Фильм жестокая ошибка

По загородному шоссе едет машина. За рулем сидит отец семейства (Алан, прозвище – Хогги), рядом его жена (Джилл). На заднем сиденье устроились их сыновья-подростки (Джордан и Майки). Мальчики спорят о своих музыкальных пристрастиях. Спор переходит в ссору, Джилл утихомиривает сыновей.

Заболтавшись с женой, Хогги пропускает радар и превышает скорость. Его останавливает дорожная полиция и штрафует. Разозлившись из-за этого на мужа, Джилл сменяет его за рулем и отказывается поддерживать беседу.

На заправке Хогги и мальчики заходят в магазин, покупают чипсы и конфеты.

Джилл и Хогги разговаривают о своей работе (оба трудятся учителями в школе). Джилл говорит, что хотела бы устроить ребят в летний лагерь. Майки тут же заявляет, что не горит желанием ни с кем из посторонних общаться на каникулах.

Хогги останавливает машину на обочине, семья выгружается и отправляется на пешую прогулку. Они идут по каньону, находят подходящее место и делают семейный снимок. Хогги вполголоса говорит жене, что он удивляется, как сильно отличаются друг от друга их сыновья: один просто идеальный ребенок, а второй – оторви да брось.

Майки обращает внимание на то, что на них с высокого холма смотрят двое мужчин. Потом они исчезают.

Джилл расстилает на земле одеяла, семья устраивается на пикник на берегу живописного озера, по воде которого плавают две большие поганки (птицы). Джилл вытаскивает из сумки припасы. Через некоторое время Джилл обрывает мужа, который что-то пытается ей объяснить. Она обращает внимание Хогги на двух незнакомцев, которые направляются к ним. У одного из мужчин в руках ружье.

Человек с ружьем называет свое имя: Мандрейк. Его товарищ (Табс) молча наклоняется и берет еду, которую Джилл выложила на салфетки. По требованию Мандрейка Хогги называет имена всех членов своей семьи. Мандрейк интересуется: это ваша замечательная машина стоит там на дороге? Мы ее заберем. Джилл бросает Мандрейку ключи от машины. Бандиты требуют, чтобы туристы отдали им свои телефоны. Мандрейк: я, конечно, не великий математик, но до четырех считать умею. Хогги сообщает Мандрейку, что Джордан оставил телефон дома: он некоторым образом так наказан. Мандрейк приказывает пленникам лечь на землю лицом вниз. Чем лучше вы будете меня слушать, тем быстрее все для вас кончится. Хогги просит отпустить их: можете забрать у нас все.

Один из мальчиков называет отца «Хогги». Манйдрейк требует повторить это прозвище: оно мне что-то напомнило. Хогги говорит, что это кличка возникла у него как сокращение голландского имени Хоггенгард. Мандрейка это очень забавляет.

На противоположном берегу озера появляется фургон, на крыше которого принайтовлены байдарки. Пассажиры фургона заходят в туалет, стоящий на берегу. Мандрейк приказывает пленникам подняться с земли и изображать веселых туристов: улыбайтесь, машите руками. Фургон разворачивается и уезжает. Мандрейк: вы после будете вспоминать этот эпизод и горько сожалеть, что не воспользовались им. Он поднимает ружье и одного за другим убивает мальчиков. Бросившуюся на него с диким воплем Джилл Мандрейк оглушает ударом приклада по голове. Женщина без чувств падает на землю. Истошно вопящего Хогги прижимает к земле Табс.

Табс по приказу Мандрейка сбрасывает тела убитых мальчиков в воду. Потом он подгоняет к берегу машину, туда бандиты загружают бесчувственное тело Джилл и запихивают Хогги. Мандрейк садится за руль, а Табс с ружьем устраивается на заднем сиденье.

Мандроейк играет с Табсом в слова. Табс протягивает Мандрейку компакт-диск, но тот отказывается ставить его в проигрыватель. Он рассказывает Хогги, что водитель, которого они с Табсом ограбили до него, обладал страшно узким музыкальным вкусом: у него в бардачке был всего лишь один диск. И он уже основательно надоел Мандрейку. Не помешала бы хорошая аудио-книга. По мне, наверное, трудно догадаться, но я большой любитель книг. Мог бы университет окончить, тогда моя жизнь могла сложиться иначе. Потом он начинает задавать вопросы Хогги: ты ведь учитель, где работаешь? Хогги говорит, что не называл Мандрейку свою профессию. Тот утверждает, что Хогги все-таки это сделал, но потом забыл об этом.

Приходит в себя Джилл. Где мальчики? Вспомнив, что случилось, женщина начинает выть. Мандрейк продолжает допрос Хогги. Тот перечисляет учебные заведения, в которых он работал за долгие годы своей учительской карьеры. Когда Мандрейк спрашивает Хогги, довелось ли ему работать в интернате «Хакавай Пойнт», Хогги начинает путаться. Потом он признается, что некоторое время стажировался в этом интернате. И что ты там видел? Хогги пытается увильнуть от ответа на этот вопрос, но Мандрейк настаивает на своем. Хогги начинает вспоминать то, что он видел в интернате. Его перебивает Джилл. Она говорит Мандрейку, что ее муж – хороший человек, он не мог сделать ничего плохого воспитанникам интерната. Но Мандрейк предлагает Джилл выслушать рассказ Хогги.

Тот рассказывает про то, как учителя наказывали воспитанников: их заставляли засовывать голову в тесный шкаф и при этом пороли ремнем; их могли на долгое время бросить в подвал; ночного сторожа уволили из интерната, потому что он имел обыкновение насиловать мальчиков. Кроме того, воспитанников каждый день выстраивали в шеренгу, проводили перекличку и примерно наказывали провинившегося. Хогги говорит, что помнит самого младшего мальчика в интернате. Ему было лет восемь. И он сделал себе татуировку на внутренней стороне предплечья – свастику. Это увидел один из воспитателей по фамилии Фрайберг. Он приказал принести с кухни металлическую щетку, которой мыли посуду, дал ее мальчику и велел стереть татуировку. Мальчик отказался. Тогда Фрайберг сам взял щетку и начал оттирать свастику с руки кричащего от дикой боли мальчика.

Хогги: я все это видел, но ничего не сделал. А что я мог? Это ведь была не моя школа. Мандрейк: как красиво ты рассказываешь! И главное – какие замечательные подробности. Для хорошего рассказа очень важны мелочи. Но только щетка была не металлическая, а из нейлона. Но тоже было здорово. Хогги: так это был ты? Это ведь было так давно, 30 лет назад! Джилл: я так и знала, что там что-то было, я читала это в твоих глазах. Тебе надо было все мне рассказать.

Мандрейк останавливается на заправке. Хогги говорит, что ему надо в туалет. На обочине сходишь. Но там нет бумаги. Мандрейк: да будет тебе бумага. Хогги: я сейчас обделаюсь. Мандрейк: обделайся. Хогги: и ты потом будешь мое дерьмо нюхать? Мандрейк разрешает Хогги посетить туалет. Тот заходит в кабинку, вытаскивает из стены гвоздь, поднимает крышку унитаза, выцарапывает гвоздем надпись: нас похитили. Повезут в южном направлении. Сообщите в полицию.

Хогги выходит из туалета. Продавец (пожилой мужчина) спрашивает его: вы что, с войны вернулись? Хогги начинает рассказывать, что его напугала дикая коза, он неудачно упал и порвал рубашку. Мандрейк: так ты ему расскажи, что с тобой было на самом деле. Хогги продолжает рассказывать о том, что испортил одежду в результате стечения обстоятельств.

Мандрейк садится за руль. Хогги делает вид, что поскользнулся. Он падает рядом с машиной и успевает воткнуть в покрышку гвоздь.

Мандрейк делает круг и возвращается на заправку. Он заходит в магазин. Оттуда слышны крики продавца. Мандрейк выволакивает старика из магазина, душит его, швыряет на землю. Потом он заходит в магазин, выносит оттуда огнетушитель и наносит им несколько мощных ударов по голове старика. Хогги и Джилл с ужасом наблюдают за происходящим, сидя в машине. Мандрейк затаскивает труп продавца в магазин.

Хогги набрасывается на Табса, кричит жене: беги! Джилл выскакивает из машины и бежит по дороге. Табсу удается отбиться от Хогги, он выскакивает из машины и пускается вдогонку за Джилл.

За руль садится Мандрейк. Он нагоняет Табса как раз в тот момент, когда он валит на землю Джилл.

Мандрейк приезжает на пустырь. Бандиты вытаскивают пленников из машины, ставят их на колени. Хогги умоляет Мандрейка отпустить Джилл: она же вам ничего не сделала. Вы можете ее связать, бросить на обочине и уехать. Вам ведь я нужен.

Мандрейк внимательно слушает Хогги. Воспользовавшись этим, Джилл вырывается из рук Табса и бежит отбойнику, который отделяет дорогу от обрыва на берегу реки. Мандрейк гонится за ней, но не успевает: Джилл бросается с обрыва в реку. Мандрейк подходит к Хогги: а она у тебя боевая. Я понимаю, почему ты на ней женился. Бандиты связывают Хогги руки и укладывают на заднее сиденье машины.

Гвоздь, который Хогги воткнул в покрышку, делает свое дело. Мандрейк с трудом удерживает управление машиной, которую начинает заносить на дороге. Он останавливается. Табс достает из багажника запаску и приступает к замене колеса. Останавливается одна из проезжающих по дороге машин. Мандрейк говорит ее водителю, что у них небольшая авария, но в помощи они не нуждаются. Машина отъезжает. Хогги ударом ног резко раскрывает заднюю дверцу машины, бьет ею по голове Табса. Тот падает на землю. Хогги выскакивает из машины и со связанными руками устремляется в лес. Там он зубами срывает связывающую руки веревку, выходит из леса и оказывается на мотодроме, по которому группа юнцов гоняет на машине.

Хогги останавливает машину, говорит молодым людям, что за ним гонятся вооруженные маньяки, просит пустить его в машину. Ему велят убираться прочь. Хогги открывает дверцу и садится в машину. На мотодроме появляется Мандрейк с ружьем в руке. Хогги умоляет парней немедленно уезжать. Мандрейк приказывает им выбросить из машины Хогги. Парни так и поступают. Мандрейк: спасибо за понимание. После этого он в упор расстреливает всех, кто сидит в машине.

Мандрейк приезжает к зданию интерната, где он когда-то содержался. Здание заброшено. Мандрейк заводит внутрь Хогги, собирается его застрелить. Однако Хогги набрасывается на Мандрейка, бьет его по голове подобранным с земли камнем.

Окровавленный Хогги выползает из здания. За ним ползет Мандрейк. Он несколько раз стреляет в Хогги, но все время промахивается. К Мандрейку подходит Табс, он забирает у напарника ружье и приканчивает его выстрелом в голову. Потом он подходит к Хогги: мне всегда было неприятно в этом месте. Табс возвращается к телу Мандрейка, аккуратно кладет рядом с ним ружье. После этого он выходит на берег протекающей неподалеку реки, усаживается на траву и любуется роскошным закатом.

     Жила у нас в клетке канарейка – птица певчая, благородная. Для сына завели, мол, пусть научится за живностью ухаживать. Ведь должен же он о ком-то заботиться: в клетке почистить, накормить, воды поставить. Вот этим он и занимался, не без нашей, конечно, помощи.

    По утрам, как заглянет к нам солнышко, так начинает канарейка коленца выводить, да так весело и красиво – заслушаешься. 

    Весной-то птица веселее поёт. Сами знаете, в природе это время особое. Под тёплым солнцем каждая былинка оживает, тем более птица с голосом.

    А тут зима. Не успеет день световую силу набрать, как уже на закат потянуло. В комнате сумрак гнетёт. И наша канарейка опомниться не успеет, а уже ко сну собираться пора. В пасмурный день-то и настроение пасмурное. От того и поёт она редко. Разве только когда небо немного просветлеет, да радостные лучи ненадолго в окно заглянут. Время-то не стоит на месте, по солнцу день движется. Пережили мы, значит, зимнюю стужу, погода смягчилась. И как почувствовала канарейка, что дни на прибыль пошли, да солнце почаще к нам в квартиру заглядывать стало, у неё и голосу прибавилось.

    Как бы певунья не пела, а всё одна. Не с кем ей душу потешить, радостью поделиться. Скучно ей без пары, да тем более в неволе. Тут приметил я одну синичку. К окошку прилетела. Зима-то она холодная и голодная. Птицам трудно в эту пору. А выжить, ох, как хочется. Вот она и летает к домам – в поисках пищи.

    Ну, и надумали мы с сыном поймать её: «Нашей певунье одной в клетке одной тоскливо. Вдвоём как-никак веселее будет» – решили мы.

    Смастерили ловушку. Поставили её на подоконник, с уличной стороны. На следующий день уже пойманную синичку подсадили к канарейке.

    Напрасной была наша затея. Как только синичка оказалась в клетке, пугливая певунья забралась в верхний угол на перекладину и с тревогой стала следить, что вытворяет зелёная незнакомка. А та, оказавшись в неволе, даже не замечала свою соседку: металась по клетке, стараясь выбраться из неё. Мы подсыпали ей и зёрнышек, и конопляных семечек, и репей, припасённый с осени для канарейки. И водички подливали в чашечку, но всё безрезультатно. На все лакомства синичка не обращала никакого внимания. В надежде вырваться на волю она буквально билась и кидалась в каждую дырку. Все наши усилия успокоить и удержать её от попыток вырваться из клетки были безуспешными.

    В одном месте, между стенкой и проволокой, ей удалось протолкнуть свою голову, но дальше пролезть не смогла. Расстроенный, я даже не стал помогать ей выбраться из проёма. И сына попросил, чтобы не подходил к ней. А сам махнул рукой: «Ну и трепыхайся, коль не хочешь спокойно сидеть. Вон канарейка, на что птица талантливая, а никуда не рвётся, сидит себе спокойно. Ей тут сытно и не холодно, и бояться никого не надо. Когда у неё настроение хорошее, то и песни поёт. Ей весело, и нам приятно. А ты вот какая-то неугомонная. Помайся немножечко. Может, успокоишься».

    Не стал я больше ничего ей говорить. Отошли мы в сторону и наблюдаем, что дальше будет. А сынишка стоит и рассуждает:

    – Вот птица, непоседа. Не нравится ей клетка. Волю любит.

Посмотрел я на сынишку, ничего не сказал, а просто подумал: «Канарейка против синички – настоящая интеллигентка. Словно в пансионе благородных птиц воспитание получила. Не мешает синичке метаться в клетке. Смирно сидит».

    Пригляделся я к ней и всё понял: она, оказывается, боится буйной синички. Сжалась в комочек, словно к стенке прилипла. А зелёная узница и не думала сдаваться. Она каким-то образом сумела развернуться спиной к стенке, упёрлась лапками в проволоку и, напрягаясь всем телом, помогала себе крылышками.

    Но каково было моё удивление, когда синица оказалась за пределами клетки. Порхая по комнате, билась в окно, стремясь вылететь на волю. Нам удалось поймать её, чуть-чуть успокоить и водворить на место.

    Опомнившаяся канарейка снова забилась в угол и испуганно поглядывала на неудачливую беглянку, которая сразу же нашла то место, откуда вылезла в первый раз. Всё повторилось сначала. Тут мы поняли, что синичка – это вовсе не та пичуга, которую за тёплое место и сытный корм можно удержать в клетке. И чтобы она не погибла или не разбилась, мы открыли окно. Птичка выпорхнула из комнаты.

    Наш эксперимент – завести подружку для канарейки – не удался. Но обиднее было то, что после того случая наша красавица почти перестала петь. Редкий раз нам удавалось услышать её голос. Да и песни её нам казались грустными. В них уже не было прежнего азарта и веселья.

    Давно растаял снег. Прилетели птицы с юга. Скворцы, обжившие скворечники, проявляли заботу о своём потомстве. Уже ласточки весело щебетали, рассаживаясь отдохнуть на телеграфных проводах. Солнечные дни радовали нас и природу своим теплом. Я уже забыл про синичку. И вот однажды, придя домой, я увидел пустую клетку. Заметив моё недоумение, сын сказал:

    – Это я выпустил её. На улице столько радости для птичек, а она в клетке. Ей трудно петь за решёткой, когда за окном свобода и солнце. Мне стало жалко её. Ну, я и…

    Я всё понял. Мне было приятно, что маленькое сердце почувствовало страдание крошечной птички, которую мы держали в плену ради своего удовольствия. Я похвалил его за благородство. Но в то же время вынужден был огорчить, сказав правду о совершённой нами ошибке, чтобы не повторить её снова:

    – А ведь сынок, мы погубили птичку.

    Обрадованный было мальчик недоверчиво взглянул на меня.

    Не удивляйся. Мы совершили ошибку ещё тогда, когда поймали её и посадили в клетку. Ради забавы и своего удовольствия мы лишили её свободы.

    – А разве ей плохо было у нас? – спросил он.

    – Нет, конечно, мы кормили, поили её. Но свобода для всех, и даже для птиц, дороже сытности. Вспомни, как синичка металась в клетке, чтобы обрести волю.

    Сын мотнул головой. Я продолжил:

    – Ведь и канарейка после синички перестала веселиться. Она словно поняла, что с ней поступили несправедливо. Хотя и привыкла к нам. Но самое плохое то, что мы отпустили её на волю, на погибель.

    Мальчик непонимающе заморгал глазами. Он почувствовал, что одно противоречит другому.

    – Но, папа, ты же сам сказал, что птицам нужна свобода. Им там лучше, – он указал рукой за окно, – чем в клетке.

    – Я бы тоже хотел так думать, сынок. Но в данном случае для нашей канарейки – уже нет.

    – А почему?

    – Птица, долгое время прожившая в неволе на всём готовом, перестаёт заботиться о пище. Оказавшись на просторе, не сможет найти корм и погибнет от голода. К тому же в неволе её никто не беспокоил. В клетке у неё не было врагов. Она не чувствовала опасности и стала доверчивой. А вот на воле она должна быть очень осторожной, потому что там у неё очень много врагов. Жаль, но ей не избежать острых когтей хищника. В любом случае наша птичка вряд ли выживет. Лучше было бы, если бы она осталась в клетке.

    На глазах мальчика навернулись слёзы.

    – Я же не хотел, чтобы она погибла. Я же её пожалел, – всхлипывал он.

    – Понимаю, сынок. Что сделано, что сделано. Канарейку уже не найдёшь и не поймаешь. Совершённую ошибку никак не исправить. Такова жестокая правда природы. Когда мы вмешиваемся в её пределы, она не прощает нам ошибки и мстит за неразумность.

    Вырос сын. Было у него много игрушек, но живых больше не заводили. Часто ходили на природу. Радовались пению птиц. Но никогда не говорили о нашей канарейке. Зачем вспоминать грустное?