Любовь не истина но прощение ошибок

Первое послание к Коринфянам

«Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви,- то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы.

Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине;  все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.

Ибо мы отчасти знаем, и отчасти пророчествуем; когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится. Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое. Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан. А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше» (1 Кор.13: 1-13).

Эти слова апостола Павла часто называют гимном любви. Ибо по своему определению последний (др.-греч. ὕμνος) – это торжественная песня, восхваляющая и прославляющая кого-либо или что-либо.

В данном священном тексте апостол прославляет и восхваляет любовь, но какую? Это слово в наше смутное, блудное время затрепано до полной неузнаваемости. Ею называют самые разные виды блуда, но одновременно некоторые утверждают, что ее нет.

Так что же такое любовь? Согласно учению святых отцов, она есть действие вожделевательной силы человеческой души. Поэтому присуща каждому человеку. Но у одних эта сила больше, у других меньше. Что же касается нравственного качества любви, то оно зависит не от нее самой, а от тех предметов, на которые она направляется.

Если эти предметы низкие, например, блудные, то и такая любовь будет низкой; если они высокие – высокой. Так, к примеру, есть эротическая любовь или эротика; выше ее любовь супружеская; еще выше любовь родителей к детям и детей к родителям; выше этого – патриотизм, т.е. любовь к своей родине. Поскольку же превыше всего есть Бог – Всевышний, то самой высокой является любовь Божия. Вот ее-то восхваляет и превозносит своим гимном апостол Павел.

Заметим еще и то, что перед сим, в 12-й главе своего послания он назвал различные дарования у христиан:

«Иных Бог поставил в Церкви, во-первых, Апостолами, во-вторых,  пророками, в-третьих, учителями; далее,  иным  дал  силы  чудодейственные,  также  дары исцелений, вспоможения, управления, разные языки» (1 Кор.12: 28).

Однако выше всех этих даров или плодов Святого Духа (ср.Гал.5: 22) он поставляет любовь: «Ревнуйте о дарах больших, и я покажу вам путь еще превосходнейший» (1 Кор.12: 31), — после чего и следует вышеуказанный (13-я глава этого послания) гимн любви.

Долготерпит

И действительно, посмотрим сколько же других добродетелей порождает любовь Божия! Она долготерпит, т.е. не унывает и не ропщет в скорбях, бедах и напастях, но все сие с благодарением Богу терпит и переносит. Таковыми были святые мученики, любовью Божией побеждая самые страшные гонения и муки. Таковыми были преподобные отцы, ею же услаждая все горести и скорби своего монашеского и пустыннического жития.

Милосердствует

Она милосердствует, ибо всегда готова поделиться с нищими и нуждающимися даже самым последним имуществом. Каковыми были, к примеру, святой праведный Филарет Милостивый или преподобная Мелания Римлянина, вместе со своим супругом Апинианом раздавшие все свое громадное (богаче их был только царь) имение в качестве милостыни.

Не завидует, не превозносится, не бесчинствует и не ищет своего

Поэтому, милосердно раздавая свое, любовь не завидует чужому богатству, а также не превозносится тем, что сама имеет. Посему она и не гордится, ибо гордость есть ни что иное как видение своих добродетелей и превозношение ими. Так, искореняя гордость и, следовательно, порождая смирение, любовь не бесчинствует, не настаивает на своей «правде», избегая, таким образом, раздражения и гнева.

Не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине

Будучи самой высокой добродетелью, она никогда не замышляет злое и не радуется ему, но, наоборот, порождает другие христианские добродетели, как вышеуказанные, так и веру в Бога и надежду на Него. И хотя некоторые из этих добродетелей в будущем веке упразднятся (ср.1 Кор.13: 8), но любовь Божия пребывает вечно.

Но все эти дары Святого Духа относятся к раннему христианству – это послание апостола Павла, датируется 57 годом от Р.Х. и было адресовано первой коринфской христианской общине или Церкви, основанной самим апостолом. А как же в наше время, как нам применять это его учение о любви Божией сейчас?

А ныне сей дар Святого Духа как никогда необходим православным христианам, и связано это со следующей аскетической проблемой. Чтобы ее понять, начнем издалека. Когда были сотворены первые люди, то изобильная любовь к Богу, пламенное желание быть с Ним, соединиться с Ним были естественно вложены в их природу, в их еще чистые души.

Врожденная способность любви

Но когда прародители согрешили, Дух Святой оставил их души, то они духовно тотчас умерли (ср.Быт.2: 17), тогда и этот величайший Его дар покинул их. Адам и Ева уже не стремятся к Богу, но убегают от Него, в безумной попытке спрятаться от Всеведущего среди деревьев рая (ср.Быт.3: 8).

После чего у всех потомков прародителей возникли те же проблемы. Любовь Божия все так же естественно присуща душе человеческой, т.е. действию ее вожделевательной силы. Но куда мы эту силу тратим?! Давайте-ка, посмотрим!

Как называются три основные страсти: сластолюбие, сребролюбие и славолюбие?! Видите, у всех этих трех слов корень один – «любие». Это значит, что мы, грешники тратим всю вожделевательную силу нашей души на греховные страсти, и Богу ничего не остается! Поэтому грешники Его не любят и не могут любить.

Как же поступали святые? Христианским подвижничеством они искореняли в себе страсти. Тогда та сила души, ее способность любить, отторгалась от оных и направлялась к Богу, чем святые и стяжали в себе изобильную любовь Божию. Этот путь никто не отменял и сейчас.

Но ныне он крайне затруднен невероятной сложностью аскетической борьбы – невидимой брани с врагом нашего спасения. Бесы сейчас пошли все с «вышним образованием». Они уже более семи тысяч лет упражняются, изобретая все новые и новые способы нашей погибели, а мы в борьбе с ними не более, чем начинающие приготовишки.

Поэтому сейчас, как никогда ранее, полезным и плодотворным для нас является тот превосходнейший путь, путь любви Божией о коей и о коем свидетельствует апостол Павел. Речь идет о том, что для нас куда более эффективным было бы не пытаться достигнуть сей любви, очищая свои страсти. Но, наоборот, стяжав любовь Божию, сим искоренить или, по крайней мере, весьма ослабить в себе действия страстей.

Ибо когда в христианине начинает жить этот дар Святого Духа, то он этим самым и иссушает все страсти, забирая себе у них это самое «любие», т.е. направляет вожделевательную силу души от страстей к Богу. А без этого самого «любия» остаются лишь пустые: «сласто; сребро, славо», не имеющие над нами никакой силы.

Однако этот превосходнейший путь крайне затруднен для нас следующим весьма прискорбным обстоятельством. Мы-то ведь живем в век широкого распространения атеизма. Который представляет собой не просто отрицание Бога, но вражду против Него – безумное сатанинское богоборчество.

Поэтому в души людей, с детства воспитанных в атеистическом обществе, через безбожную школу (как среднюю, так и, тем более, высшую), чрез СМИ, да и вообще чрез всю эту пропитанную атеизмом «культуру», искусственно вкладывались богоборческие идеи. Во всяком случае, предполагающие не любовь, а ненависть к нашему Отцу Небесному и Творцу.

И это искусственно всеянное я наши души зловредное семя лукавого и его клевретов атеистов-богоборцев часто подавляет врожденную способность души любить Бога. От этой сатанинской гадости трудно избавиться даже уже вернувшемуся из атеизма в православие христианину. Тем более, что эта трудность усугубляется следующим важным обстоятельством.

Зачастую такой христианин, имея в себе некие зачатки естественной любви (к жене, детям, родителя и т.д), пытается из оной вывести в себе любовь Божию. Это весьма ошибочный путь, ибо последняя не только не выводится из первой, но противоположна ей. Что ясно следует из Священного Писания и Священного Предания.

Так Сам Господь заповедует:

И в другом месте:

Видите, как противоположна любовь Божия, любовь к Богу – естественной любви нашего падшего естества к родным и родственникам! Поэтому первая не может быть произведена из второй, но они враждуют. Чему есть множество примеров в житиях святых. Приведу всего лишь два таких примера, которые на мой взгляд являются одними из наиболее выразительных.

Первый из них взят из жития святого мученика Севастиана. Который, будучи влиятельным царедворцем и тайным христианином, во время жестокого гонения всячески поддерживал гонимых христиан. Так, в частности, он утвердил в вере и помог стойко перенести все мучения от гонителей двум родным братьям – Маркеллину и Марку.

Видя стойкость последних римский правитель Агрест Хроматий на 30 дней освободил братьев от мучений и вернул их в их семьи, все представители которых были язычниками. И вот все они подряд начали уговаривать Маркеллина и Марка отречься от Христа. А в качестве основного аргумента к сему как раз и служила эта самая естественная любовь к родителям, женам и детям.

Так их мать указывала на свои тяжкие муки, когда рождала их, на свои сосцы, которыми она их питала и т.д.… Отец ссылался на свою старость и немощность – он был сильно болен ногами… Жены страдальцев плакали о своем будущем вдовстве… А младенцы на их руках, хотя еще и не могли говорить, но самим своим беспомощным видом взывали к чувству естественной отцовской любви.

И вот те, кого не могли поколебать жестокие муки, стали колебаться под влиянием последней. И тогда снова вмешался святой Севастиан, который сначала произнес длинную, но замечательнейшую речь, общий смысл которой таков:

«О, святая двоица, Маркеллин и Марк! Не дайте прельстить себя хитрому врагу, наносящему вам такое искушение через ваших домашних, не ввергайте себя в бесконечное мучение, не вдавайтесь в руки бесов, не прельщайтесь любовью к временной жизни, красотами видимого мира и суетными житейскими удовольствиями, не дайте победить себя мольбами родителей, рыданиями жён, слезами детей, ласками родных и друзей.

Вспомните слова Господа: «И враги человеку – домашние его» (Мф.10:36), которые разлучают нас с Богом, не друзья нам, а враги, и любовь их к нам не истинна, но ложна, потому что они лишают нас столь великого блага, отнимают у нас любовь Божию и Царство Небесное, уготованное любящим Бога.

Не допускайте исторгнуть из рук ваших той награды, ради которой так потрудились; ибо вы уже истинно как бы в руках держите приготовленное для вас благо, вы уже стоите у дверей небесного чертога. Се ныне для вас сплетены уже венцы, и Подвигоположник Христос ждёт, чтобы увенчать вас и прославить перед святыми Ангелами. Се настал уже конец вашего пути: не обращайтесь же назад, как жена Лота, чтобы не сделаться бездушным столпом (Быт.19:26), ибо тем погубите свои души.

Не соблазняйтесь слишком сильною любовью к родителям, женам и детям, чтобы не сделаться недостойными Христа, сказавшего: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня» (Мф. 10:37). Не будьте такими неразумными, чтобы, начавши духом, окончить плотью (ср.Гал.3:3).

О, да подаст мне Христос Бог мой пролить мою кровь за Него перед вами, чтобы вы видели мое страдание, и моя смерть могла бы послужить для вас примером, как полагать души за вашего и моего Бога».

После этой замечательнейшей проповеди и чудес, совершенных святым Севастианом, он, в частности, исцелил от болезней Транквиллина, отца братьев, не только вся их семья обратилась ко Христу, но и многие другие. Что, интересно, и сам правитель-гонитель Агрест Хроматий под их христианским влиянием принес сугубое покаяние и стал ревностным христианином.

Видишь, как противоположны естественная любовь нашего падшего естества и любовь Божия! Первая готова была погубить, обречь на вечные муки святых братьев Маркеллина и Марка, а также всех членов их языческих семей; а вторая не только спасла их, но и соделала святыми мучениками. Поскольку большинство их них приняли мученический венец.

Первой пострадала Зоя, жена темничного стража Никострата. Когда об этом узнал святой Транквиллин, он сказал удивительно лаконичные, но весьма мужественные слова: «Жены идут прежде нас к венцу! Отчего же мы ждем?» – вот он истинный христианин-римлянин, мужественный житель не только первого, но Второго и Третьего Рима. И добровольно придя на место, где пострадала мученица Зоя, он там также принял мученический венец…

Другой пример из жития преподобного Пимена Великого. Он вместе с двумя младшими братьями ушел в монастырь. И вот когда туда пришла их мать, желая видеть своих детей, то, как написано в житии, произошло следующее:

«Спустя несколько лет после этого, мать сих братьев, по чувству естественной любви матери к детям, отправилась к ним, желая видеть их; однако не могла их видеть и потому встала около храма, в ожидании их прихода в храм на молитву. Когда они направлялись к храму, мать подошла к ним, но они побежали от нее назад, и, войдя в келлию, закрыли от нее двери; подойдя к дверям, она начала стучать и призывать сыновей своих, стоя вне келлии и плача со умилением. Но иноки не только не открывали дверей келлии, но даже ничего не отвечали. Между тем в то время, когда та женщина плакала долгое время, стоя у дверей келлии, авва Анувий, услышав обо всём, вошел иными дверями к инокам и сказал Пимену:

– Что же мы сделаем с этою старицею? Вот она уже долгое время горько плачет, не отходя отсюда».

И далее между преподобным Пименом и его матерью был диалог, который, например, я не могу читать без слез и умиления:

«Тогда Пимен, встав, подошел к дверям и спросил:

– О чем ты плачешь, старица?

Она же, услышав его голос, но не видя его самого, так как двери были затворены, сказала:

– Я хочу видеть вас, дети мои! Не моими ли сосцами я питала вас? Не я ли вырастила вас? И вот ныне я нахожусь уже в преклонных летах; я весьма страдаю сердцем, слыша голос детей своих, но не видя их. Я весьма хочу видеть вас, дети мои, прежде, нежели умру.

Пимен сказал:

– Где желаешь ты видеть нас: здесь, или в той, будущей жизни?

Она отвечала:

– Увижу ли я вас там, чада мои, если не буду видеть здесь?

Пимен отвечал:

– Если ты благодушно потерпишь и не увидишь нас здесь, то мы надеемся, что, по человеколюбию Божию, ты непременно увидишь нас там.

Внимая тому, что было сказано, она ответила:

– Действительно, я предпочитаю видеть вас там, нежели здесь.

Потом отошла с великою надеждою, весьма радуясь, ибо желала видеть детей своих лучше в будущей жизни, нежели в жизни временной».

Это еще один пример того, как любовь естественная противна любви Божией. Поэтому последняя и не может быть произведена из первой.

Как нам, современным людям, стяжать этот наивысший дар Духа Святого

Как же нам, нынешним христианам, ее получить?! Только сверхъестественным путем, только как особый, вымоленный и выстраданный дар Божий, дар Святого Духа. Ибо Его первый плод – это именно любовь (Гал.5: 22)!

И этим сверхъестественным даром мы не распоряжаемся – все это в руках Божиих. Однако, мы можем подготовить себя к удобному принятию сего дара. И такая подготовка состоит в том, о чем всегда учили святые отцы, — в правой вере и добрых делах (добродетелях).

Первое, т.е. правая вера необходима не только сама по себе, но и потому, что, как я уже писал в ряде своих работ на сем сайте, например, в публикации «Успение Божией Матери», лжеучения в отношении Пречистой лишают нас Ее помощи. А ведь Она именно Та, Которая более всех святых может умолить Сына Своего дать нам этот дар Его любви.

И Она не только может, но желает, весьма желает сделать это, ведь Она наша Мать – Мама всех христиан, а мы Ее грешные дети. Из-за неверия которых, зачастую, «бессильной», скажу так, оказывается и Царица Небесная, наша Владычица!

Что касается добродетели, то, как выше было сказано, этот путь весьма и весьма затруднен для нас из-за нынешних хитростей и пронырливости бесов «с высшим злодейским образованием». Так что мы в борьбе с ними часто напоминаем какого-нибудь несчастного солдатика с жалким пистолетиком в руках, пытающегося воевать против целой армии, вооруженной пушками, танками, самолетами и другим, ядерным оружием.

Но, как мудрый военачальник смотрит не на оружие своих бойцов, а на их мужество, награждая за него одних, и карая других за трусость, так и Подвигоположник-Христос. Который также смотрит не на наши сомнительные успехи в сей невидимой брани, но на наше христианское мужество. Поэтому и награждает Своими дарами, в том числе даром любви Божией, именно мужественных, а не тех, кто трусливо складывает свое оружие перед намного превосходящими силами врага!

Еще одно замечание по поводу этого дара. Он преимущественно проистекает из Таинства Евхаристии, которое и есть величайшее проявление любви Божией к нам грешным. Ибо именно в нем мы, причащаясь, наиболее тесно соединяемся с Богом. Поэтому чрезвычайно важно исповедовать православное учение о сем Таинстве, а не некоторые бытующие в наше время заблуждения о нем.

Ну а теперь, в заключение сей статьи, приведу толкование святителя Иоанна Златоуста на Гимн любви – 13 главу апостола Павла к Коринфянам.

Прот. Георгий Городенцев

Толкование на гимн любви свт. Иоанна Златоуста

Беседа 32-я.

Потому он не вдруг указывает на любовь, а наперед возбуждает в слушателе внимание обещанием: «я покажу вам путь еще превосходнейший», и когда возбудил в нем желание, то и тогда не тотчас начинает говорить о ней, но, желая еще более усилить и возвысить это желание, говорит сперва о самых (дарах) и показывает, что они без любви ничто, и таким образом ставит их в совершенную необходимость любить друг друга, так как пренебрежение к ней бывает причиной всех зол. Любовь по справедливости должна представляться важной уже и потому, что дары не только не соединяли их, но и разделяли соединенных, а она, напротив, сама собой может соединить разделенных и сделать их одним телом.

Впрочем, он не вдруг говорит это, а указывает на то, чего они особенно желали, то есть, что любовь есть также дар и превосходнейший путь к получению всех даров. Потому, если ты не хочешь любить брата по долгу, то питай любовь по крайней мере для того, чтобы тебе получить большой дар чудес и обильнейшую благодать. И смотри, с чего начинает (апостол): прежде всего с того, что они почитали удивительным и великим, то есть с дара языков, и, говоря об этом даре, представляет его не таким, какой они имели, но гораздо большим. Не сказал: «если я говорю языками», но: «если я говорю языками человеческими» (1Кор.13:1). Что значит – человеческими? Языками всех народов вселенной. Не довольствуясь и этим увеличением, прибавляет еще другое, гораздо большее, и говорит: «и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий». Видишь ли, как он возвысил этот дар и как после низвел и ниспроверг его? Не просто сказал: тогда я ничто, но: «то я – медь звенящая», нечто бесчувственное и бездушное. Как – медь звенящая? Издавая звук, но напрасно, попусту и без всякой нужды. Далее, кроме того, что не приношу никакой пользы, для многих кажусь беспокойным, тягостным и несносным. Видишь ли, как не имеющий любви уподобляется вещам бездушным и бесчувственным? Говоря о языке ангельском, (апостол) не приписывал ангелам языка, но выражает следующее: хотя я буду говорить так, как обыкновенно беседуют ангелы между собой, без нее (любви) я ничто и даже тягостен и несносен. Подобным образом и в другом месте, когда говорит: поклонится Ему «всякое колено небесных, земных и преисподних» (Флп.2:10), он не приписывает ангелам колен и костей, – да не будет, – но подобием нашего поклонения желает выразить усердное поклонение ангелов. Так и здесь говорит о языке, означая не орган телесный, а известным нашим способом собеседования выражая взаимное собеседование их между собой. Далее, чтобы слова его скорее были приняты, он не останавливается на даре языков, но указывает и на прочие дары, и, показав ничтожность их без любви, потом уже начертывает ее изображение. А так как он хотел постепенно усиливать речь, то восходит от меньшего к большему; то, что поставил последним при исчислении даров, то есть дар языков, теперь поставляет на первом месте, восходя, как я сказал, мало-по-малу от меньшего к большему. Сказав о языках, он тотчас переходит к пророчеству и говорит: и »если имею дар пророчества» (1Кор.13:2). И это также (представляет) в превосходной степени. Как там указал не на языки только, но на языки всех людей и даже ангелов, и потом уже сказал, что этот дар без любви ничто, так и здесь говорит не о пророчестве только, но о пророчестве самой высшей степени. Сказав: »если имею дар пророчества», присовокупляет: «и знаю все тайны, и имею всякое познание», представляя и этот дар в превосходной степени.

4. Потом (апостол) переходит и к прочим дарам, и чтобы, исчисляя их порознь, не показаться тягостным, указывает на мать и источник всех их, и опять в превосходной степени: и »если, – говорит, – имею… всю веру». Не довольствуясь этим, присовокупляет и то, что Христос признал самым великим: »так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто». Смотри, как он и здесь опять уничижает дар языков. От пророчества показывает великую пользу, именно – знание таин и всякое разумение, равно и от веры немаловажное дело, именно – переставление гор; а о даре языков только упомянул и более ничего. Заметь еще, как он в кратких словах обнимает все дары, т. е. в пророчестве и вере; это потому, что чудеса заключаются или в словах или в делах. Но как же Христос говорит, что переставление гор есть самое малое дело веры, – именно упоминает об этом, как о чем-то самом малом, когда выражается так: «если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: «перейди отсюда туда», и она перейдет» (Мф.17:20), а Павел поставляет в этом всю веру? Что сказать на это? Переставить гору действительно великое дело; вследствие того и упоминает об этом; но не потому, чтобы вся вера могла производить только это, а потому, что людям грубым это казалось великим по тяжести гор. Таким образом он возвышает предмет, и смысл слов его следующий: если я имею всю веру, если даже могу переставлять горы, а любви не имею, то я ничто.

«И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы» (1Кор.13:3). Какая усиленная речь! И здесь он представляет все в превосходной степени. Не сказал: если я отдам бедным половину имения, или две или три части, но: «если все имение мое». Не сказал: отдам, но: раздам, выражая кроме употребления имущества самую усердную услужливость. «И если… отдам тело мое на сожжение». Не сказал: если я умру, но опять выражается усиленно: представляет самую жестокую смерть, т. е. сгореть живому, и говорит, что и такая смерть без любви не важное дело: «нет мне в том никакой пользы». Но вся сила его слов откроется, когда я приведу свидетельства Христовы о милостыне и смерти. Какие же свидетельства? Богатому Христос сказал: «если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим;… и приходи и следуй за Мною» (Мф.19:21); также, беседуя о любви к ближнему, сказал: «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин.15:13). Отсюда видно, что и у Бога это – всего больше. Но я утверждаю, говорит Павел, что если даже мы положим (душу свою) за Бога, и не просто положим, но и будем сожжены, – это и означают слова: «если… отдам тело мое на сожжение», – то и тогда не будет нам большой пользы, если мы не любим ближнего.

Нет ничего удивительного в том, что дары без любви не приносят большой пользы; они даже ниже доброй жизни, и многие, обладавшие дарами, были наказаны, как нечестивые, как например именем Христовым пророчествовавшие, изгонявшие многих бесов и совершавшие многие чудеса, подобно Иуде предателю; а другие, веровавшие и проводившие непорочную жизнь, ни в чем другом не имели нужды для приобретения спасения. Итак, нисколько не удивительно, что дары, как я сказал, имеют нужду в любви; но чтобы самая исправная жизнь ничего не значила без нее, это может показаться преувеличением и ввести в недоумение, особенно когда Христос приписывает этим двум добродетелям великое достоинство, т. е. нестяжательности и мученическим подвигам. Богатому, как я заметил выше, Он сказал: «если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим;… и приходи и следуй за Мною»; и, беседуя с учениками о мученичестве, сказал: «кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее» (Мф.16:25); и еще: «всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцем Моим Небесным» (Мф.10:32). Подлинно, многотруден этот подвиг и почти превышает самую природу; это хорошо знают те, которые удостоились этих венцов; никакое слово не сможет изобразить его; это – дело, свойственное высокой душе и чрезвычайно удивительное.

5. Однако и это чудное дело, по словам Павла, не доставляет пользы без любви, хотя бы притом соединено было с нестяжательностью. Почему так? Я постараюсь объяснить это, показав наперед, каким образом раздающий все имущество может не иметь любви. Кто готов предать себя на сожжение и имеет духовные дары, тот еще может не иметь любви; а кто не только подает, но и раздает свое имущество, тот может ли не любить? Что сказать на это? Или то, что (Павел) предполагает невозможное возможным, как он обыкновенно делает, когда хочет сказать что-нибудь чрезвычайное, – например в послании к Галатам говорит: «если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема» (Гал.1:8). Ни он сам, ни ангел, конечно, не могли сделать этого, но, чтобы изобразить предмет самым усиленным образом, он предполагает то, чего никогда не будет. Также в послании к Римлянам говорит: «ни Ангелы, ни Начала, ни Силы… не могут отлучить нас от любви Божией» (Рим.8:38–39). Этого также не станут делать ангелы; но и здесь он предполагает невозможное. И далее говорит: «ни другая какая тварь», хотя уже не оставалось другой, так как он исчислил всю – и горнюю и дольнюю; но он предполагает то, чего нет, чтобы самым усиленным образом выразить свою любовь. То же самое он делает и здесь, когда говорит: кто отдаст все, но не имеет любви, тот не получит никакой пользы. Итак, или это надобно сказать, или то, что он внушает подающим милостыню вступать в тесный союз с приемлющими, подавать не просто и без участия, но с состраданием, милосердием, сокрушением и соболезнованием к нуждающимся. Для того именно Бог и заповедал (подавать) милостыню; Бог мог питать нищих и без этого; но, чтобы соединить нас любовью и внушить нам пламенную привязанность друг к другу, Он повелел нам питать их. Потому и сказано в одном месте: «слово – лучше, нежели даяние» (Сир.18:16); и еще: «не выше ли доброго даяния слово?» (Сир.18:17), и сам (Бог) говорит: «милости хочу, а не жертвы» (Мф.9:13) Люди обыкновенно питают любовь к тем, кому они благодетельствуют, и облагодетельствованные бывают искренно расположены к благодетелям; потому (Бог) и дал такую заповедь, чтобы устроить между ними союз любви. Но вот вопрос: если Христос назвал то и другое совершенством, то как (апостол) говорит, что без любви это – не совершенно? Он не противоречит Христу, – да не будет, – а напротив говорит совершенно согласно с Ним. И (Христос) не просто сказал богатому: «продай имение твое и раздай нищим», но прибавил: «и следуй за Мною». А следование за Ним ничем так ясно не обнаруживается в учениках Христовых, как взаимной любовью: »По тому, – говорит Он, – узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин.13:35). Равным образом слова Его: «кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее»; и еще: «всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцем Моим Небесным», – означают не то, будто это не приобретается любовью, но указывают на награду, уготованную за такие подвиги.

А что действительно, кроме мученичества, (Христос) требовал и этого, весьма ясно видно из следующих Его слов: «чашу Мою будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься», т.е. примете мученичество и будете убиты за Меня; «но дать сесть у Меня по правую сторону и по левую», не в том смысле, будто кто-нибудь сидит по правую и по левую сторону Его, но в смысле высочайшей чести и славы, – «не от Меня зависит, но кому уготовано» (Мф.20:23). Потом, объясняя, кому это уготовано, Он говорит (ученикам): «кто хочет между вами быть первым, да будет вам слугою», научая смиренномудрию и любви; притом требует любви самой сильной, почему, не останавливаясь на этом, присовокупляет: «так как Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (Мф.20:26–28), выражая, что надобно любить так, чтобы даже умирать за любимых. В том особенно и состоит любовь к Нему. Потому и Петру Он говорит: если любишь Меня, «паси овец Моих» (Ин.21:16). А чтобы вы убедились, как велика (эта) добродетель, изобразим ее словом, потому что на деле нигде не видим ее, – и мы поймем, сколько было бы добра, если бы она везде была в избытке. Тогда не было бы нужды ни в законах, ни в судилищах, ни в истязаниях, ни в казнях и ни в чем подобном. Если бы мы любили и были любимы, то никто никого не обижал бы, не было бы убийств, ни ссор, ни браней, ни возмущений, ни грабительств, ни любостяжания, никакого зла, и самое имя порока было бы неизвестно. Между тем чудеса не могут произвести этого, но еще возбуждают в невнимательных тщеславие и гордость.

6. В любви вот что удивительно: к другим добродетелям примешивается зло, например нестяжательный часто тем самым надмевается; красноречивый впадает в болезнь честолюбия; смиренномудрый часто тем самым превозносится в своей совести; а любовь свободна от всякой подобной заразы: никто никогда не станет превозноситься пред любимым. Представь человека не такого, который любил бы одного, но – всех равно, и тогда увидишь достоинство любви; или, лучше, если хочешь, представь наперед одного любимого и одного любящего, любящего так, как должно любить. Он живет как бы на небе, наслаждаясь всегда спокойствием и сплетая себе тысячи венцов. Такой (человек) сохраняет душу свою чистой от ненависти и гнева, от зависти и гордости, от тщеславия и порочного пожелания, от всякой постыдной любви и всякого порока. Как никто не станет делать зла себе самому, так и он – ближнему. Такой (человек), еще находясь на земле, будет стоять наравне с (архангелом) Гавриилом. Таков тот, кто имеет любовь! А кто творит чудеса и обладает совершенным знанием, но не имеет ее (любви), тот, хотя бы воскресил тысячи мертвых, не получит большой пользы, будучи сам далек от всех и чужд союза с подобными себе рабами. Потому и Христос знаком искренней любви к Нему поставил любовь к ближнему. «Если любишь меня, Петр, – говорил Он, – больше, нежели они, паси овец моих» (Ин.21:15–16). Видишь ли, как Он и здесь опять выразил, что это выше мученичества? Если бы кто имел любимого сына, за которого готов был бы отдать душу, и если бы кто-нибудь, любя отца, на сына совершенно не обращал внимания, то этим он сильно огорчил бы отца, который не стал бы и смотреть на любовь к себе за презрение к сыну. Если же так бывает по отношению к отцу и сыну, то тем более по отношению к Богу и людям, потому что Бог любвеобильнее всех отцов. Потому Он, сказав: «первая и большая заповедь: возлюби Господа Бога твоего», продолжал: »вторая же», и не остановился на этом, но присовокупил: «подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф.22:37–39). И заметь, как Он требует и последней (любви) почти в столь же высокой степени (как первой). О Боге сказал: «всем сердцем твоим»; а о ближнем: «как самого себя», что равносильно выражению: «всем сердцем твоим». Подлинно, если бы это было исполняемо с точностью, то не было бы ни раба, ни свободного, ни начальника, ни подчиненного, ни богатого, ни бедного, ни малого, ни великого, и сам диавол не был бы известен, и не только один, но и другой, и хотя бы было их сто и даже тысячи, сим не могли бы сделать ничего, если бы была любовь. Скорее трава может перенести силу огня, нежели диавол – пламень любви. Она крепче стены, она тверже адаманта, и, если бы ты указал на другое еще более крепкое вещество, твердость любви превзойдет все. Ее не побеждает ни богатство, ни бедность, или лучше, не было бы ни бедности, ни излишнего богатства, если бы была любовь, а было бы только добро, проистекающее из того и другого. От богатства мы имели бы довольство, от бедности беззаботность, не терпели бы ни беспокойств, неразлучных с богатством, ни опасений от бедности.

Но что я говорю о пользе от любви? Представь, как прекрасна любовь сама по себе, сколько она приносит радостей, сколько доставляет душе удовольствий; это по преимуществу ей свойственно. Другие дела добродетели, например пост, целомудрие, бдительность, сопряжены с трудом, сопровождаются недовольством, порочным пожеланием, высокомерием; любовь же, кроме пользы, доставляет еще великое удовольствие, а труда никакого, и, как добрая пчела, собирая добро отовсюду, слагает его в душе любящего. Раб ли кто, она делает рабство приятнее свободы, потому что кто любит, тот не столько радуется тогда, когда повелевает, сколько тогда, когда повинуется, хотя повелевать и приятно. Любовь изменяет самое существо вещей и неразлучно приносит с собой все блага; она нежнее всякой матери, щедрее всякой царицы; трудное она делает легким и удобным, добродетель представляет привлекательной, а порок отвратительным. Посмотри: раздавать свое по-видимому прискорбно, но любовь делает это приятным; брать чужое по-видимому приятно, но любовь не позволяет считать это приятным, а заставляет убегать, как преступного; худо говорить о других для всех кажется приятным, но любовь представляет это низким, а хорошо говорить – приятным; ничто так не приятно нам, как хвалить того, кого мы любим. Еще: гнев имеет в себе некоторую приятность, но при любви его не может быть; она совершенно уничтожает его; если любимый и оскорбит любящего, то гнева не будет, а будут слезы, увещания, просьбы: так далека (любовь) от раздражения! Когда она видит согрешающего, то плачет и скорбит, – и эта скорбь приносит ей удовольствие. Слезы и скорбь любви приятнее всякого смеха и всякой радости; не столько чувствуют наслаждения смеющиеся, сколько плачущие о любимых. Если не веришь, то удержи их слезы, и они огорчатся, как потерпевшие что-нибудь крайне неприятное. Но, скажешь, в любви есть нечистое удовольствие. Нет, человек, оставь злоречие; ничто не исполнено такого чистого удовольствия, как истинная любовь.

7. Не говори мне о любви вульгарной и низкой, которая скорее болезнь, нежели любовь. но разумей любовь, которой требует Павел, которая имеет целью пользу любимых, и ты увидишь, что такие люди нежнее в любви самих отцов. Как пристрастные к деньгам не решаются издерживать их, но согласны лучше оставаться в затруднительном положении, нежели видеть их уменьшение, так и тот, кто питает к другому любовь, согласится лучше потерпеть тысячи бедствий, нежели видеть, чтобы любимый им потерпел вред. Как же, скажешь, египтянка, любя Иосифа, решилась причинить ему вред? Она любила его любовью диавольской. Напротив, Иосиф имел не такую любовь, а какой требует Павел. Вспомни, какой любви исполнены были его слова, и какие предложения делала она: осрами меня, говорила она, сделай блудницей, оскорби мужа, расстрой весь дом, лиши и себя дерзновения пред Богом. Такие слова показывают, что она не любила не только его, но и самой себя. Напротив, Иосиф любил истинно, и потому отвергнул все это. Но чтобы тебе убедиться, что он заботился об ее благе, вникни в ответ его. Он не только отвергнул ее предложение, но и произнес увещание, которое могло погасить всякий пламень: «вот, господин мой, – говорил он, – не знает при мне ничего в доме» (Быт.39:8); тотчас же напомнил ей о муже, чтобы пристыдить ее; не сказал: муж твой, но: «господин мой», что более могло удержать ее и заставить подумать о том, кто она и к кому питает страсть, – госпожа к рабу. Если он – господин, то ты – госпожа; стыдись же вступать в связь с рабом, и подумай, чъя ты жена, с кем хочешь совокупиться, к кому делаешься неблагодарной и вероломной; а я оказываю ему большее расположение. Смотри, как он превозносит его благодеяния. Она, женщина грубая и бесстыдная, не могла мыслить ни о чем высоком; потому он пристыжает ее мыслями общечеловеческими и говорит: «не знает при мне ничего», то есть оказывает мне великие благодеяния, а потому я не могу оскорбить своего благодетеля столь чувствительно; он сделал меня вторым господином дома, «и он не запретил мне ничего, кроме тебя» (Быт.39:9). Здесь он возвышает и понятия ее о себе самой, чтобы хотя таким образом привести ее в стыд и показать великое ее достоинство. Не останавливается и на этом, но присовокупляет ее название, которое могло удержать ее: «потому что, – говорит, – ты жена ему; как же сделаю я сие великое зло?». Здесь нет мужа, говоришь ты, и он не увидит наносимой ему обиды? Но увидит Бог. Однако увещание нисколько не подействовало, и она влекла Иосифа к себе. Она делала это не потому, чтобы любила его, но желая удовлетворить своей неистовой страсти, как видно из того, что она сделала после. Она требует суда, обвиняет, лжесвидетельствует, предает зверю невинного и ввергает его в темницу; или, лучше, она, сколько от нее зависело, уже убила его, вооружив против него таким образом судью. Что же Иосиф? Таков ли и он? Совершенно не таков. Он не противоречил и не обвинял жены. Потому, скажешь, что ему не поверили бы? Нет, он был весьма любим, как видно из того, что было не только сначала, но и после. Если бы варвар не очень любил его, то лишил бы жизни, несмотря на то, что он молчал и не противоречил; это был египтянин, начальник и притом думавший, что обесчещено брачное его ложе, и обесчещено рабом, который столько им облагодетельствован. Но все это превозмогла любовь и благоволение, которое Бог внушил ему к Иосифу. Кроме такой любви и благоволения он имел пред собой немаловажные доказательства (невинности Иосифа), если бы хотел выслушать оправдание, – самую одежду. Если бы насилие потерпела жена, то надлежало бы быть ее одежде разорванной и ее лицу истерзанным, а не его одежде остаться у нее. «И он, услышав, – говорит, – что я подняла вопль и закричала, оставил у меня одежду свою, и побежал» (Быт.39:15). Для чего же ты совлекла с него одежду? Что скорее могла бы сделать подвергшаяся насилию? Освободиться от нападающего. И не только отсюда, но и из нижеследующего, я могу доказать расположение и любовь Иосифа. Когда он поставлен был в необходимость объявить причину своего заключения и пребывания в темнице, то и тогда не открыл приключения, – но что? »Ибо я, – говорит, – …ничего худого не сделал, но украден из земли Евреев» (Быт.40:15). и вообще нигде не упоминает о блуднице, не хвалится своим поступком, как сделал бы всякий другой, если не из тщеславия, то по крайней мере для того, чтобы не подумали, будто он за худое дело ввергнут в такое жилище. И если даже люди, виновные во грехе, не воздерживаются от обвинения, хотя самое то подвергает их стыду, то как не удивляться Иосифу, который, будучи чистым, не говорил о страсти жены, не объявлял греха ее, и даже, когда достиг власти и сделался правителем всего Египта, не помнил зла и не мстил?

8. Видишь ли, как он заботился о ней, а она не любила, но неистовствовала? Да, она не любила Иосифа, а хотела только удовлетворить своему сладострастию. Самые слова ее, если внимательно рассмотреть их, исполнены гнева и великой злобы. Что говорит она? «Он привел к нам Еврея ругаться над нами» (Быт.39:14). Укоряет мужа за его благодеяние и показывает одежду, сделавшись свирепее всякого зверя. А Иосиф не так. Но что я говорю об его расположении к ней, когда он был таков же к братьям, которые едва не убили его, и никогда не говорил о них ничего худого ни дома, ни на стороне? Потому-то Павел называет любовь матерью всех благ и предпочитает ее чудотворениям и прочим дарованиям. Как при золотой одежде и обуви нам нужно бывает и некоторое другое одеяние, чтобы узнать царя; а когда мы видим порфиру и диадему, то не требуем никакого другого знака царского достоинства, – так точно и здесь. Когда есть диадема любви, то она достаточно отличает истинного ученика Христова не только для нас, но и для неверных.

«По тому, – говорит Господь, – узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин.13:35). Этот знак важнее всех знамений, потому что по нему узнается ученик (Христов). Пусть иные совершают тысячи знамений, но, если они питают вражду между собой, они будут осмеяны неверными; напротив, хотя бы они не произвели ни одного знамения, но только бы искренно любили друг друга, они будут всеми уважаемы и неукоризненны. И Павлу мы удивляемся не потому, что он воскрешал мертвых, очищал прокаженных, а потому, что говорил: «Кто изнемогает, с кем бы и я не изнемогал? Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся?» (2Кор.11:29). Хотя бы ты сравнил с этим тысячи знамений, ничто не будет равно; и сам он ожидал себе великой награды не за то, что совершал знамения, но за то, что для немощных был, как немощный: «за что же мне награда? За то, что, проповедуя Евангелие, благовествую о Христе безмездно» (1Кор.9:18); и тогда, когда говорил о своем преимуществе пред апостолами, не сказал: я больше их совершил знамений, но: «я более всех их потрудился» (1Кор.15:10). Он даже готов был умереть с голода для спасения учеников: «Ибо для меня, – говорит, – лучше умереть, нежели чтобы кто уничтожил похвалу мою» (1Кор.9:15), – говорит не с тем, чтобы похвалить самого себя, но чтобы не подумали, что он укоряет их. Он никогда не хвалится своими совершенствами, если этого не требуют обстоятельства, и, когда бывает вынужден к тому, называет себя безумным (2Кор.11:1).

Если он и хвалится когда-нибудь, то немощами, страданиями и великим участием к бедствиям других, как и здесь говорит: кто изнемогает, и не изнемогаю? Такие слова выше самых страданий; потому он и поставляет их после всего, усиливая речь свою. Чего же в сравнении с ним достойны мы, которые не хотим презирать денег для блага нас же самих и подавать даже избытков своего имущества? А он был не таков, но отдавал и душу и тело свое, чтобы получили Царствие Небесное те самые, которые побивали его камнями и бичевали. Так любить, говорил он, научил меня Христос, преподавший прекрасную заповедь о любви и сам исполнивший ее на деле; Он, будучи Царем всего и существом блаженным, не отвратился от людей, которых сотворил из ничего и бесконечно облагодетельствовал, которые оскорбляли Его и плевали на Него, но сделался для них человеком, обращался с блудницами и мытарями, исцелял бесноватых и обетовал небо. После всего этого люди, взяв Его, ударяли по ланитам, связали, били, осмеяли и наконец распяли; но Он и тогда не отвратился от них и, будучи повешен на кресте, говорил: «Отче! прости им» грех их. (Лк.23:34). Разбойника, который вначале поносил Его, Он ввел в рай, Павла из гонителя сделал апостолом, а ближайших и преданных Ему учеников предал на смерть для спасения распявших Его иудеев. Итак, представляя себе все это, сделанное Богом и людьми, будем подражать делам добрым и питать в себе любовь, превосходящую все дары, чтобы нам получить блага и настоящие и будущие, которых и да сподобимся все мы, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Беседа 33-я

Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится.

1. Доказав, что без любви нет большой пользы ни от веры, ни от знания, ни от пророчества, ни от дара языков, ни от дара исцелений, ни от других даров, ни даже от совершенной жизни и мученичества, (апостол) описывает, как и необходимо было, беспримерную красоту ее, украшая ее изображение, как бы какими-нибудь красками, различными родами добродетели и тщательно соединяя все его части. Потому, возлюбленный, будь внимателен к сказанному и вникни в каждое слово с великим тщанием, чтобы видеть и совершенство предмета и искусство живописца. Смотри, с чего он начал, и что поставил первой причиной всех благ. Что же именно? Долготерпение; оно – корень всякого любомудрия; потому и Премудрый говорит: «у терпеливого человека много разума, а раздражительный выказывает глупость» (Притч.14:29); и далее, сравнивая эту добродетель с крепким городом, говорит, что она крепче его. Это – несокрушимое оружие, непоколебимый столп, легко отражающий все нападения. Как искра, упавшая в море, не причиняет ему никакого вреда, но сама тотчас потухает, так все неожиданное, поражая долготерпеливую душу, скоро исчезает, а ее не возмущает. Долготерпение тверже всего; укажешь ли на войско, на деньги, на коней, на стены, на оружие, и на что бы то ни было, ничто не может сравниться с долготерпением. Кто обладает чем-нибудь подобным, тот часто бывает побежден гневом, падает, подобно слабому ребенку, и все наполняет шумом и смятением; а долготерпеливый, как бы пребывая в пристани, наслаждается глубоким спокойствием; причинишь ли ему вред, не подвинешь этого камня; нанесешь ли ему обиду, не потрясешь этого столпа; нанесешь ли ему удары, не сокрушишь этого адаманта; потому он и называется долготерпеливым54, что имеет как бы долгую и великую душу, а долгое называется и великим. Между тем эта добродетель рождается от любви, и тем, которые приобрели ее и пользуются ею, доставляет великую пользу. Не говори мне, что люди потерянные, делая (долготерпеливому) зло и не претерпевая за то зла, становятся хуже; это происходит не от его долготерпения, а от тех самих, которые пользуются им не так, как должно. Потому не говори мне о них, а вспомни о людях более кротких, которые получают оттого великую пользу; когда они, делая зло, не претерпевают за то зла, то, удивляясь терпению страждущего, получают величайший урок любомудрия.

Впрочем, (апостол) не останавливается на этом, но присовокупляет еще другие совершенства любви: она, говорит, «милосердствует». Так как есть люди, которые употребляют долготерпение не на собственное любомудрие, а на мщение тем, кто оскорбляет их, терзаясь внутри себя самих, то он говорит, что любовь не имеет и этого недостатка; потому и присовокупляет: «милосердствует». Любящие не для того поступают кротко с пламенеющими гневом, чтобы усилить пламень гнева, но чтобы укротить его и погасить, и не только мужественным терпением, но и угождением и увещанием врачуют рану и исцеляют язву гнева.

«Не завидует». Случается, что иной терпелив, но завистлив, отчего добродетель его теряет свое совершенство. Но любовь далека и от этого.

«Не превозносится», т. е. не поступает безрассудно. Она делает любящего благоразумным, степенным и основательным. Безрассудство свойственно людям, любящим постыдно; а любящий истинной любовью совершенно свободен от этого; когда нет в сердце гнева, то не может быть и безрассудства и дерзости; любовь, пребывая в душе, как бы какой-нибудь искусный земледелец, не допускает вырастать ни одному из этих терний.

«Не гордится». Мы видим, что многие гордятся самыми своими добродетелями, т. е. тем, что они не завистливы, не злы, не малодушны, не безрассудны; эти пороки соединены не только с богатством и бедностью, но и с самыми добрыми по природе качествами; а любовь совершенно очищает все. Заметь: долготерпеливый не всегда еще милосерд; если же он не будет милосердым, то его доброе качество становится пороком и может обратиться в памятозлобие; но любовь, доставляя врачество, т. е. милосердие, сохраняет добродетель чистой. Также милосердый часто бывает легкомыслен; но любовь исправляет и этот недостаток. »Любовь, – говорит, – не превозносится, не гордится». Милосердый и долготерпеливый часто бывает гордым; но любовь истребляет и этот порок.

2. Смотри, как (апостол) представляет в похвалу ее не только то, что она имеет, но и то, чего не имеет: она, говорит, с одной стороны производит добродетели, с другой уничтожает пороки, или, лучше, не допускает им и зародиться. Не сказал: хотя у ней бывает зависть, но она побеждает зависть, или: хотя бывает гордость, но она укрощает эту страсть, а: «не завидует, не превозносится, не гордится»; и что особенно удивительно, она без усилий делает добро, без борьбы и сопротивления воздвигает трофей. Кто имеет ее, того она не заставляет трудиться, чтобы достигнуть венца, но без труда доставляет ему награду, потому что, где нет страсти, противоборствующей добродетельному расположению, там какой может быть труд?

«Не бесчинствует» (1Кор.13:5). Что я говорю, продолжает (апостол), что она не гордится? Она так далека от этой страсти, что, и терпя крайние бедствия за любимого, не считает этого бесчестием. Не сказал опять, что хотя терпит бесчестие, но мужественно переносит его, а что даже нисколько не чувствует бесчестия. Если сребролюбцы, терпя всякого рода неприятности для своего прибытка, не только не стыдятся, но еще радуются, то тем более имеющий достохвальную любовь для блага любимых не откажется ни от чего подобного, и не только не откажется, но даже и не стыдится, когда терпит что-нибудь. Впрочем, чтобы нам не приводить в пример порочного дела, посмотрим в этом отношении на Христа, и увидим истину сказанного. Господь наш Иисус Христос подвергался оплеванию и бичеванию от жалких рабов, и не только не считал этого бесчестием, но еще радовался и вменял в славу; разбойника и человекоубийцу Он вместе с Собой прежде других ввел в рай, беседовал с блудницей, притом в присутствии всех обвинителей своих, и не считал этого постыдным, а даже позволил ей целовать Свои ноги, орошать слезами Свое тело и отирать волосами, и все это пред глазами врагов и противников, потому что любовь не бесчинствует. Поэтому и отцы, хотя бы они были мудрее и красноречивее всех, не стыдятся лепетать вместе с детьми, и никто из взирающих на это не осуждает их, а, напротив, это кажется настолько хорошим делом, что даже удостоивается похвалы; если опять дети бывают порочны, то они терпеливо стараются исправить их, наблюдают за ними, удерживают их от дурных поступков и не стыдятся, потому что любовь не бесчинствует, но как бы какими золотыми крыльями прикрывает все проступки любимых. Так и Ионафан любил Давида, а потому, выслушав слова отца: «сыне девок блудниц, женовоспитанный»55 (1Цар.20:30), не устыдился, хотя слова исполнены великой укоризны; они именно означают следующее: сын блудниц, неистово пристрастных к мужчинам и предающихся всем проходящим, изнеженный, слабый, не имеющий в себе ничего мужеского и живущий к бесчестию своему и родившей тебя матери. Что же? Огорчился ли он этим, устыдился ли и отстал ли от любимого? Совсем напротив, даже хвалился своей любовью; хотя (Саул) был тогда царем, Ионафан – сыном царя, а Давид – беглецом и скитальцем, но при всем этом он не стыдился своей любви, потому что любовь не бесчинствует. Подлинно, в ней достойно удивления то, что она не только не допускает скорбеть и огорчаться в случае обиды, но еще побуждает радоваться; потому и Ионафан после всего того, как бы получив венец, пошел и обнял Давида, потому что любовь не знает бесчестия и даже хвалится тем, чего другой стыдится. Для нее стыд – не уметь любить, или любя не подвергаться опасностям и не терпеть всего за любимых. Впрочем, когда я говорю: все, то не подумай, будто разумею и вредное, например, если бы кто стал помогать юноше в (преступной) любви к женщине, или просил бы сделать что-нибудь другое вредное. Такой человек не любит, как я доказал вам прежде примером египтянки. Тот только любит, кто любимому желает полезного; а кто не ищет добра, тот, хотя бы тысячу раз говорил, что любит, враждебнее всех врагов. Так некогда и Ревекка, будучи сильно привязана к сыну, решилась даже на воровство, не стыдилась и не опасалась быть обличенной, – а предстояла немалая опасность, – но даже, когда сын возражал ей, сказала: «на мне пусть будет проклятие твое, сын мой» (Быт.27:13).

3. Видишь ли в жене апостольскую душу? Как Павел, – если можно сравнивать малое с великим, – желал подвергнуться анафеме за иудеев, так и она решалась даже подвергнуться проклятию, только бы сын ее получил благословение. Благо она предоставляла ему, – так как сама не могла участвовать с ним в благословении, – а зло готова была принять на одну себя, и притом радовалась, спешила, тогда как угрожала опасность, и огорчалась медленностью дела, опасаясь, чтобы Исав, предварив Иакова, не сделал напрасным мудрое ее распоряжение. Потому и выражается кратко, побуждает юношу и, не опровергая слов его, высказывает мысль, достаточную для его убеждения; не сказала: ты напрасно говоришь это и напрасно боишься, отец твой стар и не имеет зрения, – но что? «На мне пусть будет проклятие твое, сын мой»; только не расстраивай дела, не выпускай добычи, не теряй сокровища. И сам Иаков не был ли работником в продолжение двух семилетий у своего родственника? Не подвергался ли кроме рабства еще осмеянию после обмана? Что же? Чувствовал ли он осмеяние, считал ли бесчестием для себя, что он, будучи свободным, происходя от свободных родителей и получив благородное воспитание, был рабом у своих родственников, тогда как это особенно и бывает оскорбительно, если кто терпит поношение от близких? Нет, – и причиной тому была любовь, которая даже делала для него долгое время кратким: «они показались, – говорит (Писание), – ему за несколько дней» (Быт.29:20). Так он был далек от того, чтобы оскорбляться и стыдиться своего рабства!

Потому справедливо говорит блаженный Павел: «любовь не бесчинствует: не ищет своего, не раздражается». Сказав: «не бесчинствует», он показывает и то, каким образом она не терпит бесчестия. Каким же? Она не ищет своего. Любимый составляет для нее все, и она вменяет себе в бесчестие, когда не может избавить его от бесчестия, так что, если можно собственным бесчестием помочь любимому, то не считает и этого бесчестием для себя: любимый для него – то же, что сам он. Любовь такова, что любящий и любимый составляют уже не два отдельных лица, а одного человека, чего не может сделать ничто, кроме любви. Потому не ищи своего, чтобы тебе найти свое; кто ищет своего, тот не находит своего. Потому и Павел говорил: «никто не ищи своего, но каждый пользы другого» (1Кор.10:24). Польза каждого заключается в пользе ближнего, а польза ближнего в его пользе. Как закопавший собственное золото в доме ближнего, если не захочет сходить поискать и откопать его там, никогда не увидит его, так и здесь, кто не хочет в пользе ближнего искать собственной пользы, тот не получит венцов.

Бог устроил так для того, чтобы мы были привязаны друг к другу. Когда кто побуждает ленивое дитя следовать за братом, а оно не хочет делать этого само собой, то дает в руки брату что-нибудь любимое и приятное для дитяти, чтобы оно, желая получить это, следовало за ним, что действительно и бывает, – так и здесь полезное для каждого Бог даровал ближнему, чтобы мы имели общение друг с другом и не разделялись. Если хочешь, можешь видеть это и на нас – проповедующих: полезное для меня заключается в тебе, а полезное для тебя – во мне; например для тебя полезно знать угодное Богу; но это вверено мне, чтобы ты от меня получал это, а потому ты принужден прибегать ко мне; а для меня полезно, чтобы ты сделался лучшим, – я получу за то великую награду, – но это зависит от тебя: потому я имею нужду следить за тобой, чтобы ты сделался лучшим и таким образом я получил бы от тебя полезное для меня. Потому и Павел говорил: «ибо кто наша надежда…? Не и вы ли?» (1Фес.2:19). И еще: вы «наша надежда, и радость, и венец похвалы» моей. Итак, радостью Павла были ученики, а они радовались его радостью; потому он и плакал, когда видел погибающих. С другой стороны их польза заключалась в Павле; потому он и говорил: «за надежду Израилеву обложен я этими узами» (Деян.28:20). И еще: «посему я все терплю ради избранных, дабы и они получили спасение» (2Тим.2:10). То же можно видеть и в делах житейских: ни »жена, – говорит (апостол), – не властна над своим телом», ни муж, но жена мужа, и муж жены (1Кор.7:4). Так и мы, когда хотим связать несколько людей между собой, делаем то же: не позволяем никому распоряжаться собой, но, составив из них цепь, заставляем одного зависеть от другого, а другого от третьего. Не то же ли можешь видеть и в правительстве? Судья садится судить не для себя самого, а для пользы ближнего; подчиненные угождением, послушанием и всеми другими способами доставляют пользу начальству; воины для нас берут оружие, потому что за нас подвергаются опасностям; а мы трудимся для них, потому что от нас они получают содержание.

4. Если ты скажешь, что каждый поступает так, ища собственной пользы, то и я говорю то же, – только собственная польза достигается посредством чужой. Если бы воин не сражался за тех, которые доставляют ему содержание, то никто не оказывал бы ему этой услуги; и наоборот, если бы они не доставляли содержания воину, то никто не стал бы защищать их. Видишь ли, как любовь простирается на все и устрояет все? Но не поленись рассмотреть всю эту золотую цепь. Сказав: «не ищет своего», (апостол) опять говорит о благах, происходящих от любви. Какие же это блага? «Не раздражается, не мыслит зла». Смотри опять, как она не только истребляет пороки, но даже не дозволяет им получить начало. Не сказал: хотя раздражается, но преодолевает раздражение, а: «не раздражается»: не сказал также: не делает зла, но: »не мыслит»; не только не совершает, но даже и не замышляет ничего худого против любимого. И действительно, как она может делать зло, или раздражаться, когда не допускает даже худой мысли? А здесь и есть источник любви.

«Не радуется неправде» (1Кор.13:6), то есть, не радуется, когда другие терпят зло; и не только это, но есть в ней и гораздо большее: «а сорадуется истине», то есть, радуется о тех, которые благоустроены в жизни, как говорит Павел: «радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими» (Рим.12:15). Потому она и не завидует, потому и не гордится: блага других она признает своими. Видишь ли, как любовь делает питомца своего почти ангелом? Если он не имеет гнева, чист от зависти и свободен от всякой пагубной страсти, то очевидно, что он уже выше природы человеческой и достиг бесстрастия ангелов.

Впрочем (Павел) не довольствуется этим, но находит сказать еще нечто большее; важнейшее он всегда излагает после. Любовь, говорит, «все покрывает» (1Кор.13:7), по своему долготерпению и кротости, что бы ни случилось прискорбное и тяжкое, хотя бы то были обиды, хотя бы побои, хотя бы смерть, или что-нибудь подобное. Это также можно усмотреть из примера блаженного Давида. Что может быть тяжелее, как видеть сына, возмутившегося, ищущего власти и жаждущего крови своего отца? Но блаженный (Давид) перенес и это, не хотел даже произнести укоризненного слова против отцеубийцы, а, предоставив все прочее военачальникам, повелел сохранить его жизнь: так крепко было у него основание любви! Потому и (говорит апостол): «все покрывает». Этими словами он выражает силу любви, а дальнейшими доброту ее: »всего, – говорит, – надеется, всему верит, все переносит». Что значит: «всего надеется»? Не отчаиваясь ожидает от любимого человека всего доброго, и хотя бы он был худ, не перестает исправлять его, пещись и заботиться.

«Всему верит»: не просто надеется, но с уверенностью, потому что сильно любит; и хотя бы сверх чаяния не происходило добра, и даже любимый становился бы еще хуже, она переносит и это: все, говорит, переносит.

«Любовь никогда не перестает» (1Кор.13:8). Видишь ли, чем он завершил и что особенно превосходно в этом даре? Что именно значит: «никогда не перестает»? Не прекращается, не ослабевает оттого, что терпит, потому что любит все. Кто любит, тот никогда не может ненавидеть, что бы ни случилось: в этом величайшее благо любви. Таков был Павел; потому он и говорил: «не возбужу ли ревность в сродниках моих по плоти» (Рим.11:14), и не переставал надеяться; и Тимофея увещевал так: «рабу же Господа не должно ссориться, но быть приветливым ко всем, учительным, незлобивым, с кротостью наставлять противников, не даст ли им Бог покаяния к познанию истины» (2Тим.2:24–25). Как, скажешь, неужели не должно ненавидеть даже врагов и язычников? Должно ненавидеть, но не их, а их учение, не человека, а порочную жизнь и развращенную волю. Человек есть дело Божие, а заблуждение – дело диавола. Потому не смешивай Божьего с диавольским. Иудеи хулили, гнали, оскорбляли Христа и говорили о Нем много злого, но ненавидел ли их Павел, который любил Христа более всех? Нет; напротив, он любил их и делал все для них; то он говорил: «желание моего сердца и молитва к Богу» о них «во спасение» (Рим.10:1); то: «я желал бы сам быть отлученным от Христа» за них (Рим.9:3). Так и Иезекииль, видя погибель их, говорил: «о, Господи Боже! неужели Ты погубишь весь остаток Израиля?» (Иез.9:8). И Моисей также говорил: «прости им грех их» (Исх.32:32). Почему же Давид говорит: «мне ли не возненавидеть ненавидящих Тебя, Господи, и не возгнушаться восстающими на Тебя? Полною ненавистью ненавижу их: враги они мне» (Пс.138:21–22). Не все в псалмах Давидовых сказано самим Давидом; так в них говорится: «живу у шатров Кидарских» (Пс.119:5); и еще: «при реках Вавилона, там сидели мы и плакали» (Пс.136:1), – между тем он сам не видал ни Вавилона, ни селений Кидарских. С другой стороны, от нас (христиан) требуется ныне высшее любомудрие; так, когда ученики просили, чтобы сошел огонь, как во время Илии, то Христос сказал: «не знаете, какого вы духа» (Лк.9:55).

5. Тогда иудеям заповедано было ненавидеть не только нечестие, но и самих нечестивых, чтобы дружба с ними не послужила им поводом к беззаконию; потому им запрещено было вступать в родственные связи с язычниками и смешиваться с ними, и со всех сторон поставлены были между ними преграды; но теперь, когда (Бог) привел нас к высшему любомудрию и поставил выше подобной опасности, то заповедует входить в общение и беседовать с ними, потому что нам от них нет вреда, а им от нас бывает польза. Что же, скажешь, делать? Должно не ненавидеть, а оказывать милость; ведь, если ты будешь ненавидеть, то как можешь обратить заблуждающегося, как будешь молиться за неверного? А что надобно молиться за него, о том, послушай, как говорит Павел: «итак прежде всего прошу совершать молитвы, прошения, моления, благодарения за всех человеков» (1Тим.2:1); но тогда не все были верующими, как всякому известно. И далее: «за царей и за всех начальствующих» (1Тим.2:2); но они были нечестивые и беззаконные, как тоже известно. Потом, показывая причину, почему нужно молиться, присовокупляет: «ибо это хорошо и угодно Спасителю нашему Богу, Который хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» (1Тим.2:3–4). Потому же, когда случится язычнице-жене быть в супружестве с верующим, он не расторгал брака; между тем что ближе мужа к жене? »Будут, – говорит (Писание), – одна плоть» (Быт.2:24), и оттого бывает между ними великая любовь и горячая привязанность. Если мы станем ненавидеть нечестивых и беззаконных, то, простираясь далее, будем ненавидеть и грешников; а идя таким путем, мало-по-малу отделимся от большей части братий, или, лучше, от всех, потому что нет никого без греха. Если должно ненавидеть врагов Божиих, то должно ненавидеть не только нечестивых, но и грешников; а в таком случае мы будем хуже зверей, отвращаясь от всех и надмеваясь гордостью, подобно фарисею. Но Павел заповедал не так, – а как? «Вразумляйте бесчинных, утешайте малодушных, поддерживайте слабых, будьте долготерпеливы ко всем» (1Фес.5:14). Как же, скажешь, он говорит: «если же кто не послушает слова нашего в сем послании, того имейте на замечании и не сообщайтесь с ним» (2Фес.3:14)? Правда, это сказано о братиях; но не просто, а тоже с кротостью; не оставляй без внимания и последующего, прибавь и то, что сказано далее. А именно, сказав: «не сообщайтесь», он присовокупил: «но не считайте его за врага, а вразумляйте, как брата» (2Фес.3:15).

Видишь ли, как он повелевает ненавидеть худое (дело), а не человека? Дело диавола – отторгать нас друг от друга; он сильно старается истребить любовь, чтобы пресечь путь к исправлению, и удержать его в заблуждении, а тебя во вражде, и таким образом заградить ему путь ко спасению. Если врач будет ненавидеть и убегать больного, а больной отвращаться от врача, то может ли больной выздороветь, когда он не будет призывать врача, и врач не будет приходить к нему? Почему же, скажи мне, ты отвращаешься и убегаешь от него? Потому ли, что он нечестив? Но потому и надобно приходить и врачевать, чтобы восстановить больного. Хотя бы он страдал неисцельной болезнью, тебе повелено делать свое дело. Иуда также одержим был неисцельной болезнью, но Бог не переставал врачевать его; потому и ты не ослабевай. Хотя бы при всем старании ты не мог освободить его от нечестия, все же ты получишь награду, как бы освободил его, и расположишь его удивляться твоей кротости, и таким образом всячески прославится Бог. Хотя бы ты творил чудеса, хотя бы воскрешал мертвых, хотя бы делал что-нибудь другое подобное, язычники никогда не будут удивляться тебе столько, сколько видя тебя кротким, добрым и обходительным; а это немаловажное дело, потому что таким образом многие могут наконец отстать от порока. Ничто не может привлекать так, как любовь. Из-за другого, то есть знамений и чудес, могут завидовать тебе, а из-за нее (любви) станут удивляться и любить, любя же примут мало-по-малу и истину. Впрочем, если (язычник) и нескоро сделается верующим, ты не удивляйся, не спеши, не требуй всего вдруг, но пусть он пока хвалит, любит, а потом мало-по-малу дойдет и до этого. Но чтобы ты видел ясно, насколько это важно, послушай, как сам Павел оправдывался, представ пред неверным судьей: «почитаю себя счастливым, – говорил он, – что сегодня могу защищаться перед тобою» (Деян.26:2), говорил не из лести, – нет, – но желая достигнуть пользы кротостью; и отчасти достиг, пленил судью тот, кто был подсудимым, и эту победу провозгласил сам плененный, сказав громким голосом в присутствии всех: «ты немного не убеждаешь меня сделаться христианином» (Деян.26:28).

6. Что же Павел? Он еще более распростирает сеть и говорит: «молил бы я Бога, чтобы… не только ты, но и все, слушающие меня сегодня, сделались такими, как я, кроме этих уз» (Деян.26:29). Что говоришь ты, Павел: кроме уз? Какое же ты будешь иметь дерзновение, если стыдишься их, избегаешь, и притом пред таким множеством народа? Не хвалишься ли ты ими везде в посланиях, называя себя узником и везде указывая нам на эти узы, как на диадему? Почему же ныне уклоняешься от уз? Не уклоняюсь, говорит, и не стыжусь, но снисхожу к слабости других, потому что они еще не могут принять того, чем я хвалюсь; а я научился у Владыки моего «не приставлять заплаты» новой к одежде старой (Мф.9:16); потому я и сказал так. Они еще худо понимают наше учение и враждуют против креста; следовательно, если я приложу еще узы, то ненависть их еще более увеличится; потому я и отделил их, чтобы сделать удобоприемлемым учение. Для них кажется позорным делом быть связанным, потому что они еще не вкусили нашей славы; потому надобно быть снисходительным. Когда они научатся любомудрствовать, тогда познают красоту цепей и славу уз. Беседуя с другими, он называет страдания даром благодати: «вам дано ради Христа не только веровать в Него, но и страдать за Него» (Флп.1:29); а в настоящем случае надлежало желать только того, чтобы слушатели не стыдились креста; потому он и простирается вперед постепенно. Когда кто-нибудь вводит другого в царские чертоги, то не показывает ему внутренних комнат прежде, нежели он рассмотрит передние и внешние, потому что иначе не покажутся ему (чертоги) удивительными, если он, простираясь внутрь, не узнает всего. Так и мы будем обращаться с язычниками, снисходительно, с любовью; она – великая наставница; она может и отклонить от заблуждения, и исправлять нравы, и приводить к любомудрию, и из камней делать людей. Если ты хочешь знать силу ее, то представь человека робкого, боязливого и трепещущего пред тенью, или гневливого, грубого и похожего более на зверя, нежели на человека, или похотливого, сластолюбивого и преданного всем порокам, и отдай его в руки любви, введи его в это училище, и скоро увидишь, как этот боязливый и робкий сделается мужественным, великодушным и отважным на все; и, что всего удивительнее, это произойдет не потому, чтобы изменилось существо его, но потому, что любовь обнаруживает свою силу в самой робкой душе; здесь бывает то же, как если бы кто, сделав меч не из железа, а из свинца, и не изменяя существа свинца, довел его до возможности делать то же, что и железо.

Смотри: Иаков был человек скромный, сидел дома, не знал трудов и опасностей, проводил жизнь спокойную и беззаботную и, как девица в тереме, так и он большей частью оставался хранить дом свой, а от торжища, от всякого шума и всего, бывающего на торжище, удалялся и постоянно жил вдали от хлопот и беспокойств. Что же? Когда огонь любви воспламенил его, этого скромного и не выходившего из своего дома человека, то, смотри, как он сделался смел и трудолюбив; послушай об этом не от меня, а от самого патриарха. Укоряя тестя, он говорит: «вот, двадцать лет я был у тебя» (Быт.31:38). И в каком положении был он двадцать лет? »Я томился, – присовокупляет он, – днем от жара, а ночью от стужи, и сон мой убегал от глаз моих» (Быт.31:40). Таков был муж скромный, не выходивший из своего дома и проводивший прежде спокойную жизнь. А что он был робок, видно из того, что он, ожидая свидания с Исавом, смертельно боялся. Потом, смотри, как тот же боязливый сделался от любви отважнее льва: став впереди всех, как бы какой-нибудь оплот, он готов был первый встретить жестокого и дышащего, как он думал, убийством человека, и собственным телом защитить жен своих; кого боялся и страшился, с тем первый хотел ратоборствовать, потому что любовь к женам была сильнее страха. Видишь ли, как робкий вдруг сделался отважным не потому, чтобы переменил нрав свой, но потому, что был укреплен любовью? Он был робок и после, как видно из того, что он переходил с места на место. Впрочем пусть никто не думает, что это сказано в укоризну праведнику; робость – не порок; она происходит от природы, предосудительно лишь делать что-нибудь непристойное по робости. Можно и робкому по природе сделаться мужественным по благочестию. Каков был Моисей? Не убоялся ли он одного египтянина, не убежал ли и не удалился ли за пределы (Египта)? Между тем этот беглец, не перенесший угрозы одного человека, после того, как вкусил сладость любви, смело и без всякого принуждения готов был погибнуть с возлюбленными: »прости им, – говорил он, оставиши грех их, а если нет, то изгладь и меня из книги Твоей, в которую Ты вписал» (Исх.32:32).

С другой стороны, что любовь делает жестокого кротким и невоздержного целомудренным, на это нет нужды приводить и примеров; это всем известно. Хотя бы кто был свирепее всякого зверя, от любви он делается смиреннее всякого агнца. Кто например был свирепее и неистовее Саула? Но когда дочь его отпустила врага его, он не сказал ей даже грубого слова; убивший за Давида почти всех священников, узнав, как дочь выпустила его из дома, не оскорбил ее даже словом, тогда как хитрость употреблена была против него самого; это потому, что он был удержан сильнейшей уздой – любовью (к дочери). Делая кроткими, любовь точно также делает людей и целомудренными; кто любит свою жену так, как должно любить, тот, хотя бы был крайне сластолюбив, из любви к ней не станет смотреть на другую: »крепка, – говорит (Писание), – как смерть, любовь» (Песн.8:6). Следовательно, распутство происходит не от чего иного, как от недостатка любви.

Итак, если любовь есть виновница всякой добродетели, то будем насаждать ее со всем тщанием в душах своих, чтобы она принесла нам многие блага, и чтобы нам постоянно собирать обильные плоды ее, всегда цветущие и никогда не увядающие; тогда достигнем и вечных благ, которых да сподобимся все мы, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Беседа 34-я

Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.

1. Доказав превосходство любви тем, что в ней имеют нужду и дарования и житейские подвиги, исчислив все ее совершенства и показав, что она есть основание истинного любомудрия, (апостол) еще с иной – третьей стороны показывает ее достоинство. Он делает это как для убеждения считавших себя униженными, что они могут получить самое главное знамение и иметь нисколько не менее тех, которые получили дарования, и даже гораздо более их, если имеют любовь, так и для смирения имевших великие дарования и тем гордившихся и для внушения им, что они не имеют ничего, если не имеют любви. Таким образом они должны были бы любить друг друга, как скоро уничтожились между ними зависть и гордость, а любя друг друга, они далеко отогнали бы от себя эти страсти, потому что «любовь не завидует, не гордится». Так он оградил их со всех сторон несокрушимой стеной и разнообразными побуждениями к единодушию, которое истребляет все болезни и само оттого приобретает большую силу. Потому он и привел множество доказательств, которые могли утешить их в скорби: тот же, говорит, Дух дает, и дает на пользу, и разделяет как Ему угодно, и разделяет по благодати, а не по долгу; хотя ты получил мало, но и ты входишь в состав тела и также пользуешься великой честью; получивший больше имеет нужду в тебе, получившем меньше; а величайшее дарование и превосходнейший путь есть любовь.

Этими словами он хотел соединить их друг с другом двояким образом: той мыслью, что при любви они не ниже других, и той, что прибегающие к ней и содержащие ее в себе уже не подвергаются никаким слабостям человеческим, как потому, что имеют корень дарований, так и потому, что уже не могут завидовать другим, хотя бы сами не имели ничего; кто однажды пленен любовью, тот чужд зависти. Потому, показывая им, какие блага они получают от любви, и изображая плоды ее, он самыми похвалами ей облегчает их болезни; каждое слово его служит достаточным лекарством для исцеления их ран. Так: «долготерпит», говорит он, против имеющих распри друг с другом; «милосердствует» – против несогласных и тайно враждующих между собой; «не завидует» – против завидующих имеющим больше их; «не превозносится» – против разделившихся; «не гордится» – против тщеславных; «не бесчинствует» – против не хотящих снисходить к другим: «не ищет своего» – против презирающих других; «не раздражается, не мыслит зла» – против оскорбляющихся обидами; «не радуется неправде, а сорадуется истине» – опять против завидующих; »все любит» – против огорчающихся наветами; «всего надеется» – против отчаивающихся; »все терпит…, никогда не перестает» – против тех, которые легко впадают во вражду. Когда таким образом со всех сторон и со всей силой он показал величие любви, тогда делает то же с другой важнейшей стороны, превозносит ее достоинство посредством другого сравнения и говорит: «хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут». Если эти два дара были ниспосланы для веры, то с распространением ее повсюду употребление их уже излишне. Но любовь друг к другу не прекратится, а еще более будет возрастать и здесь и в будущем веке, и тогда еще более, нежели теперь. Здесь многое ослабляет любовь, – деньги, (житейские) дела, телесные страсти, душевные болезни; а там не будет ничего такого. Впрочем, в том, что упразднятся пророчества и языки, нет ничего удивительного; а что упразднится знание, это кажется странным, а он именно и присовокупил: «и знание упразднится». Как? Неужели мы тогда будем жить в неведении? Нет, тогда-то в особенности и должно увеличиться знание, как и он сказал: «тогда познаю, подобно как я познан» (1Кор.13:12). Потому, чтобы ты не подумал, что и оно упразднится подобно пророчествам и языкам, он, после слов: «и знание упразднится», не остановился, но показал и способ упразднения, тотчас присовокупив: «отчасти знаем, и отчасти пророчествуем; когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится» (1Кор.13:9–10). Следовательно, упразднится не знание, а неполнота знания, потому что мы будем знать не только это, но и гораздо большее. Так, – поясню это примером, – теперь мы знаем, что Бог существует везде, но как, не знаем; знаем, что Он сотворил все существующее из ничего, а каким образом, не знаем; знаем, что Он родился от Девы, а как, не знаем. Тогда же узнаем об этом более и яснее. Потом он показывает и то, какое различие (между тем и другим знанием), и что (теперь) недостает не мало: »когда, – говорит, – я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое» (1Кор.13:11). И далее объясняет то же другим примером: «теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло» (1Кор.13:12).

2. Далее, так как тусклое стекло все же несколько представляет видимый предмет, он присовокупляет: «гадательно», чтобы показать, что настоящее знание в высшей степени неполно. «Тогда же лицом к лицу», – не потому, будто Бог имеет лицо, но чтобы выразить яснее и удобопонятнее. Видишь ли, как возрастут все наши познания? «Теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан». Видишь ли, как он двояким образом смиряет гордость их, – тем, что знание неполно, и тем, что даже и такое знание они имеют не сами от себя? Не я, говорит, познал Его, но Он сам познал меня. Как Он сам наперед познал меня теперь и сам снизошел ко мне, так и я достигну до Него тогда гораздо больше, нежели теперь. Сидящий во мраке, прежде нежели увидит солнце, не сам приходит к прекрасным лучам его, но они являют ему себя, когда засияют; а когда он примет сияние их, тогда уже и сам стремится к свету. Такой же смысл в словах: «подобно как я познан», – не тот, будто мы познаем Его так, как Он нас, но как Он сам снизошел к нам ныне, так и мы достигнем до Него тогда, узнаем многое такое, что ныне сокровенно, и сподобимся блаженнейшей беседы и премудрости. Если же Павел, знавший столько, был младенцем, то представь, каково (будущее знание); если (настоящее есть) тусклое стекло и гадание, то пойми отсюда, каково самое лицо. Чтобы хотя немного объяснить тебе это различие и ввести в душу твою хотя некоторый луч разумения этого предмета, припомни теперь, когда воссияла благодать, о временах подзаконных.

До благодати тогдашнее казалось чем-то великим и удивительным; но после благодати, послушай, что говорит о том Павел: «то прославленное даже не оказывается славным с сей стороны, по причине преимущественной славы» (2Кор.3:10). Но чтобы сказанное мной сделалось еще более ясным, возьмем какое-нибудь одно из тогдашних священнодействий, и ты увидишь различие; представим, если хочешь, пасху ветхозаветную и новозаветную, и ты поймешь преимущество (последней пред первой). Иудеи совершали ее, но совершали как бы в зеркале и гадании; неизреченных же тайн они даже и на уме никогда не имели, и не знали, что прообразовали их действия; они видели закланного агнца, кровь бессловесного и помазанные ею двери; а что воплотившийся Сын Божий будет заклан, избавит всю вселенную, даст в снедь грекам и варварам Кровь Свою, отверзет для всех небо, предложит тамошние блага человеческому роду, вознесет окровавленную плоть выше неба и неба небес и вообще выше всех горних воинств – ангелов, архангелов и прочих сил, и посадит ее на самом царском престоле одесную Отца в сиянии неизреченной славы, – этого никто из них и даже никто из других людей не знал тогда и не мог представить в уме своем. Но что говорят люди, дерзкие на все? Говорят, будто слова: «теперь знаю я отчасти», сказаны (апостолом) о делах домостроительства; а о Боге будто бы имел он совершенное знание. Как же он называет себя младенцем, как – видящим в зеркале и гадании, если он имел полное знание? Почему он приписывает такое знание исключительно Духу и никакой другой сотворенной силе, когда говорит: «ибо кто из человеков знает, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем? Так и Божьего никто не знает, кроме Духа Божия» (1Кор.2:11)? И Христос также приписывает это Себе одному, когда говорит: «это не то, чтобы кто видел Отца, кроме Того, Кто есть от Бога; Он видел Отца» (Ин.6:46), называя видением самое ясное и совершенное знание. И как знающий существо (Божие) может не знать дел домостроительства Его? Ведь знание первого выше последнего. Следовательно, скажут, мы не знаем Бога? Нет, мы знаем, что Он есть, но не знаем, что такое Он по существу Своему. Чтобы тебе убедиться, что слова: «теперь знаю я отчасти», (апостол) сказал не о делах домостроительства, выслушай, что далее он присовокупил: «а тогда познаю, подобно как я познан»; а он познан не делами домостроительства, но Богом. Итак, пусть никто не считает этого преступления маловажным и незначительным, но двойным, тройным и многократным, потому что безрассудно не только то, что они хвалятся знанием, свойственным одному Духу и единородному Сыну Божию, но и то, что они считают себя достигшими всего посредством собственных умствований, тогда как и Павел не мог даже этого разумения отчасти иметь без откровения свыше; и не могут они указать, чтобы в Писании где-нибудь было сказано нам об этом. Впрочем, оставим их безумие и перейдем к последующим словам о любви. Не довольствуясь вышесказанным, (апостол) присовокупляет: «а теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше» (1Кор.13:13).

3. Вера и надежда прекращаются, когда являются блага, составляющие предмет веры и надежды. Павел объяснил это, когда сказал: «надежда же, когда видит, не есть надежда; ибо если кто видит, то чего ему и надеяться?» (Рим.8:24). И еще: «вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом»56 (Евр.11:1). Потому они прекращаются, когда те являются; а любовь тогда особенно и возрастает и делается сильнейшей. Вот новая похвала любви. Не довольствуясь прежде сказанным, (апостол) старается найти в ней еще нечто иное. Смотри: он сказал, что любовь есть великий дар и превосходнейший путь к дарам; сказал, что без нее дарования не приносят большой пользы; начертал ее образ обильно; а теперь хочет иначе возвысить ее и показать величие ее тем, что она не прекращается.

«А теперь, – говорит, – пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше». Почему же любовь больше? Потому, что те проходят. Если же такова сила любви, то он справедливо далее присовокупляет: «гонитесь за любовью» (1Кор.14:1); нужно гнаться и сильно стремиться к ней: так она улетает от нас, и столько препятствий стремлению к ней! Потому нам нужны великие усилия, чтобы достигнуть ее. Чтобы выразить это, Павел не сказал: ищите любви, но: гонитесь за ней, побуждая нас и воспламеняя к ее достижению. И Бог от начала принимал множество мер, чтобы насадить ее в нас. Он даровал всем нам одну главу – Адама. Для чего все мы не происходим из земли? Для чего не (происходим) совершенными, как он? Для того, чтобы рождение, воспитание и происхождение друг от друга привязывали нас друг к другу. Потому Он не сотворил и жены из земли. Так как единства природы было бы недостаточно для побуждения нас к единодушию, если бы мы не имели одного прародителя, то Он сделал и это. Если мы ныне, разделяясь одними только местами, чуждаемся друг друга, то тем более было бы так, если бы род наш имел два начала. Потому Он и соединил как бы одной главой все тело человеческого рода. И так как в начале, по-видимому, было два лица, то смотри, как Он опять соединил их и совокупил в одно посредством брака: »потому, – сказал Бог, – оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут одна плоть» (Быт.2:24). Не сказал: жена, но: человек, потому что в нем привязанность бывает сильнее; а сильнейшей сделал ее для того, чтобы силой этой любви превосходнейшее существо преклонить и привязать к слабейшему. Так как надлежало установить и брак, то Он сделал жене мужем того, от кого она произошла. Для Бога все ниже любви. Если и при этом первый человек скоро впал в такое безумие и диавол посеял такую вражду и зависть, то чего не сделалось бы, если бы они происходили не от одного корня? Далее, устраивая, чтобы один повиновался, а другой повелевал, – так как равенство чести часто производит вражду, – Он учредил не народное правление, но царское, и подобно как в войске, такой же порядок можно видеть в каждом доме. Муж занимает место царя; жена – место правителя и военачальника; дети получили власть третьей степени; затем власть четвертой степени принадлежит рабам, – потому что и они имеют власть над низшими, и часто который-нибудь один бывает поставлен над всеми, заменяя господина, будучи, впрочем сам рабом; потом и между ними опять есть еще другие степени власти: иная у жен, иная у детей, и у самих детей также различные, сообразно с возрастом и полом, потому что и у детей женский пол имеет власть неодинаковую (с мужским). Везде Бог устроил степени и разнообразие власти, чтобы все пребывало в единодушии и великом согласии. Потому и прежде размножения рода нашего, когда были только два первых человека, Он повелел одному начальствовать, а другой подчинятъся. Чтобы (первый) не стал презирать и не отверг (последней), как низшей, смотри, как Бог почтил и соединил ее с ним еще прежде сотворения: «сотворим ему помощника» (Быт.2:18), сказал Он, выражая, что она сотворена для его пользы, и таким образом соединяя его с тою, которая для него сотворена, так как мы бываем особенно расположены к тому, что сделано для нас. Чтобы опять не стала превозноситься она, как назначенная в помощь ему, и не расторгла этих уз, Бог сотворил ее из ребра его, внушая, что она есть часть целого тела. А чтобы и муж не стал превозноситься этим, дальнейшее Он не предоставил ему одному, как принадлежало ему одному предыдущее, но сделал противное тому, устроив деторождение, в котором хотя отдал предпочтение мужу, однако не все предоставил ему.

4. Видишь ли, сколько Бог устроил уз любви? Во всем этом заключаются естественные залоги единодушия. Подлинно, к нему приводит единство природы, – так как «всякое животное любит подобное себе» (Сир.13:19), – происхождение жены от мужа, и детей от них обоих. Отсюда происходят многие роды любви: одного мы любим как отца, другого как деда, одну как мать, другую как кормилицу, одного опять как сына, внука, или правнука, другую как дочь, или внука, одного как брата, другого как племянника, одну как сестру, другую как племянницу. Впрочем для чего исчислять все виды родства? (Бог) употребил и другое побуждение к любви: запретив браки между родственниками, Он обратил нас к чужим, а их расположил к нам. Так как они не соединены с нами естественным родством, то Он соединил иначе – посредством брака, совокупляя посредством одной невесты целые дома и сводя целые роды с родами. Не бери в жены, сказал Он, сестры твоей, ни сестры отца, ни иной девицы, имеющей с тобою такое родство, которое препятствует браку, – перечислив поименно виды подобного родства (Лев.18). Довольно для любви твоей к ним того, что ты родился из одной с ними утробы, или связан с ними другим образом. Для чего же и стеснять широту любви? Для чего более надлежащего усиливать расположение к любви здесь, тогда как можешь получить иной повод к любви, взяв жену из чужих и с нею ряд родственников, – мать, отца, братьев и их ближних?

Видишь ли, сколь многими способами (Бог) соединил нас? Но Он не удовольствовался и этим, а устроил еще, что мы имеем нужду друг в друге, чтобы и таким образом соединить нас, так как нужда особенно производит общение. Для того Он не попустил, чтобы все находилось всюду, чтобы и этим заставить одних иметь общение с другими. Устроив так, что мы имели нужду друг в друге, Он сделал также и сношения удобными. Если бы этого не было, то опять возникли бы неприятности и затруднения; если бы например имеющий нужду во враче, плотнике или другом ремесленнике должен был совершать далекое путешествие, то все погибло бы. Потому Он и устроил города, и собрал всех вместе. А чтобы и к живущим далеко мы могли отправиться удобно, Он распростер между (городами) море и послал быстрые ветры, сделав таким образом сообщения удобными. В начале же Он поселил всех в одном месте и рассеял не прежде, как первые люди, получившие этот дар, злоупотребили согласием. Так Он соединил нас всеми способами – и природой, и родством, и языком, и местом! Он не хотел, чтобы мы лишились рая, – ведь, если бы хотел, то не поселил бы в нем первозданного человека, – но виновен в том нарушивший заповедь; не хотел также, чтобы мы были разноязычными, – а иначе сделал бы это в начале, – но тогда «на всей земле был один язык и одно наречие» (Быт.11:1). Поэтому и когда надлежало истребить живущих на земле, Он даже тогда не создал нас из другого вещества и не переселил (на небо) праведника, но, оставив его среди потопа, как бы какую искру вселенной, опять возжег род наш от блаженного Ноя. В начале Он установил одну власть, поставив мужа над женой; но когда род наш пришел в великое расстройство, то Он учредил и другие (власти) – господ, правителей; и это также для любви. Злоба развращала и погубляла род наш, – потому Он посадил среди городов судей, как бы каких врачей, чтобы они, истребляя злобу, как бы какую заразу любви, собирали всех в одно. А чтобы не только в городах, но и в каждом доме было великое согласие, Он почтил мужа властью и преимуществом, а жену вооружил страстью, и между обоими поставил дар чадородия, употребив кроме того и другие связи любви. Не все Он предоставил мужу, и не все – жене, но все разделил между обоими, вручив ей дом, а ему торжище, предоставив ему снискивать пропитание, – он именно возделывает землю, – а ей устраивать одежду, – именно пряжа и ткание дело жены, ей дал Он искусство прясть. Но да погибнет сребролюбие, нарушающее такой порядок! Изнеженность многих обратила и мужей к пряже и дала им в руки ткацкие челноки, уток и кросна. Впрочем и при этом сияет промышление божественного домостроительства. И жена весьма нам нужна в других вещах необходимейших, и низшие нужны нам для поддержания нашей жизни: потребность эта такова, что хотя бы кто был богаче всех людей, однако не может чуждаться общения с другими и не нуждаться в беднейшем. Не только бедные имеют нужду в богатых, но и богатые в бедных, и первые даже более в последних, нежели последние в первых.

5. Чтобы тебе видеть это яснее, построим, если угодно, два города, один состоящий из богатых, а другой – из бедных; пусть в городе богатых не будет ни одного бедного, а в городе бедных ни одного богатого человека; отделим тщательно один от другого и посмотрим, который из них более будет в состоянии удовлетворить себе. Если найдем, что город бедных может сделать это, то очевидно, что богатые более будут нуждаться в них. В городе богатых не будет ни одного ремесленника, ни строителя, ни плотника, ни сапожника, ни хлебопекаря, ни земледельца, ни кузнеца, ни веревочника, – ни одного из подобных людей. Да и кто из богатых захочет когда-нибудь приняться за такие дела, если и сами занимающиеся ими, когда разбогатеют, не переносят трудностей таких работ? Как же будет существовать этот город? За деньги, скажешь, богатые купят все это у бедных? Следовательно, они не удовлетворяют сами себе, если нуждаются в бедных. Как они будут строить дома? Или купят и их? Но это невозможно по существу дела. Потому необходимо пригласить сюда ремесленников и нарушить закон, который мы постановили вначале, когда населяли город; помните, мы сказали, чтобы не было в нем ни одного бедного. Но вот нужда, против нашей воли, призвала и поселила их здесь. Отсюда видно, что городу невозможно существовать без бедных; и если город будет продолжать не принимать никакого из них, то он уже не будет городом и погибнет. Итак, он не удовлетворит себе, если не соберет у себя бедных, как бы каких спасителей.

Посмотрим теперь на город бедных, будет ли и он так нуждаться, лишившись богатых. Но наперед определим богатство и объясним, в чем оно состоит. Что же такое – богатство? Золото, серебро, драгоценные камни, шелковые, пурпуровые и золотые одежды. Объяснив, что такое богатство, извергнем его из города бедных, если хотим устроить чисто город бедных; пусть здесь даже во сне не видится золото и золотые одежды, а если хочешь, то и серебро и серебряные вещи. Что же, скажи мне, в нужде ли будут жить обитатели этого города? Нет. Нужно ли построить дом, для этого требуется не серебро, золото и жемчуг, но искусство и руки, и не просто руки, а мозолистые, пальцы заскорузлые, великая сила, дерево и камни; нужно ли выткать одежду, для этого опять требуется не золото и серебро, но руки, искусство и способные к работе женщины; нужно ли копать и возделывать землю, для этого также кто нужен – богатые или бедные? Очевидно, что бедные. Если надобно будет ковать железо, или делать что-нибудь другое подобное, для этого особенно требуется нам такой народ. Когда же нам могут быть нужны богатые? Уж не тогда ли, когда бы потребовалось разрушить город? Подлинно, если с их появлением эти любомудрые люди, – любомудрыми я называю тех, которые не ищут ничего лишнего, – впадут в страсть к золоту и жемчугу, предадутся праздности и роскоши, то они погубят все. Если же, скажешь, богатство бесполезно, то для чего оно дано Богом? А откуда известно, что богатство от Бога? Писание, скажешь, говорит: «Мое серебро и Мое золото», «и кому хочу, дам его». (Агг.2:8). Здесь, если бы не было стыдно, я засмеялся бы громким смехом, в посмеяние говорящих это; как малые дети, сидящие за царской трапезой, вместе с такой пищей кладут в рот все, что случится, так и они, вместе с словами божественных Писаний, приводят и свои вымыслы. Я знаю, что слова: «Мое серебро и Мое золото» сказаны пророком; но слова: «и кому хочу, дам его» не прибавлены, а привнесены этими невеждами. А для чего они сказаны, я объясню вам. Пророк Аггей часто обещал иудеям, что, по возвращении их из Вавилона, храм будет восстановлен в прежнем виде, но некоторые не верили словам его и считали почти невозможным, чтобы дом (Божий) опять явился таким же из пепла и праха; потому он, чтобы уничтожить их неверие, говорит им от лица Божия как бы так: чего вы страшитесь? Почему не веруете? «Мое серебро и Мое золото»; Я не имею нужды занимать у других, чтобы украсить дом Свой. В подтверждение этого он присовокупил: «слава сего последнего храма будет больше, нежели прежнего» (Агг.2:9). Итак, не будем вплетать паутинных тканей в царскую одежду: ведь если тот, кто был бы обличен в примешивании к багрянице негодных нитей, подвергся бы жестокой казни, то тем более в предметах духовных подобный поступок есть немаловажный грех. Но что я говорю о прибавлении и убавлении? От одной точки и от одного неправильного чтения (Писания) часто рождались многие нелепые мысли.

6. Откуда же, скажешь, богатые? Ведь сказано: «бедность и богатство – от Господа» (Сир.11:14). Но спросим возражающих нам: всякое ли богатство и всякая ли бедность от Господа? Кто может сказать это? Мы видим, что многие собирают великое богатство хищением, гробокопательством, чародейством и другими подобными способами, и, владея им, даже недостойны жизни. Что же, отвечай мне, можно ли сказать, что это богатство от Бога? Нет. Откуда же? От греха. Блудница, оскверняя свое тело, обогащается; благообразный юноша, часто продавая красоту свою, постыдно приобретает золото; гробокопатель, разрывая могилы, собирает неправедное богатство; также – и вор, подкапывая стены. Итак всякое ли богатство от Бога? Что же, спросишь, скажем мы на упомянутое изречение? Наперед выслушай, что бывает и бедность не от Бога, а потом обратимся к упомянутому изречению. Когда какой-нибудь невоздержный юноша растратит богатство на блудниц, на чародеев, или на какие-нибудь другие подобные прихоти, и сделается бедным, то не явно ли, что это произошло не от Бога, но от собственного его невоздержания? Также, если кто сделается бедным от праздности, если кто впадет в нищету от безрассудства, или от того, что предпринимал дела опасные и беззаконные, то не совершенно ли явно, что никто из них и им подобных не введен в эту бедность Богом? Итак, Писание говорит ложь? Да не будет! Но заблуждаются те, которые не исследуют всего написанного с надлежащим тщанием. Ведь если известно, что Писание не ложно, и если доказано, что не всякое богатство от Бога, то недоумение происходит от вины невнимательных читателей. Здесь, освободив Писание от нареканий, нам следовало бы остановиться, чтобы тем наказать вас за небрежение к Писанию; но так как я весьма жалею вас и не могу долго видеть вас в смущении и беспокойстве, то теперь же предложу и разрешение, объяснив наперед, кто сказал упомянутые слова, когда и кому. Бог не одинаково беседует со всеми, подобно как и мы не одинаково говорим с детьми и с людьми взрослыми. Когда же это сказано, кем и кому? Соломоном, в Ветхом Завете, иудеям, не знавшим ничего, кроме предметов чувственных, и по ним судившим о силе Божией. Они говорили: «Может ли Он дать и хлеб?» (Пс.77:20). И еще: «какое… знамение» покажешь нам? «Отцы наши ели манну в пустыне» (Ин.6:30–31). «Их бог – чрево» (Флп.3:19). Таким образом они судили о Боге; потому (Премудрый) говорит им, что для Него возможно и это, – делать и богатыми и бедными, не потому, будто Он непременно делает это, но может делать, когда хочет. Так (пророк) говорит: «запретит Он морю, и оно высыхает, и все реки иссякают» (Наум.1:4); но этого никогда не было. Как же пророк говорит об этом? Не как о бывающем всегда, но как о том, что Он может сделать. Какую же Он посылает бедность и какое богатство? Вспомни патриарха и узнаешь, какое богатство посылается Богом. Он сделал богатым Авраама и после него Иова, как этот последний сам говорит: «неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?» (Иов.2:10). И богатство Иакова происходило отсюда. Бывает от Него и бедность, достойная одобрения, которую некогда Он предлагал богатому в следующих словах: «если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим;… и приходи и следуй за Мною» (Мф.19:21); также – ученикам, когда давал им следующую заповедь: «не берите с собою ни золота, ни серебра,… ни двух одежд» (Мф.10:9–10).

Итак, не говори, что Он дает всякое богатство; известно, что оно собирается и убийствами, и хищением, и множеством других способов. Но возвратимся к прежнему вопросу. Если богатые нисколько не полезны нам, то для чего они и существуют? Что сказать на это? То, что бесполезны те богатые, которые такими способами сами сделали себя богатыми, а обогащенные Богом весьма полезны. Это можешь узнать из самых дел их. Авраам владел богатством на пользу всех странников и имевших нужду. Когда пришли к нему три, как думал он, человека, то он заколол тельца и замесил три меры пшеничной муки; вспомни, как он, сидя у ворот во время полудня, щедро и усердно разделял со всеми свое имущество, предлагая кроме имущества и телесное служение, и притом в такой старости; он был пристанищем странников и терпевших нужду, и не считал своим ничего, даже собственного сына, – по повелению Божию, отдал и его; отдал вместе с сыном и себя и весь дом, когда поспешал спасти племянника; притом делал это не для приобретения имущества, но единственно по человеколюбию, так как, когда спасенные им сделали его распорядителем добычи, он отказался от всего, «даже нитки и ремня от обуви» (Быт.14:23).

7. Таков же был блаженный Иов. »Двери мои, – говорит он, – я отворял прохожему» (Иов.31:32); «я был глазами слепому и ногами хромому; отцом был я для нищих» (Иов.29:15–16); и «странник не ночевал на улице» (Иов.31:32); «отказывал ли я нуждающимся в их просьбе?» (Иов.31:16) «позволял ли немощному выходить из моих дверей с пустой пазухой?»57 (Иов.31:34). И гораздо больше этого, – чтобы нам теперь не исчислять всего, – он постоянно делал, употребляя все свое богатство на нуждающихся. А не хочешь ли посмотреть на тех, которые сделались богатыми не от Бога, и узнать, как они пользовались богатством? Посмотри на (богача, упомянутого) с Лазарем, даже не уделявшего крупиц; посмотри на Ахаава, присвоившего виноградник; посмотри на Гиезия; посмотри на всех подобных людей. Приобретающие праведно, получив (богатство) от Бога, употребляют его согласно с заповедями Божиими; а оскорбляющие Бога в приобретении делают то же и в употреблении, расточая его на блудниц и праздных нахлебников, или закапывая и запирая, а не уделяя ничего бедному. Почему же, скажешь, Бог попускает таким людям делаться богатыми? Потому, что Он долготерпелив и хочет привести нас к покаянию; потому, что Он уготовал геенну и назначил день, в который будет судить вселенную. Если бы Он тотчас наказывал обогащающихся неправедно, то Закхей не имел бы времени раскаяться и отдать вчетверо больше того, что похитил, с приложением половины собственного имущества; Матфей не мог бы перемениться и сделаться апостолом, если бы не имел надлежащего времени, и многие другие подобные. Потому Он долготерпит, призывая всех к покаянию. Если же они не захотят (покаяться) и будут продолжать то же, то о них сказал Павел, что они «по упорству твоему и нераскаянному сердцу», собирают себе гнев «на день гнева и откровения праведного суда от Бога» (Рим.2:5). Чтобы нам избежать этого гнева, будем собирать богатство небесное и искать бедности, достойной одобрения. Тогда мы получим и будущие блага, которых да сподобимся все мы, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Похожие статьи

Рекомендуем статьи по теме