Лофтус э ошибки и изъяны памяти

Элизабет Лофтус

Память. Пронзительные откровения о том, как мы запоминаем и почему забываем

Посвящается памяти моей матери, которая ушла в мир иной более двадцати лет назад, а также моему дяде Джо и тете Китти, которые на протяжении многих лет помогали мне хранить эту память

Введение

Врач-памятолог

Память – это нечто, что мы обычно принимаем как должное, – но задумайтесь на мгновение и представьте себе жизнь без нее. Нам приходилось бы каждый день узнавать все заново. Мы бы просыпались утром, искали бы кухню, кофейник, а потом – душ. Мы были бы вынуждены снова и снова учиться одеваться, готовить яичницу и тосты, водить машину. Жизнь стала бы бесконечной чередой открытий, такой изнурительной, что мы не выдержали бы и недели.

Верно ли, что воспоминания хранятся до конца жизни? По мнению многих людей, все, что мы узнаем, навечно запечатлевается в нашем мозге, пусть даже некоторые детали не всегда удается сразу извлечь из памяти. При помощи гипноза и других специальных техник эти недоступные элементы воспоминаний в конце концов поддаются восстановлению. Как нам предстоит убедиться, сейчас такая точка зрения подвергается серьезным сомнениям. Новейшие исследования заставляют предположить, что наши воспоминания постоянно изменяются, трансформируются и искажаются. Сегодня, по прошествии почти ста лет экспериментов, психологи начинают открывать много нового об этом и других аспектах функционирования человеческой психики. Работа, однако, продвигается черепашьим шагом, ведь ученый, который стремится раскрыть тайны человеческого разума, напоминает грабителя, пытающегося взломать сейф одного из самых крупных мировых банков при помощи зубочистки.

Что следует из того, что наша память так гибка? Давайте предположим, что человеческий разум обладает способностью к полной трансформации. Вообразите мир, в котором можно обратиться к особому психологу или психиатру – врачу-памятологу – с просьбой изменить ваши воспоминания. Представьте себе клиники, специализирующиеся на лечебной модификации памяти. Мы посещали бы их раз в неделю или раз в месяц, чтобы подкорректировать самые неприятные воспоминания. Каким был бы терапевтический эффект подобного лечения? Как изменилось бы наше восприятие мира?

Таким способом можно было бы избавить человека от депрессии или чувства собственной никчемности. Памятолог всего лишь изменял бы воспоминания, связанные с этими состояниями. Можно было бы вылечить пациента от предрассудков, вызванных несколькими неприятными столкновениями с представителями определенной социальной группы: врач-памятолог стирал бы или изменял воспоминания об этих происшествиях. Можно было бы также назначить человеку курс терапии для повышения уровня счастья. Пациенту, переживающему из-за того, что его жизнь становится все хуже, памятолог помог бы избавиться от мыслей, побуждающих к сравнению. А чтобы улучшить отношения между супругами, врачу достаточно было бы усилить приятные воспоминания о том, что они пережили вместе. Такие специалисты по корректировке памяти стали бы всемогущими. У них в руках оказался бы ключ к полному контролю над человеческим разумом.

Эта идея кажется надуманной, поскольку мы, конечно, еще не научились изменять воспоминания по команде. Но их можно корректировать частично. Мы ежедневно проделываем это над собой и над другими людьми. Описанные выше фантастические способы лечения в какой-то степени доступны нам уже сейчас. Изменения, происходящие с нашими воспоминаниями, могут быть полезны и делать нас счастливее. Однако порой они также причиняют вред и приводят к серьезным неприятностям.

Около тридцати лет назад[1] Джордж Оруэлл в романе «1984» писал: «…управление прошлым прежде всего зависит от тренировки памяти. <…> Необходимо помнить, что события происходили так, как требуется. А если необходимо переиначить воспоминания и подделать документы, значит, необходимо забыть, что это сделано. Этому фокусу можно научиться так же, как любому методу умственной работы».[2]

До 1984 года осталось совсем немного.

Элизабет Лофтус
Вашингтонский университет

1

Сила памяти

Мой отец умер пять лет назад, вступив в продлившуюся несколько лет схватку с меланомой – «самым смертельным из всех видов рака», как он говорил. Ему ли не знать этого, притом что он сам был врачом-терапевтом. Первые несколько лет после его смерти, думая о нем, я всякий раз невольно представляла себе проявления его болезни. Я вспоминала, как он ждал очереди на рентген, сидя в больничном инвалидном кресле. Как выходил из-за стола, не в состоянии съесть ни крошки на завтрак. С каким трудом приподнимался, лежа в кровати. Мне казалось, будто я не могла вспомнить ничего, кроме той печали, которая заполняла последний год его жизни. Я старалась не думать об этом, но мне никак не удавалось. Я начала гадать, не придется ли мне прожить всю жизнь, вспоминая отца лишь так, и никак иначе.

Затем в мои мысли о нем начали постепенно проникать более радостные образы. Я представляла, как он стоит во дворе с тощей кошкой на руках. Или сидит в гостиной, окруженный улыбающимися родственниками. Я даже вспоминала, как он держал меня на коленях, когда мне было не больше четырех лет от роду. И хотя я очень радовалась, что неприятные воспоминания об отце стали сменяться более светлыми, я чувствовала невольное любопытство, размышляя о них. А потом выяснилось, что у меня есть фотографии, на которых запечатлены все эти моменты. Снимки моей семьи, сделанные, когда мне было четыре года, занимают видное место в старых альбомах. Фото, на котором отец держит кошку, уже много лет лежит в моем кошельке. Так что же я вспоминала – отца или просто его фотографии?

Человеческий разум – хранитель множества воспоминаний – устроен крайне замысловато. Как писал Цицерон в трактате «Об ораторе», «память – это сокровищница и опекунша всего в мире». Не будь ее, жизнь состояла бы из сиюминутных событий, почти никак не связанных между собой. Без памяти мы не могли бы общаться друг с другом, будучи не в силах удержать в голове мысли, которые хотим выразить. Без памяти у человека не было бы ощущения последовательности событий, необходимого для осознания собственного «я». Несомненно, память ключевым образом определяет, что значит быть человеком.

Люди, как правило, не задумываются о том, насколько всепроникающе влияние человеческой памяти, и о том, как часто и как по-разному воспоминания или их отсутствие воздействуют на ход нашей жизни. Память обладает огромной силой, даже если предположить, что она не всегда достоверна. А она бывает недостоверна. Но прежде чем мы начнем исследовать физиологическую и психологическую подоплеку несовершенства нашей памяти, необходимо взглянуть на проявления ее силы, такие как фотографическая память, и на проявления ее слабости, такие как амнезия. Нам также стоит рассмотреть способность человека подавлять неприятные воспоминания и поднимать со дна те, что кажутся спрятанными или недоступными.

Возможно, с фотографической памятью знакомо большинство читателей. У всех был одноклассник, который всегда отвечал лучше остальных и благодаря отличной памяти на факты раз за разом идеально писал контрольные. Вам наверняка говорили, что у него «фотографическая память», способная сохранить любой отрывок информации, каким бы незначительным он ни был.

Майкл Бароун – «информационный наркоман» с фотографической памятью. Он коллекционирует факты об Америке. Во время учебы в колледже он запомнил границы всех избирательных округов в США. Он знал результаты всех президентских выборов, состоявшихся за последние сто лет. Кроме того, он мог на одном дыхании выдать численность населения большинства крупных городов, причем в разные годы. Однажды его спросили: «Сколько людей жило в Сент-Луисе в 1960 году?» Он ответил: «750 026 человек». Майкл утверждает, что делает это не задумываясь. Проводя медовый месяц в Африке, он вместе с женой проехал более трех тысяч километров по дорогам, слишком неровным, чтобы можно было читать в пути. Вместо этого он развлекал ее фактами. Сначала она узнала имена всех избранных вице-президентов, а на следующий день выслушала полный список проигравших кандидатов.

На вопрос о том, как давно он научился запоминать такие мелкие подробности, Майкл ответил: «Меня всегда интересовала политическая статистика. Не знаю почему. По-моему, я начал изучать данные переписей, когда мне было лет восемь или девять. Помню, как я раздобыл карту федеральной переписи 1940 года и с каким восторгом ее рассматривал. – С усмешкой он добавил: – Думаю, это психическое расстройство».

Поразительная способность, не правда ли? В 1968 году Александр Лурия исследовал необычайную память русского газетного репортера, которого сам Лурия назвал «Ш.» по первой букве фамилии. Он тщательно изучал поведение этого человека в течение многих лет. В ходе исследования стало ясно, что Ш. мог запомнить невероятное количество информации на самые разные темы, ознакомившись с ней лишь бегло и, казалось бы, без особых усилий. Он был способен удерживать в голове длинные ряды продиктованных ему чисел и множество показанных предметов, а также сохранять эту информацию на любой срок и извлекать из памяти при необходимости. Чтобы достичь таких фантастических результатов, Ш. во многом полагался на ментальные образы. Например, запоминая длинный список покупок, он представлял, как идет от Пушкинской площади по улице Горького и расставляет все необходимые предметы на своем воображаемом пути. Яйца он мог положить под фонарь, а сосиски – на газон рядом с тротуаром. Позднее, когда нужно было вспомнить все эти предметы, он просто шел по тому же воображаемому маршруту и видел их там, где оставил.

В начале 1930-х годов Ш. попросили запомнить сложную, но совершенно нелепую формулу:

Он изучал ее семь минут, а затем рассказал, каким образом сохранил ее в памяти. Часть его ответа во многом похожа на другие истории, которые он сочинял, чтобы облегчить процесс запоминания:

Нейман (N) вышел и ткнул палкой (.). Он посмотрел на высокое дерево, которое напоминало корень (√), и подумал: «Неудивительно, что дерево высохло, и обнажились корни, ведь оно стояло еще тогда, когда я строил вот эти два дома (d ²)». И опять ткнул палкой (.). А потом он добавил: «Дома старые, придется на них поставить крест (×), это даст большое умножение капитала». Изначально он вложил в них 85 тысяч капитала (85)…[3]

Полный рассказ был в четыре раза длиннее, но, видимо, оказался очень действенным. Пятнадцать лет спустя Ш. смог в точности воспроизвести эту формулу без какой-либо предварительной подготовки.

Люди с незаурядными способностями к запоминанию больших объемов информации, такие как Ш. и Майкл Бароун, встречаются нечасто, хотя психологи не раз демонстрировали, что после достаточной практики многие способны достичь почти такого же уровня. Однако у безупречной памяти есть и темная сторона. Ш. часто говорил, что хотел бы избавиться от своей уникальной способности к запоминанию. Зависимость от ментальных образов провоцировала определенные трудности: картины прошлого постоянно вторгались в его сознание и смешивались с более поздними воспоминаниями; время от времени он путался и сильно нервничал, пытаясь что-то вспомнить; ему было сложно удержаться на одной работе, потому что всякий раз, когда к нему кто-то обращался, в его памяти всплывала длинная цепь ассоциаций, не давая вникнуть в то, что ему говорили. В конце концов, чтобы зарабатывать на жизнь, он стал эстрадным мнемонистом.

В противоположность Майклу Бароуну и репортеру Ш., двадцатичетырехлетний Стивен Кубаки перенес такое суровое испытание, какое обычному человеку сложно даже представить, – полную потерю памяти. Последнее, что он помнит из происходившего перед началом необыкновенных событий, – то, как однажды в февральское воскресенье 1978 года он шел на лыжах по льду озера Мичиган. Добравшись до берега, он снял лыжи и сбросил рюкзак. Это место отлично подходило для того, чтобы побыть в одиночестве и подумать. Потом Стивен начал мерзнуть и решил повернуть назад, но через несколько минут понял, что заблудился. Он мерз все больше и вскоре почувствовал усталость. Следующее, что он помнит, – как шел по полю, понимая, что наступила весна. Он осмотрел себя и не узнал ни лежавший рядом рюкзак, ни свою одежду. Он подумал: «Что за чертовщина со мной происходит?» Позже он рассказывал, что чувствовал себя так, «будто оказался в “Сумеречной зоне”[4] или в научно-фантастическом мире, где можно вдруг переместиться в незнакомое загадочное место».

Стивен пошел дальше, направляясь в ближайший город. Там он узнал от прохожего, что находится в городе Питтсфилд, штат Массачусетс. Как сообщали газеты, было 5 мая 1979 года – с того дня, когда он пошел покататься на лыжах, прошло больше четырнадцати месяцев. Он смог добраться до дома своей тети и постучал в дверь. «Она меня увидела, – рассказывает Стивен, – и отвернулась. А потом посмотрела снова и закричала: “Стивен!”»

Отовсюду стали съезжаться родственники, чтобы вместе порадоваться его возвращению. Разумеется, они хотели узнать, где он пропадал больше года, но он ничего не мог им поведать. В его рюкзаке были беговые кроссовки, очки для плавания и даже пара обычных очков, но там не нашлось ничего из тех вещей, которые принадлежали ему раньше. Он и сейчас более чем кто-либо хочет узнать, что происходило в те выпавшие из его жизни месяцы.

Как человек запоминает? И каким образом можно забыть целый год? Хранятся ли воспоминания в укромных уголках нашего разума, ожидая нужных сигналов, чтобы снова выйти на свет? Можно ли считать близость смерти одним из таких сигналов? Почему многие люди, которые были на волосок от гибели, рассказывают, что в тот критический момент перед их внутренним взором пролетела вся прошлая жизнь?

Жак Сандулеску в своих мемуарах вспоминает зиму 1945 года, когда его, шестнадцатилетнего подростка, задержали русские солдаты по дороге в город Брашов в Румынии. Всех, кто выглядел трудоспособным, грузили в вагоны для перевозки скота и отправляли на запад, на Украину. Угольные шахты, в которых работал Жак, были в полуаварийном состоянии. Однажды, изможденный холодом, голодом и болезнями, в полубреду, Жак не сумел выбраться из шахты во время обвала. Его похоронило заживо. Он не мог сдвинуться с места, даже пальцем пошевелить. Пот стекал по лицу, а Жак кричал что было мочи, но безуспешно – он лишь наглотался угольной пыли. Им овладел страх. В мемуарах он пишет:

Передо мной и впрямь пролетело все мое детство. Я вспомнил, как нашел землянику в лесу в нескольких милях от дома. Я завернул ее в большой зеленый лист и отнес маме – знал, как она ее любит. Я отдал ей ягоды, она взглянула на них – первая земляника того лета – и потом долго смотрела на меня. Ее взгляд был самым красивым и нежным из всего, что я видел в своей жизни.[5]

Такого рода «обзор жизни» – это ментальный процесс, вызываемый осознанием того, что бессмертие иллюзорно, приходящим перед лицом смерти. Некоторые, например Сандулеску, были спасены именно в этот момент и, выжив, смогли о нем рассказать. Как правило, «обзор жизни» возникает спонтанно и включает в себя самые разные воспоминания, причем его переживают как молодые, так и пожилые люди. Утверждая, что с удивительной четкостью вспомнили определенные жизненные события, они используют фразы вроде «было такое чувство, что это случилось вчера». Эмоции, испытываемые в такой момент, варьируются от легкой ностальгии до лихорадочного дискомфорта.

Тот факт, что люди так часто сталкиваются с этим явлением, заставляет задуматься, насколько правдивы хранящиеся в глубинах нашей памяти воспоминания. Действительно ли румынский заключенный нашел землянику и отнес ее матери, завернув в большой зеленый лист? Действительно ли та нежно на него посмотрела? Поскольку мать Жака Сандулеску давно ушла в мир иной, скорее всего, мы никогда не узнаем правды.

Еще один способ вытащить воспоминания из подсознания – это гипноз. Хотя обычно технику гипноза связывают с психоаналитическим процессом, ее используют не только психиатры. В последние годы, по мере совершенствования методов раскрытия преступлений, гипноз начали применять для получения недостающих доказательств. Один из таких случаев, широко освещавшийся в прессе, потряс жителей США в июле 1976 года, когда в маленьком фермерском городке Чоучилла в Калифорнии загадочным образом исчез целый автобус с двадцатью шестью детьми. Три человека в масках, вооруженные пистолетами, похитили водителя и увезли школьников к гравийному карьеру, расположенному примерно в ста шестидесяти километрах от города. Детей заставили залезть в брошенную фуру, закопанную глубоко под землей. В конце концов, более шестнадцати часов спустя, они сумели проделать ход наружу и были спасены.

Вскоре ФБР начало расследование. Одной из зацепок мог послужить фургон подозреваемых, но водитель школьного автобуса не сумел вспомнить ничего конкретного о том, как он выглядел. Чтобы раскрыть дело, сотрудники ФБР обратились к специалистам по гипнозу, которые успешно заставили водителя вспомнить все, кроме одной цифры на номерном знаке. Информации оказалось достаточно, чтобы вычислить подозреваемых и раскрыть дело.

Полицейский психолог, отвечавший на вопросы по этому делу, был поражен удивительными результатами, которых сотрудники правоохранительных органов достигли при помощи гипноза. Согласно его объяснениям, гипноз – это состояние «повышенной внушаемости», которое «усиливает определенные аспекты работы человеческой психики, в том числе память». Кроме того, он утверждает следующее: «Все, что с нами когда-либо происходило или было нами воспринято, сохраняется в нашем мозге… Теоретически, [используя гипноз], можно вернуться к самому нашему появлению на свет».

Эти убеждения далеко не новы. Зигмунд Фрейд столкнулся с ними в Европе почти сто лет назад. В середине 1880-х годов он отправился в Париж, чтобы учиться у именитого профессора анатомии Жана Мартена Шарко, что стало переломным моментом в жизни Фрейда. В то время было широко распространено мнение, что при помощи гипноза можно избавить человека от психологических проблем, заставив его пережить определенные несчастливые моменты первых лет жизни. На следующий год, вернувшись из Вены, Фрейд много занимался гипнозом, но понял, что тот работает далеко не всегда. Он отказался от гипноза, посчитав его бесполезным терапевтическим инструментом, и взамен разработал «метод свободных ассоциаций». Фрейд обнаружил, что, всего-навсего подталкивая пациентов к мыслям об их прошлом, можно было добраться до давно забытых, но значимых детских воспоминаний. При помощи анализа этих переломных моментов жизни людям часто удавалось осознать причину своих психологических проблем.

Отчасти из-за того, что гипноз был отвергнут Фрейдом, этот метод довольно долго считался недостойным изучения в научных лабораториях. Лишь в 1930-х годах он вновь был воспринят всерьез – теперь уже американскими психологами, сторонниками идей бихевиоризма. Однако и сейчас, спустя почти полвека тщательных исследований, еще до конца не ясно, можно ли использовать этот загадочный процесс для воскрешения настоящих воспоминаний. Действительно ли все, что с нами происходит, записывается в мозге и с помощью гипноза или метода свободных ассоциаций можно все это вспомнить? Откуда Фрейд знал, что обратившиеся к нему с проблемами пациенты видели то, что происходило на самом деле? Не задумывался ли он о том, что их рассказы о событиях прошлого могли быть искажены или попросту выдуманы? Как мы убедимся в третьей главе, новые открытия в сфере изучения человеческой памяти не оставляют никаких сомнений в том, что люди способны «помнить» то, чего никогда не происходило. И тем не менее встречаются еще более непостижимые случаи: люди вспоминают то, чего они не могли услышать, или целые разговоры, в которых они якобы участвовали перед операцией, уже находясь под наркозом. На самом деле именно с помощью гипноза ученые пытались выяснить, может ли пациент под общей анестезией в том или ином смысле понимать, что происходит вокруг. Способен ли человек, который на первый взгляд пребывает в бессознательном состоянии, воспринимать информацию?

Уильям Миофски, анестезиолог из Калифорнии, был обвинен в неоднократных случаях непристойного поведения за то, что он якобы вступал в анальный половой акт с пациентками во время проведения хирургических операций в одной из больниц города Сакраменто. Кроме того, на него было подано множество гражданских исков женщинами, которые в большинстве случаев ничего не помнили об операции, но боялись, что стали его жертвами. Миофски отрицал свою вину.

Некоторых из пациенток, предъявивших обвинения Миофски, загипнотизировали, чтобы «вскрыть» их бессознательные воспоминания о том, что произошло, пока они были под наркозом. Одна женщина, которая после операции не могла вспомнить ничего, под гипнозом заявила, что помнит, как в ее рот входил чей-то пенис. Когда ее попросили описать все более подробно, она это сделала. Любопытно, однако, что она не могла вспомнить, как скальпель вскрывал ее живот. По словам врача, рассказывавшего о том случае в интервью газете Union города Сакраменто, существуют доказательства того, что после проведенной под наркозом операции пациенты могут вспомнить незначительные детали происходившего. По мнению этого специалиста, семидесятишестилетнего доктора Милтона Эриксона, который, похоже, посвятил большую часть своей жизни исследованию гипноза, пациенты иногда вспоминают целые разговоры и действия медицинского персонала во время операции, несмотря на то что они в этот момент находились в глубоко бессознательном состоянии.

Другие примеры также заставляют предположить, что человек под наркозом способен слышать и запоминать намного больше, чем привыкли считать хирурги. Одна пациентка, которой до операции нравился ее хирург, позже отказалась у него лечиться. Под гипнозом она вспомнила, как во время операции он произнес фразу: «Ну, это должно помочь старой кошелке!» В ходе другого исследования пациентам давали послушать кассеты: на одних была записана музыка, а на других – советы о том, как вернуть себе хороший аппетит и быстро, с комфортом пойти на поправку. Тем, кто прослушал советы по скорейшему выздоровлению, понадобилось меньше лекарств, и их выписали из больницы раньше тех, кому включали музыкальные записи.

Один из более тщательно организованных экспериментов был поставлен непосредственно в операционной.[6] Врач, проводивший исследование, решил сделать это после произошедшего с ним необычного случая. Одной из его пациенток была молодая женщина, которая попала в автомобильную аварию и получила многочисленные травмы лица, требовавшие вмешательства пластического хирурга. Во время операции врач собирался удалить небольшой бугорок с внутренней поверхности ее нижней губы. После того как анестезиолог убедился, что наркоз подействовал, хирург залез пальцем в рот пациентки и нащупал бугорок. Он сказал: «Боже правый! Возможно, это вовсе и не киста, а раковая опухоль!» К счастью, опухоль оказалась доброкачественной.

На следующий день, уже в палате, пациентка вспомнила только то, как вошла в операционную и ей вкололи наркоз. Она пожаловалась, что чувствует себя очень подавленной и хочет плакать. Спустя три недели она все еще была в депрессии, отказывалась от еды и плохо спала. Врач решил ее загипнотизировать и вернуть в тот промежуток времени, когда проводилась операция. Обливаясь слезами, она все вспомнила. Даже восклицание «Боже правый!». Она точно процитировала слова хирурга, лишь заменив слово «раковая» на «злокачественная». Врач был поражен. Он как мог успокоил свою пациентку, а затем составил более продуманный план контролируемого эксперимента по изучению необычного явления.

В проведенном этим врачом исследовании участвовали десять человек. Пока им вводили многокомпонентный препарат для общего наркоза, характер мозговых волн пациентов отслеживали при помощи ЭЭГ. В определенный момент, когда рисунок мозговых волн показывал, что человек находится без сознания, анестезиолог говорил что-то вроде:

Погодите-ка. Мне не нравится цвет лица этого пациента. Губы слишком синие, что-то не так. Подайте больше кислорода… Хорошо, теперь все в порядке.

Во время каждой операции в рамках эксперимента произносились эти слова. Через месяц, отвечая на вопросы, пациенты ничего не могли вспомнить о том, что происходило, пока они были под наркозом. Тогда каждого из них загипнотизировали и попросили мысленно пережить операцию еще раз. Четверо из десяти пациентов смогли «практически дословно повторить пугающие слова, произнесенные анестезиологом. Еще четверо выразили высокую степень тревоги, переживая операцию. В самый важный момент они вышли из-под гипнотического воздействия и отказались дальше участвовать в эксперименте. Что касается оставшихся двух пациентов, они, похоже, смогли вновь пережить операцию под гипнозом, но сказали, что ничего не слышали».[7]

Эти, а также некоторые другие исследования на тему восстановления воспоминаний, полученных под наркозом, заставляют предположить, что пациент способен запомнить звуки и произнесенные врачами слова. Медики часто говорят, что, когда человек находится в коме или под наркозом, самым последним из всех чувств отключается слух. Это вполне соотносится с тем фактом, что практически не существует данных о пациентах, которые вспомнили бы, что́ они ощущали, видели или какие запахи чувствовали во время операции, и с тем, что пациенты, по всей видимости, также не способны вспомнить, как скальпель режет их кожу. Нельзя отрицать вероятность того, что пациенты способны сохранять в памяти и другие сенсорные ощущения, но доказательств пока нет. Также возможно, что люди вовсе и не вспоминают то, что происходило во время операции, а составляют представление об этом, основываясь на других «больничных» воспоминаниях (взятых из сериалов или фильмов). Такое «воспоминание» кажется людям реальным. Поскольку эксперты все еще не пришли к единому мнению по этому вопросу, нам придется воздержаться от принятия одной точки зрения до тех пор, пока не появятся дополнительные доказательства. И все-таки ясно одно: находиться без сознания из-за анестезии или каких-то других причин – значит пребывать в необычном и потенциально тревожном состоянии, о котором нам еще многое неизвестно.

Во вступительном эссе к новой книге Карла Сагана «Мозг Брока: Рассуждения о романтике науки» (Broca’s Brain: Reflections on the Romance of Science) рассказывается о парижском музее, где хранится большая коллекция человеческих мозгов. Собирать ее начал известный французский невролог Поль Брока́, которого называют отцом нейрохирургии. Когда Саган наткнулся на колбу с надписью «П. Брока», в его голове пронеслась череда разных мыслей. Что, если в каком-то мистическом смысле Поль Брока до сих пор находится в этой колбе? Можно ли представить себе, что однажды ученые возьмут чей-то заспиртованный мозг, просканируют его и извлекут целый набор воспоминаний? (Нарушение неприкосновенности личной жизни в своем крайнем проявлении!) Если эта идея верна, тогда все наши воспоминания хранятся в мозге и их можно найти. Как нам предстоит убедиться, такое весьма распространенное убеждение в настоящий момент подвергается серьезным сомнениям.

2

Как работает память

Важность памяти очевидна. Не будь у нас способности к запоминанию, мы жили бы на краешке сегодняшнего дня, не в силах вспомнить вчерашний. Память привносит в жизнь своеобразную насыщенность – радость счастливых воспоминаний и печаль грустных. Но память – это еще и научная загадка, которую ученые постепенно разгадывают.

Говоря о памяти, мы обычно представляем ее как некое хранилище фактов. Но память – это не просто умственный склад, набитый коллекцией личных воспоминаний. Это сложная система, хранящая воспоминания о жизни, причем особое внимание уделяется их значимости и доступности. Есть разные способы хранения информации, использование которых зависит от того, насколько долго необходимо ее помнить. Наша память классифицирует поступающие извне данные на основе того, в какой степени мы в них нуждаемся. Познакомившись на вечеринке с некой госпожой Мейер и решив, что стоит запомнить, как ее зовут, я могу воспользоваться следующей стратегией: повторить ее имя вслух, чтобы оно прочно закрепилось в моем сознании. Однако, если я хочу позвонить в ресторан и забронировать столик, мне нужно запомнить номер лишь на время звонка. Как только столик будет забронирован, номер можно забыть.

Процессы хранения и получения информации находятся в постоянной взаимосвязи. Если меня остановят на улице и спросят, где ближайшая заправка, мне нужно будет помнить вопрос достаточно долго, чтобы понять его смысл, отыскать в памяти ответ и озвучить его. После этого человек, задавший вопрос, будет удерживать в памяти мой ответ столько, сколько нужно ему. Даже во время простейшего разговора осуществляется ряд достаточно сложных операций.

Нельзя сказать, что события и фрагменты новой информации мгновенно и неизгладимо отпечатываются в нашей памяти. На самом деле система человеческой памяти состоит по меньшей мере из трех блоков, и информация должна пройти через каждый из них, чтобы сохраниться дольше чем на каких-нибудь полминуты. Эти три элемента памяти называются сенсорным регистром, кратковременной памятью (КВП) и долговременной памятью (ДВП).

Представьте, что вы бродите по книжному магазину и ваше внимание привлекает какая-то книга. Бегло на нее взглянув, вы, возможно, заметите ее название и даже запомните цвет обложки. Но на самом деле процесс кодирования и запоминания этой информации не так прост. Прежде всего, она поступает в вашу память через один из органов чувств, в данном случае – глаза. Возникает полностью сенсорное воспоминание, которое на короткое время сохраняет практически буквальное отражение увиденного образа. Однако этот образ вскоре начнет гаснуть, и не пройдет и секунды, как он исчезнет. Если необходимо удержать информацию на более долгое время, она должна быть быстро перенесена в кратковременную память.

Кратковременная память – это активный отдел памяти, который иногда приравнивается к сознанию, потому что именно в нем хранится то, на что направлено наше внимание. Если постоянно думать о каком-то факте, он может бесконечно долго находиться в КВП. Вы используете КВП для удержания информации, когда, например, ищете чей-то номер телефона в записной книжке и мысленно повторяете его перед тем, как набрать. Что именно содержится в КВП, во многом зависит от вашей личной заинтересованности. В то время как один человек, посмотрев на рекламный щит, запомнит, что на нем была реклама новой модели автомобиля, другой может запомнить, что эта модель продается по акции. Если вы не направите свое внимание на содержащуюся в КВП информацию сознательно, она начнет забываться примерно через 15–20 секунд.

Процесс запоминания: внешняя информация поступает в кратковременную память, в которой ее можно удерживать при помощи повторения, а затем успешно переносится в долговременную память или забывается

Долговременная память – это самый крупный компонент системы. Она практически безгранична и напоминает огромную библиотеку со множеством полок, на которых собраны миллионы книг. Мы регулярно добавляем в эту библиотеку сотни новых томов, и кажется, будто место на полках никогда не закончится. Подсчитано, что на протяжении жизни человека в его долговременной памяти записывается около квадриллиона отдельных единиц информации.[8] В долговременной памяти хранятся данные, полученные всего несколько минут назад, например реплики вашего собеседника. В ней же хранятся данные многолетней давности, например детские воспоминания пожилых людей.

Так как же вся эта информация попадает в долговременную память? Сначала она ненадолго задерживается в КВП. Если она обрабатывается там какое-то время, она поступает в ДВП. Чем дольше мы размышляем о каком-то новом факте, тем дольше он остается в КВП и тем больше вероятность, что он попадет в ДВП. Другими словами, если мы повторяем новую информацию, она переносится из КВП в ДВП. Это происходит, когда мы пытаемся что-то запомнить, а также когда мы просто размышляем о той информации, с которой только что столкнулись. Прокрутив в голове мысль о том, что на рекламном щите была указана акционная цена новой модели автомобиля, вы, скорее всего, запомнили бы эту информацию, закодировав ее в долговременной памяти.

Предположим, вам задали простой вопрос, например какова цена этого автомобиля с учетом скидки. Как быстро найти ответ, если в памяти хранятся миллионы единиц информации? На сегодняшний день преобладает мнение, что сначала мы ищем нужную информацию в КВП. Не обнаружив ответа там, мы обращаемся к ДВП. Когда нужная информация найдена, она на время направляется обратно в КВП, где мы ее обдумываем. Взяв информацию из КВП, мы можем озвучить ее, отвечая на заданный нам вопрос.

Давайте рассмотрим этот процесс чуть подробнее.

Сенсорная память

В обычной ситуации ваш взгляд удерживает изображение всего на долю секунды, прежде чем оно сменяется другим. Если вы идете вдоль дороги, по которой едет много машин, подходите к перекрестку и видите красный сигнал светофора, именно его воспринимают ваши глаза в первую очередь. Затем эти данные перерабатываются зрительной системой и, наконец, мозгом. Память начинает работать тогда, когда изображение светофора попадает в сенсорный регистр или в сенсорную память. В ней это изображение остается очень детальным, похожим на фотографию. Но содержание сенсорной памяти постоянно меняется по мере появления новых раздражителей. Изображение хранится очень недолго, и если оно не попадет в кратковременную или долговременную память, то будет забыто. Таким образом, сенсорная память – это разновидность фотографической памяти.

В действительности у нас не одна сенсорная память, их несколько. Отдельно хранится информация, полученная через глаза, отдельно – данные, поступившие через уши, и так далее – то же самое можно сказать про каждый из наших сенсорных механизмов. Если на все той же оживленной улице вы услышите хлопок в карбюраторе одной из машин, этот звук попадет в вашу слуховую сенсорную систему. Полученные сенсорные данные сохранятся в относительной целости, но лишь на короткое время.

Любопытно, что сенсорные данные о звуках забываются чуть медленнее, чем зрительные образы. Когда вы выключаете радио, вам какое-то время может казаться, что вы все еще его слышите. Что-то похожее происходит, если очень быстро показать человеку изображение: след увиденного задерживается на мгновение, но не так надолго, как звук. Во время классического эксперимента по измерению продолжительности этих «следов», впервые проведенного Джорджем Сперлингом, участникам с молниеносной скоростью показывали наборы букв, после чего они должны были вспомнить столько, сколько могли. В среднем тестируемому удавалось воспроизвести лишь четыре или пять букв, вне зависимости от того, было ли их изначально шесть, девять или больше. Но если, увидев буквы, расположенные в три ряда, участники сразу слышали один из трех звуковых сигналов, соответствующих каждому ряду, они практически безошибочно вспоминали нужный набор. Поскольку они не знали, какой именно ряд их попросят воспроизвести, можно сделать вывод, что изначально они удерживали в памяти все увиденные символы. После звукового сигнала участник выделял и воспроизводил информацию о нужных буквах, одновременно позволяя лишней информации забыться. Фотографическое изображение хранится недолго, всего долю секунды. Образ, отпечатавшийся в сенсорной памяти, быстро тускнеет, после чего мы начинаем полагаться на данные, перенесенные в более стабильные блоки памяти.

Кратковременная память

Когда мы фокусируем свое внимание на какой-либо информации, поступающей из внешнего мира, например на красном сигнале светофора, она попадает в кратковременную память. Однако, сконцентрировавшись на чем-то одном, мы начинаем уделять меньше внимания всему остальному. Когда мы делаем то, что хорошо умеем, проблем не возникает, и мы можем одновременно уделять внимание каким-то другим действиям. Многие могут вести автомобиль и разговаривать или даже есть яблоко – и все это в одно и то же время. В более сложной ситуации, к примеру во время сильной метели, вам, возможно, придется полностью сфокусироваться на управлении автомобилем, и одновременно грызть яблоко уже не получится. Вы никогда не замечали, что, если вам сложно разобраться в дорожных указателях или вы высматриваете какой-то знак, вам первым делом хочется выключить радио или попросить пассажиров, чтобы они помолчали?

Когда вы находитесь в толпе людей в разгар коктейльной вечеринки и с кем-то разговариваете, вам, скорее всего, будет довольно просто сконцентрироваться на том, что говорит ваш собеседник. Но если кто-то, стоящий поодаль, назовет в разговоре ваше имя, вы можете на мгновение отвлечься. Это отличный пример того, что имел в виду Уильям Джеймс, говоря, что сконцентрироваться на чем-то – значит «отвлечься от одного, чтобы эффективно справиться с чем-то другим». Вы отвлекаетесь от разговора, в котором участвуете, чтобы уделить внимание той беседе, в которой было названо ваше имя. Так называемый феномен коктейльной вечеринки показывает, что люди способны почти мгновенно переключать свое внимание. Он также демонстрирует, что мы концентрируемся на том, что кажется нам интересным, актуальным и значимым.

Однако важнее всего то, что внимание определяет, какая информация попадет в кратковременную память. Поскольку мы фокусируем его на чем-то конкретном, большая часть информации об окружающем мире и вовсе не попадает на следующие стадии процесса запоминания, и позднее ее невозможно восстановить. Многие проблемы, которые мы считаем изъянами памяти, на самом деле вызваны особенностями переключения внимания. Если представить, что вы только что выехали с заправки и кто-то спросил вас, какого цвета ботинки были на обслуживавшем вас работнике, вы не сможете ответить, если изначально не обратили внимания на его обувь.

Кратковременная память не может хранить большие количества информации. Случай, произошедший с моей соседкой, миссис Томпсон, демонстрирует ограниченные возможности КВП. Однажды у нее ужасно разболелась голова, и она пошла домой отдохнуть. Едва она прилегла, как тут же зазвонил телефон. Голос на другом конце провода сказал: «Миссис Томпсон, вас беспокоят из отеля Sheraton в Чикаго. Самолет, на котором ваш муж должен был вылететь из Чикаго, задерживается, и ему пришлось лететь другим рейсом. Теперь номер его рейса не 141, а 98. Посадка в самолет начнется не в 8:22, а только в 11:13. Он попросил передать, чтобы вы встретили его в зоне выхода на посадку, а не около багажной ленты. Я должен идти. Нужно сделать еще несколько звонков. Всего доброго». Миссис Томпсон, у которой все еще раскалывалась голова, успела лишь положить трубку и оглядеться в поисках карандаша, когда вдруг поняла, что вся полученная информация уже выветрилась из ее головы. Обычно КВП не может удерживать более шести или семи элементов информации за раз. Когда информация только поступила в КВП, она кажется очень четкой, и ее легко вспомнить, если сделать это сразу. Классический пример работы кратковременной памяти, уже упоминавшийся ранее, – это попытка запомнить незнакомый телефонный номер. Найдя номер в телефонной книжке, вы можете повторить его вслух другому человеку или набрать самостоятельно. Разумеется, можно проговорить его мысленно или вслух, этот процесс называется повторением информации и не даст ей быстро исчезнуть из КВП.

Обычно без повторения информация не задерживается в кратковременной памяти дольше, чем на каких-нибудь полминуты. Этот факт был подтвержден в ходе исследования, участникам которого предлагалось запомнить несколько букв. После этого тестируемых просили решить сложную арифметическую задачу, чтобы они не смогли повторять буквы про себя.[9] Спустя всего 18 секунд участники уже не были способны воспроизвести почти ничего из того, что им показали.

Возможно, даже хорошо, что мы так быстро забываем полученную информацию. Часто бывает, что нет никакой необходимости запоминать ее надолго. Если бы мы это делали, она бы только мешала. Например, работник супермаркета может ненадолго запомнить, что покупатель А расплатился десятидолларовой купюрой и что ему нужно дать 1,25 доллара сдачи. К тому времени, когда подойдет покупатель Б, эта сумма уже сотрется из памяти кассира. Можно сказать, мы забываем намеренно.

Кратковременная память важна хотя бы потому, что она играет ключевую роль в осознанном мышлении. Когда мы думаем о том, кто был на последней вечеринке или что нам нужно купить в супермаркете, мы пользуемся кратковременной памятью. Кратковременная память также служит перевалочным пунктом, через который информация попадает в долговременную память.

Долговременная память

Чтобы мы могли избегать прошлых ошибок и учиться на собственном опыте, информация о внешнем мире должна каким-то образом поступать в долговременную память. Этот процесс, иногда называемый переносом информации, похоже, довольно незамысловат. Новую информацию, содержащуюся в кратковременной памяти, можно удерживать посредством повторения. Затем создаются ассоциации между ней и любыми связанными с ней элементами информации, которые уже хранятся в долговременной памяти. После этого новые данные добавляются к уже известным.

Работа с людьми, подвергшимися электросудорожной терапии, дает нам возможность узнать чуть больше о том, как работает память. Во время этой процедуры, которую часто прописывают пациентам, страдающим от сильной депрессии, в мозг подаются мощные электрические разряды. Один из главных побочных эффектов такого лечения – частичная потеря памяти. Как правило, пациенты забывают то, что узнали непосредственно перед процедурой. По всей видимости, электросудорожная терапия действует так сильно, что от воспоминаний практически ничего не остается. Если разряды подаются в мозг с задержкой и информация успевает попасть в долговременную память, вероятность, что пациент сможет вспомнить ее, гораздо выше. Такие же результаты были получены в ходе экспериментов над животными. Крыса, только что освоившая новый навык, не может его вспомнить, если после этого ее ударяют электрическим током. Электрошок словно «встряхивает» хранящуюся в памяти информацию и не дает ей попасть в ДВП.[10]

Электрошоковая терапия оказывает на память более сложное воздействие, чем может показаться из сказанного выше. Есть случаи, когда воспоминания, утерянные в результате процедуры, восстанавливаются некоторое время спустя. Например, один пациент перед самой процедурой познакомился с новым доктором по фамилии Маккарти. Впоследствии он не мог вспомнить, как зовут этого врача. После того как пациент получил несколько подсказок («его фамилия начинается с буквы М»), информация снова всплыла в его памяти. Это означает, что какая-то ее часть, по-видимому, проникла в долговременную память: этой части было недостаточно, чтобы самостоятельно вспомнить имя врача, но достаточно, чтобы помогли подсказки. Вполне вероятно, что электрошоковая терапия мешает процессу переноса информации из КВП в ДВП, хотя и не прерывает его полностью.

Особая часть мозга, так называемый гиппокамп, по-видимому, играет важную роль в переносе информации из кратковременной в долговременную память. Это стало известно благодаря детальному анализу состояния пациентов, прошедших через операцию по удалению части гиппокампа. Возьмем, к примеру, пациента Х. М., которому удалили часть мозга в рамках лечения тяжелой формы эпилепсии. Симптомы болезни исчезли, но после операции проявились серьезные дефекты памяти. Кратковременная память Х. М. в целом функционировала нормально, а воспоминания, полученные им до операции, остались неповрежденными. Но он оказался не способен записывать в долговременную память новые данные. Нетрудно вообразить, какой была бы наша жизнь без этой способности, если прочитать составленное нейропсихологом описание поведения и ощущений Х. М.:

Этот молодой человек (Х. М.)… не имел никаких проблем с памятью до операции, и, к примеру, выпускные школьные экзамены сдал без каких-либо трудностей. В возрасте 7 лет он получил легкую травму головы. Год спустя начались слабые [приступы], а затем, в возрасте 16 лет, пациент стал испытывать генерализованные припадки, которые, несмотря на сильнодействующие лекарства, случались все чаще и становились все сильнее. К 27 годам пациент потерял работоспособность. <…> К этому моменту его перспективы были такими печальными, что пришлось прибегнуть к крайней мере – билатеральной резекции медиальных отделов височных долей. В первые дни после операции пациент испытывал сонливость, а затем, когда он немного пришел в себя, проявились серьезные нарушения работы памяти.

Он перестал узнавать сотрудников больницы, за исключением [хирурга], с которым был знаком уже много лет. Он не помнил и не мог вновь запомнить, как пройти в туалет, и, похоже, в его памяти не сохранялось никакой информации о том, что каждый день происходило в больнице. Его ранние воспоминания, по-видимому, остались яркими и никак не пострадали, речь была нормальной, а социальное поведение и эмоциональные реакции – абсолютно адекватными.

За годы, прошедшие с момента операции, клиническая картина не изменилась… [Нет] никаких доказательств общей интеллектуальной деградации. На самом деле, согласно результатам стандартных тестов, теперь он обладает чуть более высоким уровнем интеллекта, чем до операции. <…> И все же возникший у него уникальный дефект памяти по-прежнему проявляется, и очевидно, что сам Х. М. мало что помнит о событиях последних лет. <…>

Через десять месяцев после операции Х. М. и его семья переехали в новый дом, расположенный всего в нескольких кварталах от старого, на той же улице. Когда почти год спустя Х. М. проходил медицинский осмотр, оказалось, что он до сих пор не запомнил свой новый адрес и не всегда мог самостоятельно найти дорогу домой, потому что шел к старому дому. Шесть лет назад семья снова переехала, а Х. М. до сих пор не может с уверенностью сказать, где живет, хотя, по-видимому, осознает, что переехал. [Пациент]… может каждый день с одинаковым успехом собирать одну и ту же мозаику и перечитывать одни и те же журналы снова и снова, потому что содержание статей не кажется ему знакомым. <…>

Однако даже такая глубокая амнезия совместима с нормальной продолжительностью концентрации внимания. <…> Однажды его попросили запомнить число 584, и после 15 минут, в течение которых его никто не беспокоил, он смог правильно и без сомнений вспомнить названное число. Когда его спросили, как ему это удалось, он ответил: «Это легко. Надо просто запомнить цифру 8. Видите ли, 5, 8 и 4 в сумме дают 17. Запоминаем цифру 8, вычитаем ее из 17, остается 9. Делим 9 пополам и получаем 5 и 4. Получилось 584. Все просто».

Несмотря на изощренную мнемоническую схему, разработанную Х. М., примерно минуту спустя он уже не смог вспомнить ни число 584, ни какие-либо элементы этой сложной ассоциативной цепочки. На самом деле он забыл даже, что его просили запомнить какое-то число…

Слова самого Х. М. помогают представить, каково жить с такой постоянной амнезией. <…> Иногда, в промежутках между тестами, он поднимает взгляд и с некоторой тревогой говорит: «Я сейчас как-то не уверен. Я сделал или сказал что-то не так? Видите ли, в данный момент мне все кажется ясным – но что произошло перед этим? Это-то меня и беспокоит. Как будто я видел сон и только что проснулся. Я просто не помню».[11]

Синдром Х. М. удивительно любопытен именно тем, что он помнит и чего не помнит. В целом он достаточно хорошо удерживает новую информацию в кратковременной памяти, но она быстро становится недоступной. Также немаловажно, что этой проблемы, по всей видимости, не возникает, когда он приобретает новый моторный навык, например учится играть в теннис. Удивительно, но его долговременная память, похоже, нормально сохраняет подобные навыки и при этом не сохраняет никакой другой информации. Это наблюдение, по-видимому, доказывает, что усвоение и запоминание новых моторных навыков сильно отличаются от других видов обучения и запоминания. Всегда было известно, что такие умения очень редко утрачиваются – например, вы никогда по-настоящему не забудете, как кататься на велосипеде! Состояние Х. М. доказывает, что у моторных навыков есть и другие особенности.

Представьте следующую ситуацию. Две соседки по квартире, Мэри и Джейн, планируют вечеринку. Мэри должна купить все необходимое, а Джейн согласилась приготовить еду. По пути домой с работы Мэри заходит на рынок и понимает, что забыла список покупок. Она звонит Джейн и просит зачитать его. Вместо того чтобы записывать, Мэри уверенно заявляет, что запомнит все на слух. Джейн перечисляет: «Яйца, масло, печенье, котлеты, кетчуп, перец, репчатый лук, молоко, сыр, хлеб, арахис и маринованные огурцы».

Едва повесив трубку, Мэри отыскивает карандаш и записывает все продиктованные Джейн пункты так, как она их запомнила. Сделав покупки, Мэри приносит домой пакеты с едой и отдает их Джейн. Выложив продукты на стол, Джейн с недовольным лицом поворачивается к подруге и говорит: «И как ты мне прикажешь из этого готовить? Ты забыла кетчуп, перец, лук и молоко!»

Может, у Мэри проблемы с памятью? Вовсе нет. На самом деле это классический пример: когда нам нужно запомнить список предметов, мы хорошо фиксируем то, что было названо в начале и в конце, а вот пункты из середины списка сохраняются в памяти хуже. Тот факт, что проще запоминаются первые несколько элементов, был назван эффектом первичности. А тот, что хорошо это делают последние пункты, – эффектом недавности. Если попросить сотню разных людей запомнить список покупок Мэри и Джейн и отметить на графике, скольким удастся вспомнить каждый из названных предметов, мы увидим классическую U-образную позиционную кривую.

Появление позиционной кривой можно объяснить особенностями работы как КВП, так и ДВП. Мэри вспомнила последние пункты списка – арахис и маринованные огурцы, потому что они все еще находились в кратковременной памяти, когда она нашла карандаш и начала записывать. Вероятность того, что они там останутся, была велика, потому что их не успели вытеснить другие элементы информации. «Вытряхнув» содержимое кратковременной памяти, Мэри начала рыться в долговременной. Она вспомнила про яйца и масло – продукты из начала списка, потому что эти элементы успели перейти в долговременную память.

Предметы, названные в начале списка, с большей долей вероятности попадут в ДВП, потому что им уделяется больше внимания, чем остальным. В тот момент, когда Джейн озвучила первый пункт списка – яйца, Мэри направила на него все свое внимание. Когда был назван следующий пункт – масло, она перенаправила внимание на него, все еще пытаясь удержать в голове первый предмет. Когда Джейн прочитала третий пункт, Мэри его услышала, но одновременно она все еще пыталась сконцентрироваться на запоминании первых двух. Исследования, в ходе которых участников просили запомнить список слов, подтверждают правильность этого объяснения. Если попросить людей вслух произносить то, что приходит им на ум, пока им читают список, легко заметить, что первое слово мгновенно поглощает их внимание, а затем оно распределяется между следующими пунктами.

Позиционная кривая

Рис. Э. Фрасцино. The New Yorker, 1979

Предмет из середины списка запомнится, если в нем есть что-то необычное. Возможно, будь одним из пунктов журнал Playgirl, Мэри не забыла бы купить его, каким бы по счету он ни шел. Тот факт, что легче запоминаются необычные предметы, был назван эффектом Ресторфф, в честь открывшего его психолога.

Гигантское хранилище нашего ума

Когда мы говорим о памяти, мы обычно имеем в виду долговременную память. Некоторые психологи сравнивают КВП и ДВП с письменным столом. Столешница – это КВП, а выдвижные ящики и папки – это ДВП. Письма, документы и другие бумаги, лежащие сверху, собраны из разных источников: какие-то из них поступили недавно, а какие-то извлечены из ДВП, где обычно хранятся. Материалы, разложенные на столе, можно использовать, чтобы ответить на письмо или решить проблему. Если они больше не нужны, их можно убрать в ящик или в шкафчик с документами. В памяти все аккуратно разложено: материалы из каждой папки кладутся на место после того, как вы ими воспользовались. Но это не идеальная аналогия. Материалы, временно перемещенные в КВП, на самом деле не удаляются из ДВП.

Долговременная память – это своего рода постоянное хранилище фактов. В ней содержатся воспоминания обо всех произошедших в жизни человека событиях. Она практически безгранична, и ей, похоже, не страшны перегрузки, а это удивительно, учитывая, что наш мозг занимает относительно мало места. Но проблема не в количестве места для хранения. Чтобы мы могли успешно пользоваться этой огромной библиотекой знаний, должен быть какой-то план или схема того, как сортируется хранящаяся в ней информация. Иначе мы ничего не смогли бы там отыскать. Где-то в уме каждого человека живет первоклассный библиотекарь.

Как классифицируется информация, хранящаяся в долговременной памяти? Уместной кажется аналогия с библиотекой и карточным каталогом или с книгой и алфавитным указателем. Карточный каталог или алфавитный указатель помогает найти нужный нам материал. Схожим образом мы используем «указатели» для поиска информации в каталоге долговременной памяти. Вы можете найти путь к воспоминанию о бассейне в доме тети Бет, подумав о бассейнах вообще или услышав, как ваша сестра говорит: «Помните, как прошлым летом мы гостили у тети Бет?» Чем больше у нас способов индексирования того или иного отрезка информации и чем больше ассоциаций с ним связано, тем проще его вспомнить. Нельзя забывать, что в нашей умственной картотеке хранятся не видеоклипы и не аудиозаписи жизненных событий. Особенно веселый день рождения мог длиться всего три часа, но если бы ваш друг столько же времени вам о нем рассказывал, то показался бы страшным занудой. Мозг сохраняет лишь квинтэссенцию происходящих событий. Словно редактор, он выбрасывает все самое скучное, подчеркивая интересные моменты и создавая между ними перекрестные ссылки для удобства хранения. Хотя системы памяти у разных людей организованы схожим образом, память каждого человека уникальна. Дело в том, что память – это хранилище воспоминаний из жизни, а у каждого человека они разные.

Исследование так называемых ментальных карт – существующих в нашей голове понятийных картин окружающего мира – показало, что мир по-разному отражается в памяти разных людей. Три группы участников, проживавших в округе Лос-Анджелес, должны были нарисовать ментальную карту города. Их рисунки различались в зависимости от того, где именно они жили и к какой социальной прослойке принадлежали.[12] Белые участники из Вествуда (расположенная неподалеку от самых роскошных районов часть города, где находится Калифорнийский университет), относящиеся к высшим и средним слоям общества, рисовали намного более детальные ментальные карты, чем темнокожие жители окрестностей Уоттса (район, известный напряженной социальной и расовой обстановкой) или латиноамериканцы из Бойл-Хайтс (район, известный как место, где исторически оседали иммигранты). Представители высшего и среднего класса воспринимали Лос-Анджелес как огромный город со множеством интересных районов. Их ментальные карты охватывали большие расстояния от Тихоокеанского побережья до долины Сан-Фернандо на севере, простирались на восток за границы деловых кварталов, а на юге доходили до самого Лонг-Бич. Темнокожие участники, проживавшие на бульваре Авалон в окрестностях Уоттса, рисовали гораздо более примитивные карты, изображая в основном лишь главные улицы, ведущие в центр города. Отдаленные районы, такие как Санта-Моника, не были толком соединены с той частью города, где они жили. Ну и наконец, на картах латиноамериканцев не было почти ничего, кроме нескольких улиц, здания мэрии и остановки, откуда отходили автобусы, – видимо, именно на этом виде транспорта большинство из них покидали свой маленький мирок и возвращались в него. Ясно, что на наше представление об окружающем мире влияет множество факторов. Ментальная карта любого человека испещрена пространственными искажениями. Однако память каждого из нас по-своему богата.

Еще один наглядный пример уникальной пространственной необъективности нашей памяти – это «Карта США в представлении жителей Бостона». Юмористический рисунок Дэниела Уоллингфорда бьет не в бровь, а в глаз. По мнению бостонцев, их город находится в самом сердце Новой Англии. Сама Новая Англия кажется им главным регионом страны, и соответственно приобретает в их представлении гигантские размеры. Полуостров Кейп-Код превращается в территорию колоссальных размеров, притягивающую торговлю и культуру со всего мира. Нью-Йорку и Вашингтону – слегка нагловатым молодым городам – отводится надлежащее место где-то в глубинке. Разумеется, они представляют собой лишь перевалочные пункты на пути в западные прерии. Питтсбург размещен где-то неподалеку от Сент-Луиса, а большая часть Среднего Запада просто показана как одно целое.

Ментальные карты. На этой странице мы видим Лос-Анджелес глазами белого человека высшего или среднего класса из Вествуда. На следующей странице представлены сильно отличающиеся от него варианты, нарисованные темнокожими и испаноговорящими жителями округа (P. Gould, R. White, 1974)

Ментальные карты Лос-Анджелеса, нарисованные темнокожими жителями окрестностей Уоттса

Ментальные карты Лос-Анджелеса, нарисованные латиноамериканцами из Бойл-Хайтс

Соединенные Штаты в представлении жителей Бостона (P. Gould, R. White, 1974)

Если порыться в шкафах нашего разума…

Еще одна удивительная способность, которую большинство из нас совсем не ценит, – это способность воспроизводить информацию, хранящуюся в долговременной памяти. То, каким образом мы ее извлекаем, крайне важно для продуктивной работы памяти. Давайте снова обратимся к библиотечной аналогии и представим, что у вас есть коллекция книг, ни в одной из которых нет алфавитного указателя. Вы решаете, что хотите почитать что-нибудь о лекарствах. Без возможности обратиться к указателю вам бы пришлось пролистывать целые книги, страница за страницей, пока не попадется хоть какая-нибудь информация о лекарствах. На это ушли бы дни, а то и недели. Но, воспользовавшись указателем, можно за несколько минут узнать, где находятся нужные данные.

Доступ к долговременным воспоминаниям тоже можно получить при помощи системы, похожей на алфавитный указатель. Именно благодаря ей мы извлекаем из памяти то, что нам нужно, за считаные секунды. Спросите у человека, как зовут его детей, или какой у него телефон, или кто сейчас занимает пост президента США, и, скорее всего, он ответит без особых усилий. Это означает, что у нас должен быть способ практически напрямую обращаться к значительной части той информации, что хранится в ДВП.

Когда мы стараемся что-то вспомнить, мы часто полагаемся на своеобразные подсказки. Они помогают нам проверять различные разделы долговременной памяти на предмет того, можно ли найти в них нужную информацию. Если вы хотите вспомнить попугайчика, который жил у вас дома, когда вы были ребенком, можно начать с мысли о маленьких птичках. Ваш мозг не станет вытаскивать образы лошадей, коров или американских горок – предположительно потому, что они хранятся в другом месте. Если когда-то у вас был ручной попугайчик по кличке Джимми (как у меня), воспоминания о Джимми можно извлечь, подумав для начала о том, как его звали. (Думая о Джимми, я вспоминаю, как однажды он улетел, и я, восьмилетний ребенок, проплакала всю ночь. На следующий день наш сосед увидел его в дупле какого-то дерева и принес назад.) Если вы и вовсе не смогли вспомнить, какой именно у вас был питомец, можно начать с того, какие у людей вообще бывают домашние животные – собаки, кошки, канарейки, хомячки, черепашки. Вполне вероятно, что в конце концов, наткнувшись на подсказку «попугаи», вы вспомните Джимми. Так и работают подсказки.

Практически все что угодно может служить подсказкой для извлечения воспоминания. Зрительный образ. Запах. Слово. Пламя, вырывающееся из-под стоящей на плите кастрюли, может заставить вас вспомнить все, что вы знаете об огне и пожарах. А вот идущий из конфорки газ, особенно если у него нет цвета и запаха, не может стать действенной подсказкой. Дым лучше годится на эту роль, но его запах часто бывает трудноуловим, особенно если вы спите, поэтому это тоже не самая лучшая подсказка. А вот пронзительный звук пожарной сигнализации сразу посылает вашему мозгу сигнал об опасности.

Подсказки, необходимые для извлечения воспоминаний, играют важную роль в судопроизводстве, хотя обычно в этом контексте их называют по-другому. Если свидетели не могут вспомнить какие-то важные детали, им задают вопросы или зачитывают краткое изложение дела. Теоретически может использоваться все, что способно освежить память свидетеля. Бывало, что судебные работники ударялись в лирику, заявляя, что для этого может сгодиться «песня, или чье-то лицо, или газетная статья» (дело «Джуитт против США», 1926), или «скрип дверных петель, напеваемая кем-то мелодия, запах морских водорослей, старая фотография, вкус мускатного ореха, прикосновение к куску холстины» (дело «Фанелли против компании U. S. Gypsum», 1944).

В литературном мире восхищение вызывает все, что может пробудить воспоминания. Марсель Пруст великолепно описал это в романе «По направлению к Свану»:

…запахи и вкусы долго еще продолжают, словно души, напоминать о себе, ожидать, надеяться, продолжают, среди развалин всего прочего, нести, не изнемогая под его тяжестью, на своей едва ощутимой капельке, огромное здание воспоминания.

И как только узнал я вкус кусочка размоченной в липовой настойке мадлены, которою угощала меня тетя (хотя я не знал еще, почему это воспоминание делало меня таким счастливым, и принужден был отложить решение этого вопроса на значительно более поздний срок), так тотчас старый серый дом с фасадом на улицу, куда выходили окна ее комнаты, прибавился, подобно театральной декорации, к маленькому флигелю; выходившему окнами в сад… а вслед за домом – город с утра до вечера и во всякую погоду, площадь, куда посылали меня перед завтраком, улицы, по которым я ходил, дальние прогулки, которые предпринимались, если погода была хорошая.[13]

3

Как память не работает

В книге Анатоля Франса «Остров пингвинов» есть чрезвычайно интересная глава под названием «Алькский дракон». В ней рассказывается о драконе, наводившем ужас на пингвинский народ, который мирно жил на острове Алька. Однажды пропала прекрасная дева Орброза. Поначалу никто не беспокоился, потому что ее и раньше часто увозили страстно влюбленные в нее мужчины. Но она все не возвращалась, и жители Пингвинии начали бояться, что ее проглотил дракон. Потом пропал мальчик-сирота и несколько домашних животных, что окончательно убедило всех в существовании дракона. Деревенские старейшины наконец собрались на совет, чтобы решить, как поступить в этих ужасных обстоятельствах. Они созвали всех пингвинов, которые видели дракона в ту роковую ночь, и спросили их:

– Заметили ли вы, каков он видом и что у него за повадки?

И все по очереди отвечали:

– У него львиные когти, орлиные крылья и змеиный хвост.

– На спине у него щетинистый гребень.

– Весь он покрыт желтой чешуей.

– Взгляд его зачаровывает и поражает как молния. Из пасти его извергается пламя.

– Он заражает воздух своим дыханием.

– У него голова драконья, когти львиные, хвост как у рыбы.

Но одна жительница Аниса, слывшая женщиной положительной и разумной, – та самая, у которой дракон похитил трех кур, – сообщила следующее:

– С виду он совсем как человек. Я даже обозналась и подумала было, что это мой муженек, так что сказала ему: «Иди ты спать, дурачина!»

Другие говорили:

– Он вроде облака.

– Он словно гора.

А какой-то ребенок пришел и сказал:

– Я видел, как у нас в риге дракон снял с себя голову, чтобы поцеловать мою сестрицу Минни.

И еще спрашивали старейшины:

– Какой величины был дракон?

Им отвечали:

– Как бык.

– Как большие торговые корабли бретонцев.

– Ростом с человека.

– Выше смоковницы, под которой вы сидите.

– Не больше собаки.

На вопрос, какого он цвета, жители отвечали:

– Красного.

– Зеленого.

– Синего.

– Желтого.

– Голова у него совсем зеленая, крылья ярко-оранжевые, с розовым отливом и серебристо-серыми краями; зад и хвост в коричневую и розовую полоску; живот ярко-желтый в черную крапинку.

– Какого он цвета?.. Бесцветный!

– Цвет у него драконий.[14]

В этом отрывке Анатоль Франс наглядно показывает, что, с его точки зрения, представляет собой память. То, что люди, как им кажется, помнят, может сильно различаться. Каждый человек уникален. Каждый несет на себе отпечаток своей наследственности и окружения. Каждый обладает неповторимой памятью. Даже однояйцевые близнецы, которые, казалось бы, растут в одной и той же среде, переживают разные события, и поэтому их память хранит разные воспоминания.

Память несовершенна. Причина этого состоит хотя бы в том, что мы изначально воспринимаем окружающий мир необъективно. Но даже если предположить, что мы видим относительно точную картину того или иного события, это не значит, что в памяти она останется нетронутой. Здесь в дело вступает другой механизм. На самом деле следы памяти подвержены искажениям. Похоже, что со временем, при наличии мотивации и под влиянием определенных внешних факторов, следы памяти могут изменяться или трансформироваться. Подчас эти искажения оказываются довольно пугающими, ведь из-за них в нашей голове могут появляться воспоминания о том, чего никогда не происходило. Даже память самых интеллектуально развитых людей обладает такой пластичностью.

Пластичность памяти

Существует три мифа о биографии Зигмунда Фрейда, которые часто принимаются за правду: что он якобы всю жизнь прожил на грани нищеты; что, будучи евреем, он страдал от разного рода притеснений, например университетские преподаватели отказывали ему во встрече; и что венские доктора и другие окружавшие его интеллектуалы относились к нему пренебрежительно и игнорировали его.

Ведется много споров о том, правда ли все это или результат искажения фактов. Некоторые утверждают, что Фрейд зарабатывал неплохие деньги, занимаясь врачебной практикой, что дискриминации он подвергался лишь в поздние годы жизни, когда Гитлер вынудил его покинуть страну, и что он добился колоссального признания и почета в академических кругах.

Самое интересное в этих мифах то, что в них верил сам Фрейд. Он не просто придумал их, он же их и распространил. О них упоминается во многих его письмах. Очевидно, он придавал им большое значение. Почему? Среди прочих было предложено фрейдистское объяснение: эти мифы – результат «оговорок по Фрейду».[15]

По словам Питера Друкера, который был знаком с семьей Фрейда, последний страдал от «синдрома богадельни» – тайной и подавляемой одержимости деньгами. Человек с «синдромом богадельни» испытывает постоянный страх нищеты и непрестанное мучительное беспокойство о том, что у него недостаточно средств. Предположение о том, что сам Фрейд страдал от невроза, помогает объяснить, почему он не замечал, что его родители, как и другие представители среднего класса, жили достаточно комфортно и что сам он отнюдь не бедствовал. Он попросту вытеснял это из своего сознания.

Что касается жалоб на притеснения со стороны антисемитов, за ними тоже скрывается определенный факт его биографии, а именно – его нетерпимость к людям нееврейского происхождения. Он не мог признаться даже самому себе, что считал их «неприятными, трудными в общении, чужаками, вызывавшими [в нем] раздражение». Чтобы справиться с этим внутренним конфликтом, он начал полагать, что это они не принимают его.

Ну и наконец, Фрейд жаловался, что его игнорируют венские терапевты. В действительности они его обсуждали, подвергали сомнениям его методы и отрицали их эффективность, но его самого они не игнорировали. Однако принять это было бы слишком болезненно, поэтому Фрейд предпочел поверить, что они его игнорируют.

Похожим образом сумели исказить свои воспоминания и другие представители того времени. Многие доктора, работавшие в иерархической нацистской системе, участвовали в исследованиях йельского психиатра Роберта Джея Лифтона. Он задался вопросом: каким образом эти доктора продолжали так положительно себя воспринимать, учитывая, что они сделали? Неужели они могли забыть все те ужасные вещи, которые совершили? Лифтон пришел к выводу, что они используют очень эффективный способ самообмана – так называемое полузнание (middle knowledge). «Полузнание» – это способность сознавать и не сознавать одновременно. Один врач, причастный к транспортировке цианида в нацистские лагеря смерти, испытал настоящий шок, узнав, что это вещество использовалось там для умерщвления людей. Комментарий Лифтона: «Ему пришлось сильно постараться, чтобы этого не сознавать».[16]

Все это наводит на мысль о слове «Пентименто» (Pentimento). Так называется книга Лилиан Хеллман, а еще этим термином обозначается художественный прием, когда художник рисует новое изображение поверх уже написанного, словно раскаявшись или передумав. При этом часть первоначальной картины может смутно проглядывать сквозь верхний слой краски.

Искажения, предположительно возникшие в воспоминаниях Фрейда, могут показаться чем-то необычным, но это не так. Схожие искажения возникают, когда воспоминания людей тестируются в условиях эксперимента. Классическим примером служит исследование, во время которого участникам показывали изображение вагона метро, где находилось несколько человек, в том числе темнокожий мужчина в шляпе и белый мужчина с бритвой в руке. Двое организаторов эксперимента использовали метод последовательного воспроизведения, при котором участники по очереди описывают друг другу изображение, как дети, играющие в «испорченный телефон». Обнаружилось, что в воспоминаниях участников бритва часто перемещалась из рук белого мужчины в руки афроамериканца. Вот что сказал один из тестируемых: «Это поезд нью-йоркского метро, он направляется к улице Портленд. В вагоне женщина-еврейка и чернокожий, у которого в руке бритва. У женщины на руках то ли ребенок, то ли собака. Поезд идет к станции «Дайер-стрит», ничего особенного не происходит».[17] Как у человека в голове появляется настолько детальный образ? И почему люди вспоминают, что бритва была в руке у темнокожего мужчины? В данном случае на то, что они видят и вспоминают, влияют стереотипы.

Такого рода «структурные» ошибки часто возникают, когда мы пытаемся вспомнить произошедшее с нами событие. Обычно мы вспоминаем какие-то факты, а на их основе достраиваем остальные детали, которых, возможно, и не было на самом деле. Мы строим предположения и, основываясь на них, приходим к другим «ложным фактам», которые могут быть правдой, а могут и не быть. Перефразируя известную цитату, можно сказать, что мы заполняем долины нашей памяти тем, что находим на высокогорьях воображения. Этот процесс использования предположений и вероятных фактов для заполнения пробелов в памяти назвали «рефабрикацией» (refabrication), и это, видимо, происходит со всей информацией, которую мы воспринимаем в обыденной жизни. Мы, часто неосознанно, восполняем недостающие отрезки воспоминаний, стараясь сделать незаконченную картину окружающего мира более цельной.

Мы заполняем пробелы в памяти, выстраивая логически приемлемые цепочки событий. Этому есть бессчетное количество примеров, взятых из обычной жизни. Предположим, таксист вынужден совершить аварийную остановку на улице с плотным потоком машин. Сидящий в такси пассажир видит, что впереди резко остановился красный «бьюик», его правая дверь открыта, а рядом на дороге без сознания лежит пожилой мужчина. Пассажир строит предположение о том, что этот человек либо выпал из салона «бьюика», либо его оттуда выбросило, и вспоминает, что видел, как это произошло. На самом деле водитель «бьюика» внезапно нажал на тормоз, чтобы не сбить пожилого человека, вышедшего на перекресток. Столкновения избежать не удалось, машина задела пешехода, и тот упал на землю. Единственное, что на самом деле видел пассажир такси, так это лежащего без сознания мужчину и открытую дверь «бьюика». Затем эти фрагменты встроились в логическую цепочку, и появилось новое «воспоминание». Наши заблуждения, ожидания и уже имеющиеся знания – все это точно так же используется для заполнения пробелов, что приводит к искажению воспоминаний.

Существование подобных ошибок ставит принципиально важный вопрос. Когда кажется, будто человек забыл нечто важное (как, например, Фрейд «забыл» о своем финансовом положении или как люди «забывают», что бритва была в руках у белого мужчины), следует ли считать, что это на самом деле стерто из его памяти? Есть ли способ заставить человека вновь осознать «забытые» факты? Можно ли снова отыскать их? Или они потеряны навсегда?

Вечны ли воспоминания?

Вряд ли кто-то станет отрицать существование крайне распространенного явления, которое мы называем «забыванием». Это очень привычный для всех нас процесс: факты, воспоминания о событиях и хранящиеся в памяти детали становятся менее доступными с течением времени. Кажется очевидным, что некогда известные нам вещи забываются, и тогда их уже нельзя вспомнить. И все-таки остается нерешенным принципиальный вопрос: если человек забыл какую-то информацию, означает ли это, что она безвозвратно утеряна? Или же она просто перекрывается другим материалом и поэтому ее не удается отыскать? В этом случае дверь к забытым воспоминаниям можно отпереть снова: стоит только найти нужный ключ, и то самое воспоминание выпадет наружу.

Вероятно, Фрейда, чья частная медицинская практика в основном привлекала пациентов, страдающих от различных «нервных расстройств», можно считать самым знаменитым человеком, выдвинувшим мнение о том, что память в том или ином смысле постоянна. Фрейд полагал, что проявляющиеся во время лечения симптомы, такие как тремор, нервный тик и паралич, связаны с давними впечатлениями, забытыми из-за ранней и, по-видимому, распространенной амнезии, которая охватывает период приблизительно до пяти лет. По мнению Фрейда, чтобы понять причины определенных истерических симптомов, нужно вернуться к самому раннему детству. Он считал, что давние впечатления, как правило забытые, наиболее важны. Говоря о забывании, Фрейд не имел в виду, что эти воспоминания теряются навсегда. Напротив, в своем классическом труде «Психопатология обыденной жизни» он пишет:

…все впечатления сохраняются в том же виде, как они были восприняты, и вместе с тем сохраняются все те формы, которые они приняли в дальнейших стадиях развития. …Таким образом, теоретически любое состояние, в котором когда-либо находился хранящийся в памяти материал, могло бы быть вновь восстановлено и воспроизведено даже тогда, когда все те соотношения, в которых его элементы находились первоначально, были бы замещены новыми[18].[19]

Несмотря на то что Фрейда в основном интересовали пациенты, страдающие от невроза, он заметил, что память одинаково подводит всех. Он полагал, что следы памяти, отвечающие за вытесненные воспоминания, не претерпевают никаких изменений даже по прошествии долгого времени. Один сведущий комментатор теории Фрейда упоминает медицинский случай, произошедший в начале XIX века: безграмотная молодая женщина во время припадка «нервной лихорадки» долго и многословно говорила на латыни, на греческом и на иврите. Врачи пребывали в недоумении до тех пор, пока не обнаружилось, что много лет назад эта женщина работала служанкой в доме пожилого протестантского пастора. Он имел обыкновение ходить туда-сюда по коридору, в который выходила кухня, и вслух читать одну из своих любимых книг. По-видимому, эти звуки отложились в памяти молодой женщины, пусть для нее они и не несли никакого смысла, и под воздействием вызванного психическим заболеванием стресса снова всплыли из глубин ее разума. Эта история подтвердила предположения о том, что «все мысли сами по себе бессмертны».[20] Фрейд считал, что все наши впечатления – даже полученные в младенчестве – никогда по-настоящему не забываются, «они были только недоступными, скрытыми, принадлежали к бессознательному»[21].[22]

Есть ли что-то стоящее в идее о том, что все наши мысли бессмертны, что никакие впечатления не могут быть полностью забыты? Многие ли в это верят или взгляды Фрейда необычны?

Не так давно я провела неофициальное исследование, чтобы выяснить, что люди думают о постоянстве памяти.[23] Я попросила 169 участников из разных уголков США рассказать о том, как, в их представлении, работает память. Это были люди разных профессий. Некоторые из них (немногие) в прошлом проходили курс психологии. Среди них были адвокаты, секретари, таксисты, а также врачи и философы. В исследовании участвовало и несколько пожарно-технических экспертов, и даже одиннадцатилетний ребенок. У каждого из них спросили, с каким из следующих утверждений они согласны:

1) все, что мы узнаём, навсегда сохраняется в нашей голове, хотя иногда определенные детали бывают недоступны. При помощи гипноза или других специальных техник можно в конце концов восстановить эти недоступные детали;

2) некоторые детали того, что мы узнаём, бесследно исчезают. Их невозможно извлечь из памяти при помощи гипноза или каких-либо других специальных техник, просто потому что их там больше нет.

Участников также просили прокомментировать свой выбор.

Я обнаружила, что приблизительно три четверти людей выбирали первый вариант, то есть считали, что информация хранится в долговременной памяти, но ее нельзя оттуда извлечь. Остальные в основном выбирали второй вариант. Несколько человек не смогли сделать выбор.

Почему столько людей верят в постоянство памяти? Самая распространенная причина заключается в личном опыте, то есть в жизни участника бывали моменты, когда он вспоминал что-то, о чем до этого долгое время не думал. Например, один из опрошенных написал: «Иногда у меня будто из ниоткуда может возникнуть мысль о человеке, о котором я долгое время не вспоминал». Вот слова другого участника: «Только на прошлой неделе я читал книгу о Японии и начал думать о том, как когда-то давно туда ездил. Я вспомнил, как отправился на такси в универмаг Мицукоси. Потом прогулялся по району Гиндза и посмотрел на одни из самых дорогих магазинов, которые когда-либо видел. Я много лет не думал об этой поездке, а тут вспомнил все так, будто это было вчера». Еще один участник: «Я и сам много раз испытывал это, и другие люди мне рассказывали: ничем не примечательные воспоминания всплывают в памяти совершенно внезапно, когда возникает подходящая ситуация».

Во время спонтанного восстановления воспоминаний факты или детали, которые кажутся забытыми, внезапно проявляются вновь. Это может быть удивительным феноменом, и есть психологи, которые хотели бы его изучить. К сожалению, это очень трудно, поскольку организаторам эксперимента, вероятно, пришлось бы очень долго ждать возникновения спонтанного воспоминания. Поэтому психологи в основном проводят эксперименты, в которых участники получают подсказки, призванные восстановить конкретные воспоминания. Как правило, участникам демонстрируют определенный материал, а затем просят его вспомнить. Участники, получившие подсказки, обычно вспоминают больше, чем те, кто их не получал. Но когда те, кому подсказок изначально не давали, получают их позднее, они вспоминают больше деталей. Эта дополнительная информация, по-видимому, хранится в их памяти, но извлечь ее оттуда можно только с помощью особой подсказки. Другими словами, информация хранится в памяти, но при этом остается недоступной. Подобные эксперименты указывают на то, что подсказки играют ключевую роль в извлечении из памяти нужных воспоминаний. Восстановление воспоминаний, будь оно спонтанным или спровоцированным, для некоторых служит достаточным доказательством того, что воспоминания сохраняются в памяти навсегда.

Иногда в качестве подтверждения той же теории упоминаются исследования электрической стимуляции мозга. Есть данные о том, что стимуляция определенных частей мозга может заставить человека вспомнить давно забытые события. Некоторые приводят в пример гипноз, вытеснение воспоминаний, сыворотку правды или даже реинкарнацию как доказательства того, что воспоминания постоянны.

Могут ли стимуляция мозга, гипноз, психотропные препараты или другие внешние средства отпереть дверь в библиотеку нашего разума? Применение этих методов кажется довольно убедительным доказательством того, что, однажды попав в ДВП, информация сохраняется там навсегда. Однако тщательная оценка доказательств в каждом из вышеупомянутых случаев заставляет сильно в этом усомниться. Как нам предстоит убедиться, вполне вероятно, что «воспоминания», возникающие спонтанно или в результате электрической стимуляции, гипноза или приема психотропных веществ, – это вовсе не воспоминания о происходивших на самом деле событиях. Напротив, есть все основания полагать, что подобные рассказы могут складываться как из фрагментов произошедших в прошлом событий, так и из новых «воспоминаний», сочиненных непосредственно во время пересказа и имеющих мало общего с тем, что происходило в действительности. Откупоренные воспоминания точно так же подвержены искажениям, как и обычные.

Искусственные воспоминания: подсказки

Никто не станет отрицать, что существует возможность восстанавливать воспоминания, которые кажутся забытыми. Такое случается. Но это не доказывает, что любые воспоминания восстановимы. Вероятно, некоторые воспоминания можно вернуть, а некоторые – нет. Обычно, когда в нашей жизни что-то происходит, мы сохраняем в памяти фрагменты случившегося. Вполне логично, что некоторые из этих фрагментов впоследствии могут изменяться под влиянием новых событий.

Правдивость историй, которые подтверждают впечатляющую идею о постоянстве памяти, в большинстве случаев не получает никакого независимого доказательства. Иногда оказывается, что воспоминание соответствует действительности, а иногда – что человек воспроизводит собственные догадки, фантазии или истории, где факты смешиваются с вымыслом.

Этот феномен демонстрируют исследования, в ходе которых людям показывали видеозаписи повседневных событий. Позже им давали новую информацию о тех же событиях, но не в самой очевидной форме. Например, посмотрев запись автомобильной аварии, участники должны были ответить на вопрос: «Как быстро двигался автомобиль, когда он поравнялся со знаком «стоп»?» Или на такой: «Как быстро двигался белый спортивный автомобиль, когда он проехал мимо сарая, двигаясь по загородной дороге?»[24] Когда людям задают вопросы, в которых упоминаются новые предметы и детали, через какое-то время они начинают говорить, что на самом деле видели эти предметы и помнят эти детали. Они могут подтвердить, что видели знак «стоп» или сарай, хотя на самом деле на записи был знак «уступи дорогу», а никакого сарая и вовсе не было. По-видимому, это происходит потому, что содержащаяся в вопросах информация, будь она правдивой или ложной, может встроиться в воспоминания об увиденном событии и таким образом подменить его.

Но новая информация не просто добавляется к уже существующему воспоминанию. Она также способна изменить или преобразовать его. Как происходит подобная трансформация, наглядно демонстрирует еще один эксперимент. Людей просили посмотреть на ряд слайдов, на которых была последовательно изображена авария с участием водителя легкового автомобиля и пешехода. Красный автомобиль двигался по боковой улице к перекрестку, на котором стоял знак «стоп» для одной половины машин и знак «уступи дорогу» – для другой. Затем красный автомобиль поворачивал направо и сбивал человека на пешеходном переходе.

После просмотра слайдов каждому из участников задавали несколько вопросов. Некоторых спрашивали: «Мимо красного автомобиля проезжали другие машины, пока он стоял у знака “стоп”?» Другим задавали тот же самый вопрос, заменяя знак «стоп» на знак «уступи дорогу». То есть одни участники отвечали на вопрос, содержащий правдивую информацию, а другие – на вопрос с неверными сведениями. Позднее тестируемых людей спрашивали, помнят ли они, какой знак видели на записи. Полученная правдивая информация помогала им вспомнить то, что требовалось. Но особенно интересно то, что неправильная информация им мешала. В одном случае более 80 % людей, получивших ложные сведения, ошибались, отвечая на вопросы итогового теста. Они утверждали, что видели на слайде то, что им сказали, а не то, что они видели на самом деле.

В ходе одного из финальных экспериментов людям показывали запись аварии, а потом задавали вопросы, в том числе такой: «С какой приблизительно скоростью двигались автомобили перед тем, как разбились?» Через неделю участников пригласили снова и задали им еще несколько вопросов, один из которых звучал так: «Вы видели осколки стекол?» На записи не было никаких осколков, но те участники, которые до этого слышали слово «разбились», чаще говорили, что видели их.

Почему это происходит? Человек все время получает информацию из окружающего мира. Если произошла авария, он может воспринять некоторые составляющие этого события. Предположим, к нему подходит следователь и спрашивает: «С какой приблизительно скоростью двигались машины перед тем, как разбились?» В этот момент человек получает новый отрывок информации, а именно – данные о том, что автомобили «разбились». Когда эти два отрезка информации объединяются в одно целое, в его памяти рождается воспоминание о более серьезной аварии, чем та, что произошла на самом деле. Поскольку разбитое стекло ассоциируется с серьезной аварией, увеличивается вероятность того, что он «вспомнит» осколки разбитых стекол.

Подобные примеры наглядно демонстрируют нам, что в воспоминания человека можно внедрить ложную информацию. Она может дополнить существующее воспоминание (как в случае с сараем), а может и преобразовать его (как в случае с дорожным знаком). Возьмем, к примеру, человека, которому показывают знак «стоп», а потом говорят, что это был знак «уступи дорогу», и который начинает утверждать, будто видел знак «уступи дорогу». Что произошло со знаком «стоп», который он помнил раньше? Проведя определенные исследования, мы, возможно, получили бы наконец ответ на вопрос, сохраняются ли увиденные в момент события детали в памяти, оставаясь временно недоступными, или полностью изменяются под воздействием полученной позже информации. Эти исследования могли бы предоставить убедительные доказательства того, что первоначальное воспоминание остается нетронутым. Любой способ извлечь из памяти человека тот самый первичный знак остановки помог бы нам убедиться, что он все еще там. Но в условиях эксперимента невозможно доказать, что в первоначальное воспоминание были внесены изменения и оно навсегда уничтожено.

Предположим, что мы использовали бы самый эффективный из всех возможных способов восстановить то или иное воспоминание человека. Если бы у нас не получилось, мы бы не доказали, что первоначальное воспоминание было изменено, ведь всегда можно предположить, что метод оказался недостаточно эффективным. И все-таки, если мы опробуем все известные нам способы и ни один из них не сработает, будет разумным предположить, что первоначальное воспоминание изменено. Такое заявление было бы по меньшей мере настолько же правдоподобным, как и предположение о том, что воспоминание все еще находится в памяти, но временно недоступно.

Психологи не раз пытались изобрести новые эффективные способы заглянуть в глубины человеческой памяти. В некоторых случаях все попытки оказывались бесполезны. В ходе одного из экспериментов людям показывали какой-то объект, скажем знак «стоп», и заставляли их поверить, что на самом деле они видели другой предмет, например знак «уступи дорогу». Позднее участники проходили тест, в котором были представлены изображения обоих знаков, и многие выбирали знак «уступи дорогу». Люди указывали на то, о чем слышали позже, а ведь правильный ответ – знак, который действительно присутствовал на видео, – был у них прямо перед носом. Попытки платить людям, чтобы создать мотивацию и улучшить результат, не дали результата. Люди, которым предлагали целых двадцать пять долларов за правильный ответ, все равно выбирали тот знак, о котором они услышали уже после того, как посмотрели запись. Другие психологические приемы также не смогли заставить участников воспроизвести первоначальное воспоминание.

Не работает даже гипноз, который многие считают самым эффективным способом извлечь утерянные воспоминания. Психолог Билл Патнэм показывал людям видеозапись, на которой сталкивались автомобиль и велосипедист. После этого одних участников гипнотизировали, а остальных – нет. Первым предварительно говорили, что под гипнозом они снова увидят всю аварию от начала до конца так же четко, как и в первый раз, только теперь они смогут замедлить происходящее или приблизить изображение, чтобы разглядеть детали. Но люди под гипнозом делали еще больше ошибок и сильнее поддавались влиянию наводящих вопросов, чем те, кого не гипнотизировали. Это исследование показало, что гипноз не устраняет трудности, возникающие при извлечении воспоминаний, и не позволяет восстановить настоящее воспоминание. Совсем наоборот: похоже, что под гипнозом люди более подвержены внушению и на них проще повлиять. При упоминании какой-нибудь отсутствовавшей на видеозаписи детали, например номера машины, загипнотизированный участник не просто говорил, что видел его, но и частично его описывал. Один из участников сказал, что это был калифорнийский номер, начинавшийся с буквы W или V, хотя никто не принуждал его выдумывать. Когда организаторы говорили, что главная героиня на видеозаписи была блондинкой, хотя на самом деле – брюнеткой, загипнотизированные участники «вспоминали» ее светлые волосы. При повторном просмотре видеозаписи эти люди расстраивались. Один из них сказал: «Очень странно, ведь у меня перед глазами все еще стоит лицо девушки-блондинки, и ее образ не совпадает с этим [с женщиной на экране]. <…> Очень странно».

Итак, многочисленные попытки вытащить из памяти первоначальное воспоминание, когда оно, по всей видимости, было изменено, провалились. Это может означать, что воспоминание изменяется или преобразуется под влиянием событий, происходящих после того, как оно впервые сохраняется в памяти. По-видимому, новая информация, которую воспринимает человек, безвозвратно заменяет собой первоначальные данные, хранящиеся в памяти. Это означает, что многие из наших воспоминаний очень хрупки. Вероятно, каждый раз, когда мы сознательно воспроизводим в памяти какое-то событие, возникает возможность замены или преобразования этой информации. Похоже, что память непостоянна. Правильнее будет предположить, что мы обладаем механизмом ее обновления, который иногда оставляет изначальное воспоминание нетронутым, а иногда – нет.

Примечания

Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»

Выводы о ментальной репрезентации сформированных вне экспе-римента стереотипов (таких как стереотипы инженера и священника) более неоднозначны. Даже если мы примем, что испытуемые выноси-ли суждения о связанных со стереотипом чертах в Эксперименте 2 на основе абстрактных представлений, неясен источник этих представлений (особенно в условиях предъявления небольшого объема информации). Смешанная модель предполагает, что устойчивое название группы дает прямой доступ к абстрактному знанию о стереотипных чертах. Это аб-страктное знание, предположительно, служило основой для абстрактных представлений о группе, которые, в свою очередь, использовались для вынесения суждений. Однако абстрактные представления о группе могли быть сформированы и на основе ряда других источников информации, связанных с названием группы. Как уже отмечалось ранее, эти названия могли обеспечить доступ к абстрактным примерам или смысловым ас-социациям в дополнение к абстрактному знанию о чертах, характерных для членов группы, или даже вместо него. Соответственно, вполне может оказаться, что испытуемые формировали абстрактное представление о группе на основе этого абстрактного знания о поведении и смысловых ассоциаций (например, они могли считать, что группа инженеров умна, так как инженеры часто занимаются проектированием). Таким образом, даже если мы согласимся с тем, что при вынесении стереотипных суж-дений использовались абстрактные представления о группе, характер ре-презентации сформированных вне эксперимента стереотипов, служащих основой для этих представлений, остается спорным.

Литература

Allport 1954 — Allport G. W. The nature of prejudice. Cambridge (Mass.):

Addison-Wesley, 1954.

Brewer 1988 — Brewer M. B. A dual process model of impression formation // Advances in social cognition / T. K. Srull, R. S. Jr. Wyer (Eds.). Vol. 1. Hillsdale (NJ): Erlbaum, 1988. P. 1—36.

Brewer et al. 1981 — Brewer M. B., Dull V., Lui L. Perceptions of the elderly: Stereotypes and prototypes // Journal of Personality and Social Psychology. 1981. 41. P. 656—670.

Brigham 1971 — Brigham J. C. Ethnic stereotypes // Psychological Bulletin.

1971. 76. P. 15—33.

Brooks 1978 — Brooks L. R. Non-analytic concept formation and memory for instances // Cognition and categorization / E. Rosch, B. Lloyd (Eds.). Hillsdale (NJ): Erlbaum, 1978. P. 169—211.

Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»

Раздел IV. Социальное и эмоциональное познание

Busemeyer et al. 1984 — Busemeyer J. R., Dewey G. I., Medin D. L. Evaluation of exemplar-based generalization and the abstraction of categorical information // Journal of Experimental Psychology: Learning, Memory, and Cognition. 1984. 10. P. 638—648.

Cantor, Mischel 1979 — Cantor N., Mischel W. Prototypes in person perception // L. Berkowitz (ed.). Advances in experimental social psychology. Vol. 12.New York: Academic Press, 1979. P. 3—52.

Carlston 1980 — Carlston D. E. The recall and use of traits and events in social inference processes // Journal of Experimental Social Psychology. 1980. 16. P. 303—328.

Carlston, Skowronski 1986 — Carlston D. E., Skowronski J. J. Trait memory and behavior memory: The effects of alternative pathways on impression judgment response times // Journal of Personality and Social Psychology. 1986. 50. P. 5—13.

Collins, Quillian 1970 — Collins A. M., Quillian M. R. Facilitating retrieval from semantic memory: The effect of repeating part of an inference // Acta Psychologica. 1970. 33. P. 304—314.

Elio, Anderson 1981 — Elio R., Anderson J. R. The effects of category generalizations and instance similarity on schema abstraction // Journal of Experimental Psychology: Human Learning and Memory. 1981. 7. P. 397— 417..

Fiske, Neuberg 1990 — Fiske S. T., Neuberg S. L. A continuum of impression formation, from category-based to individuating processes: Influences of information and motivation on attention and interpretation // Advances in experimental socialpsychology / M. P. Zanna (Ed.). Vol. 23. New York: Academic Press, 1990. P. 1—74.

Gilbert 1951 — Gilbert G. M. Stereotype persistence and change among college students // Journal of Abnormal and Social Psychology. 1951. 46. P. 245—254.

Hamilton et al. 1990 — Hamilton D. L., Sherman S. J., Ruvolo C. M. Stereotype-based expectancies: Effects on information processing and social behavior // Journal of Social Issues. 1990. 46 (2). P. 35—60.

Hamilton, Sherman 1994 — Hamilton D. L., Sherman J. W. Stereotypes // Handbook of social cognition / R. S. Jr. Wyer, T. K. Srull (Eds.). Vol. 2. 2nd ed., Hillsdale (NJ): Erlbaum, 1994. P. 1—68.

Hamilton, Trolier 1986 — Hamilton D. L., Trolier T. K. Stereotypes and stereotyping: An overview of the cognitive approach // Prejudice, discrimination, and racism / J. F. Dovidio, S. L. Gaertner (Eds.). Orlando (FL): Academic Press, 1986. P. 127—163.

Hintzman 1986 — Hintzman D. L. «Schema abstraction» in a multiple-trace memory model // Psychological Review. 1986. 93. P. 411—428.

Homa et al. 1981 — Homa D., Sterling S., Trepel L. Limitation of exemplar-based generalization and the abstraction of categorical information //

Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»

Journal of Experimental Psychology: Human Learning and Memory. 1981.

7. P. 418—439.

Homa et al. 1991 — Homa D., Dunbar S., Nohre L. Instance frequency, categorization, and the modulating effect of experience // Journal of Experimental Psychology: Learning, Memory, and Cognition. 1991. 17. P. 444—458.

Karlins et al. 1969 — Karlins M, Coffman T. L., Walters G. On the fading of social stereotypes: Studies in three generations of college students // Journal of Personality and Social Psychology. 1969. 13. P. 1—16.

Katz, Braly 1933 — Katz D., Braly K. Racial stereotypes in one hundred college students // Journal of Abnormal and Social Psychology. 1933. 28. P. 280—290.

Klein et al. 1989 — Klein S. B., Loftus J., Burton H. A. Two self-reference effects: The importance of distinguishing between self-descriptiveness judgments and autobiographical retrieval in self-referent encoding // Journal of Personality and Social Psychology. 1989. 56. P. 853—865.

Klein et al. 1992 — Klein S. B., Loftus J., Trafton J. G., Fuhrman R. W. Use of exemplars and abstractions in trait judgments: A model of trait knowledge about the self and others // Journal of Personality and Social Psychology. 1992. 63. P. 739—753.

Klein, Loftus 1993a — Klein S. B., Loftus J. Behavioral experience and trait judgments about the self // Personality and Social Psychology Bulletin. 1993. 19. P. 740—745.

Klein, Loftus 1993b — Klein S. B., Loftus J. The mental representation of trait and autobiographical knowledge about the self // Advances in social cognition / T. K. Srull, R. S. Jr. Wyer (Eds.). Vol. 5. Hillsdale (NJ): Erlbaum, 1993. P. 1—49.

Lippman 1922 — Lippman W. Public opinion. New York: Harcourt Brace Jovanovich, 1922.

Macht, O’Brien 1980 — Macht M. L., O’Brien E. J. Familiarity-based responding in item recognition: Evidence for the role of spreading activation // Journal of Experimental Psychology: Human Learning and Memory. 1980. 6. P. 301—318.

Macrae et al. 1994 — Macrae C. N., Milne A. B., Bodenhausen G. V. Stereotypes as energy-saving devices: A peek inside the cognitive toolbox // Journal of Personality and Social Psychology. 1994. 66. P. 37—47.

McCauley, Stitt 1978 — McCauley C., Stitt C. L. An individual and quantitative measure of stereotypes // Journal of Personality and Social Psychology. 1978. 36. P. 929—940.

Medin 1988 — Medin D. L. Social categorization: Structure, processes, and purposes // Advances in social cognition / T. K. Srull, R. S. Jr. Wyer (Eds.). Vol. 1. Hillsdale (NJ): Erlbaum, 1988. P. 119—126.

Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»

Раздел IV. Социальное и эмоциональное познание

Nosofsky 1987 — Nosofsky R. M. Attention and learning processes in the iden-tification and categorization of integral stimuli // Journal of Experimental Psychology: Learning, Memory, and Cognition. 1987. 13. P. 87—108.

Nosofsky et al. 1994 — Nosofsky R. M., Palmeri T. J., McKinley S. C. Rule-plus-exception model of classification learning // Psychological Review. 1994. 101. P. 53—79.

Park 1986 — Park B. A method for studying the development of impressions of real people // Journal of Personality and Social Psychology. 1986. 51. P. 907—917.

Posner, Keele 1968 — Posner M. I., Keele S. W. On the genesis of abstract ideas // Journal of Experimental Psychology. 1968. 77. P. 353—363.

Rosch 1975 — Rosch E. R. Cognitive representations of semantic categories // Journal of Experimental Psychology: General. 1975. 104. P. 192—233.

Ross et al. 1990 — Ross B. H., Perkins S. J., Tenpenny P. L. Reminding-based category learning // Cognitive Psychology. 1990. 22. P. 460—492.

Sherman, Klein 1994 — Sherman J. W., Klein S. B. The development and rep-resentation of personality impressions // Journal of Personality and Social Psychology. 1994. 67. P. 972—983.

Smith 1990 — Smith E. R. Content and process specificity in the effects of prior experiences // Advances in social cognition / T. K. Srull, R. S. Jr. Wyer (Eds.). Vol. 3. Hillsdale (NJ): Erlbaum, 1990. P. 1—59.

Smith 1992 — Smith E. R. The role of exemplars in social judgment // The construction ofsocial judgments / L. L. Martin, A. Tesser (Eds.). Hillsdale (NJ): Erlbaum, 1992. P. 107—132.

Smith, Zarate 1990 — Smith E. R., Zarate M. A. Exemplar and prototype use in social categorization // Social Cognition. 1990. 8. P. 243—262.

Smith, Zarate 1992 — Smith E. R., Zarate M. A. Exemplar-based model of social judgment // Psychological Review. 1992. 99. P. 3—21.

Taylor 1981 — Taylor S. E. A categorization approach to stereotyping // Cog-nitive processes in stereotyping and intergroup behavior / D. L. Hamil-ton (Ed.). Hillsdale (NJ): Erlbaum, 1981. P. 88—114.

Taylor, Crocker 1981 — Taylor S. E., Crocker J. Schematic bases of social information processing // Social cognition: The Ontario Symposium / E. T. Higgins, C. P. Herman, M. P. Zanna (Eds.). Vol. 1. Hillsdale (NJ): Erlbaum, 1981. P. 89—134.

Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»

РАЗДЕЛ V

ПРИКЛАДНЫЕ АСПЕКТЫ КОГНИТИВНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ

Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»

Элизабет Ф. Лофтус

Ошибки и изъяны памяти¹

Лофтус (Loftus) Элизабет (род. 1944) —американский психолог памя-ти, профессор факультетов психологии, криминологии и когнитивных наук Калифорнийского университета Ирвайна, ведущий специалист в области автобиографической памяти, занимается проблематикой ложных воспоми-наний.

Столетиями люди приходят в суд, чтобы выступить со свидетельски-ми показаниями и дать присягу. В свете того, что я узнала о человеческой памяти, я предлагаю более реалистичную формулировку: «Клянетесь ли вы говорить правду, только правду или что угодно еще, что вы считаете собственными воспоминаниями?»

Достаточно посмотреть на растущее число случаев, где анализ ДНК позволил оправдать невиновных. В этом году после генетического тести-рования в нашей стране из тюрьмы был выпущен 100-й человек. Ларри Майсу из Индианы сейчас 52, из них 21 год он провел в тюрьме по обви-нению в изнасиловании кассирши бензоколонки. Жертва не смогла ука-зать на него на двух процедурах опознания и выделила его только после того, как была подвергнута гипнозу в полиции. История Майса — не ис-ключение; анализ этих оправданий на основе теста ДНК показывает, что ложные воспоминания свидетелей — это основная причина ошибочных приговоров.

Когда мы начинаем думать о том, как работает память, очень легко поддаться искушению думать, что мозг работает как компьютер. Таким образом, наиболее интуитивным является убеждение, что воспоминания — это на самом деле информация, хранящаяся в прошлом, которая остается изолированной от остальных психических процессов, пока мы не должны помнить эти переживания, знания или навыки. Однако мы также знаем, что воспоминания часто предлагают искаженную картину прошлого.

Теперь … воспоминания несовершенны, потому что они ухудшаются с простым течением времени, или это то, что мы испытываем после того, как «запомнили», что информация изменяет наши воспоминания? Другими словами, наши воспоминания изолированы от остальных металлических процессов, которые происходят в нашем мозгу, или они смешиваются с ними до точки изменения?

Что приводит нас к третьему более тревожному вопросу: могут ли быть созданы ложные воспоминания? Американский психолог по имени Элизабет Лофтус посвятила несколько лет своей жизни изучению этой темы. .

Элизабет Лофтус и когнитивная психология

Когда Элизабет Лофтус начала свою карьеру в области исследований, когнитивная психология начала раскрывать новые аспекты функционирования психических процессов. Среди них, конечно же, память, одна из тем, которая вызвала наибольший интерес, являясь основой для обучения и даже личности .

Однако в судебной сфере была еще одна, более прагматичная причина, по которой было очень удобно исследовать исследование памяти: необходимо было определить, насколько достоверной была информация, предоставленная свидетелями, присутствующими на судебных процессах, или для самих жертв преступлений. Лофтус сосредоточены на изучении возможности не только того, что воспоминания этих людей могут быть ложными или полностью измененными , но это были другие люди, которые внесли в них ложные воспоминания, даже если они были намеренными.

Автомобильный эксперимент

В одном из своих самых известных экспериментов Лофтус набрал ряд добровольцев и показал им записи, в которых можно было увидеть столкновение транспортных средств друг с другом. После этого этапа расследования психолог обнаружил нечто очень любопытное.

Когда добровольцев попросили вспомнить содержание записей, были использованы некоторые очень конкретные фразы, чтобы сказать им, что они должны вызывать то, что они видели. В случае некоторых людей использованная ими фраза содержала слово «связался», в то время как в других это слово было заменено на термин «удар», «столкнулся» или «разбит». Остальная часть предложения всегда была одинаковой для всех людей и изменяла только слово, которым описывалось действие столкновения. Волонтеров попросили высказать свое мнение о скорости движения машин, которые они видели.

Хотя все добровольцы видели одно и то же, Элизабет Лофтус заметила, что то, как их попросили вспомнить, что появилось в видео, изменило их воспоминания , Люди, которым были даны инструкции, содержащие слова «связался» и «ударил», сказали, что машины двигались с меньшей скоростью, тогда как это было значительно выше, если спрашивать людей, с которыми их спрашивали. использовались термины «столкнулись» и «разбили».

То есть воспоминания людей различались в зависимости от степени интенсивности шока, предложенной словами, использованными членами исследовательской группы. Одно слово может заставить добровольцев вызывать несколько разные сцены о том, что они видели .

В торговом центре

С экспериментом столкновения видео автомобилей Элизабет Лофтус предоставила доказательства того, как информация, представленная в настоящем, может изменить воспоминания. Тем не менее, его открытия пошли еще дальше, показав, что «внушать» ложные воспоминания в память можно путем внушения .

Это расследование было несколько более сложным, так как для его проведения необходимо было иметь информацию о жизни добровольцев. Вот почему Лофтус связался с друзьями или родственниками каждого из них.

На первом этапе расследования добровольцам рассказывали по одному четыре анекдота о детстве каждого из них. Три из этих воспоминаний были настоящими, и объяснения об этом опыте были построены благодаря информации, которую родственники добровольцев дали Лофтусу, но одно было ложным, полностью выдуманным. В частности, этот вымышленный анекдот был о том, как участники потеряли себя в торговом центре, когда они были маленькими .

Несколько дней спустя добровольцы были снова опрошены и спросили, помнят ли они что-нибудь о четырех историях, которые были им объяснены в первой части исследования. Каждый четвертый человек сказал, что что-то вспомнил о том, что произошло, когда они заблудились в торговом центре. Но, кроме того, когда им сказали, что одна из четырех историй была ложной, и попросили угадать, какая из них была чистой выдумкой, пять из 24 участников не смогли дать правильный ответ. С минимальными усилиями со стороны Элизабет Лофтус, ложная память обосновалась в его памяти

Последствия этих исследований

Открытия, осуществленные Элизабет Лофтус они были сильным шоком для судебных систем по всему миру в основном потому, что они указали, что воспоминания могут быть искажены без нашего уведомления, и поэтому информация из первых рук, предоставляемая свидетелями и жертвами, не обязательно должна быть достоверной. Это привело к тому, что ресурс подтверждающих версий того, что произошло с вещественными доказательствами, считался очень необходимым.

How reliable is your memory? | Elizabeth Loftus (May 2023).