Квашнина елена дмитриевна работа над ошибками

Елена Квашнина

Работа над ошибками

СЕЙЧАС

Этого не могло быть. Этого не должно было быть. Этого не должно было быть никогда. Не могли усилия многих лет пойти прахом. И все-таки факт оставался фактом. Записка, которую я комкала в руке, подтверждала рассказ Лидуси…

Лидуся приходила в понедельник вечером. Взволнованная и напряженная. Уже одно то, что она появилась в понедельник, а не в субботу, заставило меня обеспокоиться. Как выяснилось, не напрасно.

Забыв обо всех заботах, о семье и обязанностях матери и жены, Лидуся просидела у нас часа три. Измотала мне душу своими новостями. И ушла, не подозревая, что оставила меня издыхать. От тоски и горя. И гнева. И обиды. И бог еще знает, от чего… По ее словам, Иван вернулся. И вернулся, кажется, насовсем.

Иван вернулся! Эта новость просто раздавила меня. Повергла в оцепенение. Потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя и переспросить:

— Кто?

— Да Ванька же! — досадливо повторила Лидуся.

— А-а-а-а… — протянула я, сделав попытку справиться с подкатившей к горлу тошнотой. Значит, ее братец, пропадавший столько лет, объявился-таки в родных пенатах. Хотелось бы знать, зачем? Зачем?..

— Между прочим, он тебя видеть хочет. Просил передать, чтобы ты зашла к нам на днях.

— Хорошо, — пообещала я, не особенно вникая в смысл собственных слов. Настолько была растеряна. Застигнута врасплох. Мучительно соображала, к чему может привести явление Ивана «народам»? Чем это грозит нам с Димкой? И лишь через целую минуту осознала, что не имею права, не должна соглашаться. Медленно, но неудержимо накатила волна тихого бешенства и полностью затопила мое сознание. Еще немного, и я бы «встала на дыбы». По счастью, в этот момент в квартиру влетел взъерошенный Димка.

Ветровка нараспашку. Каштановые вихры растрепаны. Зеленые, как у моей мамы и Никиты, глаза возбужденно блестели.

— Здрасьте, теть Лид! — «выстрелил» он в Лидусю с порога.

— Ой, Димочка! — защебетала Лидуся. — Здравствуй, миленький. Иди сюда…

У нее наверняка было припасено для Димки что-нибудь сладкое. Мой сын буквально с момента своего рождения обожал различные лакомства вроде печенья, конфет, варенья. Если дома не оказывалось ничего подобного, он довольствовался сахаром. Ел его ложками прямо из сахарницы. Лидуся прекрасно знала о маленькой слабости моего сына. Приходя в гости, извлекала из сумки конфеты или пряники. И все-таки Димка не любил Лидусю. Потому и сделал сейчас вид, будто не слышит ее.

— Ма! Я хлеба возьму? — крикнул он мне, проскакивая на кухню.

— Да бери, что хочешь, — раздраженно отозвалась я. Но втайне была благодарна сыну за то, что получила передышку. И не выдала себя. Ничем не выдала.

— Какая же ты, Катька, каменная, — упрекнула меня Лидуся на прощание.

— Хоть бы что в тебе всколыхнулось!

Когда Лидуся сердилась, то напрочь забывала сюсюкать. Наоборот, становилась такой же резкой и грубоватой, как ее брат. А что касается «каменной», то… Ну, о чем тут говорить? Человек, из-за которого вся моя жизнь пошла наперекосяк, который столько лет висел надо мной дамокловым мечом, вернулся. Не известно, сколько еще бед он принесет мне своим появлением, сколько еще слез прольется на мою подушку…

Я всю ночь потом не спала. Курила на кухне. Пила крепкий кофе из бабушкиной чашки китайского фарфора. Опять курила. Димка ворочался во сне. Изредка стукался коленями в стенку. Невнятно бормотал. Сбрасывал одеяло. Я подходила к нему. Укрывала. Смотрела на сына со щемящей душу нежностью. И снова уходила на кухню. Пила кофе. Курила. К утру с трудом привела себя в равновесие. Кажущееся равновесие. Но все-таки.

И вот, пожалуйста! Трех дней не прошло после визита Лидуси, а я уже нашла в почтовом ящике записку от Ивана. Всего пять слов:

«Ты обещала зайти. Я жду. Иван.»

Всего-то пять слов и подпись, а ноги у меня подкосились. Если бы не соседка, Клавдия Петровна, вышедшая в этот момент на прогулку с собакой, я бы села прямо на грязные ступеньки.

— Что с тобой, Катюша? Тебе плохо? — спросила Клавдия Петровна с искренним участием. Ее рыжий коккер спаниель Джеки прыгал вокруг моих ног.

— Да, нет, теть Клав! Все в порядке.

Я вздохнула. Как можно глубже. Стала подниматься по лестнице, стараясь скорей уйти от почтового ящика. Как можно дальше. А вдруг там еще что-нибудь от Ивана?

— Может, известие какое плохое? — не унималась Клавдия Петровна. И ведь не уймется, как ни старайся, как ни отмалчивайся. В нашем подъезде все соседи были очень отзывчивыми и, в качестве компенсации за отзывчивость, очень любопытными. Точно в деревне: вся жизнь на виду, все про всех известно. Потому мне пришлось остановиться и ответить:

— Не то, чтобы плохое, но и не совсем приятное. Да вы не волнуйтесь так. Ничего страшного.

В подъезде было темно. Двадцать восемь лет я прожила в этом доме. И почти все двадцать восемь лет в подъезде не горели лампочки. Меня всегда раздражала темнота. Но сегодня, чуть ли не впервые, темнота радовала. Не видно, как краснею.

Клавдия Петровна подслеповато всматривалась в меня, пытаясь разглядеть некие изменения, давшие бы пищу для размышлений. Потом с сожалением покачала головой. Похоже, ничего не разглядела. Еле слышно бормоча себе под нос, пошла-таки на улицу, с трудом поспевая за рвавшимся с поводка коккер спаниелем.

Собаку Клавдии Петровне совсем недавно подарил сын Сережа. Песик являлся искупительным подношением. Женившись и переехав к жене, Сережа почти не навещал мать. Клавдия Петровна тихо тосковала. A Рыжий очаровашка Джеки немного скрасил ее одинокое существование. По крайней мере, так это выглядело со стороны. Старушка взбодрилась, повеселела. Зато приуныли соседи. Джеки возмутил устоявшееся спокойствие. Слишком гулко, раздражающе громко звучал в подъезде радостный собачий лай. Клавдия Петровна баловала собаку и водила ее гулять раз по десять в день. Близлежащие газоны оказались удобренными, кусты — погрызенными. На асфальте валялись размочаленные палки, тухлые тряпки, кости и прочая дрянь. Дворник изволил убирать вверенную ему территорию раз в неделю, а устраивать субботники никому не хотелось — прошли те времена. Куда проще было ругаться с бессовестной соседкой или шипеть ей в спину. У нас на три подъезда кряду много-много лет никто не держал собак. Кошек — да, но собак… Упаси, Боже! Так что теперь все жильцы привыкали к новому обитателю с трудом.

Я взглядом проводила Клавдию Петровну. Несмотря на прыгавшего рядом с ней коккер спаниеля, она показалась мне еще более одинокой и несчастной, чем раньше. Это впечатление было таким острым, что мои беды на мгновение отодвинулись, перестали казаться столь невыносимыми. Один краткий миг. Но потом неизвестно откуда возникла страшненькая мысль: «Неужели и меня ждет такое вот будущее?!» Действительность была кошмарна. Отчаяние вновь нахлынуло, заполнило душу, сжало в тугой, болезненный комочек сердце. Хоть головой об стенку бейся! Хоть вой!

Я медленно поднялась на свой этаж. Домой идти не хотелось. Не хотелось вообще ничего.

Квартира оказалась открыта — дверь нараспашку. Димка уже ждал на пороге. Господи, как хорошо, что в прошлом году все почтовые ящики с дверей перенесли на первый этаж и укрепили на стене единым блоком. Не хватало еще Димке застать меня у почтового ящика в таком состоянии…

— Мам! Все сделал, что ты просила. Уроки тоже. Я пойду? Там ребята ждут!

Иди! — устало махнула рукой и отпустила его.

Он рванулся вниз в чем был. Вероятно, боялся, мать передумает. Обычно я проверяла его: как сделал уроки, с кем и куда отправляется? Димке идет шестнадцатый год. За ним теперь глаз да глаз. Но вот сейчас сил на проверку не оказалось. Пусть бежит, куда хочет. Сегодня мне не до него.

— Да, мам! — крикнул Димка откуда-то снизу, из темноты. — Совсем забыл сказать: дядя Никита звонил! Перезвони ему. Он просил.

СЕЙЧАС

Этого не могло быть. Этого не должно было быть. Этого не должно было быть никогда. Не могли усилия многих лет пойти прахом. И все-таки факт оставался фактом. Записка, которую я комкала в руке, подтверждала рассказ Лидуси…

Лидуся приходила в понедельник вечером. Взволнованная и напряженная. Уже одно то, что она появилась в понедельник, а не в субботу, заставило меня обеспокоиться. Как выяснилось, не напрасно.

Забыв обо всех заботах, о семье и обязанностях матери и жены, Лидуся просидела у нас часа три. Измотала мне душу своими новостями. И ушла, не подозревая, что оставила меня издыхать. От тоски и горя. И гнева. И обиды. И бог еще знает, от чего… По ее словам, Иван вернулся. И вернулся, кажется, насовсем.

Иван вернулся! Эта новость просто раздавила меня. Повергла в оцепенение. Потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя и переспросить:

— Кто?

— Да Ванька же! — досадливо повторила Лидуся.

— А-а-а-а… — протянула я, сделав попытку справиться с подкатившей к горлу тошнотой. Значит, ее братец, пропадавший столько лет, объявился-таки в родных пенатах. Хотелось бы знать, зачем? Зачем?..

— Между прочим, он тебя видеть хочет. Просил передать, чтобы ты зашла к нам на днях.

— Хорошо, — пообещала я, не особенно вникая в смысл собственных слов. Настолько была растеряна. Застигнута врасплох. Мучительно соображала, к чему может привести явление Ивана «народам»? Чем это грозит нам с Димкой? И лишь через целую минуту осознала, что не имею права, не должна соглашаться. Медленно, но неудержимо накатила волна тихого бешенства и полностью затопила мое сознание. Еще немного, и я бы «встала на дыбы». По счастью, в этот момент в квартиру влетел взъерошенный Димка.

Ветровка нараспашку. Каштановые вихры растрепаны. Зеленые, как у моей мамы и Никиты, глаза возбужденно блестели.

— Здрасьте, теть Лид! — «выстрелил» он в Лидусю с порога.

— Ой, Димочка! — защебетала Лидуся. — Здравствуй, миленький. Иди сюда…

У нее наверняка было припасено для Димки что-нибудь сладкое. Мой сын буквально с момента своего рождения обожал различные лакомства вроде печенья, конфет, варенья. Если дома не оказывалось ничего подобного, он довольствовался сахаром. Ел его ложками прямо из сахарницы. Лидуся прекрасно знала о маленькой слабости моего сына. Приходя в гости, извлекала из сумки конфеты или пряники. И все-таки Димка не любил Лидусю. Потому и сделал сейчас вид, будто не слышит ее.

— Ма! Я хлеба возьму? — крикнул он мне, проскакивая на кухню.

— Да бери, что хочешь, — раздраженно отозвалась я. Но втайне была благодарна сыну за то, что получила передышку. И не выдала себя. Ничем не выдала.

— Какая же ты, Катька, каменная, — упрекнула меня Лидуся на прощание.

— Хоть бы что в тебе всколыхнулось!

Когда Лидуся сердилась, то напрочь забывала сюсюкать. Наоборот, становилась такой же резкой и грубоватой, как ее брат. А что касается «каменной», то… Ну, о чем тут говорить? Человек, из-за которого вся моя жизнь пошла наперекосяк, который столько лет висел надо мной дамокловым мечом, вернулся. Не известно, сколько еще бед он принесет мне своим появлением, сколько еще слез прольется на мою подушку…

Я всю ночь потом не спала. Курила на кухне. Пила крепкий кофе из бабушкиной чашки китайского фарфора. Опять курила. Димка ворочался во сне. Изредка стукался коленями в стенку. Невнятно бормотал. Сбрасывал одеяло. Я подходила к нему. Укрывала. Смотрела на сына со щемящей душу нежностью. И снова уходила на кухню. Пила кофе. Курила. К утру с трудом привела себя в равновесие. Кажущееся равновесие. Но все-таки.

И вот, пожалуйста! Трех дней не прошло после визита Лидуси, а я уже нашла в почтовом ящике записку от Ивана. Всего пять слов:

«Ты обещала зайти. Я жду. Иван.»

Всего-то пять слов и подпись, а ноги у меня подкосились. Если бы не соседка, Клавдия Петровна, вышедшая в этот момент на прогулку с собакой, я бы села прямо на грязные ступеньки.

— Что с тобой, Катюша? Тебе плохо? — спросила Клавдия Петровна с искренним участием. Ее рыжий коккер спаниель Джеки прыгал вокруг моих ног.

— Да, нет, теть Клав! Все в порядке.

Я вздохнула. Как можно глубже. Стала подниматься по лестнице, стараясь скорей уйти от почтового ящика. Как можно дальше. А вдруг там еще что-нибудь от Ивана?

— Может, известие какое плохое? — не унималась Клавдия Петровна. И ведь не уймется, как ни старайся, как ни отмалчивайся. В нашем подъезде все соседи были очень отзывчивыми и, в качестве компенсации за отзывчивость, очень любопытными. Точно в деревне: вся жизнь на виду, все про всех известно. Потому мне пришлось остановиться и ответить:

— Не то, чтобы плохое, но и не совсем приятное. Да вы не волнуйтесь так. Ничего страшного.

В подъезде было темно. Двадцать восемь лет я прожила в этом доме. И почти все двадцать восемь лет в подъезде не горели лампочки. Меня всегда раздражала темнота. Но сегодня, чуть ли не впервые, темнота радовала. Не видно, как краснею.

Клавдия Петровна подслеповато всматривалась в меня, пытаясь разглядеть некие изменения, давшие бы пищу для размышлений. Потом с сожалением покачала головой. Похоже, ничего не разглядела. Еле слышно бормоча себе под нос, пошла-таки на улицу, с трудом поспевая за рвавшимся с поводка коккер спаниелем.

Собаку Клавдии Петровне совсем недавно подарил сын Сережа. Песик являлся искупительным подношением. Женившись и переехав к жене, Сережа почти не навещал мать. Клавдия Петровна тихо тосковала. A Рыжий очаровашка Джеки немного скрасил ее одинокое существование. По крайней мере, так это выглядело со стороны. Старушка взбодрилась, повеселела. Зато приуныли соседи. Джеки возмутил устоявшееся спокойствие. Слишком гулко, раздражающе громко звучал в подъезде радостный собачий лай. Клавдия Петровна баловала собаку и водила ее гулять раз по десять в день. Близлежащие газоны оказались удобренными, кусты — погрызенными. На асфальте валялись размочаленные палки, тухлые тряпки, кости и прочая дрянь. Дворник изволил убирать вверенную ему территорию раз в неделю, а устраивать субботники никому не хотелось — прошли те времена. Куда проще было ругаться с бессовестной соседкой или шипеть ей в спину. У нас на три подъезда кряду много-много лет никто не держал собак. Кошек — да, но собак… Упаси, Боже! Так что теперь все жильцы привыкали к новому обитателю с трудом.

Я взглядом проводила Клавдию Петровну. Несмотря на прыгавшего рядом с ней коккер спаниеля, она показалась мне еще более одинокой и несчастной, чем раньше. Это впечатление было таким острым, что мои беды на мгновение отодвинулись, перестали казаться столь невыносимыми. Один краткий миг. Но потом неизвестно откуда возникла страшненькая мысль: «Неужели и меня ждет такое вот будущее?!» Действительность была кошмарна. Отчаяние вновь нахлынуло, заполнило душу, сжало в тугой, болезненный комочек сердце. Хоть головой об стенку бейся! Хоть вой!

Читать дальше