его на поединок. Арей в бою разрубил его флейту, отсек ему ноги, сдернул с шеи крылья и ушел, отчего-то пожалев добивать. Дион выжил и остался на земле.

— А вернуться в Эдем? — спросила Ирка.

— Без крыльев и без флейты? Нереально. Да Дион и сам не захотел бы стать предметом всеобщей жалости. Все на тебя смотрят и притворяются, что с тобой все отлично, просто лучше не бывает, а сами-то глазками шмыг… шмыг. Нет, для Диона это невыносимо! Слиться же с абсолютным светом он сможет только в момент полной смерти.

— И он… — начал Багров.

— …остался на земле и продолжил борьбу с мраком! — сказал Корнелий. — Потом мы с ним разговорились. Судьбы-то схожи. Я спросил: «Что ты умеешь?» — «Я умею метать ножи». — «И это все?» — «Я умею метать ножи!» — повторил Дион.

В этом месте рассказа, по словам Корнелия, бывший страж света положил на ладонь два ножа, бережно поправил их пальцами свободной руки, а потом ножи просто исчезли и звякнули об асфальт за спиной у Корнелия.

«И это все?» — спросил Корнелий.

«Да, — грустно ответил Дион, подъезжая на тележке и наклоняясь, чтобы поднять ножи. — Боюсь, что все. Ведь я тренировался всего двадцать два года по девять часов в сутки. Большего мне достичь не удалось…»

Корнелий хотел утешить его, но тут с него вдруг свалились очки. Корнелий подхватил их. Оказалось, что крошечные винтики на его дужках были аккуратно раскручены — именно раскручены! — сорвавшимися с ладони ножами.

Багров оценивающе нахмурился:

— Винты? Раскрутил? Не верю!.. Ножи, конечно, артефактные? Простыми он бы суккубов не прикончил!

— Артефактные, — согласился Корнелий. — Но это не такого рода артефакт. То есть метанию это мало помогает. У меня вон нож даже в стул не воткнулся… В общем, теперь мы с ним дружим. Он иногда приходит сюда, но предсказать время его появления нереально.

— А живет этот Дион где? — спросила Ирка.

— Везде, — отозвался Корнелий. — Он выслеживает комиссионеров, суккубов, даже, кажется, стражей мрака. И стражи мрака, разумеется, тоже не прочь его найти и исправить, так сказать, оплошность Арея. Поэтому жить в одном месте Дион себе позволить не может. Ночует на чердаках, в подземье, в метро… У него сотни убежищ по всему городу. А уж маскируется он — ого-го!

Голос Корнелия зазвучал вдруг весело и живо. Лицо точно осветилось изнутри. Он стал вдруг каким-то особенным, новым, горящим как люди, сосредоточенные на чем-то одном и постоянно имеющие в сердце одну греющую их мысль. Какую-то такую затаенную важную мысль, которую невозможно отнять, даже уничтожив человека или стража совсем.

— И ты тоже будешь теперь метать ножи? — спросила Ирка.

— Да. Не знаю. Нет. Не буду, — путано сказал Корнелий. — То есть я хочу научиться метать и даже делаю каждый день по сто бросков, но это все не главное. А сто бросков — да. Делаю и буду делать…

Корнелий кинул взгляд в угол комнаты, и Багров, обернувшийся вслед его взгляду, обнаружил там широкую деревянную доску со следами строительного раствора. Доска имела множество следов от метательного ножа.

— А главное что? — спросила Ирка.

— Я мечтаю создать такую музыку, которая уничтожала бы суккубов и комиссионеров без магии! Вытесняла бы их! Не позволяла им приблизиться! Защищала бы сердца людей! Заливала их ярким ровным светом! Ведь если каждый истребит комиссионера и суккуба в себе, им просто нечего будет делать на земле и их всех отзовут в Тартар! — Корнелий сказал все это тихо, но вместе с тем и восклицательно. Сказал — и сразу отвел взгляд, на всякий случай оберегая свою мечту от Ирки и Багрова. А то мало ли… Мечты — они хрупкие.

— Как думаешь, смогу? — спросил он минуту спустя.

— Сможешь. Если будешь работать по девять часов в сутки двадцать два года подряд, — отозвалась Ирка.

— Не пугай его! Можно и за шестнадцать лет обернуться, если тренироваться по двенадцать часов в сутки! — утешающе сказал Матвей, у которого было очень неплохо с умножением и делением, поскольку во времена его детства калькулятор был еще не изобретен.

Глава четвертая Левый грифон

Большинство безнадежных задач перестают быть безнадежными, едва только начинаешь их решать. Например, когда считаешь, что автобус уедет, но все же начинаешь его догонять, то в восьми случаях из десяти успешно догоняешь и только в двух случаях он уезжает. Проигрывает только тот, кто сам сдается.

Эссиорх

Мефодий лежал на спине и смотрел на небо. Небо было затянуто невообразимо яркими облаками. Казалось, с противоположной стороны пробивается ослепительный солнечный свет. И при этом ласковый, хороший какой-то свет. Мефодия наполняло ощущением заботы. Он чувствовал себя в огромных, бесконечно любящих руках. Другая особенность туч состояла в том, что они были неподвижными и очень плотными. Точно кто-то взял тучи и спрессовал их неведомой машиной, устроив уровни как во многоэтажном торговом центре. Местами тучи все же расступались, и в зазорах Мефодий мог видеть следующий ряд туч, намного более яркий, чем предыдущий.

Буслаев лежал тут уже долго. По сторонам почти не смотрел, лишь ощущал, как изредка по его лицу скользят тени, видимо, от деревьев, которые раскачивал ветер. У него не было никаких мыслей, никаких желаний. Ему было просто хорошо. Бывают такие состояния, когда ты так счастлив, что боишься даже двинуться или подумать о чем-то, потому что тогда это ровное тихое счастье будет нарушено и в него подмешаются тревога и суета.

Но бесконечно не думать Мефодий не мог, и постепенно какие-то мысли стали просачиваться в его сознание.

«Где… я?» — подумал он, и от этого «где» до «я» прошла, казалось, целая вечность.

Возможно, следующую мысль Буслаев думал бы так же долго, если бы в воздухе что-то не просвистело. Недалеко от Мефодия в землю кто-то врезался и, прокатившись, ударил Мефа пятками в грудь.

Буслаев рывком сел. Перед ним, оглушенно вращая головой, сидел пузатый, очень широкий в плечах рыжебородый гном. На лбу у гнома вздувалась шишка размером со сливу. Гном сердито посмотрел на Мефа, вскочил, прислушался и опрометью бросился прятаться в кустарник. Немного погодя из зарослей послышался треск, и появились четверо домовых в красных рубашках с подпоясками. Двое домовых были средних лет, один пожилой и один совсем юный, у которого ни борода, ни усы пока не пробились.

— Шпиона видел? Опять в наш сектор пролез! Им только волю дай, они все изумруды выкопают! — закричал этот молодой, подскакивая к Буслаеву.

— Шпиона? — непонимающе переспросил Меф.

— Мы его из катапульты запулили, домой, стало быть, вертать, да смазали маленько. За вершину дерева зацепился и кудай-то сюда бумкнулся, — объяснил домовой.

Тут в кустах, где прятался гном, опять затрещало, и все четверо домовых, переглянувшись, кинулись на этот звук. Маленькая поляна опустела. Буслаев посидел еще немного, а потом встал и, потирая ушибленную гномьими пятками грудь, побрел по едва заметной тропинке.

Шел он долго и не переставая прокручивал в голове одну и ту же мысль. Мысль совсем простую. Буслаеву важно было додумать ее до конца и раз и навсегда поставить точку, чтобы, все для себя решив, больше к этому не возвращаться.

«Меня убили… Я в Эдеме… Убили меня, в Эдеме я».

Мефодий, наверное, потому так усиленно вертел в голове одну и ту же мысль, что ждал, что она ужаснет его или испугает, но почему-то не испытывал ни ужаса, ни страха — лишь удивление. Дважды он задирал майку и то ощупывал, то просто смотрел на то место, куда вонзилось копье Джафа. Ни шрама, ни боли, ни каких-либо морозных ощущений. Ничего.

О том, что произошло недавно, Мефодий помнил очень немного. Помнил рану, нанесенную копьем, и как больно и страшно было ощущать в себе нечто чужеродное, бесконечно холодное, сковывающее его льдом. Потом помнил маленькую точку на небе, которая, становясь все больше, превратилась в корабль с наполненными солнечным светом парусами. Лишь одного память Мефодия не сохранила — самой ладьи. Что было на ней? Как он оказался в Эдеме? Что стало с его телом и то ли это тело или уже другое?

Буслаев пробирался сквозь заросли уже около часа, когда на глаза ему попалась молоденькая слива, покрытая плодами. Меф съел одну, потом другую и протянул руку за третьей, как вдруг с ветки кто-то сказал:

— Три — это перебор!

Мефодий задрал голову. На дереве сидела крупная птица с радужным оперением и лицом женщины. Лицо у птицы было красивое, но загнутые когти внушали опасения.

— Почему? — спросил Буслаев осторожно.

— Ты что, новенький, что ли? Это персики честности. Два еще нормально, но с третьего персика будешь резать правду-матку, даже если тебя не спрашивают. Кричать приятелю, что он плохо выглядит, еще метров за пятьдесят! — сказала птица и расхохоталась.

Зубы у нее были под стать когтям. Когда у тебя такие зубы, бесполезно утверждать, что ты питаешься только вишенками.

— Ты кто — сирин? — спросил Буслаев.

Вопрос был невинный, но птице он почему-то не понравился. Она махнула крылом — и в полуметре от Мефа в землю с металлическим звоном вонзилось длинное, в две ладони перо.

— Метательное? — спросил Меф.

— Ну не то чтобы метательное, но уложить может! — признала птица не без удовольствия. — И еще кое-что! Заруби себе на извилинах: я не Сирин!

— Алконост?

— У Алконоста руки есть? — произнесла птица с глубоким укором.

— Н-нет, — наудачу сказал Меф.

— А вот и мимо! У Алконоста руки как раз и есть! А у меня, как видишь, нет! — пояснила птица. — Кроме того, я не Финист, не Феникс, не птица Фиюс, не Куропь, не Габучина! И вообрази себе: не Дребезда, не Кува, не птица Обида…

В голосе птицы постепенно зазвучала истерика. Она явно накручивала себя. Еще одно метательное перо опасно зазвенело в воздухе, скользнув над головой Мефодия.

Буслаев попятился и стал быстро отходить. Птица захлопала крыльями, снялась с места и устремилась за ним.

— Не Чирея, не Грызея, не Подкожница, не птица Удавница! — кричала она, тяжело перескакивая с ветки на ветку и сотрясая деревья.

— Она Гамаюн! — шепнул кто-то из кустарника. — Скажи ей «Гамаюн», а то не отстанет!

— Ты Гамаюн! — крикнул Меф.

Лицо когтистой птицы исказилось от разочарования.

— Заложили! — сообщила она мрачно. — Я знаю, кто это сделал! И кое с кем расквитаюсь!

Кустарник захохотал, да так, что листья задрожали, а с веток посыпались ягоды.

— Запомни свои слова, Лаура Беатрис Третья! Запомни их на всю жизнь! — загремел голос. — Ты обещала расквитаться со мной! Считаю до трех и требую, чтобы ты выполнила свое обещание! Один, два… Ну, я жду! Сейчас скажу «три» и выхожу!

Птица Гамаюн развернулась и, хлопая крыльями, трусливо унеслась в лесную чащу. Выждав немного, Мефодий раздвинул руками ветки кустарника. На земле сидела довольно крупная лягушка. От гнева она была ярко-красной, но уже начинала остывать.

— Поцелуй меня! — потребовала она у Буслаева.

— Зачем?

— Глупый, что ли, женщине такие вопросы задавать? Целуй!

— Только я жениться не буду! — предупредил Мефодий на всякий случай.

— Да кто бы сомневался! Ну!

Буслаев послушно поцеловал лягушку, без брезгливости отплюнув мушиное крылышко, прилипшее к длинному лягушачьему рту. И — ровным счетом ничего не произошло. Ни лягушка не превратилась в человека, ни Мефодий — в лягушку.

— Что, никак? Значит, не ты! — сказала лягушка надрывно. — Пророчество гласит: я превращусь в человека, когда полюблю того, кто меня поцелует! А я все не люблю и не люблю. И ты ведь меня не любишь? Вот в чем проблема! Все на месте: романтическая чаща, говорящие бабочки, припадочная птица Гамаюн трещит кустами, пролетают гномики из катапульт. Все есть — только любви нет!

— Ты Василиса Прекрасная? — спросил Меф.

— Нет, Василиса — моя дальняя родственница. Кстати, никакая она не прекрасная, но это строго между нами. А я Василина Ужасная, — серьезно объяснила лягушка. — Улавливаешь разницу? Василина — это почти василиск. Я умею взглядом превращать в камень, оттого Гамаюнша меня так и боится.

— А-а! — протянул Меф. — А как мне выбраться отсюда?

Лягушка задумалась, пристально разглядывая Буслаева. Ее горло то надувалось, то сдувалось.

— Выбраться — запросто! — сказала она наконец. Шевельнула лапкой, и прямо из воздуха выкатился золотой клубок. — Он выведет тебя из Чащи Нежити прямиком к Дому Светлейших!

Василина Ужасная выстрелила липким языком и, проглотив пролетавшую стрекозу, сплюнула крылышко.

— Что-то не так с этой стрекозой! Вкус не типичный, — сказала она задумчиво. — Не удивлюсь, если это была какая-нибудь заколдованная девушка. В начальный период истории древние боги очень злоупотребляли массовыми превращениями.

— Мы в Чаще Нежити? — спросил Меф, прокручивая в голове полученные инструкции.

— Ну да. А куда еще нежити деваться, кроме как в чащу? Из человеческого мира нас вытурили, а здесь хоть жалеют.

Василина Ужасная плаксиво квакнула, и из ближайшего болотца ей отозвалось еще лягушек десять, тоже, видимо, волшебных. Подождав, пока гвалт ее товарок смолкнет, Василина Ужасная посмотрела на Мефа и таинственно коснулась лапкой рта.

— Только вот какой тебе совет! Ты им сюрприз сделай! Обрадуй их! — прошептала она.

— Кого «их»?

— Их, всех! Светлых! Ты ведь Мефодий Буслаев?

— Откуда ты знаешь?

— Ну как же? А волосы? А отколотый зуб? Думаешь, я стала бы целоваться с кем попало?!

В голосе лягушки было столько негодования, что Мефодий виновато кашлянул.

— Это ведь тебя Ладья Света привезла? Видела я, как она у нас над леском летела. Надо было тебя сразу к Дому Светлейших везти, да ветер, видать, не попутный случился. Вот ладья тебя в чащу и сгрузила. Светлые там теперь небось измаялись. Цветочки готовят, плакаты пишут. «Пример для подражания», «Лучший боец света вернулся на родину», «Буслаев — ты наш кумир!» Ну и другое, может, что. Мне отсюда из леса не видно.

— Да ну, ерунда какая! — фыркнул Меф. — Разве я лучший?

— Ну-ну, не скромничай! А какой же ты? Худший? Кто Джафа победил, кто к свету из мрака шагнул? Ты теперь в Эдеме номер один, ну после Троила, конечно…

Мефодий смутился. Он хоть и не считал себя первым после Троила — но с какой стати лягушке обманывать? Да, глупейший момент. Тебе будут говорить: «Ты первый!», а ты будешь краснеть как принцесса и повторять: «Ну что вы! Я обычный парень! На моем месте это сделал бы каждый!.. Давайте поговорим о чем-нибудь другом! Как цветочек этот называется?»

— А нельзя ли как-нибудь избежать всего этого? — спросил Меф.

— Чего?

— Ну, торжественной встречи!

Василина Ужасная радостно квакнула:

— Это правильно! Ква! Квазимудро! Ты хочешь войти в Дом Светлейших запросто, незаметно, без помпы! Скромность — вот истинное величие! Не сомневайся — это поймут и оценят!

— Так можно или нельзя? — нетерпеливо повторил Меф.

Лягушка надолго задумалась, изредка вкрадчиво скашивая на него круглые глазки.

— Есть один способ! Ты, как клубок тебя приведет да обратно укатится, по сторонам смотри! Перед Домом Светлейших будет оградка, а в ней — ворота. Ты к воротам не иди, левее огибай, по тропочке, вдоль кустов. Ищи, где можно через кусты протиснуться к самой стене Дома Светлейших. Там маленько горячо будет, но ты ближе к кустам жмись! Не сгоришь! И крадись до самого входа!

— Думаешь, проскочу?

— Конечно проскочишь! Ждать-то тебя у ворот будут. А там внутри уж как-то глупо с транспарантами бегать. Ну, может, сунут цветочки — да и все дела… И сразу на третье небо спеши! Теперь-то ты там сидеть будешь, рядом с Троилом! Ну, может, переведут его в более скромный кабинет, а ты уж в его старый!

Василина Ужасная махнула лапкой, и зависший в воздухе клубок, вздрагивая от нетерпения, упал на траву.

— Только вот совет! Клубок руками не трогать!

— А что будет, если трону?

— Ну что-то да будет! — уклонилась от прямого ответа лягушка. — Ну ступай! И как Шмыгалку увидишь, передавай ей привет от Василины Ужасной! Мы с ней старые подруги. Договорились?

Мефодий пообещал. Лягушка легонько подула, и клубок, ускоряясь, покатился сквозь чащу. Катился он быстро, не разбирая дороги. Буслаев несся за ним как молодой лось. Перемахнул через поваленные стволы, кувырком скатился в ручей и едва не сломал ногу, прыгая по скользким валунам. Клубок даже не попытался приостановиться, золотым мячиком прыгая далеко впереди.

Лес, по которому бежал Мефодий, был полон жизни. Легкие, как дуновенье ветра, дриады раскачивались на ивовых ветвях. В ручье плескалась полупрозрачная наяда, а хмурый козлоногий сатир караулил ее за большим камнем, готовя сеть из водорослей. Заметив вынырнувшего из чащи Буслаева, он слегка смутился, спрятал дубинку за сеть и сказал: «Чего смотришь? Я, может, предложение сделать хочу! И вообще я тут рыбу ловлю!»

На поляне у озера трое водяных забивали козла. Козел блеял и бодался. Потом, поддев одного из водяных рогами, вырвался и умчался на луг, где в невесомо легком серебристом ковыле ходила небольшая группа кентавров. Взрослые кентавры неспешно беседовали, а юные носились, взбрыкивая как жеребята, и то и дело падали, чтобы поваляться в траве.

Клубок скользил в траве, изредка высоко, метра на два, выпрыгивая из нее, чтобы Меф мог его разглядеть. Опасаясь отстать, Буслаев разгонялся все быстрее. В какой-то момент он потерял клубок из виду. Остановился, растерянно вертя головой, взбежал на холмик, опять огляделся и, ничего не увидев, наудачу нырнул в траву, продолжая то примерное направление, в котором они двигались до сих пор.

И именно в это мгновение клубок выпрыгнул из травы у него перед глазами. Мефодий машинально махнул рукой и поймал клубок в ладонь. Клубок, точно взорвавшись, распутался и с ног до головы обвил его золотой нитью. Буслаев рванулся, пытаясь порвать ее, но бесполезно. Он уже больше походил на кокон, чем на стража. Пытаясь съежиться в надежде, что нити соскользнут с него, Мефодий невольно сделал выдох и слишком поздно понял, что, выдохнув, он одновременно и подул, то есть сделал то же, что делала лягушка, отправляя клубок в путь.

Клубок заметался, опутывая Мефодия еще больше и придавая ему округлую форму, а потом рванул прямиком через луг, неся Буслаева в себе. Мефодий прыгал внутри клубка, точно закатанный в снежный ком. Шар подпрыгивал, шлепался в траву, катился по кочкам, по косогорам, и Буслаев, мгновенно потерявший ориентацию, потому что земля и небо посекундно менялись местами, удивлялся лишь тому, что до сих пор не свернул себе шею.

«Хва-тит. Хва. Тит. Тит. Тит. Хва. Тит. Тит», — стучал зубами Мефодий, произнося «хва» всякий раз, как шар отделялся от земли, и «тит», когда он в нее врезался.

Меф уже не верил, что останется в живых, когда клубок вдруг остановился, и нити, распутавшись, освободили его. Выплюнутый наружу, Буслаев лежал и смотрел, как клубок, неторопливо свивая нити, приводит себя в порядок. Чем-то его движения напоминали движения кошки. Свившись, клубок подпрыгнул, притворяясь, что хочет вновь коснуться Мефа, и неспешно покатился к синевшему в отдалении лесу.

Мефодий, в страхе отдернувшийся от клубка, скатился с небольшого холмика, вскочил на ноги и сразу же упал. Голова кружилась. Опять вскочил — и опять упал. Больше вскакивать он не рискнул и стоял на четвереньках, борясь с тошнотой. Наконец тошнота отступила. Мефодий перебежал на четвереньках к ближайшему дереву и, держась за ствол, встал.

Недалеко от него, самое большее в полукилометре, был Дом Светлейших. Он походил на столп света, на который, точно колеса детской пирамидки, были нанизаны неподвижные облака. Отчетливо Мефодий видел только ближайшее. Следующие уровни скорее угадывались в разрывах первого облака.

Прикрывая козырьком глаза, потому что яркость была зашкаливающей и глаза в ней просто захлебывались, Мефодий стал осторожно оглядываться. Он стоял у холма в стороне от всех дорог. Едва ли кто-то сейчас его видел, и это было хорошо.

О чем тут говорила лягушка? Ага! Вот ограда из кустарника примыкает к Дому Светлейших. А вот и ворота, в которые то и дело ныряют и из которых появляются стражи света. Да, многовато их! Незамеченным не проскочить, это точно.

Держась ближе к деревьям, которые закрывали его от дороги, Мефодий приблизился к ограде. Даже с этой стороны он ощущал ровный сухой жар. Пот заливал ему лицо. Спешить в Дом Светлейших Мефу уже совершенно не хотелось. Напротив, хотелось повернуться и бежать со всех ног. И как только кустарник не сгорит? А он, кажется, не только не горел, но и выбрасывал огромные алые цветы. Каждый цветок существовал всего секунд двадцать, а затем погасал и вспыхивал в другом месте. Однако, пока цветок был открыт, на него успевало усесться несколько огромных бабочек с крыльями в две человеческие ладони.

«Нет, мне все-таки надо туда, раз уж там меня ждут!» — упрямо подумал Меф.

Подпрыгнув, он попытался перекатиться через кустарник — в конце концов, стена была не такой уж высокой, — но ветки, пружиня, отбросили его как живые руки. На вторую попытку Буслаев не решился: чувствовал, что все повторится. Поднявшись с земли, он побежал вдоль зеленой стены, пристально вглядываясь в нее. Через какое-то время ему повезло: в одном месте кустарник был посажен неравномерно, и, хотя наверху ветки и смыкались, внизу между стволами оставалась щель, куда вполне можно было протиснуться.

Мефодий лег на траву и, обдирая ветками спину и плечи, ужом пробрался на ту сторону. Осторожно поднявшись и вжимаясь спиной в кустарник, он стал боком пробиваться ко входу. В узком зазоре между кустарником и стеной было невыносимо жарко. Меф ощущал, как раскаленный воздух обжигает ему кожу и легкие. Глаза он рисковал открывать лишь чуть-чуть, крошечными щелочками. От раскаленного света лицо Мефодия отделяло самое большее сантиметров пятьдесят. Он буквально ощущал, как белеют его брови и поджаривается кончик носа.

Отыгрывая каждый сантиметр, он с силой откидывался назад, вжимаясь в кустарник и боясь, что тот сейчас вытолкнет его вперед, как сделал это раньше.

Один шаг — один вдох — одна сухая порция воздуха, обжигающая губы и легкие. Тридцать шагов… пятьдесят… Временами Буслаеву чудилось, что от него остались одни угли. Он бы уже много раз вернулся, но понимал, что лазейки ему больше не найти и в нее не протиснуться. Теперь придется либо погибнуть, либо пробиться ко входу. Глаз он больше не открывал даже щелочками. Все равно ничего не увидеть… Ошпаренные веки болели, и Меф понимал, что, открыв глаза, ошпарит и их, и это будет уже конец. После сотого шага Буслаев сбился уже и со счета, потому что никакая последовательность цифр не держалась в его раскаленной голове, и только мысленно повторял: «Один… два… много… один… два… много».

Внезапно его правая нога куда-то провалилась. Мефодий попытался вцепиться в кустарник, но тот ускользнул от руки, и, не удержавшись, Буслаев куда-то полетел. Послышался плеск, и вдруг наступила долгожданная прохлада.

Вода! Жизнь! Меф вынырнул и опять нырнул. Первые секунды он ни о чем не думал — только жадно глотал воду и нырял, ощущая, как кожа остывает, исцеляясь от ожогов. Он ощутил это и по векам, которые внезапно перестали болеть. Мефодий рискнул открыть глаза и осмотреться. Он барахтался в небольшом, идеально круглом пруду с песчаным дном. Ограда здесь отодвигалась от Дома Светлейших шагов на сто и дальше шла уже по берегу пруда. Над прудом, нигде его не касаясь и нарушая все возможные законы, парил мостик без перил.

Отсюда видны были и ворота, а у ворот довольно много стражей. Правда, все они шли по своим делам, и не похоже было, что они кого-то ожидают. Ни цветов, ни обещанных плакатов — ничего. Но Мефу больше не хотелось ни в кого вглядываться. Убедившись, что здесь не так жарко, как у стены, он животом выбрался на мостик и зашагал ко входу.

Перед Домом Светлейших, у единственного в него входа, неподвижно сидели два каменных грифона. Мефодий, слышавший о них от Дафны, поначалу посмотрел на грифонов с легким опасением. Потом даже и не с легким опасением. Почему-то оба грифона совсем ему не нравились, а раз они не нравились ему, то почти наверняка и он не нравился им. Мир устроен как огромное зеркало: любовь рождает любовь, страх рождает страх. Всякое сильное чувство почти всегда обоюдно.

— Я что, их боюсь, что ли? Никого я не боюсь! — сказал Меф, причем, как понял после, сказал это вслух.

Пересиливая свой страх, он сделал первый нерешительный шаг. Потом еще один. И все это время напряженно вглядывался в грифонов. Вдруг ему почудилось, что он услышал предупреждающий клекот. При этом оба грифона оставались неподвижными, и Буслаев затруднился бы сказать, кто из них издал этот звук. Последние шаги Меф делал медленно и осторожно, хотя и догадывался, что это глупо. Грифоны не собаки. Их не перехитришь вкрадчивостью движений и не испугаешь притворно схваченным с земли камнем.

Грифонов было два, но почему-то Мефодий смотрел только на одного, на левого. Именно у левого первым треснуло каменное веко и проглянул круглый желтый глаз с четким контуром зрачка.

Морда грифона пока оставалась каменной, но Меф теперь видел, что под камнем таится жизнь. Камень рвался как оберточная бумага, уступая тому, что под ним. Сквозь камень проступала напряженная плоть. Сухие мышцы, сжатые для прыжка. Мощь льва и резкость птицы. Круглый орлиный зрак, не отрываясь, смотрел на Буслаева. Невольно продолжив направление его загнутого клюва, Мефодий обнаружил, что тот смотрит ему в центр груди — туда, куда ударило копье.

— Послушай, — сказал Меф, надеясь успокоить грифона звучанием своего голоса, — давай в открытую! Я тебе не нравлюсь! Ты считаешь, что мне здесь не место!

Грифон остался неподвижным. Было непонятно, понимает он человеческую речь или нет.

— Но вообще-то я сюда не напрашивался. Меня привезла ладья. И вообще давай договоримся, что не тебе решать, хорошо? — видя, что грифон не нападает, чуть смелее продолжил Меф.

Грифон опять никак не отреагировал, однако Мефодию показалось, что его круглый зрак начинает каменеть, а трещины на груди и лапах пропадают.

«Пронесло! Значит, я все-таки достоин! Надо же!» — подумал Меф.

Успокоенный, он сделал большой шаг вперед, и одновременно с этим левый, а потом и правый грифон, раскинув крылья, прыгнули на него с постаментов. Воспользовавшись, что крыльями они зацепили друг друга, Буслаев сделал то единственное, что ему оставалось. С воплем рванувшись вперед, проскочил между грифонами и, чудом избежав удара когтистой лапой и упав грудью на великолепно отшлифованный мрамор, буквально вкатился в Дом Светлейших.

Оба грифона ворвались в холл следом за ним, сбив с ног трех стоявших на посту златокрылых. Спиной безошибочно ощущая погоню, Меф вскочил, перекатился, опять упал и еще раз перекатился. Лишь стремительно перемещаясь, он мог спасти себе жизнь. Это была игра в кошки-мышки. Две огромные кошки ловили мышку, которой, увы, оказался бедный Буслаев. В мрамор совсем близко от него врезался загнутый клюв. Плечо ободрало когтями. Меф успел броситься в сторону, безошибочно понимая, что это уже все, конец. Даже будь у него спата, она не сильно продлила бы ему жизнь. Максимум он умер бы с мечом в руке.

Один из грифонов сбил его с ног крылом. Удар крыла получился сильнее, чем ожидал сам грифон. Меф прокатился по мрамору, чудом избежав нового удара клювом. Вскочил, поскальзываясь, побежал и, оглядываясь, налетел на кого-то грудью. И сразу же его схватили, удерживая на месте.

— Отпусти! Да отпусти же, тебе говорю! — крикнул Мефодий, пытаясь освободиться и сгоряча готовый уже ударить.

Но его не отпустили. Кто-то, перехватив в воздухе его кулак, дал ему болезненную затрещину, приводя в чувство. Сильные руки схватили его за плечи и, развернув, задвинули за колонну:

— Оставайся здесь! Не двигайся!

Послышалось рычание. Захлопали крылья. Мефодий все же не удержался и выглянул. Перед колонной, загораживая его от грифонов, раскинув руки, стояли генеральный страж Троил и Эльза Керкинитида Флора Цахес, она же Шмыгалка. От входа и от лифтовых рун к ним бежала замешкавшаяся охрана, но заметно было, что ей не успеть.

Грифоны приближались, не сводя круглых глаз с колонны, которую они огибали с двух сторон. Заметно было, что они полны решимости довести дело до конца.

— Стоять! — крикнул Троил. — Кому говорю: нельзя!

Правый грифон неохотно остановился, но левый продолжал медленно двигаться, обходя Троила сбоку как досадное препятствие. Главный страж, перебежав, опять раскинул руки и заслонил ему дорогу.

— Не трогай его! — повторил он твердо. — Он не твой! Он должен быть здесь! Назад!

Грифон, почти коснувшись Троила грудью, осел на задние лапы. Его кривой клюв, распахнутый в предупреждающем клекоте, почти касался лба генерального стража. Видя, что он не нападает, Троил немного расслабился:

— Ну вот и молодец! Ну вот и умница!

— Нет! — внезапно крикнула Шмыгалка, первой заметившая напряжение мышц на задних лапах грифона.

Грифон прыгнул на колонну и, как кот лапой, попытался выцарапать из-за нее Мефа. Сбитый с ног, Троил упал на плиты пола и заскользил по ним лопатками. Не пытаясь подняться, генеральный страж поднес к губам флейту и атаковал грифона маголодией. Мефодий навсегда запомнил сухую вспышку этой маголодии. Запомнил и то, как, возникнув звуком из флейты, она ударила грифона чуть выше передней лапы. Брызнула кровь и почему-то полетели осколки камня.

Грифон от боли зашипел, повернулся, чуть подался назад, замахнулся на Троила лапой, но тут его настигла штопорная маголодия Шмыгалки. Видимо, она была сильнее маголодии Троила, потому что грифон, не устояв на лапах, упал на пол. Сразу вскочил и свирепо рванул себе клювом раненый бок, пьянея от вкуса собственной крови.

— Успокойся! — крикнул Троил. — Не надо!

Грифон прыгнул и, раскидав крыльями подбегавших стражей, вырвался из Дома Светлейших. Троил и Шмыгалка устремились за ним. Мефодий хотел догнать их, но его не пустили златокрылые. Часть златокрылых держала Буслаева, другие смыкались вокруг второго грифона. Правый грифон сидел на месте спокойно.

«Видимо, мы оба для них опасны. И я, и грифон. Они понятия не имеют, чего от нас ждать», — подумал Мефодий.

Вернулись Троил и Шмыгалка. Раскрасневшаяся Шмыгалка поправляла флейтой прическу. Лицо у нее было крайне недовольное. Троил отрывисто втолковывал что-то высокому стражу, бежавшему справа от него. До Мефодия долетели обрывки их разговора:

— Грифон улетел из Эдема. Он ранен, взбешен и, скорее всего, находится в человеческом мире. Его непременно нужно найти, пока этого не сделал мрак!

Глава пятая Капитан Сильвер

К каждому сказанному либо написанному слову надо кровавыми нитками пристегнуть сердце. Только тогда оно будет сильным и вечным.

Из Иркиного дневника

Утро выдалось свободным. Московская нежить решила дать Матвею и Ирке немного отдохнуть. Пришел лишь вызов от уже знакомой русалки, которая опять умирала от осушения. И опять наивная канцелярия света отозвалась на этот вызов большой бутылкой чернил спрута.

— Интересное кино, — сказал Матвей, открывая справочник магической медицины, выпущенный на Лысой Горе в год, когда там свистнул первый рак. — Одна чайная ложка чернил спрута условно равна 0,75 литра медицинского спирта. Во вчерашней бутылке было граммов двести. То есть наша русалка выдула столько, сколько и батальону солдат не выпить!

— И что будем делать? Накапаем на нее свету?

— Бесполезно. Я этот народец знаю. Русалка настрочит заяву, что она угнетаемое меньшинство, лишенное родного болота и вынужденное проживать в тухлом бассейне. А в конце припишет, что мы не проявили к ней участия и вымогали взятку за оказание бесплатной медицинской помощи. Свет, конечно, ей не поверит, но проверку все равно пришлет. Прилетит молоденький стражик, не знающий уловок нежити, и будет нам заглядывать голубыми глазами в самое сердце: как мы могли так поступить? И в каждом глазу у него будет блестеть по слезе!

— Перестань! — Ирка давилась от смеха. — Лучше скажи, что будем делать. Она же нас загоняет за водкой бегать!

— А ничего не будем делать. Я сам у нее побываю, — сказал Матвей подозрительно бархатным голосом. — Отвезу ей чернил! Если что, выпьем вместе.

Он сел в автобус и уехал, а Ирка отправилась бродить по Сокольникам, замерзла и сама не поняла, как оказалась в небольшой парикмахерской, примыкавшей к парку. В той же, где она не так давно оставила свои длинные волосы. Мастер, которой досталась Ирка, была уже не та, что в прошлый раз, но тоже со склонностью к самовредительству. Ее голова была подстрижена под футбольное поле. Видимо, она уже сделала со своими волосами все, что смогла, и зашла в тупик. Правда, и в тупике она не растерялась и оставшийся на голове пушок ухитрилась покрасить в три цвета.

Ирка сидела на кресле и смотрела в зеркало. Ее волосы падали в бою, подкашиваемые ножницами. Потом пришла уборщица со щеткой и начала небрежно сметать их, смешивая с чужими волосами, лежащими у других кресел. С волосами рыжей крашеной старушки и маленькой девочки, под которую подложили что-то похожее на ящик, чтобы мастеру удобно было работать.

Ирка поймала себя на мысли, что абсолютно равнодушна к дальнейшей судьбе своих отрезанных волос. Она уже не признавала их частью себя. Ей было все равно, что будет с ними дальше. Сожгут ли их, набьют ли ими диван, или они окажутся на свалке.

«И с ногтями то же самое, — подумала она. — Я их отрезаю, и они уже все, не мои. В момент отделения от меня наша связь расторгается. Может, и с телом когда-нибудь так будет? Я буду смотреть на него сверху, и мне будет смешно и досадно, что я была к нему привязана?»

— Ну вот и все! — радостно сказала парихмахерша и, сдернув с Ирки накидку, с гордостью посмотрела на ее голову. — Нравится?

— Здорово! Совсем неузнаваемый человек! Встреть я себя на улице, я подумала бы, что где-то я эту девушку видела — но вот где? — сказала Ирка.

Из зеркала на нее смотрела решительная молодая женщина с крутым умным лбом и двумя точками румянца на скулах. Лоб, пожалуй, был даже слишком умный и слишком крутой. Стоило бы прикрыть его челочкой, чтобы не смущать лишний раз молодых людей, особенно в их низколобой разновидности.

Пока Ирка расплачивалась, вторая парикмахерша закончила стричь маленькую девочку. Оглядев свою работу и набело щелкнув пару раз ножницами, она с какой-то смущенной растерянностью выбежала в коридор, видимо в поисках ее мамы. Девочка терпеливо ждала, не пытаясь слезть с ящика, на котором сидела. В этом спокойствии маленькой девочки, которая просидела три четверти часа неподвижно и сейчас не пыталась бежать, было что-то непонятное.

Где-то хлопнула дверь, звякнув китайским колокольчиком. Это вернулась парикмахерша, которая уже и на улицу успела выглянуть.

— Твоя мама еще не приехала, а у меня следующий клиент, — обратилась она к девочке и тотчас, посмотрев на Ирку и оценив ее внешнюю добропорядочность, попросила: — Слушай, не в службу, а в дружбу! Можешь посидеть с ней, пока ее мама вернется? Всего несколько минут!

— Хорошо!

Улыбнувшись девочке, Ирка протянула ей руку:

— Ну, спрыгивай! Идем журналы посмотрим!

Предложение было хорошее, но девочка почему-то осталась на месте, а парикмахерша, внезапно испугавшись, замигала круглыми глазами, о чем-то сигнализируя Ирке. Попутно она оттянула накидку чуть дальше от стула, словно для того, чтобы отряхнуть ее от волос, и Ирка увидела, что у девочки нет правой ноги по самое бедро, а рядом с креслом стоит костыль.

Если Ирка и растерялась, то не больше чем на секунду:

— А! Ну держи меня за плечо! Опирайся!

Она подхватила девочку под колено другой ноги и стянула ее с кресла. Едва оказавшись на полу, девочка резво запрыгала как воробей, взяла костыль и, умело сунув его под мышку, устремилась в коридор. Двигалась она невероятно быстро и ловко. Ирка едва за ней поспевала.

Оказавшись у кожаного дивана, девочка отбросила костыль и, ловко повернувшись, села:

— Ну давай журналы! Хотя нет, не хочу журналы! Давай разговаривать! Как тебя зовут?

— Тетя Ирка. Тьфу, Ира. Тетя, — поправилась Ирка, на которую новая ее прическа накладывала важность.

— Ага, Ирка, — кивнула девочка, почему-то сразу отбраковывая «тетю».

— А тебя как зовут? — спросила Ирка.

Девочка посмотрела на нее очень серьезно:

— Я капитан Сильвер! Я потому и протез не ношу, чтобы быть как он.

— А сколько тебе лет, капитан Сильвер?

— Сорок пять и восемь.

— Ясно, — сказала Ирка.

Какое-то время они молчали. Капитан Сильвер вертела на коленях журнал, но в журнал не заглядывала, а, вскидывая голову, быстро посматривала на Ирку.

— Я вижу то же, что и ты? Ну, что ты такая? — спросила она вдруг.

— Какая? — не поняла Ирка.

— Ну, особенная. Не такая, как все. Чудеса всякие можешь творить!

Ирка насторожилась. За все те годы, что она была валькирией, потом Трехкопейной девой и теперь Девой Надежды, ей никто не говорил таких слов. Никто из людей не замечал ее особой сущности, а те, кто замечал, строго говоря, уже и так обо всем знали, потому что и сами были призваны светом или мраком.

— Ну, не знаю, могу или нет! — сказала Ирка уклончиво. — А ты откуда знаешь?

— Я увидела в тебе лебедя. Потом волка. Потом человека. Волк и лебедь ушли, а человек остался, — спокойно сказала капитан Сильвер.

Ирка кашлянула:

— Ну да… Животные всякие — это да, зверушки — это хорошо. Бегают там, и все такое, — буркнула она, не зная, что еще сказать.

Указательным пальцем капитан Сильвер проковыряла в обложке журнала дыру и сквозь нее смотрела на Ирку. Со своей стороны Ирка видела большой детский любознательный глаз.

Ища, чем отвлечь девочку от опасной темы, Ирка пошарила в кармане и, обнаружив сосательную конфету, не съеденную потому, что она, подтаяв, намертво вцементировалась в бумажку, достала ее:

— Хочешь?

Капитан Сильвер занялась конфетой.

— Так все-таки, — сказала она, — что же будет?

— А я откуда знаю? — спросила Ирка. — Я не пророк.

— А все-таки?

Ирка честно задумалась:

— Все будет хорошо. Потому что все, что кажется плохим и трудным, вообще безвыходным, это на самом деле очень хорошо для нас. Только надо не спускать флаг.

Капитан Сильвер проделала в обложке журнала еще одну дыру и смотрела теперь на Ирку двумя глазами.

— Ничего не поняла! А со мной что будет? — спросила она.

— Тебе будет тяжело. Тяжелее и больнее, чем многим другим. Но от этого твой эйдос — только не спрашивай, что это! — будет становиться лучше, ярче. А потом, возможно лет через семь, ты станешь валькирией. И тогда, — Ирка искоса взглянула на ногу капитана Сильвера, — кое-что изменится. Но легче не будет. Напротив, будет еще труднее.

— Ага. Ясно, — просто сказала капитан Сильвер и еще проще добавила: — Я поняла. Ногтем надо.

— Чего «ногтем»? — не поняла Ирка.

— Бумажка к конфете присохла. Надо ногтем. У тебя ногти-когти есть?

Ответить Ирка не успела. Звякнул китайский колокольчик. Дверь распахнулась, и появилась запыхавшаяся женщина.

— Машину переставить хотела! А там одностороннее. Пришлось весь район объезжать, пока снова встала! — крикнула она виновато.

— Мама! А мне конфету дали! — радостно воскликнула капитан Сильвер.

Мама улыбнулась Ирке и протянула девочке руку. Мама капитана Сильвера совсем не была похожа на Бабаню, чего подсознательно ожидала Ирка. Она была компактная, бойкая, с очень живым лицом. Наверное, так будет выглядеть Ната Вихрова лет через пятнадцать, если жизнь, пожалев ее, пошлет ей проблемного ребенка. Потому что без заботы о ком-то Нате точно к свету не выкарабкаться.

Мама помчалась к парикмахерше извиняться и платить за стрижку, а капитан Сильвер подхватила свой костыль и длинными скачками понеслась к двери. У двери она обернулась к Ирке и крикнула:

— Я в машину! Ну пока! До встречи!

Дверь закрылась. Колокольчик прощально звякнул. Ирка выждала в парикмахерской еще минут пять. Ей почему-то не хотелось видеть, как капитан Сильвер и ее мама уезжают. Она сидела и разглаживала дырки, которые девочка просверлила пальцем в обложке журнала. Ни одна встреча не бывает случайной. Значит, и эта была для чего-то нужна. Возможно, ей предстояло сказать какие-то слова, которые запомнятся девочке. Сейчас эти слова уйдут на дно, но, когда пробьет их час, всплывут. Или, возможно, девочка когда-нибудь станет валькирией-одиночкой, ведь ни одна валькирия не живет бесконечно.

Когда Ирка вышла на улицу, девочка и ее мама давно уехали. Остался лишь след мокрых шин на асфальте. Ирка отыскала знакомую лазейку в ограде Сокольников и вскоре была уже дома. Случайно у нее получилось вернуться одновременно с Матвеем. Он шел по аллее — уставший и весь пропахший рыбой, будто разгружал траулер. Даже на носу у него была чешуя.

— Ты что, подрался с ней? — спросила Ирка тревожно.

— Я не дерусь с женщинами! — возмутился Багров. — Это она со мной подралась!

— Что, просто так?

— Не просто так, — неохотно признал Матвей. — Я ее немножко заморозил, она меня чуть-чуть сглазила. Я ее слегка проклял, она меня маленько утопила. В общем, потом я отдал ей эти чернила, будь они неладны, и предупредил, что это в самый последний раз. Надеюсь, она поняла.

— Она их пьет? — спросила Ирка.

— Нет, романы пишет! Пьет, конечно! — сказал Матвей. — Хотя клялась, что не одна пьет. Якобы у нее там бригада водяных, которые занимаются ремонтом бассейна. И что даром они не работают.

— Врет? — спросила Ирка.

Багров пожал плечами:

— Ну, врет не врет — судить не берусь… Врут только откровенно глупые женщины. Те, что поумнее, настолько верят своей лжи, что она становится для них правдой.

— А водяных ты видел?

— Одного видел. Упитанный такой дядечка водоизмещением литров на четыреста. В такого много чернил войдет.

Ирка, медленно подняв руку, коснулась своей головы.

— А теперь пугайся! Готов? Трум-пурум-пум-пум! — сказала она и, выдохнув, сдернула с себя шапку.

Она ожидала от Матвея какой-то реакции, но лицо у него осталось непроницаемым, как у игрока в покер. Она даже усомнилась, заметил ли он, что у нее изменилась стрижка.

— Ну? Хорошо? — спросила Ирка с тревогой.

Матвей начал открывать рот.

— Погоди! — перебила Ирка. — Только не повторяй, что за короткие волосы девушек хвалят только их злейшие враги в надежде на то, что они поведутся и в следующий раз вообще снимут с себя скальп. И про то, что женщина, оказавшаяся в парикмахерской, — это баран, сам себя приведший на заклание, тоже не надо. Это я уже слышала. Надоело!

— Тогда я лучше вообще промолчу. Тебя сразу душить или потом, умная ты моя? — спросил Матвей ласково.

— Но я же стриглась ради тебя! — воскликнула Ирка чуть ли не со слезами.

— Тогда я сейчас ради тебя убью вон ту собаку и нескольких кошек! И, может, кого-нибудь из прохожих.

— Не смешно.

— Ну тогда и ты не говори, что сделала это ради меня. Ради меня нужно было сварить суп. Или убраться в комнате.

— Ага! Суп тебе! Щазз! Ты тот еще домостроевец-эксплуататор!

— Примерно! — согласился Багров. — «Дороже она многоценного камени. Радуется на нее муж ее. Увидев поле — покупает: от плодов рук своих насадит пашню. Крепко подпоясав стан свой, укрепит руки свои на дело. Муж ее заметен всем у ворот, когда сядет на совете со старейшинами и жителями земли».

— Откуда это? — спросила Ирка жадно.

— Не скажу. Если интересно, сама посмотри. Интернет есть.

Ирка слегка надулась:

— Интересно, а Мефодий тоже домостроевец? Заставляет Дафну делать супчики?

— Ну уж не знаю. Зато знаю, что из волос Мефодия можно выкроить семь твоих теперешних стрижек. Или, пожалуй, даже восемь! — сказал Матвей, и Ирка, не выдержав, расхохоталась. Матвей тоже рассмеялся. Лед, возникший было между ними, растаял.

Но смеялись они недолго. Одновременно спохватились и посмотрели друг на друга.

— Прости, дурак я! Мефодий же… — начал Матвей.

— Не надо. Знаю, — быстро сказала Ирка, зажимая ему рот рукой. — Ты сказал все правильно. Из его волос действительно можно выкроить семь моих теперешних стрижек.

Глава шестая Новая валькирия

Пока человек не готов умереть ради победы, он не готов и победить.

Арей

После обеда Ирка и Багров собирались встретиться с Брунгильдой. Встреча у них была назначена в бассейне небольшого спортивного центра, у входа в который болтались полусдувшиеся воздушные шарики.

— Без справки не пущу! И без пропуска в клуб! — строго сказала молодая администраторша, которая была, может, всего на год старше Ирки.

— А без ласт и акваланга? — сказал Багров.

— В смысле? — напряглась администраторша.

— В смысле, что в воду мы явно не полезем, — сказал Матвей. — Мы просто подождем там одного человека, хорошо? Динамит в бассейн обещаем не бросать.

И он положил рядом с администраторшей шоколадку.

— Игорь, нет, ты видел?! Мне взятку дали! — крикнула администраторша похожему на медведя охраннику.

— Какую? — басом откликнулся тот.

— Шоколад!

Охранник засопел и медленно наклонился вперед, нашаривая что-то в тумбочке.

«Дубинку!» — подумал Багров.

Охранник достал из тумбочки чайную чашку и затопал к администраторше.

— Плесни-ка кипяточку, мать! — сказал он сурово.

Ошеломленный Багров обнаружил, что охранник сочетает защитную форму со шлепанцами. Хотя в чем еще охранять бассейн? Было бы хуже, если бы он надел сапоги поверх водолазного костюма.

Администраторша плеснула ему кипяточку.

— Чего стоим, кого ждем? — обратился охранник к Багрову, протягивая крабовую клешню к шоколадке. — Бахилы надевайте — и вперед!

Послушно надев бахилы, Ирка с Багровым вышли к бассейну. Бассейн был не слишком олимпийского направления. Серьезно плавала там только плечистая тетенька в красной резиновой шапочке и спортивных очках. Кролем, брассом, на спине. В ее движениях и, главное, в квадратных плечах ощущалась серьезная подготовка. Остальные просто плескались, пользуясь тем, что бассейн стыковался с мелкой полукруглой чашей, вода в которой подсвечивалась бьющими со дна разноцветными прожекторами.

— Где Брунгильда? — спросил Матвей.

— Понятия не имею. Ждем-с! — ответила Ирка и, чтобы не скучать, стала разглядывать молодые пары в чаше бассейна. Оставаться в неподвижности ее мысль не умела.

Ирка сидела и наблюдала. Вот эту красивую девушку ее спутник почему-то постоянно носит на руках. И в воде носил, и на берегу еле-еле с рук спустил. Ирка даже подумала поначалу, не инвалид ли она. Нет, фигурка хорошая, ножки крепкие. Но вот только не кормят ли ее с ложечки — не факт. Молодой человек абсолютно все делает за нее. Даже побежал вот за халатом, хотя ей до этого халата идти шага полтора, а ему пришлось протискиваться между пластиковых шезлонгов и перелезать через какого-то пузана.

Получившая халат куколка поощрила молодого человека очень лаконично. Подняла правую руку и пальцем в красной окантовке маникюра слегка ткнула его в нос, точно это был выключатель.

— Пык! — громко сказала она, и вот он уже счастлив. Собачка получила поощрение.

А вот и вторая пара. Непрерывно воркуют под огромным грибком, с краев которого стекают потоки воды, и повторяют: «Мой клювик… мой лобик… мое ушко… моя шейка!», не соображая, что вода вообще-то разносит звуки.

— Типичный некромаг! Стопроцентно наш кадр! — одобрил Матвей. — Она еще жива, а он уже прикидывает, что можно взять на бульон.

Ирка молча толкнула его локтем и стала разглядывать третью пару. Эти были в стилистике Верхнего Тартара. Оба худые, смуглые, в татуировках. Движения как у охотящихся гепардов. Стремительно догоняют друг друга в воде, сбивают с ног, захватывают руками за шею. Причем хорошо так душат, без халтуры. Девушка мало чем уступает юноше. Вот она освободилась от захвата, притопила своего спутника и, встав ногами ему на спину, издает торжествующие вопли победителя.

Но все же самой интересной была пара номер четыре. Молодой человек лежал спиной на воде, подложив под голову плавающий коврик, и лениво поглядывал по сторонам, а девушка буксировала его от одной стенки чаши к другой.

— Тут холодная струя бьет! Ты что, не чувствуешь? Туда тащи! — говорил он капризно, и девушка ответственно тащила его в другую сторону.

— Это и есть твой идеал, сидящий на лавочке у ворот, пока его жена покупает поле? — шепотом спросила Ирка у Багрова.

Тот отмахнулся. В этот момент квадратная тетенька в плавательной шапочке вылезла из бассейна. Она стянула шапочку, сняла очки, закрывавшие значительную часть лица, и Ирка узнала Брунгильду. И ей сразу же стало неловко, что она не узнала ее раньше. Как она не свела воедино мощную фигуру, буквально вспахивающую воду, и то, что Брунгильда назначила им встречу в бассейне!

— Идите сюда! Идите же! — закричала она и дружелюбно махнула рукой, бицепс на которой был мощнее бедра среднего мужчины. Причем совершенно очевидно, что таким сотворила его природа, потому что со штангой Брунгильда явно не занималась.

Парень и девушка, похожие на гепардов, перестали возиться в воде и оба, вытянувшись как солдатики, неотрывно смотрели на Брунгильду. В их глазах было почтительное уважение мелких хищников, которые видят хищника крупного.

— Ну где же вы? Я не могу к вам подойти! — снова закричала Брунгильда.

Ирка удивленно посмотрела себе под ноги. Между стулом, на котором она сидела, и Брунгильдой не было непреодолимых препятствий. Ни шезлонгов, ни разбитых стеклянных стаканов. Только десять шагов по кафелю.

— Почему не можешь? — спросила она осторожно.

— А если грибок? Я оставила шлепанцы с другой стороны бассейна! — плаксиво объяснила Брунгильда.

Ирка и Багров подошли к Брунгильде.

— О чем ты хотела поговорить? — спросила Ирка.

— Не здесь! — сказала та, озираясь. — Давайте у вас в автобусе!

— Почему?

— Вдруг кто-то подслушает? Вон те двое смотрят!

— Они далеко, — сказала Ирка. — А если мрак, так от него и автобус не спасет. Разве что охранную руну нарисовать.

— Все равно. Не здесь! — сказала Брунгильда и отправилась в раздевалку.

У дверей мужской душевой, толкаясь, громко ругались два парня.

— А ну тихо мне тут, герои! Развоевались! Здесь женщины! — рявкнула на них Брунгильда.

Парни обернулись на голос, явно собираясь что-то вякнуть, но, увидев Брунгильду, пугливо смолкли и юркнули за дверь душевой. Слышно было, как они стоят там и сопят, шепотом обмениваясь впечатлениями.

— Спаслись, герои? Хорошее место нашли? — спросила в щелку Брунгильда.

Один из парней промолчал, а другой, немного выждав, распахнул дверь, высунул голову и, думая, что Брунгильда ушла, задиристо крикнул:

— Слониха! Мамонт в юбке!

Крикнул он это вперед, туда, где, как ему казалось, находится Брунгильда. Но Брунгильды там не оказалось, и парень, опомнившись, замолчал, не понимая, куда подевалась слониха. На его лице, которое начало медленно поворачиваться, стало проступать жутковатое понимание, когда Брунгильда с силой надавила ладонью на дверь, прижав парня поперек груди. Тот захрипел, пытаясь освободиться, но шансов у него не было.

— Ты нехороший человек! — сказала Брунгильда. — Ты женщин обижаешь! Зачем тебе жить? Ты же все равно вымрешь как динозавр, потому что женщины тебе потомства не оставят!

Парню было не до философии.

— Коля, помоги! Меня задушат! — просипел он, призывая на помощь приятеля.

Позванный Коля бросился к нему и стал толкать дверь от себя. Несколько секунд Брунгильда без усилий сопротивлялась сразу двоим, а затем резко отпустила дверь, и оба парня, не удержавшись, повалились один на другого. Валькирия каменного копья, наклонившись, подхватила одного левой рукой, а другого правой, подтащила к бассейну и столкнула в воду.

— Смойте дурь! С женщинами сражаться невыгодно. Победа славы не принесет, а поражение вдвойне позорно, — сказала она.

Похожая на гепардов пара в восторге захлопала, пара под грибком перестала обниматься, и даже молодой человек, которого девушка таскала на коврике, утрудился повернуть голову, посмотрел на Брунгильду и сказал своей девушке:

— Настя! Это дико смешно! Можешь смеяться!

Настя послушно засмеялась. Ее спутник придирчиво посмотрел, как она смеется, и добавил:

— Но при этом ты меня, пожалуйста, вези! А то тут вода холодная! Смейся, но вези!

Но, увы, Брунгильда не сумела остаться на пьедестале победы до конца своего пребывания в бассейне. В момент наибольшего торжества она уставилась на свою руку, пошатнулась и побледнела:

— Ой, кровь! Откуда? А, это длинный меня укусил, когда я его тащила! Что теперь будет? Вдруг он какой-нибудь заразный? Надо срочно сдать его на анализы! Где он? Дайте мне его сюда!

И дальше началось уже сплошное безобразие, больше похожее на разудалую семейную ссору, чем на сражение. Брунгильда гонялась за долговязым парнем по всему бассейну, вопила и пыталась забрать его с собой. В конце концов бедный парень, полуживой от ужаса, спрятался в туалете, а его приятель в раздевалке. Они сидели там и, не рискуя открывать двери, перекрикивались.

— Миша, ты жив? Ты где? — кричал один.

— А ты где?

— Я в туалете! Она не ушла еще, нет? Может, полицию вызвать?

— Лучше сразу десант. Советую покричать в унитаз. Оттуда вынырнет водолаз с подводным ружьем, — мрачно сказала Брунгильда и, капая на укушенную руку нестерильными слезами, отправилась одеваться.

Ирка и Багров ждали ее в фойе. Брунгильда появилась минут через пять. Перед дверями на улицу она остановилась и стала искать шапку.

— После бассейна нет ничего хуже сквозняка! Чуть-чуть продуло, температура тела понизилась до тридцати шести и — фьють! — началось стремительное размножение микробов! — поведала она, волнительно дрожа губами.

— А разве не ты говорила, что плавала прошлой зимой в полынье? — напомнила Ирка.

Брунгильда задумалась.

— Ну, допустим, плавала, — неохотно признала она. — Но ведь это полынья! И потом, даже в полынье я не снимала шапку… Пошли к вам в машину! Не хочу разговаривать на холоде!

Багров пустил Брунгильду в автобус.

— Теперь поехали! Я хочу, чтобы печка работала! — велела Брунгильда.

— Куда поехали?

— Куда-нибудь. Люблю просто кататься. Только верните меня потом назад, у меня здесь машина!

Багров завел двигатель и тронулся. Тем временем Брунгильда распотрошила автомобильную аптечку и, промыв укушенный палец перекисью, обложила его сухим льдом.

— А! Обгоняй его! Обгоняй! — закричала она, показывая на вынырнувшую перед ними белую «Мазду».

— Зачем? — спросил Багров. — Здесь до перекрестка триста метров. Ну погоню как псих на холодной машине, посажу двигатель, а потом он будет стоять сзади меня на светофоре и издеваться!

— А! И правда! — удивленно сказала Брунгильда. На десять секунд она замолчала, а потом снова начала кричать: — Тормози! Тормози! Куда ты гонишь? Мы сейчас врежемся!

— В кого? — снова спросил Багров, пытаясь найти, в кого тут можно врезаться.

— Вон в ту «Газель»!

— Она же далеко.

— Сейчас далеко, а когда-нибудь потом будет близко.

Матвей осторожно выдохнул.

— Ты позвала нас на встречу! Хотела что-то сказать! — напомнил он.

Брунгильда решительно кивнула:

— Короче, вот! Цель встречи! Я хотела попросить тебя о дополнительных тренировках! Через три недели бой с Черной Дюжиной. Они нашли замену Джафу, и вроде неплохую. Фулона говорит, что только каменное копье вскроет стену их щитов. Другого тяжелого копья у валькирий все равно нет.

— А моя рунка какое копье? — ревниво спросила Ирка.

Брунгильда растерянно почесала нос.

— Получилось, что я проболталась. И, главное, никто не поверит, что я сделала это случайно, — пробормотала она. — Да, рунка, конечно, тяжелое копье. Но… э-э… сражаться в строю валькирий ты больше не сможешь.

— Почему? — крикнула Ирка, не узнавая собственного голоса. — Я Трехкопейная Дева!

— Нет, — сказала Брунгильда. — Ты Дева Надежды! Только не спорь со мной и не вдавайся в магические подробности. Я все равно в них ничего не пойму. Это решение Фулоны, и она его не изменит.

Что было дальше, Ирка помнила плохо. Ее точно захлестнуло. Она кричала на Багрова, чтобы он гнал. Кажется, даже пыталась, наклонившись, нажимать рукой на педаль газа. Брунгильда то вопила от восторга, что они так гонят, то ее начинало трясти и она требовала у Багрова немедленно остановиться. Закончилось все тем, что на одном из перекрестков Брунгильда не то выпала, не то выпрыгнула из автобуса. Потом, уже в той части Москвы, где жила Фулона, Багров снес кому-то зеркальце, и Ирка, выскочив, побежала. Она не помнила, какими дворами бежала и как находила дорогу. Запомнила только, как дышала через шарф и как во рту вкус шарфа смешивался с железистым вкусом крови.

Хорошо, что она не телепортировала, забыв о самой возможности телепортации. Это сохранило ей жизнь, потому что в таком состоянии успешных телепортаций не бывает. Дальше Ирка помнила, как ворвалась в подъезд Фулоны и забарабанила в дверь. Фулона уже открыла, а Ирка, не понимая этого, продолжала бить в дверь руками и ногами. Она колотила ее так, словно перед ней был человек, прикончивший всех ее родственников.

Фулона, не пытаясь вмешаться, с понимаем наблюдала, как избивают ее дверь.

— Знаешь что, — сказала она ласково, — давай-ка я оставлю вас наедине! Ты стучи в открытую дверь, не стесняйся, а я пойду поставлю чайник. А потом, когда надоест, вспомни, что у меня есть и звонок. Кнопочка такая! И когда я услышу, что ты звонишь, я пойму, что ты успокоилась.

Фулона даже не дошла до кухни, когда Ирка перестала стучать и начала звонить.

— Нет! — сказала Фулона. — Слишком быстро! Дверь еще не совсем доломана. Давай-ка ты постучи еще, а потом мы будем приводить в порядок твои руки! Ты, кажется, поранилась.

Потом в памяти у Ирки опять наступил короткий провал, и она опомнилась уже на кухне, когда откуда-то появившаяся Гелата лечила ей разбитые костяшки, ради забавы рисуя Ирке на коже зеленкой бабочек и стрекоз.

— Дизайнерская медицина! — щебетала она. — Плохой доктор просто ляпнет пятно зеленки, увидит, что заражения нет, и сочтет свою миссию выполненной! А мы, смотри, подрежем у пластыря края и сделаем стрекозе тело, а зеленкой нарисуем крылышки!

Слушая Гелату, Ирка дико засмеялась, потом заплакала, потом опять засмеялась и заплакала. И, как ни странно, ей стало легче.

— Это уже истерика! Она дизайнерской медициной не лечится. Хотя, конечно, таблеткам валерьянки тоже можно приклеить какие-нибудь съедобные крылышки, — сказала Гелата.

Постепенно Ирка перестала всхлипывать. До нее стало доходить, что это конец. Завершение целого периода жизни. Валькирий Ирка ощущала как нечто дробно-целостное, составленное из разных характеров, привычек, образа жизни, но одновременно безмерно единое. Раньше и она была частью этого единства, а теперь из него выпала, как выпавший зуб сразу становится куском непонятно чьей кости. И опять ей вспомнились отрезанные волосы. Такими же волосами теперь стала и она. Бабка со щеткой, где ты? Сметай меня! Бросай меня в ведро!

— Я спокойна, — сказала Ирка. — Теперь я спокойна! Значит, я больше не валькирия, не Трехкопейная Дева и не имею к вам никакого отношения!

— Ну почему? К нам ты отношение имеешь и будешь иметь. А использовать Деву Надежды в битве нельзя. Валькирии заменяемы, Дева Надежды — нет… — Фулона сказала это так спокойно и одновременно просто, что Ирка поняла, что решения своего она не изменит.

— Дева Надежды бессмертна! — напомнила Ирка.

Фулона взглянула на Гелату:

— Объясни ей! Это по твоей части!

— Да, бессмертна. Но бессмертие это весьма относительное, — заявила Гелата. — Как видишь, когда ты била по двери, твои руки сами собой не заживали. Или заживали?

— Не заживали, — буркнула Ирка.

— То-то же. И когда мрак приковал тебя к коляске, ты тоже не начала прыгать по улицам на второй день после аварии. И гриппом ты болеешь, и другие болячки липнут к тебе не меньше, чем к остальным. Если мрак тебя искалечит, ты просто станешь искалеченной Девой Надежды — вот и все.

— Я могу сражаться рункой!

— Можешь, — признала Фулона. — Чисто технически ты, конечно, помнишь, как это делается. Но полного единения с рункой у тебя уже не произойдет. Ты не растворишься, не составишь со своим оружием единого целого, и мрак этим, конечно, воспользуется.

— Чем? — слабо крикнула Ирка.

— Этим. Тартарианцы же не слепы. Как боец ты стала хуже. Твой гнев — только не ломай мне двери, это ничего не доказывает — уже какой-то искусственный. Это гнев слабости, а не силы. Ты стала добрее и мягче. Отныне твой путь — помощь и сострадание, а не битва. Ты будешь дарить надежду, зажигать погасших, поднимать упавших! Чтобы сохранить тебя, мы все готовы погибнуть! Мы воительницы, солдаты, в нас этого нет!

В голосе Фулоны, который всегда казался Ирке суховатым, административным таким голосом, теперь звучали любовь и истинное увлечение. И Ирка чутко откликнулась на эту любовь. Она всегда чувствовала правду и искренность порыва.

— Но у вас теперь нет двенадцатого! Вас теперь снова одиннадцать! Даже с Брунгильдой, Дашей-одиночкой и Маларой!

— Да! — согласилась Фулона. — Одиннадцать. Арифметика верная. Но не совсем… Иди сюда!

Она встала и, переглянувшись с Гелатой, поманила Ирку за собой в комнату.

На голубом, вытканном рыбками покрывале что-то лежало. Что, Ирка не видела, видела лишь длинный след, продавленный тяжестью этого предмета на покрывале.

— Дай руку! — велела Фулона. — Коснись! Нет, не здесь! Тут порежешься!

Ирка коснулась и ощутила холод, пробежавший по правой руке от кончиков пальцев до плеча и от плеча до сердца. Дыхание перехватило. Ирка отдернула руку и начала растирать пальцы, восстанавливая кровообращение.

— Ну? Почувствовала? — спросила Фулона.

— Ледяное копье! — прошептала Ирка.

— Да! Ледяное копье Джафа. Хотя почему Джафа? Оно не принадлежало ему изначально, а было всего лишь его трофеем. Теперь это опять копье валькирий, — сказала Фулона. — Единственная сложность — мы не можем найти ему хозяйку.

— Почему?

— Этим копьем была ранена Дафна. Затем им же убит Мефодий. Оно совершило и много другого зла и пока не очистилось. Обычному человеку его не вручишь. Оно уничтожит своего владельца.

— Как?

— Как угодно. Любая уловка, вроде отколовшейся ледяной щепки, которая вонзится хозяйке в глаз. Оно способно на все.

— Да, тяжелый случай. И кому вы его отдадите? — спросила Ирка.

Фулона пожала плечами:

— Не знаю. У меня пока нет кандидатов. Слишком сложные условия поиска. Оно должно принадлежать той, кто ощущает себя мраком, но уже внутренне отвернулась от него. И это должна быть девушка волевая, с таким характером, чтобы нравное копье согласилось признать ее власть над собой. Такая девушка, как…

— …Прасковья! — ляпнула Ирка не задумываясь.

— Что?! — вздрогнув, переспросила Фулона.

— Простите! Само как-то вырвалось… Конечно она не подходит! — торопливо сказала Ирка.

Глава седьмая Глиняшки

Тогда и студенты, и студентки повторяли в каком-то экстазе:

— Человек — червяк!

В этой формуле для них сидело все учение, которое получило смысл не один только научный, а и революционный.

Боборыкин о влиянии Дарвина

Ильга, Радулга и Гелата стояли в метро на станции «Митино» и ждали остальных.

— Моя машина в сервисе! Я просила у них на замену хотя бы «Форд», но у них не оказалось свободных! — каждую минуту повторяла Ильга.

Она ужасно боялась, что кто-нибудь из знакомых случайно увидит ее здесь. Для офисной красотки оказаться в метро — это такое же запредельное падение, как принять звонок по скайпу ненакрашенной.

Грохоча, подкатил поезд. Валькирии разом повернули головы, загадывая, кто будет следующим. Из поезда появилась Малара, долговязая, гибкая, обманчиво ленивая в движениях. На плече у нее висела огромная сумка со снаряжением. И никакого оруженосца рядом.

— А где твой… — начала Гелата.

— Высадили на кольцевой! Подрался там с одним… Тот за травмат, а мой за кулак. В общем, не разошлись, — с зевком сказала Малара.

— А-а, — протянула Ильга, — бывает! А я, видишь, на метро, среди простого народа!

Малара, щурясь, отвернулась. Вид у нее был скучающий. На следующем поезде приехали Ламина и валькирия-одиночка Даша. Ламина в вагоне познакомилась с двумя «мужчинками», как она их называла, и вместо своего телефона дала им телефон своей мамы, которой надо было срочно вскопать на даче огород.

— Если хоть один позвонит, то я олень! А если приедет и сможет вытерпеть мою маму два часа подряд, то я лось! — сказала она Даше.

Даша устало кивнула. На куртке у нее была шерсть, ботинки в грязи, а из карманов сыпался овес. Утро она провела в конюшне.

Следующим приехал Петруччо Чимоданов со своей девушкой Олей. Парочка обменивалась тумаками, вопила и весело лягалась. Ильга и им сообщила, что ее машина в сервисе и поэтому она среди простого народа.

— Бывает. Ну что тебе сказать, бабуля! Держись! — сказал Чимоданов, и Ильга надулась, поскольку бабулей Петруччо быть все же не могла.

Чимоданова попросила приехать Фулона, поскольку ему была хорошо знакома тактика мрака. Убедившись, что собрались не все и придется ждать, Чимоданов сел на корточки и краем топора стал чистить ногти. Топор был боевой, много переживший, с зазубринами. Молоденькому сержанту полиции, вынырнувшему непонятно откуда, Чимоданов объяснил, что топор оружием не является, поскольку служит для производства каши.

— Какой еще каши? — озадачился сержант.

— «Кашу из топора» читал? — спросил Чимоданов строго, и сержант торопливо кивнул, чтобы не догадались, что на самом деле он смотрел только мультик.

С помощью появившейся Фулоны историю удалось замять, но топор Чимоданову пришлось убрать в сумку. Соскучившись, он стал задирать Олю и класть ей руку на колено, повторяя:

— Люблю это дело! Это всегда так трогательно!

Ольга убрала с колена его руку и дала Петруччо подзатыльник.

— Тебе трогательно, а ты не трогай! — сказала она.

Вслед за Чимодановым приехал грустный Мошкин, приглашенный имитировать на тренировке стражей из Тартара. Мошкина вчера вызвонила Гелата. По домашнему телефону. Два раза набирала, и каждый раз трубку снимала мама. И всякий раз Мошкина почему-то не оказывалось дома. В третий раз Гелата перезвонила через пять минут, и Евгеша таинственным образом дома оказался. Параллельно в трубке ощущалась возня, будто кто-то с кем-то молча сражался.

— Да не она это! — крикнул кому-то Мошкин, и возня сразу прекратилась.

Гелата сообщила, что валькирии собираются для большой тренировки и зовут Евгешу.

— Нет! — сказал Мошкин.

— Да! — оспорила Гелата.

— Ни за что! — сказал Мошкин.

— Да! — повторила Гелата.

— Даже не уговаривайте! — сказал Мошкин.

— Да! — сказала Гелата.

— Ну разве что… — поколебался Мошкин.

— Да! — сказала Гелата.

— Ну и когда надо выезжать? — сдался Мошкин.

Гелата объяснила.

— Ну хорошо! — простонал Мошкин. — Но учтите, что я не сказал «да». Но я не сказал и «нет». Я же подумаю, да?

Гелата повесила трубку.

И вот теперь Мошкин пришел. Увидев его, Гелата испытала окончательное облегчение и спросила у него, почему мама бросала трубку.

— Мама не бросала. Она приняла тебя за мою девушку, — сказал Евгеша.

— Они не ладят?

— Нет. Они телепатически ощущают присутствие друг друга. Стоит мне оказаться рядом с девушкой, мама моментально начинает трезвонить. Можно подумать, что она на крыше сидит с биноклем. «Где ты? С кем ты? Не смей мне врать! Я слышу, как она рядом дышит!» Едва от мамы отобьюсь, девушка начинает бубнить: «Кто это был? Мама? Чего она от тебя хочет? Ты что, маленький?»

— А ты им скажи, что сам разберешься! — посоветовал Чимоданов.

В горле у Мошкина что-то не то взорвалось, не то булькнуло:

— Они меня не послушают!

— Что, обе?

— Да. Они обе как-то внутренне похожи, но когда им об этом говоришь, выходят из себя. Девушке почему-то нельзя говорить, что кто-то на нее похож. Особенно ее нельзя сравнивать с мамой. Девушке надо говорить, что она уникальная.

Чимоданов расхохотался:

— Держись, брат! Женщина — это не прекрасный пол и даже не прекрасный потолок. Женщина — это клинический диагноз. Лучше расскажи, как ты ухитряешься знакомиться!

Лицо Мошкина несколько просветлело.

— О! — сказал он. — Я даже и не знакомлюсь. Просто задаю девушкам несложные вопросы. Девушки обожают на них отвечать. Например, «сколько минут варить яйцо, чтобы оно было всмятку» или «как пришить пуговицу». Про интеллектуальное кино любит рассуждать одна девушка из десяти, а про салат оливье — все десять.

— И что, есть такие, которые на это клюют?

— Ага, — вздохнул Мошкин. — На это все девушки клюют! Так ты мучаешься, пытаясь соврать, какая музыка тебе нравится, а так девушка сидит и тихо-мирно пришивает тебе пуговицу. И ей хорошо, и мне. Ведь я же прав, да?

Очередной поезд принес Нату. Выглядела Вихрова расстроенной. Даже, кажется, недавно плакала. Правда, заметили это не все. В руке Вихрова держала смартфон и яростными движениями пальца расшвыривала сообщения.

— Нет! Вы это видели? Пока я к вам ехала, меня бросили! Читайте по слогам: МЕ-НЯ!.. Теперь вот приходится удалять его писульки из памяти телефона! Не хочу, чтобы этот гад ее занимал!

В голосе у Наты слышался не гнев даже, а крайнее изумление. Бросили ее — успешную, великую, одно дрожание век которой опрокидывало мужчин на колени! Давно ли Мефодий с Дафной придумали про Нату анекдот: «По улице навстречу футбольной команде шла Вихрова и стреляла глазами. За ней прямо по гильзам ехала «скорая» и подбирала раненых». И где это время?

— Успокойся! — глупо сказал Мошкин, невольно подавая Нате команду к истерике.

— Ты у меня сейчас сам успокоишься на веки вечные!.. — завопила Ната, выдавая гибким лицом такую мимику, что лица у смотревших на нее валькирий невольно задергались. — Куда катится этот мир? Все словно спятили! Сегодня он тебе скажет: «Я больше не люблю тебя, я люблю Лену!» Через два месяца Лене скажет: «Я люблю Катю!» Потом Катя ему скажет: «Прости, но я люблю какого-нибудь Шибзика Петровича!» А что меня больше всего бесит: все вокруг важные такие стоят, такие понимающие! Такое, блин, уважение перед этой, блин, якобы любовью, которая, блин, якобы все оправдывает, блин!

Ната отскочила к колонне и уткнулась в нее лбом. Ее трясло. Ламина подошла сзади и положила руку ей на плечо.

— А ну прекратить истерику! — приказала она весело и холодно. — Улыбочку! Подбородок выше, и вперед!

Ната перестала трястись. В голосе валькирии была сила, которой ей самой сейчас так не хватало.

— Ну! — повторила Ламина.

Ната улыбнулась. Правда, ее улыбка больше походила на оскал.

— Почему он так? — спросила Ната.

— Как «так»? Все люди очень разные. У каждого своя граница надежности. Никогда не знаешь, кого и на чем заклинит. Кто-то аккуратно переходит дорогу, но ест мусор с пола. А другой смертельно боится микробов, но перебегает дорогу перед носом у автомобилей…

Из подъехавшего поезда появилась запыхавшаяся Бэтла и еще издали стала кричать, что она понятия не имела, что линия с «Митино» такая длинная.

— Ага! Ну теперь все собрались? Кого нет — откликнитесь! — велела Фулона.

Никто не откликнулся, из чего валькирия золотого копья заключила, что собрались действительно все.

* * *

До места тренировки они добирались на автобусе. Автобус был полупустой, длинный, как гармошка. Валькирии с оруженосцами и их спутники равномерно распределились по всему салону. У Ильги оказался с собой ноутбук. Ламина углядела там для себя что-то интересное, и ей захотелось срочно это переписать. Она огляделась и, поманив к себе оруженосца Холы, потребовала:

— Дай мне твою флешку!

Оруженосец что-то промычал.

— Что, нет, что ли? Я видела: у тебя есть!

— Не могу! Там все мои файлы за три года, а жесткий диск у меня сгорел.

— Да не жлобься!.. Я верну! Где она у тебя?

Рука оруженосца защитно дернулась к карману, выдавая расположение флешки. Валькирия лунного копья мгновенно залезла ему в карман:

— Вот спасибо! Ты просто чудо!.. Да верну, верну! Честное слово! Не будь жмотом!

И Ламина вместе с чужим ноутбуком и флешкой убежала куда-то в конец автобуса. Оруженосец вертелся как на углях, не решаясь последовать за ней. Наконец Ламина вернулась и спокойно плюхнулась на сиденье.

Оруженосец Холы бочком приблизился к ней.

— А флешка моя? — спросил он жалобно.

Ламина поморщилась.

— Слушай, а она больная какая-то была! — произнесла она с укором.

— Что?!!

— Да троян на ней. Но ты не волнуйся! Мы ее отформатировали!

— Ка-ак? — прохрипел оруженосец.

— Да говорят тебе: больная она была. Антивирусник на ней чего-то нашел. И вообще там ничего не помещалось!

Оруженосец тихо сполз на пол и стал биться лбом.

— Да верну я ее тебе завтра! Какой-то копеечный кусок пластмассы — и устраиваешь такое позорище! — удивилась Ламина.

— Приехали! — крикнула вдруг Фулона, и вся толпа, сорвавшись с мест, стала выскакивать из автобуса.

Потом они долго шли по мокрому лесу, таща сумки со щитами и тренировочными копьями. Алик, оруженосец Радулги, прокладывал их маршрут по навигатору. Он настолько любил свой навигатор, что даже по квартире с ним ходил, определяя, где у него кухня.

— Через триста метров должна быть лодочная станция! — сообщил он.

— Где? В лесу? — поинтересовалась Радулга.

— Слушай, тут написано «лодочная станция»!

— Когда будет написано «пасущиеся мамонты», ты нас предупреди! А то еще затопчут!

Алик вздохнул и, задевая лбом еловые ветви, снова уткнулся в навигатор.

Наконец показалась большая поляна с росшим на ней одиноким дубом. У дуба стоял Эссиорх и, прижав к груди, укачивал своего сына Люминисценция Эссиорховича. Тут же неподалеку притулился и мотоцикл. Как он сюда проехал по мокрому лесу — непонятно, но проехал. Видимо, хранитель чуток нахитрил с магией.

— Ну где вы там? Уже час жду! — недовольно крикнул он.

В следующую секунду по меньшей мере пять пальцев указали на Бэтлу, демонстрируя, кто виноват в опоздании. Бэтла ткнула указательным пальцем себе в висок и сказала «пуф!», точно застрелилась. Бедняга понятия не имела, что большинство валькирий собрались лишь за пару минут до нее.

Успевший проголодаться Люминисценций Эссиорхович хныкал басом, заталкивая себе в рот руки едва ли не по локоть. Он был младенец упитанный. Его щеки свисали как у хомяка, ухитряясь задевать плечи.

Улита как мать была заботлива, но несколько однообразна. Что бы Люль ни сделал: шевельнул мизинцем, моргнул глазом, икнул, повернул голову или захныкал, — Улита истолковывала это в единственном смысле: «А-а-а-а! Трагедия! Держите меня сорок санитаров! Люль кушать хочет!» Когда же Люль наедался так, что еда была у него повсюду, даже порой в носу и ушах, Улита брала банан и, бегая вокруг него, кричала: «Я бешеный банан! А Люлик меня не укусит! А Люлик меня не поймает!.. А-а-а! Бешеный банан идет в атаку!» И наивный Люль, поддаваясь на мамочкину хитрость, с хохотом откусывал банан и показывал пальцем, что вот, дескать, поймал! Не убежал банан!

Эссиорх мог, конечно, перенести из ближайшего магазина детское питание, но ему все же хотелось отвлечь Люля от еды. Он видел, как в упитанном Люле сражаются две силы: сила неба и страшная земная сила плоти. Одна сила тянет его наверх, к свету, а другая заставляет зарываться носом в корытце и едва ли не хрюкать.

— Слушай, сын! Нельзя вечно обслуживать желудочные ценности! Давай все-таки переключаться из телесной плоскости! — сказал Эссиорх.

Словно поняв обращенные к нему слова, Люль на несколько мгновений перестал хныкать и посмотрел на отца мудрым взглядом бездонных глаз. Глаза сына напомнили Эссиорху круглые эдемские озера, когда смотришь на них со Скалы Мечты, любимого места крылатых прыжков. Правда, хватило Люля всего секунд на десять. Потом до него постепенно начало доходить, что небо небом, а он уже час ничего не жевал!!! Рот стал кривиться, бездонные глаза потухать, и, сообразив, что сейчас опять включится пищевая сигнализация, Эссиорх запрыгал с сыном по поляне.

— Да дай ты ему что-нибудь съесть! В здоровом теле — здоровый дух! — крикнула, подбегая к ним, Малара.

Эссиорх ей нравился, и она искренне не понимала, почему он до сих пор не подрался из-за нее в троллейбусе и не сел суток на пятнадцать, а лучше на полгода, чтобы можно было носить ему передачи.

— Первоначально автор этой фразы произнес ее с издевкой, показывая, что именно в здоровом теле здорового духа быть и не может. Потом издевку, разумеется, потеряли и сделали из автора пошлого физкультурника! — сказал Эссиорх, переставая подбрасывать сына. — Кроме того, здоровое тело — это худое, выносливое, жилистое тело. А в дебелом теле дух слаб, капризен и вял.

Эссиорх отвечал охотно, а на Малару смотрел приветливо, но Малара лишь взглянула на него грустно и отошла. Безошибочная женская интуиция подсказала ей, что хранитель никогда не подерется из-за нее в троллейбусе, не пройдет по краю крыши, не заберется на скалу, чтобы крикнуть оттуда «Я тебя люблю!» — а раз так, то нечего и время терять. Краткая любовь Малары потухла, как горящая спичка, по ошибке вместо бензина упавшая в кефир.

Вслед за Маларой к Эссиорху пробилась Фулона. Строго посмотрела на Люля, и тот вдруг замолк, точно раскрасневшийся троечник, который, распахнув дверь, чтобы шарахнуть одноклассника тряпкой, увидел перед собой вопросительно вскинутые брови завуча.

— Спасибо! — сказал Эссиорх.

— Не за что. Это тебе спасибо, что нашел время, — улыбнулась Фулона. — Так что, получилось? Надеюсь, не такие, как в прошлый раз у Дафны? Они до сих пор где-то бродят!

— Нет, — сказал Эссиорх.

Он свистнул, и из-за дуба, двигаясь бесшумно и монолитно, вышагнули глиняшки. Ни у кого из них не было лица. Только сырой глиняный овал. Все со щитами. В руках — палицы, копья и черенки от лопат.

Глиняшек насчитывалось девять. Десятым, одиннадцатым и двенадцатым противниками валькирий должны были стать Ната, Мошкин и Чимоданов. Чимоданов, как создатель Зудуки, при виде глиняшек творчески повеселел и начал проявлять активность. Одного глиняшку по-свойски ткнул пальцем в живот, другому что-то шепнул, третьему палочкой начертил глаза, рот и нос, всего несколькими штрихами создав ему неповторимое выражение лица. Отзываясь интересу Чимоданова, глиняшки окружили его и точно так же тыкали его в живот, трясли и трогали его топор.

Командир и солдаты явно нашли друг друга. Не прошло и минуты, а глиняшки уже перестали быть разрозненной толпой и, прикрывшись щитами, застыли монолитным строем. Ната ухитрилась устроиться у самого могучего глиняшки на плечах и оттуда смущала оруженосцев своей слишком активной мимикой.

Чимоданов бегал за спинами глиняшек и шептал, комбинировал, что-то втолковывал. Одного дружески хлопал по плечу, другому давал подзатыльники. Мошкин скромно стоял с краешку, покручивая в руках шест. Казалось, шест порхает вокруг Евгеши сам по себе, а застенчиво моргающий Мошкин тут абсолютно ни при чем и даже где-то удивлен его назойливостью.

Валькирии разобрали щиты, копья и построились. Чуть впереди стояла Брунгильда с тренировочным копьем, которое во всем напоминало каменное, только не обладало его магическими способностями. Ее прикрывали краями своих щитов Радулга и Бэтла.

— Давай! — велела Фулона, кивая на сплошную стену щитов глиняшек. — Нужна брешь!

Брунгильда побежала на глиняшек. Те ожидали ее, чуть разомкнув строй. Видно было, как Чимоданов, мелькая за их спинами, отдает команды. Не добежав до глиняшек нескольких метров, Брунгильда остановилась и растерянно опустила руку с копьем.

— Что случилось? — крикнула Фулона.

— Я не могу просто так взять и напасть! Я должна разозлиться. Пусть они мне скажут что-нибудь обидное! — объяснила Брунгильда.

— Эссиорх! Обидь ее как-нибудь! — попросила Фулона.

— Я не могу. Я женщин не обижаю! — отказался Эссиорх.

— А ты постарайся! А то нас убьют!

Эссиорх провел по воздуху ногтем, и у одного из глиняшек прорезался длинный рот.

— Ты… плохо… готовишь! Ты… все… пересаливаешь! — негнущимся голосом сообщил глиняшка.

Брунгильда вздрогнула, уронила щит, копье и, ссутулившись, побрела к лесу.

— А сейчас что не так? Ау! Тебя же обидели! — тоскливо крикнула Фулона.

— Меня растоптали! Я просила обидеть меня, а не растаптывать!

Эссиорх схватился за голову. За Брунгильдой, утешая ее, заспешила Гелата. Наконец ей удалось успокоить ее и вернуть, хотя на Эссиорха Брунгильда больше не смотрела — дулась.

— А еще светлый! В душу плюнул! Столько тайной злобы! — шептала она.

— Я пас! — заявил Эссиорх. — Дальше сами придумывайте тексты для обидок.

— Пусть глиняшки скажут, что она какая-нибудь дурочка! — подсказал Вован.

— Ты какая-нибудь дурочка! Бе-бе-бе! — пискляво крикнул глиняшка и высунул язык, который тотчас отвалился, потому что глина была сыроватой.

— Сам такой! На себя посмотри! — хмуро сказала Брунгильда. Копье она подобрала, но держала его как-то вяло, без азарта, точно грабли или лопату.

Вихрова спрыгнула с плеч своего глиняшки.

— Надо не так! Тут другой подход! — заявила она и вдруг сунула руку в карман. — У меня жучок! Я его сейчас убью! Он убьет! Оторвет лапки! — завизжала она дурным голосом и, подскочив к Чимоданову, притворилась, что что-то бросила ему за шиворот.

— Почему я? — хрюкнул Петруччо.

— Потому что ты зверь!

Брунгильда побледнела. Ее пальцы сжались на древке копья.

— Не трогай жучка! Я тебе говорю: не трогай! — сказала она тихо и, постепенно набирая скорость, двинулась вперед. Петруччо стало несколько не по себе.

— Да нет у меня никакого жучка! — заявил он.

— Правильно, нет! Потому что ты его РАЗДАВИЛ! — громко объяснила Вихрова.

Брунгильда зарычала и перешла на бег. Чимоданов торопливо укрылся за спинами глиняшек и начал отдавать приказы. Глиняшки, стоявшие в строю первыми, сомкнули щиты и выставили вперед черенки от лопат и дубины. Казалось, никакая сила не способна прорваться сквозь них. Но они не ведали, на что способна валькирия каменного копья. Не добежав до строя глиняшек полутора метров, Брунгильда подпрыгнула, оттолкнулась копьем как шестом и, перелетев щиты, врезалась ногами в самую гущу глиняшек. Один глиняшка упал. Его соседу Брунгильда буквально смела голову. В образовавшуюся брешь полетели копья валькирий.

— Как ты узнала, что это сработает? — прошептал Вихровой Евгеша.

— Да посмотри на нее! Такие мощные тети вечно жалеют кошечек, — ответила Ната. — Что, кроме сострадания, способно сделать берсерка из такой тюти?

Чимоданов сунулся было к Брунгильде. Дразнясь, легко ушел от одной атаки, от другой, но тут же в тесной давке получил от валькирии каменного копья ошеломляющий удар древком, и его буквально отнесло за строй глиняшек.

— Как копытом лягнула! — охнул он, утешая себя. — И ведь техника-то у нее бедная: один укол, один рубящий удар и один удар тракториста. Их бы с Зигей поставить друг другу ребра считать!

Мимо Чимоданова пролетел оруженосец Ламины и улегся отдыхать. Прикинув траекторию, Петруччо заключил, что и оруженосец пострадал все от того же копья. Разошедшаяся Брунгильда не разбирала, кто свой, кто чужой, а просто размахивала копьем как дубиной, снося все на своем пути.

— Ну да… У винта вертолета тоже скромная техника! А суньте под него хоть самого Арея! Пусть блокирует, — продолжал рассуждать Чимоданов, объясняя сам себе свое поражение.

На Мошкина, в азарте боя отделившегося от строя, напали сразу четверо оруженосцев с бейсбольными битами. Евгеша очень испугался и крикнул:

— Я же сдаюсь, да?

Одновременно с вопросом шест Мошкина ткнул одного из оруженосцев в солнечное сплетение и сразу же с разворота другим концом добавил ему по шее. Оруженосец свалился как подкошенный.

— Нет, кажется, не сдаюсь! — удивился Евгеша, продолжая спорить с самим собой.

Продолжая движение шеста, Мошкин подсек колени второму оруженосцу. Тот рухнул под ноги третьему, а спустя секунду на них же свалился и четвертый. Его бейсбольная бита, вылетевшая из руки, встретив в воздухе все тот же вездесущий шест, изменила направление падения и тюкнула по затылку своего пытавшегося встать хозяина.

— Я больше не буду! — сказал Мошкин виновато. Подумал, осмотрел оруженосцев и добавил: — Хотя больше и не надо!

Поднявшийся с земли Чимоданов управлял оставшимися глиняшками. Делил на группы по двое-трое и заставлял вместе нападать на одну валькирию. Тактика оказалась результативной. Радулгу «убили» почти сразу. У валькирии-одиночки Даши вырвали из рук копье, и она спаслась лишь потому, что Антигон булавой поотбивал у глиняшек пальцы на ногах. Гелата же хотя и не погибла, но получила черенком от лопаты сильнейший тычок в скулу и побрела в лес искать незамерзший подорожник.

— Не то чтобы я заморачивалась, но в подмосковных электричках на женщин с подбитым глазом смотрят неправильно! — объяснила она Фулоне.

Несмотря на потери валькирий, бой складывался не в пользу глиняшек. Постепенно воительницы брали верх. Вышел из боя Мошкин, пораженный в грудь копьем Ламины. У Наты выбили рапиру. Чимоданов залез на дуб и, шипя, прыгал в ветвях, точно дикий кот. Среди валькирий, кроме Радулги, «полегли» Бэтла, Хаара и Малара. Причем Бэтла оспаривала, что она погибла, мотивируя это тем, что ткнула своего противника в сердце палкой колбасы, которая была «кабу-та кинжал».

Брунгильда, копьем сшибив Чимоданова с дерева, схватила его за ноги и трясла, требуя отпустить жучка. Вопли Петруччо, что никакого жучка у него нет и что в это время года уже не найти жучков, не действовали. Брунгильда ему не верила.

— Вот жучок! Выпал! Улетел жучок! — крикнула хитрая Ната и, подхватив что-то с травы, притворилась, что подбросила это в воздух.

Брунгильда разжала руки, уронив Чимоданова на траву. Взгляд ее постепенно стал осмысленным. Она посмотрела на свои руки, на древко копья, измочаленное от множества ударов, и, отбросив его, села на траву. Было холодно. От разогревшейся валькирии каменного копья шел пар.

— Ой! — сказала Брунгильда. — Если я кого-то ушибла, простите меня! Сама не знаю, что на меня нашло!

— Не что, а кто. Жучок на тебя нашел, — сказала Вихрова, но, взглянув на Брунгильду, тему развивать благоразумно не стала.

Из леса показалась Гелата, кроме подорожника нашедшая где-то кусок льда. Теперь она прикладывала к скуле то лед, то подорожник.

— Кого там исцелять, становитесь в очередь! — хмуро сказала она. — К сожалению, саму себя я исцелить не могу, поэтому обхожусь народными средствами.

Эссиорх подошел к Фулоне и дал ей подержать Люминисценция Эссиорховича, который пинал отца как последний ведьмарь.

— Ну, как общее впечатление?

— От ребенка? — уточнила валькирия золотого копья. — Ну что тебе сказать? Они все в этом возрасте похожи на хомяков. Поел — поплакал — поспал! Внешность не главное. Главное, чтобы человек хороший вырос.

У Эссиорха отвисла челюсть. Он считал своего сына прекрасным.

— Впечатление. От боя. С глиняшками, — раздельно объяснил он.

Теперь огорчаться наступил черед Фулоны:

— Ты же сам все видел! Это был не бой, а какая-то драка у винного магазина! Понятно, что копья учебные. Метать трудно, не возвращаются. Но ведь и противники-то глиняшки! А потери какие! Четыре валькирии и почти все оруженосцы.

— Зато Брунгильда хороша. Ее даже не надо особенно готовить. Со своим настоящим копьем она будет просто чудеса творить, — сказал Эссиорх.

Фулона вернула Люля отцу и, зачерпнув с травы немного мокрого снега, умылась им.

— Это да. Но это если вовремя найдется обижаемый жучок, — сказала она.

— И какой вывод? — спросил Эссиорх.

Фулона помолчала. Ей очень не хотелось отвечать.

— Неутешительный вывод. В таком составе мы обречены. Нам нужна двенадцатая валькирия! Причем, похоже, именно та, которую предлагала бывшая одиночка, — сказала она.

Глава восьмая Страж с опытом ошибок

«В юности отрезало трамваем ногу; потом любимая девушка покинула, и Шергин дал обет иночества; потом пятнадцать лет слепоты и пожизненное одиночество. Поэзия выбирает себе верных духовных певцов. Сладко ли было такую жизнь перейти и не ошибиться, не споткнуться, не зажалобиться? Казалось бы, выгореть должна душа, испепелиться, покрыться мраком, излиться желчью, все вытравливая на своем пути, на доверчивых сердцах выжигая язвы. А тут выработал человек свой нравственный урок и упорно следовал ему до края: «Лукавый ведь может просунуть в сознание тебе: «Вот-де мне что приходится выносить! Вот-де что я терплю!» Вот эта собственная бешенина и застит нам глаза, не дает понять, что не мы терпим, не я терплю, а от меня и только от меня терпят».

Владимир Личутин о Борисе Шергине. — Цит. по: Душа неизъяснимая // Литературная учеба. 1980. № 5.

Исчезновение грифона было чем-то экстраординарным, разом потрясшим Эдем и ударившим сразу по всем. По Дому Светлейших бегали стражи. Даже у Троила лицо выглядело опрокинутым. Порой он застывал и на несколько мгновений закрывал ладонью глаза.

Мефодий уже четверть часа не мог поговорить с Троилом. Ему мешал подпрыгивающий златокрылый с длинным подбородком, ходивший за генеральным стражем как приклеенный. Троил негромко отдавал приказы, а златокрылый, слушая, кивал. Если кивок выглядел решительным, значит, приказ не вызывал возражений. Если же у высокого стража имелось на этот счет собственное мнение, кивок приобретал извилистые очертания, точно страж вычерчивал подбородком в воздухе вопросительный знак. Троил, видя это, начинал разъяснять, и разъяснял до тех пор, пока кивок златокрылого не приобретал решительности. Мефодий заметил, что генеральный страж прихрамывает и, морщась, часто потирает плечо и ключицу. Видимо, ушибся, когда, сбитый с ног грифоном, был брошен на плиты.

«А ведь это Троил закрыл меня от грифона!» — вспомнил Буслаев, преисполняясь самой искренней благодарности.

Вспомнив о Мефодии, генеральный страж остановился, намереваясь что-то ему сказать. Однако, воспользовавшись паузой, высокий страж быстро затарахтел, правой рукой делая смешные движения, словно разрезал свою речь на кусочки и каждую мысль сгребал в отдельную кучку.

Троил, направившийся было к Мефу, отвлекся, принялся спорить, а потом, сделав Мефодию знак подождать, сердито отступил к транспортной руне и исчез в ослепительной вспышке. Златокрылый торопливо последовал за ним, продолжая сгребать невидимые кучки.

— Это Гладий, помофник геневального страва! Уфясный зануда! — сообщил кто-то Мефу.

За спиной у Буслаева стояла Шмыгалка и протирала флейту о свою розовую кофточку. Это была самая нелепая розовая кофточка во всем Эдеме, но Мефодий не позавидовал бы тому, кто даже из лучших побуждений сообщил бы об этом Шмыгалке.

— А почему Троил его терпит, если он зануда? — спросил Меф.

— Я сама долго не могла понять, а потом разобралась. Объясняя фто-то Гладию, Троил объясняет это и себе. А когда фто-то себе объясняеф вслух, видиф недофеты!

Глаза Эльзы Керкинитиды скользнули по лицу Мефодия и, конечно, сразу обнаружили испарину.

— Тебе фарко? — спросила Шмыгалка.

— Да, — признал Меф, вытирая лоб.

— Я так и поняла. Иди сюда!

Она завела его за колонну, и Мефодий увидел большую металлическую ванну, установленную на кирпичных ножках в полуметре от пола.

— Забирайся! Там сухо! Оно и без воды работает! — потребовала Шмыгалка.

Буслаев послушно забрался в ванну. Там и правда было сухо и прохладно, но почему-то пахло рыбой, а к дну прилипла чешуя. По углам было начертано множество рун, слившихся в единый узор, из которых Меф узнал только руну, защищающую нежить.

— А нежить тут при чем? — спросил он.

— Тебе фе тут хорофо? — уклончиво уточнила Шмыгалка.

— Хорошо, — признал Меф.

— Тото фе!

— А запах?

— Не пойми меня превратно! Это холодильник для транспортировки нефити. С конференции по русалкам остался, — пояснила Шмыгалка.

Поняв, где именно он сидит, Мефодий хотел выскочить.

— Нет-нет, не выскакивай! Здефь тебе лутьфе!

— А златокрылые?

— Никто из златокрылых тебя за колонной не уфидит! Все эти герои — бывфые двоефники. Уфасно меня боятся! Внуфти муффине страх, пока он маленький, и он будет увафать тебя фсю физнь! — произнесла Эльза Керкинитида с глубочайшим удовлетворением.

Меф послушно сидел в ванне для русалок и чувствовал, что ему здесь неплохо. Много лучше, чем снаружи.

— Странно, — сказал он. — В холодильнике для нежити мне нормально, а у наружных стен Дома Светлейших я едва не сварился!

— Прафильно! — воскликнула Шмыгалка. — Потому фто с нефитью тефе фамое место! Подальфе от Дома Светлейфих! Даже перфое небо ты едва переносифь! А на фтором или третьем небе ты растаял бы за десять секунд! Поэтому дерфись подальфе от транспортных рун!.. Зафем ты вообфе сунуфся в Дом Светлейфих? Тефя кто-то сюда сфал?

Меф вскинул голову.

— Вообще-то я не напрашивался! Ладья Света… — начал он.

Шмыгалка взмахнула флейтой, указав ее концом в самый нос Мефу. Флейта Шмыгалки, в отличие от флейт многих златокрылых, была без штыка. Эльза Керкинитида считала, что штыком тонко настроенный инструмент только испортишь.

— Ефли я фсе поняла прафильно, ладья Света прифезла тебя ф Чафю Нефити?! Вот там бы и остафалься! Прифыкал бы к Эдему постепенно, как фсе прифыкают. А ты без приглашения полез ф Дом Светлейфих! И фот результат! Тебя едва не разорвал грифон! Неуфели надо объяснять очевидные вефи? Эдем состоит из двух территорий. В Чафе Нефити могут находиться почти фсе, кроме страфей мрака! А вот в Дом Светлейфих войти мофет только тот, кто готов!.. А тебе фто здесь надо?! Ты вообфе фей? Я тебя спрафиваю!

Мефодий озадаченно вскинул голову, но разобрался, что последняя фраза Шмыгалки относилась не к нему, а к волоску на флейте. Придирчиво оглядев волосок, Шмыгалка сняла его длинным ногтем мизинца, который специально оставляла для этой цели.

— Фолосок — это серьезно! Он мофет исфортить звук! А так я выдаю штопорную маголодию ф тфа приема. Могу поразить сразу две цели на одном фыдохе! — пояснила Шмыгалка.

Подняв вверх руку, она безошибочно вставила флейту в наспинный чехол.

— Ну фсе, Буфлаев! Теперь займемся тобой фплотную! Как ты вообфе сюда пролез? Страже у форот был дан строгий приказ тебя остановить! Мы фредвидели нефриятности с грифонами, но не претфидели их масштабов! — заявила она.

— Лягушка, — угрюмо буркнул Меф.

— Какая ефе лягуфка?

— Василина Ужасная! Сказала, чтобы я не шел через ворота, чтобы избежать торжественной встречи.

Лицо у Шмыгалки сделалось мрачнее тучи.

— Тэк-тэк, — сказала она. — Вафилина Уфасная, знафит. И это фсе? Больфе эта офоба нифего не делала, не говорила?

— Дала мне золотой клубок, который пересчитал моей головой все пни! И еще просила передать вам привет, когда доберусь! — сказал Меф.

— Прифет? Мне? Прямо фот так фот? Маленький такой прифетик?

Эльза Флора не то всхлипнула, не то хохотнула и, присев на корточки, закачалась, стиснув ладонями виски. Ее высокая прическа вздрагивала.

— Уфе дфести лет я ифу эту негодную ляфушку! Эту нефтясную волфебницу, которая мнит себя обифенной! — простонала она. — Дфести лет пытаюсь изфиниться за маголодию, которой я разнесла трухлявое дерево, не зная, фто в нем ее дом! И фсе это фремя проклятая фаба непрерыфно делает мне гадости! Ну теперь-то, надеюсь, она довольна? Фто, мне буквами на тучках написать: «Слуфай ты, вздорная фаба! Ты отомстила уфе! Отфянь!»?

Кто-то вежливо постучал согнутым пальцем по металлической ванне, обозначив свой приход. Рядом Мефодий увидел нечто блестящее, похожее на покрытое воском яблоко из гипермаркета. Это была лысина Генерального Стража. Буслаев сообразил, что Троил слышал если не весь его разговор со Шмыгалкой, то всю его «лягушачью» часть точно.

— Идем в парк, пока тебя никто здесь не увидел! — сказал Троил, не без укора взглянув на Шмыгалку. — У нас тут народ, конечно, добрый, но зубы позубоскалить любит. Эту ванну для нежити тебе будут припоминать лет так с тысячу!

Мефодий торопливо выбрался из ванны, вновь ощутив жар Дома Светлейших. Он был выше Генерального Стража, но тот двигался быстро, решительно, собранно, и Буслаев невольно ощутил себя собачкой, которую ведут на поводке авторитета. Такое чувство у него возникало только с Ареем.

По парку они шли уже вдвоем. Шмыгалка осталась в Доме Светлейших. Аллея из желтого песка, уверенно вспарывая холмы и нигде не соглашаясь вильнуть, вела прямо в центр Эдемского сада. То здесь, то там от нее отбегали узкие дорожки. Мефодий шагал рядом с Троилом. Они почти не разговаривали, лишь изредка Троил показывал ему рощицу или отдельно стоящее дерево.

Чем дальше от Дома Светлейших, тем Буслаеву становилось лучше. Он больше не вытирал пот со лба, дышал легко. Мефодий оглянулся и посмотрел на Дом Светлейших. Отсюда он казался огромной, сложенной из солнца колонной.

Троил стоял с ним рядом и тоже разглядывал Дом Светлейших.

— Ты должен был проходить этот путь шаг за шагом. И тогда к моменту, как ты перешагнул бы порог Дома Светлейших, грифон признал бы в тебе своего, — сказал он негромко.

— Вы меня спасли. Спасибо, — поблагодарил Мефодий.

Троил кивнул.

— Спас. Но я ударил грифона маголодией! — сказал он.

— Он вас простит и вернется. Рана не смертельна.

— Грифона убить не так просто. Рана заживет, — согласился Троил. — Но в другом ты не прав. Грифон не вернется. А с ним вместе из Эдема ушла огромная сила, потому что грифон буквально соткан из силы. И вход в Дом Светлейших не может охраняться одним грифоном. Теперь мы уязвимы, и мрак вскоре об этом узнает.

— Грифон может вернуться, — сказал с надеждой Меф.

— Нет, — сказал Троил печально. — Грифон уже переступил. Это люди могут переступать черту добра и зла в обе стороны. Прыг-прыг — как через веревочку! В этом их уникальность. С грифонами, как и со светлыми стражами, все, к сожалению, не так. Мы переступаем лишь однажды.

В стороне от аллеи лежал большой камень. Троил подошел к нему и, погладив камень ладонью, сел. Меф тоже сел и тоже на всякий случай погладил камень ладонью. Вид отсюда открывался удивительный — на теплые шершавые холмы Эдемского парка. Дом Светлейших проступал между деревьями, вписываясь в их ряд так, словно сам был деревом.

— Люблю это место. Всегда тут сидел, еще когда был помощником младшего стража. Помню, когда мне было плохо, смотрел на него и все думал: камню мои проблемы смешны. А завтра мне и самому будут смешны. Такие зарубки времени. И становилось легче, — сказал Троил.

— И Арей переступил один раз? Да? И никакой возможности повернуть назад? — спросил Меф.

— И Арей. И Лигул. И тысячи других. А первые стражи — те рухнули по той же причине, что и грифон — во многом из-за человека, который тогда только появился.

Меф озадачился. Арей ему никогда ничего такого не говорил.

— А человек тут при чем? — спросил он.

— Они сочли его недостойным. Жалкое создание из воды и глины, лишенное маголодий, полета, многих других способностей, — и вдруг такое доверие от Того, Кто сотворил все! Сверкающий эйдос в груди, равный ценности всей видимой Вселенной! Свобода выбора между добром и злом! Сегодня человек может быть хуже Иуды, а завтра что-то в нем изменится, и эйдос просияет. Многие стражи были обижены, оскорблены! Столько даров одному созданию! За что? Здесь и прошла незаметная трещина. Отпали первые, другие сочли, что с первыми поступили несправедливо, и произошел раскол… Были, конечно, и другие причины, но эта главная.

Мефодий жадно слушал. Ему казалось, что Генеральный Страж говорит сам с собой, сидя на своем любимом камне. Он чувствовал, что Троил откровенен, и отзывался этой откровенности.

— Борьба добра с бобром. От бобра добра не ищут! Убей бобра — спаси дерево! — сказал Меф, когда Троил замолчал.

— А? — переспросил Троил удивленно.

— Ну у людей так же. Берем любую войну. И те думают, что правы, и эти. И все как будто хорошие люди, призванные вообще за шкирку. Плохие люди вообще не воюют, они отмазались. Сидят в штабе и заведуют продовольствием…

— Но все равно воевать приходится. И предавать нельзя, — серьезно сказал Троил.

— Это да, — согласился Меф. — А то часто бывает, что предаешь в двух шагах от победы. Бьешься-бьешься, а потом — раз! — сдулся и задрал ручки. А противник-то уже едва на ногах держался, и вообще у него трещина была в руке, сейчас бы рухнул. Нет уж, мне больше нравится подход Арея: достал меч и так сражайся! Когда убьют — отдохнешь.

Троил засмеялся.

— Не очень-то увлекайся теперь драками. Только по делу. Перья потемнеют! — предупредил он.

— У кого? У Дафны? — не понял Меф.

— При чем тут Дафна? У тебя. В конце концов, ты теперь златокрылый!

— Я?!

— Ты. — Троил разжал ладонь. На его ладони лежали золотые крылья. — Это твои! — сказал Генеральный Страж. — Ты получил их от златокрылого, убитого в карьере рядом с храмом Софии! Помнишь?

Мефодий недоверчиво смотрел на крылья и, хотя Троил их ему протягивал, не спешил их касаться. Тогда Генеральный Страж сам набросил ему на шею шнурок. Крылья охватило неравномерное сияние. По ним точно пробежала золотая волна. Потом края крыльев сделались полупрозрачными, в центре же сияние сгустилось и стало чуть материальнее материи.

Чушь! Не может такого быть!

Мефодий недоверчиво моргнул. Ощущение надматериальности не пропало. Середина крыльев и их края ощутимо отличались. Словно на монитор компьютера с подробным изображением морского берега кто-то положил настоящую раковину.

Буслаев осторожно потрогал это место пальцем, а затем, сравнивая ощущения, скользнул вдоль крыла к его краю. Палец ощущал разницу, но словами Мефодий затруднился бы ее выразить. Примерно так, как если ты гладишь настоящее лицо близкого человека, а потом касаешься этого же лица на фотографии.

— Да, — сказал Троил. — Не удивляйся! Любой страж видит свои крылья точно так же.

— То есть мне не кажется, что они другие?

— Нет, не кажется. Они и есть другие. Это позволяет нам понять, что мы еще не в конце пути, а только в его начале. Что есть что-то более настоящее, чем та реальность, которая нас окружает.

— Даже более настоящее, чем Эдемский сад? — недоверчиво спросил Меф.

— Да, — быстро сказал Троил. — Даже так. Понимаешь?

— Примерно, — кивнул Меф.

— Хорошо, что ты не сказал «понимаю», — одобрил Троил. — И еще, если честно, меня очень смущают окончания твоих крыльев.

— То, что они прозрачны?

— Они не прозрачны. Они размыты. Менее настоящие, чем настоящее. И уж конечно, куда бледнее середины. Это означает, что крылья пока не стали твоими. Ты их не вполне достоин. Они твои — да, но внутренней связи пока нет.

— А флейта? — спросил Мефодий. — Или я страж без флейты?

— С флейтой. Помнишь твой последний бой? Незадолго до него Джаф выкупил у победителя флейту погибшего стража. Теперь эта флейта — твой трофей. Эссиорх забрал ее. Вот она!

Мефодий осторожно взял флейту:

— Я не умею играть. И летать не умею. Какой я страж?

— Будешь учиться, — сказал Троил. — Первое время, конечно, маголодий тебе не освоить. Придется действовать спатой. Она по-прежнему твоя.

Ощутив благодарность, Меф наклонился к Троилу и коснулся его руки.

— Нет! — сказал Генеральный Страж. — Это не мое решение. Не я вложил в твою ладонь окровавленные золотые крылья! Не я одолел Джафа и был убит копьем в грудь. Не я сделал так, что у Джафа оказалась флейта. Не я послал Ладью Света. И стражем тебя сделал тоже не я.

— А что сделали вы? — спросил Мефодий.

— Я озвучил тебе результат. И от грифона тебя спас тоже я, — улыбаясь, признал Троил. — Отныне ты страж света, быть может такой же неправильный, как Дафна, или даже еще неправильнее, потому что ты не родился стражем. Ты златокрылый, но у тебя нет ни опыта любого златокрылого, ни сотен лет тренировок с флейтой, ни терпения. Зато у тебя есть опыт человеческой жизни. Опыт ошибок. Опыт выбора между добром и злом. Ну и опыт Дмитровки, 13, его тоже нельзя забывать.

Мефодий опять коснулся пальцем того места крыльев, где сквозь них проходил шнурок. Это его успокаивало.

— Хорош златокрылый! В Доме Светлейших едва не сварился. Грифон не прикончил меня только чудом!

— Это да! — улыбаясь, признал Троил.

— Так что теперь? Я остаюсь в Эдеме и ближайшую тысячу лет зубрю маголодии? — тоскливо спросил Буслаев. — Имейте в виду, что медведь не просто наступил мне на ухо. Он устроил у меня в ухе берлогу.

— Ничего. Медведя мы прогоним. Эльза Флора берется за самых безнадежных учеников. Моцарт и Чайковский всего лишь окончили сокращенные трехмесячные курсы под ее руководством… Но тебе, конечно, придется получить полное музыкальное образование. Музыкальная литература, сольфеджио, фортепиано, хор. Первое знакомство с флейтой. Правильная постановка пальцев, верное дыхание. Лет через триста ты вполне сможешь прицельно сбить вон с того дерева любой плод… А еще через пятьсот приступишь к изучению штопорных маголодий… Надеюсь, на земле за это время не произойдет ничего особенно интересного. Она не уничтожится, на ней не вырастет ядерный гриб ну и так далее.

— Нет! — взвыл Меф. — Ни за что!

Глаза Троила плеснули весельем:

— Ладно, златокрылый страж Буслаев! Учиться тебе, конечно, придется, но без отрыва от производства. Не думаю, что я оставлю тебя в Эдеме. Хотя тебя и убили, твой эйдос еще не завершил свой земной путь.

Мефодий радостно вскочил:

— Тогда что? Возвращаюсь? Когда? Сейчас?

Троил остановил его движением руки:

— Погоди! Ты не дослушал! Ирка теперь Дева Надежды. Ездит по Москве и помогает нежити. Это работа временная, на год, на полтора, но она пока об этом не знает. Твоя задача будет шире. Путешествовать по России, искать магических животных, включать их в опись и оказывать им необходимую помощь. Учитывая, что и Ирка занимается чем-то похожим, вы будете сотрудничать.

— А такие животные-то на Земле есть? — спросил Меф, боясь остаться без работы.

— Странный вопрос, — сказал Троил. — Если нет, то это тогда откуда?

И он осторожно коснулся плеча Мефодия, изодранного когтями грифона. Буслаев стиснул зубы, чтобы не вскрикнуть.

— Что, правда так больно? — спохватился Троил. — Погоди!

Он поднес к губам флейту, осторожно выдохнул маголодию, и боль стихла.

— Скоро затянется, — пообещал Генеральный Страж.

— То есть я теперь вроде сотрудника зоомагазина? Буду перевязывать химерам раненые хвостики, — хмыкнул Меф.

Троил иронии не поддержал:

— Потребуется перевязывать — будешь перевязывать! А с магическими животными история такая. Кого смогли, мы переселили в Эдем. Прочих взяли себе элементарные маги. На Буян, в Магфорд и в другие места. Третьих уничтожили люди. Отсюда и бесконечные истории о победах над драконами. В результате из магических животных на Земле остались самые приспособленные, сильные, быстрые и умеющие маскироваться. Нередко они смертельно опасны и абсолютно непредсказуемы. В среднем каждого из твоих предшественников хватало на два года. Затем они либо погибали, либо получали тяжелые раны, и я отзывал их в Эдем.

Мефодий кивнул.

— Это уже ничего, — одобрил он. — Хотя бы не скучно. А по лесам я буду бродить один?

Троил посмотрел на него весело и немного лукаво:

— Не всегда по лесам. И не всегда один. Вообще-то я планировал устроить все торжественнее, но эта история с грифоном нарушила мне все планы!.. Минуту!

Он поднес к губам флейту, и негромкий, но не затихающий с расстоянием звук разнесся по Эдемскому саду. Вислые ветви дальних ив вздрогнули, точно струи водопада. От ив отделились и полетели к ним две маленькие фигурки.

— А вот и твоя команда! Работать будете вместе, — сказал Троил, но Мефодий едва его услышал. Сорвавшись с места, он пробежал несколько шагов. Остановился. Фигурки постепенно становились крупнее, но Буслаев замечал из них лишь одну. Вот невесомые, точно отдельно летящие хвосты легких волос, а вот и знакомые крылья!

— Дафна! — крикнул он. — Это Дафна!

— Точно! — подтвердил Троил. — И Варсус!

— А, пастушок! — вспомнил Меф.

— Да, это его прозвище. Вы знакомы? — удивился Генеральный Страж.

Мефодию не хотелось упоминать о Запретных Боях, чтобы не получилось, что он выдал чужую тайну.

— Очень мало, — сказал он торопливо.

Крылья Варсуса выглядели чуть короче, чем у Дафны, но имели более хищные очертания. Белыми их можно было назвать с натяжкой. Часть перьев скорее серая, одно, крайнее, абсолютно черное, а еще три пера изломаны, из-за чего Варсус летел чуть боком.

Троил тоже это заметил.

— Ну вот! — пробормотал он. — Опять перья повредил, хорошо хоть крылья уцелели. Его хлебом не корми, только дай подраться.

Оказавшись над поляной, пастушок на мгновение неподвижно завис. Коснувшись шнурка, дематериализовал крылья и красиво упал с высоты двух метров с последовательной опорой на стопы и ладони. Приземлившись, Варсус эффектно застыл без единственного лишнего движения и сразу же вскочил, как ни в чем не бывало откинув со лба волосы.

Холщовая рубашечка с пояском. Берестяной чехол с тростниковой дудочкой и тут же у пояса рапира без ножен, в клинок которой точно вплетена золотая нить.

Дафна опустилась на поляну не столь красиво и крылья убрала уже на земле. Она стояла, а ее невесомые волосы продолжали лететь. Под мышкой у нее шипел Депресняк. Мефодий бросился к ней и, не добежав метра, застыл. При Троиле и Варсусе касаться Дафны ему не хотелось. Он делал это только глазами. Смотрел на нее и улыбался, а она улыбалась ему. Их волосы тянулись друг к другу, и это был первый случай, когда Мефодий обнаружил, что и его волосы становятся такими же легкими и летучими, как у Дафны.

Варсус приблизился к Троилу и остановился, с легким смущением то вскидывая глаза, то вновь опуская их. Так выглядит отцовский любимец, случайно попавший кирпичом по дверце новой папиной машины. Не то чтобы боится, но все же понимает, что хвалить не будут.

— Прилетел, пастушок? — спросил Троил. — Как погулял? Где перьев лишился?

Варсус виновато шмыгнул носом:

— Своим вопросом, Генеральный Страж, вы заставляете меня впасть в нескромность. Ну что, впадать?

— Валяй! — разрешил Троил.

— Я, да будет мне позволено именовать свои действия таким громким словом, защищал девушку на Лысой Горе! — сообщил Варсус.

Троил нахмурился:

— Не знал, что на Лысой Горе нападают на девушек!

— Еще как нападают! Полуночная ведьма подралась в кабаке с тремя оборотнями. И мертвяки еще, конечно, примазались. Я, как лицо, не чуждое стихийного благородства, вступился.

— И как, девушка не пострадала? — уточнил Троил.

— Да нет. Когда я уходил, поцеловав ей на прощание руку, она отгрызала оборотням головы. И я бы не сказал, что осуждаю ее. Когда уходит любовь, в женском сердце поселяется очень много гнева.

— Осталось узнать, что сам Варсус делал ночью на Лысой Горе. Видимо, искал обижаемых девушек… — весело заявила Дафна.

Слух Мефа зацепило, что она говорила о Варсусе не просто ласково, а как-то по-особенному поддразнивая его. Так поступают только с теми, с кем близко и давно знакомы.

— Примерно! — смиренно признал пастушок. — Конечно, я не знал, что девушки там будут, но не исключал, ибо количество полов, несмотря на все суккубьи старания, все равно не превышает статистической погрешности. На Лысой Горе попадаются порой интереснейшие особы, особенно из элементарных магов.

Крылья Троила запульсировали. Генеральный Страж озабоченно посмотрел на них и поднялся с камня:

— Меня вызывают! Давайте ближе к делу! Пока вы остаетесь в Эдеме. Привыкаете друг к другу, знакомитесь, не ссоритесь, — взгляд Троила задумчиво перепорхнул с Мефодия на Варсуса. — Далее работаете по заданию.

— А задание какое? — спросил Варсус.

— Задание теперь у всех одно — вернуть в Эдем второго грифона и восстановить защиту Дома Светлейших.

— Но он же не вернется, потому что переступил! — осторожно напомнил Мефодий.

— Да, — согласился Троил. — Но можно спуститься в Верхний Тартар, оттуда в Средний Тартар, оттуда к Расщелине Духов, которая простирается до Нижнего Тартара, и узнать у Арея, куда он спрятал третьего грифона.

Дафна не поверила своим ушам:

— Куда-куда спуститься?

— В Тартар, — повторил Генеральный Страж. — Задание, конечно, для самоубийц. Но выхода нет. Если мы оставим без защиты Дом Светлейших, мрак этим воспользуется и отрежет нас от всех небес выше первого, потому что другого пути ввысь нет. А это будет означать медленную гибель Эдема.

— Мы что, пойдем втроем? В Тартар? — спросил Варсус.

Троил кивнул:

— Большой отряд посылать бесполезно. Чем больше отряд, тем скорее его обнаружат и уничтожат. Расклад сил в Тартаре никогда не будет в нашу пользу. Это раз. А два — никому другому, кроме Мефодия и Дафны, Арей все равно не откроет секрета, даже если каким-то чудом златокрылая гвардия и прорвется к Расщелине Духов.

Мефодий ревниво отметил, как хорошо Генеральный Страж понимает Арея. Видимо, когда-то они были друзьями, и Троил, как создание света, не мог не сохранить последнего уголька погасшей дружбы.

— Я не знал, что у Арея есть грифон! — сказал Буслаев.

— Был грифон, — голос Троила потеплел. — Да. Существовал третий грифон, который очень любил Арея. Если бы вы видели, как Арей обхватывал его за шею и обрушивался с грифоном в водопад высотой эдак в три Ниагарских! Брызги, радуга — а потом они вылетали почти из-под самых камней!

— И каменный грифон не тонул? — недоверчиво спросила Дафна.

— Нет, третий грифон почти никогда не каменел. Он был слишком подвижен для камня. Не так силен, но стремителен и непоседлив. Мы воспринимали его как малыша, детеныша тех двух грифонов.

— А он правда детеныш?

— Нет, — качнул головой Троил. — Все три грифона возникли вместе с Эдемским садом, в первый миг его творения. Оттого в них и столько сил. Просто молодой, непомерно активный грифон…

— И он покинул свет?

— Да. Вместе с Ареем. Не думаю, что грифон что-то планировал. Но ведь и тот грифон, которого Эдем лишился сегодня, не продумывал ничего заранее… Мгновенное, спонтанное решение — уходит друг, ухожу и я. Далее следы третьего грифона затерялись. Мы можем лишь констатировать, что его не было ни в Верхнем Тартаре, ни на маяке с Ареем. Он исчез. Хотя Арей, конечно, знал, где он находится.

— Возможно, Арей не хотел, чтобы грифон служил мраку? Предпочел оставить его нейтралом? — предположил Мефодий.

— Бездействие — это уже служба мраку, — отрезал Троил. — Во всяком случае, к Лигулу и Кводнону Арей грифона не пустил. В войне света и мрака грифон не участвовал ни на одной стороне. Но и к свету не вернулся. Просто пропал.

— Может, погиб? — спросила Дафна.

— Мы бы об этом узнали. Грифон — это огромная сконцентрированная сила. Когда такая сила где-то исчезает или где-то появляется, это всегда ощутимо, — Троил хотел продолжить, но Варсус кашлянул.

— Вас, кажется, ищут, — сказал он.

В конце аллеи показался Гладий. Подпрыгивая, он спешил и при ходьбе забавно размахивал руками, словно пытался оторваться от земли, но не мог.

— Смешной он. А почему не летит? — спросил Меф.

— Не может. В бою ему отрубили половину крыла, — объяснил Генеральный Страж.

— А разве… — начал Меф.

— Нет. Крыло дается один раз и на всю жизнь. Пока крыло не материализовано, причинить ему вред нельзя, но если повредить материализованное крыло, оно больше не восстановится. Даже сломанные кости не срастаются, — сказал Троил и заспешил навстречу Гладию.

Варсус, Дафна и Мефодий остались втроем. Буслаев, конечно, предпочел бы побыть наедине с Дафной, без Варсуса, но пастушок был как слово из песни, которое не выкинешь.

— Весело! — сказал Варсус. — Живу я, такой тихий, никого не трогаю, не имею в жизни иных впечатлений, кроме поездок на Лысую Гору, и тут вдруг кто-то начинает назойливо заботиться о моем экскурсионном обслуживании. И особенно приятно, что это, так сказать, бонзы нашего светлого направления в лице Троила!

— Ты о чем?

— Это я так намекаю на поездку в Тартар. Как это еще назвать, кроме как расширением кругозора? Всегда почему-то знал, что докачусь до Тартара!.. Перья опять же темнеют, голос грубеет, ухо чешется. И вообще Арей умер, Кводнон умер, и я себя что-то плохо чувствую…

Дафна покрутила пальцем у виска. Она считала, что слова материальны и притягивают события. Варсус же придерживался строго противоположного мнения и ляпал все, что приходило ему в голову. Казалось, что бредовые мысли со всей вселенной слетаются к нему как мухи и терпеливо выстаивают очередь у ушей Варсуса, чтобы быть высказанными через его речевой аппарат.

— Вас-то, понятно, посылают потому, что никому другому Арей тайну не откроет. А вот меня почему?

— А ты что, разболтаешь? — улыбнулась Дафна.

— Позвольте, дамочка, перебить вас лопатой! — возмутился Варсус. — Да, согласен, я болтун. Но болтун профессиональный, лишнего не разбалтывающий! Чужая тайна во мне умирает, как крыса, которую, перепутав с гамбургером, засунули в микроволновку!

— Все-таки интересно, зачем тебя посылают в Тартар, если Арея ты близко не знал? — спросил Мефодий.

— Как зачем? Защищать хрупких и красивых дам — моя нелегкая работа! — сказал Варсус, клоунски кланяясь Дафне.

Буслаеву это не понравилась.

— Я бы справился и сам. Я уже был в Тартаре, — напомнил он.

— Ну конечно! Видимо, хорошо себя проявил и теперь тебя посылают за ручку с папочкой… Кстати, поздравляю! — Варсус хлопнул Мефодия по плечу. — Видел твой бой с Джафом. Ничего не могу сказать. Блестящий был бой…

— Спасибо, — поблагодарил Меф.

— …если сравнивать с дракой двух мертвецов за ослиную челюсть, — договорил Варсус.

Буслаев мысленно отозвал свою благодарность и, скатав ее в коврик, убрал поглубже в душу.

— Вижу, у тебя теперь флейта и золотые крылья! — продолжал пастушок. — Да, не позавидуешь тебе!

— Почему? — удивился Мефодий.

— Ну как почему? Ребята недовольны. Столь быстрое продвижение по службе попахивает карьеризмом. Я одну серебряную полоску зарабатывал полторы тысячи лет, а потом у меня ее отняли за драку с циклопом. Мне кажется, они бы и бронзовых крыльев меня лишили, но Троил когда-то лично учил меня фехтованию. Если не это, меня давно переселили бы в человеческий мир.

«Ага! Вот почему он так смело ведет себя с Троилом! Троил — его учитель», — подумал Меф.

Варсус подпрыгнул, в прыжке коснулся своих ободранных бронзовых крыльев, висевших на толстом кожаном шнурке, и, материализовав крылья, взлетел. Не успел Мефодий обрадоваться, что остался с Дафной, как Варсус вернулся вновь. В руках у него был сочный плод с ближайшего дерева.

— Хочешь грушу? — предложил он.

— Нет, — отказался Меф.

— Правильно! — одобрил Варсус. — Висит груша — нельзя скушать! Что это такое, товарищи? Нет, вы неправильно подумали! Не суицид несчастной пенсионерки! Это златокрылый страж Мефодий Буслаев отказался от груши ума!.. Дафна, что-то я забыл, у тебя какие крылья?

— Алмазные.

Скрестив руки на груди, Дафна хмуро изучала Варсуса и, казалось, пыталась понять, что заставляет его задирать Мефодия.

— Да ну! Алмазные? — хмыкнул пастушок. — И будет ли мне позволено на них взглянуть?

— Вечером покажу, — пообещала Дафна и, шагнув, вложила Депресняка в руки Варсусу. — Котика не подержишь? А то я устала!

Лысый кот ржаво мурлыкал и терся мордой о сгиб локтя пастушка. Смутно предчувствуя подвох, Варсус держал его двумя руками с тем выражением, с которым неопытный сапер держит мину.

— Хорошенький, правда? Погладь его за ушком! — потребовала Дафна.

Варсус недоверчиво погладил и убрал руку. Потом снова погладил. И снова. Минуту спустя он уже рыдал и повторял, что не хочет жить, а Дафна его утешала.

— Меня никто не любит… ты не любишь… начальство не любит… про лысегорских оборотней вообще не говорю… — всхлипывал пастушок.

— Что, тоже не любят?

— Ненавидят!

Дафна обнимала Варсуса и легонько раскачивала его, чтобы он не грустил.

— Любят тебя, все любят… Как такого хорошего не любить? Котика-то отдай! — повторяла она, жалея уже, что не устояла перед искушением. Подкладывать-то свинью ближнему всякий может, а вот чтобы кота…

— Не отдам! Он один меня понимает! — плакал Варсус и вытирал о Депресняка зареванное лицо.

Отобрать Депресняка силой не вышло. Пастушок стал хвататься за рапиру. Кота он при этом категорически не выпускал и даже пытался обмотать его вокруг шеи как шарфик. Депресняк довольно мурлыкал. Давненько он не вампирил столько энергии.

Внезапно Варсус шагнул к Дафне и, схватив ее за руку, опустился на колени:

— Выслушай меня! Хотя бы раз! Когда-то я был в тебя влюблен! Следил за тобой издали, не решался подойти. Глупый был, скромный! Считал себя некрасивым, смешным, недостойным тебя! Отмечал зарубками дни — там, в парке на коре до сих пор есть мои зарубки! — и говорил себе: «Решено! Я подойду к ней через тысячу лет… Ага! День уже прошел! Осталось всего девятьсот девяносто девять лет триста шестьдесят четыре дня… Ждать-то всего ничего! Пойду позанимаюсь фехтованием и боевыми маголодиями!» — и Варсус, отпустив Дафну, опять зарыдал, орошая кота слезами.

Внезапно он протянул руку, не вставая с колен, сгреб Мефодия за шиворот и притянул его к себе.

— А ведь почему я ее полюбил? Спроси меня: почему? — потребовал он.

— Почему? — спросил Буслаев, взглядом разгибая его пальцы.

Этот дар остался у него со времен мрака.

— Знаешь, какой она была в одиннадцать тысяч лет? А в двенадцать? Скажи, помнишь?

Мефодий уклонился от прямого ответа.

— Отдельные какие-то моменты, — сказал он.

В другой раз Варсус не упустил бы шанса поиронизировать, но сейчас ему было не до того.

— А такая! Дафна была девочкой, у которой все самое лучшее! — торжественно объявил он. — Она говорила: «У меня самая лучшая в мире флейта! Самые лучшие сандалии! Самый лучший письменный стол!» А ведь я же не слепой! Я видел, что флейта у нее не лучшая. И ремешки на сандалиях потертые! А из стола так вообще трава какая-то растет! Я это видел, да, но все это было не важно! Она была такая радостная, такая убежденная, такая всем довольная, что я действительно — понимаешь, действительно! — допускал, что все это лучшее в мире! И, разумеется, все эти лучшие в мире предметы могли принадлежать самой лучшей в мире девочке!

— А я думал, потому что она красавица, — сказал Мефодий.

Варсус презрительно отмахнулся:

— Быть красавицей мало! Три девушки из десяти хороши собой! А на сто — это уже целых тридцать! Представляешь, какая толпа? И только этим тридцати и кажется, что они чем-то между собой отличаются! А начнешь разбираться, так разницы килограмма на три. У одной глаза чуть больше, у другой ноги чуть длиннее, у третьей волосы, у четвертой еще что-нибудь… Но, небо, какой же я был дурак! Чего я ждал?

Варсус повернулся к Дафне и с глубокой укоризной ткнул в нее пальцем:

— Да, да! Тысяча лет еще не прошла, оставалось целых полгода, когда тебя назначили хранителем к этому вот!.. И все! Это было крушение моей мечты! А сейчас кто ты такая? Кто? Ответь на этот вопрос! Не мне! Себе ответь!

Варсус вновь нашарил кота и, используя его как полотенце, вытер им мокрое лицо. Лучше бы он этого не делал, потому что Депресняк выпил из него последние силы, и Варсус без чувств упал на траву.

— Ты слышала, что за бред он нес? Мелодрама какая-то! — пробормотал Буслаев, в полном недоумении оглядываясь на Дафну.

К его удивлению, Дафна, похоже, не считала слова Варсуса мелодрамой. Напротив, стояла красная и сердитая. Вырвала пучок травы и швырнула его себе под ноги.

— Да что с тобой? — спросил Мефодий.

— Со мной все прекрасно! Не трогай меня!

— Почему?

— Потому что он прав!

— В чем прав?

— В том, что теперь непонятно, кто я такая! Каков мой статус? Твоя девушка? Боевая подруга? Страж-хранитель? У тебя свои крылья, да еще и золотые!

— Ничего не изменилось! — сказал Мефодий. — Крылья достались мне случайно. А теперь просто молчи! Меня убили, но я с тобой! И всегда буду с тобой! И никакой мрак, и никакой Варсус нас не разлучат.

Мефодий притянул Дафну к себе и стал целовать ее в мокрые глаза. Несколько мгновений она еще оставалась сердитой, а потом вдруг обхватила его так крепко, словно боялась, что его у нее отнимут.

— Я не знала, где ты… не знала, что с тобой… на что-то надеялась, но и не надеялась уже ни на что… чуть не умерла, когда увидела тебя сегодня… — прошептала она.

Неподалеку, уткнувшись в мох и прижимая к груди кота, надрывно рыдал Варсус, припоминая все свои неурядицы. Дафну и Мефодия он не видел и не слышал. Даже свое имя, скорее всего, забыл, а вот Депресняка не отдавал, продолжая рыдать в него и вытирать слезы.

— Может, отберем? — предложил Меф.

Дафна отказалась:

— Бесполезно. Будет кусаться, но не отдаст. Ему нравится растравлять себя.

— Почему?

— Это все проделки Депри. Вампиры — они хитрющие. Делают так, чтобы ковыряться в ранке было приятно. У, рожа хитрая! Хорошо, хоть у меня иммунитет!

И она погрозила коту кулаком. Депресняк лениво прищурился на кулак и зевнул. Постепенно Варсус перестал рыдать и словно заснул, даже не шевелился. Депресняк, выпивший всю его энергию, выскользнул у Варсуса из рук и погнался за жар-птицей. Вот он вцепился ей в сверкающий хвост и с ней вместе скрылся за деревьями. Жар-птица несла его на себе, разбрызгивая искры, от которых сухо вспыхивала трава.

Через полчаса Варсус открыл глаза и, пошатываясь, поднялся. Мефодий и Дафна сидели рядом и смотрели на Чащу Нежити. Пастушок подошел к ним. Глаза у него были еще красные, но лицо он уже вытер насухо.

— Прошу прощения за свое поведение! Я должен был догадаться, что кот вампир. Я не говорил ничего лишнего? — спросил он будто вскользь.

— Нет, — сказала Дафна.

— А ты не помнишь, что ли, ничего? Не-а, не говорил! — сказал Меф.

Варсус с облегчением кивнул и сел с ними рядом. Ветки в парке затрещали, и показался Депресняк. Поджимая уши и шипя, кот выделывал в воздухе невероятные петли. За Депресняком гналась жар-птица, била его крыльями и долбила клювом.

Глава девятая Свет первотворения

Люди делятся на две группы — созидатели и разрушители. Особенно явно это прослеживается в литературе. Другое дело, что некоторые разрушители кажутся нам почти созидателями, потому что рал рушили они еще на фундаменте относительно твердой нравственности, будучи людьми более чистыми, чем мы сейчас.

Йозеф Эметг

В темноте Арей шел по лесу, когда кто-то с дерева прыгнул ему на спину и попытался оцепить ся зубами в шею. Арей, закинув руку, сорвет с себя это существо. С силой швырнул на землю. Сапога и придавил шею. Это оказался большеротый хмырь с острыми зубами, голова которого откидывались как на шарнире.

— Агух больше не будет! Агух ош-ш-шибся в темноте! Агух не знал, что ты такой сильный! — за шипел хмырь.

Несколько мгновений Арей брезгливо разглядывал его. Ничего не мешало ему нажать сапогом сильнее. Услышать треск позвоночника. Он имел на это пол ное право. Он не свет, он изгнал. Не все ли равно,

что он будет делать теперь? По что-то внутри Арея, что-то, чему удивился он сам, помешало со¬вершить убийство. Он убрШ1 сапог и, переступив через существо, пошел дальше. Агух, догнав его, дер¬нул за одежду.

— Чего тебе? Снова хочешь напасть?

Хмырь поспешно замотал головой. Желтоватые рожки, правый из которых был недоразвитым, за¬дергались.

— Будет ли позволено Агуху повсюду следовать за вами? Я буду ваш-шим спутникам! Ваш-шим паж- жом!

— Зачем это тебе? — удивился Арей.

— Вы особенный! Вы будете много убивать! У меня на это нюх-:х! А я буду перегрызать горло раненым и обгладывать кости у трупоф-ф-ф-ф! — воскликнул Агух.

Арей представил, что у его ног всегда будет ко¬пошиться зубастое жирное существо.

— Кем ты был раньше? Мне кажется, я видел тебя когда-то прежде!

В красных глазках хмыря мелькнуло нечто забы¬тое, погрузившееся на дно памяти.

— Агух-х был дух-х корней! Он следил, чтобы кор¬ни деревьев не переплеталис-сь и сильные не отби¬рали влагу у слабых. Деревья — они такие! Не всем объяснит-шь! Есть очень непослуш-шные~ Особенно клены, ели, осины… А есть послуш-шпые: рябины, ясени, березы… Но Агух объяснял всем! Деревья слуш- шались Агуха! Любили его!

Хмырь протянул ладонь к ближайшему боярыш¬нику/ и произнес что-то неуловимое, почти нежное,

похожее и па шелест вашей, и на звук ветра в кроне, и на журчание ручья. Боярышник, наклонившись, доверчиво коснулся созревшей гроздью ладони Агуха. Агух улыбнулся, лицо его смягчилось, но тут боярышник, вздрогнув, отдернул ветвь, точно зверь, но ошибке пришедший на чужой зов.

На лице у хмыря возникла обида. Он зашипел и, бросившись на боярышник, стал грызть его ствол. Через десять секунд дерево было измочалено и у ни ч тожено. Ягоды Агух растоптал:

— Ненавиж-жу! Убеж-жал от меня! Раньше Агух- х-ха деревья не боялись! И ц-цветы меня любили!

Арей кивнул:

— Я вспомнил тебя. Это ты ужасно быстро рыл рожками землю. Просто фонтаны вылетали!

— Агух-х рыл! Без этого нельзя! Порой корень выходит на поверхность, а его надо направить вниз-з!.. Так. вы позволите мне быть ваш-шим спут¬ником?

Арей посмотрел па растоптанный боярышник.

— Нет, — решительно сказал он. — Такой шу¬стрый малый сам найдет себе трупы!

Хмырь недовольно завозился на земле.

— Вы пож-жалеете об этом! Я был бы хорош-шин паж-ж! Я бы грыз ваш-ших врагов! Вас бы боялись! Там, где нет любви, правит только страх-х! — про шипел он, повернулся и заковырял в заросли.

— Трупофф будет много, очень много-. Пока ж-животные, но с-скоро появятся и люди, — донес¬ся из зарослей его голос.

Арей похолодел. Слова, которые хмырь тапько что произнес, показались ему абсолютным безуми-

ем. Люди?! При чем тут они? Но почему существо говорило об этом так уверенно?

— Люди в Эдеме. Их берегут как зеницу ока! И их всего двое! — крикнул Арей вслед хмырю. Тот забуль¬кал из кустов ржавым смехом.

Арей поднялся на холм, на котором не был уже давно. С холма открывался вид на равнину. Кое- где на равнине начинали появляться бревенчатые строения, окруженные заостренным частоколом. Частокол удивил Арея. Он как минимум означал, что кто-то кому-то не до конца доверяет. Или, возможно, у стражей появились враги.

Отыскав среди костров тот, что был ему нужен, Арей направился к нему. Шел он долго, почти до рас¬света. Шаг был тяжеловат: Арей начинал грузнеть.

Кводнон сидел у костра в окружении самых близ¬ких своих соратников. Привстал, вгляделся в Арея, поманил его поближе к костру:

— Давненько не виделись, Арей! Сколько? I ода два?

— Три, — сказал Арей.

— Три года… — протянул Кводнон. — В Эдеме это быт бы три тысячи лет! Ну-ка дай на тебя взгля¬нуть! Что-то в тебе изменилось! Повернись!

Арей, помедлив, повернулся. Услышал, как у ко¬стра изумленно выдохнули. Да, он знал, что так произойдет.

| — Ну и где твои крылья, Арей? — задал вопрос

Кводнон.

Лигул собрался подхалимски хрюкнуть, но не ре¬шился. И правильно. Жизнь одна.

Г — Я их отрезал, — сказал Арей. — Мне было про¬тивно смотреть, как выпадают перья.

Лицо-половинка пришло в движение. Правая, пре-красная сторона выразила тоску и сочувствие. На левой же оттиснулось неприкрытое торжество.

— Сам отрезал? Серьезно? — спросил Кводнон.

— Да. Взял раскаленный клинок, отмахнул себе крылья и прижег раны.

Лигул, благоразумно перебежавший на другую сторону костра, не то зашипел, не то засмеялся:

— бескрылый Арей! Никак не привыкну, что ты такой!.. Прижег культяпки! — прошипел он.

— Зато у меня никогда не будет горба, — сказал в сторону Арей.

Лигул перестал улыбаться и оскалился как хорек,

— И еще у меня есть это! Я назвал это «меч»! — Арей закинул за плечо правую руку, потянул вверх, и в руке возникла прямая длинная полоса металла.

Металл был еще темным, без блеска, со следами удара молота, гарда отсутствовала, но в руках у Арея оружие уже дышало силой. Первым эту силу ошутил Хоорс. Подбежал, уставился с искренним восхищением, прижимая к груди руки, точно опа¬сался, что они помимо воли схватят и не смогут с этим расстаться. Когда-то такими же сияющими глазами Хоорс смотрел на цветущие вишни в Эдеме.

— А это что? Почему здесь он плоский, а здесь сужен? — спросил Хоорс, отважившись протянуть истец.

— Острие. А по бокам заточка. Я додумался до этого только через год. Так он лучше режет. Смо¬три!

Арей сделал быстрое движение с потягам на себя. Молодая, в руку толщиной рябина даже не упала, а

скользнула по собственному своему стволу. Косну¬лась земли, закачалась и повалилась. Арей отщипнул яркую ягоду, сунул ее в рот, раскусил и выплюнул. Кислятина. А вот зимой, когда прихватит мороз¬цем, будет в самый раз. Хотя для этой рябины зима уже никогда не наступит.

— А почему ты заточил только верхнюю треть? — жадно спросил Хоорс.

— Зачем ослаблять металл? Если кто-нибудь по-пытается напасть на меня, — Арей искоса взгля¬нул на Кводнона, — я отражу удар незаточенной частью, а потом отступлю чуть назад, чтобы ис¬пользовать всю длину оружия, и…

Он толкнул ногой перерубленную рябину.

Возникло неловкое молчание. Барбаросса поскреб пальцами шею. Вильгельм очень заинтересовался вы-летевшим из костра угольком. Гальпер и Ирос, два мощных стража, похожих на дубовые колоды, не-приметно придвинулись к Кводнопу и застыли один справа от него, другой слева. На Арея они смотрели как сторожевые псы, ожидающие команды «фас!». В глазах ни капли сомнения. Такие выполнят любой приказ. В руках у обоих были палицы, пожалуй, что потяжелее меча Арея. Неужели это Гальпер когда- то рыдал на весь Эдемский сад, когда случайно сло¬мал молодую розу? Неужели это Ирос, целуя цветы, собирал губами капли росы?

— Ого! — сказал Арей. — Я вижу, пока я изобре¬тал меч, кое-кто другой изобрел, как превращать бывших эдемцев в идиотов!

Кводнон мягко улыбнулся прекрасной половиной лица и оскалился страшной:

— Не обижай их, Арей! Хоорс тренирует Гальпе- ра и И роса с утра до вечера. Теперь он умеет уби¬вать не только грубо, но и почти ласково. Вчера он прикончил медведя так, что я даже не обнаружил следов крови.

Арей взглянул на Хоорса и понял, что на оленихе он явно не остановился.

— Значит, на оружии помешан? А ты, Кводнон, на чем? — спросил Арей.

Гальпер и Ирос выдвинулись вперед еще на пол- шага. Видимо, Кводнона уже не называли на «ты». И уж точно не обвинят в помешательстве.

Владыка мрака милостиво пропустил опасное слово мимо ушей. Ему тоже было чем похвастать:

— Пока ты в чаще возился с железками, мы тоже не стояли на месте. Осваиваем Тартар. Нам удалось объединить и расширить подземные пеще¬ры. Ну, магия, то-се… И знаешь, я доволен результа¬том! Началась цепная реакция, которой никто из нас не ожидал! Наш маленький Тартар, который изначально планировался как небольшой подземный уголок совершенства, растет независимо от нас! Просто расползается! Вверх, вниз, во все стороны! Уже сейчас его не обойти и за целую жизнь.

— Там темно, — сказал Арей.

— Нет, — возразил Кводнон. — Не темно. Ну раз¬ве что в самом низу, где, признаться, я не люблю бывать, потому что там егце и холодно. А наверху и в средней части довольно светло. Мы развели там много всякого зверья. Почти каждый месяц приду¬мываем несколько новых видов, запускаем их туда, и они быстро размножаются. Некоторые даже ухи¬тряются вырваться на поверхность, хотя, правду сказать, я этого 71е одобряю. Все совершенство мо¬его мира должно оставаться там, внизу…

Арей вспомнил громадного зверя, которого недав¬но встретил в лесу. У него были морда и туловище носорога, задние лапы льва и передние ноги страуса. Разъяренное животное ломилось через лес, снося все 71а своем пути. Арей, испытав жалость, поныв сп¬ея успокоить его, но зверь ничего не соображен За¬ревел, бросился атаковать. Отброшенный докован частью его рога, Арей отлетел в кустарник я но-сорог, ломая лес, промчался дальше. Арей запомни только, что па его мощной спине были крошенные, нелепые крылышки,

— Л этих зверей ты придумал полностью сам? —

осторожно спросил Арей.

— Сам! — крикнул Кводпон. — Сам! Это мои зве¬ри!

— Я не сомневаюсь. Но, может, ты брал какие- нибудь идеи, существующие до тебя? Части других

животных? Птиц? — уточнил Арей.

Повисла зловещая тишина. Слышно было лишь,

как потрескивает костер.

— Кое-что я, конечно, использовал, — сквозь лбы признал Кводнон. — Но лишь те идеи, что лежали совсем уж на поверхности. Зачем заново придумы¬вать лапы, желудок или рога? Это же элементарно!

— Конечно, — согласился Арей. — В °ез того все> я уверен, получилось неплохо. Надо как-нибудь побы¬вать в Тартаре и посмотреть новых зверей. Дршю, они не хуже, чем в Эдеме. Птицы садятся на руки. Тигр дружелюбно облизывает трепетную лань

Кводнон тяжело уставился на него. Затем окинул зорким взглядом других стражей, проверяя их реакцию. Вильгельм невинно чистил ногти сосновой иголкой. Барбаросса таращился с невозмутимым видом. Бельвиазер, старинный друг Арея, лепил из смолы человечка.

— Какая там лань, какие птицы! — подал голос наивный Хоорс. — В Тартаре и тигров давно уже нет, разорвали!

Кводнон быстро взглянул на него. Хоорс, опомнив¬шись, прикусил язык и принялся изучать рукоять меча Арея.

— Ну да, — неохотно произнес Кводнон. — Наши звери были прекраснее эдемских, но мы несколько переборщили с их количествам. Зверей насоздавали, они размножились, а пищи всем не хватило. В ре¬зультате вместо того, чтобы немного потерпеть, животные стали рвать друг друга, и сила выжива¬ния заставила их преобразиться. Мир молодой, ма¬гии много. Тетерь одни защищаются броней, другие достигают совершенства в маскировке. И абсолют¬но все не отказываются от мяса. Порой попутают¬ся такие твари, что лучше с ними не встречаться.

— Почему? Разве они не узнают своего создате¬ля? Не испытывают к нему благодарности за его творение? — спросил Арей.

— Видимо, не испытывают. Что-то пошло не так, — процедил Кводнон.

— Снова не так?.. О запуске цепной реакции, ко¬торая начнет увеличивать Тартар, ты не знал! О том, что животные примутся пожирать друг друга, не подумал. То, что основа всякой привя¬занности — любовь, а не страх; тоже, видимо, не учел! — сказал Арей.

Кводнон шагнул к нему. Отодвинул рукой меч, опустил руку ему на плечо:

— Через любовь перешагивают, через страх — нет! Пусть сильные уничтожат слабых. Пусть! Пусть потом уничтожают и друг друга! Но те, что останутся, будут действительно совершенны! Они получат все силы павших!.. Да, мы порой ошибаемся! Но мы ищем, мы идем вперед! Теперь я точно знаю, что пан предстоит совершить в ближайшие сто¬летия!

— И что? — спросил Арей.

Глаза Кводнона зажглись.

— Завоевать Эдем! Захватить его! Получить все их силы, все артефакты! На худой конец — просто уничтожить! — убежденно заявил он.

Арей тихонько присвистнул. Это было что-то новое. Когда он уходил в лес, программа была не¬сколько проще.

— Зачем? Разве мы не для того ушли из Эдема, чтобы построить что-то свое? Доказать, что ни в ком не нуждаемся? Что тоже можем нести первич¬ный свет и первичную жизнь?

— Да! — сердито крикнул Кводнон. — Так! Но нельзя построить свое, пока хоть где-нибудь сто¬ит что-то чужое!.. Вот когда мы разрушим чу¬жое, тогда па его основании построим свое! Они теш в Эдеме нам вредят! Это из-за их зависти Тартар получился не таким, как я ожидал, а мои прекрасные звери вместо того, чтобы пить не¬ктар и кормиться пыльцой цветов, разрывают

друг друга! Мы уничтожим Эдем — и начнется но¬вая жизнь!

Слова Кводнона были горячи, искренни. Его пре¬красное лицо пылало, отражая свет костра. Арею не верилось, что можно говорить страшные вещи с таким искренним, таким сияющим лицом. По¬мимо своей воли 071 потянулся к Кводнону сердцем, как когда-то в Эдеме. Готов был простить ему и удар палкой, и свою трехлетнюю ненависть, ког¬да он тренировался в лесу с шестом и мечом. Арей, как и другие стражи, желал во что-то верить, на что-то надеяться. Ночные мотыльки должны ле¬теть на лунный свет. Такими уж они созданы. Но некоторые мотыльки, ошибаясь, летят па огонь и погибают.

Но тут в момент, быть может, максимального увлечения, Арей обнаружил вдруг, что Кводнон на¬рочито поворачивается к ним лишь одной сторо¬ной лица. Вторую же прячет. И сразу очарование исчезло. Актер! Если он может заботиться о том, как он звучит или выглядит, то он жалкий актер! Даже сама его искренгюсть — актерство.

Уловив это, Арей понял основу сущности Квод- ноиа. Он любит нравиться, блистать, поражать, любит вести за собой, ощущать себя пупом Земли. Он, Арей, находит себя, властвуя мечом, а до это¬го — крыльями и полетом, Кводнону же для самоут¬верждения нужна толпа. И чем больше толпа, тем выше наслаждение!

В остальном же он ничто. Он может только га¬дить. Разлагать. Его цель — окончательное уничто¬жение и разложение. Гниющие отбросы, как извест-

но, производят тепло. Он хотел бы всю Вселенную превратить в гниющие отбросы и, находясь в цен¬тре этой кучи, получать энергию.

Арей неприметно шагнул, повернувшись так, что Кводнону, чтобы и дальше блистать красивой по¬ловиной лица, пришлось либо вступить в костер, либо повернуться к другим стражам его уродливой частью. Никто из стражей, увлеченных сиянием Кводнона, не разгадал этого простенького маневра Арея. Никто, кроме Кводнона, который считывал все мгновенно. Угол его рта едва заметно дернулся. Создатель Тартара замолчал на середине фразы и отвернулся. Незримая трещина, разделявшая Арея и Кводнона уже давно, расширилась и стача глубо¬кой, как пропасть. Но такая же пропасть разделя¬ла уже Арея и с Эдемом.

Арей смотрел па других стражей, по-прежнему увлеченных Кводноном, и понимал, что ничего им не докажет. Даже если кто-то (Вильгельм? Хо- орс?) по старой памяти испытывает к Арею дру¬жеские чувства, сейчас это дружба не перевесит. Все же Кводнон что-то им обещал, куда-то их вел, а Арей ничего не обещал и никуда не веч, только сомневался и делал их жизнь неуютной. Он вечный изгой. Он изгнан светом, а сейчас, возможно, бу¬дет изгнан и мраком. Хотя мрак-то, конечно, его }1е изгонит, потому что изгнать уже по определе¬нию некуда.

Арей понял это и вдруг расхохотался. Он хохо¬тал как безумный. Даже присел на корточки, и собственным хохотом его качало вперед и назад. Чтобы не упасть, Арей оперся пальцами рук о зем¬лю. Некуда изгнать! Некуда! Будут теперь со мной маяться!

Внезапно на Арея опять упала тень. Перестав хохотать, Арей схватился за рукоять меча. Он не забыл, как в прошлый раз после такой же упавшей тени получил удар палкой. Да, это опять Кводнон. Но он не замахивался.

— Возьми! — участливо сказал Кводнон,

— Что взять?

— Кажется, я понял, в чем дело. Ты слишком дол¬го пробыл в лесу! Одичал, Это бывает,

Кводнон махнул рукой, кого-то подзывая. Гальпер и Ирос поставили у его ног каменный ларец. Квод- нон поднял крышку и деревянной лопаткой, не каса¬ясь рукой, выудил со дна что-то непонятное. Этот неясный Арею предмет то корчился как змея, то твердел и становился похож на винтовой рог или сосульку.

— Держи, Арей! — сказал Кводнон. — Нанижи на шнурок и повесь на шею! Твоя жизнь сразу станет проще! Ты обретешь покой, о котором давно меч¬тал.

Арей не спешил брать.

— Что это за пиявка? — спросил он брезгливо.

— Мы называем это «дарх»! Он из недр Тартара, с самого его дна. Мы до сих пор не знаем, как он воз¬ник, Там огромное давление. Все мутирует, изменя¬ется.

— А почему ты не прикасаешься к нему рукой?

— Не могу, — сказал Кводнон. — Как видишь, у меня уже есть один дарх.

— И что?

— Дарх признает только одного хозяина. Если его коснусь я, он сцепится с моим дархом. Они перепле¬тутся, схватятся, и нужно будет их разнимать.

— И зачем я должен его брать?

Кводнон повернулся к другим стражам, уступая им право ответа.

— Чтобы приобрести сипу! — прорычал Барба¬росса. — Эта штука творит чудеса! С пей я стая втрое мощнее и вдобавок перестал сомневаться, что делаю что-то не так. Бери!

— А дархи есть уже у всех? — спросил Арей.

— Да, разве ты не видишь? У меня есть! — влез Лигул, однако Арей, не слушая его, смотрел на Виль¬гельма.

Тот раздвинул одежды. На его тонкой шее висел кожаный шнурок, а па шнурке корчилась серебри¬стая, неуловимо меняющая цвет сосулька.

— Мы гаснем, — печально сказал Вильгельм. — Ты сам это знаешь, Арей. Мы становимся все тусклее. Мы должны откуда-то черпать силы. А эта сосуль¬ка дает много сил!

Потам Арей сам не мог объяснить себе, почему послушался. Видимо, поверил грустному голосу Виль¬гельма больше, чем Кводнону или Лигулу. Взяп с де¬ревянной лопатки корчащуюся сосульку, продел, как ему показали, кожаный шнурок Повесил на шею.

И в тот же миг ощутил страшную боль. Точно у него из груди с яростной силой вырвали сердце. Мгновенно вырвали, и так быстро, что плоть ни¬чего не поняла. Даже рана не успела возникнуть, и только где-то внутри зияла пустота.

— Что это было? — прохрипел Арей.

— Ничего. Ты отдал дарх)> силы своего первотво- рения! — не скрывая торжества, сказал Кводнон.

— Как?! Ты обманул меня!

Арей рванулся к нему, но Галъпер и Ирос были го-товы и схватили его за руки прежде, чем он выхва¬тил меч,

— А вот это напрасно! Ты обиделся, что мы не сказали тебе сразу?

— ДА!

— Зато теперь мы все в равном положении! — сказал Кводнон, — Дарх —?пвоя собственность. Он будет черпать силы твоего первотворения и воз- вращатъ их тебе же, хотя и несколько искаженны¬ми. А если захочешь стать еще сильнее, придется подкармливать его эйдосами. Но это пока невоз-можно!

Арей переапал вырываться:

— Эйдосами? Ты обезумел! Эйдосы есть только у человека!

То, что он услышал, показалось ему нереальным и страшным бредом. Как если бы кто-нибудь предло¬жил нырнуть в глубь солнца и пить его раскаченные недра. Но это было не просто страшно, это было еще и кощунстве}то, потому что в эйдосе скрывай¬ся свет Того, Кто сотворил мир. И это было много больше, чем силы первотворения.

На Арея смотрело множество лиц. Напряженных лиц, волчьих.

— Долго же ты просидел в лесу! — сказал Барба-росса. — Да, нам теперь нужны эйдосы, и мы ищем способ заполучить их!

— Но эйдосов всего два! Потому что людей в

Эдемском саду всего двое! И оба под защитой! — | крикнул Арей.

Кводнон махнул Гальперу и Иросу, и они, рассту-пившись, отпустили Арея. Правда, далеко отходить не стали: на всякий случай остались рядом.

— Верно! Вот это уже серьезный разговор! — сказал Кводнон. — Человек пока в Эдемском саду. Мы выманим его оттуда прежде, чем закончится период его ученичества. Разрушим союз человека с создавшим его! Устроим так, что постепенно он и верить в него перестанет! Здесь на Земле люди размножатся, как размножились звери. Много лю¬дей — много эйдосов! Мы отнимем у них эйдосы и поместим их в дархи!

Арей провел пальцем по кривлявшейся пиявке.

— Но эйдосы в дархах будут страдать! — ска¬зал он.

Кводнон отмахнулся от этого, как от чего-то / мсущественного:

— Понятия не имею, чем они там будут зани-маться! Мне довольно, что дарх дает мне силы уже сейчас, когда в нем нет ни единого эйдоса! С эйдоса- ми же сил станет еще больше! Я предчувствую это! Мы получим те силы, которых нас лишили, когда изгнали из Эдема!

— Если мы посягнем на человека — отрежем себе путь назад, — возразил Арей.

Кводнон уже не думал, какой стороной лица по-ворачиваться.

— Что?! Как? Ты собираешься назад? — проши¬пел он.

— Пока нет, — сказал Арей. — Но к чему жечь

мосты? Пока мы разрушаем лишь себя, мы еще мо¬жем надеяться, что наша связь с создавшим нас не расторгнута. Он слышит нас, он любит нас, он ждет. Есть еще надежда, что что-то изменится, если мы изменимся сами. Он все исправит, даже эй- досы для него — ничто, мелочь. Но если переступим через человека — пути назад у нас не будет. Одно дело уничтожить только себя, и совсем другое — загородиться еще кем-то.

— Ты собираешься просить прощения? Твоя гордость позволит тебе произнести «извини»? И кому — ЕМУ? Он спрашивая у пас, когда творил человека? Спрашивал у меня, когда поместил бесценную песчинку ценой во все предыдущие Его тво¬рения в слабую грудь существа, похожего на обезья¬ну? — крикнул Кводнон.

«Так вот почему он ушел на самом деле. Зависть единственного ребенка, у которого появился млад¬ший брат. Остальное все вторично*, — подумал Арей.

— Люди слабы! Люди безобразны! Зачем им дали эйдосы? Почему им? Почему не нам? — пискнул Лигул.

Кводнон толкнул его в грудь, и горбун упал.

— Молчи! Нам же лучше! Он предпочел нам каких-то обезьян, а мы будем отнимать эйдосы у тех из них, кто не сможет их удержать! Эти глуп¬цы, лишенные эйдосов, станут нашими послушными марионетками! Мы будем властвовать над теми, кого Он предпочел нам!

Арею захотелось сорвать сосульку со шнурка, растоптать ее, но он ощутил, что если сделает это — боль будет намного сильнее. И он испугался

боли и пустоты. Испугался, возможно, впервые в жизни.

«Уйди в лес! Там в лесу взмолись! подсказан ему тихий голос внутри. — Проси — и тебя услышат! У тебя пока не отрезано небо! Твоя душа еще рвет¬ся ввысь/»

Но Арей не ушел в лес и не попросил. Зато он по¬нял истинный мотив Кводнона и первопричину его ухода из Эдема. Зависть к человеку! Знак вопроси¬тельный превратился в знак восклицательный. Как там? Новый мир и новый путь? Держи карман шире! Досада, ревность и желание отомстить! Разве каж¬дый ребенок хотя бы раз в жизни не мечтал под¬чинить себе родителя? Да, согласен, ты родитель! Ты мой отец, я не спорю, поскольку об этом гово¬рят факты. Но я просил тебя производить меня на свет? Нет. А раз не просил, вот и исполняй теперь вечно мои прихоти, решай мои проблемы, развле¬кай меня, потому что ты мне должен, а я буду’ вы¬тирать о тебя ноги! Или, может, ты сам рассчи¬тывал на мою помощь? Что я буду помогать тебе с младшими братьями, с новыми твоими творени-ями? Ну, дорогой мой, это несерьезно! Разве ты не можешь сделать все сам? Ведь и о младших братьях я тебя тоже не просил? Ну фьють-фьють, трудись

один! Ты же все можешь!

Все это Арей понял как-то разом. Он почувство¬вал. что, если захочет, сможет еще вернуться в Эдем, где разгуливает этот новый любимчик — че¬ловек и, не ведая еще своих сил, не зная цены эйдосу, смотрит на все глазами новорожденного ребенка. И что этот новорожденный ребенок нуждается в

Арее как в старшем брате, который поведет его по саду. показывая все творения их общего отца!

Нет! Ни за что! Зависит ужалила Арея. Ему захо-телось, чтобы вечный свет, заключенный в эйдосе, горел у >1его в дархе, наполняя его силами.

— ‘Гак ты с нами или нет? — Кводнон безошибоч¬но угадал состояние Арея. Он улыбнулся, и лицо его вновь показалось Арею прекрасным. Это была жут¬кая красота несущего смерть.

— С вами! — процедил Арей. — С вами, но сам за себя!

— Мы все сами за себя. Это нас и объединяет, — ухмыляясь, сказал Хоорс, первый убийца из всех стражей.

Глава десятая Книга тайных драконов

Миролюбие кошки проверяется, когда дергаешь ее за усы, послушание собаки — когда отнимаешь у нее еду, а характер человека — когда что-то происхо¬дит вопреки его желанию.

Древняя мудрость

Ирка сидела на полу и вытряхивала из рюкзака крошки, веревочки, еловую хвою. Рюкзак пах похода¬ми и костром. Последним выпал носок. Ирка взяла его двумя пальцами и отбросила. А Багров поднял, поню¬хал и преспокойно сунул в карман.

— Будет’ в резерве! — сказал он.

— Зачем тебе третий носок?

— Тшш-ш!

— Чего «тшш-ш»?

— Понимаешь, носок же не знает, что он третий. Вдруг он считает себя первым или вторым? А ты от¬крываешь ему страшную тайну.

— Матвей!

— Опять же, случается, на улице промочишь всего одну ногу, и носок тогда нужен только один! — про¬должал рассуждать Багров.

После рюкзака наступила очередь палатки. Матвей расправил ее на полу, так что палатка заняла всю ком¬нату, и, раскрыв молнию, долго выбирал дохлых ко¬маров, складывая их аккуратной кучкой.

— Ты не помнишь: это они от дихлофоса сдохли или я их проклял? — спросил он.

— А ты забыл?

— Да.

— От дихлофоса. Те, которых ты проклял, летали за нами три дня. И каждый хотел выпить по стакану крови и закусить огурцом. — Ирка вытянула ноги и, рассеянно глядя в окно, за которым не происходило ничего, кроме сырой и бедной на краски московской зимы, задумалась. Пустой рюкзак лежал у нее на коле¬нях. — Не верю, что мы на это согласились! Декабрь, холод собачий, а нам искать Прасковью! Да еще теле¬портироваться запретили! Самолетом, мол, долетите, а иначе опасно! — передразнила она.

Багров утешающе погладил ее по руке:

— Все лучше, чем навещать пьющую русалку. У меня уже в глазах двоится. Я все в Москве знаю. В Митино — полтергейст. В Кунцево кикимору бро¬сил муж, а она бросила пустой трамвай в трансфор¬маторную будку…

Ирка махнула рукой, прося Матвея не продолжать, а про себя подумала, что он прав.

— И что мы знаем о Прасковье? — спросила она.

— Что она, Шилов и Зигя долетели до Новосибир¬ска и теперь идут на восток. Куда идут, по какой до¬роге, пешком или не пешком — ничего непонятно, — сказал Багров.

— Негусто. А магия, зудильники, телепатия, поиск

по эйдосу? Какие-нибудь полицейские камеры на до¬рогах? Ты же некромаг! Думай! — потребовала Ирка.

— Шилов и Прасковья все предусмотрели. Если Фулона их не нашла, то и я не найду. Они оставили нам один вид поиска — ножками, — вяло отозвался Матвей.

— Ну и хорошо! Будем искать ножками! — сказала Ирка.

В Приюте валькирий что-то полыхнуло. В двух ша¬гах от Ирки возник Антигон, бережно державший ста¬рую керосиновую лампу. За спиной у Антигона топ¬тался домовой Арчибальд. На одной ноге у домового был валенок, на другой — детская кроссовка, поэтому получалось, что переминался он не столько с ноги на ногу, сколько с валенка на кроссовку.

— Я уговорил его переехать, гадская хозяйка! В торговом центре ему веселей будет! — закричал Антигон. — Сперва мы это… маленько повздорили, а потом я его уговорил!..

Арчибальд застенчиво покосился на расцарапан¬ный нос Антигона. Глаза у Арчибальда были добрые, васильковые. Не верилось, что старичок с такими лу¬чистыми глазами недавно метал холодильники.

— А как уговорил-то? — продолжал шуметь Анти¬гон. — Оказалося, мы родня! Троюродный дядя его прадедушки — он ить шурин племянника моего отца! А по матерям-то вообще! В одном, будем грить, ме¬щерском болоте матеря наши росли! Только моя-то матерь годков на триста помоложе будет! Его-то отец уже оженился, а моя маманя едва из икры проклюну¬лась!

Арчибальд закивал в полном восторге. Потом до-

мовой и наследник всех кикимор разом подпрыгну¬ли и кинулись обниматься. Обнимались они так, что, если бы между ними оказался кто-то третий, ему бы переломали все кости.

— Лампу раздавите! — сказала Ирка.

Антигон и Арчибальд пугливо отскочили друг от друга и принялись разглядывать лампу.

— Уф! Целая! А то б замерз! — непонятно сказал Антигон, с облегчением вытирая лоб.

— Кто замерз? Ты?

— Он ба замерз, а мы ба все сварилися! — объяс¬нил кикимор еще непонятнее.

Ирка с Багровым переглянулись.

— Там что, джинн в лампе? — уточнил Матвей.

— Нет, — Антигон толкнул Арчибальда локтем. — Ну говори давай! Чего молчишь? Я-то че говорить должен?

Арчибальд замотал головой и в свою очередь ткнул Антигона локтем под ложечку. Антигон присел от боли и боднул Арчибальда лбом. Тот в ответ пнул ки¬кимора в голень и опять посмотрел на Ирку лучисты ми васильковыми глазами.

— Стесняется он, кошмарная хозяйка!.. — прыгая на одной ноге, объяснил Антигон. — Короче, вот! В лампе то, что в торговый центр взять никак нельзя. Вот Арчибальдя и сидел в своем каретном сарае. Хра¬нил, стало быть!

— Почему нельзя взять? — спросила Ирка.

Ее вопрос вызвал у домового и его приятеля боль¬шую тревогу. Антигон с Арчибальдом обменялись еще парой пинков, потом еще разок обнялись, вспомнив общего шурина, и начали шушукаться. Они шептались

минут пять, недоверчиво поглядывая на Ирку и Багро¬ва, а потом Арчибальд дал Антигону подзатыльник, атим делегируя ему права для продолжения беседы.

— Да все потому же, гадская хозяйка! — сказал Антигон. — А ну как лампа разобьется? Замерзнет он, разозлится! Л там торговый центр, люди… Полыхнет нее как свечка! Туг не пошутишь!

— С кем не пошутишь?

— С Огнедыхом! Его пламя в десять раз сильнее драконьего, — объяснил Антигон.

— Такого не может быть, чтобы в десять! — усом¬нилась Ирка.

— Не меньше. Драконы Огнедыха очень уважают! Против него никакая броня не поможет. Они в него, с тало быть, огнем дыха нут, а он в ем только греется. Залетит дракону в ноздрю или в ухо, дыханет — и все: собирай, дядя, пепел в совочек! — заявил Антигон, вручая Ирке лампу. Лампа была чуть теплой. И очень основательно ржавой.

Через законченное стекло было ничего не разгля¬деть. Дева Надежды осторожно заглянула сверху. Ке¬росиновая лампа горела. Внутри лампы на огне, свер¬нувшись, лежало крошечное существо.

— Саламандра! — воскликнула Ирка.

— Сама ты саламандра! Говорят тебе: Огнедых!! — обиделся Арчибальд. — Саламандра — она ить хго?

— Хто? — слегка передразнил Багров.

— Элеменгаль огня. А энто наш русский Огнедых. Он как огнедыхнет — никому мало нс покажется!

— То есть все равно саламандра! — продолжал до-жимать Матвей.

— Ты со мной, паря, не шуткуй! Такую чесотку на

—

тебя нашлю — десять лет, окромя носков, никакой одежи не наденешь! Сказано тебе: Огнедых — стало быть Огнедых! Последний русский Огнедых! Послед¬ний — это он, стало быть, один только остался, то есть других, стало быть, больше никаких и нету! Слу¬шай и верь! — сдвигая брови, сказал Арчибальд.

Мойка заплавалась немытыми чайными ложечка¬ми. Предметы в комнате опасно запрыгали, а стул так и вовсе закрутился на одной ножке. Опасаясь за свой ноутбук, от клавиш которого начинало уже пахнуть горелым пластиком, Ирка наступила Багрову на ногу.

— Ты что, не видишь? Разуй глаза! Никакая это нс саламандра! Типичный такой Огнедых! — сказала она.

Стул перестал крутиться на ножке и упал. Ложечки тоже усмирились. Арчибальд заметно остывал.

— А ты откедова знаешь, что типичный? Он един¬ственный! Других огнедыхов и негу вовсе! — прими¬рительно сказал он.

Ирка посмотрела на крошечную ящерку’ и разгля¬дела у нее прозрачные, точно из синеватого огня вы¬лепленные крылышки.

— Быстро летает? — спросила она.

— Еще как! Да только лучше пущай спит! Я тута вот на колесике гвоздиком черту сделал! — заторопился Арчибальд. — Надобно, значит, дальше этой черточ¬ки колесико не перекручивать! Слишком сильный огонь — керосину’ не запасешься. Он замерзнет и ра¬зозлится!

— А если огонь слишком слабый? — спросил Мат¬вей.

Арчибальд посмотрел на него с глубокой укориз-ной. Перебивать домовых не полагалось.

— Если огонь слабый — дык он замерзнет!

— …и тоже разозлится? — напирал Багров. Арчибальд неохотно кивнул.

— Суровый он! Недаром его все тайные драконы боятся! — буркнут! он.

— Какие-какие драконы? — напряглась Ирка, сразу выцепив слухом самую суть.

Домовой зажал рот рукой.

— Никакие! — промычал он сквозь руку. — Не

скажу!

— А ну говори! Я не отстану! Антигон! Пожалуйста! Сделай что-нибудь!

Арчибальд и кикимор замигали носами, зашевели¬ли ушами. Кикимор жестикулировал, Арчибальд мотал головой. Домовой жестикулировал, Антигон крутил пальцем у виска. Наконец Арчибальд обхватил Анти¬гона рукой за шею и, пригнув его к земле, что-то за¬бубнил ему в ухо. Когда Арчибальд перестал бубнить, считая, что все доказал, кикимор внезапно боднул его лбом, освободился, и весь цирк с жестикуляцией за¬теялся по новой. Наконец, осознав, что словами тут не поможешь, домовой с кикимором разом замолчали и

грозно уставились друг на друга.

— В лягалку? — сурово предложил Антигон.

— В лягалку! Гляди: сам напросился! — запальчиво крикнул Арчибальд.

Прежде, чем Ирка с Багровым успели спросить, что такое лягалка, кикимор и домовой схватились за руки, переплели пальцы и уставились друт на друга.

Лица у них были очень серьезными, как у двух кон¬фликтующих профессоров во время научного диспу- та, только глаза почему-то вытаращены. Ирка ничего

не понимала, пока Багров не дернул ее за руку и, по-казав пальцем вниз, нс шепнул:

— Смотри!

Ирка увидела, что Арчибальд наступает Антигону на ласты, метя, чтобы было побольнее, угодить в тон¬кую косточку между перепонками, а кикимор, ловко подпрыгивая, норовит стукнуть домового коленкой в живот. Пальцев они при этом не размыкали, продол¬жая переплетать их и сохраняя на лицах ту же реши¬мость. Так они проскакали не меньше минуты. Затем более молодой Антигон постепенно стал брать верх. Арчибальд скакал уже не так резво — начинал уста¬вать. Это дало возможность хитрому кикимору под¬скочить выше обычного и неожиданно треснуть его коленкой не в живот уже, а сбоку в челюсть. Послы¬шался характерный звук. Багров невольно поморщил¬ся и закрыл рукой глаза. Как некромаг, он знал толк в ударах: пропусти такой хук боксер, он закрутился бы вокруг канатов. Арчибальд же только разжал пальцы и, схватившись за ушибленное место, уселся на пол.

— Ладно! — проворчал он. — Раз ты в лягалку по-бедил — отдам им! Только добром это не закончится!

— Они наши друзья! — напомнил Антигон.

— Друзья, ха! Лучше бы враги! Враги не пробал-тываются, а друзья постоянно! Ля-ля-ля, ля-ля-ля! — Лохматый старичок вскочил, повис у Ирки на плече и горячо зашептал: — Я хранил секрет четыреста лет! Если они узнают, то все, конец! Они и так постоянно их выслеживают! Убивают их, вырезают у них глаза! А если у них будут Огнедых и книга…

— Какая книга? — спросила Ирка.

Арчибальд, сопя, сунул руку в карман, в который на

первый взгляд и коробка спичек не вошла бы, и при¬нялся в нем ответственно рыться. Вначале из кармана появилась пила, за пилой — топор, за топором — ве¬ревка с узлами. Все это небрежно извлекалось и сразу швырялось на пол.

— Да где же у меня это? — бубнил домовой. — Ага, вот!.. Ну держите, смертнички! Владейте!

И он со вздохом, явно жалея, передал Ирке растре¬панную, довольно толстенькую книжечку. Книжечка была издана так, как обычно издаются инструкции к бытовой технике, и называлась «Пособие по пользо¬ванию тазиком».

— Очень интересно! — вежливо сказала Ирка.

— Что «интересно»? — спросил Арчибальд, глядя на нес снизу вверх.

— Ну… э-э… — запуталась Ирка. — Я всегда подо-зревала, что Багров использует тазик неправильно. Нетворчески пользуется, рутинно, без полета, без дер¬зости эксперимента! А тут он сможет припасть к ис¬токам книжной мудрости!

— А ты пользуешься тазиком, гадская хозяйка? — тихо спросил Антигон.

— Еще как пользуется! Па голову нахлобучивает, когда я в нее книжками швыряюсь! — ответил за Ирку Багров. Кикимор понимающе хихикнул.

Видя, как несерьезно все отнеслись к его книге, Ар¬чибальд дернул себя за ухо.

— Ты глупая, да? — закричал он. — Вы все трое глупые, да? При чем тут тазики? Чтобы книга вас при¬знала, нужно постучать по кости! По толстой непро¬шибаемой кости! По такой вот!

И, схватив «Пособие по пользованию тазиком» дву-

мя руками, он с силой огрел Антигона по лбу. Тот, вы¬тянув ласты, уселся на пол. В ту же секунду книга в ру¬ках у Арчибальда начала стремительно увеличиваться и вскоре стала такой огромной, что тот уже не мог ее удержать и положил на пол. Книга подпрыгивала и бурлила. На обложке так, что едва можно было про¬читать, вертелись огромные стеклянные буквы:

«КнИга тАйнЫх дрАконОв».

Присев на корточки, Ирка потянулась к книге, но Арчибальд повис у нее на ноге.

— Осторожно! В буквах названия нельзя отражать¬ся! — предупредил он.

— А то что? — спросила Ирка.

— А то все! — важно ответил Арчибальд и боль-шим пальцем полоснул по шее. — Здесь перечислены все тайные драконы, живущие в человеческом мире. Непременно надо их найти. Вот только сложно это — прячутся они!

— Так, может, давно погибли? — предположил Матвей.

Арчибальд цокнул ЯЗЫКОМ:

— Нет. Когда какой-то дракон погибает, это сразу видно в книге!

Домовой отпустил Иркину ногу, по-пластунски, чтобы не отражаться в буквах обложки, подкрался к книге и стал переворачивать страницы. Делал он это с помощью специальной листалки, прикрепленной к переплету. Листалка была отлита из бронзы, но окан¬чивалась живой кошачьей лапой с когтями и поду¬шечками.

С третьей страницы «Книги тайных драконов»

текза вода. С пятой било пламя. На двадцать восьмой

со дна болота поднимались газы, и тут же торчали ноги в аккуратных чулках и ботинках с золотыми пряжками.

— Не беспокойтесь! Книга не опасна, если ее не дразнить… — успокоил Ирку Арчибальд.

— А это…

— Ну, это случай особый… Вредитель! Пытался вы¬рвать страницу и угодил под библиотечное заклина¬ние!

Ирка жадно листала страницы. Ее ужалила пчела многочтения, когда все исчезаег и мир становится преградой между тобой и книгой.

«Внимание, человек/

Ест ты дошел до этой строки и до сих пор жив, манит, ты хозяин Огнедыха! Он — ключ ко всем оставшимся драконам человеческого мира! Найди их и помоги перебраться в Тибидохс или в Эдем! Кто владеет Огнедыхом, того послушают и другие дра¬коны!

Когда-то их. было больше, но теперь стражи мрака находят их и уничтожают. Их цепь — по¬лучить глаза дракона, дающие их владельцу многие способности созданий первомира.

В этой книге перечислены последние драконы — самые осторожные, самые хитрые. Те, кто смог уцелеть.

Исчезающий дракон

Способность к маскировке: высшая из возможных.

Характеристика пламени: низкотемпературное, ро¬зовою либо оранжевого цвета. Для стражей не опасно.

Общие сведения: Быстро приспосабливается к но¬вым условиям. В средневековьях скрывался в овощ¬ных лавках и на рынках крупных городов. В настоя¬щее время раскладывается па различные продукты в холодильнике так, что невозможно его обнаружить. Голова дракона может притвориться куском сыра, а крылья — капустными листьями. Способен прогло¬тить человека целиком за 0,5 сек Для тех, у кого есть эйдос, не опасен, за исключением людей, которые от¬крывают холодильник в период с часа ночи до четы¬рех часов утра.

Число уничтоженных стражей мрака: 0 Людей без эйдосов и магов: 9 Комиссионеров: 52 Суккубов: 12

Нарисованный дракон

Способность к маскировке: высокая.

Характеристика пламени: пламя обратной на-правленности. Способно затягивать добычу внутрь дракона.

Общие сведения: прячется на старом холсте с изо¬бражением расчесывающейся девушки. На заднем плане картины можно различить очертания чего-то однотонного, со следами потрескавшейся краски. Это шкаф, в котором скрывается дракон.

Мгновенно атакует, после чего сразу исчезает вну¬три картины, унося с собой добычу. Охотится ‘только на комиссионеров и суккубов. Для людей нс опасен.

Если возле картины окажется девушка с красивы-ми волосами и начнет расчесываться, дракон может выйти, чтобы потереться о ее ноги. Но если девулпка

стриглась более двух раз в жизни, дракон никогда к ней не подойдет, хотя бы волосы у нее были и пре-красны.

Число уничтоженных стражей мрака: О Людей без эйдосов и магов: 3 Комиссионеров: 22 Суккубов: 30

Цепочка из семи драконов

Способность к маскировке: ниже средней. Характеристика пламени: пламя всех семи драко-нов, сконцентрированное в одной точке, способно преодолеть любую магическую защиту. Даже защиту Жугких Врат.

Общие сведения: имена семи драконов — от боль¬шого к маленькому. Самого большого зовут Арагмаль- фунпасмоптун. Второго по величине — Бубирафоиу- ний. Третьего — Варусанто. Четвертого — Лофогий. Пятого — Мумун. Шестого — Жоф. Седьмого — Ам.

Все драконы являются родственниками и очень привязаны друт к другу. Обычно летают цепочкой. Охотятся тоже вместе, выдыхая пламя разного цве¬та и разной интенсивности. Излюбленная добыча — собачки породы цвергпинчер. За вечер цепочка из семи драконов способна съесть семь цвергпинче- ров.

Уязвимость: драконы неуязвимы в течение всего дня, кроме первого получаса после приема пищи. Число уничтоженных стражей мрака: 2 Людей без эйдосов и магов: 5 Комиссионеров: 1 °Cуккубов: 6

Водный дракон

Способность к маскировке: высокая.

Характеристика пламени: выдыхает раскаленный пар.

Общие сведения: живет только в воде, а также в соках, бензине и других жидкостных средах. В по¬следние несколько десятилетий не появлялся, однако сведений о его смерти нет. Есгь подозрение, что он был вмурован в бетон при строите;!ьстве одного из подсобных зданий на территории стадиона «Динамо». Поиски предпринимались множество раз, но ничего не дали.

Число уничтоженных стражей мрака: О

Людей без эйдосов и магов: О

Комиссионеров: 6

Суккубов: 2

Шоколадный дракон

Способность к маскировке: высокая.

Характеристика пламени: отсутствует.

Общие сведения: состоит из шоколада и вместо огня плюется конфетами и шоколадом. Однако не стоит считать его безобидным. Каждый, кто съест та¬кую конфету, на период от нескольких секунд до не¬скольких часов подпадает под власть дракона и вы¬полняет все его желания.

Места обитания: витрины магазинов, полки супер-маркетов с кондитерскими товарами.

Внимание! Дракон может целенаправленно охо¬титься на тех, кто отразился в буквах на обложке дан¬ной книги!

Число уничтоженных стражей мрака: 1

Людей без эйдосов и магов: 8 Комиссионеров: 19 СуККубОВ: 3

Стеклянный дракон

Способность к маскировке: средняя. Характеристика пламени: выдыхает осколки бито¬го стекла или стеклянный пар, смертельный при вды¬хании.

Общие сведения: прекрасно прячется среди посу¬ды. Не виден на фоне оконного стекла. Размером с легковую автомашину, но при необходимости может легко поместиться в хрустальной рюмке. Очень боит¬ся звука бьющегося стекла.

Число уничтоженных стражей мрака: 2 Людей без эйдосов и магов: 18 Комиссионеров: 9 СуККубОВ: 6

Бумажный дракон

Способность к маскировке: высокая. Характеристика пламени: отсугствует.

Общие сведения: живет в книгах, газетах, журналах, свободно перемещаясь по их страницам. Общаться с ним можно только письменно. Другой речи он не пони¬мает. Очень терпелив. Если дракон выдохнет бумажный язычок, на котором ‘гипографской краской будет написа¬но «Ты убит!*, то не улыбайся. Это действительно конец. Число уничтоженных стражей мрака: 13 Людей без эйдосов и магов: 98 Комиссионеров: 82 Суккубов: 61

Невидимый дракон

Способность к маскировке: очень высокая.

Общие сведения: не фиксируется ни магическими, ни обычными средствами наблюдения. Все, что о нем известно — это то, что он действительно существует.

Ботиночный дракон

Способность к маскировке: выше средней.

Общие сведения: очень редкая разновидность. Сплетается из веревок и шнурков. Размеры и фор¬ма дракона могут варьироваться. Несмотря на уязви-мость веревок, в целом уничтожить дракона практи-чески невозможно. Уязвимы только глаза.

Число побежденных стражей мрака: О Людей без эйдосов и магов: О Комиссионеров: 9 Суккубов: 6

Перелистывая страницы кошачьей лапой, Ирка не заметила, как бывший домовой каретного сарая вновь взял в руки керосиновую лампу. Погладил ее как жи¬вое существо. Подышал на стекло, потер рукавом:

— Ну прощай, Огнедых! Берег я тебя, а теперь, ста¬ло быть, расстаемся! Стар я стал тебя охранять! Теперь вот молодым тебя передаю! Прощевай, друг*!

Большая, бульонного цвета слеза скользнула по щеке домового и, пшикнув, капнула в огонь. Ящерка, нс просыпаясь, шевельнулась в пламени. Арчибальд быстро сунул лампу Багрову, повернулся и, ни на кого не глядя, заковылял к выходу.

с

Глава одиннадцатая Керосиновая лампа

Матвей просыпался всегда рано, подходил к гама-ку и коварным шепотом задавал Ирке на ушко один и тот же вопрос:

— И что тут делает эта девушка?

А Ирка, до четырех утра просидевшая с ноутбуком, всегда делала одно и то же: спала. Разбуженная же, сквозь сон начинала давать Багрову поручения, пред¬полагавшие исчезновение Матвея с горизонта. Напри¬мер, «пожарь картошку».

— А что мне за это будет? — корыстно интересо-вался Матвей.

— Тебе будет картошка! — говорила Ирка.

— А поцеловать?

— Вот картошку и поцелуешь!

В то утро, получив заказ на привычное блюдо, Мат¬вей выудил из запасников Первого мединститута от¬лично сохранившийся скелет повара и заставил его заняться картошкой. Пусть Ирке будет приятно. Для

того же чтобы Ирке было еще приятнее, Матвей на¬кинул на плечи скелету’ свою куртку, а на голову надел свою шапку. Теперь со спины повар выглядел точь-в- точь как Матвей. Они и роста были одинакового. Ког¬да Ирка подойдет, чтобы обнять Багрова за плечи п потереться щекой о его спину’ (имелась у нее такая утренняя привычка!), быстрое пробуждение будет ей обеспечено.

Довольный собой, Матвей стал прохаживаться по комнате. Вот на столе стоит Иркин компьютер, и тут же к нему прискотчсна бумажка:

«Матвей! Это мой ноутбук! Трогать его нельзя!

Нельзя — это значит нельзя!

Даже если тебе только принять почту или по-смотреть погоду! Даже если ты вернешь его на ме-сто. Даже если ты вернешь его на место и поло-жишь рядом шоколадку.

Просто нельзя, и все!

3. Ы. Но я тебя все равно люлю и иулу!»

— Скряга! — сказал Матвей. — В каждой женщине обитает скряга, сложно сплетенная с транжирой! Ну и пусть! У меня и получше компьютера кое-что есть!

Он присел на корточки и выудил из-под кровати переносную печатную машинку в чехле. Багров купил се на «Партизанской», на толкучке, года три назад. Че¬хол у машинки был светлый, из кожзаменителя. Засте¬гивался на молнию, бегунок которой сдвигался толь¬ко двумя руками, такая упрямая была молния. Зато она никогда и не ломалась. Кроме молнии, машинка стра¬ховалась от выпадения еще и поргфельной застежкой.

Матвей открыл чехол, бережно поставил машин¬ку на стол и, наклонившись, понюхал ее. От машин¬ки пахло ружейной смазкой, которой он смазывал ее трущиеся части. Собираясь с мыслями, Багров провел рукой по клавишам. Некоторые, чаще других употре¬бляемые — «я», «о», *и* и некоторые согласные, были чуть затерты и блестели от частого касания пальцами.

Вообще машинка сохранилась прекрасно. В ней дремали десятки ненаписанных рассказов, повестей и даже, возможно, где-то в глубине таился роман. Слож¬ности возникали только с быстро пересыхающей лен¬той, которую было еще и не достать, но Матвей выхо¬дил из положения, замачивая ее в слезах гарпий.

— Ну, что у меня сегодня? Ага… волшебные палочки для лысегорского магазина! Надоели, аж жуть! — про¬бурчал Матвей, но пробурчал с некоторым творче¬ским кокетством, поскольку задание было интересное.

Багров и Ирка вечно нуждались в деньгах — как в магических, так и в обычных — и потому искали себе подработки. Ирка, при всех своих плюсах, настолько парила над бытом, что самым искренним образом не понимала, куда утекают деньги и откуда они берутся.

«Ведь мы же экономим, Матвей! Мы живем на од¬ной гречке!» — твердила она, но при этом вместе со злосчастной гречкой почти незаметно для себя поку¬пала и шоколад, и кетчупы, и кофе, и фрукты, и кру¬ассаны, и сливки в блочных упаковках, и коричневый сахар для гурманов, и какой-нибудь мудреный зеле¬ный чай в шариках. Потом же, уже дома, в ужасе смо¬трела на чек и, морща лоб, говорила: «Матвей, нет, ну ты видел? Гречка опять па рубль подорожала! Может, на манку’ перейти, а, Матвей?»

Приготовив машинку, Матвей вставил лист, про¬крутил и, настраивая себя на работу, кареткой пере¬гнал на начало строки.

Порой Багрову приходило в голову, что мысли и идеи как птицы странствуют где-то в верхних воз¬душных течениях. Изредка они спускаются вниз и в поисках хозяина стучатся если нс во все, то в очень многие уши и глаза. Ищут, где им откроют. Если не открывают — идеи поднимаются ввысь и вновь стран¬ствуют в верхних воздушных течениях.

Если же глаза зоркие и уши чуткие, то порой вос-принимаешь даже сторонние мысли и идеи, никак тебе не полезные, а просто смежные. Так нередко Ба¬гров улавливал идеи каких-то бытовых изобретений, яркие картины маслом, мысли о написании сцена¬риев и многое иное, никак в прямом смысле ему нс полезное. Идея, видя, что не нужна, грустно взлетала и, провожаемая его взглядом, отправлялась в верхние воздушные течения.

Настроение наконец пришло, и Матвей начал бы¬стро печатать, изредка поправляя залипавшие буквы пальцем.

Идеи для производства волшебных палочек (с) М. Багров

Волшебные палочки с электрошоком. Идея состоит в том, чтобы шарахнуть противника электри-чеством до того, как он произнесет атакующее закли¬нание. Идея беспроигрышная, поскольку как раз этой атаки противник не ждет. Потом, конечно, разберет¬ся, но будет поздно.

Палочки, ворующие магию. Палочка вытягива¬ет магию из всех магических колец и волшебных па¬лочек, к которым прикасается.

Легкие элегантные палочки для молодых ведьмочек в чехле из кожи гиены. Корпус из ра-кетного материала. Современный дизайн. Экологич¬ная упаковка. Украшены стразами и другой элегант¬ной дребеденью. Короче, купите у нас палочку, и вы сохраните жизнь одной панде, которую мы в этом случае не пристрелим!

Палочки-трансформеры. Серия палочек, маски-рующихся под зонтики, пластиковые водопроводные трубы, складные стулья и т. д.

Палочка-меч. Предназначена для элементарных магов, воображающих себя стражами. Разные вари¬анты исполнения (катаны, кинжалы, горские шашки, ритуальное оружие и т. д.). Возможно производство палочек серии Сита С1отоГГ на базе обычного лома. Такие палочки станут грозным оружием даже в руках неопытного, но физически сильного мага.

Палочка для скряг. Ну тут направление мысли ясное. Три магии по цене одной. Оплата эйдосом в рассрочку. Участие в бонусной программе с ежеднев¬ным розыгрышем призов. Приведите трех друзей, и вы получите палочкой по голове бесплатно!

Отстучав на машинке последнюю строчку, Матвей перечитал текст, обнаружил пару опечаток и, зама¬зав их мазилкой, исправил. Вот теперь в самый раз! Он убрал письмо в конверт. Вызванный купидончик давно уже вертелся у окна, поправляя спадавшую ему на глаза ушанку. Получив от Матвея послание, купи¬дончик взвесил его на руке и оцепил в пачку пече¬нья.

— Печенья нет. Могу расплатиться мандаринами!

Купидон пошмыгал носом и заявил, что согласен

конвертировать мандарины по курсу три мандарина за одно печенье.

— Это наглое жульничество! — возмутился Матвей, но все же расплатился. Купидон улетел, проваливаясь в воздушные ямы. Набитые в сумку мандарины пере-вешивали.

«Что ж, одной заботой меньше!» — сказал себе Ба¬гров, прикидывая, оценит ли производитель палочек его идеи и заплатит ли хоть за одну из них.

Он оделся потеплее и отправился на улицу подтя-гиваться на сломанных качелях у Приюта Валькирий. Однако рядом с Приютом уже топтался на снегу мо¬лодой человек лет двадцати. Лицо у него было похо¬же на персик — круглое, свежее, с таким же нежным пушком на щеках.

— Простите, вы Багров? Это же вы, правда? Мне так много о вас рассказывали! — закричал молодой человек, бросаясь к Матвею.

После короткого раздумья Матвей согласился при¬знать себя Багровым и поинтересовался, с кем име¬ет честь. Молодой человек вздрогнул от такой офи¬циальности и пугливо сообщил, что его («Простите! Ужасно все же неудобно беспокоить!») зовут Бруня. Он недавний выпускник темного отделения Тибидох- са. Теперь вот распределился и живет в Москве. Ра¬ботает в обществе экспорта джиннов. Следит, чтобы кувшины с джиннами не были треснутыми, и прове¬ряет, не расплачиваегся ли покупатель исчезающим золотом. А то, бывает, принесут сто слитков, из них настоящий всего один, а остальные — его материали¬зованные тени.

— Хорошая работенка! Непыльная и платят небось хорошо! — со знанием дела сказал Матвей. — По бла¬ту устроился?

Бруня смутился.

— Видите ли, Матвей, тут какая история… Моей гете однажды приснился сон… — издали начал он.

Багров махнул рукой. С утра слушать про тетю — это перебор.

— Давай начистоту! Чего тебе надо? От меня, в смысле?

Бруня перестал краснеть и перешел к официальной части. Матвей почувствовал, что парень не промах. Та-кому палец в рот нс клади. Поскромничает-поскром- ничает, поотнекивается, а потом руку по плечо сжует.

— Перепрошить перстень! — сказал Бруня. — Я хочу7, чтобы он выбрасывал как красные искры, так и зеленые! И при этом не перегорал. А то, знаете, кон¬фликт магий!

— Зачем тебе зеленые-то искры? Ты же из темного отделения. Добро потянуло делать? — поинтересовал¬ся Матвей.

Когда-то он действительно перепрошил перстень одному юному магу. Просто так, по дружбе, в минуту хорошего настроения. Маг кому-то проболтался, даль¬ше пошло по цепочке, и теперь темные маги валили к Матвею если не толпами, то с завидной ре1улярносгыо.

— Нет, — сказал Бруня. — Какое там добро? Поми-лосердствуйте!

— Тогда зачем?

Бруня опять засмущался:

— Э-э! Понимаете, тут какая штука! Если я красной искрой наколдую что-то, например велосипед, то его вскоре или утонят, или авария… В общем, не бывает без последствий. А если зеленой, то ничего…

— Ясно. Значит, тотального добра не будет! Ты меня утешил, а то, знаешь, я как-то беспокоился… Вдруг ты захочешь спасти человечество! — насмеш¬ливо сказал Матвей.

Бруня подпрыгивал от холода и терпеливо ждал, пока Багров закончит язвить и перейдет к делу. На но¬гах у Бруни были доро1ущие туфли из тонкой кожи. По сугробам в таких не походишь. Небось прождал с час на снегу и замерз.

— На пылесосе прилетел? — спросил Матвей.

Бруня замотал головой:

— Да нет, я это… на машине. Купил вот тут недавно.

— А почему не на пылесосе? Труба прохудилась?

Бруня смутился:

— Мне на работу7 потом, а я чешуей буду пахнуть.

— Правда? Из-за чешуи? — зевнул Багров. — А я ду-маю: тебе просто лень летать.

— Как? — пугливо переспросил Бруня.

— Так! — передразнил Багров. — Ты хочешь сидеть на двух стульях и медленно жиреть мозгами. И от до¬бра получать бонусы, и от зла, и даже от меня. Искор¬ки тебе, перстенек, непыльная работа! Через десять лег ты будешь как евин. Сможешь только хрюкать и улыбаться начальству.

Бруня пожал плечами, не то чтобы не соглашаясь или негодуя, а скорее уклоняясь от обсуждения не¬уютной темы.

— Ладно, — махнул рукой Багров. — Тебе ведь не это надо… Давай сюда кольцо!

Бруня с готовностью протянул ему свой перстень. Он был литой, с оттиснутой на печатке оленьей голо¬вой. В руках у Багрова перстень ало засветился, и под ногами у Матвея серым ковром зашевелились бесчис¬ленные тела мышей, кротов, червей и прочих живых существ, когда-то составивших эчу почву.

— Сильная штука! Откуда у тебя такой? — спросил Багров.

— Это дедушкин. Мой дедушка продал свой эйдос в обмен на вечную молодость…

— А, да-да! Я что-то ‘такое слыша;]! Это твоего де-душку стражи мрака превратили в жировую ткань? Он теперь лежит в капсуле, в жидком кислороде. Говорят, десять миллиардов лет сможет так храниться! — вос-кликнул Матвей.

— Не десять, а только пять, — буркнул Бруня, от¬водя взгляд.

Матвей сосредоточился на перстне. И чего все по-мешались на этой перепрошивке? Или само слово их привлекает? На деле же перстень не станет лучше. Разве что не перегорит и не раскалится от цепочки из двух-трех искр чужого цвета, как случилось бы с обычным. О побочных же эффектах обычно никто не задумывается…

Скользнув в магию перстня, Багров развел ее по¬токи, увернулся от старого, почти испарившегося за¬щитного сглаза и нырнул во внутренние слои. Ага! Вот она, начиночка! Багров поставил предохранитель, безопасно замкнув через него потоки магии. По сути, работа была уже закончена, перстень перепрошит, но вес же Матвей на минуту задержался. Осмотрелся, прикидывая, что еще можно сделать, и слегка наслаж¬даясь своим профессионализмом.

Небрежным движением пальца скопировал с пер¬стня все встроенные черномагические заклинания, расположение коридоров Тибидохса и вообще весь архив деяний кольца, навеки оттиснувшийся на его ментальном поле. Архив оказался неожиданно боль¬шим, так как включал нс только все заклинания само¬го перстня, но и отражение всех заклинаний, произ¬несенных кем-то другим где-то рядом начиная с его изготовления в 1688 году.

Особой нужды в копировании архива Матвей не испытывал, но все же пусть будет. Никогда не зна¬ешь, когда и что пригодится. Можно было уже и вы¬ныривать, но Багров медлил. Справа от него, похожее па огромный ртутный шар, вздрагивало хранилище силы. Оно выбрасывало серебристые молнии, кото¬рые, отрываясь, сразу втягивались обратно. Вот она — начальная энергия перстня, дающая силу всем его за¬клинаниям! Мощная штука! Таким перстнем можно луну расколошматить, а хозяин небось использует его, чтобы сводить прыщи и нравиться девушкам.

Багров заинтересовался, что стало основой этой энергии. Первохаос? Искаженный эйдос? Артефакт? Заглядывать в хранилище силы ни в коем случае не следовало, но все же Багров не удержался и, шагнув к шару, осторожно приблизил к нему лицо. Сквозь про-зрачные стенки видны были метавшиеся тени. Каза¬лось, они пытаются вырваться, но не могут. На Мат¬вея дохнуло лишенным очертаний страхом — немым, жутким, сосущим страхом, от которого перехваты ва- ло дыхание и в голове не оставалось ни одной мыс¬ли. Силу перстшо давала заточенная частица Нижнего Тартара.

Матвей торопливо отпрянул, но очередная сере¬бристая молния, оторвавшаяся от шара, ударила его в грудь и, точно жабий язык, захвативший муху, затяну¬ла внутрь.

И сразу исчезло время, расступилось простран¬ство. Багров провалился в черный испепеляющий огонь, пожирающий себя в абсолютной пустоте. Здесь он не видел уже ничего, но и не видя распоз¬навал рядом миллиарды людей и сотни тысяч стра¬жей, многие из которых даже не замечали друг друга. Тут царило всеобщее безумие. Почти каждый страдал и, страдая, пытался обрести забвение в той страсти, которой чаще всего предавался при жизни. Если не ощутить радость, то хотя бы заглушить боль. Беспо¬лезно. Боль не становилась меньше. Но все равно в слепом отчаянии люди и стражи повторяли одно и то же. точно пьяный, который, едва очнувшись утром, снова начинает’ пить и получает от этого все меньше радости. Вскоре он пьет лишь для того, чтобы заглу¬шить боль стремительно разрушающегося тела. Здесь же не было и забвения, а лишь бесконечные попыт¬ки его обрести. Одна мечта здесь владела всеми. По¬терять всякие очертания личности. Раствориться. Не существовать.

Матвей слепо рванулся, пытаясь найти выход. Ужас наполнил его. Он рванулся в одну сторону7, в дру¬гую, заметавшись, как те тени, что он видел снаружи. Окончательно запаниковав, бросился куда-то вниз и вдруг на кого-то налетел.

— Как ты сюда попал, ученик волхва? Ты что, по¬гиб? — спросил чей-то голос.

— Я бессмертен, — упрямо выговорил Матвей.

— Здесь все бессмертны! Уж этого-то добра тут у каждого… А ну прочь отсюда! Пока ты жив, у тебя еще есть шанс не засгрять здесь навечно! — Моп’чая рука, а возможно, просто стальная воля, выбросила Багро¬ва прочь как котенка. И уже пронизывая стенку шара. Матвей осознал, чао это был Арей, и преисполнился к нему благодарности.

— Эй! Все хорошо? Вы живы? — Беспокойный го¬лос Брум и долетел из неведомой дали. Кажется, Ба¬грова трясли за плечи. Но он не был в этом до конца уверен, потому что связь с телом была утрачена.

Медленно, очень медленно Матвей стал выныри¬вать. Щеки жгло. Это Бруня, взвизгивая от страха, хле¬стал его по щекам.

— Уйди! — процедил Багров сквозь зубы.

Бруня отдернул ладонь. Запоздало взвизгнул в по-следний раз. Матвей поморщился:

— Перестань голосить… Долго я так лежу?

— Ми-ми-ми… Около получаса!

Багров не поверил. Ему показалось, он провел в Тартаре много меньше. Матвей с трудом сел.

— Голова болит… Почему я мокрый?

— Я вас снегом тер!

— И бил?

— Я не знал, что делать… Вы лежали и…

— Помоги подняться!

Бруня помог. Мало-помалу ощущение реальности возвращалось.

— Я стою?

— Стоите.

— Все. Теперь отпусти меня! — Багров был весь покрыт липким потом. На холодном ветру тело осты¬вало и мерзло.

Бруня пугливо отскочил от Матвея, и Багров слепо побрел куда-то. Ему попалась вкопанная шина. Он сел на нее, сразу встал, снова побрел. Несмотря ни на что, он был счастлив. Как же хорошо просто идти! Про¬сто дышать! Просто существовать! И ошибки еще ис¬править не поздно, пока ты жив. Багров нс помнил, сколько он так бродил: садился, вставал, поворачивал в разные стороны, поднимал и опускал руки. Должно быть, тем, кто смотрел на него со стороны, казалось, что Матвей пьяный.

В какой-то момент он обернулся и обнаружил за своей спиной Бруню. Матвей, совсем забывший о нем, не сразу вспомнил, кто это и чего он хочет.

— Чег о тебе надо? — спросил он.

— Мой перстень! — робко напомнил Бруня.

— Какой перстень? А, да! — Матвей опустил пер¬стень на ладонь Бруни.

Тот торопливо сжал пальцы. Видимо, вообще боял¬ся остаться без него.

— Все нормально! — сказал Багров. — Он пере-прошит. С тебя комплект зимней резины для моего автобуса. Но учти, комплект — это пять покрышек, а не четыре.

Бруня поспешно закивал. Он явно не ожидал, что перепрошивка перстня будет связана для Багрова с такими испытаниями, и теперь, чтобы загладить свою вину, готов был на что уг одно.

— Шины — это да, обязательно… Хотите я найду вам уцененного джинна? У нас один кувшин пришел треснутый. Я его подклеил. Теперь его не продашь, но это действительно хороший джинн! Очень-очень злой! Если сбросить его на какое-нибудь Митино, гам ни у кого не останется целой тарелки!

— Не надо. С этим женщины и без джинна спра¬вятся! — сказал Матвей и, махнув рукой, пошел к При¬юту Валькирий. Бруня зачем-то потащился за ним.

— Про твой перстень! — сказал Багров. — Теперь он не перегорит ни от каких искр. Но имей в виду: усреднение не проходит даром. Каждая следующая красная искра будет чуть-чуть менее красной. А зеле¬ная — чуть-чуть менее зеленой. А однажды случится так, что исчезнут и красные и зеленые искры, а оста¬нутся только серые. Все сольется.

— А магия? Магия останется? — с беспокойством спросил Бруня.

— Останется. Но она тоже будет серой. Впрочем, на бытовые вопросы ее всегда будет хватать.

Матвей поднялся в Приют Валькирий и прижался к железной печке-буржуйке, которую еще с утра забот¬ливо подкорм ил дровами. Скелет уже закончил с кар¬тошкой и, наклонившись, стоял у Иркиного гамака, ожидая, пока она проснется. Открой бывшая вальки¬рия-одиночка глаза, ее ждал бы сюрприз. Но в том-то и дело, что глаз Ирка не открывала.

— Картошку пожарил? А со стола вытер? Посуду убрал? — бормотала Ирка, ворочаясь в гамаке.

Скелет послушно повернулся и отправился выти¬рать со стола.

Матвей согрелся и опять вышел на улицу, чтобы немного пройтись. С перепрошивкой перстней он отныне решил завязать. Слишком опасно. Ощущение Тартара постепенно выветривалось, как выветривает¬ся страшный сон, но в глубине души Матвей об этом сожалел. Может, если бы помнить об этом всегда, было бы лучше. Надежнее как-то.

Часа через два он вернулся домой. С порога огля¬делся. Скелета в Приюте уже не было. Куда он делся, Матвей так и не понял. Или рассыпался в прах, или Ирка его убрала, или, может, сам ушел. Ирка, разуме¬ется, сидела со своим ноутом и убиралась на рабочем столе. Это было единственное место в доме, где она вообще убиралась.

— Как дела? — осторожно спросил у нее Матвей. Он не исключал, что сейчас его попытаются приду¬шить.

Однако беспокоился он напрасно. Ирка вскочила и обняла его:

— Отлично! Сегодня утром ты был такой милый! Такой трудолюбивый! Не будил меня, дал выспаться. Все в доме переделал, приготовил! Теперь же ты всег¬да будешь таким?

Матвей промычал что-то невнятное. Ирка, отпу¬стив его, вновь вернулась к ноуту:

— Смотри, что я нашла в Сети! Как тебе?

Радуясь, что к теме скелета больше не возвращают¬ся, Багров уткнулся в экран и стал читать:

«Американец Джои Нейман получил письмо с тек¬стом «Я добровольно отдам свой эйдос тому, кто за ним придет!» и, переписав его двенадцать раз, от¬правил двенадцати своим друзьям.

Через неделю Джон стал единственным уцелев-

мим в крушении самолета. Ему невероятно повезло: он упал на крышу завода по производству пластико¬вой посуды и сквозь крышу провалился на склад. Не¬вероятно, но администрация завода впоследствии выплатила Джону премию в 20 000 долларов за де- монтаж старой крыши, объяснив это тем, что ни¬кто не брался за эту работу из-за ее повышенной сложности/

Когда Джона выписали из больницы, он устроил дружескую попойку, после которой один из его зна¬комых подарил ему подобранного на улице полужи¬вого кота. Джон стал ухаживать за котам, но кот все равно умер. Оказалось, что он подавился ключам от сейфовой ячейки в банке, в которой хранилось 2 500 000 долларов. Джон Нейман истратил эти деньги на кошек, купив им 15 тонн лучшего коша¬чьего корма,

Узнав о его великодушном поступке из газеты, умирающий миллиардер Жак Дайан сделал. Джона Неймана наследником всего своего громадного со стояния. Вскоре после счерти Жака Дайана Джои Нейман был приглашен на телешоу, однако по доро¬ге на эфир скончался, подавившись мухой, случайно залетевшей в окно такси».

— Красотища! — восхитился Матвей. — А в порт¬феле у Неймана, конечно, нашли непрочитанное письмо с текстом «Ты нс забыл отдать свой эйдос?», которое надо было повторно разослать тем же две¬надцати людям в качестве напоминания. А Джон, по¬нятное дело, захлопотался, так как был занят лечени¬ем кота.

— Матвей, ты циник! — крикнула Ирка.

— Да-да-да, циник! Он такой! — с восторгом под-твердил кто-то рядом.

Матвей и Ирка разом обернулись. С ними разго-варивала дохлая медуза. Во всяком случае, возникало именно такое ощущение. Медуза валялась на столе и вздрагивала.

— Ты кто? — спросил Багров настороженно.

— Я Переговорщик! — сказала медуза.

Когда медуза говорила, рот прорезался у нее под самыми немыслимыми углами, то сверху’ вниз, то наи-скось. Слабое красноватое свечение, которое Ирка заметила над медузой, ясно говорило, что существо имеет самое прямое отношение к мраку.

— И как ты сюда прополз? — спросила Ирка оза-боченно. — Мы же наставили целую кучу всяких за¬щит!

— О да! — с удовольствием подтвердил Перего-ворщик. — Мясорубочпая руна, две испепеляющие, одна телепортация за ‘тысячу верст с последующим влетом в бетонную стену’, два хихикающих заклина¬ния и одно маразматическое… Увы, все это на меня не действует вследствие уникальности моего строе¬ния! У меня нет мозга, я не горю в огне и так далее. Неожиданной стала только мясорубочная руна. Мне пришлось сращиваться из фарша, с чем я, впрочем, успешно справился! А ползаю я вот так!

Медуза приподнялась и, с невообразимой быстро¬той перебирая липкими щупальцами, оказалась на полу’, затем на стене и наконец на потолке.

— Кто тебя прислал? — спросила Ирка.

— Ну, видите ли, тут все довольно сложно! — укло- пился от прямого ответа Переговорщик. — Скажем так; существует некое сообщество заинтересованных лиц, желающих получить находящийся у вас предмет. За этот предмет вам предлагают достойное возна¬граждение.

— Что за предмет? — спросила Ирка.

— «Книга тайных драконов»! — охотно объяснил Переговорщик. — Мои хозяева долго и безуспешно ее искали. По всему’ мира были рассеяны мельчайшие песчинки, которые должны были сработать при про-изнесении ряда ключевых слов. Слов довольно обыч¬ных, но тут все дело в комбинации. Долго, очень дол¬го песчинки лежали без всякого дела, а потом одна песчинка внезапно пробудилась.

— Ага! Значит, вашим хозяевам нужны драконьи глаза? — спросил Багров.

Медуза на потолке дрогнула, и Матвей понял, что сказал лишнее. Теперь Переговорщик точно знал, что пришел по адресу.

— Мне такие подробности неизвестны! Я всего лишь посредник. В той же мере ваш представитель, сколько и представитель тех, кто меня послал! — за¬спешил Переговорщик. — Моя задача — протянуть между вами мостик доверия. Подготовить встречу и произвести обмен книги на вознаграждение. Я набро¬сал целый список того, что пославшие меня могут вам предложить! Готов его огласить! От себя скажу7: щедро, исключительно щедро!

В одном из медузьих щупалец возник и стал бы¬стро раскручиваться свиток.

— Нет! — повторил Багров. — Мы ничего не отда¬ем и не меняем! Ясно тебе?

Переговорщик спорить не стал, и свиток из его щупальца сразу исчез.

— Я уважаю ваше решение! Продуманное, мудрое решение, демонстрирующее самостоятельность ха-рактера! Но книга-то хотя бы у вас? Не пострадала? Все-таки столько лет прошло. Бывает, от магической книги остаются одни тряпочки, а виной всему’ обыч¬ная мышь.

Убаюканная ровно льющейся речью, Ирка мель¬ком взглянула па полку, на которой, среди прочих книг, стояло и пухленькое «Пособие по пользованию газиком». Взгляд ее был быстрым, почти неуловимым, но уже в следующую секунду Переговорщик, оторвав¬шийся лапами от потолка, мчался к тому месту на полке, куда посмотрела Ирка.

Багров прыгнул вперед и рассек его надвое, атако¬вав палашом. Рассеченная медуза шлепнулась на пол, и ее разрубленные половинки мигом превратились в двух медуз, которые по стене быстро поползли к пол¬ке. Матвей разрубил и их. Из двух медуз получилось четыре. Прыгнут? на разные стены, они из противопо¬ложных углов комнаты поползли к книге.

— Матвей! Не руби их! Бесполезно! — крикнула Ирка.

Она схватила книгу с полки и прижала ее к гру¬ди. Теперь все четыре медузы ползли к ней, прыгая, когда наступал подходящий момент. Матвей защищал Ирку, отбрасывая бросавшихся медуз палашом. Толь¬ко теперь он бил плашмя, чтобы не разрушать медуз, а только отшвыривать их.

Там, где медузы проползали по полу и стенам, Ирка видела белеющие, точно выжженные кислотой следы.

э

Страшно представить, что будет, если одна из медуз коснется ее кожи.

Очередная отброшенная Матвеем медуза ухитри¬лась совершить двойной прыжок — со стены на по¬толок, а с потолка — на лицо Ирке. Дева Надежды взвизгнула и, пытаясь увернуться, ударилась бедром о стол. От толчка со стола что-то слетело и, мягко ска¬тившись по дивану, оказалось на полу. Ирка увидела, что это керосиновая лампа.

Упавшая лампа плеснула растекающимся огнем. Из нее выкатился Огнедых. С секунду он лежал на полу, изо всех сил стараясь не проснуться, но после недо¬вольно встряхнулся и, быстро заработав маленьки¬ми крылышками, взлетел. На него бросились сразу две медузы. Одну из них Огнедых испепелил еще на подлете короткой, почти неуловимой струйкой бе¬лого огня. Другая попыталась улизнуть, но огненный плевок догнал и ее. Огнедых бил невероятно точно и экономно: ни капли огня не пропадало даром. Едва выдохнув струйку огня, он, даже не проверяя, попал ли, мгновенно выбирал новую цель.

Ирка забилась под стол и сидела гам как мышь, закрывая голову. Комнату прорезали мгновенные вспышки. Душно и противно пахло горелыми медуза¬ми. Не прошло и десяти секунд, как все стихло. Ирка осторожно выглянула. Огнедых, складывая крылыш¬ки, неуклюже заползал в лампу. Матвей старательно затаптывал лужицу пылающего керосина, добавляя к запаху медуз еще и запах своих расплавленных по¬дошв. Последняя из уцелевших медуз протискивала свое дряблое тело в щель, спеша исчезнуть.

Обжигаясь, Ирка схватилась за ручку лампы и при¬вела ее в вертикальное положение. Вылившийся керо¬син догорал на стекле, покрывая его копотью. Огне- дых свернулся в огне, подобрал крылышки, смешно зевнул, как это делают маленькие щенки, и поочеред¬но закрыл оба глаза.

К тому времени как Ирка разобралась с лампой, Багров сидел на корточках, разглядывая свой валяв¬шийся на иолу палаш. Металл палаша в тех местах, где его коснулась слизь, стремительно ржавел и, истонча¬ясь, распадался.

— Конечно, это был не единственный мой палаш, но все-таки любимый. И даже ведь артефакт! И от какой-то жалкой слизи! — пожаловался Матвей.

— Жалкой? Может, пальчиком потрогаешь? — предложила Ирка.

— Ну зачем так сразу «пальчиком»? Существуют и другие формы общения! — уклонился Матвей. — Хо-рошая у нас все-таки зверушка! Интересно, какой у нее послужной список на предмет стражей, комисси¬онеров и суккубов?

Ирка предположила, что длинный.

— Когда у нас самолет в Новосибирск? — спросила она.

— Вечером. Но лучше выехать прямо сейчас, — сказал Матвей.

Он был озабочен, и Ирка прекрасно понимала причину. Едва ли тс, кто посла;! Переговорщика, будут его долго оплакивать. Вскоре в Приют Валькирий на¬ведаются новые гости, и лучше, если к этому моменту Ирка и Багров окажутся подальше отсюда.

Глава двенадцатая Аэропорт

Каждый человек слышал краем уха, что в веч¬ности напучит все, если сейчас немного потерпит и понудит себя, но не верит в это до конца и, как ребенок, хочет пусть мало, но сразу. Это нетерпе¬ние — основная коммерческая афера мрака. Тот же вариант, когда в Средние века неоткрытый остров покупали за серебряную монету, наудачу дав их ни-щему мореходу на покупку весел для его лодки.

Эссиорх

В аэропорт они ехали записали на ющс нервно. Ба-гров все время заметал следы. На микроавтобус он наложил морок, который менял облик машины каж-дые пятнадцать секунд. Это был то грузовик, то ма-лолитражка, то маршрутка, то японская машинка с маленьким краном в кузове, то вообще невесть что. Гаишник на перскресгке, двинувшийся было в их сторону, остановился и долго тряс головой. Потом, собравшись с духом, опять двинулся к ним, начиная решительно поднимать палочку. Но не доходя метров десяти, вдруг остановился и, протерев глаза, поспеш¬но отбежал.

— Чего это он? — спросила Ирка.

Матвей опустил стекло и выглянул наружу.

— А, ну да! Мы под мороком танка! Вот он и решил не связываться! Все, поехали, пока зеленый, хотя нас теперь и так пропустят! — сказал он.

В Домодедово они оставили автобус почти у въез¬да в аэропорт, превратив его в бетонное ограждение, чтобы его не эвакуировали, прошли регистрацию и встали в очередь на проверку.

Керосиновая лампа в руках у Ирки вызвала множе-ство вопросов. Ее просветили, позвали старшего по смене, потом еще какого-то старшего над старшим, который лампу потребовал потушить, слить из нее керосин и сдать в ба!*аж. Ирка представила себе разо-ренного Огнедыха в погасшей лампе и поняла, что с таким багажом самолет далеко не улетит.

А тут еще к Багрову стали придираться, разглядев в сто рюкзаке кое-что интересное.

— Ножик с собой нельзя! Надо было сдать в багаж. Но уже поздно. Так что бросайте сюда в контейнер! — строго сказали ему.

— Это вообще-то кинжал. Дамаск. Восемнадцатый век! А в рукояти — настоящий индийский рубин, — сказал Матвей.

Старший по смене зацокал языком:

— Какой ужас! Еще наверняка и холодное оружие! Ну ладно, кидайте в контейнер, мы, так и быть, поти-хонечку’ выбросим ваш ножик.

— Спасибо большое. Я сам потихонечку его вы-брошу, — поблагодарил Багров.

Видя, что другого выхода нет и аргументы исчер-паны, он тряхнул стариной и слегка зомбировал стар-шего по смене. В результате тот не только разрешил им оставить лампу, но и подарил фирменные пакеты аэропорта с бейсболками, шарфиками и тряпичными очками для сна в самолете.

— Надеваешь тряпичные очки — и тебе снятся тряпочные сны! — сказала Ирка Матвею.

Они шли мимо многочисленных аэропортов¬ских магазинов и кафешек. У кафешки-грибка стояла смешная пара. Полнокровная девушка в стиле «мечта вампира» нежно смотрела на пирожные, а молодой человек громко шептал ей:

— Олечка! Ты самая красивая на свете! Прямо бы схватил тебя вот так вот, задушил и съел!

Девушка кокетливо дергала круглым плечом.

— Смотри-ка! — сказал Багров Ирке. — Всего три предложения — и сразу три статьи: похищение чело-века, убийство и каннибализм. Л она еще и довольна! Как мало надо женщине для счастья!

— А вы это не цените! — отозвалась Ирка, удивлен-но глядя себе под ноги. — Смотри, что там!

На отполированных до блеска плитах пола пляса¬ло что-то белое, знакомо-непонятное. Ударялось об пол, взлетало. Снова падало на пол и опять взлетало. Изумленная Ирка присела на корточки и увидела, что это бабочка-капустница со сбитой пыльцой, с отсут-ствующей четвертью крыла, невесть откуда взявшаяся здесь. Где она появилась на свет? Каким великим чу-дом пережила осень? Но бабочка была, и ее существо-вание нс оспаривалось.

Рядом с бабочкой вертелся упитанный карапуз лет четырех, поднимавший крепкую ножку, чтобы припе-чатать насекомое к полу.

— Зачем ты давишь бабочку? — спросила Ирка.

На лице малыша появилось сомнение. Он убрал ногу и оглянулся на свою маму, красивую, энергич-ную и загорелую.

— Все он правильно делает! Это капустница! Она капусту ест! — уверенно сказала загорелая мама.

— Л капустница! А капусту!

Воодушевленный ее поддержкой, малыш сразу пе-рестал пугаться и дважды повернулся на каблуке. Не-объяснимое зимнее чудо прекрат ило свое существо-вание.

— Умница! Правильно сделал! — сказала мама, с торжеством глядя на Ирку.

На лице у карапуза появилась радость первоот- крытия: оказывается, можно кого-то раздавить, и т ебя за это похвалят! В надежде на новую похвалу он стал озираться в поисках еще чего-нибудь живого, но из живого поблизости были только Ирка с Багровым, ко¬торых раздавить было сложновато.

Ирка молча встала, повернулась и пошла. Говорить о чем-то с этой мамой было бесполезно. Ирка шла и думала, что это раньше люди совершали зло с ощуще¬нием зла. Сейчас же они совершают его с ощущением собственной правоты. Если бы этой женщине сказали, что, допустим, в том спящем старике заключено вес зло мира, она стерла бы его в порошок с величайшим удовольствием. И не пожалела бы о своем поступке даже в том случае, если бы оказалось, что никакого зла мира в том старике не было и она раздавила его по ошибке.

— И знаешь, что меня злит больше всего? Она счи¬тает, что права! Прямо трясется от своей правоты и осознания се несомненности! — сказала Ирка.

— Ну бабочка же ест капусту… В смысле, ее гусени- цы, — примирительно сказал Багров.

— У тебя есть тридцать секунд, чтобы показать мне в аэропорту Домодедово любую грядку с капустой или я тебя задушу! — вскипела Ирка.

Багров попробовал отшутиться, что капуста тут рассована у всех по карманам, но вымученная шут¬ка успеха не имела. Она больше походила на попыт¬ку отстреляться от разъяренной тигрицы котлетами. Матвей вскинул руки над головой.

— Ну все! Сдаюсь! Почему-то, когда женщины злятся друг’ на друга, достается в основном их мужчи¬нам! — сказал он, и на этот раз Ирка засмеялась.

Она уже мысленно представляла себя в Новоси¬бирске, но в последний момент их рейс по погодным условиям перенесли на полночь.

— Всегда мечтал вылететь куда-нибудь в полночь, да все метлы не было! И что нам делать еще шесть ча¬сов? — сердито спросил Багров.

— Я буду работать! — заявила Ирка.

— А я — спать! Сон — это элитная форма убийства времени! — Матвей нашел свободное кресло, устро¬ил себе подголовник из рюкзака, откинулся и закрыл глаза.

Оставив рядом с ним вещи, Ирка отправилась бродить по длинным коридорам с множеством ма¬газинчиков. Возле прилавка с сосисками на глаза ей попался купидон в красных шортиках с зашитыми из опасения взяток карманами. Кроме Ирки, куши- дона больше никто не видел. Прилипнув носом к стеклу, крылатый карапуз жадно разглядывал вра¬щавшиеся на разогретых барабанчиках сосиски. За

спиной у купидона болтался лук, а вот колчан был пуст. Видно, малютка уже завершил свои дневные стрельбы.

Вскоре Ирка увидела и результаты этих стрельб. Возле красивой девушки, продававшей с рекламного столика часы и браслеты, стоял грустный молодой человек, отдаленно похожий на Евгешу Мошкина. Одним глазом он смотрел на девушку, а другой — ис-ключительно из вежливости — скашивал на браслеты. Враслеты были какие-то особенно дурацкие, с сер-дечками. С точки зрения Ирки такой браслет можно было надеть только на заблудившуюся в лесу корову, которой не хватило колокольчика.

— Вам что-то надо? — спросила продавщица по¬сле того, как псевдо-Евгеша протоптался рядом с ее столиком минуты две.

— Браслет, — заикнулся псевдо-Евгеша.

— Он женский. Вашей девушке?

— Д-ды-да, — соврал псевдо-Евгеша.

Он унизительно стал рыться в карманах, выгребая

последние деньги, и каким-то чудом, с недоплатой двух рублей, которые ему сниходительно простили, приобрел браслет.

— Передавайте вашей девушке привет!

— Х-х-хорошо! — трагически пообещал псевдо-Ев-геша.

Он грустно повернулся и побрел, унося с собой браслет, завернутый в фольгу и обкрученный ленточ¬кой. Ирка безошибочно ощутила, что псевдо-Евгеша сейчас зайдет в туалет и выбросит браслет в мусор¬ный ящик.

— А только и надо было, что купить купидону со-

сиску, чтобы он за новыми стрелами смотался! Сэко номил бы кучу денег! — сказала вслух Ирка.

— Что? — непонимающе спросила продавщица.

— Ничего. Простите, — спохватилась Ирка и тихо отошла.

Она вернулась к Матвею, села напротив, размести ла на коленях ноут бук и тоже стала убивать время, но уже другой элитной формой его убийства — творче¬ством. Правда, ей очень мешал громадный телевизор, подвешенный над ее головой.

Не имея пульта, чтобы раз и навсегда истребить эту заразу, Ирка попыталась сделать это с помощью ма гии. Но тут нужна была техномагия, а в ней она была слаба. После третьей попытки в мониторе что-то зам кнуло. Сладковато и едко запахло паленой проводкой

— Мама! Пожар! — испуганно крикнул чей-то ре-бенок.

Ирке стало неловко. Она засуетилась, трусливо пы таясь все починить. Запах проводки исчез, а на моим торе внезапно появилось женское лицо, неравномер но покрытое бородавками.

— Здравствуете, продрыглики мои! С вами «Но следние магвости» и неповторимая Грызиапа Притп ская! На Лысой Горе, которую вы не видите, поскольку камера имеет право снимать только меня, довольно противно! Дождь и снег, снег и дождь! Мы мерзнем и пьем чай с клопами! «Чай с клопами доктор Клоп дас I проспуде прямо в лоб!» Надеюсь, вы поняли, что это скрытая реклама?

А теперь магвости! В человеческом мире бушун сбежавший из Эдема грифон. Чувствуется, что малыш немного засиделся, охраняя Дом Светлейших. На эти*

кадрах вы видите последствия цунами в Японии. Это мот бетонные блоки весом по восемь тонн… Что, не мерите? И я не верю. Летают какие-то такие камеш- | || сталкиваются между собой в воздухе. А это лес в районе Вятки! Отдельные деревья еще вполне себе узнаваемы. Вокруг этой елочки можно даже водить хороводы, если, конечно, снять се с линии электропе¬редачи. Прочие же елочки, сосенки и березки запру- шли реку Иж. Как свет, так и мрак предпринимают попытки перехватить грифона, однако похвастаться им совершенно нечем, разве что количеством ране¬ных. Грифон не подпускает к себе никого. Даже меня, манерное, не подпустит, а как это было бы элегант¬но — красивая женщина с грифоном на поводке!

Грызиана опечалилась горестно, но кратко, по- < гольку формат телегювостей продолжительной гру- «ги не предусматривал.

— Но хватит пока с грифоном, продрыглики мои! Погнали дальше! Через несколько недель произойдет иическая, не побоюсь этого слова, битва Черной Дю- мпш с валькириями. Наконец-то кто-то прикончит н их валькирий! Терпеть не могу властных женщин! Мягче надо быть, женственней! Эй! Куда смотрит ос¬ип итель!.. Как он смеет направлять прожектор мне в глаза? Отрубить голову этому хмырю!..

«Аргументы! Аргументы! — кричат, наверное, мно- ше. — Почему Черная Дюжина победит?» А потому, гухленькие мои, чаю она удачно заменила Джафа! Го¬ги >рят, заменой Джафу согласился стать сам…

Возникшая откуда-то цыганская игла стремитель¬но зашила Грызиане рот. Не смутившись, Грызиана достала маникюрные ножнички и подпорола нитки.

— Подумаешь, тайна! — ворчливо сказала она. — Ну хорошо, если ни о чем важном говорить нельзя, буду просто сплетничать! Гробыня Склспова роди¬ла пятого ребенка. И снова девочку. На этой тайной съемке счастливый отец Гуня Гломов откручивает голову акушерке. Ой! Тайная сьемка почему-то пре¬рвалась! Кажется, счастливый отец сделал оператору небольшой гломус вломус

У Тани Гроттер, которая до сих пор работает дят¬лом… ха-ха! я, конечно, хотела сказать: до сих пор ле¬чит леших от жучков-древоточцев, пока что всего два мальчика, а девочек нет вовсе!.. Гурий Пуппер, разуме¬ется, в очередной раз холост, разумеется, страдает и даже передал в пользу бедных все свое огромное со… эффектная пауза, пум-пурум-пум-пум!.. собрание ват¬ных одеял! Ну что ж! Зато бедненьким будет тепло!

Заслушавшаяся Ирка случайно оглянулась и поня¬ла, что смотрит «Магвости» не одна. Весь зал вместе с ней уставился на монитор, и у многих уже начина¬ла отвисать челюсть. Возиться с магией времени не было. Опомнившись, Ирка торопливо чикнула в воз¬духе пальцами, представляя ножницы, и перерублен¬ный кабель провис рядом с розеткой. Но даже и обе¬сточенный, телевизор умер не сразу. Лицо Грызианы сморщилось и начало медленно вытягиваться.

— Ну вот! — произнесла она с укором. — Со зрите-лями из Домодедово мы, кажется, расстаемся! Ай-ай- ай, Ира! А еще Дева Надежды! Государственную техни¬ку ломаешь! Ай-ай!

Телевизор погас. Ирка сидела багровая, пышущая жаром, как печь, и, стараясь не меняться в лице, ша¬рила вокруг глазами. Уф! Кажется, никто не понял, что речь идет о ней. Да и вообще люди уже отвлеклись и снимались каждый своим делом. Взрослые уткнулись и телефоны и планшеты, мелкие попрошайничали ‘купи! купи!» и тянули родителей к автоматам. Вот уж индюки эти лопухоиды! Есть корм — клюют. Нет кор¬ма — мгновенно забывают, что только что клевали!

Долго, очень долго тянулось ожидание. Самолеты взлетали. Люди вокруг менялись. Огнедых тихо поса-пывал, уютно свернувшись в огне.

Успокоившись, Ирка достала ноутбук и включила его. Мысли у нее были уже вечерние, мягкие, сглажен¬ные суетливым днем. Она гладила клавиши подушеч¬ками пальцев и не столько думала, сколько прислуши¬валась к себе.

Ирка не была ни художником, ни писателем, но все же в сознании у нее порой что-то вспыхивало. Мысли соединялись с образами, и Ирке чудилось, что она может потрогать мысль, провести по ней пальца¬ми, ощутить ее теплоту7 или, напротив, холод. Бывали мысли шерстяные, бывали скользкие. Встречались ос¬лепительные, как пылающий меч, но чаще скользили трусливые и поспешные, как забивающийся в щель червячок. С такими мыслями сознание отчего-то бы¬стро соглашалось и мигом задвигало их на задворки памяти, где лежат всевозможные скелеты ошибок, ко¬торые не хочется вытаскивать на свет.

Сложности у Ирки возникали только при выра¬жении мыслей словами. Ио зачем их выражать? Если мысль и так живет в тебе, зачем принуждать ее обле¬каться в пыльные подштанники слов?

Вот и сейчас, глядя на зябнущие руки спящего Матвея, которые тот заталкивал через подмышки

едва ли не в недра своего организма, Ирка ощутила в себе твердую на ощупь мысль, что мужчине доста-точно молчать, улыбаться и быть доброжелательным. В большинстве случаев это не только сходит за ум, но умом и является. Человек, который всегда прав, всегда не прав. Величайшее чудо состоит в том, что можно согреться вдали от костра и замерзнуть вблизи него.

Ей захотелось напечатать эту мысль, но слова раз¬бежались, оставив лишь сухой и бессвязный остаток, который уже не слоил того, чтобы обременять им па¬мять ноутбука.

И вообще любимый ноутбук вдруг как-то неулови¬мо, но остро разочаровал Ирку. Она испытала силь¬ное, прямо-таки мучительное желание писать от руки. Когда пишешь от руки — существуешь только в той строке, по которой скользит твоя ручка, в крупном фокусе события или мысли. Проза тогда получает¬ся как жизнь — когда видишь только один какой-то день, даже нс день, а час, минуту, секунду, целостная же картина ускользает от тебя. Л компьютер создает динамику, гонит вперед события, но утрачивает что- то важное, живое, очень нужное.

Подчиняясь новому для нее желанию писать от руки, Ирка купила блокнот и дешевую прозрачную ручку и, покусывая ее пахнущий пластиком колпачок, начала быстро писать, используя закрытый ноутбук как подставку:

*Порой мне кажется, что люди — какие-то от-дельные, никак не соприкасающиеся миры, абсолют¬но изолированные друг от друга. Один говорит — другой не слышит. Потом второй заговорит — и

первый не услышит. И лишь изредка эти миры рас-пахиваются друг другу и начинают слышать изда-лека».

Ирка остановилась, разглядывая синий колпачок ручки, на котором отпечатались ее молодые зубы.

11одрисовала пару стрелочек, подчеркнула пару слов, после чего быстро и почти без помарок написала еще абзац:

«Как нитка повторяет все изгибы за иголкой, так и ребегюк повторяет все изгибы за родителем, хочет того родитель или нет. Главное, чтобы в результа-те иголка остановилась в нужном месте, тогда и нитка никуда не денется».

Керосиновая лампа плеснула светом. Огнедых, ка¬жется, надумал просыпаться. Ирка схватила лампу и торопливо стала вертеть колесико, вспоминая реко¬мендации домового Арчибальда. До царапины кру¬тить влево или вправо? Больше огня или меньше? На¬конец Ирке удалось угадать с пламенем, и Огнедых спокойно свернулся в синеватом язычке огня.

Ирка убрала ноутбук, поставила лампу себе на ко¬лени и незаметно задремала, а за полчаса до полуно¬чи Багров разбудил ее и отвел в самолет. Они взле¬тели, набрали высоту. Вскоре стали разносить еду в пластиковых ко! ггейнерах.

Ирка, все еще сонная, по-ночному медлительная мыслями и поступками, поковыряла свою порцию и стала смотреть, как седовласый мужчина в сосед-нем ряду’ пакует пустые контейнеры. Ирка всегда за-

видовала людям с рациональным сознанием. Вот и этот — сразу видно, что опытный. Все коробки в одну сложил, да так ловко, что все поместились. А у нее. у Ирки, они занимают весь столик. Кажется, обратно за сто лет не втолкнешь.

«Вот бы у меня в голове все так ясно было, как у него с этими коробками! Раз-раз — и во всем разо-бралась!» — подумала Ирка.

Она обернулась и жалобно сказала:

— Матвей! Матвсюшка! На меня нападают эти ко-робки! Победи их!

Багров хмыкнул и стал убирать за Иркой контей-неры. И все у него прекрасно вставилось, не хуже, чем у седовласого. Вот она — великая мужская рациональ¬ность!

Плавленый сыр в фольге, пластиковые ложечки и кетчуп в упаковке Багров хладнокровнейшим образом рассовал по карманам. С соседних рядов на него дико смотрели.

— Ну и что? А зато я некромаг! — громко сказал Матвей.

Приятно говорить правду, когда знаешь, что тебе не поверят.

Ирка закрыла глаза и, гордясь Матвеем, снова усну¬ла. Она сама не знала, почему последние дни все вре¬мя вредничает и придирается к Матвею. Точно что-то внутри ее заставляло. Видимо, финальные капризы — это последнее испытание, па которое идет девуш¬ка. прежде чем полюбить мужчину по-настоящему и окончательно ему довериться. Потерпит ее капри¬зы — потерпит и капризы ребенка, которых будет куда как больше…

Глава тринадцатая От чего музы не ходят в музеи

Тот, в ком вирус начал бушевать первым, может быть очень милым в личном общении человеком. Например, Герцен. Скажи ему кто при жизни, что косвенно из-за него погибнут 100 миллионов его со¬отечественников и 400 миллионов не родятся, ис¬пуганно загородился бы зонтиком и перебежал на другую сторону улицы. Потому как действительно приятнейший был человек.

Эссиорх

Варсус выхватил тростниковую дудочку. Выдохнул маголодию. Опутанный проводами столб повалился

на машины, припаркованные у главного входа на ста¬дион. Взвыла сигнализация.

— Бежим! — крикнул Мефодий. — Но спокойно бежим! Медленно! Культурно отступаем!

Они нырнули в подземный переход у метро «Чер-кизовская». Переход был пуст. Слышно было, как гудят лампы дневного освещения.

В — Весело! — сказал Меф.

— Что тебе весело? — огрызнулся Варсус.

— Это твой третий трофей за сегодня! Первым был киоск «Союзпечати». Вторым — грузовик с при¬цепом. Теперь вот столбику немного не повезло… Скоро начнут появляться анекдоты в стиле: «Там три хулигана поджигают мою машину!» — «Это не хули¬ганы, это стражи света». — «Уф! А я уже начал волно¬ваться!»

— Там кто-то был! — крикнул Варсус. — Клянусь! Я видел, как столб шевелился! У него открылся глаз!

— Это бывает, — успокоил его Буслаев. — Столбы ре1улярно шевелятся. Дома разговаривают. Но хуже всего, если к тебе обратится лужа. Это означает, что надо срочно переходить на другие таблетки.

Варсус убрал дудочку.

— Не смешно, — сказал он. — За нами следят! Вначале желтая машина, потом киоск «Минеральные воды», потом новогодняя елка и, наконец, этот столб!..

— И как? — спросил Меф. — Тебе удалось убить столб?

— Кого убить?

— Ну ты же в него стрелял!

Варсус покачал головой:

— Нет. Маголодия попала уже в обычный столб. Я нс успел прицелиться!

Дафна потрогала ему лоб.

— Тридцать семь и три! — сказала она безошибоч¬но. — Мефодий, ты же у нас биолог! При температуре тридцать семь и чри может начаться бессвязный бред?

— Может, — подтвердил Меф. — Когда у меня в последний раз было тридцать семь и три, за мной следил автомат с газированной водой. Но очень не-продолжительно. Когда у меня стало тридцать семь и четыре, автомат вежливо извинился и ушел. У него было назначено свидание с телефонной будкой.

Варсус схватил его за плечо, но потом разжал руку:

— Ну смсйтесь-смейтесь! Говорю вам, что за нами следят!..

— За нами нс могут следить. Мы в Москве всего несколько часов! — терпеливо возразил Мефодий. — Максимум, кого мы сегодня встретили, — это комис-сионера на «Прсображенке». Да и тот никому ничего не расскажет!

Дафна вспомнила его. Кругленький, с вызывающим доверие лицом, комиссионер торчал у турникетов и, притворяясь, что кого-то ждет, внушал некоторым из входящих женщин мысль, что у них дома не выклю-чена плита. Женщина начинала нервно звонить по мобильному, но оказывалось, что телефон у нес за-блокирован или разряжен. Комиссионер словно слу-чайно замечал это и любезно предлагал позвонить по своему. И пока благодарная женщина звонила, бы-стрым шепотком просил ее произнести формулу от-речения от эйдоса. Причем некоторым даже любезно объяснял, что эйдос — это душа. И все равно женщи¬ны отрекались, потому как плита — это не шутка! По¬жар не пожар, а кастрюлька-то точно сгорит!

Заметив стражей света, комиссионер попытался улетучиться, но, настигнутый маголодией, л шикнул и растаял, оставив запах горелой резины и новенькие подошвы от ботинок. Мефодий ощутил укол ревно¬сти. Он поразился, насколько быстро Варсус выхва¬тил свою дудочку. Пожалуй, даже быстрее, чем сам Вуслаев выхватил бы спату.

Каждые полчаса знакомства Варсус открывался Ме-

фодию с новой стороны. Он то хохотал, подпрыгивал и начинал творить невообразимые глупости, напри¬мер лезть на столб и пририсовывать рекламе усы и рожки, то вспоминал, что он влюблен в Дафну и стра¬дает, и лицо у него принимало соответствующее тра¬гическое выражение.

К тому же влюбленность в Дафну — настоящая ли, или, возможно, частично замешанная на досаде, что вот, эта чудесная птица так и не села на мое пле¬чо, — абсолютно не мешала Варсусу ухаживать и за другими девушками тоже, причем способом довольно интересным.

Обычно среднестатистический мужчина стремит¬ся поразить женщину^ своей крутостью. Агу-Агум убил мамонта! А еще Агу-Агум умеет делать ремонт в пеще¬ре и любит маленьких питекантропов! Женщина де¬лает нужные выводы, и маленьких питекантропов ста¬новится чуть больше. И не важно, что следы ремонта в пещере потом быстро исчезают, а убитый мамонт, оказывается, умер своей смертью. Это создает допол¬нительные возможности для ежедневных диспутов перед костром и в конечном счете служит развитию речи.

Варсус же охотился на девушек своей беспомощ-ностью. Например, ходил с оторванной путовицей на рубашке или надевал свитер наизнанку’, так что вид¬ны были все швы и этикетка. Девяносто процентов девушек проходили мимо Варсуса, недовольно косясь на нею или вовсе его не замечая, зато у оставшихся срабатывал материнский инстинкт. Они кидались к Варсусу, начинали, шепча, показывать ему на свитер или оторванную пуговку, а в ответ Варсус смотрел на

них взглядом поэта и произносил что-нибудь эдакое, соответствующее случаю. Типа: «Сударыня! Небо пода¬рило мне вас. а оно ничего не делает случайно!» Глаза у него при этом сияли, и сам он был такой беспомощ¬ный, что многим хотелось вытирать ему нос или завя¬зывать шнурки. Смешно было наблюдать, как Варсус 1юняет в метро мобильник, который сразу рассыпает¬ся на несколько частей, и к нему бросаются одна-две девушки и помогают собирать.

— Варсус! Ты же лучший меч света! Как ты себя ведешь? — с укором спросила Дафна после того, как пастушок с торжеством показал ей телефончик оче¬редной спасительницы.

— Какой он меч-то? — взревновал Мефодий. — Лучший меч — это я. Он лучшая дудка света! Гроза всех телефонных будок и столбов, у которых откры¬ваются глазки и вырастают лапки!

Поболтавшись по городу и окоченев, они зашли в уличное кафе. Тетенька в шерстяных перчатках без пальцев раскладывала на тарелках бутерброды в пленке.

— Можно три кофе? — попросила Дафна. — Пожа¬луйста, капучино или эспрессо!

— У нас есть только кофс-растворьто, — сказала женщина, и они согласились на три <*растворимо».

Стенки кафе были из шнурованных полотнищ бре¬зента. Теплый воздухе вдувался внутрь через огромный мотор со спиралями как у фена. Варсус уселся к мото¬ру под струю теплого воздуха.

— Ты же не против? — спросил он у Мсфодия, имея в виду, что, может, тот и сам так хотел.

— Это хорошо, что ты у меня спрашиваешь! Всегда спрашивай! Сразу видно, кто тут главный! — похвалил Буслаев. Он явно задирал Варсуса, на деле собираясь проверить, чего стоит эта лучшая дудка света,

И Варсус — это Дафна видела точно — был не против подраться с Мефом. Только проявлялось это по-своему. В движениях у пастушка возникало нечто жалобное, провоцирующее на щелчок по носу. И Бус¬лаев тоже это почувствовал.

— Знаешь, я тебя даже побаиваюсь! Ты похож на положунчика! — расхохотавшись, сказал он.

— На кого, на кого? переспросил Варсус. Его взгляд из василькового постепенно делался васили- сковым.

— На положительного героя. В каждом амери¬канском фильме есть такой положунчик. Разумеется, бывший супермен и герой всех войн. Теперь отошел от дел, живет на ферме и разводит кроликов. И тут появляется банда негодяев. Положунчик нс хочет с ними связываться, считая, что он уже свое отвоевал. Три четверти фильма бандиты вытирают об него нос, отбирают игрушки, поджигают ферму, наконец убива¬ют его любимого кролика. А весь зал терпеливо ждет, пока положунчик обретет моральное право взять пу¬лемет и замочить всех к чертовой бабушке!

Дафна невольно улыбнулась, оцепив ‘точность ха-рактеристики. Действительно, Варсус и Мефодий за¬дирали друг друга почти непрерывно. По Буслаев делал это в лоб, без большой затейливости, методом «Ворота, ворота! Я баран! Иду напролом!». Варсус же пока чуть отступал и казался образцом терпения. Но в этом терпении было что-то дразнящее, заманива¬ющее, обманчиво смиренное. Точно сильный про-

тивник намеренно позволял чуток покуражиться над собой, чтобы получить моральное право врезать по-сильнее ему.

— Не дождешься! Не возьму я пулемета! — буркнул Варсус, но, видимо, был уже недалек от этого.

Дафна выудила из рюкзака одетого в комбинезон Депресняка и, пытаясь накормить, щекотала ему нос сушеными кальмарами.

— Надо где-то переночевать! — сказала она. — Поздно уже. Может, к нам, в общежитие озелените-лей?

— Нет уж, — сказал Варсус. — Никаких общежи-тий! У меня есть идея получше!

Он погрел руки о стаканчик, выпил свой «раство-римо* и таинственно позвал Мефодия и Дафну за со-бой.

Вскоре они уже были на месте.

* * *

Мефодий стащил мокрую куртку.

— Ну и где тут можно одежду повесить? — спросил

он.

— Где хочешь, там и вешайся! — разрешил Варсус. Буслаев накинул куртку на батарею и расправил се,

чтобы она сохла.

— Да нет проблем! — сказал он. У нею никогда I!С было проблем, за то потом они всегда возникали у < жружающих.

— Все же я хотела бы понять, зачем мы сюда за-брались! — сказала Дафна.

— А что, разве плохо? — удивился Варсус. — Теп-

ло. Дождь не капает. Датчики везде. Климат-контроли. А виды какие! Лучше, чем в любом отеле.

— Все равно как-то неудобно!

— Чего неудобного-то? Мы не пачкаем. Газетку по¬стелили. Культурно сидим и режем себе колбаску, — продолжал бубнить Варсус. — А если тебе категориче¬ски нс нравится Третьяковская галерея, тогда пошли в Исторический музей!

— Нет уж! Раз пришли в Третьяковку, будем сидеть в Третьяковке! — заупрямился Буслаев.

У него с двенадцати лет была жуткая аллергия на музеи, театры, выставки и любые организованные зрелища. Единственное, что могло его развлечь, — это перспектива гюудирать от охраны и подурачить каме-ры. Дафна улыбнулась.

— Ладно, мальчики! — сказала она. — Вы тут сиди-те режьте колбаску, а я скоро.

— Куда ты?

— Секрет!

Она как шарфик перекинула через плечо кота (Варсус поежился, вспомнив, чем это закончилось для него), поднесла флейту к губам, не то выдохнута, нс то вы шептал а маголодию — и исчезла.

— Красивая! Она даже в темноте красивая! — вздохнул Варсус. — Эй! Ты что, перегрелся? Не выти-рай об меня пальцы! Они же в колбасе!

— Прости, я задумался! — извинился Мефодий.

— Почему-то ты всякий раз задумываешься, когда я называю Дафну красивой! Давай я буду называть ее страшной, если тебе так легче!

— Давай. — согласился Меф. — Заметь, ты сам предложил!

Варсус сердито засопел. Он сидел в музейной по-лутьме, в синеве ночных ламп, освещавших картины, и производил совершенно ежиные звуки.

— Ладно! — проворчал он. — Замяли! В конце кон¬цов, нам вместе в Тартар лезть, а мы каждую секунду

ругаемся…

— …из-за страшной Дафны, — напомнил Меф.

Варсус еще немного посопел.

— Она не страшная, — выдавил он.

— А мораль? — спросил Меф.

— Чего «мораль»?

— Какая из этого следует мораль? Что надо всякий раз к ней бросаться, когда она несет пакет с одним яблоком? Или уступать ей в метро место, когда свобо-ден весь состав?

— Девушкам надо помогать! — с негодованием воскликнул Варсус.

Мсфодий усмехнулся:

— Да кто ж спорит? Да только знаю я таких помо- галыциков! Некрасивая девушка может в одиночку ва¬гоны разгружать, максимум ей дадут тачку побольше и заботливо попросят не надрываться. Зато к краси¬вой, которая в одиночку’ несет хомяка, будут подвали¬вать целые толпы!

Варсус с осуждением посмотрел на Буслаева.

— Дафна — мой друг детства! — строго сказал он.

— Надо же! А я в детстве дружил с плюшевым мед¬ведем! — сказал Мсфодий.

Эдемский пасгушок сдул со лба волосы.

— Не задирайся! сказал он. — Вы с Дафной со-единены навечно. Ваша связь нерасторжима. Если кто-нибудь из троих — ты, Дафна или я — хотя бы па

миг перестанет это понимать, это сразу обрушит его в Тартар, но уже не на правах разведчика, а на правах постояльца!

В ‘тихом голосе Варсуса была даже не убежден¬ность, а абсолютное знание, что все так и будет. Он говорил, а на них пристально смотрели картины. Иван Грозный на соседней стене убивал своего сына. Царь слушал, и умирающий сын слушал.

Мефодию стало жутко.

Через какое-то время по залу прошел охранник. Он едва не наступил на расстеленную газетку, кото¬рая, как и Буслаев с Варсусом, находилась под моро¬ком невидимости, и удалился.

— Свинство! Чуть колбасу нашу не раздавил! Вот из-за таких вот обо; пусов люди перестают ходить в музеи! — пожаловался Буслаев. — Кефир будешь?

— Нет, — отказался Варсус.

— Это правильно, что завязал пить на работе. В ке¬фире алкоголь.

— Опять задираешься? Я же тебе сказал: если захо¬чешь «на шесть и по хлопку» — я всегда к твоим ус¬лугам…

— Чуть позже! — сказал Мефодий. — Сейчас я ем. После еды сорок минут нельзя.

— Это правильно! — одобрил Варсус. — Хороший культурист, если хочет набрать массу, должен иметь те же жизненные идеалы, что и послушная свинка. Десять часов в сутки спать, шесть раз в сутки есть, не переутомляться, не бегать, не терять массу и вести на¬пряженную желудочную работу.

— Я не культурист! — нахмурился Меф. — Я никог¬да в жизни не качался. Отжимания, брусья, турник и беговые кроссы. А теперь мне и не надо… И вообще я бессмертен! Тысяча лет у меня как один год!

— Ну эго если не пропустишь саблей по шее, — резонно заметил Варсус.

Мефодий лег на ближайшую банкетку, закинул под голову руки и закрыл глаза. Варсус бродил по галерее, останавливаясь у картин. Изредка, становясь двухмер¬ным и плоским, он запрыгивал в картину, и тогда то рядом с вернувшимся ссыльным на картине «Не жда¬ли», то на коленях у портрета Льва Толстого возни¬кал худенький, с острыми плечами паренек в свитере просторной вязки, похожем на кольчугу. Кстати, не исключено, что это и была кольчуга, замаскированная под свитер. Эта мысль уже несколько раз приходила Мефодию в голову.

Наконец Варсусу надоело бродить по картинам. Он выпрыгнул из очередной и, оставляя на полу мо¬крые следы, отправился к Мефу. С его свитера стекала вода.

— Чуть в море не утонул! — пожаловался он, до-жевывая яблоко, похищенное с одного из натюрмор¬тов. — Айвазовский опасен! На его картинах выжива¬ют только водолазы.

— Вакидзаси! — перебил его Мсф.

Эту игру они начали еще вчера в Эдеме. Суть ее была проста: по очереди называть мечи, пытаясь вы¬искать такой, который другому окажется неизвестен.

— Поясной японский! — сразу откликнулся Вар¬сус. — Носится в паре с катаной. Длину клинка назы¬вать?

— Да ну ее. Твой ход!

— Анелас, — сказал Варсус.

— Европейский, четырнадцатый век. Клинок сужа¬ется к острию… Русский меч!

— Как скандинавский, только более легкий и длин¬ный… Дзюттэ!

— Или дзитте. Тоже японская игрушка.

— Да, — согласился Варсус. — У меня был такой перед рапирой. Удобное оружие противника ловить. Ловишь, отводишь — и сразу штопорную маголо- ДИЮ.

Мефодий поморщился:

— Не люблю сложное оружие. У всякой сложной железки всегда один неожиданный плюс и целая куча вполне ожидаемых минусов. Арей говорил, что если уж давать кому-то по голове, то чем-то предельно простым. У простоты намного больше граней, чем у сложности.

Варсус доел яблоко и, подув на огрызок, вернул его в соседний зал на натюморт, спрятав под изображен¬ную на картине дичь.

— Опять! — сказал он.

— Что «опять»?

— Ты постоянно говоришь «Арей». Раз в десять ми¬нут. Даже чаще!

— Серьезно? — озадачился Меф.

— Да. У тебя из десяти цитат восемь из Арея и только две из прочих классиков. Ты просто как зом¬бированный!

Буслаев сердито вскочил. Он чувствовал, что Вар¬сус прав, и это было обидно вдвойне. Неужели он так зависим от Арея, что это бросается в глаза?

— Пошли! — потребовал он.

— Куда?

ОШИБКА ГРИФОНА

— Все равно куда. На крышу или во двор. Топай давай!

— Созрел для драки? Неужто? А как же твое пище- иарение? — насмешливо спросил Варсус.

— Идем, пока Дафна не вернулась!

— Погоди, только газетку уберу! Надо оставить все культурно! — По тому, как нарочито медленно Варсус сворачивал газету, Мефодий угадывал, что ему хочет¬ся драться ничуть не меньше. Только он это скрывает.

Они телепортировали во двор Третьяковки и при-дирчиво оглядели его. Что ж, места хватит.

— Начинаем? — предложил Мефодий.

— Минуту! Надо подстраховаться, а то еще увле¬чемся! Морок может соскочить.

Материализовав крылья, Варсус неторопливо об¬летел двор, аккуратно залепляя кружочками колбасы все выходящие сюда камеры. Мефодий следил за ним снизу. Варсус напоминал студента-второкурсника ху-дожественного или архитектурного вуза, у которого после мучительной чесотки в лопатках вдруг проре¬зались крылья. Худенький, пшеничные волосы давно свалились бы на глаза, если бы их не удерживал об¬руч. Закончив украшать камеры колбасой, Варсус вы¬бросил газетку в урну и тщательно вытер руки влаж¬ной салфеткой.

— Вот я и готов! — сообщил он, и в его вытянутой руке вспыхнула рапира.

Отпрыгнув, Мефодий извлек спату и, не теряя ни секунды, атаковал. Он не любил давать противнику’ время изучать себя и свое оружие. Зачем? Арей — опять Арей! — утверждал, что противник в бою не должен иметь времени думать. Он должен видеть твой

сверкающий клинок, жалящий его со всех сторон, и больше, по сути, ничего. В этой ситуации он не смо¬жет ничего планировать, вспоминать удачные связки, комбинации. Одна мысль должна биться в его созна¬нии — бежать, спастись любой ценой.

Меф был уверен в своей атаке. Колющий, рубящий (разумеется, в меру осторожно, чтобы нс нанести Варсусу раны) — и сразу же на возврате меча удар навершием в челюсть. И хватит со светлого. От колю¬щего Варсус ушел, красиво отклонив корпус. На ру¬бящий Мсфодию не хватило половины шага, потому что Варсус искусно сместился в неудобную для Бусла¬ева сторону. Удар же навершием вообще не состоялся, потому что яростная сила толкнула Мефодия в грудь. Выбила дыхание и впечатала спиной в постамент бю¬ста Третьякова.

Мефодий вскочил, размахивая спатой. Варсус уже отнял от губ тростниковую дудочку и придирчиво ее разглядывал.

— Сфальшивил немного. Ниточка вот прилипла! — пожаловался он, снимая ее двумя пальцами.

Буслаев прыгнул на него со спатой, но опять вы¬тер спиной памятник, так толком и не заменив, когда Варсус успел поднести дудочку к губам. И опять вско¬чил, и опять бросился. И снова оказался на земле. Раз за разом он упрямо атаковал, но только себе же делал хуже, потому ч то никак не мог прорваться к Варсусу. Тот защищался рапирой очень стабильно, а маголо- дии, которые выдыхала его тростниковая дудочка, всякий раз отбрасывали Мефодия назад.

— На шесть и по хлопку!.. Ах, какая неудача! Тут было шесть с половиной! А туг вообще семь… — ком¬ментировал Варсус, тщательно обтирая свою дудочку

0 рукав.

Дождавшись, пока Варсус отвлечется. Буслаев пере-катился и прыгнул на него с четырех шагов. И снова непонятно откуда взявшаяся маголодия отбросила его как котенка. Варсус оторвал дудочку от 1уб.

— На четыре шага! — сказал он. — А знаешь, я ведь и на два могу! И на полтора мо1у. А вот на шаг пока нс могу. Но работаю над этим. Еще лег шестьсот тре¬нировок — и смогу и на шаг.

Буслаев с усилием поднялся, опираясь на руки. Его шатало. Все тело ныло. Казалось, им только что по¬играла в футбол команда из восьми страусов.

— Ну что, хватит с тебя? — участливо спросил Варсус. — А то все-таки непросто с тобой. Надо же не просто маголодию выдыхать, а еще ее и смягчать. Боюсь, забудусь и шарахну тебя чем-нибудь серьез¬ным.

Буслаев не сразу понял значение его слов, а когда понял, его обожгло обидой. Получается, все это время Варсус еще и жалел его, смягчая действие маголодий! Д ведь мог еще взлететь и обстреливать Мефодия с воздуха, вообще не рискуя попасть под клинок!

1 — Сдаешься? — спросил Варсус.

Вместо ответа Буслаев вскинул спату и прыгнул на него. Ничего не слышал и не видел. Он был как бойцовый пес, нацеленный на победу. Лишь бы дотя- путься до противника клыками! Сколько раз его сби¬ли перед этим с ног, значения не имело. Наконец ему удалось уклониться от атакующей маголодии и, про¬рвавшись к Варсусу, навязать ему такой плотный бой, что у того уже не было времени поднести к 1убам ду¬дочку. Но оказалось, что Варсус готов и к такому рас¬кладу. Перед Мефом был блестящий фехтовальщик. Его рапира, сверкая, отражала удары и успевала нано¬сить ответные уколы. Золотая нить рапиры жила от¬дельно от оружия. Отрывалась от клинка и точно змея оплетала спату Мефодия.

Рассердившись на Варсуса за то, что тот неспор¬тивно придерживал его спату, Буслаев атаковал па¬стушка магией четырех клинков — когда противник видел сразу четыре руки и не знал, какой из устрем¬ляющихся к нему мечей настоящий.

Варсус ответил оживлением статуи Третьякова, которая сзади похлопала Мефа по плечу, а когда он обернулся, треснула его по уху каменной ладонью. Обидевшись за свое ухо, Мефодий наслал на Варсу¬са икоту, и та подбрасывала пастушка на три метра над землей, всякий раз опуская его на копчик. Вар¬сус, не оставшись в долгу, атаковал Буслаева сенти¬ментальной магией, отчего тот разрыдался, вспом¬нив, как волк съел семерых козлят. Рыдая, Мефодий сумел наслать на Варсуса любовную порчу из ас¬сортимента Улиты, и Варсус, вирусно влюбившись в нежить, едва не убежал на Москву-реку отыскивать русалок.

Однако перед этим он попытался поразить Мефа куриным сглазом. Определив этот сглаз по спираль¬ному желтому свечению, Буслаев блокировал его, но, не имея опыта в элементарной магии, вместо того чтобы блокировать, только усилил. В результате две магии наложились, Мефодий вообразил себя швей¬ной машинкой и, вместо того чтобы клевать асфальт носом, что предусматривалось куриным сглазом, стал

долбить его лбом. Над ним склонился влюбленный в русалок Варсус, приставил к его груди рапиру и, икая, спросил, сдается ли он.

Вместо ответа Меф двинул его кулаком в челюсть и горестно зарыдал, потому что ему пришло в голову, что свалившийся на него без сознания пастушок по¬хож на козленка, которого съел волк. Правда, рыдал он недолго, потому что бесчувственного Варсуса под¬бросило икотой и он врезался лбом прямо в подбо¬родок Буслаеву.

Очнулись Мефодий и Варсус в одно время. Над ними навис каменный Третьяков, примерившийся для очередной оплеухи. Варсус успел поднести дудочку к губам и вернул статую на постамент.

— Мир? — шатаясь, спросил пастушок.

— Мир, — согласился Буслаев, опускаясь на четве-реньки, потому что на двух ногах ему не стоялось. — Но вообще-то использовать элементарную магию не¬честно!

— А темную магию чесгно? — ответил Варсус. — Ты, между прочим, златокрылый!

— А ты?

Варсус сунул рапиру в кольцо.

— Шутить изволите, Мефодий Игоревич? У меня крылья бронзовые. Я и так уже собрал в Эдеме все вы-говоры! Кишкомотство было, злостное головотяпство было. Даже хроническое неуважение к хроническим выговорахМ… Начальству потребуется очень напрячься, чтобы придумать новую формулировку! — не без гор-дости сообщил он.

Пастушок был разгорячен и радостен. Вскинул го¬лову и повернулся лицом к луне. Мефодию, который

смотрел на него сбоку, казалось, будто Варсус дышит луной.

— Первые секунды после боя! Как я их люблю! Мне бы хотелось сразиться с Ареем! Вдруг лучший я, а не он? — негромко воскликнул Варсус, обращаясь клуне.

— Чего? С кем сразиться? — спросил Буслаев. Ему показалось: он ослышался.

Светлый страж вздрогнул. Оглянулся. Мефодий по¬нял, что Варсус вообще забыл о его присутствии.

— Ничего. Рапиру, говорю, надо проверить. Она у меня слабенькая на зазубрины. Болеет потом всег¬да, — буркнул пастушок и стал разглядывать фонар¬ные столбы.

— Ну как? Не следят? Глазки не открываются? — участливо спросил Мефодий.

Варсус махнул рукой и отвернулся.

Переночевали они в Третьяковке, а утром, ближе к открытию, покинули ее и стали прыгать у ворог на морозе. Варсус где-то раздобыл лыжную шапку с рыхлым рыжим помпоном и двумя красными декора¬тивными заплатами на ушах и надвинул ее на самые брови.

— Это неудачливая шапка! Парней, которые ее но¬сили, всегда бросали девушки, — сказал он.

Мефодий усмехнулся. Достать себе именно такую шапку было вполне в стиле Варсуса. Пастушок, как уже заметил Мсф, был не лишен особого, очень топ¬кой формы мужского кокетства того стиля, который обычно выбирают музыканты и художники, ищущие себе заботливых муз. Женское кокетство более оче¬видно, мужское же ловко маскируется.

Как почти у всякого стража света, регулярно быва-

ющего в человеческом мире, у Варсуса имелся свой мобильный телефон. Разумеется, он мог позволить с ебе любую модель — мало ли па свете неудачливых смартфонов, но зачем-то раздобыл древний аппарат без камеры, с черно-белым экраном, со стертыми кнопками, цифры и буквы на которых давно не чита¬лись. При этом корпус телефона был треснут и дер¬жался на железных скрепках, которые Варсус лично, раскалив на газовой конфорке, вплавил в пластик.

Варсус любил доставать свой телефон и небрежно бросать на стол. Или просто вертеть его в руках, когда рядом был кто-то еще. И — как замечал Меф — этот трюк всегда срабатывал. Девушки, да и юноши тоже, моментально начинали разглядывать аппарат Варсу¬са. Просили потрогать его, подержать, посмотреть. И люди с дорогущими айфонами, стоявшие рядом, почти завидовали, потому что их техникой никто особенно не интересовался. Надоела она уже всем давно и надолго.

Мефодий купил мороженое и пытался его раз¬грызть. Эскимо так замерзло, что, когда им случали по ограде, ограда оплывалась металлическим звуком, к — Как ты можешь есть мороженое в такую пого¬ду? — с ужасом спросил Варсус.

— Голодный потому что. Я ничего не ел с того дня, как меня убили!

Варсус задумчиво посмотрел на Мефа, вспоминая, ел ли тот ночью колбасу.

— Кажется, у тебя появилось новое летосчисле¬ние! — сказал он.

Дафна появилась внезапно. Прилетела и, стянув морок невидимости, возникла прямо перед писатель-

ским домом, где на железных балкончиках, набросив на плечи шубы своих жен, одиноко курили поэты с сизыми от холода коленками. Увидев крылатую де¬вушку с котом, поэты ошеломленно застыли и гусь¬ком побежали дописывать циклы стихов для «Нового мира». Один из них пошел еще дальше и сделал то, чего не удавалось ему пятнадцать лет: придумал риф¬му к слову «полтергейст».

Подбежав к Мефодию и Варсусу, Дафна радостно воскликнула:

— Ну и где я была? Кто угадает?

— У Эссиорха, — безошибочно сказал Мефодий, едва взглянув на нее.

— Откуда ты знаешь? Подзеркал и вал?

— Нет. Твое лицо сохраняет выражение последне¬го человека, с которым ты общалась.

Дафна покаянно кивнула:

— Ага! Есть такое дело… И что, лицо у меня такое же грустно-одухотворенное, как у Эссиорха?

— Нет. Такое же разбешаканное, как у Улиты. Со¬четает радость материнства и профилактическое не¬довольство мужем… Кстати, ребенок у них забавный! За что я люблю младенцев: их мизинцами легко ковы¬рять в ушах! — сказал Мефодий.

Варсус и Дафна разом посмотрели на Буслаева. Дафна вздохнула, а Варсус легонько и очень вежливо почесал ногтем указательного пальца свой лоб.

— Пошли, златокрылый! — терпеливо сказала Даф¬на. — Дай мне ручку, я поковыряю твоим пальчиком в ушке! И ты иди, шапочка!

«Шапочка» Варсус послушно поплелся за ними. Они дошли до реки и остановились у мостика. хМо-

сква-река еще не замерзла. В черной воде плавали утки. Между ними затесалась одинокая чайка, которая гоже, вероятнее всего, считала себя уткой.

Дафна бросила через реку’ задумчивый взгляд на окна венской кондитерской.

— Хотите я накормлю вас булками? — предложила она.

— Ага! Девушка проголодалась! — сказал Варсус.

— Почему я?

— Известный метод узнавать желания девушек. Исли девушка спрашивает: «Хочешь винограда?», «Хо¬чешь мороженого?» — значит, она сама этого хочет… Ну пошли!

Однако перекусить они так и не успели.

По набережной с включенными фарами двигалась колонна из десяти байкеров. Эссиорх ехал третьим после двух бородачей. У него на груди в кенгуру висел Л юль. За Эссиорхом, частично перекрывая «стопы» мотоцикла, громоздилась Улита. Эссиорх ухитрялся не только управлять мотоциклом, но и читать Люлю лекцию.

— «Восход!» — говорил он сыну, и сам же отвечал за него писклявым голосом: «Пап, «Завод имени Дяг- терева!» Умница, сынок! «Урал»! — «Ирбитский мото¬циклетный завод!» В самую точку! «Иж!» — «Ижевский мотоциклетный». Браво, весь в отца!.. «Ява» — «Явский мотоцикле…» А вот и нет! «Ява» — это «Ява-моторс», Чехия!.. А вот «Минск» — это да! «Минский мотоци¬клетно-велосипедный завод»!

Улита хохотала, слушая их разговор.

— Милый, у тебя жар. Откинь голову, дай я тебе ло¬бик через шлем пощупаю! — говорила она.

Последним в колонне байкеров на новом свер-кающем «Харлее», стоимостью в маленькую плане¬ту, ехал мужчина лет тридцати. Лицо у него было невкусное, тоскливое. И это удивляло, потому что у него был самый лучший мотоцикл, самая лучшая защита и шлем с закрепленной камерой. Но это ни-чего не меняло: ведь мужчина только притворялся, что увлечен, и уже начинал тосковать, чувствуя, что мотоцикл для него — игрушка месяца на три, нс больше. До этого, возможно, был серфинг, до сер финга — горные лыжи. И, понимая это, несчастный с завистью смотрел на толстяка на раздолбанном «Восходе», который себя уже нашел и ничего не ищет дальше.

Заметив Дафну, Мефодия и Варсуса, Эссиорх по-вернул к ним. Вся колонна мотоциклистов остано-вилась. Эссиорх слез с мотоцикла и оглядел его лю-бовно-придирчивым взглядом человека, знающего туг каждую гайку. Потрогал бензонасос, поставил мото¬цикл на подножку и вручил Улите насос Сам он ис¬пользовать его не мог из-за болтавшегося у него на груди Люля.

— Переднее колесо травит! Дорогая, сделай качков десять! — попросил хранитель.

— Неохота мне сегодня с качками драться! — ото-звалась Улита, обводя задиристым взглядом окружив¬ших их байкеров.

Эссиорх подошел к тому бородачу’, что ехал пер-вым, и что-то негромко сказал, видимо договаривался догнать их позднее. Бородач кивнул, завел мотоцикл и уехал. Остальные потянулись за ним. Осгался лишь тот, что был на «Харлее». Других байкеров он знал хуже, чем Эссиорха, и потому решил приклеиться к нему.

— Знакомься! Это наш Ююю, — представила его Улита.

— Кто-кто? — не поняла Дафна.

— Юрист Юрий Юльевич Юшкин. Родите;Iи ото-рвались по полной, скажи? И профессию небось по этому же принципу ему присоветовали. Я предлагала ему поменя ть фамилию на «Чукоткин», даже девушку ему нашла хорошую, но Ююю, конечно, ни в какую. Нос у нее какой-то не такой!

— Чукоткина глупая, — сказал Ююю.

— Ну так зато ты умный! В детях все сравняется. Л умную жену тебе нельзя. Ты с ней судиться ста¬нешь! — сказала Улита.

Ююю напряженно улыбнулся. Заметно было, что Улита нравится ему значительно меньше Эссиорха.

—* Чего ты его задираешь? — шепнул Улите Эсси- орх.

— А потому что! — в сторону, но довольно гром¬ко сказала Улита. — В гостях сидит до ночи, а когда ребенок орет — морщится. А ребенок, между прочим, у себя дома! Сидит по месту своей прописки и орет!.. И вообще: не нравится чужой ребенок — не торчи в гостях!

Ююю сделал вид, что не расслышал.

— Опять глухота? — докапывалась Улита. — Воспа-ление среднего уха? Страшный сон юриста? «Чайиик- пром» судится с «Кофсйник-груп», а тебя на дележку нс позвали?

Ююю оскалился доброжелательной улыбкой.

— Ага! — сказала бывшая ведьма, скользнув беглым

взглядом по его лбу. — Спорим, я угадаю, о чем ты только что подумал? Ты не понимаешь, что Эссиорх нашел в этой толстухе. Но вслух ты этого, разумеется, не скажешь. А ты, кстати, знаешь, что всякая гадость, сказанная про себя, портит цвет лица? Лучше уж вы¬плюнь ее наружу. Чего ей внугри-то гнить?

Ююю пугливо отодвинулся к «Харлею» и принялся его торопливо заводить.

— Сигнализацию забыл! — весело крикнула ему Улита.

Ююю, встрепенувшись, стал снимать секретки.

— Думаешь, защитился? Лучшее средство от таких вот умных — шесть мощных мужиков с грузовиком! — сказала Улита. — Подходят, нежно берут мотоцикл на ручки, грузят на «Газель» и увозят его далеко-далеко лечиться от сигнализации. И я пророчески вижу, что с твоим «Харлеем» это произойдет где-нибудь после¬завтра.

Ююю завел мотоцикл и уехал.

— Я тебе позвоню! — крикнул он Эссиорху.

Тот махнул ему рукой.

— Напрасно ты! — сказал он Улите. — Ююю хоро¬ший и несчастный. Ему противна его работа, но он не решается ее бросить. И он, между прочим, художник Ему очень удаются лица. Такие, знаешь, на грани люб¬ви и ненависти. Вроде бы шарж, но страдающий та¬кой, ищущий. Точно его душа бьется изнутри в клетке, пытаясь сломать прутья.

— Ха! Художник! Я тоже хочу быть несчастной с полными карманами денег! — фыркнула Улита.

Эссиорх протянул руку и вытянул у нее из нагруд¬ного кармана заклеенную пачку крупных купюр.

— Ну ладно! Подколол, противный! Не думала, что она так заметно торчит! — миролюбиво пробурчала бывшая ведьма и переложила пачку в сумочку.

Дафна, давно ожидавшая своей очереди, за рукав потянула Эссиорха в сторону. Мефодий услышал, как она негромко спросила:

— Нашел?

— Это было непросто. Особенно за то врехмя, что гы отвела… — отозвался Эссиорх. Байкеры не слиш¬ком умеют шептать. Точнее, они шепчут с учетом гро¬хочущих моторов.

— Те самые?

— Да. Работают тройкой.

— А пропуск в…

— …свободный… Но все равно риск велик!

— Покажешь?

— Конечно. Улита, держи Люля! А вы трое цепляй¬тесь за меня!

Мефодий шагнул к Эссиорху и загреб рукой гру¬бую кожу его куртки. То же самое проделали Дафна и Варсус. Влажная куртка хранителя потеплела и смяг¬чилась, точно оживая. В следующую секунду дома во¬круг и чугунная ограда набережной спили размывать¬ся, и сквозь них проступил круглый павильон метро ♦Новокузнецкая».

Дождавшись, пока изображение полностью затвер¬деет, Эссиорх сделал осторожный шаг.

— Вот! — сказал он. — Это я называю аккуратной телепортацией! Этим методом можно телепортиро¬ваться даже в толпу. Ты успеваешь безопасно сме¬ститься, когда видишь, что тебя угораздило вступить в контур какого-нибудь предмета или человека.

— А почему я раньше не…

— Это способ только для хранителей. Или для групп светлых стражей, если в их составе есть хотя бы один златокрылый… — объяснил Эссиорх.

Мефодий коснулся своих висевших на шнурке крыльев.

— То есть ты воспользовался тем… — начал он с укором.

Хранитель не спорил.

— Давно мечтал испробовать, да все как-то злато-крылых не подворачивалось! — признался он.

Вытекавшие из метро люди отнеслись к их появ¬лению с досадой. Их огибали, отталкивали или про¬кручивали па месте. Закон толпы гласит: как только ты перестал двигаться, ты стал препятствием. Двигай¬ся или умри! А то, что ты возник из ниоткуда, толпу волнует мало, поскольку единственная идея, присущая толпе как целому, — это идея непрерывного движе¬ния или, на худой конец, «толплсиия».

Единственным, кого они слегка озадачили, оказал¬ся молодой африканский студент, раздающий листов¬ки на бесплат ное посещение солярия. Студент вручил Варсусу листовку и, улыбнувшись очень белыми зуба¬ми, спросил, который сейчас час.

— Одиннадцать семьдесят пять! — не задумываясь ответ ил Варсус.

Глаза у студента недоуменно округлились.

— Одиннадцать семьдесят пять — это двенадцать пятнадцать! — объяснила Дафна.

Она уже привыкла к фокусам Варсуса, и ей даже нравилось высчитыват ь, сколько, например, будет «без ста двадцати ноль». Оказывается, десять часов вечера!

Оставив озадаченного студента и дальше реклами-ровать солярии, Эссиорх повел своих спутников за павильон «Новокузнецкой», где толпа уже рассосалась и стояли лишь отдельные кучки общающихся людей.

Здесь хранитель поднес ко рту палец и, кивнув куда-то вперед, спрятался за киоск.

— Там! Только тихо! — прошептал он.

Скользнув за ним следом, Мефодий осторожно вы-сунул голову.

| — Ну! Давай-ка на наблюдательность! — предло¬

жил Эссиорх. — Только к истинному зрению не при¬бегай!

Глава четырнадцатая Артисты больших и малых театров

Мне сказала Тетя Соня,

Что слыхала Тетя Алла,

Что во вторник Тетю Цилю Тетя Ханна уверяла, Что как будто Дядя Нухим Сам слыхал,

Как на прощанье Энык-Бепык, уезжая, Всем промолвил:

— До свиданья!

Овсей Дриз

У трамвайных путей, идущих вдоль радиоцентра, была глубокая грязная лужа. Ночью она замерзала, днем таяла и глотала окурки и мелкие монетки, выскакиваю¬щие из карманов перепрыгивающих ее прохожих.

Перед лужей на корточках сидел бомж в трусах и хозяйственным мылом стирал свои брюки, то и дело

их решительно встряхивая. Капли и мыльная пена ле¬тели на людей на трамвайной остановке. Люди шара¬хались в разные стороны, отодвигались, ругались.

Метрах в десяти от бомжа на газоне разместился уличный музыкант и, отстукивая ритм ладонью по гитаре без струн, орал самым кошмарным в мире го¬лосом. За каждым, кто проходил мимо, музыкант на¬зойливо бежал со шляпой. Причем особенную назой¬ливость проявлял по отношению к тем, кому он, по всем признакам, не нравился.

Чуть ближе к радиоцентру, там, где непрерывно тек людской ручеек, стояла скромная и милая девушка в очочках и, держа в руках папку, предлагала прохо¬жим под чем-то расписаться. Расписывались много и охотно. Даже очередь порой выстраивалась.

4г — Место неудачное человек для стирки выбрал! — сказал Мефодий, вновь переключая внимание на бом¬жа в трусах.

— Напротив, очень удачное! Никак его не обой-дешь! — сказал Варсус, соображавший быстрее Буслаева.

— Почему?

— Потому что это комиссионер под личиной!.. И тот с гитарой — комиссионер. А девушка в очоч¬ках, кажется, суккуб. Комиссионеры не мо1ут в таких хорошеньких превращаться…

— Ага, — подтвердил Эссиорх. — Суккуб. Собира¬ет подписи, чтобы бомжа и музыканта отсюда убрали и посадили суток так на пятнадцать. А на самом деле там крысиным молоком между строк отречение от эйдоса.

— Это же будет не засчитано! Бумажка фальши¬

вая! — заметила Дафна.

— В том-то и дело, что нет, — вздохнул Эсси- орх. — Люди, которые подписывают, все без исклю¬чения очень искренно ненавидят. Прямо горят граж¬данской сознательностью. Истребить этих уродов, стереть с лица Земли! Вот подпись силу и обретает… Сама взгляни, как все гладко идет!

Дафна увидела, как, принимая у бодрого пожило¬го мужчины ручку, суккуб будто случайно коснулся его. В следующий миг ладонь суккуба на доли секун¬ды скользнула человеку в грудь, пройдя сквозь кожу и ребра. Ощутив что-то неопределенное, но страшное, мужчина тихо охнул. Поочередно схватился за серд-це, за желудок, за печень. Сердце тикало. Желудок ва¬рил. Печень рапортовала о полном своем довольстве. Но тоска нс исчезала. Тогда мужчина с острым подо¬зрением уставился на девушку, но та мило улыбалась, одновременно за локоток разворачивая его к метро. Нс понимая, что с ним, пенсионер, часто оглядываясь, потащился к павильону «Новокузнецкой».

А суккуб, улыбаясь, уже спешил к шагавшему по дорожке молодому человеку, протягивая ему папку с ручкой. Молодой человек ответил су к кубу столь же любезной улыбкой, охотно взял у него ручку и на-рисовал на договоре смайлик. Потом полюбовался смайликом и пририсовал к нему еще ушки и реснич-ки. И снова улыбнулся суккубу, еще милее, чем в про¬шлый раз. Нс оставаясь в долгу, суккуб приготовился ответить ему столь же волшебной улыбкой, но внезап¬но дернулся всем телом, и рот его пополз вбок и вниз.

Несмотря на дурацкую шапочку, он узнал в моло-дом человеке Варсуса — одного из лучших бойцов света, известного также как «пастушок». В ужасе под-прыгнув, суккуб попытался улетучиться, но жабой об¬рушился на асфальт. Опять подпрыгнул — и опять обрушился… Варсус укоризненно поцокал языком и показал суккубу договор, внизу которого, чуть ниже смайлика, была изображена небольшая руна.

— Больше не скачи! Сам знаешь: пока эта руна здесь, ты не отдалишься от меня больше чем на два шага! — сказал он.

Тем временем Эссиорх и Мефодий подтащили к ним комиссионеров. Комиссионер Эссиорха был не-сколько помят, поскольку хранитель приложил-таки сто кулаком, а комиссионер Буслаева попискивал и ругался, размахивая мокрыми брюками.

— За ушко! За ушко меня возьми! Так ты меня за-душишь! — хрипел он.

Мефодий не поддавался, зная, что уши у комиссио-неров легко отрываются. Тот же фоку с, что у ящерицы с хвостом. Останешься с ухом в руке и потом развле¬кай себя тем, что лепи из него оживающих гадиков.

— Люди! Спасите! Есть у вас хоть капля человечно-сти? — голосил суккуб, работая на публику’.

Тело у него изгибалось очень художественно, с глу-боким драматизмом. Мефодий, как ни привычен был к театральным проделкам сук кубов, и то едва не ки-нулся вырывать девушку из рук Варсуса, но случайно заметил, что локоть у бедняжки в порыве актерства выгнулся в противоположном направлении. В следу-ющую секунду Варсус аккуратно вставил в разинутый рот красавицы снятую с головы шапочку:

— И не вздумай выплевывать! Я обижусь! Ты по-нял?

Суккуб закивал с шапочкой во рту.

— Это правильно! — одобрил Варсус. — Еще бы один писк — и из страдающего ты сделался бы по-страдавшим!

Комиссионеры, в отличие от суккуба, голосить не пытались, а, шушукаясь, поглядывали на Мефа и на зо-лотые крылья у него на шее.

— Здравствуйте, Мефодий Игоревич! — залебезил «бомж». — С повышеньицем вас!.. А мы-то вас еще вот такусенького помним! Сидит себе на Большой Дми-тровке, эйдосы принимает, договорчики продлевает! Малюсенький такой, прямо кнопочка, под штанишки телефонный справочник подложен! А такой весь ре- шительный-решительный! Прямо ни-ни! Я тогда уже знал, что вы далеко пойдете! Вот ему вот, Гнусию, го-ворю: «А наш-то Мефочка далеко, далеко пойдет!»

«Певец» закивал, соглашаясь с ним:

— А Арей-то, Арей! Как без него плохо! И без Ули-точки! И без Наточки с Чемоданчиком! Какое время- то было золотое! Золотое время! Хоть и били вы нас — но как били! Своей ручкой! — добавил «певец» и, расчувствовавшись, захныкал. Искренно так зары¬дал, со слезами.

Мефодий тоже было расчувствовался, но случайно заметил, как, стекая по одежде, пластилиновая слеза втягивается в ногу’ и шариком катится вверх, напря¬мую поступая к глазам.

— Вот и хорошо, что помните! — похвалил он. — А теперь слушайте: бугор будет говорить!

И он показал пальцем на Эссиорха, который ока¬зался совсем не готов к такому комплименту’.

— Ну зачем же так официально называть мою пол-ную должность? — произнес он недовольно. — Каж-

дой тройке комиссионеров, работающих в сосгаве единой группы, по новому закону выдается свобод¬ный пропуск в Тартар! Канцелярия мрака теперь же¬лает получать эйдосы сразу, минуя национальные от¬делы. Глобализация, елки-палки! Так вот: нам нужен этот пропуск!

Комиссионеры соображают быстро, да и суккубы не тормозят. Вопрос «зачем» у них даже не возник. На личиках появилось даже некоторое облегчение, пото-му что ясно стало, что их не убьют.

— А эйдосы? — деловито спросил «певец».

— Эйдосы остаются у нас. Мы вернем их хозяевам, по многие, боюсь, с таким подходом к жизни опять их потеряют! — Эссиорх ловко из&лек из выдолблен¬ного грифа гитары «певца» спрятанный пузырек из- под валерьянки. Другой пузырек обнаружился у «бом¬жа» в каблуке, сук куб же хранил эйдосы в пустотелой заколке. С ней пришлось проявить большую осторож-ность. Заколка кусалась, щелкая как бешеная. Зубцы ее были пропитаны ядом.

Оставленный без эйдосов суккуб как-то сразу утра-тил силы и из красивой девушки превратился в об-висшего старичка с мешками под глазами, железными зубами и кабаньей щетиной. Группа из ‘грех физкуль- турно настроенных прохожих, собравшаяся наконец на помощь хорошенькой девушке, при виде такого преображения немедленно сдулась и неорганизован-но отступила к метро.

— Пропуск забыли отдать! — ласково напомнил Варсус.

— Если Лшул узнает, нас прикончат! — пискнул «певец».

Варсус достал дудочку и сквозь отверстие в ней по¬смотрел на солнце.

— Странная штука! — сказал он. — Когда так вот глядишь, солнце кажется тусклым. У меня такое чув¬ство, что моя дудочка просто пьет свет. В диких коли¬чествах! А потом подносишь ее к губам и…

— Не надо никуда ее подносить! — торопливо крикнул «певец*. — Лигул может и нс узнать! Ведь ни¬кто ему не скажет?

— Конечно нет! И о том, что вы хо мяч или эйдосы, тоже! — заверил его Эссиорх и, решительным движе¬нием пригнув к себе «певца», без всякой брезгливости извлек из его пластилинового носа приклеенный там эйдос.

— Ну как так можно? — спросил он с укором. — Вещь ценой во вселенную засовывается в грязный нос, где хранится без всякого ухода в жутких антиса-нитарных условиях!.. А теперь пропуск!

«Певец» с тоской посмотрел на своих спутников и положил на ладонь хранителю треть глиняной пла-стинки. Остальные двое последовали его примеру. Собравшись па ладони у Эссиорха, пластинка стала единым целым. На ней была изображена река с ла-дьей и унылая цепочка душ, бредущая к ней. От не-затейливой картинки веяло такой тоской, что Дафна, взглянувшая на пластинку через плечо Эссиорха, сра¬зу отвернулась.

— Ну вот! — решительно сказал суккуб. — Мы под¬чинились грубой силе! А теперь, милостивый госу¬дарь, отпустите меня!

Варсус разжал руку, которой придерживал его за ворот. Суккуб с необычайным достоинством отрях-

иулся и, с каждым шагом обретя величие, направил¬ся к метро. Он шел-шел и должен был, по идее, уже скрыться из виду, но таинственным образом оставал¬ся на месте.

Эссиорх и Варсус чего-то терпеливо ждали. Нако¬нец суккуб обернулся и с укором произнес:

— Ты кое-что забыл. Стереть удерживающую руну!

— Вы тоже кое-что забыли! — мягко возразил Вар¬сус. — Пропуск в Тартар у нас — да. Но вообще-то нам нужен и пропуск па возвращение! Мелкая такая деталь!

Суккуб хлопнул себя по лбу.

— Как! На возвращение тоже! Вот я осел! А вы по¬чему мне не сказали? — закричал он па комиссионе¬ров.

Те пришли в ужас и стали без всякой милости ко¬лотить себя по лицам и щипать за щеки.

— Ой! Забыли! Ой! Забыли! — голосили они.

Страдания прекратились нс раньше, чем Варсус моднее к губам свою дудочку. Тогда на ладонь Эссиор- ху лег еще один глиняный диск, тоже раздробленный на три части и собравшийся вместе. Он был таким же

круглым и стыковался с первым диском в центре. На этом диске тоже была ладья, но теперь она зеркально плыла в противоположном направлении. И уже ника¬кой очереди. Цепочка душ на берегу отсутствовала.

Ага, — пробормотал Эссиорх. — Срабатывает

через полный поворот верхнего диска. Диск с душа¬ми — в Тартар. Без душ — обратно.

Он придирчиво оглядел диск и, подтверждая, что все в порядке, кивнул Варсусу. Тот стер удерживаю¬щую руну, и суккуб мгновенно улизнул, превратив-

гаись из старичка в афганскую борзую с оборванным поводком. Оба комиссионера, пшикнув, растворились даже чуть раньше. Спустя мгновение рядом с трамвай¬ными путями валялись лишь оброненные брюки со следами хозяйственного мыла.

— Штанишки забыли! — крикнул Варсус в пустоту, однако за брюками, как и следовало ожидать, никто не вернулся.

Эссиорх передал пропуск Дафне. Та взяла его с бе-режным испугом и спрятала.

— Не бойся потерять его или разбить, — сказал хранитель. — Его можно только отдать. Однако слож¬ность в том, что он всегда на троих! Если кто-то из вас погибнет в Тартаре, вам все равно придется ис¬кать третьего.

— Ты сегодня добрый! — сказал Мефодий. — А как насчет кота? Он входит в общий счет?

— Нет. Только люди или стражи. Иначе каждый лишний микроб обрушивал бы всю математику’.

— Но-но! Попрошу без намеков! — обиделась за кота Дафна.

Они дошли до метро и здесь остановились, соби¬раясь прощаться. Случайно Мефодий посмотрел за спинуг Дафне и застыл. Скамейка перед «Новокузнец¬кой» — вполне себе благонадежная с виду, с белыми следами голубиного помета и остатками газетки, при¬липшими к высохшей краске — внезапно пришла в движение и начала как-то бочком, почти застенчиво подбираться к ним.

Все это продолжалось не больше двух секунд. По¬том скамейка выгнулась и, теряя форму, взвилась в воздух. В воздухе она стремительно увеличилась и,

окончательно перестав притворяться скамейкой, ста¬ла громадной, с вагон, многоножкой.

Буслаев еще успевал отскочить, но Дафна и Вар- (ус, стоявшие к многоножке спиной, уже не успевали. II Мефодий остался с ними. В следующий миг много- I южка врезалась в то место, где они стояли.

Эссиорх, в последний миг начавший оборачивать¬ся, был сбит с ног боковой частью головы чудовища и отброшен в сторону. Скатываясь по вздыбленной зем¬ле и пытаясь вскочить на ноги, он увидел, как много¬ножка, извиваясь и раздирая асфальт, стремительно уходит в Подземье. Где-то близко гнило лопнула тру¬ба горячего отопления, и пар окончательно скрыл многоножку от Эссиорха.

Потирая ушибленное плечо, хранитель растерян¬но смотрел вниз. Клочья вырывающегося из тонне¬ля пара оседали на его куртке, превращаясь в капли поды. Эссиорх не знал, что ему делать. Преследовать многоножку бесполезно. Атаковать ее сильной маги¬ей — опасно для тех, кто внутри.

Одно ему было ясно: многоножка уже в Верхнем 11одземье и вспарывает слежавшуюся глину со ско-ростью экспресса. Впереди Среднее Подземье — цар¬ство Нежити, а затем и Нижнее Подземье. Это уже почти Тартар. Как бы там ни было, а Мефодий, Дафна и Варсус окажутся там без пропуска.

Кто-то, шипя, плюхнулся Эссиорху па плечо и по¬вис на его кожаной куртке. Хранитель повернул голо¬ву. Депресняк. Спина выгнута. Глаза пылают. Погладить его Эссиорх не решился. Биовампир есть биовампир. Будешь потом рыдать и растирать по лицу слезы.

— Ну что с тобой делать? Пошли со мной! — вздох-

мул Эссиорх и направился к Улите, которая ожидала его у мотоцикла, прыгая на холоде вместе с Люлем.

— А это чего за рыба-прилипала? — Улита ткнула пальцем в Депресняка, который подскакивал у Эсси- орха на плече как наездник.

Эссиорх рассказал Улите, что случилось. Бывшая ведьма нахмурилась.

— Они погибли? — спросила она.

Эссиорх, помедлив, покачал головой:

— Нег. Я бы почувствовал.

Ведьма перестала хмуриться и вручила ему Люля:

— Тогда на! Держи свое создание!

— Почему я?

— Он весь в тебя! То хнычет, то не спит! А кто на кого похож — тот того и держит! Почему-то он не унаследовал прекрасный мирный характер мамочки!

— Улита!

— Что «Улита*? Чего я буду раньше времени в об¬морок падать? А если об асфальт ушибусь? Куда пол¬зет многоножка? В Тартар?..

— В Тартар, — согласился Эссиорх.

— А им куда надо было? В Эдем? Все, папочка, нс нагнетай панику!

4

— Улита! — повторил Эссиорх еще укоризненнее. Осветление Улиты происходило как-то совсем мед¬ленно. От грубости она никак не могла избавиться.

— Все, папочка! Поехали домой! Мы замерзли! потребовала Улита.

Эссиорх послушно повесил кенгуру с Люлем на грудь, локтем стряхнул Депресняка в мотоциклетную сумку, кое-как застегнул ее и поехал.

Маленький Люль был рабом расписания. И, как раб расписания, он делал его рабами и бедных папу с ма¬мой. Расписание же у него было самое однообразное: поспал — поел — погулял — немного потаращился — задумался — поменял подгузник — опять поел и по¬гнал. Кроме того, в расписание Люля входил ежеве¬черний плач. Всякий раз перед сном он минут сорок орал, от крика становясь багровым.

— Матвеем! — говорила Улита.

— Что «Матвеем»?

— Ну становится багровым. То есть Матвеем! По¬нял? — спрашивала Улита.

Эссиорху было не до наблюдения за словами.

— Может, у него живот болит? Воздуха наглотал¬ся? — спрашивал он.

— Ага! Щас! А то я этого хитреца не знаю! Это он себя огорчает, чтобы почыо лучше спать! Я сама та¬кая. Вечером не огорчишься — ночыо сладко не по¬спишь! — заявляла Улита.

— Погоди! Ты же сказала, что он в мега?!

— Да, в тебя! — быстро поправлялась ведьма. — Ты вот тоже недавно вопил, когда мы немного порисова¬ли маслом на твоей картине!..

— Вы оттиснули на картине руки и ноги! Я рисо¬вал ее неделю!

— Ну да! Ножку твоего любимого ребенка и ручку твоей любимой жены! Разве это не умилительно? Все- псе-все, на глупые вопросы больше не отвечаю!

В тот вечер все пошло по обычному сценарию.

Поль принялся рыдать, а Улита бегать по комнате, за-жимать уши и заявлять, что она сейчас упадет в об¬морок и устроит соседям снизу сотрясение потолка. Эссиорх успокаивал сына, тряс его, прижимал к груди,

а когда и у него терпение иссякло, положил Люля на диван и выскочил на балкон. Стекла дрожали. В доме напротив зажигались и гасли окна. Сигнализации у машин выли. Да, умеет малыш плакать! Ничего не ска¬жешь! Наверняка по материнской линии у него где- нибудь затесалась сирена.

Эссиорх сделал несколько глубоких вдохов и вы-дохов и собрался вернуться в комнату’, как вдруг об-наружил, что Люль затих и больше не плачет. Не веря своим ушам, хранитель прилип носом к стеклу. На кровати он увидел Люля, прижимавшего к груди какую-то мягкую игрушку и беззубыми челюстями от¬грызавшего у игрушки уши.

Опасаясь, как бы ребенок не наглотался ваты, Эс-сиорх прокрался к дивану’ — и застыл. Бедной мяг¬кой игрушкой, которой отгрызали уши, оказался Де- пресняк. Зажатый в железных объятиях Люля, котик даже слегка хрипел, но ребенка не царапал, хотя тот вцепился в него так, словно хотел сделать ему массаж внутренностей. И коленями толкал, и шею стиски¬вал, и загребал на боку кожу, сколько помещалось в горсть. Но, кажется, котику даже нравилась такая бес¬церемонность. После пятой безуспешной попытки оторвать Депресняку голову или хотя бы лапу’ Люль приткнул кота себе под щеку’ и задремал на нем как на подушке.

Нацепив толстые перчатки, Эссиорх попытался осторожно вытянуть котика из-под малыша, но Де- пресняк провел сверху вниз лапой, распоров перчатку точно бритвенными лезвиями. Хранитель убрал руку. Когти тотчас спрятались, и кошачья лапа вновь стала мягкой, с кожаными подушечками.

Из кухни примчалась Улита, посмотрела на Де-

]

ирссняка, на сына и хмыкнула. Под щекой у Люля, < тиснутый пухлой детской ручкой, которая и во сне, не разжимаясь, держала его за основание крыла, ко¬тик ухитрялся выглядеть абсолютно счастливым.

— Эти двое нашли друг друга! И наш малыш нако- нсц-таки сумел огорчить себя перед сном! — сказала нывшая ведьма.

— Все равно не понимаю, почему он его не поца-рапал. Хотя, конечно, Депресняк райский котик. Ви-дит, что перед ним ребенок, — умилился Эссиорх.

— Хех! Райский! А почему он мне тогда в коридоре I юные сапоги разодрал? — спросила Улита.

— Ты же их в сейф спрятала?

— А он их вместе с сейфом разодрал.

— А ты как хотела? Он же все-таки и адский котик. Мстит он тоже по-адски! — сказал хранитель.

Глава пятнадцатая Модель Маша

У каждого человека в жизни можно выделить одну какую-то приоритетную цель. Причем сам человек нередко обманывается, считая, что у него одна цель, а на самом деле она совсем иная. Так человек может утверждать, что главное для него — стать худож¬ником, хотя на самом деле главное для пего — про- славиться. Или считать, что любит жену (мужа), а на самом деле любить те физические ощущения и бытовые удобства, которые от них получает.

Эссиорх

В Новосибирске было градусов па десять холоднее, чем в Москве. Ирка ощутила это еще в самолете, когда увидела, как все деловито упаковываются в дополни¬тельные свитера, а какая-то бабулька даже наматывает внуку на лицо шарф, оставляя лишь дырочку для носа.

Огнедых тоже чувствовал холод и недовольно во¬рочался. Ирка торопливо повернула колесико, усилив пламя. Наконец всех пассажиров посадили в автобус и доставили в аэропорт. В пестрой толпе встречаю¬щих Ирке попалась на глаза не по погоде загорелая девушка в белой шубке. Девушка держала в руках ку¬цый листик, на котором красным маркером было вы-ведено:

«Ирина Багрова + 1».

«Бывают же в жизни совпадения! С нами летела почти полная моя тезка… Вот только меня взамуж пока никто не позвал», — подумала Ирка, искоса по- глядывая на Матвея, чтобы определить, заметил ли он этот лист.

Багров отправился получать багаж. Ледяное копье и щит, упакованные в картон и пленку, напоминали карниз для штор и большое восточное блюдо. Пока он возился с копьем и щитом, Ирка продолжала разгля¬дывать девушку в шубке. Девушка стояла на прежнем месте, проявляя заметное нетерпение. К ней никто не подходил, хотя пассажиры в основном уже рассоса-лись. Оставалась только бабулька, торгующаяся с так¬систом, но она на Ирину Багрову явно не тянула.

Ирка призадумалась. Она во второй раз посмотре¬ла на лист и поняла, что это даже не красный маркер, а помада. Решившись, Ирка подошла к белой шубке и робко поинтересовалась, кого она ждет.

— А вы кто? — нервно спросила шубка.

— Э-э… Ну, я Ирина!

Белая шубка оглянулась, проверяя, не стоит ли кто- нибудь за ее спиной.

— Ирина от Вали? — зашептала она, таинственно округляя глаза.

— От кого, от кого? — не поняла Ирка.

— Ну от Вали! От Ва-ли! — мучительно жестикули¬

руя, повторила девушка.

Ирка виновато покачала головой и начала медлен¬но пятиться. Девушка догнала ее:

— Ну от валькирий… Валя! Валькирии! Конспира¬ция! Разве не попятно? Меня просили сопровождать вас в поисках сами знаете кого!

Ирка стала напряженно припоминать, нет ли у валькирий кого-нибудь в Новосибирске, и откуда-то всплыло имя «Маша».

— Маша? — спросила она. — Вы… ты модель Маша?

Девушка радостно закивала, и Ирка, глядя на ее белую шубку с желтыми звездными пуговицами, по-степенно вспомнила всю историю. Будь эта история романом, ее озаглавили бы «роман о том, чем человек мог бы стать, но не стал».

Маше суждено было пополнить ряды валькирий. Она родилась сильной, ловкой, бесстрашной, благо¬родной. Медное копье должно было достаться ей, а не Холе. Но в интересы мрака это, разумеется, не вхо¬дило.

И вот буквально за месяц до гибели предыдущей валькирии медного копья фотографию Маши опубли-ковали на обложке самого известного в стране глян-цевого журнала. Произошло это стараниями хитрого суккуба, сработавшего по указке Лигула. Маша реши¬ла, что все, пробилась. Победа! Впереди известность, миллионные контракты, выгодный брак с миллиар¬дером, самолеты и яхты… И Машу закружило. В одну безумную неделю она отчислилась с педагогического, купила себе безумной же дороговизны босоножки, порвала с прежними нищими друзьями, не отвечала на звонки молодого человека.

И когда однажды вечером в дверь к ней позвони¬ла озабоченная немолодая женщина, держащая в руке копье, щит и шлем, Маша не открыла ей, а наговори-

ла через дверную цепочку такого бреда, что Фулона (а это была она) грустно покачала головой и ушла. В тот же вечер офисная московская девушка Ксюша, занимавшаяся продвижением банковских услуг, стала валькирией Холой.

А Маша… Маша так навеки и осталась Машей. Си¬дела у компьютера и ждала новых контрактов. Первое время ей что-то смутно обещали, а потом и обещать перестали. На ее письма никто не отвечал. В офисах рекламных фирм ей либо делали предложения, от которых Маше (все же валькирии в душе!) хотелось украсть автомат и всех перестрелять, либо, в более мягком варианте, просили перезвонить в четверг, но, когда Маша звонила в четверг, оказывалось, что по странному стечению обстоятельств нужный ей чело¬век в среду ушел в отпуск. В журнал с ее фотографией давно уже заворачивали селедку. Лишь изредка он по¬падался Маше где-нибудь в привокзальной парикма¬херской. Но и там ее не узнавали: девушки с обложек мало похожи на себя в реальной жизни.

Плохо, очень плохо все было у Маши! Даже доро¬гие босоножки изгадил соседский кот, и, отмытые в одеколоне «Тройка», они стали так благоухать, что все местные пьянчужки принюхивались, когда Маша про-ходила мимо.

Наконец в какой-то день, очнувшись, Маша связа¬лась с той московской женщиной, Фулоной, но копье уже было занято. Все же Фулона перенеслась к ней, и всю ночь Маша прорыдала у нее на плече, повторяя: «Почему? Ну почему так?»

— Если хочешь понять человека, пойми его идеал. Все остальные движения души человека, его убежде-

ния, воззрения, поступки будут направлены к реали¬зации этого идеала, — сказала Фулона.

— И? — не поняла Маша.

— И — суккуб подменил твой идеал. Помнишь, та только что рассказывала, как часто плакала ночами? Мечтала, что совершишь жертвенный поступок и по¬гибнешь на глазах у сотен людей, которые это увидят?

— Да.

— И свет это услышал. И мрак наверняка тоже. Та¬кие вещи все кому надо слышат. Ведь эти слезы были, по сути, молитвой. Свет откликнулся на нес тем, что ты должна была стать валькирией. А мрак руками сук- куба все аккуратненько подкорректировал и предло¬жил тебе эти же самые сотни глаз, да еще без необхо¬димости умирать…

— Журнал? — спросила Маша. Как же она теперь его ненавидела!

Утром Фулона вернулась в Москву, а Маша стала помощницей валькирий. Статус непонятный и раз¬мытый. Но больше Фулона ничего не смогла для нее сделать.

Все это Ирка вспомнила быстрее, чем средний за¬ика досчитал бы до двух. Мысль всегда быстрее слов. Подошел Ма твей и деловито посмотрел на бумажку.

— А про меня тут где? — ревниво спросил он.

Модель Маша ткнула пальцем в «+Ь>.

— Емко! Ничего не скажешь! — одобрил Багров.

Машинка у модели Маши была маленькая, но тоже

праворульная, как у Багрова. Ирке это понравилось. Правда, копье и щит пришлось привязывать к верхне¬му багажнику, поскольку’ в салон они не помещались. Задние сиденья были завалены картонными короб¬ками. Причем коробки не только лежали вдоль, но и громоздились пирамидой.

— Простите! Убраться не успела! — смутилась Маша.

— А можно на коробку сесть? — спросил Багров.

— ‘Гебе все можно, — разрешила Маша. — Только будет слишком мягко: в коробке торты.

— А зачем тебе столько?

— Я менеджер по кондитерским презентациям.

— Это как?

— Да так. Захочет какая-нибудь фирма перед Но¬шам годом порадовать своих сотрудников не только вкусной, но необычной и полезной едой — приезжаю и со своими тортиками.

— Представляю, как это выглядит! Все толстые тетки, пожирая тортики, со злобой смотрят, какая ты красивая и стройная! — весело сказал Матвей.

Модель Маша впервые посмотрела на Багрова с интересом. Кажется, из +1 он постепенно превращал¬ся в +2 или в +3. Ирка, напротив, уставилась на Матвея гак, что из плюса он сразу ушел в глубокий минус.

— Не совсем! — проворковала Маша. — Наши тор¬тики низкокалорийны. Об этом тоже заботится наша фирма! Ну, поехали! А то холодно!

Хитрая Ирка села вперед. Багров попытался сдви¬нуть пирамиду тортов, и она начала опасно кренить¬ся.

— Не-е-е-ет! — крикнул Матвей, но было уже позд¬но.

Верхняя коробка раскрылась у него на коленях, выплюнув полтора десятка маленьких круглых пи¬рожных. Прыгая по куртке Багрова, они оставляли на ней кремовые следы, кокосовую стружку и маленькие фруктики.

— Знакомься! Это «Марципановое счастье»! Рай¬ское наслаждение и непрерывная забота о здоро¬вье! — радостным голосом сообщила Маша.

Чувствовалось, что торгов у нее много, и их вполне можно списать на какую-то утруску, усушку или поте¬рю товарного вида в результате превратностей транс-портировки.

— Что-о?! — взвыл Матвей.

— Чего кричать-то? Теперь ты всем сможешь го¬ворить, что в твоей жизни было марципановое сча¬стье! — утешила Ирка и, взяв с колен Багрова уцелев¬шее пирожное, откусила от него половит’.

Они вырулили со стоянки. Матвей мрачно подпи¬рал плечом уцелевшие тортики, теперь поневоле сто¬явшие не пирамидой, а колонной, потом}’ что иначе Багров бы не поместился.

— Может, мне в багажнике поехать? — спросил он недовольно.

— Не получится! Здесь багажник для двух хомяков и одной бешеной блохи! — как-то рассеянно отозва¬лась Маша.

Внезапно она остановила машину и открыла води-тельскую дверь, чтобы посмотреть назад.

— Странно! — сказала она. — Я готова поклясться, что только что тут стоял человек в черном и смотрел на нас.

— Да нет тут никакого человека! — возразила Ирка, прикинув, что деться он никуда не мог. Парковка была абсолютно пустой.

— Вот и я о том же! — согласилась Маша.

Вскоре они уже ехали по Новосибирску.

— Красивый у нас город! Акадехчический! Пробки как в Москве! А зоопарк какой! Говорят, даже лучше московского! — с гордостью говорила Маша.

Ирка кивала, соглашаясь. Город и правда был кра-сивый. Грязь отсутствовала. Где нужно — лежал снег, где не нужно —* его не лежало.

— Ко мне дохчой заезжать не будем? — спросила Маша.

— Знаешь, наверное, пет, — ответила Ирка вино¬пато.

Модель Маша неожиданно обрадовалась:

— Вот и хорошо! А то у меня дома сестрица с му¬жем ругается. До драки дело доходит. Она хватает его чемодан и выбрасывает на лестницу7. Потом он вы-брасывает в окно что-нибудь из ее вещей. Потом они бегут за вещами, мирятся и три недели живут душа в душу. Ходят под ручку7, вместе готовят салатики…

— Правильно! — одобрил Багров. — Удачный брак — это брак, в котором люди дают друг другу все то, что они в действительности хотят получить, и при этом остаются вместе!

Маша задумчиво взглянула на него в зеркальце. Кажется, Багров в ее глазах сплюсовалея на еще одну единичку.

► — И куда мы теперь? — спросила она. — Куда мне

вас везти?

Матвей пожал плечами.

— Куда колеса везут, — ответил он. — Тортики есть. С голоду не умрем.

I — А точнее? — озабоченно спросила Маша.

I Михчо проползла остановка. Девушка в купальнике,

изображенная на рекламе, мерзла и дрожала. Скорее всего, это был суккуб, находящийся при исполнении.

— Можно и точнее. Мы выезжаем на дальнее-даль- нсе шоссе и едем в грустную-грустную бесконеч¬ность! — сказала Ирка.

— В Новосибирске не!’ дальнего-дальнего шос¬се. Есть вполне конкретные дороги и магистрали! — строго сказала Маша. Чем сильнее плюсовался у нее Багров, тем строже становилась она к Ирке.

— Ну тогда поехали луда вот! — Ирка ткнула паль-цем вперед и чугь наискось.

Модель Маша посмотрела прямо по курсу указую-щего перста.

— Что? Прямо в стену дома? — любезно уточнила она.

Этому мягкая натура Ирки воспротивилась:

— Нет. Дом можно как-нибудь вежливо объехать.

— А можно я его просто объеду? Не вежливо, а просто возьму и объеду?! — с гневом спросила Маша.

— Можно! — разрешила Ирка, прикинуъ, что, если так пойдет, очень скоро их с Матвеем высадят из ма-шины.

Маша поехала по длинной улице мимо бетонного забора. Изредка островками попадались магазины с парковками и огороженные автостоянки. Постепенно насгроение у Маши улу^шилось. Видно, она сказала себе, что работа подождет, а ехать можно куда угод¬но — лишь бы в хорошей компании.

Прошел час, потом еще час, а они все мчались непо-нятно куда. Вдоль шоссе тянулся уже не город, а какие- то размытые окраины. Редкие кучки домов. Изредка промзоны. Снова кучки домов. Разговор не клеился. Обмотанное картоном и скотчем ледяное копье, при-

низанное к верхнему багажнику, было видно Ирке из л лона. Она смотрела на него и лениво думала, что вот интересно, привязали его наконечником вперед или ил. зад? И что если вперед, то они теперь вроде рыцаря. Мели бы на них неслась другая машина с таким же при¬ми 1ЛННЫМ копьем, можно было бы устроить турнир.

От нечего делать Ирка и Матвей разглядывали трейлеры, которые им поминутно приходилось обго¬нять. Трейлеры делились на «шмитцы» и «тиры». Чем они еще отличались, было непонятно, но у одних на олмпере было написано «шмитц», а у других «тир».

— Шмитц! — пыталась угадать Ирка, когда они на-гоняли очередной трейлер.

— Нет, «тир»! — спорил Багров.

— Еще бываег «кегель»! — заявила Маша.

— Какой-такой «кегель»? И чем он лучше «шмитца» и «тира»? — ревниво спросил Багров.

Маша не была уверена, что «кегель» лучше.

— Я просго знаю, что бывает! — сказала она.

Впереди ехал трактор и буксировал прицеп с ме-

I;|ллическим ломом. Маша обогнала его. Потом, минут через сорок, обогнала снова. Но прошло еще полчаса, и опять трактор с ломом оказался впереди. Причем по совершенно точно был тот же самый трактор. Ирка видела это по торчавшему из лома велосипед¬ному колесу и разноцветным полоскам на кузове, р — Слушайте, он опять впереди! — крикнула она. — 11у почему так? Он тащится, но все равно впереди!

— Нам не хватает постоянства! — миролюбиво сказала Маша. — Мы останавливаемся, на бензоколон¬ку там или в магазин, а он шпарит себе и шпарит!

Ирка красноречиво посмотрела на Багрова.

— Только, пожалуйста, без намеков! Если Бусла- ев тренировался каждый день, это не означает, что я безвольный. Просто я чуть-чуть менее постоянный! — возрази;! Матвей.

На глаза ему попался рекламный щит с текстом: ♦Лишили прав? ДТП? Убытки? Звоните — по¬можем!*

Багров улыбнулся и что-то прошептал. Маленькая машинка пронеслась дальше, а щит теперь сообщал: «Лишили эйдоса? Забрали в Тартар? Не прод¬лили аренду? Звоните — поможем!»

Багров смотрел в окно и постепенно подъедал пи-рожные «Марципановое счастье». Внезапно на глаза ему попалась гора деревянных поддонов. Возле этой горы стоял громадный человек в ощипанной кроли-чьей шапке и без спешки, очень размеренно крошил поддоны здоровенной секирой.

Матвей схватил Машу за плечо:

— Погоди! Тормозни-ка!

— Зачем?

— Просто остановись, и все. Кажется, нам больше не надо на очень дальнее шоссе! — сказал он.

— Почему’?

— Почемушто здесь сыночек нашего Мефодия Бус-лаева! — пояснил Матвей.

Маша ничего не поняла, но машину остановила. Ирка стала выскакивать из машины, чтобы бежать к малютке Зиге, но Багров ее отговорил:

— Не надо. Мы же не знаем, что мама Прасковья ему приказала. Может, он сейчас сорвется и убежит? Ему-то с его ножищами по глубокому7 снегу легко прыгать. Лучше посмотрим, куда он пойдет.

Зигя крушил поддоны еще минут десять, не заме¬чая. что к стеклу маленькой машинки прилипли три лица.

— Нам невероятно повезло! — сказала Ирка.

— Типы! Рано радуешься! — остудил ее Багров.

Наконец Зигя закончил с поддонами. Отобрал

длинные сухие доски, обкрутил их проволокой и, перекинув через плечо, куда-то понес. Как Матвей и опасался, прямо по снегу. Делать нечего. Ирке и Ба-грову пришлось выбираться из автомобиля и отвязы- млть от багажника копье и щит будущей валькирии ледяного копья.

— Может, ты в машине останешься? Чего бегать- го? — спросила Ирка у Маши.

— Нет! Я с вами! — упрямо сказала модель Маша.

Больше часа они, увязая в снегу, издали следовали

за Зигей. Зигя не оборачивался и забирал все правее, направляясь к дальнему холму. Вынужденная полу- бежать-полуидти по глубокому снегу, Ирка раскрас-нелась. Матвей расстегнул на куртке молнию, что же касается Маши, вообще непривычной к таким нагруз-кам, то она двигалась почти на автопилоте и раза три уже утспадывалась на снег.

— Ты как зайчик в своей белой шубке! Совсем сли-ваешься! — сказал ей Матвей.

Модель Маша оторвала от снега мокрое лицо и по-смотрела на него пустым от усталости взглядом.

— Интересно, у зайчика колготки тоже по пояс мокрые? — спросила она с таким раздражением, что Матвей уклонился от дальнейших обсуждений, но пол-очка у Ирки все равно потерял. Даже целое очко. Одно за зайчика и еще одно — за белую шубку.

Огнедых в лампе недовольно заворочался. Ирка опять попыталась подкрутить колесико, но вместо того, чтобы вырасти, огонек внезапно зачадил, вы¬цвел и исчез, превратившись в струйку черного дыма.

— Керосин закончился! Матвей, у тебя керосин есть? — всполошилась Ирка.

— Двенадцать разных видов! — заверил ее Ба¬гров. — Тебе какой?

Огнедых открыл глаза и, приподняв узкую, как у ящерки, головку, озирался, ища, куда подевался огонь.

— Но я же тебе сказала! Возьми керосин!

— Может, ты сказала это про себя? — огрызнулся Матвей.

— Послушай, но ты должен был сам подумать! Ты же у нас главный по быту! — возмутилась Ирка.

— А ты у нас по чему главная? По буковкам в ком-пьютере?

Маша, увязая в снегу, подошла к ним, вытерла со лба пот и деловито спросила:

— Чемоданы-то где?

— Какие чемоданы? — не поняла Ирка.

— Ну которые на лестницу швырять… Вы как моя сестра и ее муж! Они тоже всегда так начинают. Веж¬ливо-вежливо. «Позвольте — не позволю. Простите — не прощу!»

Ирка замолчала, подумав, что Маша права. Огне¬дых перестал искать огонь, заработал крылышками, взвился — и что-то вдруг с безумной скоростью про¬неслось мимо уха Ирки. Ирка больше не видела Огне- дыха, лишь ощущала безумный жар. На белой шубке Маши, которую Огнедых задел крылом, возникла чер¬ная выжженная полоса.

— Ложись! — крикнул Матвей, падая лицом в снег.

Ирка и Маша последовали его примеру. Несколько

секунд спустя Ирка, осмелев, подняла голову. Одино¬ко стоящая сосна пылала как свечка, охваченная пла¬менем от корней и до вершины. Огнедых, прильнув к стволу, сидел в огне и грелся.

— Забери зверушку! — потребовала Ирка у Матвея.

— На обратном пути. Все равно керосина нет.

— Не хочешь? Тогда я сама! — пригрозила Ирка, делая шаг к сосне. Та пылала так, что в двух метрах от 11се можно было свариться заживо.

Дева Надежды остановилась:

— Он, кажется, спит. Нс хочу будить. Хорошо, на обратном, так на обратном! Но помни, что ты обещал!

Маша засмеялась.

— Коляска! — сказала она.

— Что «коляска»?

[— Когда у девушки все не так и она всем недоволь¬

на, значит, на самом деле ей нужна коляска! — заявила она.

Ирка вздрогнула. У нее ассоциация со словом «ко¬ляска» была своя.

— Нет, — крикнула она с испугом. — Коляска мне точно не нужна! Ребенок еще, может быть, но не ко¬ляска. Все равно Матвей…

— …всегда и кругом будет виноват! — весело сказа¬ла Маша. Она как-то незаметно приняла сторону Ба¬грова, и тому это очень нравилось.

— Нет, — сказала Ирка. — Я ворчу на него не все¬рьез. Мне просто это нравится. Я шучу, понимаешь? Все, идем!.. А Матвей все равно заберет потом Огне- дыха, потому что это он не взял керосин!

Пока они спорили, Зигя исчез, но остались следы, ведущие на холм.

Ирка, Матвей и Маша тоже заспешили к холму. Холм приближался медленно, точно дразнил их. С од¬ной стороны он был пологий, а с другой резко обры¬вался. На вершине холма Ирка увидела маленькую по¬косившуюся избушку. Она настолько вросла в землю и покрылась снегом, что разглядеть ее можно было только вблизи. Из трубы валил дым. Рядом с дверыо валялись поддоны с привязанной к ним секирой Зиги.

Глава шестнадцатая Расщелина духов

Человек устроен чудовищно просто. Как он ведет себя в чем-то одном, так он ведет себя и во всем остальном. Внимательно слушай, что люди говорят о других и как объясняют их поступки. Они обычно приписывают другим свои собственные чувства и желания — тайные и явные. О кач бы человек ни го-ворив, он говорит всегда только о себе.

Памятка молодым комиссионерам

Арей навеки запечатлел в памяти миг, когда меч, описав дугу; прикоснулся к его шее перед тем, как сбрить с него голову. И лицо Мефодия тоже запе¬чатлел — изумленное, недоверчивое, с залегшей меж бровей складкой. Лицо бойца, который уверен, что его удар будет отражен.

Ему еще, помнится, показалось, что клинок не металлический, а похож на тугую струю воды. Хотя, возможно, это было ощущение собственной крови, хлынувшей из разрубленной артерии. На не¬сколько кратких мгновений Арей увидел кувырка¬ющийся мир, когда его голова, скользнув по лезвию меча, падала, опережая еще стоящее тело. А вот

] секунды, когда он умер, Арей не запомним. Потому что он не умер. Потому что смерти нет.

Место, где оказался Арей, было похоже на вну-треннюю, спокойную часть смерча. Верхняя часть воронки, постепенно расширяясь и светлея, ухо¬дила наверх. Там смерч слабел, стенки его истон¬чались и была свобода. Нижняя же часть смерча, напротив, сужалась и бешено закрученным чер¬ным штопором буравила землю. Все, что попадало в нее, затягивалось в Тартар. Внутри же смерча, там, где находился сейчас ставший легким и ис¬тончившийся до прозрачной тени Арей, было безве¬тренно и тихо. Какое-то время барон мрака пока¬чивался в пустоте, лелея еще надежду подняться. Вверх! Вверх! Это было ни трезвое решение, ни же¬лание, ни расчет, а тот неосознанный инстинкт, который заставляет тонущего барахтаться и вы¬гребать на поверхность. Добро, зло, Эдем, Тартар, эйдосы — не эти категории сейчас занимали Арея. Он о них и не помнил. Просто выгрести наверх — к свету, к жизни.

Мечник рвался и понимал, что ему сейчас никто не помогает, но никто и не мешает. Он предостав¬лен сам себе. Он на абсолютно точных весах. Вверх или вниз. Ну давай!

Арей рвался вверх, мечтая обрести внутреннюю легкость, которую еще смутно помнил из давно минувших времен, //о этой легкости не обрел и на¬чал медленно, но неуклонно спускаться, как падает подброшенное на воздух птичье перо. Чем ниже он спускался, тем сильнее давила на него закручиваю-щаяся спираль смерча.

И все это время Арей продолжал видеть небо и кучевые облака наверху — там, откуда лился беско-нечно радостный и легкий свет. Если бы этот свет хотя бы отчасти был в Арее, он и бескрылый смог бы вскарабкаться по солнечным лучам как по кана¬ту, но теперь тяжесть совершенного им зла влекла его вниз. Арей отчаянно старался запомнить этот свет, оттиснуть его в себе, сохранить в памяти хоть малую его частицу.

Но вот уже смерч завладел им, погрузил в ледя¬ной холод и точно через игольное ушко протолкнул в черноту. Он испытал бесконечное, сосущее дав¬ление мрака, давление хотя и знакомое ему, много раз бывавшему в Тартаре, по почему-то особенно страшное сейчас.

А потом, как-то совсем без перехода, Арей очу¬тился в кромешной тьме и полном одиночестве.

Первое, что он понял, — это то, что здесь нет времени. Время — это последовательность событий н надежд. Хоть какая-то. Здесь этого не было, по¬этому не было и времени. Это напугало Арея, на¬полнило его — считавшего, что он вообще не умеет бояться! — неподвижным и безрадостным страхам.

Впервые за свою долгую, тысячелетиями длив¬шуюся жизнь Арей понял, что его жизнь никогда не была его жизнью. Она двигалась чем-то иным, данным извне. Чьей-то волей. Чьим-то попущени¬ем. Хорошо он поступал или плохо, благородно или мерзко, но силы для поступка ему давались извне. Ему принадлежали лишь решения, лишь устремле¬ния души — не более того. Остальное же творилось лишь потому, что этому разрешали произойти.

Второе ощущение Арен было связано с тем, что он лишен силы эйдосов. Кто завладел сейчас его дар- хам — свет или мрак, он не знал, но кто бы ни за¬владел, Арею эйдосы больше не служили.

Третье, что почувствовал Арей, — свою мизер-ность. Он, считавший себя лучшим мечником мра¬ка, оказался никем и ничем. Крошечной точкой. Все метания, отпадения, злодеяния стражей мрака — Это было, по сути, лишь бегством по заботливой отцовской ладони. Злых детей, опасных, способных убить себя и других, но все же детей. А теперь Арей провалился между пальцами, в пустоту, и на ладо¬ни его больше нет. Вообще нет. Ничьи заботливые глаза на него больше не смотрят. И эта оставлен- посте была ужасной. Тупиковой. Когда ты сотворен кем-то и для кого-то, оказаться в одиночестве — худшее из всех наказаний. Хуже, чем быть бумаж¬кой от съеденной конфеты. У бумажки есть еще надежда, что она попадет в макулатуру и станет со временем газетой или книгой. Или хоть сгниет и сделается травинкой. Здесь же и эта надежда от¬сутствовала.

Ведь даже катающийся по полу капризный ребе¬нок, визжащий и красный в потешном своем гневе, на деле жаждет лишь одного: что к нему подойдут, его приласкают и с ним договорятся. И тут вдруг все — конец. Визжи не визжи. Родители ушли. Дверь закрыта. Даже соседи снизу не придут. Ты в пусто¬те, ты вычеркнут из бытия, но при этом существу¬ешь и будешь существовать вечно. Какие еще могут быть мучения? Даже огонь стал бы разнообразием, потому что не был бы абсолютной пустотой.

Три этих открытия были как три удара. Страш¬нее сосущего мрака вокруг. Арей пошатнулся и прова¬лился в дряблое безволие. В клетку предрешенности, скованности мыслей, вялости. В краткие мгновения прозрения он чувствовал это и становился сам себе мерзок и одновременно удивителен. Сколько это про-должалось, он не знал. Минута, год и вечность были здесь абсолютно равны. Потом что-то вдруг пере-менилось не вовне, но в самом Арее. Видимо, кто-то там, снаружи этого огромного мешка смерти, мо-лился о нем или хотя бы вспоминал.

«Думайте! Думайте обо мне, пожалуйста! Проси¬те за меня! Мочитесь обо мне! Здесь я не могу абсо¬лютно ничего, но мне страшно!»

Что-то в Арее дрогнуло, медленно пробуждаясь к жизни.

— А ведь тут еще кто-то есть! Я не одинок в этой темнице мрака! — сказал себе Арей.

И в тот миг, когда он это понял, в темноте не-бытия точно вспыхнула яркая лампа. Барон мрака увидел плотное кольцо стражей, медленно прибли-жающихся к нему со всех сторон. Было их больше сотни. У некоторых отсутствовали головы. У дру¬гих были отсечены конечности или зияли раны в груди. Все они с гневом смотрели на Арея, и почти каждый держал в руках оружие.

Барон мрака узнал, их. Это были те, кого он ког-да-либо убил. Они собрались здесь все, за исключени¬ем стражей света, которые, естественно, минова¬ли это страшное место.

— Они мне отомстят. Мне нужен меч! — сказал себе Арей, и меч вдруг возник в его руке.

Ни о чем больше не размышляя, Арей кинулся на своих врагов. Его трясло от ненависти. Он по¬нимал, что с сотней стражей ему не справиться, но сдаваться не собирался. Колол и рубил. Мелькали тела, сталкивались клинки. Кто-то хрипел, кто-то прыгал на него, кто-то грыз его сзади, вцепившись зубами в пятку, а он все никак не мог обернуться, чтобы поразить его мечом. Арей вдыхал, смрад от чужих, а потам уже и от своих собственных ран.

Он убивал, и его убивали. Отрубал ноги, и ему в ответ отрубали ноги, но ничего не менялось. Ба¬рон мрака был жив, но и те, кого он рассекал ме¬чом, почему-то продолжали сражаться. Это была тупиковая, страшная, безобразная схватка. Меч Арея продирался сквозь тела как сквозь тесто. За¬стревал — и барон не мог вытащить его. В такой свалке он не мог уклоняться от ударов и отражать их. Его резали и терзали со всех сторон. От мно¬жества пропущенных ударов он ощущал себя уже не стражем, а фаршем, который все равно бьется, по¬тому что не может умереть. Чьи-то выбитые зубы грызли Арея, пока его отсеченная левая рука душила кого-то вдали, пытаясь пробиться к телу.

Сколько это продолжалось, Арей не знал. Ведь даже тысячная часть бесконечности так же бес¬конечна, как и целое. Потом где-то в глубине созна¬ния мечника забрезжила мысль, что что-то здесь не так. Он не мог остановиться, все так же рубил, колол, рассекал, его все так же трясло от ненави¬сти, но при этом даже в теперешней приглушенно¬сти, почти смазанности восприятия Арей ощущал как}>ю-то неправильность.

И в тот момент, когда он почты нашарил при¬чину этой неправильности, чей-то тихий голос шепнул ему через стоны и рев толпы:

[1 — Перестань! Не надо!

Арен резко повернулся и нанес мечом укол в на¬правлении этого голоса. И не промахнулся, пото¬чу что ощутил, как меч проходит сквозь чью-то плоть.

— Перестань! Просто перестань, и все! — повто¬рил голос все так же спокойно.

Барон мрака увидел худенького юного стража в белой, залитой кровью рубахе. Арей толкнул его в грудь ногой, высвобождая свой клинок

— Почему я должен перестать? Они же меня убивают! — прорычал он.

Г — Нет, — сказал юный страж. — Они убивают и друг друга тоже. Посмотри!

Арей недоверчиво огляделся и убедился, что все так и есть. Большинство стражей давно уже сра¬жаются друг с другом. Кто-то катается под нога¬ми, сдавливая противнику шею. Кто-то безоста¬новочно наносит удары кинжалом. Правда, и па Арея продолжали наскакивать, но к пропущенным ударам он уже почти привык и даже не испытывал особенной боли.

— Пошли! — сказал молодой страж и, поманив за собой барона мрака, стал осторожно выбираться из толпы. На них кто-то бросался. Их кто-то грыз. Первое время Арей еще отмахивал кому-то головы, но постепенно обнаружил, что как только начина¬ет сражаться, бой закипает с прежней яростью. Когда же Арей не сражается, его оставляют в по-

поднялись на холм. Юный страж ощюпился на траву, разглядывая рану, которую нанес ему Арей, Кажется, его болыие беспокоила не рана, а испачканная кровью рубашка. Оружия, у кпюго стража не было. Это Арей заметил еще когда пробирался за ним.

Вершину холма трудно было назвать безопасной. То и дело к ним кто-нибудь прорывался, наносил не¬сколько ударов, но отвлекался от стрелы или бро¬шенного ему в спину копья и скатывался с холма, чтобы расправиться с обидчиком.

— Это твой меч их дразнит! Выброси его, а то нам будут мешать! — попросил юный страж.

— Как это «выброси»? А защигцаться?

— Они на тебя бросаются, потому что у тебя есть меч. А ты его выброси!

— Так будут же рубить!

— Так они и так рубят. Какая разница?

В словах юноши определенно была логика. Арей, помедлив, неохотно разжал пальцы и уронил меч на траву. И, правда, на них постепенно перестали кидаться. Схватка как-то выцвела и отодвинулась от холма.

— Я плохо сражался, — пожаловался барон мра¬ка. — Без дарха я ничто. Слаб как ребенок!

— Напротив, без дарха мы все! — возразил юно¬ша. — Дарх держал?пвое сердце замороженным. А что будет с ним теперь, никто не знает. Если достать сердце с ледника и разморозить, оно или быстро испортится, или… начнет биться.

— Никогда не видел, чтобы сердца после ледника бились. Они всегда протухали, — проворчал барон мрака.

Юноша подтянул к себе колени и обхватил их ру-ками.

— Как тебя зовут? — спросил мечник

— Левус, — охотно отозвался молодой страж, с надеждой глядя на мечника.

Кажется, он думал, что его имя Арею что-то (кажет. Но Арей покачал головой, и молодой страж,’/устно уткнулся лбом в колени.

— Ты ведь не узнал меня? — спросил он.

— Нет.

— Я надеялся, что узнаешь.

— Я тебя никогда не видел.

— Ты меня не замечал. Еще в Эдеме я часто ходил за тобой. Издали любовался твоим полетом. Меч¬тал быть таким, как ты. Во всем подражал тебе. Я ушел из Эдема, потому что ты из пего ушел. Квод- нон был для меня никто-. А ты меня убил!

Арей вспомнил, как недавно загнал в него меч.

— Когда убил? Только что? — спросил он.

Молодой страж покачал головой:

— Здесь убить никого нельзя, хотя те внизу это¬го и не понимают, И никогда не поймут. Ненависть ‘титла их разума. Нет, ты убил меня давно и по-

настоящему.

Арей недоверчиво разглядывал длинное бледное лицо:

— Странно. Мне казалось, я помню лица всех, кого убил!

— Это было давно. Первыми ты заколол моих

спутников. Очень быстро, одного за другим. Я ис-пугался и побежал. Ты догнал меня и отмахнул мне голову. Ты даже не заглядывал мне в лицо, оттого и не запомнил его. Потом ты разбил мой дарх и пере¬сыпал из него в свой дарх два эйдоса.

— Всего два? — спросил Арей удивленно.

— Да. Один был эйдос девушки, которая меня лю-била, а другой — эйдос старика-философа. Кажет¬ся, его звали Эпикуром. Он был хороший, добрый че¬ловек и очень несчастный. Не знаю, зачем он отдал его мне. Ему важна была его идея, что сам он возник стихийно и душа умирает вместе с телам. Краси¬вая такая идея, продуманная во всех деталях. Эйдос в эту идею никак >1е вписывался. Потом, уверен, он пожалел.

Арея беспокоило другое.

— Странно. Выходит, я убил тебя без повода? Ты не защищался? — спросил он недоверчиво.

— У меня и меча-то никогда не было, — грустно сказал Левус. — На тебя напали мои спутники. Из засады. Я просто стоял с ними рядам, удивляясь, за¬чем мы прячемся. Я вообще почти не знал их. Они встретили меня накануне и неплохо ко мне отнес¬лись. Накормит меня, дали одеяло. А утром сказа¬ли, что надо постоять за скалой подождать друга, который должен им несколько эйдосов.

— Другом был, конечно, я! — сказал Арен.

Левус вздохнул:

— Признаться, я подозревал что-то неладное. Думал: может, они воришки из Среднего Тартара, которые отбивают от каравана отставших вер-блюдов?

— Прости, что убил тебя, — сказал Арей.

— Ничего, — ответил юноша. — Я должен был (разу догадаться. Хотя это трудно. — Никогда не таешь, что у кого в душе.

Арей вгляделся в тонкое умное лицо.

— Ты сохранил много эдемского света, — сказал он.

— Да, — согласился Леву с. — Я считаю, мне повез- ю, что ты убил меня довольно быстро, когда я взял только два эйдоса. Люди тянулись ко мне. Та девуш¬ка, философ… Я невольно соблазнял самых добрых и чистых, потому что и сам выглядел хорошим и чи- < тым. Комиссионеры не смогли бы выманить у них тдосы, они бы почуяли фальшь, а мне они отдали их сами… И я обрек их эйдосы на муку внутри моего ()арха! Ведь он не мог быть пустым! Так что благо- * *арю тебя за смерть.-

— Нлагодаришь меня за смерть? — недоверчиво переспросил Арей.

Юноша серьезно кивнул:

— Да. Это плохое место, но я все равно оказался бы здесь рано или поздно. Но тогда во мне не оста¬лось бы уже никакого света, а так он все-таки со¬гревает меня.

— Правда?

— Да. Он меня и сохраняет. А так здесь мало г кого есть рассудок… — Леву с с болью посмотрел туда, где, нанося друг другу удары, катались по¬крытые ранами тела. — Напротив, все старают¬ся забыться. Упроститься до одного занятия, вроде той схватки. Так проще.

— А я почему сохранил рассудок? — спросил Арей недоверчиво.

— Не знаю, — пожал мечами Левус. — Может, тебя кто-то любит и просит о тебе? Не про¬сто много просит, а вообще непрерывно? Когда тебя кто-то любит — это не уходит. Это оста¬ется.

жет просить о нем свет. Синьор-памидор? Нет, нс похоже. Он жалеет, о// вспоминает, но чтобы не-прерывно просить? Не похоже это на Мефа. Дафна?

Более вероятно, но тоже не верится. Нет, это мо¬жет быть только она. Же?ицина, которую он лю¬бил и которая любила его.

— Жена, ‘наверное, — сказал Арей, думая о жене. Все вокруг разложеую и убито. Не на что опереться. Только она одна с живущим в ней эйдосом стала ему опорой. Крошечной искрой надежды в окружавшей его тьме.

Левус оглянулся. Он, кажется, колебался, гово¬рить или не говорить. Вокруг были только смерть, тьма и холод. Юный страж понизил голос до ше¬пота:

— Когда-нибудь, возможно, ее сюда пустят! Она придет к тебе, как другая приходит ко мне. Я не знаю, во сне или не во сне. Тут же пет сна.

— Кто к тебе приходит?

— Девушка, чей эйдос был у меня в дархе. Я вижу ее. Она утешает меня. Значит, и к тебе, возможно, придут. И с каждым приходам она будет приносить тебе немного жизни и надежды. Это все, что здесь возможно. Глоток воды в пустыне.

— Но как? — спросил Арей.

— А ты молись! — сказал Левус. — Молись ей на¬

встречу. Ведь ты же молился когда-то. Там, в Эде¬ме, когда мы быт с Ним одним целым.

— Не буду! — упрямо отозвался Арей. — Не хочу! Нас здесь никто не услышит!

— Не услышит, а ты все равно молись! — ска- меня слышат. Когда стучишься — всегда открыва¬ют. Даже если там, ку’да ты стучишься, и двери- то нет.

Глава семнадцатая Валькирия ледяного копья

Малое облако, нашедши на солнце, пресекает дей¬ствие и света, и теплоты его: поймите из этого примера действие мелочей.

Авва Исайя

— Ну что, идем? — спросил Багров. И в этом «ну что, идем?» зоркая Ирка почувствовала нерешитель-ность. Ни Прасковья, ни Шилов не входили в число людей, которых Матвею хотелось видеть в первую очередь, а ожидать от них можно было чего угодно.

Багров постучал, окликнул хозяев и толкнул дверь. Они оказались в комнатке, где по углам громозди¬лись тазы, лопаты, сломанные грабли и прочий хо-зяйственный скарб, прописавшийся тут, должно быть, задолго до Прасковьи и Шилова. Среди вещей ясных и положительных, таких, например, как рама от вело-сипеда или ржавое ведро, попадались вещи и весьма тематические. Например, широкий меч броард, мань-чжурский меч водао и еще нечто непонятное, но до-вольно зловещее.

— Что эго? — спросила Ирка. — Клинок не клинок, коса не коса. Мамзелькина забыла?

— Мамзелькина здесь тоже не исключена. Это от серпоносной колесницы! — отозвался Багров и по па-мяти процитировал Ксенофонта:

«У греческих солдат вошло в привычку собирать фураж небрежно и без принятия мер предосторож- ности. Выл один случай, когда Фарнабаз с 2 колес¬ницами с косами и 400 кавалеристами вышел на них, когда они были рассеяны по всей равнине. Когда реки увидели, что они надвигаются на них, они по¬бежали, чтобы соединиться друг с другом; в целом их было около 700, но Фарнабаз не терял времени. Отправив колесницы вперед и следуя за ними сам вместе с конницей, он приказал атаковать. Колес¬ницы лихо врезались в греческие ряды, разбили их сомкнутый строй, а конница затем быстро сокра¬тила их число до около ста человек».

Модель Маша посмотрела на Багрова с уважением. Природно неглупые девушки делятся на две группы: первая сама читает книги, а вторая, более ленивая, но зволюционно приспособленная, тянется к умным мо- юдым людом, которые их читают.

В углу, в закутке, кто-то громоздко зашевелился. Ирка увидела крупную черную птицу, которая, при-держивая за рог, клевала коровью голову. На Ирку птица покосилась без интереса, но с пониманием. За-метно было, что стань Ирка падалью, птица и се бы без смущения клевала.

— Черный гриф! — узнала Ирка и продвинулась вперед, туда, где была еще одна дверь, раскисшая от влаги. Матвей толкнул ее плечом и вошел. Ирка с Ма-шей протиснулись за ним.

Они оказались в тесной избушке с двумя оконца¬ми. Большая, некогда белая, а теперь облезшая печь занимала всю центральную часть. На печи было три лежанки — одна наверху и две уступами. Причем все¬ми тремя явно пользовались. Средняя, самая широкая лежанка была вся заставлена игрушками Зиги. Ма-шинки он выстроил в одну линию, а всех зверушек и динозавров — в другую.

Шилов стоял у печи и забивал щели глиной, зачер-пывая ее голой рукой из таза. Видимо, делалось это нс впервые, потому что серые нашлепки глины покрыва-ли печь со всех сторон. Но толку от этого было мало. Глина рассыхалась. Из щелей просачивался дым. Тра-вил глаза. Ирка с непривычки закашлялась.

Виктор повернулся на ее кашель. Ирка не исклю-чала любых проявлений приветливости, вплоть до самых смертоубийственных, но Шилов остался на месте. Посмотрел на нее, на Матвея, несколько подо-зрительно на Машу и опять занялся печкой.

— Я видел с холма, как вспыхнуло дерево. Могли бы подкрадываться и потише, — сказал он.

— А поздороваться? — спросила модель Маша. Она относилась к числу девушек, которые любят, когда их замечают.

— Я с женщинами не здороваюсь. Особенно с теми, которые этого просят, — отозвался Шилов.

— Почему?

— Да так. Не здороваюсь, и все.

Ирка стояла с копьем и щитом в руке и искала гла-зами, куда их прислонить. Бросать на пол не хотелось.

— Спасибо, хоть не убил! — сказала она.

Шилов усмехнулся, кивая на печь:

— Если бы надо было вас прикончить, мне и меч

бы не пригодился. Я бы сдвинул любую машинку на пять сантиметров и сказал бы Зиге, что это сдела¬ли вы.

Великан, сидевший на корточках у печки, услышав свое имя, перестал возить по полу машинку и гово¬рить «вжжжж!».

— Греемся, значит, в теплом домике? А как же идти но бесконечной дороге? Гладить морды мертвых зве¬рюшек? — спросил Багров. Ирка подумала, что он мог бы и не задираться.

Шилов тускло посмотрел на него:

— Ты когда-нибудь ходил по бесконечной дороге и регионе, где средняя температура в декабре минус двадцать? И постоянные метели? И ветра?

Пока Виктор беседовал с Багровым, Ирка искала глазами Прасковью. От печки тянулась веревка. На ве¬ревке висело белье, а под ней стояла детская ванноч¬ка, служившая для стирки. В закутке между7 висящим бельем и стеной Ирка наполовину углядела, наполо¬вину угадала Прасковью.

Несостоявшаяся повелительница мрака стояла на коленях у окна. Перед ней в пластиковом ведре из- под краски, на три четверти наполненном землей, росли помидоры, подвязанные к воткнутому в землю стилету. Прасковья бережно рыхлила землю спичкой. Невероятно, по она вырастила помидоры почти под Новый год, в избушке, куда едва просачивался свет и дуло из трещины в стекле!

Скользнув под мокрым пододеяльником, Ирка осторожно приблизилась к Прасковье. Та искоса взглянутта на нее, продолжая рыхлить землю. Всех плодов на помидоре было три. Один еще зеленый. Два

сковья, видимо, жалела.

— Слушай! — воскликнула Ирка, не сдержав восхи-щения. — Это же прекрасно! Никогда бы не подумала, что ты такая… Это так на тебя не похоже!

Прасковья, до того сидевшая неподвижно, точно очнувшись, вскинула голову. Схватила ведро с помидо-ром, подняла над головой и швырнула об пол. Потом, опомнившись, метнулась поднимать, но стебель был уже непоправимо сломан у самого корня. Один из по-мидоров откатился под ноги Ирке. Прасковья подняла его, поцеловала, а после положила на пол и тщательно растоптала ногой. И все это в полнейшей тишине.

Шилов подошел, отодвинул простыню, посмотрел, хмыкнул и вернулся к печке.

— Прости! — сказала Ирка, немного подождав, пока Прасковья остынет. — Я дура!

Прасковья, державшая в руке сломанный стебель, равнодушно дернула плечом, точно говоря: а мне-то что за дело, даже если и так. Медициной это не лечит-ся. Она открыла окно и выбросила помидор на улицу. Потом туда же полетело и ведро.

Захлопнув раму, нссостоявшаяся повелительница мрака взяла помаду и, написав на стекле «Чего тебе надо?», неприязненно и остро взглянула на Ирку.

Дева Надежды смутилась.

— Я, наверное, завалила все дело! Ты откажешься! Может, чуть позже об этом поговорим? — робко пред-ложила она.

Прасковья, не поддаваясь, опять настойчиво ткнула пальцем в стекло, показывая на свою надпись и тре¬буя говорить немедленно.

— Ну хорошо! — уступила Ирка, кивая на копье, которое она успела пристроить у печки. — Я принес-

I I это. Фулона предлагает тебе стать валькирией ле¬чи ного копья.

Прасковья с недоумением посмотрела на копье, па Ирку и, покрутив пальцем у виска, чтобы показать, п о шутка несмешная, вновь кивнула на стекло, на ко¬тором алела надпись «Чего тебе надо?».

— Это не шутка! — сказала Ирка. — Я серьезно. Тебе предлагают стать валькирией.

Прасковья вгляделась в Ирку, на миг, проверяя ее, переключилась на истинное зрение — и вдруг расхо¬хоталась. Хохотала она так, что в стене избушки обра¬зовалась дыра, а небо, необъяснимые зимой, рассекли (разу четыре молнии, все ударившие в одно дерево в лесу. Позднее сюда приезжали ученые и защитили две диссертации.

К молниям Шилов остался равнодушен. Дыра же в стене его озаботила. Он подошел, поглядел, прикинул размеры, зачем-то ковырнул влажные бревна ногтем и хладнокровно заткнул дыру подушкой.

— Так ты отказываешься? — спросила Ирка. — Что мне передать?

Прасковья даже писать ничего не стала. Только дер¬нула головой, требуя, чтобы Ирка забирала копье и уходила. Но Ирка не ушла. Она смотрела па Прасковью

II думала, что сказать. Долгая речь тут бы не сработала.

— Они погибнут, — произнесла она.

Прасковья схватила помаду.

«Кто?» — появилось на стекле.

— Валькирии! Чтобы сразиться с Черной Дюжи-ной, им нужна еще одна.

♦Пусть откажутся!»

— Отказаться от битвы они не могут. Это означа¬ло бы потерю копий — и потерю самой возможности существования валькирий! — сказала Ирка, вспоминая грустное лицо Фулоны. Фулона знала, что шансов на победу почти нет. Но погибшие валькирии сохранят копья, которые перейдут к следующим. Валькирии же, отказавшиеся от боя, сберегают свою жизнь, но те¬ряют копья. Получается жестокая такая, но сияющая правда, что, только умирая, валькирия живет. Хочешь жить — умри в бою.

♦Кто валькирия?! Я? Какую траву Фулона вы-ращивает в огороде?*

— Они погибнут! — повторила Ирка.

♦А со мной что? Они победят?»

— Не знаю, — осторожно сказала Ирка. — Но Ле-дяное копье должно иметь хозяйку к началу’ боя. Если ее не будет, мрак может придраться и заявить на него свои права. Типа, валькирии вообще его недостойны и все такое. Но я не уверена… Я только так думаю.

Прасковья равнодушно пожала плечами и опять ткнула пальцем в последнюю запись про Фулону и огород. Ирка не стала ее уговаривать. Последняя на-дежда потухла как спичка.

— Можно мы хотя бы посидим немного в тепле? — попросила она.

Против этого Прасковья не возражала. Модель Маша уже сидела у печки и, стащив с себя сырую шубку, грела спину. Из кармана шубки, которую она небрежно повесила на единственный в доме стул, что-то выпало. Навигатор, который Маша захватила с собой из машины, опасаясь, что его стащат.

Зигя перестал играться на полу, понимающе ска- ил «Би-би!» и, притащив навигатор Маше, устроил-ся рядом. Маша водила его пальцем по экрану, давая навигатору разные случайные задания, а Зигя радо-вался.

— Надо же! — сказала Маша, взглянув на экран навигатора. — До ближайшего бесплатного туалета 331 км! И как вы туг живете?

— Такси берем! — лениво отозвался Шилов.

Прасковья вышла из своего закутка. Теперь она

стояла на коленях у печки и протягивала к огню руки. Изредка она опускала ладони на раскаленные угли и оставляла их там секунд на десять. Ирка могла смо¬треть на это спокойно, Багров тем более, Маша же то и дело отворачивалась. Ну не привык человек, что тут I юделаешь?

Так они согревались около получаса. Шилов, про-явив некоторое гостеприимство, налил Ирке и Маше чай в пустые банки из-под сгущенки. Учитывая, что там еще оставалось немного сгущенки, чай получил¬ся вполне себе ничего. А вот Багрову достался чай в банке из-под тушенки.

— Тебе все равно, — утешающе сказал Шилов.

хМатвей отхлебнул из банки чай, пробуя на вкус.

— Мне не все равно… А вот теленку было десять месяцев. Мальчик. Весь черный, но с двумя желтова¬тыми пятнами! — сказал он, глядя в потолок.

Шилов хмыкнул, отобрал у Матвея банку и тоже отхлебнул.

— Ну да, — признал он. — Все так Только желтых пятен было три. А в ухе бирка с номером 2324.

— Нет, — оспорил Багров, протягивая руку за бан-

кой. — Пятен было два. Просто пластиковая бирка № 2324 тоже была желтая. Вот ты и посчитал ее за третье пятно.

Зигя и Маша продолжали забавляться с навигато-ром, который через равные промежутки времени не-довольно повторял: «Вернитесь на дорогу! Продол-жайте движение по маршруту!»

Прасковья, сердито поглядывавшая то на копье, то на Ирку, внезапно щелкнула пальцами. Ирка ощутила, как ее сдавила чужая беспощадная воля, и, не успев опомниться, она вдруг произнесла чужим картонным

ГОЛОСОМ:

— Матвей! Пора прощаться! Мы уходим!.. Мат¬вей, возьми щит и ту палку у печки!

Багров и Маша с удивлением вскинули лица и уста-вились на нес. Ирка вскочила, зажимая рукой рот, но чужая воля уже отхлынула, а Прасковья так и вообще невинно смотрела в сторону.

— Дело хозяйское! Пора так пора! — неохотно со-гласилась Маша. Она вообще не разобралась, кто это сказал, приписав все Ирке. Багров, может, и разобрал-ся, но смолчал.

— Ну идем так идем! Приятно было погостить! — сказал он и, взяв копье, сунул под мышку и щит.

Маша натянула шубку и выскользнула на улицу. За ней потянулись Ирка и Багров. Прасковья и Шилов вышли их проводить.

Прасковья зачерпнула снега и, слепив снежок, от-кусила от него как от яблока, оставив яркий след по-мады. Шилов случайно взглянул па снег в том месте, где его черпанула Прасковья, и ладонь его скользнула за плечо, к рукояти гибкого меча.

— Тут кто-то был… Стоял у окна. След совсем све-жий! — прошептал он.

Дальше все произошло очень быстро. От сарайчи¬ка тенью откачнулась фигура в сером длинном плаще < обожженными краями и метнула в Прасковью копье. Шилов прыгнул на несостоявшуюся повелительницу мрака, сбивая се в снег, но раньше, чем он успел, модель Маша сделала то, к чему’ совершенно не готовилась и одновременно к чему готовилась всю свою жизнь. Про- (то, раскинут* руки, шагнула между Прасковьей и ко¬пьем. Этими распахнутом и руками она точно умоляла копье нс подлетать, свернуть в сторону, удалиться.

Багров и Шилов метнулись к сарайчику, но там, где только что была фигура, теперь осталось лишь фио-летовое свечение быстрой телепортации.

— Кто это был? — задыхаясь, спросил Матвей.

Щит, о кот ором он так и не вспомнил, выскользнул

у него из-под руки и упал на снег.

— Убийца. По почерку — из нижних тартарианцев. Там таких нанимают за два-три эйдоса, — отозвался Виктор. Гибкий меч шевелился в его руке как бич.

— Уф! Ну, кажется, никто не пострадал! — сказал Матвей.

— Ну это как сказать. Тебе она, может, и никто, — рассеянно заметил Шилов.

Багров обернулся. Ирка стояла на коленях рядом к лежащей на спине Машей. Трясла се за плечи. Матвей подбежал к ним. Ему было достаточно одного взгляда, чтобы убедиться, что копье не послушало раскинутых рук и все-гаки сделало свою работу.

Багров, обхватив Ирку за плечи, оттянул ее в сто-рону.

— Не надо! — сказал он тихо. — Не трогай ее! Не поможет!

— Она не может быть мертва! Крови же нет! И раны!

— Да. Но древко ушло в тело. Видимо, на наконеч-нике была бескровная магия. Через полчаса копье ис-чезнет, а ей поставят разрыв сердца или что-нибудь в этом роде.

Ирка посмотрела на лицо Маши. На нем не было боли, а лишь удивление и радость, как от успешно за-вершенного дела.

— Спасти се нельзя?

Матвей едва заметно качнул головой. Как некромаг, он угадывал смерть сразу и безошибочно:

— Нет. Тут уже Мамзелькина побывала. Разве ты не чувствуешь?

— Я ее не видела. Когда она успела?

— Быстро и на цыпочках, — ответил Багров. — Может, и косу просто прислала.

Выдернув копье — это было легкое копье, сули- ца, — он поднял Машу на руки и понес ее вниз по склону холма.

— Возьми щит… И на всякий случай будь готова! — сказал он Ирке.

Ирка взяла щит и пошла за Матвеем. На Прасковью она не оглядывалась и на Шилова тоже, хотя чувство-вала, что они стоят рядом с избушкой и смотрят на них.

Ирка и кренящийся под тяжестью Машиного тела Багров, постепенно удаляясь, становились все меньше.

— Глупо! — сказал вдруг Шилов. — Я успевал! Су- лица прошла бы над твоим ухом. Ну, может, задела бы древком щеку. Зачем она кинулась-то? Где они вообще ее выкопали?

Прасковья взглянула на Зипо.

— Зачем они хотели убить меня? Именно меня? — произнес Зигя деревянным голосом.

Шилов точно не знал.

— Может, боялись, что ты примешь предложение и станешь валькирией? — предположил он.

— Неужели я была бы хорошей валькирией? — спросил Зигя.

— Довольно и того, что стала бы… Какой удар по авторитету Лигула! Его воспитанница, почти что по-велительница мрака — и вдруг* нате вам: валькирия!

Прасковья сердито куснула нижнюю губу:

— Глупо! Бред! Я плохо владею копьем!

— Это — да. Твое царство — это эмоции, — осто-рожно согласился Шилов.

Прасковья хмыкнула, еще раз покосилась на ма-ленькие фигурки внизу холма, повернулась и ушла в дом.

Ирка и Матвей вновь вспомнили об Огнедыхе толь-ко глубоким вечером. Когда Багров, путаясь в старых следах, нашел то место, от сосны остался лишь тор-чащий из земли черный зуб высотой в человеческий рост*. Местами этот зуб еще продолжал тлеть. Матвею стало жутко, когда он подумал, что Огнедых ведь мог и улететь. Увязая в снегу, Багров обежал дерево.

Со стороны небольшого оврага к горелой сосне тянулась борозда, как если бы кто-то крался здесь на брюхе. По сторонам борозды виднелись отпечатки крупных лап и две непонятные полосы, как от плуга. Там, где борозда заканчивалась, Матвей обнаружил

) рыжеватое существо. В полумраке видно было, как оно ворочается в снегу и тянется к сосне в том месте, где дерево продолжало тлеть.

— Крупная рысь! — определил Матвей. — Нет, ка-кая рысь? А крылья откуда?

Налетевший вечерок заставил угли вспыхнуть ярче. Матвей разглядел загнугый, как у орла, клюв, и оцепе¬нел. На тлеющей сосне сидела саламандра. Песочный, с небольшую пуму грифон почесывал Огнедыху клю¬вом спину, а тот, прищурив глаза, свистяще посапы¬вал от удовольствия, выдыхая через нос струйки дыма.

Все это Матвей наблюдал от силы несколько се-кунд. Затем, пытаясь приблизиться, сделал неосто-рожный шаг и скрипнул снегом. Грифон обернулся. Секунду он смотрел на Матвея круглыми желтыми глазами. Потом подтянул задние лапы под живот. С силой оттолкнулся ими и взлетел, в прыжке уже распахнув крылья.

Огнедых, очень недовольный тем, что Багров их разлучил, заворочался на сосне и, повернув голову, как она поворачивается только у ящериц и змей, уставился на Матвея. Тот ощутил себя на прице¬ле, понимая, что от огненного плевка ему не уйти. На счастье Матвея, беспокойный ветерок продол¬жал дуть на сосну, и один из углей вспыхнул ало и жарко.

Огнедых воспользовался этим, переполз на уголь животом и, согревшись, успокоился. Выждав некото-рое время, Матвей осторожно пересадил его в лампу, уже горящую и запраатенную керосином.

У Фулоны была привычка: когда валькирия золото-го копья нервничала, то перебирала гречку. Высыпала горсть-другую на стол и пальцем быстро раскидыва¬ла ее на три кучки: черные семена отдельно, хорошие отдельно, и те, что чуть крупнее или облезли — тоже в особую кучку.

Вот и сейчас она сидела за столом, и ее палец скользил по рассыпанной гречке. Перед Фулоной сто-или Ирка и Багров. Была уже глубокая ночь, когда они позвонили в двери валькирии золотого копья.

— Я всегда замечала, что мечты сбываются! Не так, как мы ожидаем. Не тогда, когда мы ожидаем, но обя-зательно сбываются. Мечты — это программа, — ска-зала Фулона негромко.

— Что? Как? — спросила Ирка, нс понимая.

Она была как на автопилоте. Так устала, что начи-нала глохнуть. Простейшие вещи ей приходилось по-вторять трижды.

— Мечта Маши сбылась. Она хотела совершить благородный жертвенный поступок, умереть у всех на глазах и сохраниться в памяти. И это произошло, хотя она и не стала валькирией, — объяснила Фулона.

Ее палец продолжал скользить по гречке. Ирку это уже начинало раздражать. Вот оно, начальство! Чело-век умер, они едва на ногах стояч*, а она гречкой успо¬каивается. Могла бы, что ли, заплакать для порядка, как они с Мачъеем плакали.

— Да, — сказала Ирка агрессивно. — Не стала! И Прасковья тоже… Копье — оно там, в коридоре! И щит мы тоже отдали, попрошу замечать!

Она оглянулась на ванную, где шумел водой оруже¬носец Фулоны, который все пытался проснуться.

Валькирия золотого копья покорно вздохнула. На Иркину агрессию не отозвалась.

— Где вы ее похоронили? — спросила она тихо.

— В лесу, — сказала Ирка и со скрытым вызовом добавила: — А могилу, кстати, копали вашим Ледяным копьем! Оно роет даже промерзшую землю!

Машу они похоронили на невысоком холме у ру-чья. Место хорошее. Песок и камни. И много сосен вокруг. Домой же к Маше отправили морок. Тот же фокус, который Ирка когда-то проделывала с Баба- ней. Родных этот морок обманет, подмены они не заметят. Морок будет уместно улыбаться, вежливо от¬вечать на вопросы, а через несколько недель заявит, что насовсем уезжает куда-нибудь в Норвегию, мах¬нет фальшивым приглашением и превратится в поток фотографий и кратких писем из социальных сетей. Едва ли сестра и ее муж особенно огорчатся. Может быть, когда-нибудь даже съездят в Норвегию. Морок покажет им старинные замки и представит рыжего норвежца Олафа, который по-русски ни бум-бум, зато ездит на велосипеде и защищает китов. Правда, нор¬вежца этого пока не существует. Его морок тоже при¬дется творить. Ну да это уже дело третье. Ирка чело¬век творческий, Багров тоже — а кто лучше приду’мает характер европейца, чем человек русский, никогда в Европе не бывавший?

— А как же эйдос? Мрак не имел права убивать Машу, пока у нее был эйдос! — вдруг громко сказал Багров.

До этого он молчал.

Фулона повернула к нему лицо. Она была по-понному бледной, под глазами — желтоватые тени и

заметные морщинки.

«Устала… и немолодая уже!., тяжело ей!» — подумал Багров.

— Он не собирался ее убивать, под копье же она шагнула сама? Сама заслонила? — спросила Фулона.

— Да.

— Вот и ответ! Это был ее выбор.

Слово «выбор» зацепило Матвея.

— Вам ее не жалко? — с вызовом спросил он. — Вы же ее знали! Даже выбрали когда-то для медного ко-пья, которое досталось, между прочим, Холе!

Отвечая на вызов Матвея, Фулона резко поднялась. Стул покачнулся, встал на задние ножки, но не упал, потому что Ирка его подхватила.

— А какой жалости ты хотел? Охать? Растирать слезы по лицу? Мы на войне, дружок! Здесь слез не бывает. Они бывают потом.

— То есть нс жалко?

— Жалко. Но одновременно я за нее рада.

— РАДЫ?

— Да! Теперь я спокойна за ее эйдос, а раньше вол-новалась за него по целому ряду причин. Есть люди, которые мо1уг только прорваться к свечу. Такие, как Маша или Варвара. А если доходить постепенно, они не дойдут. Не хватит постоянства, воли, сил. И эйдос подгниет, и они сорвутся.

Фулона замолчала. Примерно в то же время ее оруженосец в ванной выключил воду. Труба взвы¬ла басом и вдруг замолкла, издав смешной высо¬кий писк. И этот нелепый писк разом сбил все на¬строение, превратив трагическую сцену в уставший фарс.

— Поздно уже. Вы устали. Можете у нас лечь, — предложила валькирия золотого копья.

— Нет, мы у себя, — отказался Багров.

— Ну хорошо… Тогда до встречи и… спасибо!..

— За что? — спросила Ирка.

— За все, — серьезно и без иронии отозвалась Фу- лона.

Уже покидая кухню, Ирка случайно посмотрела на стол и увидела на нем лицо Маши. Оказывается, пока они говорили, палец Фулоны машинально вычерчи-вал его по рассыпанной гречке, где-то чуть раздвигая ее, где-то, напротив, сгребая гуще и прибавляя два-три черных зернышка.

Вскоре под окнами у Фулоны взревел мотор. Двор прочертили убегающие фары.

— Спешат, — заглядывая в кухню, сказал оружено¬сец. — Злятся. А ведь гололед!

На выезде со двора послышался жестяной звук. Одна из двух фар погасла.

— Гололед, да, — грустно согласилась валькирия золотого копья.

Она выключила свет и вернулась в комнату. Присе¬ла на край кровати и, готовясь лечь, стала распускать волосы. И тут входная дверь содрогнулась от мощней¬шего, буквально таранного удара кулаком. И уже по¬том тренькнул запоздалый звонок. Вроде как кто-то спохватился, что можно ведь и позвонить. Оружено¬сец и Фулона выскочили в коридор.

Дверь, так и не запертая после ухода Ирки и Ба-грова, распахнулась. В квартирку Фулоны лротис- пулся Зигя. От малютки пахло костром. В одной руке он держал секиру, в другой — пакет с машинками и зверушками. Видимо, паковаться пришлось в спешке. Как следствие, машинки и зверушки оказались у Зиги и одной куче, и от этого аккуратный малютка испыты¬вал крайний дискомфорт. Почти муку.

Оруженосец Фулоны, не разобрав, что происходит, с горяча бросился было к Зиге, вырывая сзади из-за ремня пистолет Стечкина. Малютка ткнул его пальцем в солнечное сплетение, бережно сдвинул согнувшееся тело к стеночке и стал расставлять на полу машинки.

— Не здесь, — сказал Шилов, вошедший в коридор вслед за Зигсй. — Здесь раздавят! Бери свои цацки и марш в комнату!

Зигя огорченно запыхтел. Взял пакет со зверушка-ми, секиру, подхватил за пятку оруженосца и, как ма-шинку таща его по полу, понуро побрел в комнату.

— А это оставь! Это не игрушка! Человек все ж таки! — напомнил Шилов.

Зигя неохотно выпустил ногу оруженосца. Когда громоздкий Зигя покинул коридор, на освободившее¬ся место протиснулась Прасковья, до этого из-за тес¬ноты вынужденная находиться на лестнице.

Фулоиа, в руке у которой сверкало копье, выжи-дательно посмотрела на нее. Несостоявшаяся пове-лительница мрака была в алом платье. Без куртки, несмотря на декабрь. Стояла у зеркала и пальцем тро-гала оставленное Иркой ледяное копье, упакованное в чехол из-под спиннинга. Раньше чехол был другой. Этот Багров нашел у себя в автобусе.

— Чем могу быть полезна? — холодно спросила

Фулона.

4

Прасковья полезла было в карман за помадой, что¬бы писать на зеркале, но помаду доставать не стала и просто ткнула пальцем в лежащего на полу оруже¬носца.

— Я вообще-то пришла за этим. Ну, если вы не передумали! — прохрипел оруженосец, дергаясь как от тока.

Несколько секунд Фулона пристально смотрела на Прасковью. Ноздри Прасковьи вызывающе разду¬вались. Заметно было, что она готова развернуться и хлопнуть дверыо. И даже с удовольствием это сделает.

— Добро пожаловать, валькирия ледяного копья! — сказала Фулона со вздохом и уже без всякой торже-ственности добавила: — Чай-то будешь?

Прасковья усмехнулась и опять ткнула в оруженос¬ца пальцем.

— Ледяной? — с ненавистью прохрипел тот чужим голосом.

— Пег, горячий, — сказала Фулона

Глава восемнадцатая Птички среднего тартара

На человека постоянно действует сила дьявольской атаки, нашаривая в нем лазейку. Поначалу это сипа мягкая и неназойливая. Но ест видит, что ей уступают, начинает усиливаться, разъедать, а потом следует мгновенное яростное нападение. Если этой сипе один-два раза уступили, дальше она входит уже без стука. Как через выбитую дверь. И человек очень скоро оказывается в таком доме лишним.

Эссиорх

Внутри у многоножки было темно. Все тряслось и прыгало. Не понимая, как он еще не сломал себе шею, Мефодий ударялся то о Дафну, то о Варсуса, ловя себя на мысли, что ударяться о колени любимой девушки ничуть нс приятнее, чем о колени гораздо менее сим-патичного ему Варсуса.

Наконец Буслаев ударился обо что-то третье, даже отчасти мягкое. Обрадовался, обнял это третье, что¬бы использовать его как подушку безопасности, и по¬нял, что это дохлая собака, проглоченная многонож¬кой до них.

Постепенно швырять их стало меньше. Мускульные сокращения стенок желудка приобрели равномер-

ность. Видимо, грунт стал более твердым и скорость движения замедлилась. Встать было по-прежнему не¬возможно, зато уже не подбрасывало.

Варсус ухитрился поднести к губам свою дудочку, и внутри у многоножки вспыхнул свет. Лучше бы он, конечно, не вспыхивал, потому что, кроме бледных лиц друг друга, они увидели многочисленные кости, а то, что обнимал Мефодий, действительно оказалось дохлятиной, но не собакой, а, судя по размерам, мед-

Варсус вспомнил, что слышал про этот вид много¬ножек. Он обитает в Среднем Тартаре и, так как еды там маловато, поднимается за добычей в человече¬ский мир. В основном за падалью крупных животных. Изредка захватывает и живую добычу. Возвращается в Гартар, забивается в щель и неподвижно лежит лет сто, пока опять не проголодается…

— Говорил я вам про глазки на столбе, а вы меня высмеивали! — заявил Варсус под конец.

Буслаев на четвереньках перебежал к ним поближе. Ему не нравилось, что он обнимается с дохлым медве¬дем, пока Варсус сидит рядом с Дафной.

— А почему она нас не убила? — спросил Мефо-дий.

— Холодный расчет! — сказал Варсус. — Желудок многоножки так устроен, что переваривает только до¬хлую добычу. Для живой же он безвреден.

— А покороче? — поторопил Мефодий.

«Покороче» — это мольба о пересказе для осо¬бо одаренных? — уточнил Варсус. — Извольте, сударь! Добыча умирает все-таки не одновременно. Какая-то сразу, какая-то через неделю. Многоножке так выгод-

псе, чем переварить все сразу и потом сидеть голод-ной. Так и желудок правильнее нагружается, и вообще экономика должна быть экономной.

— Хорошо! — сказала Дафна. — Но почему много¬ножка выследила именно нас?

— Да, странная история! — согласился Варсус.

Они молча сидели и, глядя друг на друга, слушали,

как бока чудовища протискиваются сквозь землю. Не¬приятные, трущиеся звуки. Мефодий перехватил свою спату лезвием вниз.

— Может, попытаемся ее прикончить? Прорежем и выберемся? — предложил он.

Варсус кисло посмотрел на него.

— Молодец, что поделился! — похвалил он. — Всегда делись хорошими идеями, чтобы можно было тебя вовремя отговорить.

— Почему?

— Прикончить ее я смог бы и сам. Пусть не с пер-вой попытки, а с какой-нибудь десятой. Но что по-том? — спросил Варсус. — Мы в десятке километров под землей, если не глубже. Ходы уже частично осы¬пались. Телепортироваться отсюда нельзя — застря¬нем. Или ты собираешься вечно торчать в желудке у дохлой многоI южки?

— А если воспользоваться пропуском, который мы отняли у су к кубов? — предложила Дафна.

Варсус усомнился, что это хорошая идея. Отсюда пропуск едва ли сработает. Да и мрак заинтересуется, каким образом два комиссионера и суккуб оказались внутри многоножки.

— Так что же делать?

Пастушок лег на спину’ и закинул руки за голову:

— Учиться получать удовольствие от текущего мо-мента! Куда везет нас многоножка? В Тартар! Куда нужно нам самим? В Тартар! Исключительное совпа дение интересов! Я бы даже назвал это магистралью необходимости, лишенной перекрестков возможно¬стей и светофоров надежд!

Мефодий посмотрел на Дафну.

— Ты как? — спросил он.

— Мне страшно. — Дафна положила голову Мефо дию на плечо. Ее легкие волосы шевелились как жи вые. И в полутьме Мефодий замечал то, чего не видел раньше. От ее волос разливался легкий, трепетным, ободряющий свет. И по мере того как погасал свет магический, выдохнутый дудочкой Варсуса, этот сип только усиливался.

— Будем ждать? — спросила она.

— Да. А что нам еще остается? — отозвался Мсч|> и подул на ее волосы. Ему нравилось наблюдать, как они подлетают, а потом, медленно светясь, начинай и опускаться.

Час шел за часом. Неприятные трущиеся звуки стали привычными, а потом и вовсе исчезли — при том, что скорость движения явно увеличилась. Скорее всего, многоножка добралась до ранее проложен! к> го тоннеля, по которому уже много раз поднималась из Тартара в человеческий мир. Даже вонь от дохл< > го медведя уже не казалась Мефу противной. Примы кнуть можно вообще к чему угодно. Так свыкнуться, что уже и нормальное покажется чем-то ненормаль ным.

От духоты Мефодий постепенно стал забываться, Реплики, которыми он обменивался с Дафной и Вар

ГУ< ом, становились все менее связными. Какие-то от- И1’ты на незаданные вопросы.

11од конец Мефодий забылся и увидел не то сон,)1С го видение. За ним кто-то гонялся и кричал, что «и) тело — части природы, которые пора включать в *рговорот. Попользовался — и хватит, возвращай об¬рито! Мефодий очнулся в холодном поту. На него с интересом смотрел Варсус.

Вопим? — поинтересовался пастушок.

Вуслаев попытался вспомнить, кричал ли он, но так и не вспомнил:

— А что? Нельзя?

— Да можно. Тебе все можно! — насмешливо раз-решил Варсус и добавил уже совсем тихо, ободряю¬ще Ты еще не осознал, что ты страж! Ты считаешь ноя человеком!

Мефодий не понял сейчас этих слов, просто отло¬жи I их в памяти. Он не только считал себя челове¬ком, он и являлся им, а вот стражем себя ничуть не Iидущая! Крылья, флейта — для него это был пока что реквизит. Доверял он лишь спате. Именно за нее он и * % катился, когда на них напала многоножка.

— Тихо! — сказал Варсус, поднимая голову. — Чув-»тнустс?

Вуслаев прислушался. Он не знал, сколько време¬ни бредил, едва ли долго, но все же снаружи что-то переменилось. Многоножка больше нс ползла. Зато < г тело быстро приобретало некоторое закругление. В желудке у многоножки становилось тесно.

— Это, конечно, бред! Никому не хочу навязывать (моего мнения, но все же вам не кажется, что нас хо- | ят раздавить? — вежливо уточнил Варсус.

| — НЕТ! Она свивается в спираль, а не в кольцо! —

оспорил Меф, повисая головой вниз, ибо это был единственный вариант, при котором ноги хоть как- то соглашались помещаться.

— И?.. Прости, друг мой, я не понял величия твоей мысли! — съязвил Варсус, придавленный еще сильнее Мефа.

— Спираль — это пружина. У меня такое чувство, что нас сейчас… — прохрипел Меф.

Многоножка с резким толчком распрямилась. Дафна, Мефодий и Варсус вылетели как пробка из бутылки. Лишь дохлый медведь таинственным об-разом остался внутри. Ему больше некуда было спе-шить.

— …выплюнут! — договорил Буслаев уже в полете.

Они покатились по земле, вскочили, готовые при-нять бой, но на них никто нс нападал. Многоножка со скоростью курьерского поезда мчалась прочь, и там, где она проносилась, сухая равнина выбрасывала се¬рый, долго не оседающий столб пыли.

— Вы это видели? Она выследила нас, проглотила, привезла в Тартар и добровольно отказалась от добы¬чи! — ошеломленно сказала Дафна.

— Или ее послали, — заметил Меф.

— Кто?

— Не знаю. Не я!

— Чушь!

Варсус хотел все же выпустить вслед многонож¬ке маголодию, но Мефодий помешал, схватив его за руку. Варсус холодно попросил его убрать с дудочки конечность и объяснить мотивы.

— Ты нас выдашь! Любая светлая маголодия в Тар¬таре прозвучит как удар колокола. Нас мгновенно за¬секут, — сказал Буслаев.

Показывая, что конфликт исчерпан, Варсус похло-пал Мефа по руке.

— Ты прав. Как не неприятна мне твоя конечность, я вынужден сказать ей спасибо! — сказал он.

Шагах в ста от них с грохотом обрушилась пыточ-ная башня. Она сложилась мгновенно, как трухлявый гриб. Варсус изумленно разинул рот.

[Г — А… а… а… — начал он.

— Вспомни, где мы, и давай поблагодарим меня какими-нибудь другими словами! Ну, типа, я тебе по-мог, ты это не забудешь, за тобой не заржавеет и все такое! — заметил Меф, ощущавший в Тартаре свое превосходство над Варсусом.

* * *

Средний Тартар — это не просто равнина, такая громадная и пустынная, что за год здесь можно не встретить ни одного стража мрака. Это место умер¬ших надежд. В остальных частях преисподней хоть смутно, но еще чего-то ждешь. В Нижнем Тартаре ждешь, что прекратится боль, схлынет жар, отступит холод. В Верхнем Тартаре многие души вообще не понимают, где они. Мечутся. Плохо им, смутно, сквер¬но, как в дурном бесконечном сне. Обрывки каких-то воспоминаний, сотни раз повторяемые ошибки. Но Тартар это или не Тартар — кто ж его знает? Нет там указателей, а душам никто не читает познавательных лекций. Многие вообще считают, что вот-вот про-снутся и все это закончится.

Средний же Тартар — место вообще никакое. Здесь все дрябло, серо и противно. Нет здесь ни жара и хо-лода Нижнего Тартара, ни суетливой маеты Верхнего. Главная местная достопримечательность — недостроен¬ная Вавилонская башня, спецпроскт Кводнона по захва¬ту Эдема, по счастью порученный Лигулу, который его успешно и запорол, вовремя, впрочем, отодвинувшись от проекта в сторонку и подставив вместо себя других виноватых, которые и понесли заслуженное наказание.

В щелях кладки Вавилонской башни, говорят, во-дятся страшнейшие гады, которые порой нападают даже на стражей мрака, оставаясь при этом невидимы¬ми. Вокруг башни — стершиеся в пыль пирамиды, раз¬валины языческих храмов, жертвенные камни, какие- то колесницы, троны, растрепанные ветром бумаги, свитки, пергаменты. Все здесь умерло, обветшало, изо- ржавело, но ничего не уничтожилось бесследно.

Дафна, Мефодий и Варсус тащились по равнине Среднего Тартара, сами толком не зная куда. Со вре-мен Большой Дмитровки, 13, когда к ним заскакивали черные как смоль тартарианские курьеры и, дожида-ясь Арея, трепались с Улитой в том числе и об этих местах, Мефодий сохранил смутное воспоминание, что Расщелина Духов находится где-то возле пира¬мид. Да, точно возле пирамид! Курьеры описывали се как шипящую дыру в земле, из которой вырывается пар и возле которой слышны голоса.

Вот только сложность в том, что пирамид на рав-нине Среднего Тартара было несколько десятков, и все они располагались небольшими группами. Не-которые стояли так далеко, что, по прикидкам Мсфа, идти к ним надо было с неделю.

— Погодите! — сказал Буслаев, разглядывая зем-лю. — Что это такое?

— След многоножки! — сказал Варсус. — Ты что, по ней соскучился?

— Нет. Но ее след ведет точно к ближайшей группе пирамид. Может, тот, кто послал за нами многоножку, хотел и дорогу нам подсказать?

— И что? Мы по ней пойдем? — недовольно спро-сил Варсус.

Мефодий промолчал.

— Тогда почему многоножка нас не подвезла, если нам в самом деле туда? — продолжал допытываться пастушок.

— Значит, были причины… Ну так что, идем?

— Ну, раз других идей нет… — пастушок оглянулся на Дафну.

Дафна кивнула, и они направились к пирамидам. Правда, ближайшими их можно было назвать с на-тяжкой. За два часа пути пирамиды почти не прибли-зились.

— Нам повезет! Я знаю, я везучий!.. — через равные промежутки времени повторял Варсус.

Буслаеву надоело слушать его бормотание. Он чуть приотстал и, взяв Дафну за руку, стал болтать ее рукой как своей. Варсус обернулся.

— Иди-иди, тебе повезет! Ты везучий! — напомнил ему Мефодий.

Тоскливая равнина все тянулась, тянулась. Каждый шаг рождал вулканчик пыли. Все было серым, выцвет¬шим, полутемным. Дафне хотелось яркости и красок. Здесь же она просто задыхалась.

Ужасных существ, населявших Тартар, пока не

встречалось, и вообще ничего живого не попада¬лось, разве что где-то высоко мелькнуло несколько крылатых тварей, которых Дафна культурно назвала «птичками». Самая мелкая из «птичек» была где-то с транспортный самолет, перевозящий военную тех-нику. Дафна, Варсус и Мефодий представлялись для них слишком невзрачной добычей. Питались «птич-ки» явно кем-то покрупнее. Даже многоножкой не по-брезговали бы. То-то она и унеслась так быстро, оты-скивая убежище.

— Эх, Шилова нам здесь не хватает! — сказала Дафна.

— Говори за себя! — ревниво буркнул Мефодий, которому нравилось считать, что в Тартаре и он не чужой.

— Хорошо. За себя. Шилова мне здесь не хвата¬ет, — поправилась Дафна.

Вскоре она заявила, что устала, и, вытянув ноги, уселась между какими-то непонятными конструкци-ями.

— О! Шестиствольные пушечки! — сказала она, присмотревшись.

— Вообще-то это рибадекины. Их обычно приме-няли при охране городских ворот, — поправил Вар-

СУС.

— А рибадекины не пушки?

— Пушки. Но примерно в той же степени, в кото¬рой флейту можно назвать саксофоном. Стреляют не особо точно, но при стрельбе в упор мало не пока¬жется. Особенно когда бьешь в тесные ряды пехоты.

— Проявил свои знания? Ну садись! Пять! — сказа-ла Дафна, показывая на место рядом с собой.

Варсус послушно сел, культурно отодвинувшись от нее на полметра и сложив ручки на коленях. Буслаеву не сиделось. Он ходил вокруг пушек, заглядывая им в стволы.

— Неутомимый ты наш! Может, все же сядешь на

пенек? — ехидно поинтересовался Варсус.

Меф пропустил этот выпад мимо ушей.

В — Занятно! — сказал он. — Эти два рибадекина примерно одной эпохи. Но этот весь какой-то трух-лявый, трогать страшно, а из этого хоть сейчас стре-ляй. Почему?

. — Степень вреда, — отозвалась Дафна.

— Чего «степень вреда»?

В — Из обоих этих пушек были убиты люди. Если бы нет — они бы здесь не стояли. Из той, что трухлявая, убили, может, человек сто. А из той, что почти целая, может, одного или двоих. Чем больше степень вреда, тем выше степень разрушения.

Подул ветерок. На лоб Дафне налип желтый ли¬сток с обтрепавшимися от времени краями. На лист¬ке была печать с немецким орлом и какие-то списки, видимо на расстрелы.

— Тут что, дождей не бывает, что ли? — спросил Варсус.

В выцветшем небе скользнули три тени. Это снова замаячили «птички». На сей раз они были уже не та-кими крупными, и это вызывало тревогу. Если «птич-ка» размером с транспортный самолет выслеживает многоножек размером с вагон, то кого клюет «птич-ка» размером с трамвай, лучше не уточнять.

«. — Надеюсь, у них плохое зрение, — с тревогой

сказала Дафна.

Однако зрение у «птичек» оказалось отличным. Почти сразу они стали снижаться. Вблизи их сложно стало называть «птичками». Кожа у них была грубая, в крупных складках. Клювы короткие, но широкие, с зазубринами. Такими удобно рвать мясо.

— Птерозавры, — сказал Меф.

— Не птерозавры. Но сходство есть. Кводноп явно взял идею птерозавров и на ее основе наварил что-то свое, — оспорил Варсус.

Мефодий, вовремя присмотревший неподалеку бе-тонный дот, нырнул в него сам и затащил за собой Варсуса и Дафну. Спустя несколько секунд птерозав¬ры атаковали дот, но расковырять бетон не смогли. Один из них, проносясь, ютовом подхватил рибаде- кин, подбросил его, и шестиствольная пушка, подпры¬гивая, покатилась по равнине.

— Сейчас улетят! — сказал Варсус, следя за птеро-заврами в амбразуру. Ржавые обломки пулемета вме¬сте с прикованным к нем)7 скелетом Буслаев только что отбросил в сторону.

— Как бы не так! — сказал Меф.

Он не ошибся. Описав в воздухе плавный круг, пте-розавры вернулись и удобно устроились неподалеку, контролируя единственный выход из дота. В их дви-жениях была мудрая неспешность. За минуту только один из трех чуть пошевелил клювом. Остальные, не проявляя скуки, неотрывно смотрели на выход из дота.

Пастушок занервничал.

— Думаете, они будут выслеживать нас бесконеч¬но? — спросил он.

— Бесконечно, не будут, — утешил его Буслаев. Он

посмотрел на Варсуса, дождался, пока тот с облече¬нием вздохнет, и добавил: — Но лет пять — запросто. Они умеют долго терпеть голод. А тут добыча, можно сказать, под носом и никуда не денется.

Лицо у Варсуса вытянулось:

— И что нам делать?

Дафна коснулась его цепочки, качнув ободранные бронзовые крылья.

— Не только у птерозавров есть крылья! — сказала

она.

Теперь уже заулыбался Варсус, зато Мефодий пере¬стал улыбаться.

Это что, шутка такая? Я никогда в жизни нс ле¬тал! — нервно сказал он.

Варсус несильно ткнул его кулаком:

— Ну так пора учиться! И без паники, златокры¬лый! Ты должен показывать нам пример!

Глава девятнадцатая Живи и лети

Не великие дела угодны Богу, а великая любовь, с какою они делаются. Нет ничего великого, когда лю¬бят мало, и нет ничего малого, когда любят много.

Святитель Василий Великий

— Я нс полечу! — повторил Меф.

— И это правильно! — охотно поддержал его Вар- сус. — Тут можно неплохо устроиться! Видишь короб-ку с пулеметными лентами? В ней ты сможешь хра-нить свои вещи. Спать вот в этом спальнике… Блин, чья эта рука меня трогает?

— Не моя! — сказала Дафна.

— Знаю. Я про ту руку, что в спальнике. Короче, размещайся, чувствуй себя как дома! А лет через пять мы принесем тебе сгущенки. «Мы» — я имею в виду: мы с Дафной…

Мефодий шмыгнул носом.

— Уговорил! Я лечу! — сказал он.

Варсус самодовольно кивнул:

— Я всегда умел уговаривать!.. Как материализовать крылья, знаешь?

— Нет.

— Положи их на ладонь! Видишь отверстие для шнурка?.. Погоди, не касайся! Здесь ты сломаешь кры¬лья! Они очень хрупкие!

— А как Арсй ухитрялся прыгать с крыльями в во-допад? — спроси;! Мефодий.

— Понимаешь, это был Арей. Он все просчитывал до мелочей, — сказал Варсус.

Отвечая Мефу, он не забывал посматривать в ам-бразуру, контролируя обстановку. Птерозавры остава-лись на прежних местах. Тратить энергию на лишние движения не входило в их планы.

— Значит, делаем так! — сказал Варсус. — Я выле-таю первый, чтобы их отвлечь. Вы следом за мной.

1 — А я? — спросила Дафна.

— Ты страхуешь Мсфодия и помогаешь ему разо-браться с крыльями. Встречаемся у пирамид. Я имею в виду: все уцелевшие.

Прежде чем Дафна и Мефодий успели одобрить сто план, пастушок выскочил из дота и побежал к пте-розаврам. Не добежав до них десятка шагов, он при-творился, что только что их заметил, отшатнулся и театрально прижал ладони к груди. Потом, точно уми¬рающий лебедь из балета, плавно поплыл в сторону, театрально помахивая руками.

— Мог бы обойтись без цирка! — с досадой сказа¬ла Дафна.

После краткого размышления птерозавры, хло¬пая крыльями, короткими перелетами направились к Варсусу. В воздух они пока не поднимались, а бежали, подпрыгивая и планируя на крыльях. Рассчитывали получить пастушка без больших усилий.

Варсус подпустил их на несколько метров, а по-

том, сделав высокий скачок, материализовал крылья. Они вспыхнули вдруг, внезапно, ярко. Точно серым вечером повалил снег, отражая размытый свет фо-наря. Птерозавры на мгновение отпрянули, но сразу же инстинкт подсказал им, что светящееся мясо на вкус мало чем отличается от несветящегося. Мертвец, страж, тухлятина, фарш, человек, маг, некромаг — это все тонкости для гурманов, которыми птерозавры точно не являлись.

В воздухе Варсус красивейшим движением про-вернулся вокруг своей оси. Это был воздушный ба-лет. Ничего более прекрасного Мефодию видеть не приходилось. Распахнутая пасть одного из птерозав-ров захлопнулась в десятке сантиметров от лица па-стушка. Варсус скользнул у птерозавра под брюхом, дразняще пощекотав его перьями крыльев, и свечкой взмыл вверх.

Птерозавры перестали подпрыгивать и, набирая высоту, решительно устремились в погоню. Послед-ний птерозавр, улетая, то и дело оглядывался на дот. Видимо, у него возникали смутные арифметические несостыковки. Вроде ж их больше было? Или не боль¬ше? Однако думать об этих несостыковках бедняга явно не успевал, поскольку улепетывающий Варсус то и дело начинал извиватг>ся в воздухе, заваливаться на бок и вопить:

— Я мама-птичка! У меня ранетое крылышко!

Временами, опередив птерозавров, Варсус снижал¬ся и хлопался на землю, по не на спину, а довольно осторожно — на руки, чтобы не повредить крылья. Птерозавры, мешая друг другу, пытались обрушиться на Варсуса, но «ранетая птичка» в последний момент

ухитрялась взлететь и, жалуясь на жизнь, спешила дальше.

Дафна и Мефодий смотрели им вслед через амбра¬зуру.

— Лучше б он, конечно, так не шутил! А то дошу-тится! — сказал Мефодий.

— Нет. Он настоящий профи. А вот ты нет. — Даф¬на взяла Мефодия за руку и вывела его из дота. — Со¬берись! Делай как я! Давай начнем совсем просто! Без поворотов в воздухе, без всего! Вот так!

Дафна подпрыгнула и прикоснулась к отверстию /щя шнурка на своих крыльях. Крылья, вспыхнув, от¬крылись. Взметнулась слежавшаяся пыль. Крылья Даф¬ны сияли, как и крылья Варсуса, но свет их был менее резким, смягченным.

— Как красиво! — воскликнул Меф.

Дафна оглянулась на свои крылья. Смущенно улыб¬нулась:

— Это потому что мы в Тартаре. В человеческом мире они бы так не сияли. А в Эдеме было бы видно, что их свет довольно тусклый.

Дафна сделала несколько взмахов, поднялась на пару метров, а потом раскинула крылья и медленно опустилась на полусогнутые ноги.

— Вот так как-то! — сказала она. — Теперь давай ты!

Мефодий высоко, как заяц, подпрыгнул. Золотые крылья тоже скакнули на шнурке. Буслаев по неопыт¬ности не учел, что они тоже подпрыгнут, и крылья, подскочив, ударили его по отколотому зубу. Мефодий поймал их уже на лету и все же успел коснуться ды¬рочки для шнурка.

За его спиной что-то распахнулось, его дернуло вверх и в сторону, а в следующий миг Меф боком шлепнулся на землю, в полной мере ощутив себя за-пущенной в небо жабой. Дафна с серьезным лицом помогла ему встать:

— Осторожно!

Мефодий отпустил ее руку, вскочил — и его сразу качнуло, потащив вдоль земли, точно он стоял на ве-тру с огромным воздушным змеем. Не понимая, поче¬му так, Буслаев сделал несколько шагов, ощущая упру¬гое сопротивление.

— Парусность! — сказала Дафна. — Крылья у тебя, кстати, еще те! Спортивные, скоростные. На них ма-лость сложнее будет научиться, зато потом хорошо!

Мефодий до боли повернул голову, чтобы увидеть свои крылья. За его спиной что-то золотилось и сия-ло. Крылья действительно были теперь его частью — такой же, как руки или ноги!

— Хватит собой любоваться! — сказала Дафна. — Теперь так! Попытайся подвигать ими! Ощути их!.. Лететь пока не надо — просто пойми, как они дей-ствуют.

Мефодий попытался. Крылья задвигались, но как- то смешно и неправильно, точно привязанные.

— Нет! — покачала головой Дафна. — Не так!

— Но я же двигаю ими!

— Ты двигаешь плечами и лопатками!.. А надо кры¬льями! Ну!

Мефодий попытался еще раз. Бесполезно. Опять получалось только плечами и лопатками.

— Ты похож на человека, которого заставляют ше-велить ушами. И вот он, бедный, шевелит кожей на лбу и губами, считая, что от этого шевелятся уши, — заметила Дафна.

— Но как тогда?!

— Не знаю, как объяснить. Крылья — они не толь-ко тут, — Дафна показала за спину Мефа, — но и тут! Гут, наверное, даже больше! — Она коснулась его сердца, и он ощутил тепло ее ладони. — Попытайся представить, но одновременно и крыльями работай! Давай!

Мефодий последовал ее совету. С минуту у него ни¬чего не получалось, а потом вдруг что-то произошло, его куда-то дернуло, крылья мощным взмахом загреб¬ли воздух, и, сбитый с ног, Буслаев лицом проехался по земле.

— Неплохо! — одобрила Дафна. — Прогресс опре-деленно есть! Но вообще-то, прежде чем осваивать горизонтальный полет, нужно освоить вертикальный. Воздух тут, конечно, дряблый, неживой какой-то, пло¬хо держит.

— Но ты же летаешь! — сказал Буслаев.

— Ну это ж я! — скромно сказала Дафна.

Мефодий осторожно поднялся, недоверчиво огля-дываясь на крылья. Они опять не шевелились. Страш¬но было представить, что произошло бы, не отвлеки Варсус птерозавров. Пара перьев и подошва от ботин¬ка — вот и все воспоминание о Мефе.

— Вспомни, что предшествовало тому, как ты про-пахал носом землю. Может, подумал о чем-то? Или что-то ощутил! — предположила Дафна.

Мефодий стал вспоминать, и опять в какой-то мо-мент его дернуло, да так, что он едва устоял, успев вы¬ставить вперед ногу.

— О чем ты думал? — быстро спросила Дафна.

— Да ни о чем. Просто расслабил плечи.

— И все?

— Все.

— Легкость! — воскликнула вдруг Дафна. — Я по-няла, в чем твоя ошибка! Ты напрягаешься! Пытаешься сделать огромное мускульное усилие, как будто кры¬лья — это гребля.

— А что, не гребля?

— В том-то и дело, что нет! Легче! Еще легче! Слу-шай крылья и одновременно верь, что ты летишь! Верь! Стоит на миг потерять эту веру в возможность полета — и полет становится невыносимой тяжестью. Ну же! Давай!

Мсфодий закрыл глаза. Попытался увидеть свои крылья. Вот они — огромные, легкие, сильные! Через них протекают потоки энергии — не из Тартара, ра-зумеется! Из Эдема! Вот крылья разливают свет, вот поднимают его над землей! Вот он воспаряет, летит!

Рядом кто-то засмеялся. Можно даже сказать, за-ржал. Мефодий открыл глаза. Дафна едва не плакала от смеха. Даже на корточки присела.

— Что? Опять не так? — мрачно спросил Буслаев.

— Угу! Ты похож на продавца арбузов на семина¬ре по медитации! Воображаю, какую ерунду ты сейчас представлял… Легче надо, проще! Просто верь и лети!

Меф рассердился и стал верить. Почему другие мо-гут, а он нет?! Нет уж, милый, давай! Записался в орлы, так переставай быть курицей! У него все так всегда получалось — через гнев на себя.

Что-то произошло. Мефодий почувствовал легкое покалывание. На несколько мгновений он ощутил крылья целиком — от начала до кончиков. Перья раз-двинулись, стали просторнее как-то, заняли больше места.

— Ага, веришь! — одобрила Дафна. — А теперь еще крылышками все же помаши! Одна вера-то хорошо, но крылышками тоже махать надо!

И Меф послушно взмахнул крыльями, впервые по-чувствовав их как нечто отдельное от лопаток. Ощу-щение было новое, непривычное, чем-то схожее с гем, будто, нырнув, выгребаешь из глубины, ладонями отталкиваясь от воды. Ступни его разгрузились весом, и после и вовсе оторвались от земли.

Мефодий недоверчиво посмотрел вниз, пытаясь заглянуть себе под ноги, и опять неуклюже шлепнул-ся, ушибив колено. Но теперь он уже знал, что ему делать и где ошибка. И, вскочив, сразу оторвался от земли. Поднялся метра на два, снова снизился и, экс-периментируя, стал загребать крыльями то сильнее, то слабее. То сближал их, то полностью расправлял. И каждое движение чутко отзывалось на полете.

— Отлично! — похвалила Дафна. — Понял как? А когда скорость выше — там уже достаточно перо немного подвернуть. А теперь лети за мной! Если го-лова будет кружиться — сразу снижайся!

Указывая Мефу, что ему делать, она вертелась пе¬ред ним как бабочка. И спиной вперед летела, и в воз¬духе зависала. В ее движениях была та же дразнящая легкость, что и у Варсуса.

Сохраняя в воздухе хрупкое равновесие, Мефодий осторожно наклонился вперед. Руки сразу стали заде-вать за крылья, и он прижал их к груди. Потом спох-ватился и опять вытянул руки, готовясь страховать голову, если будет падать. Слушая команды Дафны, он потихоньку загреб крыльями, но тотчас, чувствуя, что начинает проваливаться, панически замахал ими.

— Не барахтайся! — велела Дафна. — Вперед! По-тихоньку! Заметь: ты получил уже готовые крылья! А вообще-то первые десять тысяч лет, пока крылья растут, стражи не летают!

Мефодий зачерпнул крыльями воздух и немного продвинулся вперед.

— Молодец! А теперь лети за мной!.. Выше грех ме¬тров не поднимаемся!

И Буслаев послушно полетел за ней, чувствуя себя ребенком, который учится ходить. Он летел! Сам! По-степенно восторг нового его состояния — восторг, который не мог заглушить даже Тартар, — начинал охватывать его. Кровь Демида Буслаева начинала про-сыпаться в нем, наполнять радостью полета.

Экспериментируя, Меф то нырял немного вниз, то кренился вправо, чтобы описать в воздухе дугу. Один раз он попытался даже подогнуть крылья, одновре-менно распушив крайние перья, как это делала Даф¬на, когда скользила над самой землей, и закончилось все тем, что он метра четыре проехал на животе, со¬бирая все колючки.

— Осторожно! — сказала Дафна. — У тебя может начаться кризис второго часа! К концу второго часа практики всякому новичку кажется, что он профи. Он начинает форсить, и потом его косги собирают в ме-шочек.

— Да осторожен я, осторожен! — огрызнулся Меф, не любивший нотаций.

Постепенно пирамиды становились все ближе.

Глава двадцатая Близость утра

Меня всегда волновал вопрос: почему человек не желает учиться на чужих ошибках? Что в розетку пальцами лезть нельзя — тут он еще готов чужому опыту поверить, а вот в чем-то главном никогда не поверит.

Эссиорх

Корнелию не спалось. Он ворочался, ворчал на До-бряка, который шумно чесался на полу, одолеваемый блохами. Простыня сбивалась. Сгоряча Корнелий во-обще сдернул ее, собираясь спать на матрасе. Но на матрасе обнаружились какие-то пристроченные тря-пичные клочки, а это оказалось еще хуже.

Когда же Корнелий разобрался с клочками, то понял, что дело было не в клочках даже, а в холоде. Масляный радиатор сгорел накануне вечером, ког¬да Корнелий вздумал сушить на нем мокрый свитер. Высохнуть-то свитер высох, но из мести уронил не-сколько капель на металлические кишочки перегрев- шегося радиатора.

Спасаясь от холода, Корнелий натянул куртку. Под курткой телу стало тепло, но мерзли ноги. Тогда он додумался засунуть их в рукава, а сам кое-как накрыл¬ся одеялом и курткой. На молнии был бегунок с языч-ком, оказавшийся как раз в районе подбородка. Сам не зная зачем, Корнелий сунул бегунок в рот и стал сосать его как леденец. Потом опомнился и выплю-нул.

«Я идиот! — подумал он угрюмо. — Все мои поступ¬ки — это поступки идиота! Зачем я заставляю себя спать, если мне холодно и противно?»

— Потому что ночь! — ответил Корнелию голос его здравого смысла.

— И чего?

— А того, — назидательно передразнил здравый смысл, — что ты больше не страж! Живи как человек! Ночью спи, а днем занимайся делами! Устройся на ра-боту, или сойдешь с ума! На обычную человеческую работу! Эссиорх достанет тебе документы!

Корнелий лягнул в темноту засунутой в рукав курт¬ки ногой, пытаясь пнуть свой здравый смысл, но, ра-зумеется, смыслу этим ничуть нс повредил. Зато сбро-сил с себя одеяло, поцарапал подбородок молнией, и ему опять стало холодно.

— У меня даже фамилии нет! — жалея себя, всхлип-нул бывший страж.

— Ну и что? Возьми себе фамилию Корнсльчуков!

— Как Корней Чуковский, что ли?

— Он был Корнейчуков! — не растерялся здравый смысл.

Будущий Корнелий Корнсльчуков опять лягнул темноту.

— И кем я могу работат ь?

— Да кем угодно. Хоть официантом в кафе!

— Не-е-ет!

— Тогда в оркестре. Или репетитором по музы¬ке, — непреклонно заявил здравый смысл.

Корнелий, готовившийся в очередной раз заво¬пить, помедлил с воплем, и здравый смысл, сообразив, что попал в точку, размечтался, как его хозяин будет ходить по урокам, а после, получив деньги, покупать гречку7, сметану, плавленые сырки, йогурты, яблоки, пельмени и прочие растущие и не растущие на дере¬вьях продукты.

— Я не могу продавать искусство, обучая ему кого попало! — слабо вякнул Корнелий.

— Дети обожают музыку7! Иначе родители не отда-вали бы их в музыкальные школы! — возразил здра¬вый смысл, но не очень уверенно, потому что ему со¬вестно было хитрить.

Одержав над здравым смыслом кратковременную победу, довольный Корнелий решил развить успех. Если он победил его один раз, значит, сможет побе¬дить и во второй, отправившись гулять ночью.

Корнелий натянул джинсы, по запаху подобрал себе чистые носки, утеплился шарфиком, поднял во¬ротник куртки и, сунув под мышку флейту, вышел из подземного перехода. Большие четырехугольные часы показывали пять минут пятого.

— Вот видишь, уже не ночь! — сказал Корнелий здравому смыслу.

Тот угрюмо отмолчался, продолжая дуться. Корне-лий огляделся, согревая себе руки дыханием. Все же в том, чтобы жить в центре, есть свои прелести. За его спиной сиял огнями кинотеатр «Художественный». У ног Корнелия лежал Старый Арбат. Ветер гнал по нему пустой пакет, надувавшийся как парус. Добрав¬

шись до поворота, пакет замедлился, выбирая дорогу, и свернул к бывшем)’ особняку графа Толстого, в ко-тором прямо за окнами первого этажа умер Николай Гоголь.

Корнелий немного подумал, перешел дорогу и на-правился в ту же сторону, что и пакет, но с пакетом больше нс встретился. Тот уже побежал куда-то по не-ведомым делам. Корнелий держался домов по левой стороне бульвара. Довольно быстро остановился и, опасливо поглядывая по сторонам, немного постоял перед жестяной рекламой подвального магазинчика:

♦АЛКОГОЛЬ И ТАБАК

МЫ ВАМ ВСЕГДА РАДЫ*

Со стороны могло показаться, что замотанный в шарфик молодой человек имеет какие-то виды на этот магазинчик, но ничего подобного. Убедившись, что рядом никого нет, Корнелий, хватаясь за оконные решетки, ловко забрался на чердак небольшого двух-этажного дома.

Когда-то они уже были здесь вместе с Варварой, знавшей в центре Москвы все закутки. Чердак пред-ставлял собой не полноценный этаж, а тесный длин¬ный треугольный закуток, необходимый для ухода за крышей. Даже выпрямиться на нем Корнелий толком не смог бы. Он лежал на спине, вдыхая запах многих поколений голубей, и играл на флейте.

Звуки флейты были тихие, печальные. Корнелий играл и вспоминал Варвару. Он никогда нс думал о ней специально, даже запрещал себе лишний раз вспоминать, но Варвара точно сама приходила к нему. Порой он даже говорил с пустотой, считая, что она сидит где-то рядом.

Вот и сейчас Корнелий играл — и тихие звуки флейты разливались по всему центру Москвы вплоть до Садового кольца, кое-где даже Садовое кольцо пе-ресекали. Их не задерживали стены, не заглушал гро¬хот бетономешалок и мусорных грузовиков, спешив¬ших воспользоваться пустыми ночными дорогами.

Они в каждый дом проникали. В каждую квартиру. В каждый офис, где на пафосных кожаных диванах, подстелив под ботинки газетку и надув припрятанную подушку, дремали бдительные ночные сторожа. Звуки эти были легкие, неуловимые. И везде несли они мир и радость. Вроде и слышали их, а вроде и не слыша¬ли. Люди замирали, вскидывали головы, как бы что- то различив, но тихи были их квартиры. Капала вода, включался холодильник Люди опускали головы, уты¬каясь в быт, но потом снова, вздрогнув, вскидывали их, тревожимые этими неслышимыми звуками.

Корнелий играл и сам себе удивлялся, что так лег-ко течет сегодня его музыка. Точно прорвало где-то плотину, и музыка хлынула, спеша затопить Москву. Вот только магии не имела. Ну и что? Зачем магия? Музыка и есть настоящая первичная магия, остальное все так, бытовое чародейство!

Долго, очень долго играл Корнелий. И все ему чу-дилось, что Варвара сидит в темноте и слушает его. Порой он даже улавливал какие-то нечеткие звуки, как если бы Варвара зябко шевелилась в темноте, или хмыкала, или засовывала бы ладони в рукава курт¬ки. Чтобы не разрушать мечты, Корнелий в темноту не глядел и к звукам лишний раз не прислушивался. Сколько раз так бывало: посмотришь — и видишь, что это не Варвара вовсе, а хлопает форточка, или трутся

между собой ветки в парке, или ветер раскачивает до-рожный знак, или мало ли что еще…

Наконец, перестав играть, Корнелий оторвал флей¬ту от 1уб. Теперь он просто лежал и смотрел на сере¬ющую, прямым углом сходящуюся внутренность кры¬ши. И тут в темноте опять кто-то завозился. Причем очень явсгвенно завозился. Корнелий больше не мог притворяться, что ничего не слышит. Он перевернул¬ся на живот и посмотрел в темноту.

Чердак был узкий, тесный, но длинный. Не чердак, а целый тоннель, протянувшийся над всем домом. В темноте чердака, в дальнем его конце, шевелилось что-то серое и довольно большое. Мысль о том, что это голуби, сразу отпала.

— Варвара! — окликнул Корнелий.

Серое и больше переспало шевелиться.

Испытывая страх, но и любопытство тоже, Корне-лий встал на четвереньки и пополз в темноту. То и дело руки его нашаривали голубиные перья, а один или два раза даже целое голубиное крыло. Это он определял на ощупь. Такие открытия Корнелию со-всем не понравились. Если перья голуби вполне себе могли терять и по своей воле, то чтобы вместе с кры-льями — тут уж требовалась чья-то помощь.

Чем ближе он подползал к серой тени, тем круп¬нее она ему казалась. «Варварой» Корнелий тень уже не называл. Он понял, что это не Варвара. Но ваг кто? Глаза различали лишь неясный силуэт.

— Ау! — окликнул он метров за десять.

Серая тень шевельнулась и издала невнятный звук. Корнелий отчего-то решил, что это страдальческий вздох или сгон.

— Вы себя хорошо чувствуете? Вам помочь? — со-страдательно спросил он и побежал на четвереньках вдвое быстрее.

Внезапно что-то взметнулось из темноты ему на-встречу. Корнелий увидел распахнувшиеся крылья, занявшие всю ширину чердака. Мелькнул загнутый клюв. Вспыхнул круглый желтый глаз.

Корнелия спасло то, что удар крылом он получил прежде, чем удар когтистой лапой. Крыло запута¬лось, задев за балку, а потом высвободилось, отчасти неожиданно и для самого существа. Отброшенный метра на два, Корнелий перекатился через голову и упал на спину. В темноте что-то ворочалось, запутав¬шись крыльями в балках. Загрохотало железо. Когти¬стая лапа ударила снизу по крыше и начисто снесла огромный лист. Хлынувший снаружи сероватый свет залил мускулистое тело льва и грозную орлиную го¬лову. Глаза искали Корнелия с явным желанием завер¬шить начатое.

«Мне конец!» — подумал Корнелий, но подумал без страха. Для страха тоже нужно время.

Грифон взметнулся и, ломая балки как спички, по-пытался добраться до Корнелия. Бывшего стража све¬та осыпало чердачным мусором и высохшим поме¬том. Он попытался откатиться под уцелевшую часть крыши, но его поддели лапой и вытащили из убежи¬ща, как мышь. Действуя по наитию, Корнелий под¬нес к 1убам флейту и заиграл. Устремившийся к нему загнутый клюв остановился до того, как нанес смер¬тельный удар.

Повернув голову чуть набок, как это делают птицы, грифон с недоумением уставился на Корнелия, не по-

нимая, откуда идут эти звуки. Точно ли от Корнелия? Нельзя ли все-таки его прикончить, но так, чтобы и музыка не прекращалась?

Корнелий продолжал играть. Он больше ничего не опасался. Умирать так умирать! Звуки, поначалу раз-мытые, крепли. И чем увереннее становилась игра Корнелия, тем спокойнее вел себя грифон. Он сло¬жил крылья и устроился рядом с Корнелием. Бывшего же стража, чтобы он никуда не делся, грифон мягко придавил лапой, удерживая его на месте. Лапа была тяжеловата для Корнелия. Он капризно дернул ногой, освобождая ее.

— А ну двинься! Разлегся туг! — велел он грифону.

Грифон угрожающе заклекотал.

— Я тебе порычу! — прикрикнул на него Корне¬лий, ладонью отталкивая его клюв. Он сам себя нс уз¬навал. И с чего он вдруг осмелел? Вот она — волшеб¬ная сила искусства!

Грифон опять заклекотал, но как-то почти винова¬та Вроде как и ворчал, вроде как и просил прощения. Продолжая играть, Корнелий разглядывал грифона. Тот лежал удачно — как раз под проломом крыши, за-ливаемый лунным светом. На боку’ у грифона Корнелий разглядел плохо затягивающуюся рану. Видимо, она по¬баливала, потому что грифон то и дело озабоченно по¬глядывал на нес и принимался терзать ее клювом.

— А ну фу! Перестань! Так она никогда нс зажи¬вет! — прикрикнул на него Корнелий.

Грифон заворчал, по послушался.

Корнелий все играл. Дважды он пытался перестать, и дважды круглый зрак грифона распахивался, стано-вясь угрожающим, страшным. Корнелий торопливо

возвращал к губам флейту, и гнев в орлином зраке погасал Проснувшиеся голуби сонно разгуливали у грифона перСД носом, касались его лап, и он не на-падал на них.

МаголодиЯ Корнелия набирала силу. Все быстрее звучала она и одновременно все тише. В Москве на-ступало утро Протягивало к городу прохладные зим-ние руки. Кас*юсь КРЫШ- Гладило дома.

Корнелий неутомимо играл, хотя замерзшие паль-цы на которне ему толком не удавалось подуть, что¬бы согреть и* хотя бы дыханием, начинали неметь. Грифон слуй, ал- Г го встопорщенные очертания ста¬новились вес более мирными. Корнелий играл и ощу¬щал как гриФ°н смягчается и душа его теплеет, как теплееа’ и см*гчастся ДУша самого Корнелия. А потом зву^ музыки вообще стали исчезать, и в короткие мгновения таких подвисаний Корнелий играл словно в пустоту — играл и чувствовал, что это и есть самая настоящая музыка. И что он прорывается в эту музы¬ку. пусть на секунды, но прорывается.

А потом что-то вдруг выбило флейту из руки Кор-нелия И выбило очень грубо. Корнелий даже обо¬драл флейтой щеку. Вспыхнул свет. Это был тусклый и мертвенный свет, какой бывает от наспех начерчен¬ной руны

— Убери# его флейту! Он ни в коем случае не должен игра1Ъ- Самого светлого пока не трогать! —

приказал кЮ/га

Корнелий увидел четырех стражей мрака в грубых, словно оиаЛСННЬ1Х огнем плащах Один из них, толь¬ко что выбивший ногой его флейту, стоял согнувшись и упирался еловой в низкую крышу. Грифон, разнс-

жснный музыкой, не успел вовремя атаковать. На него набросили сеть. Сеть эта — с виду легкая, несерьез¬ная — явно была магического происхождения, пото¬му что хотя грифон и бился, но нс мог ее порвать, а только все сильнее запутывался.

К тому же сеть явно подчинялась одному из стра¬жей мрака, который сводил вместе пальцы. И чем больше он их сводил, тем теснее становилась сеть.

— Осторожно… крылья! Он нужен без поврежде¬ний! Абсолютно целый! — услышал Корнелий власт¬ный, чуть хрипловатый голос.

Обладатель этого голоса нетерпеливо отшвырнул стража в сторону и сам стал управлять сетью, осо¬бенно беспокоясь о том, чтобы грифон не распахнул внугри сети крылья и не сломал их.

— Спокойно, мальчик! Спокойно! У нас тебе будет лучше! — взволнованно повторял он, заставляя сеть сжиматься и движениями пальцев дистанционно рас-прямляя складки.

Корнелий испуганно наблюдал за ним. Страж мра¬ка был невысок, ладен, с красивым лицом. Правда, красивым оно казалось лишь в полутьме, при нечет¬ком свете. Когда же страж шагнул ближе, Корнелий понял, что тот уродлив. Красота лица осталась в про¬шлом из-за опалившего его когда-то драконьего пла¬мени.

На глазах у Корнелия этот страж передал свой меч тому воину, что стоял рядом, и протянул к грифону руку* Почти под самый клюв, который теперь легко мог до него дотянуться.

— Азгуд! Опять рискуешь! — предупреждающе крикнул один из темных стражей.

Обожженный драконьим пламенем с досадой дер¬нул плечом, но приближаться к грифону не перестал. Грифон отпрянул, точно для атаки, но пока не атако¬вал. Лишь едва слышно, с угрозой клекотал.

— Я давно тебя искал! Ты мой! Ты покинул свет, как и я его покинул! Нам есть о чем поговорить! — шептал тот, кого назвали Азидом.

Возможно, грифон не понимал слов, но во всяком случае слушал. Хрипловатый властный голос завора-живал его. Клекот стал тише.

— Ты такой же изгой, как и я! Ты не смог убить кого хотел и бросил Эдем, где тебе не позволили по¬ступить правильно! Это очень больно, когда нельзя сделать как подсказываег сердце! Я тебя хорошо по¬нимаю! — продолжал хрипловатый голос.

Грифон чуть повернул голову, чтобы увидеть стра¬жа полным глазом.

— Но хватит пока об этом! Ты устал, малыш! Пи¬тался небось одними голубями и собаками? И зебра из зоопарка твоего клюва дело? Признавайся! Как ви¬дишь, мы наблюдали за тобой!.. Лови!

Азгуд распахнул свой опаленный плащ и бросил грифону кусок сырого мяса. Корнелий надеялся, что грифон откажется, но тот схватил мясо на лету и мгновенно проглотил его, высоко закинув орлиную голову. Корнелий с досадой цокнул языком.

— ‘Гы удивлен, светлый? Считал, что каменные гри-фоны питаются кусками бетона? — поворачиваясь к нему, насмешливо спросил Азгуд.

Корнелий не ответил. Азгуд обошел вокруг грифо¬на, деловито разглядывая его.

— Ах! Какая неприятная рана! Бедняга! Наверняка | без маголодии тут не обошлось! — огорчился он. — Ну ничего: за несколько недель мы тебя подлатаем, а потом, малыш, ты будешь помогать нам добывать глазки!

— Какие глазки? — спросил Корнелий.

Стражи мрака переглянулись. Азгуд поморщился, как бы пожалев, что увлекся и вообще об этом упо¬мянул.

— Вы, двое, прикончите его! Только, пожалуйста, не больно и без всех этих ваших штучек! В конце концов, это он привел нас к грифону и заворожил его своей дудкой. Без него все нс прошло бы так глад¬ко! — отрывисто приказал он и, махнув рукой, исчез. Вместе с ним исчезли сеть с грифоном и еще один страж.

Теперь на чердаке вместе с Корйслисм осталось лишь два стража мрака. Один из них лениво подошел и пнул носком сто флейту. Друг ой стоял рядом с Кор¬нелием. Тот с ужасом ждал, понимая, что бежать бес¬полезно.

— Ну что? Убиваться будем? — спросил страж поч¬ти сочувственно.

Корнелий покорно закрыл глаза.

— Какую смерть предпочитаешь? Может, просто голову отрубить, а? — продолжал страж, неторопливо поднимая меч.

Рядом кто-то кашлянул, привлекая к себе внимание:

— Прошу прощения за вторжение, господа! Я, ка-жется, помешал вашему уединению!

Стражи мрака с недоумением оглянулись и уви¬дели, как им сперва показалось, обрубок человека, прикованный к тележке. У него были мушкегерская бородка и самые вздорные в мире усики, уходу за ко-торыми он явно посвящал много времени. На своей тележке он быстро и легко катился по неровному по-крытию чердака. Изредка колесикам мешали разного рода препятствия, и он легко преодолевал их, оттал-киваясь руками и подбрасывая тележку в воздух.

Тот страж, что так и не отсек пока Корнелию го¬лову, махнул свободной от меча рукой, усиливая ма¬гический свет.

— Погоди! Где-то я тебя видел!.. Ты Дион! — вос-кликнул он.

— Совершенно верно! Бывший страж света, у кото-рого нет больше ни флейты, ни крыльев, пи, увы, ног!

Дальше все случилось мгновенно. Корнелий потом восстанавливал все в памяти буквально по фрагмен¬там. Страж мрака попытался нанести Диону укол ме¬чом. Тот, уходя от удара, откинулся назад, оттолкнул¬ся руками и, совершив полный переворот, ударил стража в лицо окованным железом днищем тележки. Страж отшатнулся. Повторно атаковать он не успел. Дион, завершив переворот, что-то выхватил и сделал правой рукой четыре быстрых движения.

Ближний к нему страж покачнулся, схватился за грудь и завалился лицом вперед. Другой страж, об-ладавший неплохой реакцией, уклонился от первого ножа, но не ушел от следующих двух, которые Дион метнул одновременно. Один из этих ножей вонзился ему в бедро, а другой в лоб.

Корнелий запоздало вскрикнул.

— Не вопи! Оглушил прямо! Бери свою флейту7! Уходить надо, пока другие нс вернулись! — поторо¬пил его Дион.

Отталкиваясь руками, он подкатился к лежащим стражам и собрал ножи. Потом деловито разбил оба дарха и ссыпал эйдосы в стеклянную баночку из-под детского питания.

Проза жизни! Передам потом кому надо! — объ-яснил он, нс без удовольствия наблюдая благодарное полыхание песчинок.

— Откуда ты здесь? — спросил Корнелий.

Да так. Шатался тут неподалеку! — пожал плеча¬ми Дион. — Было у меня ощущение, что надо за тобой приглядеть. Грифона, жаль, потеряли!

Потом, начав уже отъезжать, вернулся и потрогал ткань плаща.

— Надо же! пробормотал он. — Плащики-то за¬

нятные… Защитная магия зашкаливает, а нож их про-бивает! Загадка просто!

Глава двадцать первая Неспешный разговор в неприятном месте

1. По-настоящему понимаешь, что был счастлив, лишь когда теряешь то, из-за чего считал себя несчастным.

2. Всякий раз, как я мысленно предаю какого-то человека, ставя на нем крест, или прихожу к мыс¬ли, что он конченая сволочь, через пять минут оказывается, что я был не прав. Прямо хоть по часам засекай.

Матвей Багров

Чем ближе подлетал Мефодий, тем понятнее ста-новилось, что та группа пирамид, к которой они на-правлялись, вовсе не стоит кучкой. Так могло пока¬заться только с большого расстояния. На деле же от пирамиды до пирамиды десятки километров. В про¬странстве же между’ пирамидами — множество обветшавших строений ив камня, глины, дерева, мрамора. Маленьких, больших и совсем грандиозных, размером с Колизей. Все эти строения образуют громад¬ный город, не имеющий ни площадей, ни улиц, ни какого-либо плана.

Здесь можно всю жизнь бродить и ничего не найти! — проворчал Мефодий.

Он никогда не думал, что летать так тяжело. Ему всегда казалось, что полет — праздник. А аут взмок. Устал. Спина болела. Видимо, те мышцы, что отвечали за полет, были у него еще слабыми. Или, может, он допускал ошибку, напрягая плечи и лопатки? При этом Мефодий отлично понимал, что в полете выглядит смешно. Дафна легко обгоняла его, делала змейки, горки, петли, бочки.

— Тебе это еще рано! — кричала она Мефу сверху. — И это рано! А это даже не пытайся по¬вторять! Здесь воздух дряблый, я сама чуть не свалилась!

Низко летевший Мефодий задирал голову. Ему казалось, что крылья Дафны сияют, а сама она несет в Тартар то, чего здесь никогда не было — легкость и радоегь. В этом мертвом мире точно вспыхнуло солнце.

Спохватившись, что оставила Мефодия одного, Дафна снизилась, перевернулась на спину и полете¬ла с ним рядом. Буслаев попытался последовать ее примеру и тоже перевернуться на спину — и не упал лишь потому, что вовремя осознал, что ему это не по силам.

— Это мне, конечно, тоже рано! — крикнул он.

— Ну да, — виновато отозвалась Дафна. — Ты пока тренируй классический полет! Он у тебя, кстати, кре-пенько так идет! Только не напрягайся так. Ты весь мокрый.

— Классический полет — это как курица? — мрачно спросил Меф.

Дафна хихикнула. Ее бывшего подопечного крепко завозило на курах.

— Ну, курица в целом тоже яркий приверженец классического стиля! — согласилась она.

Обогнув крайнюю пирамиду, они снизились и теперь летели над крышами обветшавшего города. И снова Буслаеву бросилось в глаза смешение стилей. Среди множества строений были и римские трущобы, и что-то сирийское, и иранское, и турецкое, и ис-панское, и русское. Дома громоздились, теснили друг друга, давили, и нередко новый дом, явно появивший-ся позже, сминал и рушил те дома, что уже стояли па

этом пятачке.

V — Интересно, а Большая Дмитровка, тринадцать,

тут тоже есть? — спросил Меф.

В — Нет. Здесь только отыгранные карты. Дмитровка, тринадцать, еще в работе у мрака. Сюда он пере¬селится, когда в человеческом мире его окончательно | снесут и забудут, — сказала Дафна.

В — Так его ж снесли! Сегодняшняя Большая Дми-тровка, тринадцать, уже не та! — сказал Мефодий.

Держась близко к земле, он летел вдоль плоской крыши, когда кто-то прыгнул на него снизу и, схва¬тив за ногу, дернул к себе. Едва успев сложить крылья, Мефодий покатился по крыше. Поймал чье-то влажное запястье, рванул, перебросил, навалился сверху, материализовал спату и… виновато опустил руку. Вар- сус, которого он оседлал, не сопротивляясь, смотрел на него снизу. На лбу у Варсуса выслушали крупные

капли пота, а лицо кривилось.

11 _ я ранен, остолоп! Мне больно! — прохрипел он.

В — Прости! — спохватился Мефодий, вскакивая.

— Прощу! Но если окажется, что ты сломал… мою дудку, то держись! — отрывисто согласился Варсус, не глядя на него.

Буслаев протянул ему руку. Варсус от руки отказал¬ся и, морщась от боли, поднялся сам. Мефодий заме¬тил, что он сильно хромает, а его правое бедро затя¬нуто жгутом, потемневшим от крови.

— Это кто тебя? Тс ящеры?

Варсус усмехнулся белыми губами. Вытащил свою дудочку, придирчиво оглядел ее и, убедившись, что она не пострадала, довольно хмыкнул:

— Шутить изволите? Если бы меня поймали те «птички*, они отгрызли бы мне ногу целиком. Нет, это хозяин вот этого вот!

Варсус перебросил Мефодию небрежно скатан-ный плащ. Сшитый из грубой ткани, он был гораздо тяжелее всех плащей, которые Буслаеву до того при-ходилось держать в руках. Мефодий с недоумением разглядывал его:

— Кто это был?

— Страж мрака, — ответил Варсус — Очень рез-вый. Метнул в меня копье. Я увернулся, но оно ободра¬ло мне ногу. Я упал. Тут он прыгнул на меня. Я думал, он меня прикончит. Не мог дотянуться ни до дудоч¬ки, ни до рапиры. И он был силен как медведь. Я уже мысленно прощался с белым светом, но тут мы вдрут сорвались и покатились куда-то. А на середине склона он завопил, дернулся — и все… Я увидел, что он готов.

— Ты убил его?

— Нет, не я, — сказал Варсус. — Его убило его соб¬ственное копье. Есть такие упорные артефакты, кото¬рые летают туда-сюда, пока кого-нибудь не прикон-

чат. Оно явно метило в меня, но мы катились, и оно 1 малость промазало.

I — И все? Больше оно тебя не атаковало? — Ме- фодий на всякий случай оглянулся, не исключая, что копье еще где-нибудь летает. Варсус, случайно сту¬пивший на раненую ногу, скривился от боли и на мгновение закрыл глаза:

— Нет. Его мечта убить кого-нибудь сбылась. Я как мог перевязал себе ногу и вскарабкался по склону. Там валялся его плащ. Он заинтересовал меня, и я его взял. Взгляни! Ничего не замечаешь?

Мефодий посмотрел на плащ чуть внимательнее. Плащ пропах дымом, а нижний край еще и потемнел, словно от сильного жара.

— Огнеупорный! Пятый класс магической защи-ты! — сказал Буслаев.

— Да, — согласился Варсус. — Высший уровень ма¬гической защиты. Но обычно пятый класс защиты — это отражение стрел, копий и мечей. А туг на копья и стрелы махнули рукой, а всю магию направили на одну только огнеупорность. А ведь не так уж и часто тебя поджаривают!

Мефодий встряхнул плащ.

— Смотри-ка, а здесь его все-таки прожгло! — ска¬зал он.

— То-то и оно! Хотел бы… или, скорее, не хотел бы я видеть того, кто прожег пятый класс магической защиты! Обычным огнем такой плащ не возьмешь. Разве что каким-нибудь особенно мощным. — Варсус отобрал у него плащ и, перекинув его через руку, оты¬скал пряжку. Железная пряжка была искусно выкована в форме драконьего глаза.

— Владелец плаща, похоже, был очень увлечен драконами! — сказал Буслаев.

Рядом с ними, сияя разливающими свет крыльями, опустилась Дафна.

— Я нашла Расщелину Духов! Совсем близко… Там, за домами! — крикнула она.

— Вообрази, я тоже ее нашел! В нее-то мы и скати¬лись, — пробурчал Варсус.

Кривясь от боли, он подпрыгнул, стараясь нагру-жать лишь здоровую ногу, и, распахнув крылья, по-летел за Дафной. Мефодий же побежал, избегая при Варсусе летать. Он обогнул несколько домов, протис¬нулся в щель под каменной оградой и неожиданно для себя покатился вниз по склону. Дафна и Варсус. оказавшиеся здесь раньше, подхватили его:

— Осторожно!

Мефодий вскочил, задирая голову. Над ним фунда¬ментами, частями стен и покосившимися колоннами нависал заброшенный город. Они стояли в начале крутого склона, словно в огромной воронке. Повсюду были разбросаны части каменных и деревянных стро¬ений. Все раскрошенное, вмятое, вдавленное в землю. Казалось, неведомый великан ударил по городу була¬вой, уничтожив все, что здесь находилось. Внизу во¬ронки в земле зияла шипящая дыра, непрерывно вы¬плевывающая белый пар и раскаленные капли воды.

— Это здесь? — спросил Мефодий.

Дафна и Варсус молчали. В этом месте было что- то гнетущее. Осыпающийся глинистый склон с дырой напоминал распахнутую пасть смерти, которая квар¬тал за кварталом и улицу за улицей втягивала в себя забытый город, перемалывая его в забвение. Ощущс- ние тоски было таким острым, что Мефодий отступил на шаг, опасаясь, что и его затянет.

— Л голоса? — спросил он. — Если это Расщелина Духов, здесь должны быть слышны голоса!

Выбрав на берегу мест о потверже, он опустился на колени и постарался заглянуть внутрь дыры. Дафна на всякий случай придерживала его за плечо. Внутри что-то клубилось. Туман мешал заглянуть дальше, но все же по сквозившему снизу воздуху, по какому-то глухому равномерному звуку, похожему на гул, Меф угадывал внизу нечто громадное, страшное, не имею-щее не только дна, но и самой его возможности. Даже пахло здесь не обычной для Тартара серой, а чем-то другим — душным и остро-стерильным.

— Запах ст раха. Так пахнет в приемной ветлечеб-ницы, где много перепуганных животных! — сказала Дафна, которая как-то водила в ветеринарку Депрес- няка, ухитрившегося получить тяжелый укус в шею в бою с кавказской овчаркой.

«Вы что, девушка, шутите? Даже трогать его не буду! Он нс жилец!» — сказал усатый ветеринар, но все же порядка ради стал промывать рану. Пять минут спустя рана затянулась у него на глазах. Дспресняк, выцара¬павшись из комбинезона и освободив крылья, удрал в форточку. Ветеринара же его помощница приводила в сознание с помощью нашатыря.

Мефодий вслушивался в неясный гул Расщелины, но голосов не различал. Тогда он протянул руку и осторожно коснулся пара, который не валил из рас-щелины столбом, а имел четкие границы. Поднимаясь из горловины Расщелины, он бугрился, застывая как мыльная пена.

Прикосновение Мефа, легкое и быстрое, не оста¬лось незамеченным в Расщелине. Мсфодий ощутил холод, поднявшийся от кончиков пальцев до плеча. В пустоте Расщелины что-то заволновалось, загудело. Звук разносился каскадами, ширился. Длинная струй¬ка пара попыталась коснуться золотых крыльев на шнурке у Мефа, но отдернулась от них, точно обжег¬шись.

— Арей! — негромко окликнул Мсфодий. — Арей!

Голос сто, почти шепот, как показалось Буслаеву,

разнесся неожиданным эхом. Казалось, вся Расще¬лина Духов вдруг рявкнула громко «Арей!», и раздро¬бленное на тысячи голосов имя мечника покатилось вглубь.

От неожиданности Мефодий отпрянул. Прошло совсем немного времени, и туман посреди Расщели¬ны заклубился и, поднявшись прямым узким столбом, начал менять форму. Постепенно он складывался в узнаваемую фигуру. Густел, утрачивал прозрачность. Перед Мефом стоял Арей — такой же, каким Мефо¬дий помнил его по резиденции мрака. Шагая по тума¬ну, мечник подошел к нему и остановился в двух или трех шагах.

Обманутый той легкостью, с которой призрак ступал по туману, Буслаев едва не сделал шаг ему на¬встречу, но Арей, запрещая, предупреждающе вскинул ладонь:

— Не надо. Падать будет высоко! Последний со-рвавшийся сюда страж еще не достиг дна, хотя сва¬лился, помнится, около года назад!

— Арей! — воскликнул Меф.

Мечник невесело усмехнулся:

— Мне напоминаю’!’ мое имя? Я его знаю, вообра¬зи. Хотя многие тут забыли свои имена! Вот и восста¬новить свою форму я пока могу, а другие уже нет…

Взгляд Арея скользнул по фигуре Мефа и остано¬вился на шнурке с крыльями у него на шее.

— Ну-ка, ну-ка! Ты теперь страж света, синьор-по-мидор? Да еще и златокрылый! Снимаю шляпу7! — Арей поднял руку, словно желая коснуться шляпы, которой у него, впрочем, и не было. — Занятно, — продолжал он, — ты заканчиваешь тем, с чего я начал! Можно сказать, что ты занял мое место. Светлая-то довольна?

Арей легонько поклонился Дафне, показывая, что заметил ее.

— Светлая довольна, — серьезно ответила Дафна, своей серьезностью умело парировав иронию Арея.

— Это — да, — протянул Арей. — Кто-то в Эдем, кто-то из Эдема. Такое вот встречное течение полу¬чается!

Мефодий напрягся, точно услышав звоночек. Когда знаешь кого-то так хорошо, как он знал барона мрака, воспринимаешь не интонацию даже, а какие-то более тонкие ее нюансы. Что-то такое неуловимое. Но все же что же это было в голосе у Арея? Зависть? Едва ли. Горесть? Пожалуй.

— Ну-ка, покажи крылья! — внезапно потребовал Арей.

Поняв, о каких крыльях идет речь, Мефодий кос¬нулся отверстия для шнурка и материализовал их. Почувствовал, как, разом прорвавшись в бытие, они распахнулись у него за плечами. Налетевший порыв ветра едва не сбросил его в расщелину. Понимая, что иначе ему не удержаться, Мефодий несколько

раз с силой взмахнул крыльями и оторвался от зем¬ли. Ветер, который никак не унимался, вертел его как игрушку, а снизу крылья тяжелели от оседавших на перьях каплях воды.

Ощущая свою неуклюжесть и стыдясь ее, Буслаев тяжело развернулся и, опустившись на склон рядом с Дафной, отчаянно замахал руками, сохраняя рав¬новесие. Дафна поддержала его под локоть. Варсус с ехидцей кашлянул, а на Арея Мефодий старался и не смотреть. Знал, что от зоркого мечника ничего не скроешь. Потом все же поднял голову. Барон мрака глядел на него без насмешки, очень серьезно.

— Надо же! Скоростные! Очертания хищные, рез¬кие! У меня были такие же. По форме крыльев очень много можно сказать о страже.

— Они не мои. Я их унаследовал. Предыдущий вла-делец умер у меня па руках, — сказал Мефодий.

Арея его рассказ не впечатлил. У него тоже много кто умирал на руках.

— Раз попали к тебе, значит, твои. Если бы тебе суждено было получить другие крылья, на твоих ру¬ках умер бы какой-нибудь другой златокрылый.

— ‘Го есть что, свет специально подсовывал ему златокрылых и заставлял их умирать? — с вызовом спросил Варсус.

Арей повернулся к Варсусу, впервые соблаговолив его заметить.

— А ты у нас кто? Ну-ка, ну-ка… тощий… похож на студентика… кольчуга, замаскированная под свитер! А, ну да, Варсус! — уверенно сказал он. — Я слышал о тебе. Вот только откуда у тебя плащ охотника за гла¬зами драконов? Надеюсь, не па новой работе дали?

Варсус, вздрогнув, уставился на свою руку, вокруг которой до сих пор был обмотан пропахший дымом плащ.

— Он достался мне как трофей. Так вот почему та¬кая пряжка!

— Охотники за глазами драконов — тайный ор¬ден мрака. — Арей говорил с Варсусом, но при этом часто поглядывал и на Мефодия, точно подчеркивая, что его слова имеют значение и для него тоже. — Их не очень много, и новых членов они берут не раньше, чем погибнет кто-нибудь из предыдущих… Теперь, по¬хоже, одно место освободилось!

Варсус осторожно кивнул.

— Ты разбил его дарх? — внезапно спросил Арей, пристально глядя на него.

Пастушок вздрогнул.

— Да, — отозвался он после короткой паузы. — Разбил, да. Конечно.

— А вот это глупо! — сказал барон мрака, все так же пристально и одновременно с иронией глядя на него. — Никогда не следует спешить разбивать дархи. Значит, ты никогда не найдешь тайник.

— Какой тайник?

— Почти у каждого охотника за глазами есть свой тайник. Надо было бросить дарх на землю и просле¬дить, куда он поползет. Это старый способ. Именно так ищут припрятанные драконьи глаза.

— А разве охотники за глазами не стражи мра¬ка? — удивленно спросила Дафна.

Арей посмотрел на нее с терпеливой снисходи-тельностью.

— Светлая! Ты меня умиляешь! Гы умиляла меня еще на Большой Дмитровке, когда говорила: «Весь мрак же заодно, да? Почему же сгражи мрака не де¬лятся друг с другом эйдосами?»

— И почему? — повторила Дафна, которая и теперь весьма смутно это понимала. Ей казалось, что есть как бы команда хороших и команда плохих и что внутри этих команд не должно быть никаких трений и ссор.

— Да все потому же, — сказал Арей устало. — У охотников за глазами — древняя магия первомира, которой они не спешат делиться.

— Откуда она у них?

— Да все оттуда же — от драконов. Каждый драко¬ний глаз содержит какую-то свою способность. И она всегда уникальна. Порой это что-то такое, на что и фантазии не хватит, чтобы это предугадать. Где ты встретил владельца этого плаща?

— Здесь. Недалеко от Расщелины, — сказал Варсус.

Барон мрака покачал головой:

— Плохо. Значит, он следил за Расщелиной.

— Зачем?

— Грифон, — сказал Арей. — К грифонам у охот¬ников за глазами свой интерес.

— Зачем? Тоже глаза? — быстро спросил Варсус.

— Нет. Но получи грифона — найдешь саламандру. Имея же саламандру, несложно подманить и драко¬нов, где бы они ни прятались.

— Но кого охотник за глазами здесь ждал? Нас? — спросил Мефодий.

— Вас, — мгновенно отозвался Арей.

— Но откуда он знал, что мы сюда придем?

— Охотники за драконами знают много неожи¬данных вещей.

Голос Арся слабел. Каждое слово отнимало у него силы. Отвечая, он медленно погружался в клубящийся у него под ногами густой туман.

— Даже то, что нас послали к вам узнать про гри¬фона? — Мефодий готовил долгую речь, как незамет¬но перевести разговор на грифона, а тут все получи¬лось само собой.

Арей невесело усмехнулся:

— Логика — самая жестокая из всех наук, сш шор- помидор! Как ни милы старые друзья и как сильно они тебя ни любят, но они приходят в основном, ког¬да им что-то нужно. Хотелось бы, конечно, верить, что ты соскучился по мне, но не настолько же, чтобы ради меня спускаться в Тартар? Но если перед этим из Эдема пропал грифон, то все встает на свои места. Особенно, если ты случайно вспоминаешь, что и сам каким-то боком имеешь отношение к грифонам…

Мефодий опустил голову, потому что при всей жесткости суждения Арей сказал правду.

— И говорят еще, что светлые ничего не просчи-тывают. Одно голое бескорыстие! Кого еще Троил мог послать ко мне, кроме тебя и Дафны? Это же была его идея? — вскользь поинтересовался мечник.

Буслаев оглянулся на Дафну и неохотно кивнул. Он не забыл, что ничего не раздражает барона мрака

сильнее, чем ложь.

— А многоножка? Это тоже вы? — спросил Ме¬фодий.

— Многоножка — это тоже я, — не без едкости признал Арей. — Видишь ли, здесь в Расщелине у меня много свободного времени. Многоножки же иногда приползают сюда, чтобы искупаться в пару и брыз¬гах и вытравить паразитов. Одну из них мне удалось не то чтобы в чистом виде приручить, но установить контроль над ее сознанием.

— Она нас выследила и проглотила! — сказала Дафна.

— Нуда. А что она должна была сделать? Посылать вам душещипательные телеграммы, звонить по ночам и дышать в трубку? Проглотить — это был самый про¬стой способ доставить вас ко мне. Она подвезла бы вас и ближе, но, видно, где-то рядом вертелись хищ¬ники, а она особа слабонервная, хотя и раздирает че¬люстями гранит как бумагу.

— Мы добрались бы и сами. У нас было это! — Дафна сунула руку в карман, показывая пропуск.

Арей прищурился. Зрение призрака отличается от зрения живого. Чтобы призрак что-то увидел, он дол¬жен захотеть это увидеть. Зато для него нс имеют зна¬чения расстояния.

— Пластинка с Хароном? Комиссионерский?.. Не-плохо! Самый простой способ попасть в Тартар без возможности возвращения! — хмыкнул он.

— Он двойной! И на возвращение тоже! — возму¬тился Варсус.

— Правда? — умилился Арей. — Если бы в Тартар можно было так свободно шастать, Лигул заведовал бы не мраком, а будкой с газировкой. Комиссионерам и суккубам этого пропуска опасаться нечего, а вот стражам света я бы не позавидовал… Хотя мне сейчас тоже мало кто завидует!

— Но он работает! — заупрямилась Дафна. — Мы с Эссиорхом…

— …проверили двести семнадцать тысяч сплетений

магических узоров на обратной стороне пластины и истолковали все их значения?

— Э-э… — замялась Дафна. — Ну, может, Эссиорх…

— …посвятил этому свободный вечерок? Сомнева¬юсь. Думаю, он проверил общий потенциал магии и убедился, что пропуск разберет вас на земле и собе¬рет в Тартаре. Вот и псе, что он сделал.

— То есть он собрал бы?

— Да. Но лишь однажды. В этом вся хитрость. При повторном использовании пропуск лишил бы вас сущности, и ваши золотые и бронзовые крылышки достались бы мраку в качестве компенсации за ис-пользование его артефакта.

Голос Арея звучал уже едва различимо. Где-то близ¬ко послышался глухой звук. Мефодий повернулся. Не¬далеко от них колонна античного цирка покачнулась и, в падении еще распадаясь на куски, обрушилась на окружавшие ее домики.

— Ветхость? — спросил Меф.

Арей качнул головой. Варсус, не медля, взлетел. Он летел быстро и низко, петляя между ветхими строе¬ниями и изредка, чтобы осмотреться, делал высокие свечи.

— Красиво летит. Но мальчик не прост… Если тебе, синьор-помидор, когда-нибудь потребуется победить Варсуса, тебе придется одолеть его в воздухе, — ска¬зал Арей.

Он загадочно, но грустно улыбался, а сквозь его го¬лову уже просвечивал противоположный склон.

— Они никогда не будут драться! — упрямо сказала Дафна.

Арей не ответил ей. Берег слова.

Отсутствовал Варсус недолго. Не прошло и мину¬ты, как он вернулся.

— Их шестеро, — отрывисто сказал он. — В таких же плащах. Движутся сюда.

Мефодий схватился за рукоять спаты.

— Нет, — сказа;! Арей. — Расклад не в вашу пользу. Не здесь и не сейчас! Советую вернуться в человече¬ский мир.

— Они решат, что мы струсили! Что я струсил! Они меня видели, только не смогли достать копьем! — за¬дорно крикнул Варсус.

Арей нетерпеливо махнул рукой:

— Двое против шестерых — неравный бой. От меня вам помощи не дождаться. А с охотниками за глазами ты еще встретишься. Они не простят тебе того, первого… Бегите!

— Как бежать? Прямо вот так вот бегом? — кисло спросил Мефодий.

— Используйте пропуск!

— А потеря сущности?

— Ты невнимательно меня слушал. Сущность теря¬ется после второго использования. Оттого я и послал многоножку.

Дафна вытащила глиняный пропуск и озабоченно разглядывала его, опасаясь перепутать пластину, кото¬рую нужно было повернуть. Мефодий и Варсус обхва¬тили ее руками, 31 гая, что в момент поворота пласти¬ны должны составлять единое целое.

— Не держи ее так! — раздраженно шепнул Бусла¬ев Варсусу.

— А как мне ее держать? Как старый шкаф? — огрызнулся пастушок.

Мефодий посмотрел на почти уже растаявшего Арея.

— Арей, а третий грифон? Твой? Где он? — спро¬сил он торопливо.

Прямого ответа на вопрос он не получил.

— Я любил сто, — мечтательно отозвался меч¬ник. — Он не так силен, как другие, но быстр, гибок как пантера. Он приходил ко мне иногда, когда я был в ссылке на маяке, и никто не мог его выследить.

— Как его найти?

— Никак. Я же сказал: ищи саламандру, и он сам тебя найдет!

Арей почти исчез, погрузившись в медленно вра-щающийся туман расщелины, и только голова и грудь еще были видны.

— Арей, погоди! У меня тоже был к тебе вопрос! Я бы хотел с тобой сразиться! — вдруг крикнул Вар- сус. Он стоял очень бледный и, то и дело отпуская Дафну, подносил правую руку к груди, точно зажимая рану. Хотя ни Мефодий, ни Дафна раны там не заме¬чали.

— Твое желание исполнится. Хотя не так, как бы тебе хотелось! — донеслось из тумана.

Это были уже последние слова Арея. Спустя мгно¬вение он исчез, распавшись на три крупных клуба бе¬лесого дыма.

Дафна со щелчком провернула верхнюю пластину. Вначале пропала она, затем Варсус и последним Ме-фодий. Исчезая, он успел увидеть, как маленькие фи- гурки охотников за глазами, проскальзывая на осыпа-ющемся склоне, спешат к Расщелине.

Глава двадцать вторая Ледяная крепость

Не исключено, что ад это когда человека остав¬ляют наедине с продуктами его жизнедеятельности. С его мыслями, желаниями. Просто предоставляют его своей воле. Перестают о нем заботиться. В сущ¬ности, нас и наказывать не надо. Только оставить нас наедине с собой и перестать вытирать за нами, как за котами, лужи.

Эссиорх

Заморозки ударили по Москве, как молот по наковальне. Столбик термометра провалился в такой глу¬бокий минус, что сразу два известных метеоролога, накануне предрекавших потепление, утром долго и путано объясняли про холодное арктическое течение, которое, побив все рекорды скорости, оттеснило теплый воздух далеко на юг.

В одну ночь и Яузу, и Москву-реку сковало льдом, в который вмерзли все баржи и теплоходы. По льду, одетые в ватники, мелкими шажками ходили ушлые коммунальщики и, проверяя опоры мостов, отбивали себе ломами мерзлых уток на ужин.

Ближе к восьми утра из подъездов, укутанные так, что торчали только носы, стали понемногу выползать

школьники. Па электрических проводах и ветках ви¬сели длинные сосульки, поскольку7 ночью, еще до за¬морозков, ухитрился пройти дождь. По обледеневшей дороге, хватаясь за ограды и стены домов, школьники семенили к остановкам, не без превосходства погля¬дывая на несчастных автомобилистов, пытавшихся пробудить к жизни свой замерзший, покрытый пан¬цирем льда транспорт. Некоторые из них поливали свои машины из чайников, другие разогревали авто¬мобильные ключи зажигалками.

В то же утро, ближе к десяти, к Большому7 Садовому пруду, находящемуся на пересечении Тимирязевской и Большой Академической улиц, подъехал «уазик»- <-буханка>. Вид у «уазика» был побитый, но одновре¬менно лихой, как у машины, много повидавшей на своем веку грязей, лесов и болот. Вот и сейчас, хотя прямого проезда к пруду7 не было, «уазик» ухитрился взять приступом склон, скатиться с него и, не пере¬вернувшись, оказаться на льду.

Из «буханки» выгрузились четыре оруженосца и, распахнув задние двери «уазика», извлекли две бен¬зопилы «Дружба», несколько топоров и лом. Неся их в руках, оруженосцы цепочкой потянулись по льду к небольшому островку, темневшему в той части пруда, что примыкала к лесу.

Первым шел кряжистый оруженосец Фулоны, оглядывающий местность опытными глазами бывше¬го военного. За ним, стараясь ступать в сто следы, — оруженосец Бэтлы Алексей с бензопилой на плече, оруженосец Гелаты и последним — Алик, несущий большой деревянный циркуль и такую же деревян¬ную, метров двух длиной, линейку.

Наконец они добрались до островка. Алексей за¬нялся бензопилами, пытаясь завести их на морозе. Рядом с ним прыгал Алик и с тревогой поглядывал на свои ноги.

— Я же в туфлях! — жалобно повторял он. — Я пальцами уже едва шевелю!

— Потерпи! — сказал оруженосец Фулоны. — Сей¬час другие подъедут, может, у кого найдутся лишние валенки.

— Да ну их, валенки! Не ной! — отозвался оруже¬носец Гелаты. — Я сам в кроссовках! Тут бы до за¬втрашнего утра дожить, а там я соглашусь и на отмо¬роженные пальцы!

Алексей укоризненно кашлянул. Говорить об этом не полагалось. Оруженосец Гелаты пожал плечами и стал линейкой раздраженно отмерять лед.

— Где начинаем? Здесь? — спросил он.

— Нет. Прямо под стеной! — сказал оруженосец Фулоны.

4

— А где будет стена?

— Не мельтеши! Стена будет где-то здесь… Нет, еще дальше! Примерно тут!..

Оруженосец Фулоны лопатой прочертил линию и отошел на шаг. Позиция казалась ему не блестящей.

— Кроме этого островка и двух протоков вокрут него, и обороняться негде. Слишком открытое место! Кто его выбирал? — проворчал он.

— Разве не твоя хозяйка? — ябедливым голосом сказал Алик.

Оруженосец валькирии золотого копья недовольно кивнул. Он никогда не называл Фулону хозяйкой, да и она не называла его пажом. Отношения оруженосца и Фулоны скорее вписывались в схему «бескорыстное служение». Они сражались на одной стороне и вместе шли к свету. Из боя в бой, из битвы в битву. Оружено¬сец прекрасно понимал, что когда-нибудь он погиб¬нет, как погибнет и валькирия золотого копья. Это обычный путь для валькирии и ее оруженосца. Друго¬го не бывает. Он хотел только, чтобы это произошло в одном бою. Ну да это уже как сложится.

Место для предстоящей схватки выбирали накану¬не вечером Фулона и худощавый, подчеркнуто вежли¬вый страж из Нижнего Тартара. Стража звали Ерлох. Он был карьерист до мозга костей. Пока они выбира¬ли, шел тот противный дождь, который превратился потом в сосульки на проводах и деревьях.

— Прекрасно, не правда ли? — сказал Ерлох, рукой в тесной перчатке обводя окрестности.

Фулона сухо поинтересовалась, что же тут особен¬но прекрасного.

— Сюда выходит одна из расщелин Тартара, но здесь же и прямая связь с Эдемом. В таком месте лег¬ко умирать! Любая душа сразу найдет свой путь! — за¬верил ее Ерлох.

— Лед не выдержит! — возразила Фулона.

Молодой, не ставший еще лед Большого Садового

пруда играл под ее ногами. Почти при каждом шаге проступала вода.

— Выдержит! — заверил ее страж мрака. — Не просто выдержит — все промерзнет до дна. Новая валькирия-то одиночка будет? Включили вы ее? И ле¬дяное копье кому? — Он быстро вскинул глаза.

— В бою узнаете, — ответила Фулона.

Ерлох понимающе усмехнулся и не стал настаи-

вать. Вместо этого он наклонился и кончиком кинжа¬ла начертил на льду руну. От острых углов руны раз¬бежались трещины.

Одна из них коснулась растущей на берегу мокрой ивы, и ива вдруг зазвенела, скованная ледяным пан¬цирем. Такой же ледяной панцирь сковал и сырую одежду Фулоны. Валькирия щелкнула ногтем по своей куртке, слушая ледяной звук

— Сильно? — не без удовольствия спросил Ер- лох. — Во всем Тартаре такую руну могут начертить только восемь стражей! Ну и, может, столько же в Эде¬ме. Все холодные ветра повернут к Москве. На три дня здесь замерзнут даже родники.

— На льду сражаться скользко! — заметила Фулона.

— Да, — признал Ерлох. — Но мы даем вам право построить себе крепость изо льда в любом месге пру¬да. Честь имею кланяться! — Наклонившись, он поце¬ловал Фулоне руку и с чувством произнес: — Надеюсь, сударыня, после вашей гибели ваше золотое копье до¬станется именно мне. Я выкуплю его у бойцов Черной Дюжины. На ваш эйдос я, разумеется, не претендую.

— Надейтесь! Надежды юношей питают… — Фулона вырвала свою руку и, повернувшись, стала взбираться по обледеневшему, ставшему почти неприступным берегу. Ноги скользили. Фулона понимала, что выгля¬дит глупо. Немолодая тетка, которая вот-вот грохнет¬ся и шарит руками по воздуху, жался, что не за что ухватиться. Она не оборачивалась, но чувствовала, что Ерлох, стоящий у руны, насмешливо смотрит на нее. Ничего. Завтра, когда в руках ее окажется копье, все будет иначе.

И вот теперь оруженосцы строили ледяную кре¬пость. После пятиминутной возни Алексей, продув свечу, ввернул ее и завел бензопилу. Проверяя, поднес ее ко льду. Полетели колючие брызги.

— Кажется, идет! — довольно пробурчал он. — На-цепите мне кто-нибудь очки!

Оруженосец Гелаты подошел сзади и, отвернув лицо от ледяных брызг, натянул ему на глаза защит¬ные очки. Потом сам взял вторую пилу. Других очков уже не было, и он так и пилил почти вслепую, изо всех сил сощурившись. Его боялись окликать, потому что поворачивался он вместе с пилой, которую и нс думал глушить.

Алик бегал вокруг с чертежами ледяной крепости, которые еще ночыо нарыл в Интернете.

— Не так надо! Стыкуй! Края не обламывай! — рас-поряжался он.

Оруженосец Фулоны, оглушенный его криками, молча повернулся и протянул ему лом, которым он поддевал выпиленную ледяную глыбу. Алик с испугом отскочил и отправился досаждать своими советами оруженосцу Гелаты. Но тот повернулся к нему с пи¬лой, и Алик спешно ретировался.

Часа через полтора на двух машинах к ним при¬были и остальные. Среди них были и выпущенный из кугузки оруженосец Малары, и — что совсем уж невероятно — Виктор Шилов. Бывший тартарианец оруженосцем себя утюрно нс признавал и, когда ему’ говорили, что он «оруженосец», так грозно вскидывал брови, что его не задирали.

Одетый в слишком просторную для него куртку, Шилов походил на большую, недовольную жизнью птицу. Такую же птицу, как тот черный гриф, что те-

перь клевал говяжью вырезку на голом полу двулики на «Октябрьской». Двулика эта, расположенная на вось¬мом этаже, имела очень сгранную судьбу. Первый ее хозяин выпрыгнул с восьмого этажа, зачем-то держа в рул<с открытый зонтик. Второй хозяин неправильно понял фразу в кулинарной книге: «Для лучшего вку¬са салата добавьте гранат». Стекла пришлось встав¬лять уже третьему’ хозяину, который через две неде¬ли утопился в ванне, наполненной кефиром. Больше квартиру никто купить не рискнул, и вот теперь в ней поселились Прасковья и Шилов, в первуло же ночь из¬гнавшие из шкафа в коридоре трех мавок

Шилов ходил по пруду, дул на ладони и недоволь¬но посматривал на приготовленный для крепости лед. Лед был очень разным, многослойным. Слой, кото¬рый вырубали сверху, — молочный, грязный, булри- стый, с желтоватыми вкраплениями. Дальше — слой прекрасного льда, прозрачного, чистейшего, похоже¬го на толстое оконное стекло. И внизу во льду опять грязь — черная, со вмерзшим илом. В нем попадались и рыба, и приросшие к камням мидии. Пруд, как и обещал Ерлох, действительно промерз до дна.

В ухе у Шилова поблескивала серьга с метательны¬ми стрелками. Раньше таких серег у него было четы¬ре, а теперь на большой серьге находились крепления для каждой стрелки, которые делали ее похожей на пестрое украшение.

— Гы! Женская сережка! — прошептал Вован, пальцем показывая на Шилова. Хаара толкнула его локтем в бок, совету’я помолчать. Вован был нужен ей живым.

Оруженосец Холы сгоял на коленях и вбивал в

лед деревянные клинья, добиваясь нужного ему раз¬лома.

— Помогай давай! По шее захотел? — крикнул он, раздражаясь на маячившие рядом ноги.

Потом вскинул голову и увидел белое и злое лицо Шилова. Повисла длинная жуткая пауза. Даже бензо¬пилы прервали свой визг. Все оруженосцы смотрели на Шилова, Виктор — на оруженосцев. Потом тарта- рианец вдруг шевельнулся, провел рукой по лицу и, улыбаясь, сказал:

— Ну… давай помогу! Чего надо?

Работали оруженосцы долго. Уже темнело, когда Алексей выпрямился и, стащив с головы шапку’, вытер лицо. Его редкая, пшеничного цвета бородка была по-крыта разной длины сосульками.

— Готово! — сказал он, окинут* взглядом крепость.

Длинный ряд ледяных глыб перегораживал левую

протоку. С одной стороны он касался склона, ведуще¬го к парку сельхозакадемии, с другой — острова. По краям оруженосцы оборудовали нечто вроде боевых башен, с которых можно было метать копья, не по¬зволяя стражам мрака отсекать их с флангов.

[— Сегодня в три ночи! — сказал Алексей.

— Завтра в три ночи! — поправил Алик, гревшийся у костра, который они развели прямо на льду.

Алексей выудил из кармана телефон.

— Но через шесть часов! — сказал он.

— Это да. Через шесть. Но завтра, потому что но¬вые сутки! — снова сказал Алик, обожавший ловить на неточности.

Шилов наклонился и подобрал со льда бумажку, выпавшую из кармана у оруженосца Фулоны. Ото-

шел на открытое место и посмотрел на нее при свете луны. Это был список валькирий, принимавших уча¬стие в дуэли.

1. Валькирия золотого копья Фулона

2. Валькирия серебряного копья Ильга

3. Валькирия медного копья Хола

4. Валькирия лунного копья Ламина

5. Валькирия воскрешающего копья Гелата

6. Валькирия сонного копья Бэтла

7. Валькирия ужасающего копья Радулга

8. Валькирия разящего копья Хаара

9 Валькирия-одиночка Даша

10. Валькирия ледяного копья Прасковья

11. Валькирия каменного копья Брунгильда

12. Валькирия бронзового копья Малара

— Смертнички! — пробормотал Шилов, большим пальцем недоверчиво трогая имя «Прасковья», как если бы подозревал, что на бумаге сто нет. По имя никуда не исчезло.

— А? Что ты сказал? — не расслышал оруженосец Ламины.

— Ничего, — сказал Виктор и отправился к костру греть руки.

Глава двадцать третья Оруженосец Брунгильды

Кто сверх должного насладился телесными удо-вольствиями, тот отплатит за этот излишек сто- ричными страданиями.

Преподобный Марк Подвижник

Плохо и беспокойно спалось в ту ночь жителям ближайших к Большому Садовому пруду домов. Они часто просыпались, подходили к окнам, прижимались к ним лбами, по за окнами была лишь колючая ме¬тель. Сотни снежинок бились в стекла, точно летящие на свет мотыльки, и ничего, совсем ничего было не разглядеть. Люди снова ложились, ворочались и опять вставали и прижимались к стеклам. И опять за окнами была лишь метель.

Ближе к часу ночи к месту боя стали стягиваться гости из Тартара. Сперва это происходило торже¬ственно: столбы дыма, сухие удары молний, запах серы, а потом уже и совсем просто, по-деловому. Пер¬выми прибыли суетливые ближневосточные джинны. Прохаживались, ревниво поглядывали друг на друга. Кое-кто уже начинал принимать ставки, но особого

ажиотажа пока нс было. Он начнется позже, уже во время самой схватки.

За джиннами начали постепенно являться и бон¬зы мрака, каждый с большой свитой. У многих нако-пились друг к другу сложные и деликатные вопросы, которые им по разным причинам не хотелось обсуж-дать в Тартаре. Тут же можно было пересечься как бы случайно, вскользь шепнуть пару слов, кое о чем вти-хомолку договориться, перетереть и тихо-быстро все уладить в обход канцелярской паутины. Возможность ценная, которой никто не хотел пренебрегать.

Начальник русского отдела Пуфе лично встречал наиболее важных гостей. Кланялся, лебезил и так рас-плывался в улыбке, что потом долго не мог собрать лицо, отдельные мышцы которого все дергались и растягивались, продолжая улыбаться уже каждая сама по себе. Друтим же гостям, помельче, Пуфе едва кивал. Протягивал уже не руку, а пальчик, и улыбкой не удо-стаивал, а только дергал складками кожи на лбу.

— На трибуны! На трибуны! Занимайте места! — повторял он, обводя кругом рукой, и все гости видели пегие, с выцветшими пластиковыми креслами трибу¬ны одного небольшого подмосковного стадиончика, сгоревшего года два назад от молнии.

И тут же как по волшебству — хотя почему, соб-ственно, «как»? — в ружах у стражей возникали длин-ные, недавно отпечатанные билеты с номерами мест, а шустрые контролеры-суккубы, мило приседая, по-казывали пальчиками, где находится нужный сектор.

Была тут и Мамзелькина. В затрюханной курточке с капюшоном Аида Плаховна устроилась на одном из вип-кресел, изредка прихлебывая из фляжки, КОТОРУЮ

она, подражая лопухоидам, пыощим в общественном месге, упрятала в бумажный пакет. Рядом с ней, зани-мая еще одно место, стояла закутанная в брезент коса.

На валькирий Аидушка посматривала виновато и рассеянно подергивала плечиком. По всему было заметно, что она находится при исполнении и го-товится «чикать» тех из них, которым не повезет в бою. Пока же Плаховна вкушала заслуженный от¬дых. Вытягивала ножки, прихлебывала из фляжки, а потом, окончательно развеселившись, облачилась в белую фанатскую майку и принялась размахивать трещоткой.

Такие трещотки продавали, шныряя между рядами, шустрые комиссионеры и брали за них недорого: по гнилому эйдосу. Причем брали и совсем погасшие эйдосы, если усматривали наметанным глазом, что из них еще можно извлечь хотя бы капельку радости, хотя бы одно светлое воспоминание или мгновение бескорыстной юношеской любви.

Суккубы и комиссионеры уже были тут как аут. Все собрались, со всей Москвы. Да что там из Москвы — отовсюду! Это ж какое событие! Когда еще скромным служебным духам удастся побывать на таком бое! Суж- кубы прохаживались под ручку, скромно опуская глаз-ки и краснея при виде стражей мрака. Так как стражей мрака было много, то и краснеть суккубам приходи¬лось фактически в режиме уличного светофора. Ко-миссионеры, напротив, старались привлекать к себе как можно меньше внимания. Жались по уголкам, не забывая рыскать глазками. Сидит такая нюня в утолке, жмется, кажется тише воды и ниже травы, а на самом деле не ‘только все заметит и на карандашик возьмет,

| а и под асфальтом все просветит, если обнаружит там что для себя полезное.

Как мошки роились суккубы и комиссионеры. С каждой минутой становилось их все больше, боль¬ше. Вскоре уже и яблоку негде было упасть. Когда они совсем уже стали путаться у стражей под ногами, ры-жебородый Барбаросса вышел из себя и длинным ме-чом буквально пропахал толпу суккубов и комиссио-неров. Полетели во все стороны надушенные тряпки. Покатились пластилиновые головы.

Но и тогда суккубы с комиссионерами не сгину¬ли, а лишь перестали наглеть и пересели на крыши ближайших домов. Облепили не только крыши, но и козырьки магазинов, провода, все облепили. Дома на Большой Академической пестрели теперь ярчайши¬ми нарядами. Служебные духи мрака сидели на подо-конниках, болтали ногами, а за их спинами к стеклам липли носы хозяев квартир. Тем все мерещилась не-скончаемая колючая метель.

Изредка кто-нибудь из комиссионеров сваливал¬ся вниз и, сопровождаемый ледяным блеском отко-ловшихся сосулек, расплющивался об асфальт, и это крайне веселило остальных.

Стражи света стали прибывать ближе к двум. Они держались обособленно и на трибунах сидели тоже отдельно, в своих секторах. Пуфе, опасавшийся, что битва валькирий и Черной Дюжины перерастет в об-щую битву света и мрака, придавал этому особое зна-чение.

Мефодий, Дафна и Варсус подошли пешком и остановились довольно далеко от трибун, у трамвай-ных путей. Где-то здесь, у трамвая, они договорились

встретиться с Иркой и Багровым, но не обговорили точно, на какой остановке. Чтобы не потерять Дафну в толпе, Мефодий придерживал ее за локоть. Варсус тоже придерживал ее за локоть, только с другой сто¬роны. Депресняк же, которого Дафна успела забрать у Эссиорха, сидел у нее на плече, вцепившись когтями в куртку.

Не найдя ни Ирки, ни Багрова, они ухитрились пробиться к ледяной крепости. Редкая цепочка зла-токрылых раздвинулась, пропуская их. Валькирии уже все были здесь. Сидели вокруг большого костра и грелись. Отрывавшиеся от костра алые искры устрем-лялись вертикально вверх, точно эйдосы, спешащие в Эдем.

С Мсфодием валькирии поздоровались приветли¬во, но все же от счастья, что он стал златокрылым, никто не умер. А Радулга — та даже и усмехнулась, увидев на его груди золотые крылья. Чтобы никого нс дразнить, Мефодий спрятал их под куртку, где они не бросались в глаза. Зато Варсусу валькирии были очень рады. Его сразу окружили. Шутки, смех. Буслаев и не подозревал, что они хорошо знакомы.

— Он меня когда-то тренировал! — сказала Фулона Дафне.

— О нет, это вы меня тренировали! Я получил не-оценимый опыт! — приложив руку к груди, поправил Варсус.

Вид у пастушка был такой скромный и одновре¬менно самодовольный, что Мсфодию захотелось на¬тянуть ему на глаза лыжную шапку.

Через минуту Варсус уже отхлебывал из пустой банки из-под сгущенки чай и пошучивал с валькири- | ими. У пастушка был исключительный дар общения с женщинами. Причем не только с красивыми, но даже и с самыми противными, вредными особами. Он не признавался в любви, не лебезил, но безошибочно на-ходил ключик к каждой. Мсфодию легко было пред-ставить, что, если к Варсусу прибежит женщина с то-пором, чтобы его убить, пастушок охнет и, прижимая ладони к груди, воскликнет: «Ах! Какой у вас лак для ноггей! А почему вы выбрали именно такой цвет?» И через минуту счастливая женщина, выронив топор, будет мирно готовить ему супчик или штопать носки.

Но сегодня Варсус был другим, грустным. С отре-шенным лицом он смотрел в костер. Держал у лица жестянку с чаем и не замечал, что чай из нее капает на угли. Лишь услышав шипение, Варсус вздрогнул и. точно очнувшись, отдернул руку.

Радулга и Ламина, стоя рядом, осматривали три¬буны.

— Ишь ты, сколько тут стражей мрака! А Лигул где сидеть будет? — хищно спросила Радулга.

— Да вот же! Прямо у нас перед носом! — Ламина показала на ближайший сектор.

И правда, для Лигула, если он вдруг захочет при-сутствовать, приготовили лучшее место — почти у ледяной крепости валькирий. Пока что его кресло пу-стовало, но уже сейчас около пего стояли два суровых стража охраны.

— Надо же! Смелый какой! — хмыкнула Радулга. — А то уж я подумала: может же у меня копье случайно не туда полететь? Каждый может промахнуться. Со¬рвется маленько рука, а там глядишь — на копье слу¬чайно повис маленький такой Лигул. Ну, я, конечно, в

слезы… А все вокруг такие: «Ах-ах! Что с бедной жен-щины взять? Кто ей вообще оружие дал в руки?»

Ламина улыбнулась:

— Мечтай-мечтай! Не улетит далеко твое копье! Там защитный силовой барьер. Видишь, отблескива¬ет? Да и потом что-то мне подсказывает, что Лигула не будет… Тут все-таки Прасковья, а с ней он ошибся. В самый последний момент Лигул вспомнит, что за¬был проштамповать бумажки.

Ламина как в воду глядела. Вскоре к креслу владыки мрака вкрадчиво приблизился его секретарь и поста¬вил на него маленькую глиняную жабку с огромными алмазными глазами. Жабка сидела неподвижно. Гли-няная мордочка ее ничего не выражала, но громад¬ные глаза впитывали не только то, что видели, но, ка¬залось, даже и ‘го, чего не могли увидеть.

Брунгильда, для которой этот бой был первым, за-метно нервничала. Она то и дело поправляла шлем, трогала щит и кусала губы.

— На морозе не надо! — сказала Гелата, взявшаяся ее опекать. — И умбон щита нс трогай! Он холодный.

Брунгильда рассеянно кивнула и, не спрашивая, что такое умбон, ногтем большого пальца стала цара¬пать кольца эспандерной резины, которые надела на копье еще Таамаг.

— А это зачем?

— А ты брось его взмокшей рукой, да еще когда все в крови будет! — неосторожно ляпнула Гелата и поняла, что напрасно не удержала язык за зубами.

— В какой крови? — спросила Брунгильда, начи¬ная белеть от кончика носа. Пришлось Гелате спешно доставать нашатырь:

— Не волнуйся! Сегодня все будет иначе! Тебе и копье метать не придется!

— Ну да. Вскрывать щиты, — слабым голосом ска¬зала Брунгильда. — А что, когда вскрываешь щиты, крови не бывает?

— Да нет, — успокоила ее Гелата. — Откуда ж! Щиты — они как консервные банки. Когда консервы вскрываешь — много крови?

— Я нс см консервы. Это вредно! — заявила Брун-гильда.

Гелата закивала и вдруг остановилась:

— Погоди… а когда я у тебя в гостях была? Ты же тогда банок десять одной только тушенки умяла! И рыбных банки три! И банку ананасов!

Брунгильда вздрогнула от ужаса этого воспоми¬нания.

— Тогда я сорвалась! Но это бывает редко! — ска¬зала она.

Между валькириями находилась и Прасковья. Оде¬тая в изодранный, с торчащей подкладкой ватничек и в толстые лыжные штаны, она сидела у костра и по своей привычке купала ладони в огне.

— Когда начнется бой, держись в центре, во вто¬ром ряду, за щитами Радулги и Ильги! — напутствова¬ла ее Хаара.

Прасковья подняла голову, рассеянно скользя взглядом по валькириям. Валькирий она знала еще не-важно и постоянно их путала.

— Нет! — терпеливо поправила Хаара. — Это не Радулга! Это Малара. Радул га, подойди сюда! Скажи девочке, как тебя зовут!

Радулга подошла и, не говоря девочке, как ее зовут, молча уставилась на Прасковью. ‘Га чуть поморщи¬лась, пошевелила пальцами, как бы желая что-то ска¬зать, но сама говорить не стала, а просто положила руку на плечо проходящего мимо Алика. Тот сразу за¬стыл столбиком и остекленел глазами.

— А когда их убьют, мне куда?. — спросил Алик.

— Когда их убьют, перейдешь за мой щит, — ска¬зала Хаара.

— А когда убьют вас? — опять спросил Алик.

— Когда убьют меня, вспомни про собственный щит! — вежливо сказала Хаара.

Прасковья рассмеялась уже своим собственным хрипловатым смехом. Голосовой контакт не был еще разорван, и Алик тоже расхохотался. Он хохотал при прямой спине, сохраняя в глазах и по всей застывшей фи I у ре ужас.

Фулона слушала Хаару не споря, но было заметно, что с Хаарой она не оттого согласна и Прасковью соби¬рается поместить где-то в ином месте строя валькирий.

Одиночка Даша стояла в сторонке рядом с Антиго¬ном и робко улыбалась в пустоту. Заметно было, что в обществе шумных валькирий ей неловко и что вокруг много стражей — тоже неловко. Даше явно хотелось забиться куда-нибудь в угол, вот только подходящих углов па льду было маловато.

— Как ты? — спросила у нее Бэтла.

— Нормально, — откликнулась Даша.

— Хочешь колбаски?

— Спасибо, я пила, — сказала Даша, и Бэтла догада-лась, что она и на первый-то вопрос ответила наугад. Валькирия сонного копья поднялась, приблизилась к Даше и, обняв се, шепнула:

— Все хорошо! Держись!

Даша тоже обняла ее порывисто и благодарно. Бэт- ла почувствовала, что она с трудом сдерживается, что¬бы нс разрыда’гься.

— Ну-ну… поплачь, если хочешь! Тут все свои! — сказала Бэтла, невольно цепляя взглядом не мень¬ше трех тысяч темных стражей, глядящих на них с трибун.

— Я боюсь, — призналась Даша тихо.

— Все боятся, — успокоила ее Бэтла. — Думаешь, я нс боюсь? Еще как боюсь!

Антигон подпрыгнул и стянул с Дашиных плеч на-брошенный полушубок. Ярко сверкнул нагрудник, от-ражая пламя костра. В центре нагрудника было укра-шение из двух колец, одно из которых вращалось внутри другого, и драгоценных камней, острых, как наконечники копий. Камней было восемь — по два красных, желтых, зеленых и черных.

Все Валькирии разом повернулись к Даше. Поняв, что привлекла внимание, Даша попыталась испуганно отступить и спрятаться за спину7 Бэтлы. Но Бэтла, не позволив ей спрятаться, ободряюще хлопнула ее по спине и легонько подтолкнула к Фулоие.

— Красиво, правда? Сто лет его не видела!.. Ходит человек в плащике, в джинсиках, а у него дома такая лепота лежит! — сказала она.

Валькирия золотого копья кивнула, любуясь на-грудником. Красный выпуклый камень отражал огонь так, ч то невозможно было на него смотреть. В каждой из сотен его граней словно жил отдельный костер. Черный же камень вообще ничего не отражал. Вид- мы были лишь его контуры. Казалось, он, как черная дыра, жадно втягивает в себя свет.

— Ты умеешь этим пользоваться? — спросила Фу- лона у Даши, протягивая руку к камням, но нс каса¬ясь их.

— Я считала, это просто для красоты! Даже хотела эти камни отковырять! — призналась Даша.

— Умница, что не отковыряла! — одобрила Фуло- на. — Если бы отковыряла, на месте дома, где ты жи¬вешь, была бы ямка метров сорок глубиной.

Даша осторожно коснулась пальцем красного камня.

— Центральное кольцо поворачивается! Двенад¬цать положений! — сказала она. — И все восемь кам¬ней поворачиваются! У каждого тоже двенадцать по¬ложений. И диск, на котором закреплено центральное кольцо, поворачивается… Получается дикое количе¬ство комбинаций! Я считала — так у калькулятора цифры на экране не поместились. Кто это вообще придумал?

Фулона пожала плечами:

— Этот нагрудник всегда был у валькирий-оди- ночек. Первая валькирия, насколько я слышала, зна¬ла больше тысячи магических комбинаций камней. Каждая следующая — все меньше. Твоя предшествен¬ница Ирка не использовала уже вообще ничего. Но¬сила нагрудник просто как защиту, и то далеко не всегда…

— А Антигон? Он знает? — спросила Даша.

Кикимор важно надулся, после чего сообщил, что

если один красный камень поставить против одного черного, то будет большой бум.

— А если два красных камня против двух чер¬ных? — спросил оруженосец Фулоиы.

Антигон сообщил, что тогда будет уже не бум, а бабах.

Большой бабах добавил он. поразмыслив.

— А если еще повернуть красные камни стрелками по направлению к темным? — спросила Даша.

Антигон молча присел на корточки и закрыл гла¬за руками. Больше о магии камней он ничего не знал, поскольку прежние хозяйки не очень-то его посвяща¬ли. Боялись, что он будет трогать камни и все взорвет.

— Ладно, Даша! — вздохнула Фулона. — Садись к костру! И не смотри на стражей мрака!.. Не обращай на них внимания, а то тяжело будет биться!

— Долго еще? — спросила Даша тихо.

— Двадцать девять минут! — ответил оруженосец Фулоны.

— Почему бы не сказать: полчаса! — проворчала валькирия и повторила Даше «полчаса», хотя Даша слышала ответ оруженосца и сама.

Фулона смотрела уже на Брунгильду:

— У тебя же нет оруженосца?

— Нет.

— Вообще никакого? Почему?

— А как их заводят? — нерешительным басом про-рокотала Б рут I гил ьда.

— Да проще пареной репы! — влезла в разговор Ламина. — Идешь по городу, щуришься и смотришь но сторонам. Некоторые мужские фигуры покажутся тебе словно в синем таком плаще. Это те, которые, в принципе, могли бы стать твоими оруженосцами. Ты можешь подойти к любому из них, положить ему на

плечо руку и сказать: «Иди за мной! Ты мой оружено¬сец!»

— И он пойдет? — спросила Брунгильда недовер¬чиво.

— Ну да. Иначе ты не увидела бы его в синем пла¬ще. Но это нс каждый раз. Иногда неделю проходишь, пока синий плащ хоть на одном увидишь! — заявила Ламина.

Фулона усмехнулась. Только что Ламина невольно проговорилась, признавшись, что высматривает ору-женосцев постоянно. Брунгильда привстала и, навис- I гув над костром, начала по-медвежьи поворачиваться, осматриваясь по сторонам.

— Нету тут никого в синем плаще! — пробасила она.

— Я ж тебе говорю! Иногда нсде… — начала повто¬рять Ламина, но именно в этот момент, перестав по-ворачиваться, Брунгильда застыла и ткнула пальцем в Варсуса, сидящего через костер от нес с консервной банкой в руке.

— О! — сказала она. — А вот на нем ваг что-то си¬нее! Это мне мерещится?

Ламина, Фулона и еще несколько валькирий разом уставились на Варсуса. Куртка на пастушке была жел¬той па красной подкладке. Если что и было у Варсуса синее, то только замерзший нос.

— Он не человек! — сказала Ламина. — Его нельзя в оруженосцы!

Но Брунгильду уже обуяло упрямство.

— Сейчас проверим! — сказала она и, перешаги¬вая через ноги валькирий, приблизилась к Варсусу. Когда над ним что-то нависло, задумавшийся Варсус

удивленно вскинул голову. Тяжелая рука легла ему на плечо.

— Как там надо сказать? — прогудела Брунгиль- да. — Л. да! «Иди за мной! Ты мой оруженосец!»

Ламина расхохоталась, но тут, легко поднявшись на ноги, Варсус произнес:

— Слушаюсь и повинуюсь!

Показывая, как сильно она удивлена. Ламина хоте¬ла вылить себе на голову чай из консервной банки, но чай был горячим, и валькирия лунного копья вовремя передумала.

— Ты согласеи? Я свою перчатку сейчас съем, если ты мне не ответишь! Ты согласен быть ее оруженос¬цем? — повторила она.

— Да, — сказал Варсус просто. — Я буду ее оруже¬носцем! Какие-то сложности?

— Точно, — признала Ламина. — Сложности. С го¬ловой. У тебя.

К костру подошли Мефодий и Дафна, ненадолго отлучившиеся, чтобы посмотреть ледяную крепость.

— Чего у вас тут такое? — спросила Дафна.

— Да ничего! — кокетливо поглядывая на Мефа, сказала Ламина. — Интересная команда подбирается. Оруженосец Брунгильды — Варсус. Оруженосец Пра¬сковьи — Виктор Шилов. Осталось, чтобы моим ору¬женосцем стал Мефодий Буслаев, и вполне себе мож¬но лезть хоть в Нижний Тартар!

— У тебя уже есть оруженосец! — напомнила Фу- лона и, бросив свою банку’ в зашипевший костер, под¬нялась на ноги. — Все, девочки! Пора сгроиться!

Остальные валькирии последовали ее примеру, и еще несколько банок полетели в костер.

— Если это был последний чай в моей жизни, то я нс жалею. Он плохо заварился, — сказала Гелата. Ее оруженосец, от ответственности закусив нижнюю губу, уже надевал на нес блестящие наручи.

Варсус подошел к Брунгильде и с серьезным лицом стал ей помогать:

— Поножи нужно надеть и наколенники! Нормаль¬но? Нигде не давит? Подвигай ногой!

— Мне неудобно в этих штуках! — пожаловалась Брунгильда.

— Когда получишь по ноге мечом и уцелеешь — сразу будет удобно! — пообещал Варсус.

Дафна смотрела, как умело и ловко Варсус облача¬ет Брунгильду в доспехи, и нс верила своим глазам. Разве может страж света стать оруженосцем вальки¬рии? Подождав, пока Варсус закончит с поножами, Дафна подошла к нему и, отведя его в сторону, задала ему этот вопрос.

— Значит, может, раз она видела синее сияние! — просто сказал Варсус.

— А ты сам его видел?

— Еще мне не хватало видеть свои сияния! Тогда сразу можно в Рощу Шизиков за Лысой Горой, — ото¬звался пастушок.

— Мрак заявит протест!

— Какой ужас! Я этого не переживу! На Шилова не заявил, а тут заявит! — Варсус говорил насмешли¬во, однако Дафна улавливала в сердце у него глухую тоску.

— Да что с тобой такое? — спросила она.

— Дай руку! — потребовал вдрут Варсус.

— Зачем?

— Я же не руку и сердце прошу, а просто руку! Дай!

Дафна послушалась. Варсус взял ее руку и прижал

к своей груди:

— Чувствуешь?

— Бьется, — тихо сказала Дафна.

— Что бьется? Сердце! Нет, не тут… — Варсус по¬тянул ладонь чуть ниже.

Осграя боль пронзила Дафне пальцы. Ей почуди¬лось, что их окунули в расплавленный металл. Она вскрикнула. Отдернула руку.

— Что это? Крылья? — спросила она, с ужасом гля¬дя на свою ладонь.

— Нет. Не крылья.

— Тогда что?

— Дарх!

— Откуда?

— Все оттуда же! — отозвался Варсус с мрачной улыбкой.

— Ты взял в Тартаре пустой дарх? — не поверила Дафна.

Пастушок цокнул ЯЗЫКОМ:

— Нет. Пустого дарха я не брал. Он был отнюдь не пустой. Помнишь, копье убило охотника за глазами и я взял его плащ?

Дафна кивнула.

— Я взял у него не только плащ. Я забрал у него и дарх. Сам не знаю, почему не разбил его сразу. Он уползал от меня по земле, волоча цепь. Я уже поднял рапиру, но вдруг мне захотелось ощутить себя стра¬жем мрака. Хотя бы на минуту!

— И? — с ужасом поторопила Дафна.

— …и я накинул цепь себе на шею. А потом уже не смог ее снять. Когда я пытаюсь сорвать цепь или раз¬давить дарх, то понимаю, что уже не могу с ним раз¬лучиться. Это уже как руку у себя отрезать!.. Нет, хуже… Как срезать с шеи тонкую полоску кожи! Мне не хва¬тает мужества. И желания уже такого нет. Понимаешь?

Дафна покачала головой.

— И хорошо, что не понимаешь. Завидую!

— Но там же эйдосы! Получается: ты взял дарх вместе с эйдосами! — тихо сказала Дафна.

— Ну разумеется! — мрачно подтвердил Варсус. — А ты как себе это представляла? Что я пересыпал их на газетку? Святая простота!

— А твои крылья? Разве они с дархом не вцепи¬лись друт в друга?

Варсус опять усмехнулся:

— Представь себе, нет. Они стараются не соприка¬саться. Я пробовал коснуться крыльями дарха, но нс сумел. Они отталкиваются. И как! Едва не придушили меня — один цспыо, а друтой шнурком!

— А Эдем? Разве ты сможешь вернуться в него с дархом?

Варкус качнул головой.

— Нет. В Эдем мне теперь лучше не показываться. А снять его я не могу! — Эти слова Варкус почти вы¬крикнул.

Дафна оглянулась на Мефодия, который, стоя ша¬гах в десяти, с удивлением посматривал на них, не по¬нимая, о чем они шепчутся. Ничего, Мсфодию она все объяснит потом.

— Зачем ты взял дарх? Какая была причина? — на-бросилась она на Варсуса.

— Мне захотелось пройти путем его! Той же доро¬гой, что и он! Шаг в шаг! И сразиться с Ареем, и по¬бедить Арен! И стать больше, чем он!

Дафне стало жутко:

— И ты будешь сражаться с мраком? Поэтому стал оруженосцем?

— Да, если придется, буду. Ведь я ненавижу мрак! — убежденно ответил пастушок.

— С дархом мрака ненавидеть мрак? А эйдосы, которые в дархе? Ведь им же больно!

Варсус отвернулся. Напоминание об этом было ему неприятно.

— Я их отпущу. Потом отпущу. Когда-нибудь, — буркнул он. — Они ведь не просто так попали в дарх, верно?.. А пока что они дают мне силы!

Неподалеку загудел охотничий рог. К ледяной кре¬пости приближалась цепочка факелов.

— Черная Дюжина! — крикнула Л амина.

Оруженосцы засуетились, сдвигая щиты. В не¬сколько секунд хаотичная толпа валькирий, пере¬строившись, образовала грозное, прекрасное в своем единстве военное соединение. Стену щитов.

— А мне что? Бежать уже? Прорывать? Ой, у меня, кажется, шнурок развязался!.. Подержите кто-нибудь мое копье! — суетилась Бруигильда.

Сгоряча она сунула свое копье Бэтле и ужасно удивилась, когда та, захрипев, просела под его тяже¬стью до земли. Бруигильда не знала, что в бою или вблизи стражей мрака каменное копье приобретает тяжесть взрослой сосны, и это заметно всем, кроме его хозяйки, для которой копье кажется не массив¬нее прежнего.

— Нс надо пока ничего прорывать! Они еще не на-

ступают, — сказала Фулона, замечая, что стражи мрака идут с опущенным оружием и нс прикрывшись щита¬ми. Приблизившись метров на тридцать, Черная Дю¬жина остановилась.

— Чего-то ждут! — сказал Шилов.

— Дают нам попрощаться, — ответила Фулона.

— Круг валькирий? — негромко спросила Радулга.

Фулона кивнула. Передала копье своему оруженос¬цу и опустила руки на плечи Радулге и Бэтле. К тем же с других сторон уже примкнули остальные валькирии. Ильга держала за плечи Гелату и Хаару, а Хода — Ла- мину и Радулгу, с которыми до этого вечно ругалась. Но теперь это уже не имело значения. Все они были вместе. И в жизни, и в смерти — единое целое.

— Простите меня за все! — сказала Радулга.

— И ты меня!

— И ты! Простите нас! — донеслось со всех сто¬рон.

Тут же, обнимая одной рукой Малару, а другой Бэт- лу, стояла и Брунгильда. Огромная валькирия была до того растрогана, что, всхлипывая, свела руки, прижи¬мая соратниц к себе.

— Полегче, медведица! Ты мне шею сломаешь! — прохрипела Малара.

Все так же всхлипывая, Брунгильда ослабила хватку.

— Я вас люблю, девочки! — едва выговорила она сквозь слезы.

Круг показался Фулоне неполным. Она подняла голову и обнаружила, что две валькирии стоят в сто¬роне.

— Даша! Прасковья! Идите сюда! Может, в послед¬ний раз мы вместе!

Даша робко приблизилась и, худенькая, узенькая, втиснулась между Бэтлой и Брунгильдой. Специаль¬но ли она выбрала это место или пег, но между ними она казалась совсем крошечной.

Прасковья же пока медлила. По ее губам броди¬ла полупрезрительная и одновременно неуверенная улыбка, какая бывает у человека, который привык всегда быть один и никому не верить. Пока Фулона, улавливающая все эти нюансы, искала подходящее случаю точное, убедительное слово, слова эти приш¬ли совсем от другой.

— Прашка! Валькирия ледяного копья! Не сачкуй, дамочка! Уши отрежу! — задорно крикнула Малара.

Прасковья ухмыльнулась и встала в разомкнувший¬ся круг между Маларой и Брунгильдой.

Теперь, когда все двенадцать валькирий стояли вместе, что-то изменилось. Все временное, наносное, случайное ушло. Круг начал медленно покачиваться, сжимаясь все теснее. Валькирии наклоняли вперед головы, пытаясь соприкоснуться плечами, щеками, во¬лосами. Поначалу еще слышны были какие-то звуки, говорились какие-то слова, а потом в этой точке про¬странства повисла великая и страшная тишина.

— Ну все! — сказала наконец Радулга потеплевшим голосом. — Меня затискали! Хватит! А то драться нс смогу!

Круг разомкнулся. Каждая валькирия подошла к своему оруженосцу и попрощалась с ним.

— Ты холодец-то со стола убери, если что! А ‘га ис-портится! — напомнила Бэтла Алексею.

— А теперь главное! — сказала Фулона, кашля¬нув. — Для кого-то это станет неожиданностью, но…

я так решила. Только что поняла, а до этого колеба¬лась! Сегодняшний бой мы проведем без оруженос¬цев. И крепостью не будем пользоваться — выйдем им навстречу, на лед.

Хаара вздрогнула,

— Как это? А оруженосцы? А Варсус? А Шилов? — спросила она недоверчиво.

Фулона качнула головой:

— Нет. Не будет ни Варсуса, ни Шилова. А осталь¬ных подставлять тем более жестоко. Двенадцать их — двенадцать нас. Надеюсь, вы меня поймете.

Шилов и Варсус переглянулись.

— Ну вот. Значит, сегодня я не умру, — сказал па¬стушок.

— Это никогда нс поздно, — отозвался Шилов.

Хаара сглотнула:

— Но почему ты раньше…

— Раньше я молчала, потому что и сама не могла решиться. Мне казалось, мы можем чуть схитрить и воспользоваться услугами Варсуса и Шилова… Тогда нас будет уже не двенадцать, а четырнадцать. Но… — (рулона замолчала и махнула рукой.

— Я не хочу умирать вот так вот, даром! — пере¬била Хаара. — Место кривое! С нами две новенькие и валькирия-одиночка, которая тоже почти что новень¬кая… Шилов и Варсус хоть как-то уравновешивали силы, а теперь…

— Хаара, не бузи! Тебе оруженосцев не жалко? Да с ними со всеми справится любой, даже раненый, страж мрака… А брать только Шилова и Варсуса — слишком очевидная трусость! — про1удела Радул га. У нее лишь бровь чуть дрогнула, когда она услышала о решении

Фулоны. Кажется, Радул га была даже рада. Отваги в ней было столько, что, казалось, она готова броситься на Черную Дюжину и в одиночку.

Валькирии зашумели. Кто-то соглашался с Радул- гой и Фулоной, кто-то — с Хаарой.

Резкий звук охотничьего рога заставил их замол¬чать.

— Пора! — поторопила Фулона и тупой частью своего копья ударила по льду, поставив его вертикаль¬но. — Кто со мной, возьмитесь за мое древко!

Рядом с ее ладонью легла ладонь Радулги, ладонь Бэтлы, ладонь одиночки Даши и совсем неожидан¬но — прохладная ладонь Прасковьи. Это так поразило остальных, что больше уже никто не спорил. Послед¬ней, почти уже на золотой наконечник копья, поло¬жила руку Хаара.

— Ну вот и все! — очень тихо, явно не пытаясь, чтобы ее услышали, но все равно таинственно услы¬шанная всеми, произнесла Фулона. — Мы соверши¬ли в жизни много ошибок, много раз оступились, но светом так и нс стали. Совершим же рывок к свету в смерти! И пусть тс, кто придет после нас и возьмет наши копья, запомнят этот бой!

Руки валькирий до боли, до побелевших костяшек сомкнулись на древке копья, а потом сразу отпустили его и стали натягивать боевые рукавицы. Оруженосец Фулоны, подчиняясь ее знаку, подошел к ней.

— Если что… Ты знаешь, что нужно делать! — твер¬до посмотрев на него, сказала Фулона.

Тот кивнул.

Глава двадцать четвертая Костяные часы

1. При общении происходит незримое соприкосно¬вение людей. Положение, взаимовлияние, обогащение или, напротив, расходование. Нельзя сказать челове¬ку даже «Привет!», чтобы чуть-чуть не повлиять на него или чтобы он на тебя чуть-чуть не повлиял.

2. То, что делаешь, надо делать не оглядываясь на других, кровью сердца. Тот, кто оглядывается во вре¬мя бега, никогда не прибежит первым.

Мысли Эссиорха, записанные на другой стороне холста

Опять протрубил рог. Черная Дюжина, вытянув¬шись в цепочку, пошла к ледяной крепости.

— Бой? — спросила валькирия Даша. Она уже не-сколько раз порывалась метнуть копье, но все никак не могла решиться.

— Нет еще… Рисуются! Показывают себя трибунам! Заодно и нас запугивают! — сквозь зубы сказала Хаа- ра, даже нс пытаясь поднять выше щит.

Черная Дюжина постепенно приближалась к ледя-ной крепости. Первым тяжело ступал очень низкий, очень широкоплечий и оттого похожий на куб страж мрака. Несмотря на небольшой рост, руки у стража

были длинные и при ходьбе свисали едва ли не ниже колен. За стражем по льду что-то волочилось, и валь-кирии долго не могли понять, что это, пока не раз-глядели, что это ядро. Чем ближе подходил страж, тем слышнее становился металлический звон.

Потом уже, когда на стража упал свет факела, валь-кирии разобрались, что его ноги закованы в кандалы, а другие кандалы у него па руках. Изредка страж оста-навливался, вскидывал голову и бросал быстрый, ис-подлобья, взгляд то на валькирий, то на своих спутни-ков, которые, как видно, его побаивались, потому что держались от него в некотором отдалении. По даже и в кандалах, безоружный, передвигавшийся неуклю¬жими мелкими шажками и волокущий за собой ядро, страж ухитрялся внушать ужас. Лицо у него было вмя¬то от когда-то пропущенного удара булавой. На лысой голове — множество шрамов. Один из них проходил через глазницу, рассекая бровь, однако глаз уцелел — разве ч’го смотрел несколько косо.

— Кто это? Почему он закован? — спросила Бэтла.

— Это Вандол, безумный страж-убийца из Нижне¬го Тартара. Похоже, его взяли вместо Джафа!.. — подал голос Шилов. Он стоял рядом с Прасковьей, продол¬жая держать се копье. Бывшая властительница мрака мерзла, недовольно втягивала голову в плечи и об-сасывала палец, который ухитрилась поцарапать о древко.

— Что за Вандол? — спросила Радулга. — Я о нем не слышала!

— Неудивительно. Его уже много лет не выпускают в человеческий мир. Держат закованным в Нижнем Тартаре.

— Почему?

— Он просто убивает. Своих. Чужих. Ему важен сам процесс. Порой он отбрасывает секиру, чтобы рвать врага зубами. Видишь, на нем намордник с решеткой? Перед боем сто снимут. И оружие дадут перед боем. Лигул много раз пытался справить Арея и Вандола, но Арей всякий раз отказывался.

— Боялся?

— Нет. Но говорил, что сейчас у горбуна две про-блемы — он и Вандол, а после боя проблема останет¬ся только одна. Зачем облегчать Лигулу жизнь?

— А Вандол?

— А Вандалу все равно. Он не боялся и Арся. Ему7 лишь бы убивать. А с мозгами у него совсем плохо: слишком много ударов в свое время пропустил.

За Вандолом, соприкасаясь плечами, шли два лов-ких, гибких, очень похожих друг на друга стража. Дви-жения их были так согласованы и зеркальны, словно оба тела управлялись одним мозгом. Вооружены они были тяжелыми копьями-совнями. Кроме того, у каж-дого имелись по три метательные сулицы, висевшие на поясе в особом колчане — джиде.

— А это кто? — спросила Гелата.

Шилов хотел ответить, но его опередила Ламина. Уже много лет она отслеживала всех бойцов Черной Дюжины, собирая о них все возможные сведения. Го-ворили, что она даже комиссионеров и суккубов от-пускала, если они сообщали ей что-то интересное. Только о Вандале она мало что знала, поскольку рань¬ше в Дюжине его не было.

— Ловус и Аспурк. Эти двое всегда работают в паре. Поодиночке они просто хорошие бойцы, но в

парс, пожалуй, стоят четверых, — охотно сообщила валькирия лунного копья. — А вон тот долговязый… вон он точно цапля выхаживает… Гамлус его зовут! На лице у него всегда серебряная маска.

— А за ним кто? Мощный такой.

— Гур. Официальный танк мрака. Аналог нашей Брунгильды, — задиристо скосив глаза на валькирию каменного копья, представила Ламина.

— Почему «официальный танк»?

— А кто еще будет бежать на строй врага с двумя тяжелыми ножами? Подкатится под щиты — и давай кромсать!

— Так его же сверху сразу прибацнут, — неуверен¬но сказала Хола.

— В теснотс-то? Длинным копьем? Как видишь, Гур до сих пор жив, а о многих, кому он под ноги подка¬тился, этого уже нс скажешь.

— А за Гуром кто?

Хола, привстав на цыпочки, чтобы выглянуть из-за плеча высокой Брунгильды, разглядывала молодого стража, очень легкого в движениях. На¬коленники у него были с шипами. Похожие шипы находились и на налокотниках. Но все же куда ин¬тереснее был щит — круглый, чем-то похожий на паутину, со множеством прорезей разной формы и острыми углами.

— Интересный щит. Углы — это попятно, удары наносить. А прорези зачем? — спросила Хаара.

— Ими он ловит оружие противника. Зовут его Юм. Говорят, он дерется щитом не хуже, чем мечом. Щит у него с отгоченными краями. В бою Юм раскру¬чивается, как юла, и обычно держится за Гуром. Тот

проламывает строй щитов, а Юм врывается в брешь и

начинает ее расширять.

За Юмом шел крепкий страж с абсолютно лысой головой и красным лицом. Шея у него была такая мощная и короткая, что казалось, будто голова сразу переходит в туловище. Почему-то у этого стража нс было щита, а его роль выполнял прочный на вид на-грудник со следами многих битв.

— А этого я не знаю, — удивленно сказала Ламина.

— Мэнго, — отозвался Мсфодий, узнавая того по уникальной шее. — Страж непредсказуемых движе¬ний. Арсй относился к его технике без доверия, но признавал, что она хороша. А Арей очень не любил хвалить кого-то.

— А что у него за «техника»? — ревниво спросила

Радулга.

— Ну… — Мефодий замялся. — Обычно мы все же можем угадать если не следующее движение против-ника, то хотя бы какие-то связки. От меча можно ожи-дать такого >дара, от ног — такого… А с Мэнго все не так. Он не меньше тысячи лет потратил на выработку собственной техники. Он может, например, упасть в бою па спину и убивать ногами, используя лезвия, ко¬торые у него в сапогах.

— Это поэтому у него такая шея? — спросила Бэт- ла.

— Отчасти. Говорят, Мэнго ничего не стоит не-сколько секунд стоять на голове и биться руками и ногами. При этом топоры будут у него в руках, потому что гак проще держать баланс. И все это в движении.

Восьмой страж Черной Дюжины был в плаще, за-крывавшем его целиком. Что под его плащом, никго

жеФодий русляер ^

» Т

из валькирий разглядеть нс мог. Лишь изредка, когда ветер приподнимал край плаща, мелькало что-то бле-стящее.

— Это Динор, — сказала Ламина. — В Черной Дю-жине он что-то вроде валькирии-одиночки. Обычно они использую!* его для спецопераций, ночных выла-зок и других подобных вещей.

Девятый страж Черной Дюжины был громадного роста и в массивных доспехах. Оружием ему служи¬ли два топора. Один был легкий, па длинной рукояти, а другой тяжелый, который можно было назвать как топором, так и мечом, поскольку он имел ряд сходств как с тем, так и с другим.

— Торп, — сказала Ламина.

Десятый и одиннадцатый стражи были вооружены луками. Причем у одного, мощного, с очень жилисты-ми руками, лук казался едва ли не выше человеческого роста и заряжался стрелами размером с метательное копье. Другой страж был крошечным, как пигмей, и очень легким. Серьезных доспехов на нем не было, лишь куртка из толстой кожи со вшитыми в нее ме-таллическими пластинами. Луком он был вооружен нестрашным, почти детским с виду, и стрелы у него были тоже маленькие, каждая не длиннее руки от за-пястья до локтя.

Звали их Росвус и Киор. Лучшие лучники мрака. Росвус обычно не сближался с противником и рас-стреливал его издали, пользуясь тем, что его жуткий лук, который и натянутъ-то во всем Тартаре сумел бы только он, насквозь пробивает щиты и доспехи. Кнор же влезал в самую гущу схватки и бил из своего ма-ленького лука вблизи. Порой, говорили, он прыгает

даже и по вражеским щитам и после, легкий, как бел-ка, бежит по головам, не забывая пускать сверху стре¬лу за стрелой.

* * *

Ирка и Багров приехали на Большую Академиче-скую еще в два часа. К пруду им пробиться не уда¬лось из-за сильнейшей метели. Ирка настояла, чтобы Матвей бросил машину, и дальше они пошли пешком. Лампу с Огнсдыхом Ирка несла под курткой. Для на-дежности она наложила на свою одежду такое коли-чество маскирующих заклинаний, что сама, приот-крывая куртку, нс видела ничего. Даже саму себя нс видела, а только почему-то позвоночник, так и не по-желавший стать невидимым. Это было так жутко, что Ирка поскорее запахнула куртку и застегнула ее на молнию, на всякий случай ощупав себя рукой, чтобы убедиться, что тело ее никуда не делось.

— Может, не стоит? — спросил Багров, нс хотев-ший, чтобы Ирка видела, как гибнут валькирии.

Он еще с вечера всеми силами стирался отговорить Ирку, но нс сумел. Ирка — обычно мягкая и уступчи-вая — здесь проявила настойчивость.

— Нет! Пойдем! — сказала она упрямо и пошла, на¬клонившись вперед. Он догнал се.

И вот теперь они шагали сквозь метель, помогая друг другу. Ближе к пруду стали попадаться кучки ко-миссионеров и суккубов. Изредка они подбегали к ним, здоровались и предлагали всего за один эйдос провести по короткой дорожке. Ирка с Багровым веж-ливо отказывались.

Комиссионеры обычно понимали «нет» с первого раза, суккубы же принимались охать, что вот, вальки¬рий сегодня убьют, и так пусто станет в Москве, так тоскливо. Ирка выходила из себя, хваталась за рунку, которую она на всякий случай захватила с собой, и во все стороны летели надушенные тряпочки. Правда, многим удавалось убежать. Суккубы — народец шу¬стрый.

Уже у пруда, когда из пелены метели вдруг вырос¬ли трибуны, к ним деловито подошел комиссионер и сунул приглашение на двух персон.

— Трибуна С сектор А ряд третий, места тринадца¬тое и шестнадцатое! Это от кого? — удивленно спро¬сила Ирка.

— Подарочек-с! Вип-ложа-с!

Комиссионер загадочно надул щеки, многозначи-тельно возвел глаза и подозвал двух ажкубов в стили-зованных костюмах японских гейш, которые, быстро размахивая огромными веерами, так что невозмож¬но было ничего разглядеть, повели Ирку и Багрова сквозь пеструю, возбужденно ревущую в предвкуше¬нии боя толпу.

Ирка, оглушгенная криком, смогла оглядеться, толь-ко когда уже сидела на 13-м месте, а рядом с ней кто- то возился и вздыхал. Суккубы уже куда-то сгинули. Ирка повернула голову и увидела Мамзелькину. Ста- РУ’шка не смотрела в ее сторону и то ли притворялась обиженной, то ли действительно дулась.

Только теперь Ирка поняла, отчего у Багрова место было 16-е. Потому что место № 14 было уже занято Аидой Плаховной, а место № 15 — се косой. Матвей, сидевший рядом с косой, ощущал себя крайне не¬уютно, потому что Лидушка то и дело задевала косу локотком, и коса начинала, съезжая, крениться в сто¬рону Багрова.

— Трещотку не хочешь? — спросила Мамзелькина, не глядя па Ирку.

Ирка отказалась.

— И фанатскую шапочку Черной Дюжины не хо-чешь? Красивая шапочка!

Ирка отказалась и от шапочки. Чтобы не смотреть на Мамзелькину, она отвернулась в другую сторону. И сразу же обнаружила, что ее сосед справа — секре¬тарь Лигула. Это был новый, незнакомый ей секре¬тарь. Она и узнала его потому ‘только, что видела пару свежих афиш мрака, где он стоял рядом с Лигулом. Внешность у нового секретаря была запоминающая¬ся. Невысокий, с умным подвижным лицом, с густыми, очень толстыми волосами, наползающими на лоб, он напоминал умную мартышку7.

— Добрый день! Я Мармус! — представился секре-тарь, улыбаясь Ирке тонко, уместно и довольно при¬ятно.

Здороваясь с Девой Надежды, секретарь стянул войлочную шляпу, и Ирка случайно увидела на обрат-ной стороне шляпы вытканный глаз.

— Надеюсь, вы не против, что мы разместили вас здесь? — продолжал Мармус приветливо. — Конечно, тут трибуны мрака, но места самые лучшие. Поверьте, нигде лучше видно не будет!

— Спасибо, прекрасные места! — су7хо сказала

Ирка.

Лицо секретаря почти не изменилось, разве что стало немного кислым. Зато глиняная жабка с алмаз¬ными глазами, стоявшая на пустом кресле по левую руку от секретаря, упала набок. Мармус со всей воз¬можной поспешностью привел се в прежнее поло¬жение.

— Начальство? — спросила Ирка.

Секретарь опять тонко улыбнулся и чуть шевель¬нул бровями, точно намекая, что да, начальство — но зачем же говорить об этом вслух? В следующее мгновение на Большом Садовом пруду в третий раз прозвучал рог, и началось то самое шествие темных стражей, которое валькирии наблюдали из ледяной

крепости.

— А вот и Вейзес! Новый преемник Тарлантура, предводителя Черной Дюжины, который, как извест¬но, погиб от копья валькирий, — сказал секретарь, начиная представление сразу с двенадцатого стра¬жа — светловолосого и красивого. Облаченный в пластинчатую броню, с закинутым за спину щитом, страж этот нес на плече копье, а в левой руке, прямо за лезвие, держал длинный меч без ножен.

Ирка никак не отреагировала, но Мармуса это ни-чуть нс смутило.

— Как хорош был Тарлантур! — продолжал он, с внезапно пробудившимся интересом поглядывая па Иркину куртку, отчего ей стало вдруг очень неуют¬но. — Да, Тарлантур! Страж первого ранга, Кавалер Ордена Геенны, доверенное лицо Лигула!.. Впрочем, и Вейзсс мало в чем ему уступает. К слову сказать, одну из предшественниц Фулоны убил именно он.

В воздухе, почти у барьера, возникли огромные часы. Часовой стрелкой служила массивная толстая кость с трещинами, а минутной — узкая желтова-

тая. Обе кости были просто колоссальных разме¬ров.

— Ретиг и ПЬи1а, — скрипнула в спин}’ Ирке Мам- зелькина.

— Чего? — пугливо поворачиваясь к ней, пере-спросила Ирка.

— Бедренная кость и малоберцовая. И, между нами, это настоящие кости титана, — объяснил Мармус.

Часы трижды пробили и растаяли. Черная Дюжина отошла и стала выстраиваться для боя.

О чем-то вспомнив, секретарь Лигула вскочил. В его руке оказалась вдруг гробовая щепка, которую он держал двумя пальцами и говорил в нее как в ми¬крофон.

Звук щепка давала сильный, вдавливающий пере-понки. Причем откуда он приходил, Ирке было не ясно. Она слышала его дважды: первый раз от секре¬таря, который сидел близко от нес, и во второй раз — уже с неприятным ожиданием рези в ушах — он яв¬лялся неизвестно откуда.

— Прошу прощения! Короткое объявление! К со-жалению, глава канцелярии мрака сегодня не может быть с нами по причине крайней своей занятости! — сообщил Мармус, помещая в голос гак много сожале¬ния о занятости Лигула, что даже Мамзелькина, уми-лившись, промокнула платочком глаза.

— Наши светлые коллеги отнеслись к идее се-годняшнего боя крайне отрицательно. Впрочем, напрямую свое вето они не наложили, потому что это противоречило бы самой идее существования валькирий! Сегодня они выбрали роль наблюдате¬лей, стремящихся не допустить так называемого «произвола», — продолжал Мармус, ехидно косясь в сторону светлых трибун. — А теперь хочу кратко огласить правила! Они просты. Бой продолжается либо до полной гибели валькирий, либо до полной гибели бойцов Черной Дюжины. Копья струсивших, убежавших либо сдавшихся валькирий переходят мраку.

— А оружие мрака? — возмущенно спросила Ирка и пожалела, что открыла рот, потому что Мармус как- то хитро повел ладонью — и Иркино лицо, во много раз увеличившееся, отразилось на силовом барьере во всех секторах, в том числе и в светлых. И все увидели, что Ирка, как хорошая знакомая, сидит между Марму- сом и Мамзелькииой.

— Как справедливо отметила почетная гостья мрака, оружие погибших бойцов Черной Дюжины переходит валькириям в том случае, если стражи мрака поведут себя как-либо недостойно. Нашей го¬стье мы, однако, подарим оружие мрака совершенно бесплатно…

— …и мою КОСУ, — вполголоса сказала Мамзель- кина.

— …и косу уважаемой Аиды Плаховпы! — с удо-вольствием озвучил Мармус.

— А кроме случая полной гибели валькирий, бой может быть прерван? — спросила Ирка, понимая, что ей уже нечего терять.

— Кроме варианта полной гибели валькирий, ко-торого так ждет Дева Мрака… — немедленно сообщил в микрофон Мармус, подмигнув Ирке при своей ого¬ворке, — бой может быть остановлен лишь в одном

случае: если этот рог прозвучит в четвертый раз! И если остановятся костяные часы!

Секретарь Лигула сунул руку под свой плащ и из¬влек охотничий рог, украшенный по краю сереором с чеканкой. Рог был бычий, чуть желтоватый. Ирка го¬това была поклясться, что это тот же самый рог, кото¬рый недавно звучал на ледяном поле.

— А теперь хватит слов! Пусть говорят мечи и ко¬пья! — * крикнул Мармус.

Глава двадцать пятая Двенадцать на двенадцать

1. Когда человеку плохо, он сжимается до своего эгоизма, и единственное его желание, чтобы и дру¬гим было плохо и больно.

2. Бумажный кораблик любви размок от слез и со- плей, процарапал днище о быт и, наполнившись скло¬ками, отправился ко дну.

3. Петь люди, которые довольны всем. И есть люди, которые не довольны ничем. Промежутков фактически не бывает.

Мысли Эссиорхл, записанные па другой стороне холста

Перед валькириями — шагах в ста — темнела ли¬ния щитов. Стражи мрака укрывались за щитами пол-ностью, не оставив ни малейшего зазора, в который могло бы проникнуть копье.

— Ну… пора! — отрывисто сказала Фулона.

Убедившись, что Черная Дюжина не пытается обойти ледяную крепость и обстреливать их из леса на острове, Фулона вывела валькирий из ее ворот. Лишь на ледяных башнях оставила двоих: на ледяной башне, что примыкает к парку академии, — вальки-

рию-одиночку, рию ледяного копья Прасковью.

— Не хочу, чтобы о нас говорили, что мы пользо-вались преимуществами обороны! — повторила Фуло- на.

Внезапно щиты мрака разомкнулись, и перед стро-ем выступил Вандол — страшный тартарианец со вмя-тым булавой лицом. Кандалы с него сняли, остались лишь красные вдавленные следы. В правой руке он держал громадную, с пятнами ржавчины секиру. Был у него и щит — круглый, мятый. Казалось, пять маниакально настроенных кузнецов потратили целый день, стараясь причинить щиту максимальный вред.

Сделав шагов десять навстречу валькириям, Вандол закричал что-то вызывающее и стал стучать секирой по своему щиту. Трибуны мрака ответили ему обо-дряющим ревом. Вандол, возбужденный этим одобре-нием, ревел как лось и все громче колотил по щиту секирой. Изредка тартарианец высоко подбрасывал секиру и вновь ее ловил.

— Чего это он? — спросила Бэтла.

— На поединок вызывает. Неплохо придумали стражи мрака! Не хотят оставлять этого психа у себя за спиной во время боя! — процедила Хаара. Она с трудом сдерживалась, чтобы не метнуть в Вандола ко-пье, пока он не прикрыт щитом.

Приблизившись к валькириям, Вандол невнятно крикнул что-то и грозно потряс секирой. Заметив, что из валькирий пока никто не выступил ему навстречу, Вандол с торжеством захохотал и, точно уже побе¬дил, вскинул над головой щит. Трибуны мрака опять отозвались торжествующим ревом. Ближневосточные

джинны и их многочисленные помощники змеились струйками, принимая в заклад эйдосы.

— Раньше бы Таамаг приняла вызов, — пробормо-тала Хола.

Стоящая рядом Брунгильда тревожно захлопала глазами.

— Значит, я должна? Нет, если в^1 хотите, я, конеч-но, «за»… Но у него на секире ржавчина! Это же вер¬ный столбняк! — пролепетала она, начиная нереши¬тельно продвигать вперед.

Радулга поймала се за локоть:

— Куда?! Он тебе еще не по зубам! Давай я!

— Но секира, секира… Пусть хотя бы перекисью ее обработает! На ней же земля, песок… — не слыша ее, лепетала Брунгильда.

В своем ужасе она была совершенно искренней. Не огромный тартариапец ее страшил — подумаешь, серийный убийца-психопат! — но именно нестериль- ность его секиры.

— Назад, ‘тебе говорят! Он мой!

Радулга уже без всяких церемоний оттолкнула Брунгильду и выступила навстречу Вандолу. Таг пере-стал колотить секирой по щиту, окинул Радулгу цеп¬ким взглядом и, повернувшись, отошел на лед между щитами Черной Дюжины и щитами валькирий.

Валькирия ужасающего копья следовала за ним. Ко-пье она держала, приподняв его над щитом. Не дойдя до строя Черной Дюжины полусотни шагов, Вандол повернулся, еще раз торжествующе взревел и ринулся на Радулгу. Несся он как вепрь, пригнувшись к земле и защищая выставленным щитом голову и грудь.

Радулга могла бы метнуть копье, целя в его иеза- щищенные моги, но не сделала этого, зная, что в слу¬чае промаха останется безоружной. Спустя несколько мгновений секира Вандола врезалась в щит Радулги, заставив валькирию пошатнуться. Отступив на шаг, чтобы сохранить равновесие, Радул га нанесла Вандо- лу укол копьем, метя в лицо, но он отбил его, быстро вскинув щит.

А дальше начался самый яростный бой, который Ирке когда-либо приходилось видеть. Вандол насе¬дал, теснил, уклонялся, путал валькирии карты. Он и правда был блестящим бойцом. Недаром Лигул пытал¬ся стравить его с Ареем. Но и Радулга была прекрасна в бою. Ужасающим копьем она и колола, и рубила, и держала дистанцию, не подпуская Вандола слишком близко.

В какой-то момент схватки Вандол секирой при¬гнул Радулгс щит и, открыв ее, сразу же краем свое¬го щита нанес круговой удар над щитом валькирии. Что-то, сорвавшись, покатилось по льду. Трибуны взревели. Всем показалось, что Вандол срезал Радулге голову. Но это была не голова, а лишь сбитый с нее шлем, потому что уже в следующую секунду, отскочив, Радулга достала Вандола уколом копья в ступню.

Взревев от боли, страж швырнул в Радул 1у свой щит и сразу же, перехватив секиру двумя руками, на¬нес три удара. Первый — подрезающий, чуть ниже щита, по выставленной вперед ноге, другой — обрат¬ный, через щит — по голове и третий, рубящий, по голове же. Между вторым и третьим ударами Радулга успела выбросить руку с копьем, метя в грудь Вандо- лу. Ее удар достиг цели. Сияющий наконечник вышел у стража мрака из спины. Вандол схватился рукой за

древко копья и, не выпуская его, нанес Радулге завер-шающий удар. Тяжелая секира рассекла валькирии голову. Радул га покачнулась и упала на спину, не вы-пуская копья.

— «С шумом на землю он пал, и взгремели на пад-шем доспехи*, — успела прошептать она, упрямо не закрывая глаз и глядя в белесое небо. Потом едва уловимо вздрогнула и умерла. Ирке показалось, что в небо, оторвавшись от груди валькирии, взмыл голубь, точно сотканный из чистою света.

Вандал повалился на лед у ног Радулги и больше не поднялся. Его тело начало быстро распадаться. Вскоре оно исчезло совсем. На льду остались лишь секира и щит. Рев стражей мрака, до того торжествующий, сме¬нился гнетущей тишиной.

Потом тишину прорезали мерные, страшные уда-ры. Это бойцы Черной Дюжины, настраивая себя на бой, колотили по своим щитам топорами и мечами. Внезапно длинная, едва ли не с копье стрела просви-стела в воздухе и ударила в щит Фулоне, пробив его насквозь и остановившись лишь потому, что уткну¬лась в нагрудник.

Это Росвус, лучник мрака, показался на миг из-за щитов. (Рулона в ответ метнула в Росвуса копье, но лучник вовремя укрылся. Черная Дюжина шагом про¬двигалась вперед, неуклонно сокращая расстояние. Их щиты были по-прежнему сомкнуты. Временами они чуть приоткрывались, позволяя Росвусу выпу¬стить стрелу. Маленький же лучник Кнор взбегал на спину массивному Торпу и, стоя у него на плечах, пу¬скал стрелы в любое мелькнувшее за щитами лицо.

Малара, щурясь как кошка, поджидала, пока щиты приоткроются и Росвус покажется в очередной раз. Происходило это всегда в разных местах, так как луч-ник незаметно перебегал за спинами у стражей мра¬ка. Затем щиты чуть раздвигались, и сразу же, не меш¬кая, вылетала стрела. Но только в этот раз все вышло иначе. По легкому дрожанию верхней части одного из щитов Мал ара угадала, что он сейчас сдвинется, и сразу же, не дожидаясь этого, метнула копье.

Бронзовое копье пронеслось как молния и успело как раз в мгновение, когда щит начал приоткрывать¬ся, позволяя выглянуть наконечнику стрелы. Копье скользнуло в эчу лазейку, встретило какое-то препят-ствие, и древко его дрогнуло, чуть дернувшись вниз, а потом сразу резко вверх. Жугкий оборвавшийся вопль подсказал валькириям, что Малара не промахнулась.

А спустя еще секунду, прежде чем кто-то из стра¬жей мрака успел повредить бронзовое копье ударом меча или топора, копье с обагренным кровью нако¬нечником вернулось к Маларе.

— Радулга! Это за тебя! — прошептала Малара.

Щиты мрака продолжали неумолимо надвигать¬ся. Фулона мрачнела, жалея, что они прижали себя к краю притоки. Чем меньше расстояние, тем больше преимущество мрака. Выпускать же Брунгильду опас-но: она не готова. Фулона видела это по се пепельным щекам и невнятному бормотанию на общемедицин- ские темы.

Строй Черной Дюжины рассыпался. Вперед стре-мительно вырвалась группа из пяти бойцов. Первыми неслись Ловус и Аспурк, за ними, держась вплотную, Гур и Мэнго и последним, уже сейчас начиная раскру-чиваться как юла, Юм.

— Таран пошел! — пробормотала Хаара. — Ну-ка, девицы! Ра-азом!

Навстречу пяти стражам вылетело десять копий. Прасковья копья метать не стала, но недалеко от строя Черной Дюжины, лишь чудом никого не расплющив, в лед воткнулся новенький вагон 27-го трамвая.

Из десяти копий лишь золотое копье Фулоны до-стигло цели, вонзившись в бедро Мэнго, у которого не было щита. Тот, зарычав, попытался перерубить древко топором, но копье уже исчезло, а сам Мэнго, оставляя кровавый след, пополз по льду к строю Чер¬ной Дюжины.

— Так и не удалось бедняге на головке повертеть¬ся, топориками помахать! — посочувствовала Малара.

Однако радоваться было некогда, потому что остальные четверо, не смущенные потерей Мэнго, продолжали нестись навстречу щитам валькирий. На бе1у Ловус перебросил Аспурку свой щит. Теперь Аспурк бежал с двумя щитами, ухитряясь прикры¬вать и себя, и Ловуса — причем прикрывать так, что не оставалось ни малейшей щели. Временами Аспурк приседал, убирал верхний щит — и сразу же Ловус метал одну-две сулицы, глубоко застревавшие в щитах воительниц.

Одна из сулиц ударила в щит валькирии серебря¬ного копья, стоявшей в первом ряду’. Другая пронес¬лась рядом.

— Ты это видела? Чуть тебя не зацепил! — возбуж-денно крикнула Ильга, поворачиваясь к Холе.

Хола, не отвечая, стала заваливаться назад. Вторая сулица, скользнувшая над ес щитом, вонзилась валь-кирии медного копья в шею.

— Хо-ола!

Пытаясь пробиться к умирающей подруге, Бэтла неосторожно выставила из-за щита ногу. Этим вос-пользовался лучник мрака Кнор, пустивший корот¬кую, точно игрушечную стрелу. Стрела с узким на-конечником скользнула по широкой голени Бэтлы, распоров наголенник и мышцы.

Валькирия сонного копья охнула.

— Я ужасно неловкая! Кажется, меня легко рани¬ло! — прошептала она.

Хола хрипела, захлебываясь кровью. Забыв о своей рапе, Бэтла попыталась ступить на задетую стрелой ногу, но ее нога как песок вдруг осыпалась по колено.

— Тартарианский яд! — сказала Бэтла, с ужасом посмотрев вниз. — Но мне не больно и крови нет. Буду прыгать па одной ноге! Держись, Хола!

Глубокие серые трещины взбирались по ноге Бэт¬лы вверх. Коснулись бедра. От серых трещин устреми¬лись в разные стороны трещины помельче. И там, где они пролегали, осыпалось все: доспехи, плоть, кости.

— Я думала, будет страшнее! — сказала Бэтла.

Первая из трещин, дважды изменив направление,

скачком добралась до ребер. Здесь валькирия сонно¬го копья впервые испытала боль. Бэтла схватилась за грудь рукой, и серые трещины переселились к ней на пальцы. Пальцы осыпались, превратившись в белый

прах.

Гелата рванулась к ней, но Бэтла движением уце-левшей руки запретила ей приближаться.

— Слишком поздно: доходит до сердца. Пора, ка- жется, начинать волноваться… Копье… мое… возьми! — прошептала Бэтла.

А еще через секунду она умерла, и почти одновре-менно с ней захлебнулась кровью Хола. Ирка с три¬бун ничего этого не видела: мешали сомкнутые щиты. О смерти валькирий она узнала по двум светлым пти¬цам, взмывшим в небо.

Прасковья закричала. Валькирию сонного копья она успела полюбить. Рванувшись вперед, бывшая на-следница мрака изо всех сил метнула копье с ледя¬ной башни. Пролетев над головами валькирий, оно неуклюже шлепнулось на лсд. Кнор, взбегавший на плечи громадному Торпу, чтобы пустить сверху стре¬лу, расхохотался, глядя на этот беспомощный бросок. Уже целясь из лука, он ощутил непонятную тревогу и — обернулся. Мгновение спустя трамвайный рельс, прилетевший со стороны Большой Академической, ударил сто в лоб. Причем рельс, в отличие от копья, летел очень прямо, прямо-таки с ледяным звоном.

Багров с тревогой поглядывал на копье Мамзельки- ной, которое исчезало всякий раз, как кто-то погибал, и почти сразу появлялось на прежнем месте.

— Ай-ай, некромаг! Все нервишки, нервишки! — пропела Аида Плаховна, щелкая по брезенту ногтем. Коса благодарно звякнула, откликаясь редкой ла¬ске. — Вот всегда так: чем лучше оружие, тем меньше с ним удается повоевать. Надеется кто-нибудь на свой артефактный меч, лелеет его, пылинки сдувает, а тут его убивают, понимаешь, каким-нибудь булыжником… А все почему? Выделился! Не надо в бою выделяться. Чем меньше выделился, тем дольше прожил.

Брунгильда, дрожавшая за щитами, случайно увиде¬ла щеку мертвой Холы, по которой, застывая, ползла слеза. Это была короткая, мгновенная такая картин¬ка — точно фотоснимок. Что-то перемкнуло в Брун- гильде. Она внезапно услышала чей-то крик. Хаара и Ильга, стоявшие перед ней, вдруг разлетелись в раз¬ные стороны, точно в них врезался таран. А еще спу¬стя секунду Брунгильда поняла, что кричит она. Это ее рот сведен в крике!

С каменным копьем в руке она бросилась навстре¬чу Ловусу и Аспурку. Ловус атаковал ее совней, однако Брунгильда, не задумываясь о технике, смела его сов- ню точно досаждающую ей спичку. Отскочивший на-конечник совни еще не коснулся льда, а копье Брун- гильды уже проломило щит Ловуса, застряв в нем. Страж поспешно отбросил его, оставив щит болтаться на копье, и предоставил Брунгильду Аспурку, сам под-жидая мгновения, когда можно будет метнуть послед-нюю оставшуюся у него сулицу.

Широкими движениями совни Аспурк плотно ата-ковал Брунгильду, и пой пришлось бы нелегко, если бы Малара, Фулона и Хаара не поспешили к ней на помощь. Аспурк и Ловус благоразумно отступили, на Брунгильду же с ревом набросился Гур и, подкатив-шись под ее щит с двумя похожими на кастеты но¬жами, смел ее с ног, однако раны нанести не успел, поскольку сам проехал вперед по скользкому льду. Ильга, схватив Брунгильду за плечо, оттащила ее к остальным валькириям, попутно сдернув с ее копья застрявший щит.

Малара, сбоку бросившись на стремительно вра-щающегося Юма, вонзила ему в грудь свое копье. Однако выдернуть копье она не успела. Уже ощущая смертельность раны, Юм отбросил щит и, сам наса-живаясь на ее копье, глубоко погрузил меч ей в бок.

Малара покачнулась, вцепившись Юму в плечо. Ее ослабевшая рука выпустила древко. Рука Юма, дер-жавшая меч, разжалась почти в тот же миг. Малара и он невольно обнялись как близкие друзья. Каждый, чтобы не упасть, вцеплялся в другого. Малара, чтобы устоять, наваливалась на него. Страж поддерживал ее, чтобы не упасть самому. Малара и ее противник ста¬ли союзниками. Не упасть. Устоять. Силы оставляли их. Наконец валькирия виновато улыбнулась и опу¬стилась на одно колено, потянув стража вниз. Теперь и Юм не устоял и тоже опустился на колено. Малара опустилась на второе колено. И страж опустился на второе. Теперь они стояли уже на коленях.

Наконец Малара закрыла глаза, выпустила шею стража и медленно, осторожно, точно укладываясь спать на жесткую постель, прилегла на лед. Ее лицо — часто жесткое, резкое при жизни — теперь было смягчено, точно она видела приятный сон. Юм еще мгновение простоял на коленях, после чего повалил¬ся вперед и повис, уперевшись в лед древком торчав¬шего в нем копья.

Стражи мрака надвинулись. Что-то темное взви¬лось над спинами Черной Дюжины и метнулось через щиты валькирий. Серый плащ распахнулся. Блеснули нагрудные пластины. В своем полете страж на мгно-вение ужалил Гелату чем-то похожим на длинный стилет. Гелата осталась стоять, и валькирия-одиночка Даша, наблюдавшая за битвой с ледяной башни, ре-шила, что удар не достиг цели.

Не задумываясь, она метнула копье и подумала, что промахнулась. Черная тень скользнула над строем валькирий, упала на снег, вскочила, точно готовясь к

новому прыжку, и вдруг опрокинулась. На снегу ле¬жал молодой страж мрака. Между его раскинутыми руками и нагрудником были треугольные перепонки, выкроенные из кожи летающей тартарианской твари. Эти перепонки делали прыгуна похожим на белку-ле- тягу. Копье одиночки попало между двух серебряных пластин, смыкавшихся в центре его нагрудника.

Даша вновь ощутила в руке вернувшееся копье.

— Динор! Это был Динор! — крикнула она Гелате.

Валькирия воскрешающего копья не отозвалась.

Она сидела на корточках и зажимала пальцами глу-бокую рану выше ключицы.

Ирка закрыла лицо руками. Уже четверо валькирий убиты. И Гелата ранена!

— Дела идут неважно. Не правда ли? Может, дого-воримся, пока последних не перебили? — услышала она быстрый шепот.

Не понимая, кто к ней обращается, Ирка поверну-лась. Увидела подвижное обезьянье лицо. Мармус!

— А? Что? — испуганно повторила она.

— Отдай мне то, что у тебя под кур ткой, и я устрою так, что валькирий пощадят!

— А что у меня? — спросила Ирка, невольно хвата-ясь за молнию рукой.

Мармус насмешливо цокнул языком:

— Сама знаешь! Только он нужен мне вместе с книгой!.. Книги-то у тебя, конечно, с собой нет?

Ирка вспомнила о глазе, мелькнувшем на внутрен-ней стороне его шляпы. «Почему он силой нс отни-мет?» — подумала она и тотчас поняла причину. Охот-ники за глазами не на лучшем счету и у самого мрака. И вообще — как много знает горбун о своем секре¬таре? Хотя Лигула в глупости подозревать не следует. Он обожает многоходовые комбинации.

— Хорошо! Берте! — решилась Ирка.

Она потянулась к своей куртке, собираясь открыть молнию. Мармус, поддавшись на эту уловку, которая и самой Иркой не была осознана до конца как улов¬ка, испуганно наклонился вперед, желая сразу взять лампу7 и спрятать ее, пока она не попалась никому на глаза.

Рог, который он держал, оказался близко от Ирки-ной руки. Она выхватила его у Мармуса, вскочила на ноги, отпрыгнула и громко протрубила.

Появятся ли костяные часы? Появились! Стрелки дрогнули — один раз, другой, точно что-то им меша¬ло, и, остановившись, осыпались.

Щиты Черной Дюжины опустились. Поникли и за-несенные копья валькирий. Даже огненная волна, ко-торую посылала Прасковья, рассеялась и лишь подпа-лила на острове лес.

— Нет! — завопил Мармус. — Продолжайте! Это не я остановил! Это она!

— Поздно, болезный! — прошамкала Мамзслькина, сгребая иссохшей ручкой свою косу. — Часики видел?

— Так не я же бой остановил!

— Правильно, родимый! Да только кто ж теперь будет разбирать? — согласилась Плаховна.

Ближневосточные джинны понимали это не хуже Аидушки. Они в гневе подпрыгивали, размахивая ру-ками. Прекращение боя означало минимум дикую пу-таницу с заключенными пари. Кого считать выиграв-шим? Кого проигравшим? Одни вопили, что победили валькирии, другие — что Черная Дюжина. Самые хи-трые норовили под шумок телепортироваться вместе с чужими эйдосами. За ними с воплями и криками гнались обманутые стражи. Среди обманутых были и не обманутые, а лишь первыми сообразившие, что тот, кто первым догонит джинна, тот и получит все зажиленные эйдосы.

Мармус понял, что ему придется объясняться с Лигулом. Эта мысль буквально оттиснулась на его гибком лице. Он торопливо оглянулся на лягушечку. Глиняная лягушечка таращилась на него алмазными глазами.

— Взять девчонку! Именем Лигула! В Тартар ее! — заорал Мармус.

Сразу несколько стражей кинулись к Ирке. Багро¬ва, попытавшегося вмешаться, отшвырнули в сторону, прежде чем он перебросил ей рупку. Дева Надежды, спасаясь, отпрыгнула за спинг Мамзелькиной и щекой прижалась к ее черепушке. Бегущий первым страж мрака сгоряча попытался налететь и на Аидушку, но старушка безобидно ткнула его пальчиком в грудь, и тартарианец опрокинулся, крича, что ему сломали грудную кость.

Однако другие стражи мрака продолжали подсту-пать, а Мамзелькина, скрестив на груди ручки, больше не собиралась ей помогать.

— Ваг коли б ты смертью стала, тогда дело другое… Дык и сейчас не поздно! Согласна? — прошамкала она.

Понимая, что вокруг сотни стражей мрака, а со светлых трибун к ней пробьются еще не скоро, Ирка опять затрубила в рог, после чего отбросила его в толпу стражей. Потом вырвала из-под куртки кероси¬новую лампу и, не раздумывая, швырнула ее себе под ноги. Все равно отнимут, так лучше так. Может, Огне- дых улетит?

— Беги! — крикнула она, будто саламандра могла ее понимать.

Лампа разлетелась закопченным стеклом. Вспых¬нул разлитый керосин. Потревоженный Огнедых вы-катился из лампы. Крошечные, точно из синеватого огня крылышки бешено заработали, и опять у Ирки возникло ощущение, что летать Огнедых не может, слишком они маленькие, — но как бы не так! В одно мгновение он вертикально взвился метров па сто и несколько раз плюнул огнем. Сразу три деревян¬ные скамьи вспыхнули. Малышу было холодно, и он злился.

— Дракон! — крикну’л кто-то из канцеляристов.

— Сам ты дракон! — пробормотал Мармус, пожи¬рая саламандру глазами. Его лицо меняло тысячи вы-ражений. Казалось, даже пальцы трясутся от жадно¬сти, сами собой сгребая пустоту.

Неподвижно повисев над полем, Огнедых столь же вертикально опустился и опять оказался рядом с Иркой. На миг маленькая мордочка, похожая на мор-дочку ящерицы, повернулась к Ирке, и Деве Надежды стало страшно: а ну как полыхнет?

Но Огнедых не полыхнул. Л еще через секунду Ирка ощутила, что он лезет к ней под воротник сви¬тера и прижимается к шее. Он был очень горячий, но все же не настолько, чтобы сжечь кожу’. За несколько мгновений Огнедых ухитрился трижды обежать во- крут Иркиной шеи в поисках самого теплого места, найти его там, где проходит артерия, и высунуть на-ружу край мордочки.

Умные крошечные глазки зорко отслеживали опас-ность. Слишком хитрый страж, сунувшийся было к Ирке под прикрытием щита, внезапно с криком от-скочил. Щит капал расплавленным металлом. При том даже, что Огнедых дохнул огнем совсем кратко.

— Чего там у тебя? Ась? — спросила Плаховна.

— Хомяк! — невежливо брякнула Ирка.

Аидушка, хотя и имела зрение снайпера, все же из-влекла из рюкзачка старушечьи очки с отломанной дужкой и водрузила их на курносый носик;

— Хомяк? Видала я немало таких хомяков, пока кое-кто не стал собирать драконьи глаза!.. Драконы вечно льнули к ним! И не только драконы. Помнится, грифоны тоже потакали всем их капризам… И что, ка-залось бы, особенного в этих саламандрах?*Характер ужасный. Вечно дрыхнут. Питаются крупными стре-козами, поджаривая их на лету. Причем если стрекоза успела коснуться земли, ни за что уже ее есть не ста¬нут!

Мармус вытянул из кармана узкую сеть. Ирка пя-тилась, прикрываясь Аидушкой. Из-за этого секретарь сеть метнуть не мог, и живое лицо его искажалось от злости — потешно, но вместе с тем страшно.

— Взять их! Живыми! — приказал Мармус и, заме-тив, что сильного рвения никто не проявляет, опять пустил в ход имя Лигула.

Имя Лигула на этот раз пришпорило стражей не слишком сильно, потому что щит того, на кого плю¬нул Огнедых, продолжал еще плавиться и кипеть. Все же с десяток стражей стали бочком подбираться к Ирке и Огнедых^7: кто-то — надеясь на щедрость Ли¬гула, а кто-то — опасаясь мстительности его секрс- таря. К счастью, это были не лучшие воины мрака, а в основном писаки из канцелярии, знакомые больше с устройством чернильниц, чем с охотой на сала¬мандр.

Ирка мало что успела. За нее все сделал Огнедых. Вспышки его пламени были совсем краткими. Одно¬му стражу он подпалил одежду, на другом расплавил нагрудник, третьему огненный плевок попал в дарх, после чего дарх стал страшно корчиться, свиваясь в кольцо, а его хозяин орать гак, словно подожгли его самого.

Но все же расклад сил был не в пользу Огнедыха, и малыш, замерзающий на шее у Ирки, очень скоро это понял. Вскинув вверх мордочку, он издал свистящий звук — очень тонкий, жалобный, едва различимый.

Услышали его лишь Ирка, которой Огнедых сви¬стел почти в ухо, и Мамзелькина, которая всегда ут¬верждала, что она глуховата. К удивлению Ирки и всех окружавших их канцеляристов, Аидушка резво опустилась на четвереньки. Это было нелепое зрели¬ще: ползущая на животе бабулька, волокущая за со¬бой косу и бодавшая костяным лбом тех из стражей, кто не догадывался уступить ей дорогу. Стражи мрака смотрели на Аидушку с недоумением, но через ее косу перепрыгивали с большим рвением. Не нашлось ни-кого, кто пожелал бы коснуться ее ногой.

Один лишь Мармус, кажется, понимал, куда все кло-нится, потому’ что, забыв о сети, пятился, прижимая к груда глиняную жабку. Ирка с Багровым поползли за Мамзслькиной. Ирка врезалась носом в рюкзачок Ли-душки, пахнущий сырым погребом.

— А куда мы?

— Зовет, хитрюга такая! — оборачиваясь, прошеп-тала Плаховна.

— Кого зовег? — растерялась Ирка.

— Не кого, а на что! На помощь зовет! — про-пыхтела Мамзелькина и больше никаких объяснений дать не успела, потому что за их спинами взметнулся вихрь и мимо Иркиного уха просвистело кресло, не-давно служившее для лягушечки Лигула.

Это был странный вихрь — деятельный, бурный, беспощадный и вместе с тем живой. Что-то кипело, бурлило, лохматило морозный воздух. Ирка вжалась животом в настил, цепляясь ногтями за все что можно. Багрова, который полз последним, потащило в центр вихря. На голову ему плеснуло кровью из чьей-то раз-битой чернильницы. Не размышляя, Матвей вцепил¬ся в ногу Мамзелькиной, ощутив холодную узость ее страшной кости.

Аидушка, сердясь, дрыгнула ногой. Матвея, уже наполовину приподнятого вихрем, перевернуло на спину. Он не дышал: было нечем, хотя ураган, чу-дилось ему, дул прямо в рог и чуть ли не разжимал зубы. Зато то, что он увидел, запомнилось ему на всю жизнь. Белый плотный столб уходил в небо. Стенки столба рыхлили беззвучные серебристые молнии. Внутри вихря металось что-то нетерпеливое, горячее, гневное.

Снизу вверх, в направлении движения столба, в самых нелепых позах пролетели два канцеляриста, в попытке бегства запутавшиеся цепями дархов. В па-мять Багрову врезались их красные перекошенные лица, выпученные глаза и — сцепившиеся в смер-тельной схватке сосульки. Кроссовка стала соскаль-зывать с дрыгающейся моги Мамзелькиной. Матвей ощутил, что еще немного — и он улетит вместе с ней. Он уже готов был вцепиться ей в ногу зубами, как вдруг вихрь опал. Канцеляристы, многих из ко¬торых успело взметнуть на десятки метров, теперь падали с огромной высоты. Багров то и дело слышал глухие шлепки.

Вихрь смолк. Там, где он только что бушевал, на расчищенной площадке стоял песочный грифон. Ог- недых, успевший удрать с Иркиной шеи, сидел у него между лапами и великодушно позволял чесать себе клювом спинку. Вид у саламандры был королевский. Она ужасно бы удивилась, не пожелай грифом чесать ей спинку.

ё

— Эх ты! — сказала Ирка. — А со мной Огнедых, между прочим, так не дружил!

— И правильно делал. Живем хоть и без дружбы, зато и без огнетушителя! — прокомментировал Ба¬гров, наблюдая, как от короткого плевка саламандры вспыхнула толстенная балка, и Огнедых немедленно переполз в огонь греться.

Огнедыха и грифона окружило плотное кольцо стражей мрака. Близко они пока не совались и дер-жались настороже. Это были уже не канцеляристы, которых всех посметало, а серьезные рубаки. Мармус, успевший вовремя отбежать и уцелевший в вихре, был среди них.

— Неплохо! И грифон, и саламандра вместе!.. Аз- гуд! — окликнул он совсем негромко, но его услы¬шали.

Прямо из воздуха вышагнул страж с обожженным лицом и слизанными огнем бровями. Вышагнул по-степенно, сперва появившись ногой, затем головой и рукой — высочайший уровень телепортаций.

— О, заклинатель драконов! И он тут! Как тесен мир! — под нос себе сказала Мамзелькина, но Ирка все равно ее услышала.

Мармус и Азгуд обменялись взглядами. Затем Мармус подбородком быстро показал на саламан¬дру и с глиняной лягушечкой отошел в сторону, встав так, что ее алмазные глаза оказались направ¬ленными в другую сторону. У Азгуда же в руках сама собой появилась крупная живая стрекоза, которая, дрожа крыльями, сидела на его согнутом пальце. От хвоста стрекозы тянулась прозрачная леска, закан¬чивающаяся тройным рыболовным крючком. Выгля¬дела леска невинно, но едва ли ее мог порвать даже портовый тягач, а пережечь даже пламя последней саламандры.

Глаза Огнедыха сперва скользнули по стрекозе без всякого интереса, а зачем вновь остановились на ней. И опять он отвернулся.

— Да уж, да уж! Так мы тебе и поверили! — на-смешливо сказал Азгуд.

И правда, Огнедых вскоре смотрел на стрекозу не отрываясь и лишь поджидал мгновения, когда она оторвется от пальца. Огнем он при этом почему-то не плевал, а только высовывал узкую головку из пла¬мени горящей балки. Азгуд дразггягце покачивал паль¬цем — и вместе с его пальцем покачивалась и головка Огнедыха.

— Хороший! Очень хороший! — сказал Азгуд ла-сково. Он присел и протянул Огнсдыху руку.

— Осторожно! До кости прожжет! — прохрипел кто-то из стражей, но заклинатель драконов лишь с досадой дернул щекой. Видно, он знал, что делает, по-тому что у всех на глазах Огнедых стал выползать из огня и приближаться к стрекозе.

Но тут на хвостик Огнсдыху наступила чья-то лапа. Перед Азгудом вырос распахнутый клюв очень серди-того грифона, который, поднявшись на задние лапы, угрожающе хлопал крыльями. От его крыльев подни-мался сильный ветер. В лицо Ирке полетели колючие брызги снега.

Азгуд отклонился немного назад и закрыл лицо сгибом локтя. Руку же со стрекозой спрятал за спину, определив для себя, что при сложившихся обстоя-тельствах использовать стрекозу никак нельзя.

— Хороший! Замечательный! А красавец-то ка¬кой! — похвалил он. Грифон чуть повернул голову, разглядывая сто поочередно то правым, то левым гла-зом. Казалось, для удара клювом ему не хватает какой- то малости. Быть может, страха самого Аз1уда?

— Ты узнал меня, не правда ли? Я изменился, но ты узнал! — Голос Аз1уда с каждым мгновением набирал уверенность и силу. — Я искал тебя много лет. Еще в Эдеме мне было досадно, что ты дружишь больше с Ареем. Но ведь и ко мне ты относился неплохо? Я за-помнил, что ты любишь вот это!

Азгуд раскрыл ладонь. На ладони у него лежал алый комок. Это было сердце кролика, убитого совсем не-давно. Оно еще продолжало биться, и из него малы¬ми порциями вытекала быстро гусгсющая кровь. Пе-сочный грифон перестал размахивать крыльями. На сердце кролика он смотрел такими же глазами, что и Огнедых на стрекозу.

— Да-да! Оно самое! Думаешь, я не знал, куда дева-ются эдемские кролики? Этот, правда, не эдемский, ну да что ж поделаешь. Теперь я там не бываю.

Песочный грифон, не сводя с Аз гуд а внимательно¬го взгляда круглых глаз, стал медленно приближаться. Тот поощрял его одобрительными репликами:

— Умница, малыш! Пойдешь со мной — и у тебя каждый день будет много таких сердец!

Грифон вскинул голову. Ирка ощутила, что он сей-час юно во м схватит сердце с ладони. Азгуд тоже ожи-дал этого. Но тут короткий огненный плевок рассек воздух. Спустя мгновение кроличье сердце обрати¬лось в уголек, а сам Азгуд, со стоном присев, уже дул на опаленную ладонь. Грифон сердито оглянулся на саламандру. Огнедых щурился с невинным видом. Потом немного выдвинулся из огня, словно напоми-нал: что за фокусы? вообще-то обязанности чесать спинку никто не отменял! Грифон подумал-подумал, по-птичьи шевеля головой, и вновь занялся спинкой саламандры.

Кто-то из тартарианцев попытался метнуть копье, но Мармус, подпрыгнув так высоко, как нельзя было ожидать от мирного секретаря, перехватил его в воз-духе.

— Не трогать их! Вы понимаете, что такое гри¬фон? — рявкнул он. — Все назад!

Азгуд тяжело поднялся.

— С кроличьим сердцем нс сработало! — посето¬вал он. — Что ж, попробуем по-другому!

Ирка гол ком не поняла, как Азгуд это сделал, но в воздухе точно приоткрылась дверь, и появились три мощных стража в пахнущих дымом плащах. Между стражами шествовал сбежавший из Эдема грифон. Выглядел он довольным жизнью: рапа заживала, а один из сопровождавших его стражей подкармливал его кусочками сырого мяса.

Все же на всякий случай на грифоне был ошейник, переходивший в нагрудную бляху и крепившийся на спине: птичья голова мало подходит для ошейника классической конструкции. Три ведущие от него цепи находились в руках у стражей. Азгуд бесстрашно по-дошел к грифону и потрепал его по клюву.

— Возьми их, малыш! Начни с саламандры! — при-казал он.

Грифон оглянулся на Азгуда, точно поняв его слова, и решительно двинулся к Огнедыху и другому грифо¬ну. У Ирки впервые появилась возможность сравнить двух грифонов. Второй был много крупнее и мускули¬стее, но в движениях не гак быстр.

Огнедых наблюдал за грифоном без всякого стра¬ха, делая узкой спинкой призывные движения. Мощ¬ный грифон стал замедляться. Вид у него был расте¬рянный. Если поначалу он двигался с явным желанием схватить, но теперь сильно задумался.

— Взять его! — опять крикнул Аз1уд и ладонью до-вольно сильно хлопнул грифона по спине. — Взять! Тебе не страшно его пламя!

Грифон, решившись, шагнул вперед, подо Огнеды- ха так и не добрался. Маленький грифон, рванувшись ему навстречу, грудью налетел на большого и толкнул его. Крупный грифон подался чугь назад и встречным толчком сбил малыша с ног. Собираясь нанести удар клювом, придавил ему грудь тяжелой лапой — и рас-терянно остановился.

Маленький грифон, раскинув крылья, лежал на спине и болтал в воздухе лапами. Никакого страха в его движениях Ирка не замечала, хотя два-три удара огромным клювом легко могли бы его прикончить. Напротив, точно наперед зная, что никакого вреда большой грифон ему не причинит, он ударил ею ла¬пой и игриво клюнул в грудь. Потом вырвался и стал носиться кругами, как щенок, приглашающий боль-шого пса поиграть. Щипал его клювом, толкал лапами. Большой грифон огрызался, спасая от атаки маховые перья, поджимал крылья, но в то же время невольно отзывался на игру и тоже начинал так же смешно прыгать.

Саламандра благосклонно наблюдала за ними, из-редка вопросительно шевеля спинкой и словно гово¬ря, что, мол, да, все хорошо, я все понимаю! Но че¬сать? Чесатъ-то спинку7 кто будет?

Песочному7 грифону мешали играть цепи, тянущи-еся к ошейнику7 его приятеля. Не переставая прыгать, он скользнул вдоль одной из них и, к удивлению сво-ему, обнаружив на другом ее конце стража, ударил его лапой. Удар показался Ирке несильным, почти шлеп-ком, но громадный страж взмыл ввысь, точно камень из катапульты, и по дуге умчался куда-то в район «Войковской».

— Силы первомира! Эх, были времена! Все кипело, клокотало, взрывалось! — умилилась Аидушка.

Другие два стража отпустили цепи сами и отско¬чили в стороны. Песочный грифон этого даже не за¬метил: для него главное было, что цепи не мешали. Играя, он толкнул клювом ошейник. Клюв звякнул о металл. Грифон с укором посмотрел на своего боль¬шого приятеля и перекусил ошейник с такой легко¬стью, словно это был бублик. Потом легким движени¬ем головы отбросил его в сторону. Ошейник упал под ноги Азгуду и попытался защелкнуться. Аз гуд с доса¬дой наступил на него, гася магию.

Чем дальше, тем больше разыгрывался большой грифон. Чем-то он напоминал танцующую Таамаг. Играл он громоздко и неуклюже, но вместе с тем от-ветственно, как веселятся взрослые, долго настра-ивающиеся на праздник люди, которые знают, что веселиться надо, и потому веселятся не по желанию только, но и по чувству долга. Носясь между рядами, грифоны сносили все на своем пути. Ирка с Мамзель- киной снова благоразумно укрылись в завалах опро-кинутых кресел.

Азгуд метался, охрип, но ничего не мог сделать. Грифоны его нс слушали. Более того, пробегая рядом, резвящийся грифон задел его крылом. Заклинатель драконов подкатился к ногам Мармуса. Сразу вскочил, морщась от боли, и обменялся с секретарем несколь-кими короткими фразами. Ирка нс слышала, что он сказал, но похоже было, что Азгуд оправдывается.

Мармус сердито отвернулся и подозвал уцелевших бойцов Черной Дюжины, успевших уже подняться к нему. Ирка догадывалась, каким будет приказ, однако прежде, чем он прозвучал, она услышала флейту.

Поначалу среди шума и криков флейта звучала почти неразличимо. Затем что-то стало прорисовы¬ваться, проявляться. Напевы флейты были печальны, но сквозь их тихость и грусть проступало и нечто уверенное, настоящее, властное, ведущее за собой.

Ирка увидела Корнелия. Он приближался со сторо- мы защитного барьера, отделявшего их от пруда. На Корнелии была зябкая куртяшка, из-под которой вы-глядывал ворот грубой вязки свитера. Шею закутывал длинный желто-рыжий шарф. У губ Корнелий держал флейту.

Перед ним на тележке ехал некто, кто, даже буду¬чи теперь ростом до пояса, ухитрялся казаться выше многих прочих. Там, где его тележка не проходила, он вставал на руки. На концах колючих дерзких усиков дрожали льдинки. Из-за плеч выглядывали слизанные рукояти минимум двух метательных ножей. Еще че¬тыре ножа вставлены были в специальное, из толстой кожи крепление на груди. Ножи в него, все разных размеров, заправлялись чуть наискось, в довольно странном порядке — одни острием внутрь, а другие острием наружу.

Вейзес, новый предводитель Черной Дюжины, всмотрелся 11 обрубок стража на тележке.

— Дион! Неужто это ты? Когда-то ты прекрасно бе-гал, летал и играл на флейте! — воскликнул он.

— А теперь вот прекрасно езжу на колесах! — ска¬за;! Дион тоном спокойным, чуть ироничным к себе, но на корню перечеркивающим всякую насмешку.

— Я это вижу. Совершенство бесконечно! — при¬знал Вейзсс и, едва уловимо поклонившись Диону, от¬ступил.

Прочие стражи из Черной Дюжины тоже не соби-рались нападать. Победа над обрубком на тележке и лишенным крыльев мальчишкой с флейтой — это не та победа, о которой будут слагать саги.

А Корнелий все играл. В звуках его флейты была власть тишины и власть правды, живущие там слов-

но помимо своего смешного и немного нелепого хозяина. Вначале перестал бегать и метаться песоч¬ный грифон. За ним и большой, сделавший несколь¬ко громоздких прыжков, приблизился и улегся у его ног.

Играя, Корнелий постепенно отступал в сторону светлых трибун, откуда к ним с большим отрядом уже пробивался Эссиорх, рядом с которым, размахивая упитанным Люлем, весомо прыгала Улита.

Грифоны следовали за Корнелием. Рядом с ними катился па тележке Дион. Огнедых сидел между кры-льев песочного грифона, изредка поплевывая в про-странство и поджигая одну-другуто скамьи. Капризни-чал, что ему не чешут спинку.

Мармусу и Азгуду хватило ума понять, что расклад сил не в их пользу. А тут еще глиняная жаба стала рас-каляться в руках у секретаря и раскалилась так, что се невозможно стало держать. Мармус догадался, что это означает, и поспешно отбыл в Тартар успокаивать своего начальника.

До светлых стражей оставалось совсем недалеко, когда Корнелий за что-то задел ногой и оступился. Он не упал, но невольно оглянулся и перестал играть. Его флейта затихла всего на секунду’, но этого оказа¬лось достаточно, чтобы сбежавший из Эдема грифон вздрогнул, точно очнувшись, и, распахнув крылья, взлетел.

Очень быстро он поднялся над ледяным полем, взметнув во всех ближайших районах снежный по-рывистый вихрь. Застонали, закручиваясь на прово-лочных перетяжках, дорожные знаки. Захлопали же-стяные листы на балконах. Вращая, понесло куда-то

наряженную новогоднюю елку, прежде стоявшую па площадке перед магазином.

Песочный грифон заклекотал ему вслед, но остался рядом с Корнелием, о ноги которого уже терся своей орлиной головой.

— Мы не прощаемся, дружок! Ты все так же зани-маешь мои мысли! — негромко произнес Азгуд, взгля-дом провожая точку, в которую превратился удаляю-щийся грифон.

А Корнелий уже снова играл, пока рядом не ока¬зался Эссиорх.

— Можешь больше не играть. Он выбрал тебя, — сказал хранитель.

— Докажи! — потребовал Корнелий, отрывая флейту от губ.

— А чего тут доказывать? Просто посмотри, что ты сейчас делаешь! И что делает он!

Взглянув вниз, Корнелий увидел, что отталкивает коленом клюв грифона.

— Он тебя пощипывает! Для грифонов это высшее проявление любви. Если они кого-то полюбят, то уже насовсем. Так он любил, возможно, только… — Имя «Арей» Эссиорх почему-то нс произнес. Вместо же этого сказал: — Вот! Сравни!

Он протянул к грифону, но сразу отдернул руку, потому что грифон предупреждающе щелкнул клю¬вом.

— Понял? В переводе на русский язык: «Трогать меня могут только саламандра и Корнелий!» Придется тебе отправиться в Эдем. Этот грифон будет охранять Дом Светлейших. Разумеется, на месге он нс усидит, но главное, что баланс сил будет восстановлен.

— А второго я упустил… — Корнелий с сожалением посмотрел в небо.

— Нет, — сказал Эссиорх. — Это был его выбор. Звуки флейты нельзя слушать бесконечно, как нельзя бесконечно и играть. Нужно принимать и свои реше¬ния. Он не выбрал путь света. Но пока не выбрал и мрак! Будем надеяться на лучшее… А теперь летим!

— Куда?

— В Эдем.

— А мой переход на «Арбатской»?

— Сырой переход не лучшее место. Нельзя беско¬нечно жить прошлым. Ковырять ранки воспомина¬ний — тупиковое развлечение. С каждым разом при¬ходится ковырять их все сильнее, придумывая даже ‘го, чего не было. Это единственный шанс растравить ранки, потому что они все равно зарастают! — заме¬тил Эссиорх.

— И как я окажусь в Эдеме? У меня нет крыльев! — трусливо возразил Корнелий.

— Зато огги есть вот у него! — Эссиорх кивнул на грифона. — Я мог бы перенести вас и так, но лучше будет, если грифон прилетит сам. И ты у него на спи¬не…

— Он меня не поднимет!

— Он поднял бы даже железнодорожный вагон, если бы пожелал.

— Э! Ты! Погоди! — закричал Азгуд, наступая на Эссиорха. — Какой Эдем? Нельзя влиять на выбор грифона! Если ему так нужен Эдем, чего ж он сам туда не прилетел? Почему прятался на Земле все эти годы?

Эссиорх уперся Азгуду в грудь и цокнул языком, намекая, что хорошо бы сохранять дистанцию.

— Приятно, когда кого-то волнует свобода выбо¬ра! — заметил он. — Грифон — существо, сотканное из сил первом ира и любви. Из Эдема его увела любовь к Арею. Любовь к Корнелию приведет его обратно. Вот и все!

— Нечестно! Свобода выбора! — опять закричал Азгуд.

— Если ты заботишься о свободе, почему ты при¬вел в ошейнике своего, якобы выбравшего мрак? Кста¬ти, вон он у тебя на ноге болтаегся!

Азгуд с досадой оглянулся на ошейник, прицепив- шийся-таки к его ступне.

— Вы привели его на цепи. А я уведу так! — сказал Корнелий.

Он стащил с шеи свой шарфик, накинул его гри¬фону на шею и повел его с собой с той смешной и одновременно величественной горделивостью, с ко¬торой девочка восьми лет могла бы вести на резинке от трусов немецкую овчарку.

Несколько стражей мрака ринулись было ему на-перерез, но грифон с угрозой приподнялся на задние лапы, и стражи отступили. А потом грифон взлетел, унося на себе Корнелия, повисшего у него на шее и смешно болтавшего ногами. Огиедых же перепорхнул на плечо Ирке. Багров, не успевший еще раздобыть новую керосиновую лампу, пока грел его обычной за¬жигалкой, целую кучу которых успели ему насовать со всех сгорон.

Чтобы защитить Огпедыха, Ирка держалась побли¬же к Эссиорху. Рядом с ним она ощущала себя намно¬го увереннее. Она слишком хорошо замечала, какими глазами смотрят на Огнедыха стражи мрака. И как бы метко ни плевала саламандра, все равно их хитрость сильнее ее огня. Будь это иначе, Огнедых не остался бы последним в своем роду.

— Что будег дальше? — спросила Ирка у Эссиорха.

— Дальше будет все: и дурное, и хорошее. Спроси точнее, — отозвался хранитель.

— С валькириями?

— Массовая дуэль в ближайшее время маловероят¬на. Черная Дюжина понесла серьезные потери. И валь¬кирии тоже. Им нужно время, чтобы набрать новых стражей и новых валькирий, — тихо сказал Эссиорх.

Ирка кивнула.

— Проводи меня туда! — попросила она, показы¬вая на ледяную крепость.

Эссиорх взял ее за руку и повел. Златокрылые при-крывали их отход.

Трибуны пустели, исчезая ряд за рядом. Это про-исходило постепенно, начиная с самого верха. Внизу же ветер долго еще играл растрепанными газетами, афишами и бумажными языками.

Ирка и Эссиорх вышли на поле. Силовой барьер уже сняли. Прасковья, спустившаяся с башни, держа¬ла в руках ледяное копье и внимательно смотрела на него. С ней рядом растерянно топталась одиночка Даша.

Брунгильда заботливо, как ребенка, несла на руках окровавленную Гслату. Гелата, очень бледная, прижи¬мала к ране наконечник своего копья. За ними корот¬кими перебежками спешил оруженосец Гелаты и, нс зная, чем ему занять руки, хватал со льда совсем не¬нужные сейчас предметы: щиты, оружие, шлем.

За деревьями острова что-то слабо белело. Ирка не пошла по льду, а заторопилась через тесно стоящие деревья. Не ноги скользили. Эссиорх следовал за ней. Улита с Люлем отстали, оставшись рядом с Праско¬вьей.

Там, на гладком льду второй протоки, где снег был чист и не затоптан, стояла деревянная ладья. Чем-то она походила на ту ладью, что унесла Мефодия, но была длиннее и проще в очертаниях. Резной нос ее закруглялся, заканчиваясь грозной головой драко¬на. Ирка не знала, откуда появилась ладья. Но сейчас это было не важно. В центре ладьи на просмоленных дровах неподвижно лежали четыре фигуры, с головой укрытые светлыми плащами.

Ирка попыталась броситься к ладье, но Эссиорх удержал ее.

— Ты что? Там же Хола, Бэтла, Радул га и Малара! — крикнула Ирка.

— Да, — просто и как-то очень радостно согласил¬ся Эссиорх. — Это Хола, Бэтла, Радулга и Малара. Но только тела. Их самих здесь уже нет.

Оруженосцы пустили стрелы, которые факелом за¬жег Алексей. Вначале вспыхнул парус, затем дрова, и наконец вся ладья занялась ярким, спешащим ввысь пламенем.

Конец

Оглавление

Глава первая Юность мечника

Глава вторая Доктора вызывали?

Глава третья Новый друг Корнелия

Глава четвертая Левый грифон

Глава пятая Капитан Сильвер

Глава шестая Новая валькирия

Глава седьмая Глиняшки

Глава восьмая Страж с опытом ошибок

Глава девятая Свет первотворения

Глава десятая Книга тайных драконов

Глава одиннадцатая Керосиновая лампа

Глава двенадцатая Аэропорт

Глава тринадцатая От чего музы не ходят в музеи

Глава четырнадцатая Артисты больших и малых театров

Глава пятнадцатая Модель Маша

Глава шестнадцатая Расщелина духов

Глава семнадцатая Валькирия ледяного копья

Глава восемнадцатая Птички среднего тартара

Глава девятнадцатая Живи и лети

Глава двадцатая Близость утра

Глава двадцать первая Неспешный разговор в неприятном месте

Глава двадцать вторая Ледяная крепость

Глава двадцать третья Оруженосец Брунгильды

Глава двадцать четвертая Костяные часы

Глава двадцать пятая Двенадцать на двенадцать

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

© Емец Д., 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

– Почему свет не говорит с людьми каждодневно, каждую секунду, каждое мгновение нашей жизни? Мы бы так этого хотели: слышать его, быть всегда с ним!

– Мы только притворяемся, что хотели бы. Мы очень быстро перестали бы его слушать! Мы фыркали бы на свет, как фыркаем на родителей, отворачивались бы, притворялись глухими. А это был бы даже не абсолютный тупик, а даже не знаю как назвать. Хуже тупика.

Бэтла и Гелата (из диалога)

Арей сидел на берегу быстрой предгорной реки и смотрел на свое отражение. Река вздрагивала от скрытой силы. Сотрясала камни на дне. Вода непрерывно сменялась, и Арею казалось: она одно за другим уносит его отражения, а на месте унесенных рождаются новые.

Арей зачерпнул воды ладонью. Стал пить. Потом, бросившись на живот, окунул в реку голову и раскинул руки. Река шевелила его, сдвигала, пыталась унести с собой. Арей лежал и смеялся в воду, пока не закончился воздух. Тогда он встал и выбрался на берег.

Арей был изящен и тонок. Маленькая бородка. Небольшие усики. На голове – короткий ежик волос. За спиной у Арея вздымались огромные крылья. Он не любил убирать их, как другие стражи. Никакой дематериализации! Если у тебя есть крылья, зачем их прятать? К тому же от частых дематериализаций перья портятся, как волосы от частого мытья.

Давая крыльям обсохнуть, Арей взмахнул ими, и река пошла рябью от сотен сорвавшихся с перьев капель. Раскинув крылья, он встал по ветру. Стоять с распахнутыми крыльями было непросто. Он постоянно чувствовал тугое давление воздуха, сбивавшее его с ног. Попытался дотянуться до ствола молодой ивы, но сильный порыв ветра толкнул его в грудь, и, чтобы не упасть, Арей взлетел.

Набрал высоту. Понесся к реке, сделал у воды «бочку», затем «змейку» и дальше уже летел без фигур, изредка снижаясь, чтобы зачерпнуть ладонью воды. Легок и стремителен был его полет. Не задумываясь, Арей повторял все изгибы реки, легко уходя от столкновения с накрененными деревьями.

Сияло солнце. Река, разбиваясь о выступавшие камни, обдавала Арея брызгами. Крылья надежно опирались о воздух. Чувствовали все его потоки, ловили малейшие случайные ветерки, налетавшие с берегов, сверху и снизу, и либо использовали их, либо, уклоняясь, позволяли им безобидно скользить по перьям.

Но тревога все равно грызла Арея. Он не чувствовал себя таким же счастливым, как в Эдеме. Не мог летать столь же безмятежно. Не испытывал больше той незримой любви и защиты, которые прежде постоянно были с ним и которых он раньше совсем не ценил.

Теперь Арей был сиротой. Но не несчастным сироткой, а сиротой, добровольно бросившим своего отца и рассекшим связывающую их пуповину…

Впереди показался утес. Огромный, черный, нависающий над рекой. Сдавливал, преграждал русло. Пропускал под собой бурлящую, негодующую реку. Арей развернул крылья параллельно земле, на мгновение почти встав на воду, затем вскинул их над головой, несколько раз с силой взмахнул и – опустился на утес. Здесь он сел и, повернув голову, стал рассматривать свои крылья.

Его волновали даже не темные перья, которых теперь было больше половины. Темные перья появлялись у Арея и прежде, еще в Эдеме. Порой они темнели, затем, когда он разбирался, где допустил ошибку и исправлялся, опять светлели. Перья были как зеркало, позволявшее взглянуть на свое внутреннее состояние со стороны.

Ладно! Темные перья, и темные! Копаться в себе Арей никогда особо не любил. Он не Троил, в конце концов, который наказывает себя за малейшую душевную слабость и из любой черной точки на кончике пера устраивает трагедию. Черные перья, или серые, или белые! Какая, в конце концов, разница! Крылья должны обеспечивать полет, и все! На скорость цвет не влияет! А летает Арей лучше Троила! Лучше их всех!!!

Арей подумал об этом, и остатки хорошего настроения смялись как подгнившая груша, на которую наступили сапогом. Летает или летал?В последние недели в крыльях возникла какая-то онемелость. Каждое утро, просыпаясь, он чувствовал то, что чувствует человек, отлежавший во сне руку. Приходилось долго разрабатывать крылья и много летать, прежде чем контроль над ними восстанавливался.

Электронная книга

Мефодий Буслаев. Ошибка грифона

Закончил? Сделай дело!

Ошибка грифона

О книге

Добавлена в библиотеку 12.08.2015
пользователем ЛитРес

Издание 2015 года

Размер fb2 файла: 1.38 MB

Объём: 304 страниц

Аннотация