Читать моя лучшая ошибка

Юная мисс Имельда Браун точно знала, что в будущем её ждёт прекрасный принц. У него даже было имя — Дерек Лонгсдейл, будущий барон Гастингс.

Имельда была помолвлена с ним с самого раннего возраста, и свадьба была уже не за горами, когда, как гром среди ясного неба, грянула новость: оказалось, жених и невеста астрологически несовместимы! В любом другом мире сказали бы, что это — чепуха, но не здесь. В мире Имельды астрологический прогноз мог стать поводом для войны, чего уж говорить о расторжении помолвки!

Но наша героиня тоже не лыком шита. Решив взять дело в свои руки, она вслед за женихом отправилась в Бирмингемскую академию алхимии и астрологии. С двумя целями: найти лазейку в толковании натальных карт и наконец-то познакомится с женихом.

Ой, мы не говорили, что они ни разу не виделись?!

Глава первая, в которой звёзды начинают говорить то, что никто не желает слышать

Головная боль может мгновенно развиться всего от трёх звуков: скрежет мела по классной доске, скрип стекла под острым ножом и визгливый голос почтенной миссис Браун, во вдовстве графини, а нынче жены промышленника и… ну, да, моей матери.

– Имельда! – крик этот мигом заставил меня ощутить мигрень – явление не такое уж плохое, если с его помощью можно скрыться от неприятной обязанности сопровождать маменьку на её еженедельную встречу с домашним астрологом. К сожалению, именно эти встречи были тем, от чего отвертеться нельзя.

– Да, мама? – я захлопнула книгу и села на диване, в котором секунду ранее блаженно утопала.

– Где ты? – послышалось в ответ нервное. – Ты должна была прийти в гостиную десять минут назад!

Я бросила быстрый взгляд на часы на каминной полке и была неприятно удивлена: маменька оказалась права. Похоже, увлечённая похождениями мистера Холмса, я и впрямь потеряла счёт времени – преступление в этом доме непростительное.

Памятуя о наказании в виде долгих и невероятно нудных нотаций, я поспешила подняться и отправиться в вышеупомянутую гостиную – не забыв, впрочем, предварительно припрятать книжку за диванными подушками. Не то чтобы чтение в нашем доме не поощрялось, но это должно было быть правильное чтение, сиречь одобренное нашей досточтимой хозяйкой. Маменька же моя искренне верила, что детективы – ненадлежащее увлечение для благородной девы, каковой я, по её мнению, являлась.

– Где ты пропадала? – с подозрением зыркнула она в мою сторону, стоило мне переступить порог голубой гостиной.

Комната была диво как хороша по утрам. Солнце ярко освещало каждый её уголок так, что стены приобретали цвет ясного неба, а воздух словно бы становился свежее и легче. Оттого так грустно было созерцать, что в угоду нашему астрологу, не чуравшемуся театральных приёмчиков, шторы в гостиной плотно задёрнули, и вместо того, чтобы воспользоваться естественным освещением, поставили на кругленький столик и зажгли архаичные свечи.

– Не удивлюсь, если снова читала свою… беллетристику, – не дождавшись ответа, маменька сделала отвратительное в своей меткости предположение. – Сколько раз тебе говорить…

Этот спор она заводила раз в две недели, как по расписанию, но каждый раз он заканчивался одинаково. Я во многом готова была уступить маменьке, но только не в вопросе собственных увлечений. Променять рассказы о приключениях на считавшуюся более уместной поэзию? Ни за что!

Вот и сейчас, обменявшись парой реплик, мы пришли всё к тому же: маменька в очередной раз милостиво разрешила мне читать «эти ужасные истории», ограничившись при этом лишь моей комнатой. На самом деле её волновало не столько моё образование или душевное спокойствие (одним из аргументов, к которому она прибегала в своей борьбе против детективов, было пугающее количество убийств на их страницах), сколько страшный зверь под названием «общественное мнение». Я могла читать что угодно, вплоть до маркиза де Сада – но лишь до тех пор, пока легкомысленное или постыдное чтение моё не замечала одна из маменькиных подруг. Пока, к моей чести, сказать, я неплохо справлялась, строя из себя ту самую благородную деву и нежную леди. Или, наоборот, это леди должна быть благородной, а дева – нежной? Чёрт это ваше общество разберёт…

– Миледи, – дверь открылась, впуская внутрь Гарольдсона, дворецкого. – Господин де ла Луна прибыл.

Я была уверена, что эта фамилия вымышленная. Маменька, скорее всего, тоже, хотя яро это отрицала. Она вообще часто защищала своего астролога и прощала ему даже то, что не готова была простить родной дочери. Вот, к примеру:

– Прошу простить моё опоздание, миледи Браун, – в дверях появился маленький человечек, в котором только и было примечательного, что выдуманная фамилия и поразительная лысина, и впрямь навевавшая мысль о сверкающей в ночном небе Луне.

– Ничего страшного, – маменька мягко, благостно улыбнулась. – Уверена, вас задержали исключительно важные дела.

В случае с де ла Луной важными считались любые дела: даже если он опоздал, прикорнув на диванчике, маменька нашла бы этому оправдание.

– М-да, безусловно, – ухватившись за предложенную причину, покивал меж тем наш астролог. – Так могу ли я?..

Конечно, он мог войти, и прекрасно об этом знал. Такая подобострастность и вежливость была частью игры, призванной потешить самолюбие моей маменьки. Вы заметили, что все называли её миледи? Формально, она была скорее миссис, но ей нравилось, когда окружающие помнили о её прошлых титулах. Поэтому, например, на всяческих приёмах её до сих пор представляли сначала как вдову графа, а потом уже как супругу Горация Брауна, владевшего третью сталелитейных заводов Старого Света. В старине Брауне маменька ценила не имя, а деньги.

– Присаживайтесь, мистер де ла Луна.

Астролог послушно просеменил к столу, запросто находя путь даже в царившем в комнате полумраке. В прошлом он уже столько раз натыкался на комоды и кресла и спотыкался о слегка загнувшийся со временем край ковра, что теперь смог бы пройти к нашему столику, даже если бы глаза ему завязали непроницаемой чёрной материей.

– Не хотите ли чаю?

Ещё один ритуал. Все собравшиеся за столом прекрасно понимали, для чего господин де ла Луна явился к нам в дом, но при этом старательно откладывали самое важное. Мы пили чай, беседовали о погоде, обсуждали последние новости и даже качество свечей, которые за время этого бессмысленного разговора успевали прогореть практически наполовину – и всё это прежде, чем подойти к главной теме. К будущему, которое нас ждало.

– Надеюсь, звёзды сулят нам больше приятного, чем газеты, – спустя маленькую вечность рассмеялась маменька, откинувшись к изогнутой спинке кресла.

Это был знак. Я оборвала зевок, который тщетно пыталась скрыть за чашечкой чая. Де ла Луна выпрямился, готовый вершить судьбы мира – если бы, конечно, это делал он, а не звёзды. Маменька же, на вид расслабленная, внутренне подобралась: её выдавали пальцы, сжавшиеся на подлокотнике, и внимательный прищур. Так во время приёмов она выглядывала наиболее влиятельных леди, с которыми до конца вечера обязательно нужно было перемолвиться хоть парой слов.

– В прошлый раз вы спрашивали меня о грядущем славном событии в вашей семье… – де ла Луна начал издалека. – Должен порадовать вас: звёзды не видят ничего, что могло бы нарушить ваши планы относительно этого, безусловно, прекрасного союза.

Он имел в виду мою свадьбу. Вы можете удивиться тому, с каким спокойствием я об этом пишу, но объяснение просто: об этой свадьбе я знаю уже… двенадцать, тринадцать лет?

В общем, мне о ней рассказали сразу же после того, как я научилась читать и смогла понять «Золушку» и «Белоснежку». Маменька удачно подгадала момент: после сказок я как раз мечтала о собственном прекрасном принце, и она очень вовремя мне его подсунула. Не принца, правда, а будущего барона, но для дочери почившего графа и его быстро выскочившей за какого-то нувориша жёнушки – самое то.

Мои нежные чувства к этому прекрасному юноше немного омрачало то, что мы ни разу не встречались, но для договорных браков это было нормальной практикой. Сейчас мне это кажется даже отличной идеей: а что, если будущий барон Гастингс в двенадцать лет ковырялся в носу, и я стала бы тому живой свидетельницей? Пропала бы вся любовь!

Для поддержания огня в сердце мне было вполне достаточно портретов возлюбленного, которые мне доставляли каждый год в мае – спустя месяц после его очередного дня рождения. Конечно, это были не огромные картины, позволявшие разглядеть будущего барона во всех деталях, а очаровательные миниатюры размером с карманные часы, но писали их с приятной дотошностью. По крайней мере, я на аналогичных миниатюрах получалась почти такой же, как в жизни, и даже чуточку более хорошенькой.

Юный барон (давайте для простоты называть его так) тоже отличался приятной наружностью – и чем старше он становился, тем приятнее она была. В момент этого самого разговора с астрологом в моей спальне на втором этаже на письменном столе лежал портрет прекрасного юноши: волевой подбородок, горящий взгляд тёмных глаз, галантная и даже чуточку соблазнительная улыбка – всё было при нём. Да простят мне попытку заглянуть вперёд звёзд, но у нас должны были получиться прекрасные дети!

Да, вы не ошиблись. Должны были.

– Однако есть одно обстоятельство, – голос астролога стал более вкрадчивым, в нём появились подозрительные, извиняющиеся нотки. – М-да, есть одно обстоятельство, на которое я обязан обратить ваше внимание.

– Какое же? – прищур маменьки из внимательного стал недобрым.

– Видите ли, до недавнего времени я не знал дату рождения молодого человека, избранника вашей дочери. Узнав же, позволил себе составить не только прогноз относительно даты грядущей свадьбы, но и, если так можно выразиться, гороскоп совместимости…

О, нет. Не нужно было читать по звёздам, чтобы понять, что он скажет дальше. Когда собираются озвучить хорошие новости, так не мнутся, не правда ли?

– Боюсь, гороскоп этот неутешительный, – де ла Луна скорбно склонил голову, и его блестящая лысина уставилась прямо на маменьку. – Ваша дочь… мисс Имельда совершенно несовместима со своим избранником.

Я быстро посмотрела на маменьку. Она сидела недвижимая, только губы сжались в неприятную тонкую ниточку. Даже сейчас она безупречно держала лицо.

Мне, как расстроенной невесте, держать лицо было необязательно.

– И что это значит? – повернулась я к астрологу. – Нам не суждено быть вместе? Помолвку нужно расторгнуть? Что?..

– Имельда, – маменька предупреждающе подняла руку, заставив меня умолкнуть, но затем всё же поощрительно кивнула де ла Луне: что ж, говори.

Тот был только рад ответить «Нет».

– Как я уже говорил, свадьбе ничего не препятствует, и, о, это будет прекрасная свадьба! Уверен, мастерство вашей матушки в организации подобных приёмов и тут её не подведёт – об этой свадьбе будут говорить месяцами, а то и годами! – астролог заискивающе улыбнулся маменьке. – Дело не в юридических тонкостях, а только в чувствах. Боюсь, любви между вами не будет. Но в высшем обществе браки по любви и так редкость, так что это не должно стать проблемой…

«Как это не должно?!» – не сказала, но подумала я.

– Вы, безусловно, правы, мой дорогой господин де ла Луна, – проговорила маменька, не обращая внимания на читаемое на моём лице возмущение. – Любовь в наших кругах есть непозволительная роскошь. Или ненужная слабость, как сказал бы мой покойный супруг-граф.

– Его мудрости молодым людям стоило бы только поучиться.

– Действительно, действительно. Некоторые сейчас и впрямь придают чувствам больше внимания, чем следовало бы. Я склонна винить в этом влияние Китса и иже с ним, которому подверглось моё поколение. Страшно сказать, но даже я в нежном возрасте едва не поддалась всем этим разговорам о чувствах и чувствительности…

– Уверен, вы были умны не по годам и вовремя распознали эту заразу.

– Да. И я надеюсь, что родителей нашего жениха это влияние тоже обошло стороной. Нет – я свято верую в их разумность!

– Я могу попытаться разузнать…

– Не стоит.

А вот это что-то новое: маменька отказала астрологу. Обычно она с готовностью хваталась за идеи для прогнозов – так появлялся повод организовать традиционную еженедельную встречу. А без неё было никак нельзя: все уважающие себя представительницы высшего общества сейчас не обходились без совета знающего астролога, и маменька никак не могла от них отстать. До сих пор, судя по всему.

– Думаю, вопрос чувств – тот самый, в котором мы можем разобраться без непосредственного участия звёзд, – маменька улыбалась, была безупречно вежлива, но я видела между ней и де ла Луной стеклянную – нет, ледяную! – стену.

– Безусловно, вы способны разобраться без участия звёзд в чём угодно.

– Благодарю за столь высокую оценку, – маменька сдержанно кивнула (надо же, даже лесть на неё не подействовала). – Теперь же, боюсь, я вынуждена просить нас оставить. Наша беседа была столь занимательна, что нам с Имельдой теперь понадобится немало времени, чтобы всё осмыслить.

Расшифровываю: это она намекнула, что в ближайшее время нам не понадобятся услуги астролога, а вот этого конкретного астролога – не понадобятся никогда.

– Уверен, ваш великолепный разум осмыслит всё гораздо быстрее, чем вы из скромности утверждаете, – де ла Луна встал и отступил к выходу, но всё ещё не переставал пытаться, отказывался признавать поражение.

– Мне лестно ваше мнение. Однако, боюсь, в этом случае вы ошиблись.

В случае с моей свадьбой, конечно же, а не с маменькиным разумом.

– Надеюсь, что это не так, – де ла Луна едва не поклонился на прощание и, наконец, вышел.

Дверь за ним с глухим стуком закрылась, и маменька, вставшая, чтобы указать астрологу на дверь, тяжело опустилась обратно в кресло. На долгую минуту она умолкла, потирая пальцами широкую переносицу, будто бы разгоняя мысли. Наверное, искала какой-то выход из ситуации.

– Может, обратиться к другому астрологу? – осторожно предложила я.

– Что?! – она вскинула голову так, будто я предложила прогуляться по бульвару в исподнем. – Нам повезёт, если этот не растрезвонит всей столице! Хорошо, что я догадалась не называть имён, но у него есть дата рождения, а это сужает круг поисков… Зря я, возможно, так его выпроводила – как бы не появилось желание и повод для мести. Или, того хуже, шантажа!

– Шантажа?

– Да, глупая! Что бы этот проходимец ни говорил, но астрологическая несовместимость многое значит. Боги, они даже могут расторгнуть помолвку!

Во рту у меня пересохло. Так значит, всё правда? Нам с моим принцем не суждено быть вместе?

– Какой будет скандал! – рука маменьки переместилась с переносицы на лоб, и она прикрыла глаза, как от головной боли. – Конечно, нас тут же заподозрят в утаивании истины, хотя и Гастингсы ведь не догадались проверить!.. Хотя как, не догадались. Десять лет назад астрология ведь вовсе не имела такой особенной силы – иначе мы бы с твоим отцом никогда бы не сочетались браком.

– Так вы тоже?.. – вырвалось у меня.

– Да кого вообще интересует любовь?! – отмахнулась она, но, поглядев в мои широко распахнутые глаза, добавила: – Кроме юнцов, начитавшихся всяческой беллетристики.

Конечно, во всём виноваты мои книги – даже если в историях о Шерлоке Холмсе нет и намёка на любовь.

– На любви крепкий брак не построишь, помяни моё слово.

– А на чём же построишь? – я скрестила на груди руки.

– На общих интересах, – сказала, как отрезала, маменька. – Твой отец был очарован мной, а я не имела ничего против того, чтобы стать графиней. На том и сошлись: он подарил мне титул, я ему – своё общество, которое он очень ценил.

Тут я вынуждена признать, что это правда: отец и впрямь любил и уважал маменьку, часто советовался с ней и неизменно хвалил её острый ум. Она вся светилась от таких комплиментов, поэтому их вполне можно было назвать счастливой парой. Жаль, что отец был много старше маменьки и так рано скончался.

– К сожалению, наши интересы и интересы Гастингсов перестали быть общими, когда ушёл из жизни твой отец. Они-то хотели породниться с графом, а не со сталелитейщиком! – маменька фыркнула, но я её почти не слушала.

Я думала о том, что отец бы понял меня, думавшую в этот момент не о выгоде, а всё-таки о любви.

Ведь я любила! Да, мы ни разу не встречались с Дереком, моим юным бароном, но я знала его достаточно, чтобы успеть полюбить. Мне присылали не только портреты, но и письма – сам Дерек писал редко, по праздникам, а вот его гувернёр неизменно докладывал маменьке об успехах моего жениха в разнообразных науках и увлечениях. Она милостиво позволяла мне читать эти отчёты – так я узнала, что мой суженый (позволительно ли называть его так теперь, когда очевидно, что быть вместе звёздами нам не суждено?) особенно хорош в фехтовании и точных науках, да настолько, что давеча поступил в Бирмингемскую академию алхимии и астрологии!

Постойте-ка…

– Мы можем, конечно, попытаться скрыть наше маленькое открытие, – маменька всё рассуждала. – Но тогда придётся вернуть де ла Луну. И повысить ему жалование. И всё равно останется риск, что он решит подзаработать на стороне. К тому же, достаточно только намёка, напоминания – и Гастингсы сами закажут этот расклад… то есть, прогноз.

Всё упиралось в знание астрологии, верно? Де ла Луна, я уверена, был не лучшим из существующих астрологов: слишком уж дёшево он брал. Даже если он всё правильно понял про нашу с Дереком несовместимость (в чём я, между прочим, не была уверена!), то мог не знать нюансов, лазеек. Вдруг всё было не так однозначно?

– Если мы всё умолчим, а Гастингсы закажут прогноз, нам всё равно несдобровать, – маменькин вздох вырвал меня из раздумий. – Если же скажем… но в твоих условиях этот мальчик – лучшая возможная партия!

Я решила пропустить её последнюю фразу мимо ушей, сосредоточившись на главном:

– А что, если мы опередим Гастингсов?

– В каком смысле? – она на меня даже не взглянула. – Я, кажется, уже говорила, что мы не можем обратиться к другому астрологу. О нашей проблеме и так уже знают больше людей, чем положено. А чем больше людей, тем хуже они молчат.

– Но если мы будем полностью уверены в астрологе?

– Боюсь, глупышка, ты слишком веришь людям. Мы можем доверять только самим себе.

– Так об этом и речь! – ага, вот теперь она всё же скосила на меня свой совсем-не-заинтересованный взгляд. – Астрологии могу научиться я!

Маменька ничего не сказала, но повернула голову.

– Дер… сын барона Гастингса в прошлом году поступил в Бирмингскую академию алхимии и астрологии. Он изучает алхимию, не волнуйся ты так. Но я-то могу изучать астрологию! Девочек часто отправляют туда учиться, никто не удивится. Скажем, я решила наконец поближе познакомиться с женихом…

– Хм.

Я знала: она никогда не считала меня особенно умной. Возможно, она была права, и я была юной, наивной и влюбчивой девицей, ничего не понимавшей в жизни, – именно такой смысл маменька вкладывала в своё ласковое «глупышка», я уверена. Но считать меня совершенно неспособной на здравые идеи было бы чересчур.

– Открой-ка шторы.

Это была победа, но я позволила себе улыбнуться, лишь когда отвернулась от маменьки. Она всегда говорила, что не стоит радоваться слишком рано, то есть до тех пор, пока твой план полностью не исполнился.

– Для поступления нужно сдать экзамены.

А вот и первое препятствие.

– Думаешь, я не смогу? – отвернулась я от окна.

Маменька смотрела на меня изучающе, будто увидела впервые. Взгляд был неприятный, меня будто взвешивали на невидимых весах, сравнивали с неведомым идеалом. Идеалам, как известно, никто не может соответствовать.

– Даже если не сможешь, уверена, мы сможем подтолкнуть приёмную комиссию к правильному решению, – вынесла маменька вердикт.

Меня не признали умной, но посчитали сообразительной.

– Но в стенах академии я не смогу тебе помочь.

– Я справлюсь.

– Тебе придётся. Представь, что будет, если Гастингсы всё узнают и расторгнут помолвку, – конечно, она говорила не о моём разбитом сердце. – Пойдут слухи. Каждый вставит свои пять шиллингов в эту историю: кто-то скажет, что вы расстались, потому что ты некрасива, кто-то предположит, что причина в твоей незнатности (титул девочкам всё же не передаётся), но найдутся и те, кто придумает что-то оригинальнее.

– Оригинальнее?

– Какое-нибудь проклятие. Подозрение в том, что ты незаконнорождённая. Скорое банкротство твоего отчима, моего дорогого мистера Брауна.

– Но это же неправда!

– Станет правдой, если в слухи поверит достаточное число людей.

То есть, на меня возлагали ответственность не только за свой брак, но и за будущее и репутацию всей семьи? Потрясающе.

– Поэтому ты должна постараться. Вести себя в академии безупречно, не подавать виду, что тебе нужно что-то помимо внимания твоего дорогого Дерека, – надо же, маменька знала его имя. – Ты должна казаться влюблённой дурочкой, приехавшей в академию вслед за своим избранником, а не расчётливой умной девочкой.

Ей не хватало только добавить: «Каковой ты и так не являешься».

– Я справлюсь, – пожалуй, в моём голосе было чуть меньше уверенности, чем прежде. Но маменьку это устроило:

– Хорошо. Тогда я сегодня же займусь поиском необходимых учителей, – в ответ на мой удивлённый взгляд она улыбнулась. – Будет всё же приятно, если ты пройдёшь испытания не на самый низший балл.

Ауч.

– Гарольдсон!

Дверь открылась незамедлительно: дворецкий только и ждал своего часа. Мой же час прошёл – маменька полностью сосредоточилась на своих указаниях и более не интересовалась моим мнением. Не сомневаюсь: она даже не заметила, как я вышла.

• Литнет
• Любовные романы
• Моя лучшая ошибка

На свое первое место службы я отправлялся с орбитального комплекса Сии-Кельт. Невероятно повезло, что мои братишки тоже улетали за пределы системы Сии из этого порта. Сии-Кельт последний пункт, где морфам разрешено находиться без блокирующего имплантата или чипа-распознавателя.

Калли и Никки прибыли в Сии-Кельт за двое суток до моего появления. И уже успели не только получить чипы в виде треугольной серьги, но и отметить со своими бывшими однокурсниками окончание учебы в театральной академии и начало новой жизни.

Я тоже вступал в новую жизнь и тоже закончил академию, правда, не театральную, а военно-космическую. Братьям понадобилось семь лет, а мое обучение длилось всего пять. До сих пор не верю, что вот-вот стану штурманом звездолета! Пока, конечно, штурманом второго класса, но главное, что моя мечта осуществилась.

Отсев курсантов в течение пяти лет обучения был огромный. Когда я поступал, мне казалось, что у нас чересчур большой курс. Пятьсот учащихся. К концу первого курса из них осталась половина. Да и потом немногие выдержали ту нагрузку, что давала академия. В результате на пятом курсе осталось всего сорок курсантов. Не могу не похвастаться, но из сорока молодых штурманов получили распределение на звездолеты всего трое, и я в их числе.

– Вот он, наш отличник, наш лучший выпускник года! – налетели на меня братишки, едва я вышел из шлюза. – Как добрался? Какие планы? – продолжали забрасывать меня вопросами братья.

У тех же землян Калли и Никки посчитали бы близнецами. Только у морфов нет такого понятия, как постоянная внешность. В детстве братья меняли ее по нескольку раз в сутки, надолго не задерживаясь в одном облике. Их путали даже самые близкие родственники. Аура истинного образа братьев тоже была схожей. И только после десяти лет появились различия.

Я же братишек никогда не путал и мог узнать в любом облике, как бы они ни шутили, перевоплощаясь. Своей привычке шутить братья и в этот раз не изменили. Они встретили меня в таком виде, что я не смог удержаться от улыбки. Калли перевоплотился в нашу бабушку (которая давно поддерживает внешность пятнадцатилетней девочки), а Никки в меня. Вернее, в тот облик, которым я пользовался при обучении в академии.

Эту внешность мне скрупулезно и тщательно подбирал психолог по межрасовым отношениям. Поскольку я буду по долгу службы встречаться в основном с землянами, самым оптимальным для меня посчитали образ былинного богатыря. И последние пять лет я был высоким широкоплечим парнем с голубыми глазами и светлыми волосами. По заверениям психолога я своим внешним видом внушал всем доверие и силу.

Никки обычно не пользовался фигурами таких размеров, а тут не поленился и перестроил свой организм так, чтобы стать полной моей копией. Народ в порту, конечно, не был в курсе, что морфы так развлекаются. Служащие смотрели на нас с искренней симпатией. Мол, два брата-близнеца повстречались после долгой разлуки.

Хотя так оно и было. Последний раз я видел братишек полгода назад на каникулах. Они заскочили домой всего на три дня. Подозреваю, если бы не моя вынужденная девственность, Калли и Никки проигнорировали бы родителей. Другие расы назвали бы подобную связь между братьями извращением. Только у морфов немного другой принцип взаимоотношений. Когда у мамы родилась двойня, все сразу поняли – это будет пара. Пара на всю жизнь.

Нашей семье даже выдали разрешение еще на одного ребенка. Так-то на Кельте большие ограничения по воспроизводству населения. Родители получили разрешение после двухсот сорока лет совместной жизни. Но Калли и Никки точно не заимеют детей от морфа-женщины. Им и друг друга хватает. Меня братья, конечно, любят, только другой любовью. Заботятся и опекают (иногда чересчур). Дома они специально занимаются сексом рядом с моей спальней, чтобы я хоть отголосок этой энергии ловил.

– Рикки, сегодня ты лишишься девственности, – тут же напомнил о теме секса Никки. – Учеба закончена. Завтра тебе вживят имплантат. Давай оторвемся в последний день!

– Мы вчера с курсом зажигали в одном ночном клубе, – продолжил Калли. – Сняли себе мальчика-проститута.

– Одного на курс? – ахнул я.

– Для нас двоих, – фыркнул Никки, не забывая тащить меня к парковке летающих такси. – Попробовали секс на троих.

– И как? – искренне заинтересовался я.

– Ерунда. У нас сложившаяся пара, – отмахнулся Никки. – Считай, заплатили мальчику сто кредитов за то, что он понаблюдал, как мы трахаемся.

– Мы тебе комнату в гостинице брать не стали, – продолжал вводить меня в курс дела Калли. – Когда кого-нибудь в баре подцепишь, поведешь его в номера на втором этаже клуба.

– Откуда такая уверенность, что я кого-то подцеплю? – возмутился я подобному напору.

– Уж мы постараемся, – заверил Калли, задавая маршрут в навигаторе такси.

В своем гостиничном номере братишки продолжали меня просвещать по поводу предстоящей авантюры. В чем-то они были правы. Морфы вообще очень быстро привязываются к сексуальным партнерам. Тем более такие девственники, как я. Один раз переспать можно. Со случайным партнером не произойдет повторной встречи и, соответственно, привязки.

– Привязка тебе не грозит. Морфов здесь нет. Наши из театральной академии улетели в восемь утра по местному времени. Нам пришлось писать рапорт, чтобы задержаться и встретить тебя, – дополнил Никки.

– Все равно нам было с ними не по пути, – передернул изящными плечиками Калли. – Я же получил приглашение в имперский театр. А Никки мой партнер и, как это у землян называется, муж. Нам даже пришлось делать регистрационную запись.

– Да вы что?! – обрадовался я всем новостям сразу.

– Калли у нас самый лучший на курсе, – притянул к себе любимого брата Никки.

– Ты у нас тоже талантлив. Все призы в жанре трагедии собрал, – похвалил Калли его в ответ.

– Родители могут гордиться, что их дети взяли самое лучшее, – дополнил я.

Как только взаимные восхваления и хвастовство закончились, Калли решил заняться мной вплотную.

– Нужно быть не только привлекательным, но и таким, чтобы тебя захотелось любому.

– Как это захотелось? – не понял я. – Если я плачу деньги, то какие еще вопросы?

– Рикки, если ты решил лишиться девственности, то делай это по полной, – нравоучительно заметил Никки. – Пробуй и снизу, и сверху. Для нижней позиции ты должен быть более миниатюрным. А то у проститута на тебя может не встать, – авторитетно заверил брат.

– Я тебе уже все подобрал. Только повтори мой выбор, – сообщил Калли, раздеваясь. – Ты же хочешь напоследок испытать преобразования тела? – Похлопал ресничками брат и начал трансформацию.

Насчет того, чтобы последний раз перед вживлением имплантата преобразовать тело, брат был прав. Пять лет! Пять лет я сдерживал себя и не давал инстинктам вырваться наружу. После того как психолог подбирал морфу облик с учётом характера и темперамента, курсант обязан был его постоянно поддерживать. Именно те, кто сорвался, не выдержав, безжалостно отчислялись из академии. У морфов определить, когда происходила трансформация, довольно просто. Чем дольше поддерживается один облик, тем плотнее аура. У братишек аура была в виде еле заметной дымки.

С вживленным имплантатом-ограничителем будет проще. Для любого морфа я буду выглядеть как человек. Аура совместится с телом, которое перестанет трансформироваться случайным или специальным образом. Имплантат просто не даст перестроить организм. Таковы законы Содружества. Морфы должны иметь постоянный облик и документы, подтверждающие именно эту личность. Кому не нравится, может жить и перестраивать тело, как ему вздумается, на родной планете.