Мишина ошибка 1958

На нашем ресурсе имеется возможность задавать вопросы и делиться собственным опытом по устренению неисправностей связанных с ошибкой C1958. Задав вопрос в течении нескольких дней Вы сможете найти ответ на него.

Принимая во внимание тот факт, что OBD2 ошибки работы двигателя или других электронных систем автомобиля не всегда на прямую указывают на неработающий элемент, и то что разных марках и моделях автомобилей одна и таже ошибка может возникать как следствие неисправности абсолютно разных элементов электронной системы мы создали этот алгоритм помощи и обмена полезной информацией.

Мы надеемся, с Вашей помощью, сформировать причино-следственную связь возникновения той или иной OBD2 ошибки у конкретного автомобиля (марка и модель). Как показал опыт если рассматривать определенную марка-модель автомобиля, то в подавляющем большинстве случаев причина ошибки одна и таже. 

Если ошибка указывает на неверные параметры (высокие или низкие значения) какого нибудь из датчиков или анализаторов, то вероятней всего этот элемент исправен, а проблему надо искать так сказать «выше по течению», в элементах работу которых анализирует датчик или зонд.

Если ошибка указывает на постоянно открытый или закрытый клапан, то тут надо подойти к решению вопроса с умом, а не менять бездумно этот элемент.  Причин может быть несколько: клапан засорен, клапан заклинил, на клапан приходит неверный сигнал от других неисправных узлов. 

Ошибки работы двигателя OBD2 и других систем автомобиля (ELM327) не всегда на прямую указывают на неработающий элемент. Сама по себе ошибка является косвенными данными о неисправности в системе, в некотором смысле подсказкой, и только в редких случаях прямым указанием на неисправный элемент, датчик или деталь. Ошибки (коды ошибок) полученные от  прибора, сканера требуют правильной интерпретации  информации, дабы не тратить время и деньги на замену работающих элементов автомобиля. Проблема зачастую кроется намного глубже чем кажется на первый взгляд. Это вызвано теми обстоятельствами, что информационные сообщения содержат, как было выше сказано, косвенную информацию о шарушении работы системы.

Вот пару общих примеров. Если ошибка указывает на неверные параметры (высокие или низкие значения) какого нибудь из датчиков или анализаторов, то вероятней всего этот элемент исправен, так как он анализирует (выдает некие параметры или значения), а проблему надо искать так сказать «выше по течению», в элементах работу которых анализирует датчик или зонд. 

Если ошибка указывает на постоянно открытый или закрытый клапан, то тут надо подойти к решению вопроса с умом, а не менять бездумно этот элемент.  Причин может быть несколько: клапан засорен, клапан заклинил, на клапан приходит неверный сигнал от других неисправных узлов.

Еще один момент который хотелось бы отметить — это специфика той или иной марки и модели. Поэтому узнав ошибку работы двигателя или дрогой системы Вашего автомобиля не спешите делать поспешных решений, а подойдите к вопросу комплексно.

Наш форум создан для всех пользователей, от простых автолюбителей до профессиональных автоэлектриков. По капле от каждого и всем будет полезно.

На чемпионате России по фигурному катанию-2023 в Красноярске опять нереальная развязка: накануне у мужчин Евгений Семененко обыграл Петра Гуменника с абсолютно одинаковыми оценками, а сегодня судьбу парного золота решили 0,5 балла.

Никто в сильнейшей разминке не откатал чисто.

Евгения Тарасова и Владимир Морозов (были третьими после короткой) поплыли: двойной сальхов вместо тройного у Тарасовой, сорванный каскад тройной тулуп – одинарный аксель – двойной аксель – секвенция, ошибка на тройном выбросе. Задела после короткой и более мощных компонентов хватило, чтобы взять бронзу – шансов на серебро и золото уже не было.

Александра Бойкова и Дмитрий Козловский ошиблись на первом же элементе – недокрутили тройной сальхов в каскаде, а под конец программы Бойкова сделала степ-аут после выброса.

После проката пара явно была недовольна – вышло куда чище и увереннее, чем у Тарасовой и Морозова, но все же с ошибками. Обыграть Анастасию Мишину и Александра Галлямова с таким прокатом не так просто, тем более если уступаешь им балл после короткой.

Но Мишина и Галлямов дали шанс сразу: партнерша сдвоила сальхов в каскаде 3-1-3, а потом еще и допустила помарку на выбросе.

В итоге пара вообще лишилась первого каскада – судьи засчитали только первый тройной сальхов + комбинацию. И вот это все и поменяло.

Мишина поняла ситуацию мгновенно: после проката лежала на льду, закрыв лицо руками, подняться ей помог Галлямов.

Как только выставили оценки за произвольную (148,51 балла против 150,07 у Бойковой и Козловского), Мишина опять закрыла ладонями лицо и расплакалась.

А их конкуренты в это время считали баллы в уме – хватит или нет?

И вот итоговые оценки – Бойкова и Козловский выигрывают чемпионат России с преимуществом 0,51 балла перед Мишиной и Галлямовым.

Бурная радость у одних:

И горечь от поражения у других:

Мишина плакала в ладони, не меняя положения минимум 68 секунд – после ее перестали показывать.

Бойкова и Козловский тоже расплакались в эфире, но уже от радости – он стали двукратными чемпионами России.

История повторяется: в прошлый раз они выиграли ЧР тоже в Красноярске (в декабре 2019-го) и тоже с подобным преимуществом – в 0,47 балла от Тарасовой и Морозова. Мишина и Галлямов тогда закончили четвертыми.

После победы фигуристы ответили на вопросы Максима Транькова:

– В чем секрет сибирской земли, что вы второй титул выигрываете здесь?

Бойкова: Я не знаю. Мы просто очень любим Красноярск, а Красноярск любит нас. Спасибо вам большое, мы правда очень рады вновь появиться здесь, вновь зарядиться этой атмосферой Сибири, этой силой.

– Держали в голове, что в 2019-м на этом же льду уже одерживали победу? Было предчувствие, что в этот раз все получится?

Козловский: Мы очень хорошо запомнили нашу прошлую победу, запомнили ее досконально. И конечно, старались воссоздать для себя ту волшебную атмосферу, которая царила здесь три года назад. И как я сказал вчера, в полных трибунах сила.

– У вас очень удачно получаются постолимпийские сезоны. Сможете удержать до следующей Олимпиады пальму первенства?

Бойкова: Так загадывать тяжело. В любом случае каждый спортсмен хочет быть первым и все для этого сделать. Мы увидим, что будет дальше. Надеемся, что будем работать в первую очередь зрителей, тренеров, семью и себя. Победами, конечно.

– Расскажите про свои планы на этот новый год?

Бойкова: Я буду встречать его со своей семьей, своей кошкой – в привычной обстановке, теплой, радостной и праздничной.

– Возьмешь на праздник тех кошек, которых вам постоянно кидают на лед?

Бойкова: Конечно, они у меня в качестве подушек.

– Дим, а у тебя какие планы?

Козловский: Поеду в лес. Подальше, отдохну, наберусь сил. Я хотел поблагодарить каждого из вас, поздравить с наступающим Новым годом и поблагодарить от всего сердца за то, что вы этот вечер провели вместе с нами.

Чемпионат России по фигурному катанию-2023

Красноярск

Пары

Итоговое положение

1. Александра Бойкова – Дмитрий Козловский – 234,39

2. Анастасия Мишина – Александр Галлямов – 233,88

3. Евгения Тарасова – Владимир Морозов – 218,60

4. Ясмина Кадырова – Валерий Колесов – 213,45

5. Екатерина Чикмарева – Матвей Янченков – 211,44

6. Наталья Хабибуллина – Илья Княжук – 209,53

Шок-развязка в фигурке: у Гуменника и Семененко одинаковые баллы, но чемпион один. Почему?

I. В чем сущность логических ошибок?

На приемных экзаменах по математике в московских вузах многим поступающим предлагался вопрос: «Стороны треугольника 3, 4 и 5, какой это треугольник?» На этот вопрос нетрудно ответить — конечно, треугольник будет прямоугольным. Но почему? Многие экзаменующиеся рассуждали так. Из теоремы Пифагора нам известно, что во всяком прямоугольном треугольнике квадрат одной стороны — гипотенузы равен сумме квадратов двух других сторон — катетов. А здесь как раз имеем 5кв = 3кв + 4кв. Значит, из теоремы Пифагора следует, что данный треугольник прямоугольный. Такое рассуждение с точки зрения обычного, так называемого «здравого» смысла кажется убедительным. Но экзаменаторы его забраковали, так как оно содержало грубую логическую ошибку. Одного знания теорем здесь оказалось недостаточно для успешной сдачи экзамена. Экзаменующийся не должен был нарушать ту строгость рассуждений, которая требуется в математике.

Неудача, связанная с подобного рода ошибкой, может постигнуть человека не только на экзамене по математике.

Поступающий в институт пишет сочинение по литературе на тему «Роман Толстого „Война и мир“ — героическая эпопея борьбы русского народа». Он намечает план, который выглядит следующим образом:

1. Вступление. Историческое значение романа.

2. Изложение:

а) война в романе,

б) народность войны,

в) партизанское движение.

3. Заключение.

Как бы хорошо поступающий ни знал этот материал, что бы ни написал он в своем сочинении, уже заранее, только на основе знакомства с планом можно сказать, что его работа в целом будет признана неудовлетворительной. И это будет результатом логической ошибки, допущенной в плане.

В десятом классе одной из московских школ учащимся предложили ответить письменно на вопрос, нужно ли изучать географию. Среди множества разнообразных ответов одним из наиболее характерных был следующий:

«Изучение географии нужно для того, чтобы дать нам возможность узнать при изучении физической географии о поверхности, климате, растительности тех мест, где мы не были и, может быть, никогда не будем. А из экономической географии мы узнаем о хозяйстве, промышленности, политическом строе данной страны. Без географии мы не смогли бы путешествовать по стране». Этот ответ также заключает в себе серьезную логическую ошибку.

Все приведенные здесь примеры взяты, как мы видим, из совершенно различных областей знания. Однако во всех трех примерах ошибки имеют одинаковый характер. Они называются логическими.

В чем же суть этих ошибок?

Если человеку, который смотрит на уходящие вдаль рельсы железной дороги, кажется, что они сходятся на горизонте в одной точке, то он ошибается. Ошибается тот, кому кажется, что падение одного зерна на землю не производит ни малейшего шума, что пушинка не имеет веса и т. д. Можно ли назвать эти ошибки логическими? Нет. Они связаны с обманом зрения, слуха и т. д., это ошибки чувственного восприятия. Логические же ошибки относятся к мыслям. Мыслить можно и о предметах, которых в данный момент не видишь, не слышишь, не осязаешь, то есть чувственно не воспринимаешь. Мы можем думать о том, что Земля вращается вокруг Солнца, хотя непосредственно этого не ощущаем. При этом наши мысли могут соответствовать действительности, то есть быть истинными, и могут противоречить реальному положению, вещей, то есть быть ошибочными, неистинными.

Ошибки, относящиеся к мыслям, также далеко не всегда являются логическими. Ребенок может сказать, что дважды два — три. Студент на экзамене может неправильно назвать дату того или иного события. Тот и другой в этом случае допускают ошибку. Если причина этих ошибок — только плохая память, например, ребенок не помнит таблицу умножения, а студент плохо выучил хронологию и забыл нужную дату, тогда допущенные ими ошибки не могут быть отнесены к логическим.

Логические ошибки относятся не к мыслям как таковым, а к тому, как связывается одна мысль с другой, к отношениям между различными мыслями. Каждая мысль может рассматриваться сама по себе вне связи с другими мыслями. Если такая мысль не соответствует реальному положению вещей, то в этом случае будет налицо фактическая ошибка. Ребенок и студент допустили именно такого рода ошибки. Однако каждую мысль можно рассматривать в связи с другими мыслями. Представим себе, что студент, забывший дату какого-то события, не станет отвечать наобум («авось угадаю!»), а постарается, прежде чем отвечать на вопрос, связать мысленно данное событие с некоторыми другими ему известными фактами. Он установит в уме определенное отношение между мыслью о данном событии и мыслями о тех фактах, с которыми он хочет связать это событие. Такого рода связи между мыслями устанавливаются постоянно. Мысль, что дельфин дышит легкими, связывается с мыслями о том, что дельфин — млекопитающее, а все млекопитающие дышат легкими. Знание о силе притяжения дает людям уверенность, что камень не может сам по себе, без всяких воздействий со стороны, оторваться от земли и взлететь в воздух. В нашем примере, если мысль студента о фактах, с которыми он хочет связать данное событие, соответствует действительности и он устанавливает связь между своими мыслями правильно, то, даже забыв хронологию, студент может дать правильный ответ на поставленный вопрос. Однако, если в процессе своего рассуждения он установит такую связь между мыслью о данном событии и мыслями о данных фактах, какой в действительности не существует, то, несмотря на знание этих фактов, он даст неправильный ответ. Ошибка в ответе будет результатом ошибки в рассуждении, которая станет уже ошибкой не фактической, а логической.

Мы сказали, что связь между мыслями, которую устанавливает человек, может соответствовать или не соответствовать той связи между ними, которая существует на самом деле. Но что значит «на самом деле»? Ведь мыслей вне головы человека не существует, и связываться они могут друг с другом лишь в голове человека.

Конечно, совершенно несомненен тот факт, что мысли связываются между собой в голове человека по-разному, в зависимости от состояния психики, от воли и желаний. Один человек с мыслью о приближающейся зиме связывает приятные мысли о катанье на коньках и на лыжах. У другого та же самая мысль вызывает совсем другие, возможно, менее приятные мысли. Все такого рода связи между мыслями являются субъективными, то есть зависящими от психики каждого отдельного человека. От особенностей психики разных людей будет зависеть и то, установит ли человек связь между мыслью о замерзании озера зимой и мыслями о том, что зимой температура опускается ниже нуля и вода при этой температуре замерзает. Однако независимо от того, думает человек об этом или нет, связывает или не связывает он между собой эти обстоятельства, приятно ему это или неприятно, — из истинности мыслей о том, что вода замерзает при температуре ниже нуля и зимой температура ниже нуля, неизбежно, объективно, совершенно независимо от субъективных вкусов и желаний следует истинность мысли о том, что озеро зимой замерзает.

Возникает мысль в голове человека или не возникает, какая именно мысль возникает, как она связывается с другими мыслями — все это зависит от человека. Но истинность и ложность мыслей от него не зависят. Положение «дважды два равно четыре» истинно независимо от каких бы то ни было особенностей психики и устройства мозга разных людей. Также объективно истинно то, что «Земля вращается вокруг Солнца», «Волга впадает в Каспийское море», и объективно ложно, что «Земля больше Солнца». Но если истинность и ложность мыслей не зависят от человека, то, естественно, должны существовать и независимые от воли и желании людей отношения между истинностью и ложностью различных мыслей. Такие отношения мы видели в приведенных выше примерах. Существование этих объективных связей в мыслях объясняется тем, что мысли и отношения между ними отражают предметы и явления окружающего нас мира. Поскольку же предметы и связи между ними существуют объективно, независимо от человека, постольку должны быть объективны, независимы от человека и связи между мыслями, отражающие предметы и явления внешнего мира. Поэтому, признавая истинными мысли «дельфин — млекопитающее» и «млекопитающие дышат легкими», мы должны будем признать истинной и мысль, что «дельфин дышит легкими». Истинность последней мысли объективно связана с истинностью двух предыдущих.

В то же время между такими тремя мыслями, как «2 + 2 = 4», «Земля вращается вокруг Солнца» и «Иванов — хороший студент», такой связи не существует. Истинность каждого из этих положений не определяется истинностью двух других: первые два могут быть истинными, а третье — ложным.

Если отдельный человек неправильно отражает в своих мыслях отношения между вещами, то он может искажать и отношения между истинностью и ложностью различных мыслей. Такое искажение имело бы место, если бы кто-нибудь связал друг с другом вышеприведенные мысли «2 + 2 = 4», «Земля вращается вокруг Солнца» и «Иванов — хороший студент» и решил, что истинность первых двух из них обусловливает истинность третьей, или, наоборот, стал бы отрицать такую связь между мыслями «все млекопитающие дышат легкими», «дельфин — млекопитающее», «дельфин дышит легкими».

Извините, гостям не разрешено просматривать этот текст. Пожалуйста, войдите или зарегистрируйтесь.

Я уже сегодня одного хотельшика послал и тебя конденсатор тоже тудаже посылаю, иди к Рыбникову, и когда до тебя дойдет что тело не конденсатор, приходи охотно с тобой пообщаюсь

p.s: заряжал зубную щетку Тором, лучше чем родная зарядка. Тор конечно же не в резанансе и не в синусе, потому что в резонансе и синусе не заряжает.
А у тебя как я помню синса и в помине небыло, так что и конденсаторные мысли не из того места растут
[/quote]
Вот в том-то и дело, что без Рыбникова, Мишина и далее по списку то никуда)))) Без ссылочки то никак  Сектанты они такие…без кумира, без веры никак… Он придет, он всё нам даст…

Вот нефига себе тело не конденсатор, вот это ты мощно выдал))) Тогда получается чистый проводник)))) Вот в этом-то и беда, на тему вольных сочинений, матриц, космических флуктуации писать сочинения вы мастера, а как по делу, так  тишина.

ВСЁ ЧТО ВЕДЕТ К УСЛОЖНЕНИЮ, ДРОБЛЕНИЮ, СУБЪЕКТИВНОСТИ ЭТО ЕСТЬ ДЕЛО ЗЛОЕ, ПАРНОКАПЫТНОГО, ПОД РАЗНЫМИ МАСКАМИ. Один из важных моментов понимания жизни (уроков), это то, что зло (настоящая причина) всегда выглядит как добро… Вы должны понимать, что если льёте воду, вешаете лапшу на уши, способствуете созданию секты, то вам этим же и вернется. И соответственно, то что объединяет, упрощает, объясняет принцип на основе мех. аналогии, гидравлики и пр. дело полезное, приносит положительную карму, подключает к энергии эфира. Эта энергия есть опыт, то, что вы получили, приумножили, это рост потенциала. В этой системе нет идолов, есть знания, в такой системе никого посылать никуда не нужно…энергия течет изнутри, сильным потоком, тут проблема остановить поток, а не послать к учителю)))

Теперь если посмотреть по форуму, то мы увидим, что большинство используют чужие знания, ссылаются на других, а значит дело делают парнокапытного, не способствуют прогрессу, а значит и лечить болезни (причину) они не могут. Максимум они могут дать ресурс внешний, чужое открытие, чужой опыт+ собственные искажения, то есть выступают в роли посредников, но не генераторов. Причем постепенно по цепочки знания искажаются, каждый следующий элемент вносит ошибку. И при такой системе никогда не будет восходящая система активирована, будут лжепророки, лидеры, идолы, последователи, так возникают секты, которые между собой будут бороться за «истину», а на самом деле бороться за место под солнцем, за внимание, энергию, это обычные потребители…

Причем, самая мощная секта это экономическая (политическая это форма организации, наука как описание принципа данной структуры), сегодня у нас капиталистическая, феодальная секта на подъеме, соответствует уровню развития. Соответственно наука видит энергию только в готовом виде, таким способом поддерживает систему в области теории, знания. Понятно, что по мере роста секта будет меняться в сторону знания. В случае падения секта, идол, диктатура будет укрепляться. Именно так возникают все режимы, диктатуры, крайняя форма фашизм, но причина в нисходящем принципе. Идол, четко и однозначно показывает на принцип секты. Если в качестве идола выступает наука, система, это уже прогресс, там где нет личности, нет слепого поклонения. Это уже попытка перейти к системе роста… отказ от принципа секты. Вообще болезни общества и тела полностью подобны, масштабы только разные. Поэтому, чтобы лечить тело, можно и нужно использовать общество, как аналогию…

Вот почему растет давление, сахар и пр. проблемы в организме!? Он растет от того, что голова, психический план поддерживается за счет энергии распада тела, используется энергия природы. Поэтому голова загоняет тело в такой режим, чтобы возникали разрушительные процессы. Чтобы тупо использовать энергию материи для подпитки, для получения удовольствия, в ущерб телу, конечно, что потом голове прилетает обратно, всё ведь связано. Это и называется нисходящая система, секта, пирамида, в ней всё используется как ресурс, даже своё тело))) Тоже самое в обществе, когда верхи хотят жить сладко и ничего не делать, то происходит это за счет обеднения людей, опять же на энергии распада получаются богатые, возникает класс паразитов, эксплуататоров. Нищета, войны, кризисы это аналогия болезни в теле.

И соответственно, чтобы остановить процессы саморазрушения нужно сделать так, чтобы голова ускорялась, работала на опережение (на верху должны быть элиты, чьи знания выше принципа секты) и тело было синхронизировано, работало на общую идею развития, причем работало максимально полностью под оптимальной нагрузкой. Тут важно оптимальную нагрузку давать, потому как если перебрать, то это вызывает большие потери, ведь движение квадратично потери увеличивает, низкая нагрузка вызывает отставание, уровень разсинхронизируется. Поэтому важна синхронизация уровней (согласование), где психический этаж ведущий, чуть опережающий, внизу повторяющий, делающий. Именно поэтому в СЕ важна теория, понимание, голова должна сначала работать, потом руки (опыты), метод чужого опыта тут просто не работает, только своими трудами, через понимание и практику СЕ рождается, сначала на уровне психики. Вот и вся система, сбалансированность, цельность, единство и постоянное ускорение сверху… Если нет единства, синхронизации начинается разрушение, возникают удары, потери энергии, рассеивание. Природа так устроена, что энергия должна расти, приумножаться за счет ускорения сверху и проявления энергии снизу, за счет среды, а не соседа или использования энергии своего тела (общества). А если использовать соседа, то методом сотрудничества, равных отношений, опять же за счет баланса. Баланс сил важен, чтобы приумножать энергию, чтобы энергия не отражалась, а работала по восьмерке. Если голова отстает от тела, то начинается разрушение, идет торможение, рассеивание (излучение) использование энергии тела. Именно так возникают секты, энергетические пирамиды, начинается падение общества, так возникают все болезни.

Предисловие составителя

Треть века назад, в ноябре 1972 г, четвертым подряд аварийным пуском огромного ракетного комплекса, состоящего из сверхтяжелой трехступенчатой ракеты-носителя Н1 (военный индекс 11А52), тяга двигателей первой ступени которого превышала 4500 тс, и лунного блока Л3 — полезной нагрузки массой 95 т, завершились полеты в рамках летно-конструкторских испытаний по советской программе экспедиции на Луну. И хотя этап ЛКИ предусматривал 6 полетов, а ход летной отработки ракетного комплекса сулил успех в ближайших пусках (при том, что два следующих летных экземпляра носителя были уже практически собраны и ожидали лишь монтажа модернизированных ЖРД), гигантская ракета никогда больше не коснулась стартового стола — работы по программе Н1-Л3 были приостановлены, а через 1,5 года и официально прекращены.

Этот этап космического соперничества с США был проигран Союзом бездарно, полностью и с колоссальным для себя ущербом.

О том как и почему это произошло, о драматической судьбе гигантского проекта рассказывается в двух очерках журналиста и конструктора В.П. Мишина (кстати, бывшего первого зама С.П.Королева и его преемника в должности Главного Конструктора. Официально руководил разработкой Н1-Л3 после смерти С.П.) и С.М. Лескова… В этом издании к ним добавлены воспоминания ученого — Ю.А.Мозжорина, директора ЦНИИМАШа, головного НИИ ракетно-космической отрасли в ее лучшие годы. Его свидельства представляются особенно ценными, поскольку в них сочетаются компетентность и осведомленность одного из руководителей «мозгового центра» отрасли, знакомого со всеми подробностями проблемы, включая «подковерные», с объективностью эксперта, обусловленной статусом руководимого им института. Содержат они и размышления о причинах поразительно успешной реализации американской программы пилотируемых полетов на Луну. Стоит отметить, что сюда включены лишь те разделы мемуаров Ю.А.Мозжорина, которые имеют прямое отношение к рассматриваемой теме.

ВВЕДЕНИЕ

Почему мы не слетали на Луну? — вопрос, который задается все чаще и чаще. Эта тема была строго засекречена, и только в последнее время некоторые сведения о нашей лунной программе появились в открытой печати. Можно согласиться с автором брошюры «Аполлоны» летят на Луну», писавшим, что даже успехи США в осуществлении высадки американских астронавтов на поверхность Луны освещались нашими средствами массовой информации явно односторонне и недостаточно. Замалчивая реальные факты, положение дел мы представляли таким образом, будто в СССР работы по пилотируемому полету на Луну не проводились и наши усилия были сосредоточены только на ее исследованиях при помощи автоматических космических аппаратов. Более того, мы даже стали утверждать, что в исследовании Луны можно обойтись только автоматическими аппаратами, что человеку на Луне делать нечего. Сейчас пришло время не только прямо заявить, что в нашей стране существовала программа пилотируемого полета на Луну, но и рассказать о ее подробностях. К сожалению, она не имела далеко идущей цели и была подчинена лишь престижным соображениям — осуществить облет Луны, а затем и высадку человека на ее поверхность раньше американцев. Первым, кто начал заниматься работами по освоению Луны, был коллектив, руководимый С.П.Королевым. Главный конструктор наметил реальные пути облета Луны космонавтами, высадки их на ее поверхность с возвращением на Землю. Автоматические космические аппараты «Луна» были этапами отработки элементов, аппаратуры и наземных средств ракетно-космических систем для исследования Луны при помощи пилотируемых космических кораблей. Дальний космос, Луна, ближайшие планеты Солнечной системы это была цель всей его жизни. Так почему же эти разработки не были завершены после его внезапной и преждевременной кончины? Почему мы не слетали на Луну? Вот на эти вопросы я и попытаюсь ответить в этой брошюре.

Лесков С.Л.

Как мы не слетали на Луну

Несколько лет назад на Московской книжной ярмарке была представлена энциклопедия К.Гэтланда «Космическая техника». Можно было свободно подойти к стенду, полистать это красочное издание. Наверное, книга страдала обычным для научно-популярной литературы недостатком: для дилетантов она была сложна, для специалистов чересчур банальна. Тем не менее в научных кругах энциклопедия вызвала сенсацию. Многие ученые, в том числе самые квалифицированные, специально приезжали на ярмарку, чтобы только полистать энциклопедию.

Конечно, наивно предположить, что советским специалистам по космической технике приходится пополнять багаж знаний столь ненадежным способом. Интерес к выставочному экземпляру был вызван совсем другими причинами. В нем рядом с огромным американским носителем «Сатурн-5», выводившим корабль «Аполлон» на лунную трассу, была воспроизведена аналогичная советская ракета Н1, разработка которой считалась одним из строжайших секретов нашей космической отрасли и о которой, естественно, в нашей литературе никогда не упоминалось.

Ракетно-космическая система Н1-Л3М:

1 — блок А (первая ступень); 2 — блок Б (вторая ступень); 3 — блок В (третьяступень); 4 — кислородно-водородный блок (четвертая ступень); 5 — лунный корабль (полезная нагрузка)

Однако в век разведывательных спутников многие тайны, сколько их ни храни, всплывают. Так и Н1 спрятать от чужих глаз было не проще, чем, скажем, в курятнике утаить жирафа. Несколько раз в 60 — 70-е годы гигантская сигара Н1 вывозилась на стартовые позиции Байконура, где ее и сфотографировали всевидящие космические аппараты.

По поводу происхождения точного, отсек за отсеком, рисунка ракеты Н1 я, бывая на Байконуре, не раз слышал любопытную легенду. Не берусь судить о ее достоверности, но мифы служат весьма характерной иллюстрацией строго хранимых секретов. Так вот, старожилы Байконура вполголоса передавали историю, что в одном из зданий рядом с монтажно-испытательным корпусом (МИК), откуда на специальной платформе ракету вывозят на старт, работал глубоко внедрившийся шпион. У него была единственная задача зарисовать ракету Н1, и, дабы не вызвать подозрений, он много лет ударно трудился во славу советской космонавтики, получая красные вымпелы и почетные дипломы за победы в социалистическом соревновании. Никто и заподозрить этого хитреца не мог. Самый обычный инженер, без каких-либо странностей. Потом, когда на Западе обнаружились точные характеристики Н1, наши контрразведчики спохватились и каким-то образом вычислили, из какого окна смотрели на Н1 и кто именно подглядывал. Но поздно — от шпиона и следов не осталось, давно уволился. Повторю: не знаю, правда это или нет, но мифы для истории тоже достаточно характерны.

Между прочим, «Космическую технику» с «необходимыми» сокращениями переиздали в СССР, исключив из текста всякое упоминание о Н1, не говоря уже о полукриминальном рисунке. Осталось на листе пустое место — гадай, что там было. Повторилась история с секретами, о которых знает весь мир, но о которых нельзя рассказывать дома. Но сейчас даже не об этом. Казалось, Н1 суждено быть вечно гонимой. Даже в 1989 году, когда гласность уже не знала никаких преград и запретных зон, мне стоило великих трудов опубликовать в одной из центральных газет очерк, где впервые была рассказана история Н1. Удивительно, но далеко не каждый специалист, причастный к созданию ракеты, списанной в архив уже полтора десятка лет назад, соглашался поделиться воспоминаниями. Нет, меня вряд ли принимали за иноземного шпиона, примерившего маску несведущего журналиста. Но пресловутая «подписка о неразглашении» придавливала людей, хотя давно уже было ясно, что с технической точки зрения за охраняемым забором лишь музейный экспонат. Доводы же о том, что искажение истории, умолчание о реальных событиях неизбежно повлекут за собой новые, куда более жестокие ошибки, действовали, к сожалению, не на всех. Но многие, не считая для себя возможным осторожничать, помогали разобраться в одном из самых значительных проектов советской космонавтики. При всем расхождении в оценках они были едины в одном: печать закрытости на пользу этой отрасли не идет. Хочу выразить благодарность тем ученым, которые помогли мне при сборе материала: академику В.Мишину, члену-корреспонденту АН СССР Б.Чертоку, профессору Р.Аназову, доценту М.Флорианскому.

Думаю, далеко не всем известно, что до недавнего времени любые материалы по космонавтике перед публикацией проходили строжайшую «космическую» цензуру. Стоит ли говорить, что самое скромное поползновение в область засекреченного, любая попытка сообщить что-либо новое, выйти на проблему или обнародовать сенсацию — все это старательно пресекалось бдительными цензорами. Словом, неудивительно, что популярность космонавтики с годами резко пошла на убыль — пропаганда ее достижений велась на редкость топорно, все материалы были как пешки из одного набора. О критическом анализе, о неудачах не могло быть и речи. Но как же удалось в таком случае «пробить» визу для первой публикации по Н1, пришедшейся на те годы, когда ведомственная цензура еще здравствовала, но хватка ее, видимо, чуть ослабла? О, это целая история!

Помню, как осторожно цензоры из разных ведомств с насмешливой безысходностью кивали друг на друга, не желая взять на себя ответственность за разрешение вопроса. Помню, как один заслуженный генерал, излучая саму доброжелательность, битый час делился со мной своими воспоминаниями, а я терпеливо, словно в засаде, выжидал, когда же настанет удобный момент, чтобы задать единственный интересовавший меня вопрос — о визе на статью. Наконец осторожно вставил слово. Собеседник обомлел — и, как от чумного, ударился от меня в бегство по крытой ковром лестнице. Честно говоря, я был в полнейшем отчаянии, выхода из создавшегося положения не видел. «Зеленый свет» дал министр общего машиностроения СССР Б. Шишкин. Так, мощная ракета-носитель Н1 была извлечена из спецхранов — и теперь каждая новая публикация уже не рассматривается как криминал и в чем-то дополняет драматичную и поучительную историю…

Эта преамбула характеризует атмосферу вокруг ракеты Н1. Но чем все-таки вызвано столь настороженное отношение к мощной машине? Как объяснить нескрываемое стремление опустить завесу таинственности на ее историю, когда для мало-мальски сведущих специалистов одного взгляда на габариты ракеты достаточно, чтобы догадаться о ее предназначении? Может быть, Н1 в чем-то виновата и ее решили наказать забвением, вычеркнув из истории космонавтики? Отчасти эта догадка справедлива. Космонавтика, согласно официальной пропаганде, развивалась у нас под гром литавр, под победные марши. Вспомните, даже о старте космонавтов мы узнавали, когда они успевали уже удобно обосноваться на орбите. О неудачах же, дабы не замарать непорочную чистоту славной летописи, предпочитали вообще не упоминать.

Сегодня «парадная» космонавтика, которой так долго курили фимиам, вызывает всеобщее недоверие и порождает множество упреков в свой адрес. И упреки, кстати, не только из-за «закрытости», они во многом справедливы — ошибок обнаружилось предостаточно. Но поневоле задумаешься, стоило ли относить к категории государственных секретов драматические, наиболее поучительные страницы развития нашей космонавтики? Может, кстати, и драматизма ненужного поменьше было бы, если бы решали сложные, государственные задачи не келейно, узким кругом доверенных лиц, а посоветовавшись со знающими специалистами, «отбракованными» из-за того, что не имели они так называемого «допуска». Впрочем, кому-то культ секретности был удобен — как гарантия от критики.

Н1 называют «последней любовью» Королева. Из многих биографий Главного конструктора космических систем мы знаем, что он мечтал не только о выходе человечества в космос, но и о полете к другим планетам. Знаем и о том, что в отличие от многих фантазеров Королев умел свои проекты «доводить» до жизни. Первого, то есть космического, старта он добился. А второго? Неужели Сергей Павлович обошел вниманием ближайшее к Земле небесное тело, скромно ограничившись запуском к нему автоматических аппаратов?

К тому же создатель первых в мире космических кораблей был, безусловно, честолюбив. Его честолюбие заключалось не в том, чтобы получать звания и награды. Этому не способствовали и обстоятельства — будучи всю жизнь строго засекреченным, Королев даже на приемах в Кремле был вынужден снимать звезды Героя Социалистического Труда, а в газетах подписывался псевдонимом. Честолюбие Королева — это страстное желание сделать уникальную машину непременно первым, осуществить небывалый проект раньше всех. Однажды Сергею Павловичу представили график с оптимальными датами стартов к Луне, Венере, Марсу, другим планетам. Королев сказал: «Хорошо бы пройтись по всему этому фронту и везде оказаться первым». Но ведь американцы не делали секрета, что готовят десант на Луну. Значит…

Ничего это еще не значит. Потому что космические достижения совершаются не в лабораториях: для успеха нужны средства — и немалые. Здесь не место возвращаться к излюбленной ныне теме о конверсии, об отдаче вложенных в космонавтику денег. Все это справедливо, но на первых порах ассигнования на любую научную программу все-таки нужны. И получить их можно прежде всего у военных. По злой иронии все значительные научные и технические проекты XX века — от безобидного радио Попова до использования энергии расщепления атомного ядра — получали поддержку и право на практическую реализацию лишь в том случае, если были «обручены» с военно-промышленным комплексом. Не обошла эта участь и творца ракетной техники Королева, интересы которого были невероятно далеки от военной сферы. Тем не менее он всю жизнь работал рука об руку с военными, и одно из первых крупных заданий, полученных Королевым в области ракетостроения, было связано именно с военной техникой.

В 1945-м году Королева с группой специалистов направили в Германию для изучения немецких разработок по Фау-2. Сергей Павлович жил в Бляйхероде на брошенной вилле штурмбанфюрера СС Вернера фон Брауна, талантливого немецкого инженера, создателя первых боевых ракет дальнего действия и одновременно организатора истребления узников концлагерей, обслуживавших его секретный полигон. После войны фон Браун, перебравшись за океан, возглавлял многие американские космические проекты. С Королевым они никогда не встречались, но, казалось, вечно вели незримое соперничество. Я вряд ли погрешу против истины, если скажу, что до «Сатурна» и «Аполлона» машины Королева по техническим характеристикам неизменно превосходили машины фон Брауна.

Так где же Королеву было взять средства? Расчеты показывали: для полета человека на Луну потребуется ракета-носитель, способная вывести на опорную околоземную орбиту полезную нагрузку 100 тонн. Но на обозримое будущее для сохранения паритета в вооружениях вполне хватало уже достигнутой мощности. Различные модификации легендарной королевской «семерки» Р-7 до сих пор являются важным транспортным средством в космонавтике, доставляя на орбиту от 5 до 7 тонн полезного груза. Но Королеву уже тогда было ясно, что будущее космонавтики — за гораздо более мощными носителями. Видимо, доказать это было непросто. Сужу об этом по тому, что самый первый эскизный проект по тяжелой ракете-носителю предполагал выведение на орбиту 40 — 50 тонн. Это существенно меньше, чем требуется для посадки на Луну. К заветным 100 тоннам Королеву приходилось приближаться шаг за шагом, осторожно увеличивая мощность ракеты. Но конечную цель он постоянно «держал в уме». В. П. Мишин, тогда заместитель Сергея Павловича, рассказывал мне, что в начале 60-х годов Королев подал в правительство записку, где подробно разобрал возможный сценарий пилотируемого полета на Луну. Дальнейший ход событий, тщательные расчеты и анализы подтвердили, что именно этот сценарий и был самым рациональным.

25 мая 1961 года президент США Д. Кеннеди направил конгрессу историческое послание, где поставил перед «американской нацией» высокую цель высадки на Луну. В США, уступивших Советскому Союзу первенство в начале космической эры, жаждали убедительного реванша, и он в воображении американцев был связан с покорением земного спутника. Над проектом «Аполлон» слаженно работали сотни фирм, частных и государственных корпораций, выделялись десятки миллиардов долларов, и весь ход работ координировал единый мозговой центр — НАСА.

СССР вовсе не желал терять свои космические приоритеты. Но реального анализа ситуации, умения составить единый план работ для десятков предприятий и институтов, сконцентрировать на сложнейшей задаче необходимые силы, дать точное экономическое обоснование — этого не было. Напротив, в каждом космическом КБ работали над своим проектом. Долго с лунной экспедицией раскачивались, не принимали окончательного решения, из-за чего Королеву приходилось не раз дорабатывать проект своей ракеты. Известно, как изводило Сергея Павловича в последние годы вынужденное общение с набравшими силу аппаратными чинами брежневской администрации. Можно представить, с какой горечью Королев, другие талантливые организаторы отечественной промышленности наблюдали, как наши конкуренты набирают темп, а у нас лучшие начинания вязнут в бюрократической трясине. Можно представить и другое: какое мужество требовалось этим людям, чтобы в почти безнадежной ситуации не отступиться от намеченных целей. Королев, будучи гениальным практиком, не мог не понимать, что общая победа в лунной гонке при сложившемся раскладе сил малореальна. Признать поражение — это было не в его характере. Королев сражается до последнего. На каком-то этапе он выдвигает идею облета Луны, точно рассчитав, что на этом важном промежуточном финише он может быть первым, обойдя не только зарубежных конкурентов, но и сломив сопротивление своих внутренних противников.

Реализация программы, как уже говорилось, предполагала два последовательных этапа — облет земного спутника («Луна-1») и посадку на его поверхность («Луна-3»). При этом новая ракета-носитель Н1 была необходима только при выполнении второго этапа. При облете же Луны кораблем с экипажем из двух космонавтов хватало мощности ракеты «Протон», которая выводит на орбиту 21 тонну полезной нагрузки. Так как «Протон», созданный в КБ В.Н.Челомея, был машиной серийной, уже достаточно стабильной, С.П.Королеву казалось резонным использовать ее, дооснастив специальным разгонным блоком, для достижения своей промежуточной цели — облета Луны. Дефицит веса, естественно, накладывал ограничения на состав экипажа, объем оборудования, из-за экономии топлива предъявлял повышенные требования к точности траектории на всем пути экспедиции. Спустя много лет американцы, познакомившись с предложенной траекторией облета, были восхищены ее экономичностью и удивлялись, почему мы не берем патент на баллистическую проработку экспедиции. Решения баллистиков, сумевших найти траекторию полета в условиях немыслимого дефицита топлива, были универсальны для многих космических задач.

В Звездном городке дело кипело. Были созданы прекрасные тренажеры, космонавты осваивали методику управления лунным модулем и возвращаемым аппаратом. В планетарии изучали поверхность Луны, ее рельеф. Впервые предстояло удалиться от привычных околоземных трасс — и потому много времени было посвящено изучению звездного неба. Знать надо было не только северное полушарие, но и южное, по этой причине несколько раз ездили на юг, в знаменитую Абастуманскую обсерваторию. Впервые экипажи изучали курс космической навигации, учились пользоваться астроориентатором. Как вспоминает руководитель группы космонавтов А.Леонов, объем подготовки по программе «Луна» значительно превосходил привычные рамки.

Итак, хроника событий. В 1960 году появилось постановление о создании в 1963 году ракеты-носителя Н1, рассчитанной на полезную нагрузку 40 — 50 тонн. В 1961-м году решение пересмотрели, создание машины перенесли на 1965 год. 1962 год — план еще раз пересмотрен. В июле 1962 года экспертная комиссия под председательством президента Академии наук СССР академика М.В.Келдыша одобрила эскизный проект и дала заключение о возможности создания ракеты-носителя мощностью 75 тонн. Но лишь в 1964 году впервые была официально поставлена задача высадки на Луну. Начались новые поиски возможностей совершенствования ракеты. В ноябре 1966 года экспертная комиссия под председательством М.В.Келдыша дала положительное заключение на эскизный проект по лунной экспедиции с использованием ракеты-носителя мощностью 95 тонн, что позволяло высадить на Луну одного космонавта, оставив второго члена экипажа на окололунной орбите. (Мощность американской ракеты-носителя «Сатурн-5» по проекту достигала 130 тонн, благодаря чему на Луну высаживались два астронавта.) Февралем 1967 года датировано постановление о графике работ, указан и срок начала летных испытаний Н1 — третий квартал 1967 года. Уже было известно, что американцы стартуют в 1969 году. Но нашим специалистам, совершенно в духе времени, вменялось в обязанность обеспечить приоритет СССР в изучении Луны.

О серьезности намерений говорит тот факт, что в Центре подготовки космонавтов была сформирована специальная группа, которая занималась по программе «Луна». Численность отряда космонавтов у нас традиционно окутана тайной по той, видимо, причине, что это может служить неплохой иллюстрацией значимости космических программ. В данном случае важно подчеркнуть: состав групп, которые готовились по нереализованной программе «Луна» и по широкоизвестной программе «Союз», был примерно одинаков. В состав лунной группы входили уже имевшие опыт полетов космонавты А.Леонов, В.Быковский, П.Попович, а также известные в то время лишь специалистам О.Макаров, Н.Рукавишников, В.Севастьянов, П.Климук и так и не дождавшиеся своего звездного часа военные летчики А.Куклин и В.Волошин. В Звездном городке дело кипело. Были созданы прекрасные тренажеры, космонавты осваивали методику управления лунным модулем и возвращаемым аппаратом. В планетарии изучали поверхность Луны, ее рельеф. Впервые предстояло удалиться от привычных околоземных трасс — и потому много времени было посвящено изучению звездного неба. Знать надо было не только северное полушарие, но и южное, по этой причине несколько раз ездили на юг, в знаменитую Абастуманскую обсерваторию. Впервые экипажи изучали курс космической навигации, учились пользоваться астроориентатором. Как вспоминает руководитель группы космонавтов А.Леонов, объем подготовки по программе «Луна» значительно превосходил привычные рамки.

Сам космический корабль, предназначенный для полета к Луне, внешне мало отличался от «Союза», но на его борту имелось оборудование, намного опередившее время и нашедшее применение в отечественной космонавтике лишь через два десятка лет. Из наиболее значительных элементов можно назвать гироскопы, необходимые для сохранения пространственной ориентации и лишь недавно установленные на орбитальном комплексе «Мир», а также бортовой вычислительный комплекс, которым ныне оснащен корабль «Союз ТМ». И вновь пересечение советской и американской космических программ. Главным конструктором лунного корабля был В.Д.Бушуев, впоследствии технический директор проекта «Союз Аполлон». Видимо, неправильно считать простым совпадением и то, что одним из ведущих конструкторов лунного корабля, машины, намного опередившей свое время, был нынешний генеральный конструктор советских пилотируемых систем Ю.П.Семенов. На «Луну» работали самые талантливые — это видно по подбору и космонавтов, и конструкторов.

Все маневры по трассе лунной экспедиции рассчитывать надлежало бортовому вычислительному комплексу. Но, как всегда в космонавтике, то, что поручается машине, должно быть в совершенстве освоено экипажем всякое случается с техникой в экстремальных условиях. При подготовке к лунной экспедиции работа на земных тренажерах в принципе отличалась от всего, что осваивалось космонавтами прежде. Потому хотя бы, что все операции с лунным кораблем должны были проводиться не на первой, «околоземной», а на второй космической скорости, то есть практически в полтора раза быстрее, И не только в быстроте дело — поскольку траектория полета не круговая, не циклическая, то возможности для исправления ошибочного маневра могло уже не представиться.

Наиболее драматичным моментом лунной экспедиции А.Леонов называет маневры при возвращении спускаемого аппарата на Землю. Топлива (из-за первоначальных ограничений в весе) — уже в обрез. Маневры баллистики предложили уникальные, никогда в космонавтике больше не практиковавшиеся. Корабль, мчащийся со скоростью 11 километров в секунду, тормозился за счет двукратного «нырка» в атмосферу. Первый раз он входил в нее над Антарктидой, выныривал из воздушной оболочки обратно в космос и, оказавшись над Африкой, вновь, уже с меньшей скоростью, брал курс на Землю. При этом после первого погружения экипаж (для бортовой ЭВМ того поколения задача была чересчур сложна) в считанные секунды, призывая в помощники интуицию, определял угол атаки для второго погружения. Если бы угол атаки оказался меньше положенного, корабль, скользнув, как глиссер, по атмосфере, мог уйти в космос по меньшей мере еще на двое суток. При возрастании угла атаки увеличивались и без того значительные перегрузки (при посадке пятикратные) и приземление в заданном районе в таком случае сорвалось бы. Однако и эта сложнейшая операция была успешно освоена космонавтами, всего в тренажере космического корабля было проведено около 70 испытаний в различных режимах. Космонавты закончили школу вертолетчиков, освоили приземление с выключенными двигателями на МИ-9 — это была единственная возможность имитации посадки аппарата на лунную поверхность.

По результатам экзаменов были сформированы советские лунные экипажи. В основной экипаж вошли Алексей Леонов и Олег Макаров, в дублирующий — Валерий Быковский и Николай Рукавишников, в третий — Павел Попович и Виталий Севастьянов. Никому из них стартовать в сторону Луны не довелось, но труд на подготовку к полету был положен огромный. Только кто знал об этом? Лунная экспедиция оставалась тайной за семью печатями, а в обществе складывалось стойкое убеждение об отряде космонавтов как о некоей синекуре, где кандидаты на полет годами пребывают едва ли не в летаргическом состоянии.

В 1968 году советские автоматические аппараты «Зонд-5» и «Зонд-6» обогнули Луну и успешно возвратились на Землю. Эти облеты преподносились как крупнейший успех, так оно и было, но все же в ликовании присутствовал немалый элемент лукавства. Ведь экспедиция «Зондов», повторяя во многих технических и управленческих деталях пилотируемый проект, была не завершающим, а лишь подготовительным шагом к новым полетам. После успеха пробных запусков выдвигались вполне обоснованные предложения об уместности старта человека к Луне. Но уже не было С.П.Королева, и кому-то надо было взять на себя ответственность. Пока взвешивали, пока в привычном бюрократическом стиле оттягивали решение и посылали вокруг Луны новые «Зонды», экспедицию осуществил «Аполлон-8» под командой Ф.Бормана. А ведь могли, вполне могли, первыми бросить взгляд на обратную сторону Луны советские космонавты — скажем, А.Леонов и О.Макаров. Суть даже не в приоритетах как таковых, а в их стимулирующем воздействии на всю нашу жизнь. И не случайно в период застоя смелые технические проекты, в том числе и в космонавтике, столь редко приходили к успешному завершению.

Но справедливо ли проводить параллели между временем и людьми, которым суждено жить в это время? Мне приходилось говорить о лунной экспедиции со многими инженерами — для всех это был один из самых счастливых периодов жизни. Если кто-то из ведущих разработчиков уходил с работы вовремя, то чувствовал себя едва ли не моральным преступником, человеком, уклонившимся от служебных обязанностей. Королев никогда не требовал отсиживать на работе, но все были увлечены трудным и безумно интересным делом. М.С.Флорианский, тогда еще совсем молодой инженер, рассказывал, с какой готовностью его коллеги схватывали каждое задание Главного: «Прикинь за неделю — как этот вариант?» Буквально все элементы для мощного космического комплекса необходимо было фактически создать заново — стартовой комплекс, система заправки, системы управления, слежения за ракетой, производственные мощности, испытательные стенды, не говоря уже о самом космическом корабле. Но принципиальным для полета и посадки на Луну оставался вопрос с затягивавшейся разработкой мощной ракеты-носителя Н1. Проблема была много сложнее облета Луны, торопиться в таком деле никак не следовало, но график работ лихорадило ненужной гонкой с американцами…

У академика В.П.Мишина, который после кончины С.П.Королева в январе 1966 года был назначен главным конструктором космических систем, сохранилась стенограмма одного из совещаний, проводимых Д.Ф.Устиновым:

— Через два месяца праздник, и США снова полетят, а мы? Что сделали мы? А представьте себе картину октября 67-го. И я прошу это понять! Все личное и пристрастия надо зажать!

Парадность, желание рапортовать об успехе, ускорить дело пусть даже в ущерб самому делу недопустимы в любой области, но особенно в космонавтике, связанной с большим риском и крупными материальными вложениями.

В такой атмосфере продолжалась подготовка лунной экспедиции и строительство ракеты Н1. Но не меньший вес приобрели и сложности субъективные. Когда Америка на всех парах неслась к успеху, Королев оказался без двигателя для Н1. Двигатель — это сердце ракеты. Если он хорошо отлажен, то и множество других ракетных систем «дышит» свободно. Если барахлит — жалуются на «нездоровье» сотни блоков и узлов. Создать новый двигатель, который был бы сильнее прежнего в полтора десятка раз, могли на тот момент в единственном на всю страну КБ, которым руководил академик В.П.Глушко. Имя это в истории отечественной науки и техники знаменитое. Валентин Петрович еще в начале 30-х был одним из руководителей Газодинамической лаборатории в Ленинграде, разработал немало получивших широкое распространение ракетных двигателей, а в 1974 — 1989 годах возглавлял «королевское» КБ, был главным конструктором космических систем. Академик В.П.Глушко, как и С.П.Королев, очень много сделал для советской космонавтики, но коль скоро мы хотим нарисовать не припомажено триумфальную историю ее развития, а воссоздать правдивую картину, то нельзя обходить те столкновения и споры, которых не может не быть между характерами крупными, ищущими в науке неизведанные пути. Каждый способный сказать свое слово в науке и технике ученый неизбежно сталкивается с непониманием и противодействием какой-то части коллег, среди которых могут оказаться не только ретрограды, но и выдающиеся специалисты. В конце концов, Герц не верил в возможность практического использования электрического тока, Резерфорд — в реальность «приручения» внутренней энергии атома.

В данном случае все осложнялось еще и личным соперничеством двух Главных конструкторов. И Королев, и Глушко могли претендовать на роль пионеров практического ракетостроения: один в начале 30-х годов организовал в Москве Группу изучения реактивного движения, другой в то же время в Ленинграде — Газодинамическую лабораторию. Каждый из них был не только романтиком, влюбленным в свое дело, но и достаточно твердо ориентировался в земных реалиях, был крупным организатором отрасли. Главные не пренебрегали рекламой своих проектов, не брезговали — ради цели! — поддержанием личного имиджа. Люди, близко знавшие Королева и Глушко, вспоминают, что между ними существовала со стороны забавная конкуренция даже по части служебных автомашин. У одного — «Чайка», зато у другого — «Шевроле-Каприз»! Крупнейшие ученые, они, повторяю, не нуждались в поводырях, когда решались вопросы организационного порядка. Космонавтика, находившаяся в центре общественного внимания, была средоточием политических игр в высшем руководстве страны. Главные (к Королеву и Глушко необходимо добавить еще одного выдающегося конструктора — В.Н.Челомея) старались заручиться поддержкой на самом верху, и исход технических диспутов в этом «треугольнике» часто определялся не научной целесообразностью, а симпатиями политических лидеров. Благосклонность не то что Хрущева, Брежнева или Устинова, а даже какого-нибудь ныне всеми забытого инструктора ЦК могла определить перспективы развития сложнейшей отрасли на годы вперед. Поучительно было бы проследить, как резко изменялось финансирование космических программ в зависимости от перестановок партийной и государственной элиты. Известно, к примеру, как пошли на спад дела у талантливейшего Челомея после свержения Хрущева. Помимо своей воли, каждому крупному организатору науки в нашей стране приходилось подвизаться еще и в качестве царедворца. Отсутствие талантов в этом направлении у некоторых блестящих исследователей могло поставить крест на многообещающих проектах.

Итак, была острая конкуренция, и потенциал отечественной космонавтики во многом снижался из-за того, что никто не хотел признать достижений другого и опереться на них. Единого же независимого и координирующего органа типа американского НАСА в советской космонавтике не было (и сейчас его нет). Отсюда — отсутствие объективной экспертизы и неизбежность ошибок. Но будем справедливы и в критике не станем перебирать через край. Ибо масштаб ученого определяется вовсе не отсутствием у него ошибок. Напротив, сделанные ошибки характеризуют масштаб ученого.

Так вот, Королев и Глушко в тот период придерживались противоположных взглядов на перспективы ракетных двигателей. Обоим было ясно, что использовавшиеся тогда керосин и сжиженный кислород не смогут удовлетворить растущие потребности космонавтики. Более высокую мощность давали двигатели на сжиженных водороде и кислороде, но, поскольку в атмосфере их эффективность резко снижалась, на первой ступени Королев не предполагал отступать от традиционного топлива, добиваясь его максимальной тяги. На вторую и третью ступень было бы хорошо поставить водородные двигатели, и Королев начал поиск разработчиков нового направления. В этом его поддержал Келдыш (Королев и Келдыш вообще были союзниками, единомышленниками по большинству принципиальных вопросов, и это во многом предопределило решительный прорыв советской космонавтики в тот период). Были даны поручения по «водороду» талантливым конструкторам А.М.Люльке и А.М.Исаеву, но к нужному времени успеть они уже не могли. Американцы на своем «Аполлоне» прошли в точности тем же путем и сумели блестяще оправдать свой замысел на практике.

Концепция Глушко в тот период была прямо противоположной. Ему представлялось, что лучшими топливными компонентами в ракетостроении окажутся фтор, азотная кислота, диметилгидразин (иначе гептил). Да, технические характеристики при сгорании у них достаточно высоки, но это крайне ядовитые, опасные для человека вещества. Гептил, к примеру, гораздо токсичнее иприта, известного как одно из наиболее сильных отравляющих веществ. В 60-е годы Глушко неоднократно подчеркивал, что водород бесперспективен в ракетной технике. (Впоследствии на «Энергии» ему пришлось самому же опровергать прежние заблуждения.) Недоверие к водороду можно отнести к косности, консерватизму. Но определенная логика у Глушко была: малая плотность водорода требует больших баков, ухудшает весовые характеристики ракеты. Предвидеть революцию в криогенной технике Глушко не смог. Двигатели Глушко на ядовитых компонентах были отнюдь не плохи, они пошли в серию, их установили на ряде боевых ракет, обеспечивших безопасность страны. Но Королев категорически возражал против их использования в пилотируемой космонавтике. Гибель маршала Неделина во время испытаний одной из ракет Янгеля, хотя и не имела прямого отношения к проблеме токсичности, подчеркивала важность безошибочного обращения с топливом и точность его выбора. Видимо, при ином топливе жертв в той крупнейшей в истории космонавтики трагедии было бы меньше.

Здесь я должен оговориться: кому-то из читателей следующие ниже описания технических споров могут показаться скучными, сухими, но люди, хоть сколько-нибудь близкие к технике и науке, наш рассказ без таких подробностей наверняка сочтут легковесным и недостоверным. Так что заранее прошу некоторую часть читателей запастись терпением и постараюсь существо технических разногласий вокруг Н1 излагать как можно более коротко, не опуская все же необходимого.

Непримиримые расхождения корифеев отечественной космонавтики касались не только топлива. Отказавшись от предложенного сотрудничества, но не желая оставаться в стороне от престижного проекта, Глушко предложил приступить к разработке носителя промежуточного типа. В 60-х годах в одном из писем он обращался к Королеву: «Представляется крайне своевременным безотлагательно начать разработку носителя на базе модифицированной ракеты Р-7. Иное решение ставит под удар приоритет и престиж Советского Союза в деле завоевания космоса». (Р-7 — межконтинентальная баллистическая ракета конструкции Королева, оснащенная двигателями Глушко, на базе которой созданы известные носители космических кораблей «Восток» и «Союз» — С. Л.) На это Королев ответил: «Делать какой-либо промежуточный вариант тяжелого носителя вместо Н1 нецелесообразно, так как это отвлечет силы от основной задачи. Самой же основной задачей расширения космических исследований является скорейшее создание объекта Н1 и отвлекаться от этой задачи не следует». Общий язык найти не удавалось, и Глушко предложил сотрудничество Челомею, также переживавшему в тот момент не лучшие времена. В результате была создана ракета «Протон», которая и по сей день используется для запуска орбитальных станций и межпланетных аппаратов. Таким образом, бросить кому-либо упрек в увиливании от работы, в поисках легкой жизни было бы явной несправедливостью. Но каждый старался пройти своей дорогой. Распыление сил в значительной степени ослабило интеллектуальный и промышленный потенциал Н1.

Словом, Глушко бойкотировал систему Н1, поставив в трудное положение не только Королева — весь проект лунной экспедиции. Чем бы он ни руководствовался, под ударом оказался весь перспективный план развития отечественной космонавтики. Это тема другого рассказа, но на ракете Н1 базировались и другие оставшиеся неосуществленными космические проекты. Ситуация тупиковая. Как известно, в свое время и Королев, и Глушко (хотя и менее жестоко) подвергались репрессиям. Так вот, в период острых и безысходных разногласий Главных конструкторов, как свидетельствуют очевидцы событий, многие с сожалением вспоминали Сталина, при котором артачиться было невозможно. Впрочем, что анархия, что деспотизм — оба варианта не лучшие.

Пришлось Королеву в срочном порядке искать других двигателистов…

В начале 60-х годов, как известно, происходило сокращение авиации, многие заводы лишались заказов. Таким образом, выручая друг друга, начали сотрудничество КБ С.П.Королева и КБ Н.Д.Кузнецова в Куйбышеве (в 1991 году городу возвращено старое название — Самара.), где разрабатывались двигатели для многих типов самолетов отечественной авиации, в том числе для знаменитых ТУ. В сжатые сроки, во многом благодаря председателю Куйбышевского совнархоза В.Я.Литвинову и секретарю обкома партии В.И.Воротникову, были выделены необходимые производственные мощности. На космический заказ работали 28 предприятий. На многих провели коренное техническое перевооружение, ряд заводов был построен специально для обеспечения всем необходимым Н1. Именно с тех пор Куйбышев стал одной из наших космических столиц.

Но поскольку КБ Кузнецова в принципе не могло «потянуть» на большой ракетный двигатель, а времени уже оставалось в обрез, было решено сконструировать двигательную установку Н1 из большого числа, «пакета» средних двигателей. Это, однако, ставило новую задачу; добиться полной синхронности в работе трех десятков движков. Для этого разрабатывалась специальная система «Корд», которая должна была своевременно отключать забарахлившие двигатели. Проектная мощность двигательной установки предполагала, что из 30 движков можно безболезненно для старта отключить любые три пары. Но если бы задуманное на бумаге удалось осуществить…

Для сравнения интересно отметить, что американцы на «Сатурне-5» оборудовали первую ступень пятью мощными двигателями на кислороде и керосине, а на следующих ступенях впервые использовали жидкий водород, столь нелюбимый в ту пору В.П.Глушко.

Итак, что же представляла из себя новая ракета-носитель? По существу, она претворяла в жизнь высказанную когда-то С.П.Королевым идею о компоновке на орбите «ракетных поездов» для полета к далеким планетам. Только на этот раз поезд составлялся прямо в заводском цехе. Стартовая масса Н1 — 3000 тонн. Первая ступень — это 24 жидкостных реактивных двигателя по периметру и еще 6 в центре (т. е. всего 30), тягой каждый по 150 тонн. Тяга каждого из пяти двигателей первой ступени «Сатурна-5» равнялась 700 тоннам, в силах Глушко в тот период было создать двигатель по меньшей мере на 500 тонн. Уже упоминавшийся «Корд» управлял двигательной установкой Н1, три пары которой были зарезервированы, так что при «молчании» шести двигателей ракета, по замыслу, могла успешно стартовать. Вторая ступень Н1 — 8 пустотных ЖРД (жидкостных реактивных двигателей) по 175 тонн, третья ступень — 4 ЖРД по 45 тонн. У американцев вторую и третью ступени, напомню, составили более эффективные водород-кислородные двигатели. На околоземную орбиту три первые ступени выводили 95 тонн полезного груза. Далее шли блоки Г, Д, лунный орбитальный корабль, лунный посадочный корабль, — общий вес этих ступеней достигал 95 тонн.

Ракета-носитель Н1 создавалась четверть века назад, но и сегодня, как признаются многие проектировавшие ее конструкторы, им не стыдно за свое творение. Системы управления, измерительная техника, многие конструктивные решения… Ряд разработчиков особо выделяют впервые в ракетной технике найденную возможность изготовить легкие, но прочные сферические топливные отсеки и также впервые отказаться от многих силовых элементов конструкции. Есть, правда, свидетельства, что Королев высказывал сомнения относительно этих самых сферических топливных баков, которые, связывая руки конструкторам, исключали возможность увеличить их емкость, а вмести с нею и грузоподъемность ракеты. А именно грузоподъемность ракеты, зависящая от мощности двигательной установки первой ступени, несмотря на множество остроумных инженерных находок, оставалась самой «сырой» частью Н1. Трудно, практически невозможно было не имевшему достаточного опыта КБ Н.Д.Кузнецова сразу, без ошибок создать синхронно работающий двигательный комплекс, которого не знало мировое ракетостроение. Тем не менее, уступая «Сатурну-5» в двигательной части, Н1 наверстывала проигрыш за счет других систем. В итоге весовые характеристики, наиболее важный показатель «живучести» конструкции, у Н1 и поныне остаются одними из самых высоких в ракетостроении.

Оглядываясь назад, понимаешь сегодня, что не все концептуальные вопросы были тогда подвергнуты тщательному анализу. Такой хотя бы важнейший момент: где собирать ракету — на космодроме или на заводе? Размеры Н1 должны быть такими, что наземным путем до Байконура ее не довезешь. При создании прежних ракет Королевым было найдено оригинальное и блестяще оправдавшее себя решение: сделанные на заводе крупные блоки доставлялись на Байконур и здесь их состыковывали и проверяли. Эта схема неоднократно оправдывала себя и в будущем. Но для Н1 она не была принята — очень уж много крупных блоков везти придется. Непосредственно на космодроме, где трудно с кадрами, с бытом, пришлось строить главные части ракеты на специально созданном производстве, куда со всей страны прикомандировали оставивших свои семьи инженеров и рабочих… И опять для сравнения: «Сатурн-5» строили в глубине страны, а на мыс Канаверал перевозили на баржах по специально вырытому каналу, а далее по Миссисипи и по морю. И эти затраты были оправданы конечным результатом.

Сейчас уже ясно, что в инженерной части Н1, помимо полезных находок, были и нововведения, которыми нельзя похвастать. В целях экономии времени и средств (опять этот аргумент! Как все-таки повредила спешка, желание во что бы то ни стало быть «впереди планеты всей»!) отказались от стендовых испытаний первой ступени. «Если ракета полетит, а вместо второй и третьей ступени поставлены железки, то с какими глазами я из бункера выйду?» — говорил Королев. Словом, решили испытывать ракету всю разом. Но «Корд» не оправдал надежд, он не обеспечил требуемой синхронности, не успевал отключить дефектный двигатель, который влиял на всю систему Н1.

Опять же, за океаном ступени отрабатывали последовательно, и в итоге это оказалось много надежнее — «Сатурн» стартовал с первого захода. Из 25 миллиардов долларов, затраченных на проект «Аполлона», более 18 миллиардов было направлено на наземную испытательную базу и на отработку конструкции в наземных условиях. К слову, когда Н.С.Хрущев отпустил первые 500 миллионов на лунную программу, руководитель наземного испытательного комплекса Л.А.Воскресенский заявил, что для решения задачи необходимо получить в десять раз больше средств. На это С.П.Королев ответил, что, если он назовет правительству такую огромную сумму, работы будут вообще прекращены.

Создавая двигатели для Н1, конструкторы пренебрегли еще одним прежде неукоснительно соблюдавшимся правилом. В то время надежность ЖРД проверялась одним из двух методов. При первом каждый двигатель подвергался испытанию на стенде и после устранения дефектов устанавливался на изделие. При втором методе испытанию подвергались лишь выборочные двигатели из серии. Если испытание проходило успешно, то проэкзаменованный двигатель списывали, а вся серия принималась уже без дальнейших испытаний. Начиная с полета Юрия Гагарина, испытания всех ракет шли по первому методу. На этот раз, стремясь ускорить ход событий, предпочли второй путь. Положение усугублялось тем, что, как уже было сказано, вся двигательная установка Н1 не была предварительно испытана на земле. История создания двигателей для Н1 полна драматизма. Один из главных уроков этой истории для ракетной техники в том, что даже высокая надежность одиночного двигателя не означает соответствующей надежности всей двигательной установки, которая обязательно требует тщательной наземной отработки.

Сегодня бросить камень в Королева легко, но не забудем, что он не был в космонавтике новичком, весь риск отказа от стендовых испытаний понимал и шел на него сознательно. Идеология Н1 определялась двумя факторами: кратчайшими сроками и мизерными средствами. Вспомним в этой связи о попытке Королева, ничуть не обманывавшегося по поводу реального соотношения сил, первенствовать хотя бы на промежуточном финише…

Летные испытания ракеты Н1 начались 21 февраля 1969 года. Через 70 секунд после старта из-за пожара в хвостовом отсеке первой ступени полет прекратился. 3 июля 1970 года во время попытки второго запуска из-за неисправности кислородного насоса произошел сильный взрыв, разрушивший стартовый комплекс. На его восстановление и подготовку новой ракеты ушло немало времени, и лишь 27 июля 1971 года состоялась новая попытка. Ракета чуть приподнялась над землей, но из-за потери управляемости по каналу вращения дальнейший полет сорвался и опять стартовый стол был поврежден. По рассказу одного из руководителей испытаний В.А.Дорофеева, столь крупные аварии производили на весь персонал гнетущее впечатление. Но не было и мысли, что Н1 обречена, что ее дефекты имеют хронический характер. Люди напряженно трудились, многие просили Продлить командировку на полигоне, по всему чувствовалось: ракета «взрослеет» и до успеха уже недалеко.

Наконец, четвертый запуск 23 ноября 1972 года. Все системы заколдованной первой ступени, все двигатели работали нормально, полет продолжался 112 секунд, но в конце активного участка в хвостовом отсеке возникла неисправность, и полет прекратился. Тем не менее конструкторы и все службы космодрома несказанно радовались. Теперь уж ясно — до победы полшага.

— Даже если десятки раз присутствуешь на пусках нашего «Союза», нельзя не волноваться, — вспоминает один из старейших помощников Королева член-корреспондент АН СССР Б.Е.Черток, назначенный техническим руководителем последнего запуска. — Но картина старта Н1 не сравнима ни с чем. Все окрестности сотрясаются, шквал огня — только бесчувственный человек в эти мгновения может оставаться спокойным. Все мысли и чувства напряжены. Так и хочется помочь ракете:

«Иди, иди выше, взлети». Кажется, все нейроны мозга напряженно работают, пытаются угадать, что происходит внутри ракеты. Но как ни один хирург не может знать, что творится в организме больного на операции, так и нам после отказа от стендовых испытаний не дано было точно предвидеть поведение ракеты.

Четыре-пять пробных запусков при испытаниях ракетно-космической техники — дело обычное. Даже «семерка» (Р-7), несоизмеримая по сложности с Н1, полетела лишь с четвертого раза. Как, к примеру, можно было предвидеть принципиально новый эффект сопротивление расчетному ускорению из-за донного давления, сорвавшее третий запуск? Теперь оно учитывается при проектировании каждой ракеты. В монтажно-испытательном корпусе Байконура уже были готовы к старту две следующие машины. В августе 1974 года должен был состояться пятый старт, а в конце года — шестой. Шестой, и как считали конструкторы, последний перед принятием ракеты-носителя Н1 в эксплуатацию. Даже самые осторожные умы называли 1976 год как крайний срок, когда новая машина будет полностью отлажена.

Для всех было полной неожиданностью, когда работы по Н1 были сначала заморожены, а после смены в мае 1974 года главного конструктора — вместо В.П.Мишина назначили В.П.Глушко — и вовсе прекращены. В первый же день новый руководитель королевского КБ объявил Н1 ошибкой, сказал, что он пришел «не с пустым портфелем» и предложил новую концепцию, которая через десять с лишним лет привела к созданию многоразового корабля «Буран» и ракеты-носителя «Энергия» практически той же мощности, что и отвергнутая Н1. Без всякого сомнения, мы можем гордиться и «Бураном» и «Энергией», но разве не обидно списывать уже почти готовую машину на свалку? Впрочем, новый главный конструктор В. П. Глушко не испытывал к Н1 и подобия теплых чувств, ведь он, как мы помним, изначально был против этого проекта. А тут еще «дотягивать» чужую машину — на этом славу не заработаешь.

«Незавершенка» стала обычным явлением для многих областей народного хозяйства, не обошла эта беда стороной и космонавтику. Побывавшие в конце 70-х на Байконуре конструкторы до сих пор с болью вспоминают некогда кишевшую людьми и теперь заброшенную циклопическую громаду стартовых и монтажно-испытательных сооружений Н1. Из их рассказов можно представить, что картина чем-то напоминала «зону» Тарковского. Затраченные миллиарды ушли в песок, для закрытия работ по крупнейшему проекту оказалось возможным обойтись без скрупулезного анализа, без учета мнения специалистов — достаточно было субъективного суждения отдельных лиц.

Впрочем, эмоции — дело ненадежное. Может быть, в вправду Н1 нельзя было «довести» и работы зашли в тупик? Один только факт: в 1976 году Н.Д.Кузнецов, очевидно, обеспокоенный престижем своего КБ, провел стендовые испытания двигателя для Н1. Двигатель без остановки отработал… 14 тысяч секунд, в то время как для вывода ракеты на требуемую орбиту требовалось всего 114 — 140 секунд.

На этом история ракеты-носителя Н1 заканчивается. Последняя, «лебединая» песня Королева так и оказалась неспетой. Конечно, было бы несправедливо Н1 целиком списывать в убыток. Заводское оборудование, монтажно-испытательный и стартовый комплексы были впоследствии использованы для «Энергии». Пригодился, без сомнения, и опыт проектирования и «доведения» мощной ракеты — «Энергия», по существу, стартовала с первого раза. Кроме того, некоторые ступени «ракетного поезда» до сих пор успешно ходят отдельными «вагончиками», доставляя на орбиту «Салюты», «Зонды», помогая другим космическим аппаратам. Множество инженерных находок, найденных в процессе работы над Н1, надежно прописались в арсенале ракетостроения.

И все же не будем подслащивать пилюлю. Прекращение работ по Н1 лишило нашу космонавтику естественного, поступательного развития, сбило намеченную Королевым генеральную линию движения отрасли вперед. Некоторые специалисты считают, что именно с тех пор космическая отрасль живет без долговременной программы, довольствуясь разрозненными проектами. Не в тот ли момент были положены первые основания для широкой критической кампании, развернувшейся против космонавтики в последнее время? В технике, как и в живой природе, существуют незыблемые законы эволюции, нарушать которые без последствий никому не дано. По существу, ведь уже 30 лет мы ограничены полезной массой в 20 тонн, о какой же весомой отдаче от орбитальных станций может идти речь? Мощная ракета-носитель, необходимость которой гениально предвидел Королев, открывала перед космонавтикой широчайшие перспективы: от создания крупных орбитальных комплексов до запуска автоматических аппаратов к другим планетам.

И в начале 70-х находились специалисты, которые понимали, что закрытие темы Н1 неблагоприятно скажется на нашей космонавтике. Ходил по высоким кабинетам В.П.Мишин, писал письма XXV съезду КПСС Б. А. Дорофеев, перспективу использования кузнецовских двигателей на своих машинах видел В. Н. Челомей, ряд специалистов просили о «малом» разрешить испытания хотя бы двух готовых ракет на акватории океана… Все бесполезно, иные мнения бесследно оседали в тишине высоких кабинетов. Судьбу Н1 решали не специалисты — логику развития науки диктовали политические руководители. Так было и с утверждением лунного проекта и, в большей степени, с его закрытием. Ни одного заседания Ученого совета, ни одного совещания со специалистами, ни одного собрания совета Главных конструкторов… Что же повлияло на судьбу Н1? Во всяком случае, соображения от интересов науки, от истинных интересов страны далекие. За отсутствием официальной версии, выскажу свои предположения. Работы по Н1 по ряду причин затягивались, а лица, ответственные за космонавтику (прежде всего Д.Ф.Устинов), так долго давали обещания сначала Н.С.Хрущеву, затем Л.И.Брежневу, что уже начинали испытывать беспокойство за свое собственное положение. Безопаснее было переложить ответственность на чужие плечи, объявить Н1 ошибкой. Президент Академии наук СССР М.В.Келдыш, один из самых ярких соратников Королева, вместе с ним горевший идеей создания Н1, в то время тяжело и неизлечимо болел и не находил уже чисто физических сил противостоять нападкам на ракету.

К тому же американцы тогда уже шесть раз успешно высаживались на Луну. Стало окончательно ясно, что мы от них отстали. Идеологам, мнившим, будто они охраняют интересы государства, пришла в голову спасительная догадка: не лучше ли объявить пилотируемые исследования Луны ненужной затеей, а то, что мы сами долго шли в том же направлении, — построже засекретить? Любопытно в связи с этим, что первую высадку людей на Луну не показывали по телевидению лишь СССР да Китай.

Политические руководители не понимали, что тяжелая ракета-носитель нужна не только для Луны. Объяснить им это могли те, кто отвечал за космонавтику, но их-то зачастую беспокоило совсем другое. В итоге была сорвана уникальная марсианская программа, базировавшаяся на тяжелой ракете-носителе. Ну, а о такой «мелочи», как честный труд тысяч людей, которые отдали Н1 свои лучшие годы, просто не подумали. С людьми не только не посоветовались, даже не объяснили ничего. Получается, вместе с «провинившейся» Н1 списали на «свалку» и ее строителей, многие из которых, уверен, получили такой психологический удар, что ничего равноценного создать уже не могли. А ведь это были лучшие «королевские» кадры…

Была и третья причина, которая, возможно, перевесила все остальные. США, завершив программу «Аполлон» и в последний раз использовав «Сатурн-5» для запуска орбитальной станции «Скайлэб», приступили к разработке многоразовых систем. Мы тоже завершили свою лунную программу — правда, с иным результатом — и вновь бросились вдогонку. На сей раз преуспели, сделали «Буран». Но разве идет на пользу делу, что стратегию развития космонавтики теперь диктует не СССР, давший миру первопроходцев космоса? Именно с того времени мы едва ли не впервые погнались за американцами, повторяя их ошибки и не особо задумываясь о целесообразности собственных действий. Мало-помалу копирование американского опыта становилось недоброй традицией и в других областях, обрекая СССР на положение вечно догоняющего. С великим опозданием сейчас звучат голоса: так ли нужны многоразовые системы, чрезвычайно дорогие и сложные в эксплуатации? Но если они все же полезны, то Н1, как убеждены многие авторитетнейшие специалисты, вполне можно было приспособить для выведения на орбиту отечественного «Шаттла». И тогда были бы сэкономлены те громадные средства, которые потрачены на разработку «Энергии».

Кстати, о затратах на Н1. Официальных данных у меня не имеется, но В.П.Мишин и Б.Е.Черток говорили, что расходы на нее за все годы составили около 4,5 миллиардов рублей. Если сравнить с затратами США на «Аполлон» — 25 миллиардов, то результатам «лунной гонки» удивляться не приходится. Тем замечательнее умение Королева и его коллег из «ничего» сделать мощную конкурентоспособную машину.

История не знает сослагательного наклонения. Что было — то было. И все же трудно обойтись без вопроса: если бы Королев прожил еще несколько лет, сумел бы он довести Н1 до эксплуатационной стадии? Впрочем, такой вопрос, быть может, не совсем точен. В сам проект тяжелой ракеты-носителя были заложены ошибки, во многом определившие четыре неудачных запуска. Но ошибки постепенно устранялись и правильнее спросить: сумел бы Королев убедить руководство страны в необходимости продолжения работ по Н1? Сергей Павлович обладал гипнотическим даром убеждения, у него был огромный авторитет, но неверно представление, будто Главный конструктор был неуязвим. Известно, насколько восторженно он относился к Хрущеву, в котором, видимо, чувствовал родственную душу, и насколько настороженно к его преемнику, который отличался сановной некомпетентностью и поступал так, как нашептывали приближенные. Впрочем, на похоронах Королева Леонид Ильич плакал и в некрологе разрешил впервые назвать имя творца советской ракетной техники…

Подытоживая все обстоятельства, сорвавшие создание мощной советской ракеты-носителя и помешавшие осуществить лунную экспедицию, поневоле приходишь к невеселому вопросу. Не слишком ли высоко была поставлена планка? Не превосходила ли сложность задач, которые необходимо было решить в ходе лунной экспедиции, промышленный и технологический потенциал нашей экономики, именно тогда вступавшей в затяжной период застоя? Как горькая ирония звучат рассказы участников тех событий о том, как заводы и КБ едва ли не в полном составе отправлялись на уборку урожая, срывая все графики работ по лунной программе. И вместе с тем, в высоких кабинетах устраивались форменные разносы: никаких оправданий отставанию, любой ценой — к сроку! А в итоге — космическая «незавершенка», авралы, которые оборачивались тяжелыми авариями. Попытки специалистов, руководителей проекта втолковать чиновникам, что так работать нельзя, изменить положение не могли. И потому не лишены основания заявления тех скептиков, которые утверждают, что для осуществления столь грандиозного проекта требовался не только принципиально иной уровень технологии, но и другой экономический механизм, качественно новый подход к руководству наукой, промышленностью, всей страной.

В судьбе несостоявшейся лунной экспедиции и невзлетевшей ракеты Н1, как и в судьбе любого проекта столь грандиозного масштаба, отражаются болевые проблемы всего общества. Это излишняя политизация науки, подмена истинных целей мнимыми, волюнтаризм, отсутствие коллегиальности в принятии ответственных решений, недопустимо большое значение личных взаимоотношений руководителей отрасли, безразличие к судьбе «винтиков», то есть тех людей, которые своими руками множат мощь государства. Самое же, пожалуй, главное — неумение предвидеть перспективы развития науки, заглянуть в будущее, излишняя доверчивость к чужому опыту в ущерб здравому смыслу.

В заключение добавим, что мы еще, быть может, увидим аналоги Н1 в небе. Американцы, вдоволь налетавшись на «Шаттле», пришли к убеждению, что без тяжелых одноразовых ракет в космонавтике все-таки не обойтись. Недавно НАСА рассмотрел 12 альтернативных вариантов развития ракетной техники один из них предусматривает превращение «Шаттла» в аналог Н1. Но только поостережемся, наконец, слепого копирования. К автоматическому восстановлению Н1 я вовсе не призываю, и решать этот глобальный вопрос, конечно же, не журналистам…

Бывая на Байконуре, я не раз обращал внимание на странной формы навес, установленный в парке над танцевальной площадкой. Недавно узнал: действительно, такого навеса нет нигде в мире. Делал его знаменитый академик Патон с помощью аргонно-дуговой сварки с рентгенографическим контролем. Уникальная вещь! Только предназначался навес не для музыкантов — это часть сверхпрочного топливного бака для ракеты-носителя Н1. Говорят, долго не знали, куда его девать, — материал-то вечный…

Мишин В.П.

АВТОМАТЫ ВЕДУТ РАЗВЕДКУ

Высадка человека на поверхность Луны — необходимый этап познания человечеством Вселенной. Как в нашей стране, так и в США подготовке пилотируемых полетов к Луне предшествовало ее исследование при помощи автоматических космических аппаратов. Нужно было проверить принципы разработки средств (как бортовых, так и наземных), необходимых для обеспечения движения космических аппаратов по заданным траекториям, посадки их на поверхность Луны в заданных районах, изучить условия пребывания людей на ее поверхности. Для этих целей в США были разработаны автоматические космические аппараты типа «Пионер» и «Рейнджер» Они предназначались для изучения траекторий полета к Луне, исследования ее поверхности с пролетных траекторий. Были также разработаны аппараты типа «Лунар орбитер», служившие для фотографирования поверхности Луны с окололунных орбит, типа «Сервейер», с помощью которых отрабатывались средства посадки на Луну и исследовалась ее поверхность. С результатами запусков этих автоматических космических аппаратов читатель может более подробно ознакомиться в уже упоминавшейся брошюре Г.М.Салахутдинова.

Запуск наших автоматических космических аппаратов к Луне, разработанных в ОКБ, руководимом С.П.Королевым, можно разделить на два этапа.

Первый этап — автоматические межпланетные станции «Луна-1, 2, -3». Они запускались трехступенчатой ракетой-носителем «Восток» с ракетным блоком «Е», имеющим кислородно-керосиновый ЖРД РО-7 конструкции ОКБ, которым руководил С.А.Косберг.

Этот блок запускался после выключения рулевых двигателей центрального блока. Цель запусков станций этого поколения (их масса не превышала 300 кг) — освоение траектории движения автоматических космических аппаратов, запускаемых с Земли посредством непрерывного разгона на активном участке траектории. «Луна-3» была снабжена системой ориентации, что дало возможность произвести фотографирование обратной стороны Луны и передать ее изображение на Землю. Запуском этого аппарата было положено начало создания систем управления движением космических аппаратов.

Второй этап — автоматические межпланетные станции «Луна-4-9», запуск которых осуществлялся при помощи четырехступенчатой ракеты-носителя «Молния» (рис. 4) с ракетными блоками «И» и «Л». Ракетный блок «И» третьей ступени имел кислородно-керосиновый ЖРД РО-9 (также «фирмы» С.А.Косберга), запускаемый сразу после выключения рулевых двигателей центрального блока на первом активном участке траектории. Ракетный блок «Л» четвертой ступени имел кислородно-керосиновый ЖРД C1-5400, разработанный в нашем ОКБ. Он обладал хорошими по тому времени энергомассовыми характеристиками и был приспособлен к запуску при длительном пребывании в условиях невесомости. Ракетный блок «Л» имел также систему обеспечения запуска основного двигателя и систему стабилизации — ориентации. Они были смонтированы на ферме, отделяющейся от блока «Л» после запуска основного двигателя.

Выведенная на орбиту искусственного спутника Земли четвертая ступень с ракетным блоком «Л» совершала в течение некоторого времени полет при неработающем двигателе. В заданный момент ступень ориентировалась в пространстве, двигатель запускался и разгонял станцию до скорости, близкой ко второй космической. Такой метод разгона позволял осуществлять полет к Луне с одинаковыми энергозатратами в любой день независимо от положения Луны на орбите и увеличить массу «Лун» второго поколения с 300 до 1600 кг. Это дало возможность С.П.Королеву перейти к осуществлению мягкой посадки на поверхность нашего спутника. Со 2 апреля 1963 г. по 4 ноября 1965 г. было запущено пять таких автоматических аппаратов — «Луна-4, -5, -6, -7, -8», и только запуск «Луны-9» массой 1893 кг (рис. 5), осуществленный 31 января 1966 г. (уже после кончины С.П.Королева), закончился успешно. Спускаемый аппарат массой около 100 кг прилунился в районе Океана Бурь в точке с координатами 7° с.ш. и 60° з.д. Впервые в истории была совершена мягкая посадка на поверхность Луны, на Землю передана панорама лунной поверхности.

В 1964-1965 гг. при помощи той же РН «Молния» были запущены три автоматических аппарата «Зонд-1, -2, -3» для отработки управления их движением на дальних межпланетных трассах. Во время пролета последнего из них вблизи Луны были проведены фотографирование и передача на Землю изображения поверхности обратной стороны Луны (включая и часть поверхности, не охваченной при фотографировании «Луной-3»).

В 1965 г. работы по исследованию Луны при помощи станций второго поколения С.П.Королевым были (вместе с большим заделом) переданы ОКБ, которым руководил Г.Н.Бабакин. Там эти работы успешно развивались и привели, как известно, к созданию «лунников», доставивших на Землю образцы лунного грунта, а также знаменитых «Луноходов-1, -2». При этом использовались ракеты-носители, разработанные в ОКБ С.П.Королева. Сам же Сергей Павлович и его коллектив занялись в основном разработкой ракетно-космических комплексов для пилотируемых космических кораблей.

ПРОГРАММА «САТУРН-АПОЛЛОН»

Для посадки космонавтов на поверхность Луны и их возвращения на Землю требовалось существенное увеличение массы полезной нагрузки, выводимой на околоземные орбиты, соответственно увеличивались и энергомассовые затраты.

Эти затраты зависели от схемы и состава ракетно-космического комплекса, предназначенного для решения этой задачи, а они, в свою очередь, — от того, где будет находиться спускаемый аппарат, служащий для обеспечения безопасного возвращения участников экспедиции на Землю. Он мог быть доставлен на околоземную орбиту и находиться там до возвращения экспедиции, члены которой должны были перейти в него для возвращения на Землю. Спускаемый аппарат мог быть доставлен на окололунную орбиту и ожидать на ней совершивший высадку на Луну экипаж для возвращения его непосредственно на Землю. Возможна была и такая схема, когда спускаемый аппарат с экипажем доставлялся непосредственно на поверхность Луны и возвращался на Землю.

Очевидно, что конструкция спускаемых аппаратов во втором и третьем случаях должна рассчитываться на вход в атмосферу (при возвращении на Землю) со второй космической скоростью. Эти экспедиции могли быть осуществлены как одним запуском тяжелой ракеты-носителя, выводящей на околоземную орбиту лунный ракетный комплекс, так и при помощи нескольких (более легких) ракет-носителей, выводящих либо на околоземные, либо на окололунные орбиты части лунного орбитального комплекса, стыкуемые на этих орбитах. НАСА рассматривало две схемы экспедиции на поверхность Луны, со встречей на околоземной орбите и со встречей на окололунной орбите.

Первоначально была выбрана схема со встречей и стыковкой на околоземной орбите. Рассматривались два варианта двухпусковой схемы: встреча со стыковкой и встреча с заправкой топливом. Однако в июне 1962 г. НАСА при непосредственной поддержке президента Кеннеди остановило свой выбор на однопусковой схеме со встречей на окололунной орбите взлетного модуля лунного корабля с орбитальным (основным) блоком космического корабля «Аполлон», в состав которого входил спускаемый аппарат. В этой схеме ракетный блок третьей ступени С-IVБ с кислородно-водородным двигателем Джи-2 ракеты-носителя «Сатурн-V» сначала выводил космический корабль «Аполлон» на околоземную орбиту, а потом — на траекторию движения к Луне.

На рис. 6 показана схема лунной экспедиции по программе «Сатурн-V-Аполлон». Недостаток этой схемы — невозможность спасти экипаж взлетного модуля лунного корабля, если не удается его встреча с орбитальным (основным) блоком корабля «Аполлон», остающимся на окололунной орбите. Кроме того, при такой схеме появлялось ограничение по времени старта этого модуля с поверхности Луны, зависящее от параметров орбиты орбитального блока. Проще говоря, космонавты должны были дождаться, когда орбитальный блок облетит Луну и окажется над ними, и только тогда стартовать с поверхности. Наконец, такая схема имеет ограничение на районы посадки лунного корабля на поверхность Луны, также зависящее от параметров орбиты орбитального блока.

Рис. 6. Схема полета пилотируемой лунной экспедиции по программе «Сатурн-V — Аполлон»: 1 — старт с Земли; 2 — отделение разгонного блока первой ступени, включение двигательной установки второй ступени; 3 — отделение разгонного блока второй ступени, на низкую орбиту; 4, 5 — промежуточная орбита; 6 — второе включение двигателя третьей ступени в расчетной точке орбиты и вывод «Аполлона» на траекторию полета к Луне; 7 — отделение основного блока; 8 — сброс конического переходника и перестроение основного блока; 9 — пристыковка основного блока к лунной кабине; 10 — отделение «Аполлона» от разгонного блока третьей ступени; 11 — первая коррекция траектории; 12 — вторая коррекция траектории; 13 — разгонный блок третьей ступени переводится на траекторию прямого попадания на поверхность Луны; 14 — последняя коррекция траектории; 15 — построение лунной орбиты; 16 — построение более низкой орбиты, переход двух астронавтов в лунную кабину через внутренний люк-лаз; 17 — разделение лунной кабины и основного блока; 18 — включение двигателя лунной кабины для торможения на этапе посадки на Луну; 19 — посадочный маневр и прилунение лунной кабины, выход астронавтов на поверхность Луны; 20 — движение по орбите основного блока; 21 — построение орбиты основного блока перед стыковкой; 22 старт с поверхности Луны взлетной ступени лунной кабины; 23 сближение взлетной ступени с основным блоком; 24 — стыковка взлетной ступени с основным блоком, который играет роль активного корабля при стыковке; 25 — отделение взлетной ступени после перехода из нее двух астронавтов в основной блок; 26 — сброс взлетной ступени на поверхность Луны; 27 — отделение автоматического спутника на орбите; 28 — переход на траекторию полета к Земле; 29 — первая коррекция траектории; 30 — вторая коррекция траектории (в случае необходимости); 31 — разделение отсека экипажа (спускаемого аппарата) и отсека оборудования с двигательной установкой основного блока; 32 ориентация спускаемого аппарата перед входом в плотные слои атмосферы; 33 — спускаемый аппарат на участке управляемого спуска в атмосфере Земли, 34 — пропадание радиосигнала при входе в атмосферу; 35 срабатывание парашютной системы и приводнение спускаемого аппарата с тремя астронавтами в заданном районе океана.

Работы по этой программе в США начались в 1961 г после полета Ю.А.Гагарина. 25 мая 1961 г. Д.Кеннеди, сменивший в 1960 г Д.Эйзенхауэра на посту президента США, выступил в конгрессе (вопреки традиции) со «вторым посланием о положении страны» «Я верю, — сказал он, — что страна согласится с необходимостью высадить человека на Луну и обеспечить его безопасное возвращение на Землю до конца настоящего десятилетия». Это выступление и послужило отправной точкой для развертывания работ по программе «Аполлон».

Запуски первых советских ИСЗ и первого человека в космос развеяли миф о безграничном научно-техническом превосходстве США перед СССР, вызвали к жизни эту их космическую программу, открывшую новую космическую гонку между США и СССР.

Высадка американских астронавтов на Луну до 1970 г была объявлена национальной задачей США, а проведенная мобилизация ресурсов страны на ее решение была сравнима с мобилизацией ресурсов на первоочередную программу военного времени. На решение этой задачи были ассигнованы очень большие средства — 472 долл. в расчете на каждую американскую семью. В пиковый период (1966 г) в работах по этой программе участвовало около 0,5 млн. человек из 20000 фирм. С самого начала работ по программе «Сатурн-Аполлон» были четко сформулированы задачи и найдены организационные формы, позволяющие свести до минимума бюрократическую волокиту и максимально снизить (без ущерба для дела) уровень, на котором принимались ответственные решения.

Программа не была засекречена, что способствовало свободному обмену информацией между всеми заинтересованными организациями, причем поток информации был организован не только по вертикали (от вышестоящих организаций к нижестоящим, и наоборот), но и по горизонтали, т.е. между исполнителями. Свободный поток информации позволял осуществлять эффективный учет и контроль хода работ.

Все работы по программе координировались НАСА, непосредственно финансируемым конгрессом. Для руководства созданием РН «Сатурн» на базе Редстоуновского арсенала армии США был создан научно-исследовательский Центр им. Маршалла под руководством Вернера фон Брауна с уникальной экспериментальной базой для огневых испытаний ракетных блоков и динамических испытаний собранной ракеты-носителя. Штат этого Центра в пиковый период достигал 8000 человек. Тогда же был создан специальный Центр (его строительство началось в 1961 г.) для подготовки астронавтов. Штат этого Центра достигал 5000 человек.

Головной по основному блоку была выбрана (в 1961 г) фирма «Норт Америкэн» и были определены (в 1962 г) основные фирмы-смежники, многие из которых имели опыт работ по программам «Меркурий» и «Джемини».

Контракт на разработку лунного модуля был заключен с фирмой «Грумман Эйркрафт» (специализировавшейся до этого на самолето— и вертолетостроении) в 1962 г после окончательного выбора схемы лунной экспедиции.

Бюджет НАСА в период развертывания работ по этой программе характеризовался следующими цифрами (млрд долл.): 1962 г — 1,9; 1963 г — 3,7; 1964 г — 5,7; 1965 г — примерно 6,0; 1966 г 5,9; 1967 г — 5,7. За счет этих ассигнований была создана уникальная экспериментальная база, которую американские специалисты считают «величайшим национальным достоянием». На создание этой базы потребовалось около пяти лет, примерно три года — на проектирование и около двух лет — на строительство.

К числу основных испытательных стендов, составляющих эту базу, относятся:

1. Группа стендов на базе ВВС Эдвардс для испытаний ЖРД Ф-1 тягой до 700 т-с.

2. Группа стендов фирмы «Рокетдайн» в Санта-Сьюзен, оборудованных паровыми эжекторами, создающими разряжение в выходном сечении сопла, соответствующее высоте 18 км, для испытаний ЖРД Джи-2 ракетного блока второй ступени (С-II) ракеты-носителя «Сатурн-V».

3. Построенный ранее стенд в Центре Маршалла для динамических испытаний ракет «Сатурн-V» в подвешенном состоянии.

4. Два спаренных стенда на территории комплекса НАСА в штате Миссисипи для предполетных огневых испытаний ракетного блока первой ступени (С-I) ракеты-носителя «Сатурн-V», там же стенд для предполетных испытаний ракетного блока второй ступени С-II.

5. Комплекс стендов на испытательной базе в Сакраменто для предполетных испытаний ракетного блока третьей ступени (С-IVБ).

6. Стартовый комплекс № 39 на мысе Кеннеди, где комплекс «Сатурн-Аполлон» собирался в здании вертикальной сборки и транспортировался вместе со стартовой платформой в вертикальном положении на пусковой стенд.

Особое значение в программе уделялось повышению надежности работы всех систем, входящих в этот сложнейший комплекс. По мнению американских специалистов, это было обеспечено:

— дублированием отдельных элементов, узлов, агрегатов или всех систем, их тщательным отбором, а также весьма жесткими условиями испытаний;

— особо тщательной наземной комплексной отработкой, отличающейся в принципе от методики отработки баллистических ракет (последняя велась в основном в процессе летно-конструкторских испытаний);

— последовательностью проведения изменений, направленных на усовершенствование элементов конструкции и оборудования, строгим выдерживанием принципа — максимально повышать надежность существующего оборудования.

Большая роль, отводимая наземным испытаниям, объяснялась следующими причинами. Во-первых, запланированная уникальная наземная экспериментальная база {всевозможные испытательные стенды, барокамеры, моделирующие устройства, тренажеры и т.д.) позволяла обеспечить надежность комплекса «Сатурн-Аполлон» в основном в результате наземной отработки. Во-вторых, создание наземной экспериментальной базы требовало существенно меньших затрат, чем изготовление и летно-конструкторские испытания, которые при старой методике отработки надежности требовались бы в больших количествах. И, в-третьих, при наземных испытаниях значительно облегчались измерения, повышалась их точность, испытываемые объекты можно было осматривать после испытаний, а также проводить повторные испытания.

При всем этом признавалось, естественно, что только при летно-конструкторских испытаниях элементы комплекса работают в реальных условиях. Поэтому этапам летно-конструкторской отработки элементов, агрегатов, аппаратуры и систем комплекса также уделялось большое внимание.

С 28 мая 1964 г. по 30 июля 1965 г. были проведены пять запусков макетов основного блока корабля «Аполлон» на орбиты искусственного спутника Земли с помощью ракеты-носителя «Сатурн-I». В 1966 г. РН «Сатурн IБ» были осуществлены два запуска спускаемого аппарата экспериментального основного блока корабля «Аполлон» по баллистической траектории со входом в атмосферу со скоростью 8 км/с. В том же году была запущена одна ракета «Сатурн-IБ» для проверки повторного включения кислородно-водородного ЖРД ракетной ступени С-IVБ.

В 1967 г. был произведен первый беспилотный запуск РН «Сатурн-V» с экспериментальным основным блоком космического корабля «Аполлон» по баллистической траектории для проверки спускаемого аппарата при входе в атмосферу со скоростью 11 км/с. В 1968 г. подобный запуск был повторен. В этом же году на околоземной орбите испытан лунный корабль (РН «Сатурн-IБ»), затем при помощи этой же РН был запущен на орбиту ИСЗ и основной блок с экипажем и, наконец, на селеноцентрическую орбиту ракетой-носителем «Сатурн-V» был выведен основной блок «Аполлона» с астронавтами на борту.

В начале 1969 г при помощи ракеты-носителя «Сатурн-V» был выведен на орбиту искусственного спутника Земли пилотируемый космический корабль «Аполлон» в полном составе с отделением и автономным полетом лунного корабля.

В 1969 г. при пятом запуске «Сатурна-V» космический корабль «Аполлон» в полном составе с экипажем был выведен на окололунную орбиту, где лунный корабль отделился от основного блока, была проведена имитация его посадки на поверхность Луны с последующей встречей и стыковкой взлетного модуля с основным блоком, переходом астронавтов в спускаемый аппарат, в котором они возвратились на Землю со второй космической скоростью. 16 июля 1969 г. при шестом запуске на космическом корабле «Аполлон-11» была осуществлена первая лунная экспедиция. На поверхность Луны ступили Н. Армстронг и Э.Олдрин, которые после выполнения поставленных перед ними задач благополучно стартовали на взлетной ступени лунного корабля, состыковались с основным блоком, где их ожидал М.Коллинз, и вернулись на Землю.

За период с 16 июля 1969 г по 7 декабря 1972 г США осуществили 6 успешных экспедиций (из семи); на поверхности Луны побывали 12 американских астронавтов. Из-за финансовых затруднений в связи с затянувшейся войной во Вьетнаме США вынуждены были прекратить работу по программе «Сатурн-V-Аполлон» (вначале было запланировано 10 экспедиций).

Общие затраты на программу составили 24-26 млрд. долл. Стоимость лунного корабля, обеспечивавшего доставку астронавтов на поверхность Луны и возвращение их на орбитальный блок, была равна стоимости 15 таких кораблей, сделанных из золота. Стоимость карата лунного грунта, доставленного астронавтами на Землю, в 3,5 раза была дороже карата бриллианта.

Американская программа, ставшая уже историей, безусловно, является выдающимся научно-техническим достижением, которое умалчивать нельзя. Мы должны были использовать этот опыт для осуществления более совершенных экспедиций на поверхность Луны.

КАК ЭТО НАЧИНАЛОСЬ

С.П.Королев и его соратники понимали, что для дальнейшего совершенствования космических операций при помощи пилотируемых космических кораблей требуется увеличить полезную нагрузку, выводимую на околоземные орбиты. Это можно сделать при помощи либо сверхтяжелых, либо средних ракет-носителей. В последнем случае требовалась стыковка на орбитах. В конце 1961 г. КБ С.П.Королева получило задание на разработку ракеты-носителя Н1, выводящей на околоземную орбиту полезную нагрузку 40-50 т (срок создания — 1962-1965 гг.) и ракеты НII с полезной нагрузкой 60-80 т (срок создания — 1963-1970 гг.). Затем сроки создания этих ракет-носителей неоднократно (по разным причинам) переносились. В том же 1961 г. фирме В.Н.Челомея были поручены работы по ракетно-космическому комплексу, предназначенному для облета Луны. Задача высадки экспедиции на ее поверхность не ставилась в этот момент вообще. С. П. Королев, таким образом, оказался как бы отстраненным от лунной программы. В 1962 г план был пересмотрен еще раз. Цель сосредоточить силы и ресурсы на создание комплекса для пилотируемого облета Луны на базе ракеты-носителя УР500, разрабатываемой ОКБ Челомея. Работы по ракете-носителю Н1 были ограничены разработкой лишь эскизного проекта.

В июле 1962 г. экспертная комиссия под руководством М.В.Келдыша рассмотрела этот проект, разработанный в столь неопределенной обстановке, и дала заключение о необходимости (и возможности) создания РН с массой полезной нагрузки 75 т и стартовой массой всего комплекса 2200 т. Начать летно-конструкторские испытания предполагалось в 1965 г. при условии, что к этому времени будет построена и введена в эксплуатацию стартовая позиция.

Этим же постановлением Академия наук должна была определить целевые задачи и дать предложение о создании космических объектов, выводимых в космос этой ракетой-носителем. Именно в этот период при разработке эскизного проекта произошел разлад между С.П.Королевым и В.П.Глушко. Королев и его соратники отстаивали необходимость применения в ракетных двигателях высокоэнергетичных и нетоксичных компонентов ракетных топлив (жидкий кислород, жидкий водород и углеводородное горючее). В.П.Глушко настаивал на таких высококипящих и токсичных компонентах, как тетраксид азота и несимметричный диметилгидразин, а из криогенных компонентов — жидкий водород и жидкий фтор. От разработки кислородно-керосиновых и кислородно-водородных ЖРД для ракеты-носителя Н1 В.П.Глушко отказался. Сергей Павлович вынужден был обратиться к Генеральному конструктору авиационных двигателей Н.Д.Кузнецову, который взялся за разработку таких ЖРД, хотя это и не соответствовало его прежней деятельности. Н.Д.Кузнецову пришлось создавать в своем ОКБ и на заводе, где изготавливались эти двигатели, стендовую базу и осваивать новые технологии. Нужно отдать должное руководителям Куйбышевского региона, на заводах которого изготавливались ракета-носитель Н1 и двигатели для ее ракетных блоков (секретари обкома КПСС В.Орлов и В.Воротников, председатель совнархоза В.Литвинов). Они сделали все, что было в их силах, для успешного выполнения этих работ.

Только в середине 1964 г. (работы по программе «Сатурн-Аполлон» были уже развернуты широким фронтом) было решено, что высадка экспедиции на поверхность Луны становится важнейшей задачей.

Проработки различных вариантов таких экспедиций уже велись в ОКБ Королева. Первоначально он отдавал предпочтение многопусковым комплексам, собираемым из частей на околоземной орбите. Такая схема лунной экспедиций в какой-то степени перекликалась с работами по программе «Союз», которая уже разрабатывалась в ОКБ. Эта программа предусматривала стыковку двух пилотируемых космических кораблей на околоземной орбите и переход космонавтов из одного корабля в другой через открытый космос. США же, как было сказано, остановились на однопусковой схеме.

Американская программа подтолкнула высшее руководство нашей страны выдать задание на разработку проектов ракет-носителей, обеспечивающих лунную экспедицию одним запуском. Такие задания наряду с фирмой Королева получили и ОКБ, руководимые М.К.Янгелем и В.Н.Челомеем. Их проекты (ракеты-носители Р56 и УР700 соответственно) ориентировались на двигатели Глушко.

В конце 1964 г в ОКБ Королева был разработан предэскизный проект лунного ракетного комплекса Н1-Л3. Он предусматривал высадку на Луну одного космонавта, в то время как на окололунной орбите в лунном орбитальном корабле находился другой, и возвращение их в спускаемом аппарате, входящем в состав лунного орбитального корабля, на Землю. Экспедиция обеспечивалась одним пуском ракеты-носителя Н1. Для этого намечалось увеличить массу полезной нагрузки с 75 до 92 т, а затем до 95 т (и больше). Были предприняты поиски решений, обеспечивающих выведение такой полезной нагрузки без коренной переработки выпущенной технической документации, конструкции ракетных блоков и специализированного технологического оборудования. Предполагалось:

— увеличить стартовую массу с 2200 до 2700 т;

— установить шесть дополнительных ЖРД в центральной части ракетного блока первой ступени (в блоке «А»);

— форсировать ЖРД двигательных установок ракетных блоков первых трех ступеней {блоки «А», «Б», «В») в среднем на 2% путем введения «гибкой» программы регулирования тяги двигателей;

—перейти в дальнейшем на ракетных блоках верхних ступеней на ЖРД, имеющие более высокие удельные тяги за счет использования жидких кислорода и водорода в качестве топлива.

Ракета-носитель Н1 (рис. 7) имела оригинальную компоновочную и конструктивно-силовую схемы.

Во-первых, топливные отсеки ракетных блоков «А», «Б» и «В» содержали подвесные шаровые баки, конструкция которых воспринимала только нагрузки от давления наддува этих баков и гидростатического давления столба жидкости в них, а инерционные нагрузки и тяга двигателей воспринимались несущей конструкцией топливного отсека. Впервые в нашей стране (а может быть, и в мире) в насосах турбонасосного агрегата ЖРД были применены преднасосы. Проработки показали, что при таких компоновочной и конструктивно-силовой схемах топливных отсеков можно сделать массу этих отсеков меньше, чем при несущей конструкции топливных баков, как у «Сатурна-V».

Элементы конструкции баков и отсеков транспортировались с заводов-изготовителей на космодром средствами обычного железнодорожного транспорта. Собранные на заводах-изготовителях ракетные блоки американцы доставляли на космодром на специальных баржах по специально построенному каналу, что, естественно, требовало больших дополнительных расходов.

Во-вторых, ракетные блоки «Л», «Б» и «В» были многодвигательными. Так, ракетный блок «А» состоял из двадцати четырех периферийных и шести центральных ЖРД с номинальной тягой у земли 154 т-с. На ракетном блоке «Б» было установлено 8 ЖРД с высотными соплами с номинальной тягой в пустоте 179 т-с, а на блоке «В» — 4 двигателя с номинальной тягой в пустоте 41 т-с, имевших такую же принципиальную пневмосхему, как у двигателей блока «А».

Размеры одиночного ЖРД блока «А» выбирались из условия минимальных затрат на их разработку и изготовление. Для повышения надежности было предусмотрено резервирование одиночных ЖРД. Так, первая ступень могла совершать полет при двух парах противоположно выключенных периферийных двигателей, вторая ступень — при одной паре, третья ступень — при одном выключенном двигателе.

Для выключения неисправных и противоположно расположенных двигателей предусматривалась специальная система контроля за их работой (КОРД). К сожалению, эта система не успевала реагировать на быстропротекающие процессы (например, те, которые предшествуют взрыву кислородных насосов турбонасосного агрегата). Но такие дефекты должны были устраняться при доводочных испытаниях одиночных ЖРД и контролироваться при сдаточных испытаниях этих двигателей.

В-третьих, управление первой и второй ступенями ракеты-носителя относительно поперечных осей (по каналам тангажа и рыскания) осуществлялось рассогласованием тяг противоположных периферийных жестко-закрепленных двигателей, а управление относительно продольной оси (канал вращения) — расположенными по периферии ракетных блоков качающимися соплами, через которые истекал газ, отбираемый после турбин турбонасосного агрегата одиночных периферийных двигателей. Управление третьей ступенью осуществлялось качанием в карданном подвесе ее одиночных двигателей. Все одиночные ЖРД имели системы подачи компонентов топлива в камеру сгорания при помощи турбонасосного агрегата с дожиганием рабочего тела после турбины, работали на жидком кислороде и керосине и обладали высокими по тому времени энергомассовыми характеристиками.

В отличие от комплекса «Сатурн-V-Аполлон» комплекс Н1-Л3 собирался и испытывался в монтажно-испытательном корпусе (на специальном установщике) в горизонтальном положении. Сборка лунного ракетного комплекса головного блока — производилась в другом корпусе, так называемом монтажно-испытательном корпусе космических объектов.

Лунный ракетный комплекс (ЛРК) состоял из ракетных блоков «Г», «Д», лунного орбитального корабля (ЛОК) с его ракетным блоком, лунного корабля (ЛК) системы аварийного спасения и головного обтекателя.

Ракетный блок «Г» с кислородно-керосиновым ЖРД сообщал ЛРК скорость, близкую ко второй космической (~11,2 км/с), а ракетный блок «Д» обеспечивал коррекцию траектории движения к Луне, торможение лунного орбитального корабля и лунного корабля, перевод их па окололунную орбиту и основное торможение при посадке лунного корабля па Луну. Разгон орбитального блока с окололунной орбиты назад к Земле, коррекцию траектории его движения к ней обеспечивал блок «И». Лунный корабль был рассчитан на одного космонавта. Ракетный блок «Е» имел ЖРД, работающий на тетраксиде азота и несимметричном диметилгидразине. Этот двигатель обеспечивал торможение на конечном участке траектории спуска (с высоты ~1 км), маневрирование Лунного корабля при посадке на поверхность Луны, а также последующий его взлет с поверхности Луны и встречу с орбитальным кораблем на окололунной орбите. Последний при этом играл роль активного корабля при стыковке. Следует отметить, что оба корабля имели как основной так и дублирующий двигатель.

Система аварийного спасения обеспечивала спасение космонавтов при аварийных ситуациях во время старта и на активном участке траектории при выведении лунного ракетного комплекса на околоземную орбиту. Головной обтекатель защищал от нагрузок, действующих на активном участке траектории, и сбрасывался при работе второй ступени.

Собранный комплекс Н1-Л3 транспортировался из монтажно-испытательного корпуса двумя спаренными тепловозами по двум железнодорожным линиям к стартовому сооружению, где он устанавливался в вертикальное положение.

Если сравнивать схему лунной экспедиции по программе «Сатурн-V-Аполлон» с нашей схемой, то надо признать, что у американцев она имела лучшие характеристики. По их схеме на орбиту Луны доставлялись три астронавта, а у нас — два; на поверхность Луны высаживались у них двое, у нас — один. Из-за применения жидкого водорода на второй и третьей ступенях «Сатурна» и более благоприятного (с точки зрения использования вращения Земли при запусках в восточном направлений) расположения космодрома США на мысе Канаверал по сравнению с расположением космодрома в Байконуре РН «Сатурн-V» выводила на околоземную орбиту полезную нагрузку, на 10% большую при практически одинаковой стартовой массе. В-третьих, комплекс «Сатурн-Аполлон» имел на один ракетный блок меньше, чем наш комплекс Н1-Л3, следовательно, был проще и в принципе обладал более высоким уровнем надежности. И, наконец, американцы ввели методику повышения надежности работы двигательных установок ракетных блоков, предусматривавшую переведение их предполетных огневых стендовых испытаний и поставку на окончательную сборку без переборки. Внедрение этой методики потребовало больших средств на строительство специальных огневых стендов. И эти средства были выделены.

Все это С.П.Королев и его соратники понимали. Но в сложившейся ситуации они были ограничены и временем, и выделенными финансами, и производственными мощностями, так что этот метод не был принят. Основным фактором принятия решений было стремление опередить США в высадке экспедиции на Луну с минимальными затратами.

К сожалению, как это следует из сказанного ранее, у нас в стране в отличие от США разрабатывались две независимые друг от друга программы, одна из которых была связана с пилотируемым облетом Луны, а вторая — с высадкой экспедиции на ее поверхность. По второй программе, как тоже было сказано выше, разрабатывались три проекта ракеты-носителя (Н1, Р56, УР700). В США же все усилия были направлены на выполнение единой программы «Сатурн-Аполлон», получившей общенациональную поддержку. Облет Луны астронавтами с возвращением их на Землю предусматривался лишь как этап высадки экспедиции на Луну.

С.П.Королев делал неоднократные попытки объединить обе наши программы или хотя бы максимально использовать разработки одной программы для другой. Первая попытка была сделана в 1961 г., когда он предложил использовать Н1 (первый вариант, но с массой полезной нагрузки 75 т) для облета Луны двумя космонавтами и посадки их в спускаемом аппарате на Землю со второй космической скоростью.

Вторую попытку он предпринял в 1964 г., когда для той же цели предложил использовать ракету, состоящую из верхних ракетных блоков «Б», «В», «Г», и лунный корабль из комплекса Н1-Л3. Но все эти попытки не увенчались успехом.

Во второй половине 1965 г. стало ясно, что коллектив ОКБ, возглавляемый В.Н.Челомеем, не сумеет обеспечить приоритет нашей страны в осуществлении пилотируемого облета Луны в связи с отставанием работ по созданию лунного облетного комплекса. Сергей Павлович предложил использовать для этой цели ракетный блок «Д» и лунный орбитальный корабль от комплекса Н1-Л3. После долгих и жарких споров на заседаниях у председателя военно-промышленной комиссии Совета Министров СССР Л. В. Смирнова и у министра общего машиностроения С.А.Афанасьева, доходящих до взаимных обвинений, это предложение все-таки было принято.

Так, в конце 1965 г родилась программа УР 500К-Л1, предусматривавшая облет Луны двумя космонавтами с возвращением их на Землю в спускаемом аппарате со второй космической скоростью. Старт с Земли должен был производиться ракетой-носителем УР500К («Протон») с ракетным блоком «Д». Пилотируемый космический корабль (он получил «название» 7К-Л1), как уже сказано, создавался на базе лунного орбитального корабля из программы Н1-Л3 (рис. 9, 10) Ответственным за реализацию программы УР500К-Л1 стал С.П.Королев.

Рис. 9. Схема облета Луны по программе УР500К-Л1.

Необходимо отметить его большую роль в создании наземных служб, значение которых при управлении пилотируемыми кораблями в космосе чрезвычайно велико. Такие службы начали создаваться уже при запусках автоматических космических аппаратов. С.П.Королев увидел перспективы применения ЭВМ в системе управления движением космических аппаратов. Его ОКБ одним из первых стало применять ЭВМ сначала для проведения баллистических, прочностных, аэродинамических и других расчетов, а затем и в системах управления движением космического аппарата в реальном масштабе времени.

Рис. 10. Схема корабля 7К-Л1

В короткие сроки была создана сеть командно-измерительных пунктов, принимающих телеметрическую и траекторную информацию и передающих ее по надежным помехозащищенным каналам связи в координационно-вычислительный центр, который обрабатывает ее и в виде, приемлемом для принятия решений, передает в Центр управления полетом (ЦУП). На основе этих рекомендаций ЦУП принимает решения и выдает команды на борт аппаратов или кораблей. С пилотируемыми космическими аппаратами ЦУП имеет двустороннюю связь.

Из сказанного следует, что уже в начале 60-х годов С.П.Королеву пришлось иметь дело со сложными техническими системами, в создании и эксплуатации которых принимали участие многочисленные коллективы специалистов различной профессиональной ориентации.

БЕЗ КОРОЛЕВА

После кончины С.П.Королева 14 января 1966 г. за его коллективом остались следующие задуманные и начатые им, но незавершенные работы.

1. Окончательная разработка, наземная отработка и осуществление стыковки двух пилотируемых космических кораблей с переходом космонавтов через открытый космос из одного корабля в другой (программа «Союз»).

2. Окончательная разработка, наземная отработка и осуществление облета Луны двумя космонавтами с возвращением их на Землю в спускаемом аппарате со второй космической скоростью (программа УР500К-Л1).

3. Завершение разработки, наземная отработка и осуществление высадки на Луну одного космонавта, возвращение в ожидающий его на лунной орбите, орбитальный корабль с другим космонавтом и возвращение их на Землю в спускаемом аппарате со второй космической скоростью (программа Н1-Л3, рис. 11).

Кроме этих работ, ОКБ было вынуждено вести и другие, связанные с ранее полученными заказами (например, работы по ракетно-космическому комплексу, спутникам «Молния-1» и т.д.).

Из сказанного видно, что объем и сложность работ, которые должны были выполняться ОКБ после неожиданной кончины его руководителя, существенно возросли. Продолжалось соревнование за первенство в космосе. Работы в этой области развивались, в основном, в престижных целях, направлялись и находились в поле зрения высшего руководства нашей страны.

Так как ракетно-космическая техника являла собой передний край научно-технического прогресса, она раньше других отраслей науки и техники ощутила все «прелести» командно-бюрократического стиля руководства того периода. Несмотря на это, последователи С.П.Королева сделали все, что было в их силах, чтобы завершить задуманные им проекты.

Рис. 11. Схема полета пилотируемой лунной экспедиции по программе Н1-Л3: 1 — старт с Земли с двумя космонавтами на борту; 2 — выведение комплекса Л3 на низкую околоземную орбиту после окончания работы ракетных блоков «А», «Б», «В» ракеты-носителя Н1; 3 — ориентация и запуск двигателя ракетного блока «Г» в расчетной точке орбиты, выведение комплекса Л3 на траекторию полета к Луне, отделение отработавшего блока «Г», сброс нижнего и среднего переходников, блока «Д»; 4 — участок проведения коррекций с использованием двигателей многократного запуска ракетного блока «Д»; 5 — построение лунной орбиты с использованием двигателя блока «Д»; 6 — переход одного космонавта через открытый космос из спускаемого аппарата лунного орбитального корабля (ЛОК) в кабину лунного корабля (ЛК); 7 отделение ЛОК от сборки «ЛК + ракетный блок „Д“, сброс верхнего переходника и раскрытие посадочных опор ЛК; 8 — последнее включение двигателя блока „Д“ для работы на участке торможения при посадке на Луну, окончание работы блока „Д“ и его отделение от ЛК на высоте ~ 1 км над поверхностью Луны, включение двигателя ЛК для торможения на конечном участке посадки на Луну и выполнения посадочного маневра; 9 — посадка на Луну, выход космонавта на поверхность, телерепортаж, возвращение в лунную кабину ЛК (время пребывания на Луне 4ч); 10 точка падении на Луну отработавшего ракетного блока „Д“; 11 повторное включение двигателя ЛК на режим взлета с Луны, отстыковка взлетного модуля ЛК от посадочного, 12 — выведение взлетного модуля ЛК в зону стыковки с орбитальным кораблем; 13 — стыковка на лунной орбите двух пилотируемых космических кораблей, переход космонавта через открытый космос из ЛК в ЛОК, отстыковка ЛК; 14 — запуск двигателя ракетного блока „И“ в расчетной точке лунной орбиты и выведение ЛОК на траекторию возвращения к Земле; 15 — участок проведения коррекций с использованием двигателя ракетного блока „И“; 16 — отделение спускаемого аппарата с двумя космонавтами; 17 — участок управляемого спуска с двумя погружениями в атмосферу; 18 — срабатывание парашютной системы и мягкая посадка в заданном районе.

Большую роль в программе облета Луны играл космический корабль «Союз». Отработка программы облета Луны велась на беспилотном варианте этого корабля, получившем название «Зонд» (см. далее).

Работы по программе «Союз», несмотря на трагический исход запуска корабля «Союз-1», закончившегося гибелью космонавта В.Комарова, были выполнены полностью. Причина гибели космонавта не была связана с функционированием новых (по сравнению с кораблями «Восток» и «Восход») систем и агрегатов, введенных и «Союз», и тем более с системой стыковки. Эти работы достаточно подробно освещены в открытой печати, и я подведу некоторые их итоги.

Были проведены стыковки автоматических космических аппаратов «Космос-186» и «Космос-188», запущенных 27 и 30 октября 1967 г. а также «Космос-212» и «Космос-213», запущенных 14 и 15 апреля 1968 г. Последние являлись аналогами пилотируемых космических кораблей «Союз». Затем была произведена стыковка «Союза-4» (космонавт В.Шаталов) и «Союза-5» (космонавты Б.Волынов, А.Елисеев и Е.Хрунов). После жесткой стыковки космонавты А.Елисеев и Е.Хрунов через открытый космос перешли из одного корабля в другой.

Далее состоялся последовательный запуск «Союза-6» с космонавтами Г.Шониным и В.Кубасовым, «Союза-7» с космонавтами А.Филипченко, В.Волковым и В.Горбатко и «Союза-8» с космонавтами В.Шаталовым и А.Елисеевым.

Запуском 1 июня 1970 г. «Союза-9» с космонавтами А.Николаевым и В.Севастьяновым и их 18-суточным пребыванием на околоземной орбите первоначально запланированная программа закончилась. Работы по ней получили свое дальнейшее развитие в международной программе «Союз-Аполлон» и долговременной орбитальной станции «Салют». Они открыли путь для создания более сложных космических комплексов, использующих стыковку составных частей для выполнения поставленных задач.

Работы по программе УР500К-Л1, мне кажется, также были успешно завершены. В открытой печати они известны как запуски автоматических космических аппаратов «Зонд-4-8» В действительности же, как отмечалось, это были запуски, осуществленные ракетой-носителем УР500К с ракетным блоком «Д», автоматических космических аппаратов — аналогов пилотируемых космических кораблей 7К-Л1, но без космонавтов.

«Зонд-4», запущенный 2 марта 1968 г., из-за отказа системы ориентации не выполнил свою задачу по облету Луны. При запуске «Зонда-5» (15 сентября 1968 г.) был совершен облет Луны и возвращение спускаемого аппарата со второй космической скоростью по баллистической траектории в акваторию Индийского океана. 10 ноября 1968 г. и 8 августа 1969 г. были запущены «Зонд-6» и «Зонд-7», спускаемые аппараты которых после облета Луны возвратились на Землю со второй космической скоростью, с двойным погружением в атмосферу при управлении с использованием аэродинамической подъемной силы. Приземление этих СА было осуществлено в заданном районе территории Советского Союза.

20 октября 1970 г. был запущен «Зонд-8», позволивший отработать вариант возвращения СА на Землю с управляемым спуском с использованием аэродинамической силы. Траектория облета Луны и возвращения на Землю, опробованная при этом полете, была выгоднее в энергетическом отношении и обеспечивала более точное приводнение, что существенно облегчало поисково-спасательные операции. Этот последний пуск был произведен в интересах программы Н1-Л3.

При всех полетах производилось фотографирование Луны и Земли с различных расстояний. В результате были получены высококачественные черно-белые и цветные снимки. Была проверена работоспособность всех систем, связанных с жизнедеятельностью и безопасностью космонавтов при облете Лупы и при возвращении их на Землю.

Но в связи с решением вышестоящего руководства облет Луны двумя космонавтами по программе УР500К-Л1 не состоялся, несмотря на то, что и материальная часть, необходимая для этого, и космонавты к указанному полету были подготовлены. Мотивировалось такое решение тем, что США в этом направлении нас уже опередили. Мне кажется, что решение было ошибочным, оно не учитывало мнения рядовых людей и специалистов, героически трудившихся над реализацией программы, не учитывало потребность этих пусков для дальнейшего развития ракетно-космической техники.

Одновременно с решением о прекращении работ по программе УР500К-Л1 по инициативе Д.Ф.Устинова, бывшего в то время секретарем ЦК КПСС по промышленности, было принято решение о разработке нашим ОКБ долговременной орбитальной станции, посещаемой экипажами модифицированных для этой цели пилотируемых космических кораблей «Союз».

Долговременная орбитальная станция, названная впоследствии «Салютом», запускалась ракетой-носителем УР500К. Корпусом «Салюта» служил корпус орбитальной станции «Алмаз», в течение длительного времени разрабатываемой ОКБ В.Н.Челомея.

Мне было не понятно тогда (и остается не понятным и теперь) такое решение, поскольку работы по орбитальной станции «Алмаз» велись параллельно с работами по «Салюту», а на наше ОКБ была возложена разработка еще одной модификации корабля «Союз», предназначенной для посещения «Алмаза».

Такое решение не могло не усложнить наши взаимоотношения с В.Н.Челомеем, и без того обостренные в связи с передачей нам (еще при жизни Сергея Павловича) дальнейших работ по облету Луны. Естественно, это решение существенно увеличило нагрузку на наше ОКБ и не могло не отразиться на ходе работ по программе Н1-Л3.

Первый «Салют» был выведен на околоземную орбиту 19 апреля 1971 г. (менее чем через год с момента получения задания). В середине 1972 г. была сделана попытка вывести второй «Салют». Она окончилась неудачей.

Третья станция (названная «Салют-2») была выведена на околоземную орбиту в апреле 1973 г., но из-за отказа системы ориентации была «сброшена» в акваторию Индийского океана.

Орбитальная станция «Алмаз-1» вышла на околоземную орбиту в конце июня 1974 г. под названием «Салют-3». К ней был пристыкован «Союз-14» с космонавтами П.Поповичем и Ю.Артюхиным. В январе 1975 г эта орбитальная станция была спущена с орбиты из-за возникших в ней неполадок. Четвертая долговременная орбитальная станция («Салют-4») находилась на орбите около двух лет. К ней были пристыкованы «Союз-17» с космонавтами А.Губаревым и Г.Гречко, которые находились на орбите почти 30 сут, и «Союз-18» с космонавтами П.Климуком и В.Севастьяновым — уже почти 63 сут.

«Салютом-5» назвали орбитальную станцию «Алмаз-2», выведенную на орбиту 22 июня 1976 г. С ней стыковались «Союз-21» с космонавтами В.Жолобовым и Б.Волыновым, «Союз-23» с В.Зудовым, В.Рождественским (стыковка не состоялась) и «Союз-24» с В.Горбатко и Ю.Глазковым. После этого работы по пилотируемым орбитальным станциям были прекращены.

Следующие «Салюты» (6 и 7), дооснащенные вторыми стыковочными узлами и объединенной двигательной установкой, послужили базой для расширения международного сотрудничества в области космических пилотируемых полетов и создания долговременных станций «Мир» с шестью стыковочными узлами.

Спрашивается: кому было нужно дублирование работ по созданию орбитальных станций? Целесообразнее было бы объединить усилия обоих КБ для создания унифицированной орбитальной станции и поручить эту работу фирме В.Н.Челомея, которая уже длительное время работала по этой тематике. Такое решение существенно разгрузило бы наше КБ, дав ему возможность сосредоточить свои усилия на работах по программе Н1-Л3.

Принятие решения о реализации программы Н1-Л3 явно затянулось. Соответствующее постановление появилось только 4 февраля 1967 г. Оно было озаглавлено «О ходе работ по созданию УР500К-Л1» и предполагало практическое начало работ по созданию лунного ракетного комплекса Л3. Срок начала летно-конструкторских испытаний был определен этим постановлением на третий квартал 1967 г., а осуществление лунной экспедиции — на третий квартал 1969 г.

В ноябре 1967 г. сроки начала летно-конструкторских испытаний были перенесены на третий квартал 1968 г., а срок осуществления лунной экспедиции должен был обеспечить приоритет нашей страны перед США. Уже тогда было ясно, что эти директивные сроки нереальны. Они не были подкреплены ни финансами, ни производственными мощностями, ни ресурсами.

Нашей стране затраты, подобные затратам США на программу «Сатурн-Аполлон», были не под силу. На 1 января 1971 г. общие затраты на программу Н1-Л3 составили (точнее, было списано на эту программу) 2.9 млрд. руб. Самое крупное финансовое «вливание» произошло только в 1970 г. (около 600 млн. руб.). Но и эти средства, выделяемые непосредственно министерствам, тратились бесконтрольно, по их усмотрению. Монополизм ведомств, о котором все сегодня говорят, уже в то время процветал вовсю. Имелись серьезные недостатки как в организации, так и в координации работ по этой программе. Общее руководство по ней осуществлялось секретарем ЦК КПСС Д.Ф.Устиновым через военно-промышленную комиссию Совета Министров СССР (председатель Л.В.Смирнов), которой были подотчетны только оборонные отрасли промышленности, в то время как в работах по программе Н1-Л3 участвовало около 500 предприятий из 26 ведомств. Эти предприятия срывали сроки поставок комплектующих изделий «головному» министерству (общего машиностроения) и его «головному» ОКБ (нашему), отвечающим за реализацию работ по программе в заданные сроки. Мы не имели никаких рычагов воздействия на своих поставщиков. Короче говоря, организация работ по программе Н1-Л3 была типичной для «застойного периода» нашего общества.

Все это привело к тому, что США опередили нас в высадке экспедиции на Луну и возвращении ее на Землю.

Как же шла работа по программе Н1-Л3? С февраля 1969 г. по декабрь 1972 г было совершено четыре запуска ракеты-носителя Н1 с головным блоком Л3С (макетный лунный корабль). Все они закончились неудачно. При первом запуске (21 февраля 1969 г.) возник пожар в хвостовом отсеке ракеты и двигательная установка ракетного блока «А» была выключена системой КОРД на 70-й секунде. Второй запуск (3 июля 1969 г.) закончился взрывом кислородного насоса одного из двигателей блока «А», последовавшим затем взрывом всей ракеты, приведшим к большим разрушениям стартовой позиции. Третий запуск состоялся 27 июля 1971 г. и также закончился аварийным исходом из-за потери управляемости ракеты по каналу вращения. Четвертый запуск, произведенный 23 декабря 1972 г., оказался наиболее удачным. Полет продолжался 107 с и закончился взрывом в хвостовом отсеке блока «А».

Уже первые пуски выявили недостаточный уровень надежности многодвигательной силовой установки, аналогичной 30-двигательной установке блока «А». ЖРД, предназначенные для таких установок, должны иметь существенно большие запасы работоспособности как по выходным характеристикам, так и по ресурсу работы. Но эти запасы, к сожалению, не были предусмотрены в первом техническом задании на разработку двигателей. Этот недостаток можно было выявить до летных испытаний, если бы были проведены огневые стендовые испытания ракетного блока «А» в сборе. Для этого требовалось построить специальный стенд, но средства и мощности для такого строительства не предусматривались из-за экономии. Как показал ход работ по программе Н1-Л3, такой стенд был жизненно необходим.

Технические задания на разработку двигателей для ракеты-носителя Н1 после второго пуска были пересмотрены и согласованы с соответствующими НИИ заинтересованных отраслей промышленности. ОКБ, руководимое Н.Д.Кузнецовым, доработало эти двигатели, провело их стендовые испытания, и завод-изготовитель начал их поставки для монтажа ракетных блоков.

Несмотря на аварийный исход, проведенные пуски решили большое число задач, предусмотренных первым этапом летно-конструкторских испытаний, позволили выявить отдельные недостатки систем и агрегатов ракеты-носителя, наметить необходимые мероприятия для их устранения.

Была создана производственная база промышленности (кооперация заводов-изготовителей), разработана и освоена технология и налажено производство крупногабаритных элементов, конструкции ракетных блоков, их транспортировка и сборка на космодроме. Был создан большой задел узлов, агрегатов, систем и элементов конструкции ракетных блоков для семи ракет-носителей, хранившихся в специальном помещении, в том числе два комплекта полностью собранных ракетных блоков (без двигателей), находившихся в сборочных стапелях монтажно-испытательного корпуса. Для этих блоков была начата поставка новых одиночных ЖРД, прошедших межведомственные испытания.

Короче говоря, была освоена технология подготовки комплекса Н1-Л3 к старту и проведение самого старта. Это значит, что была проверена стыковка бортовых систем и агрегатов ракеты-носителя как с лунным ракетным комплексом Л3, так и с созданным сложным комплексом наземного оборудования.

Была доказана возможность управления первой ступенью ракетно-космического комплекса в плоскостях тангажа и рыскания при помощи рассогласования тяги противоположных двигателей, а относительно продольной оси — качанием сопел, из которых истекает газ, отбираемый после турбин периферийных одиночных ЖРД. Проверена работа системы управления при движении ракеты-носителя на первом (наиболее трудном) атмосферном активном участке траектории. Вместе с тем система контроля работы одиночных ЖРД, установленная на ракетном блоке «А», которая должна была повысить уровень надежности многодвигательной установки за счет выключения резервных одиночных ЖРД, не оправдала возложенных на нее надежд. Она не успевала реагировать на быстропротекающие процессы, предшествующие разрушению одиночных ЖРД (такие, например, как взрыв кислородных насосов турбонасосного агрегата). Вообще, как уже отмечалось, неполадки этого рода в ЖРД должны быть исключены соответствующими наземными огневыми испытаниями. Но система контроля должна быть не только контролирующей, но и прогнозирующей и выключать двигатель до его аварии, чтобы он не мог разрушить расположенный рядом работоспособный двигатель.

Ещё в конце 60-х годов, когда стало ясно, что США опережают нас в работах по высадке экспедиций на поверхность Луны, в нашем ОКБ начали прорабатываться варианты лунной экспедиции с существенно лучшими характеристиками, чем у американской. Удалось, наконец, получить от АН СССР техническое задание на такую лунную экспедицию с перечнем задач, которые она должна решать. Необходимо отметить, что подобного технического задания от академии на первый вариант экспедиции так и не было получено.

Проработки велись в двух направлениях:

1) двухпусковая схема с использованием ракет-носителей Н1 и со стыковкой на окололунной орбите частей лунного комплекса, (рис. 12);

2) проектировалась более совершенная ракета-носитель (с применением жидких водорода и кислорода на верхних ступенях), предназначенная для одно-пусковой экспедиции.

Рис. 12. Двухпусковая схема полета комплекса Н1-Л3: 1, 2 траектории выведения двух головных блоков (ГБ-1 массой 104 т и ГБ-2 массой 103 т) при двух пусках ракеты-носителя Н1; 3 — околоземная промежуточная орбита; 4 — участки разгона блоков с околоземной орбиты и выведение их на траекторию полета к Луне; 5 — ГБ-2 (состоит из пилотируемого лунного корабля и ракетного блока) на траектории полета к Луне; 6 — ГБ-1 (состоит из двух ракетных блоков) на траектории полета к Луне; 7, 8 — лунный корабль и ракетный блок от ГБ-1 на окололунной орбите; 9 — сборка на этой орбите лунного корабля и ракетного блока для образования лунной посадочной системы; 10 участок основного торможения при посадке на Луну, на котором работает двигатель ракетного блока; 11 — посадка на Луну корабля, масса которого в этот момент составляет 23,7 т; 12 — район падения на поверхность Луны отработавшего ракетного блока; 13 — длительное (от 5 до 14 сут) пребывание на поверхности Луны лунного корабля с космонавтами (соответственно 3 или 2 человека); 14 — прямое выведение взлетного модуля лунного корабля с поверхности Луны на траекторию полета к Земле (масса корабля в момент старта с Луны -19,5 т, масса корабля при возвращении к Земле -8,4 т); 15 — отделение спускаемого аппарата от корабля перед входом в плотные слои атмосферы; 16 — участок управляемого спуска в атмосфере Земли; 17 — срабатывание парашютной системы и посадка в заданном районе.

Технические задания на разработку двигателей для этой ракеты были даны ОКБ, руководимыми главными конструкторами А.М.Исаевым, А.М.Люлькой и Н.Д.Кузнецовым еще при жизни С.П.Королева. Но для обоих этих направлений необходимо было продолжать работы по ракете-носителю Н1. Одна из главных задач — довести надежность одиночных ЖРД для ракетных блоков «А» и «Б» до необходимого уровня, обеспечив уточненные техническим заданием выходные характеристики.

Встретившиеся трудности при доводке этих ЖРД, сопровождавшиеся неоднократными срывами сроков поставок, породили у определенного круга людей (в первую очередь у руководящих деятелей, таких как Д.Ф.Устинов, Л.В.Смирнов, С.А.Афанасьев и др.) мнение, что Н.Д.Кузнецов — при существующем отношении к этой работе руководства Министерства авиационной промышленности — до заданного уровня надёжности двигатели в ближайшее время не доведет, а следовательно, не будет ракеты-носителя Н1 и ее модификаций.

Поэтому, а также и потому, что США уже опередили нас с полетами на Луну, было принято решение прекратить работы не только по лунной экспедиции, но и по ракете-носителю Н1. На повестку дня была выдвинута задача разработка многоразовой транспортной космической системы (подобной «Спейс Шаттл») с кислородно-керосиновым ЖРД тягой 700-800 т, предложенным В.П.Глушко. Ему удалось убедить Д.Ф.Устинова и других руководителей в целесообразности такого решения. В свое время (после 1961 г.) В.П.Глушко отрицал кислородно-керосиновые и кислородно-водородные ЖРД. В своей монографии «Химические источники энергии» он писал, что «… жидкий кислород далеко не лучший окислитель, а жидкий водород никогда не найдет себе практического применения в ракетной технике». Жизнь опровергла это утверждение В.П.Глушко, ему пришлось пересмотреть свои воззрения и начать разработку кислородно-керосинового ЖРД большой тяги.

Как уже было сказано, десятью годами ранее В.П.Глушко отказался от этой разработки, и Сергей Павлович обратился с этим предложением к Н.Д.Кузнецову. В.П.Глушко резко отрицательно отзывался о ЖРД, разработанном ОКБ Н.Д.Кузнецова, хотя этот двигатель имел характеристики лучшие, чем разработанный ранее под руководством самого В.П.Глушко (на доводку последнего потребовалось более четырнадцати лет).

Н.Д.Кузнецову в течение нескольких лет удалось довести время наработки своих ЖРД до 10000-12000 с без съема со стенда — при необходимом времени их работы в полете, не превышающем 140 с. Решение о прекращении работ было неожиданным, поспешным, принималось оно без консультации с основными исполнителями. Главные разработчики ракеты-носителя Н1 — ОКБ — наше и Н.Д.Кузнецова — до сих пор считают решение о прекращении работ по этой ракете большой ошибкой. Зачем надо было запрещать пуски двух практически собранных ракет-носителей с новыми ЖРД? Запуск их не мешал работам по новой тематике, так как они начались более чем два года спустя. А ведь опыт запуска этих двух ракет-носителей дал бы ценный материал и для новых разработок. Трудно было также объяснить правильность решения об уничтожении задела для семи комплектов ракет-носителей тем специалистам, чьим трудом они были созданы.

ИТАК, ИТОГ

Могли ли мы осуществить высадку космонавтов на поверхность Луны раньше США? Почему мы вообще не осуществили такую экспедицию? Мне кажется, что теперь настало время, когда на эти вопросы можно ответить прямо и ясно.

Ответ на первый вопрос — не могли. И вот почему.

Во-первых, США в то время обладали более высоким научно-техническим и экономическим потенциалом, чем наша страна.

Во-вторых, в США программа «Сатурн-Аполлон» была общенациональной, приоритетной программой, которая должна была восстановить престиж страны. Правительство США, пользуясь в этом вопросе поддержкой всего народа, смогло выделить необходимые материальные и финансовые ресурсы на осуществление этой программы. Мы же таких средств выделить не могли.

В-третьих, завороженные первыми (и бесспорными) успехами в космосе (запуск первых советских спутников, полет Ю.А.Гагарина и т. д.), мы недооценили вызов, сделанный президентом США Д. Кеннеди в 1961 г. В нашей стране до 1964 г. работам по высадке лунной экспедиции должного внимания не уделялось. Приоритетом у Н.С.Хрущева пользовались работы Главного конструктора В.Н.Челомея по облету Луны (без высадки на ее поверхность) на базе разработанной им ракеты-носителя УР500, названной потом ракетой-носителем «Протон».

В США специальной программы работ по облету Луны не было. Облет Луны американскими астронавтами был с самого начала запланирован как этап работ по осуществлению экспедиции на ее поверхность. Все усилия США были направлены на выполнение единой программы «Сатурн-Аполлон».

В-четвертых, мы недооценили научно-технические трудности осуществления подобной экспедиции. Так, в частности, преуменьшалось значение наземной отработки ракетно-космического комплекса, требующей создания дорогостоящей экспериментальной базы, включающей стенды для проведения огневых испытаний двигательных установок ракетных блоков. Да и денег на развертывание такой базы у нас не было.

Все эти и другие причины, связанные, в частности, с особенностями того периода истории нашей страны, объективно противодействовали осуществлению лунной экспедиции и обусловили наше отставание в этом направлении от США.

Но мы могли и должны были осуществить такую экспедицию после США! Столь ли важно, что американцы опередили нас в осуществлении лунной программы? В науке и технике всегда бывают такие периоды, когда кто-то вырывается вперед, а кто-то отстает. Мы должны были использовать американский опыт (как это сделали они, используя наш опыт запуска первых ИСЗ и первого человека в космос) и осуществить более совершенную лунную экспедицию. И наша страна была способна решить эту задачу — даже при ограниченных тогда возможностях — при условии, если бы тогдашние руководители прислушались к мнениям специалистов и ученых, участвовавших в разработке программы Н1— Л3. Уже в 1971 г. были сделаны наши предложения по совершенствованию характеристик лунной экспедиции. В начале 1972 г. был разработан детальный проект более совершенной лунной программы Н1-Л3М, одобренный всеми главными конструкторами и учеными, участвовавшими в этой разработке, в том числе и Главным конструктором академиком В.П.Глушко (есть их подписи под решением Совета Главных конструкторов). В этом проекте была предусмотрена однокорабельная оригинальная двухпусковая схема высадки трех советских космонавтов в любой район лунной поверхности со временем их пребывания на ней до 14 сут (с дальнейшим увеличением до 30 сут) и прямым возвращением с поверхности Луны на Землю в любой момент времени. Осуществить эту экспедицию можно было в 1978-1980 гг. К сожалению, этот проект не был принят, и все работы по программе Н1-Л3 были прекращены.

Руководствуясь сиюминутными престижными соображениями, тогдашнее руководство ракетно-космической промышленности сумело доказать вышестоящему руководству необходимость прекращения работ по программе Н1-Л3 и развертывания работ по созданию многоразовой транспортной системы. Это решение было крупной ошибкой. Нельзя так легко и свободно зачеркивать творческий труд многих тысяч людей, не учитывая их мнение. Работа больших коллективов, огромные материальные средства — все было затрачено впустую. В ракете-носителе Н1 было много оригинальных конструктивно-технологических решений, представляющих интерес и сегодня. Она могла быть использована и для многоразового транспортного комплекса, что сэкономило было средства и время, безответственно затраченные на новую разработку, ставшую известной, как система «Энергия-Буран», целесообразность использования которой для освоения космоса вызывает сомнения.

Очень часто задают вопрос: что было бы с нашей космической техникой, если бы был жив Королев? Думаю, что даже он, с его авторитетом, настойчивым и целеустремленным характером, не смог бы противостоять тем процессам, которые охватили все сферы деятельности нашего общества. Ему было бы трудно работать, не ощущая поддержки руководителей ракетно-космической техникой в нашей стране, проводивших (еще при жизни Сергея Павловича) непонятную в этом вопросе политику. Несомненно, кое-чего он добился бы. Мы могли слетать на Луну и возвратиться на Землю, но, к сожалению, не в сроки, обеспечивающие наш престиж перед США. Слишком много времени было потеряно, слишком большие затраты требовались для этого, а правительство выделить их не могло.

Я не хочу, чтобы читатели поняли, будто я пытаюсь снять с себя как с Главного конструктора ответственность за отдельные ошибки, допущенные (в том числе и лично мной) при работах по лунной программе. Не ошибается тот, кто ничего не делает. Мы, преемники С.П.Королева, делали все, что в наших силах, но этих сил оказалось недостаточно.

Ю.А. Мозжорин

50 лет в ракетно-космической отрасли

Ю.А. Мозжорин. Профессор, доктор технических наук Юрий Александрович Мозжорин (1920 — 1998 гг) — один из пионеров освоения космического пространства. Ю.А. Мозжорин — технический руководитель работ по созданию первого в СССР автоматизированного командно-измерительного комплекса управления первым искусственным спутником Земли и первым полетом человека в космос (1957 — 1961 гг). Юрий Александрович — один из организаторов и руководителей работ в области советской ракетно-космической науки, директор (июль 1961 — ноябрь 1990 гг) головного научного центра отечественной ракетно-космической промышленности — Центрального научно-исследовательского института машиностроения (ЦНИИмаш, до 1967 г — НИИ-88). При активном участии Мозжорина в ЦНИИмаше был создан всемирно известный и поныне Центр управления полетами космических кораблей (ЦУП в г. Королеве). С 1971 по 1990 гг Юрий Александрович — член коллегии Министерства общего машиностроения, непременный участник, а во многих случаях и председатель основных государственных, межведомственных комиссий и советов.

До последних дней своей жизни Мозжорин оставался главным научным сотрудником ЦНИИмаша, вице-президентом Академии (ныне Российской) космонавтики им. К.Э.Циолковского, руководителем секции истории РКТ научных чтений (королёвских) по космонавтике. В 1962 — 1991 гг Юрий Александрович заведовал кафедрой Московского физико-технического института. Ю.А. Мозжорин — участник Великой Отечественной войны, генерал-лейтенант-инженер. Он — Герой Социалистического Труда (1961 г), лауреат Ленинской (1958 г) и Государственной (1984 г) премий, кавалер двух орденов Ленина, орденов Октябрьской Революции и Отечественной войны I и II степени, двух орденов Красной Звезды, ордена “За заслуги перед Отечеством“ IV степени и многих медалей, почетный гражданин города Королева.

Лунная программа

В процессе разработки концепций рационального развития ракетно-космической техники у института не было таких серьезных баталий, как по ракетному вооружению, но все же ряд существенных расхождений с позицией некоторых ОКБ и начальством был. По-видимому, это объяснялось меньшей важностью для государства стоящих перед космической техникой задач. Все же космонавтика только средство, обеспечивающее действие вооруженных сил (связь, разведка, геодезия, навигация). Однако конфликтные ситуации были и тут. Об идеологической деятельности НИИ-88 (ЦНИИмаша) и некоторых необычных моментах в истории РКТ я хочу вспомнить. Начну с самого главного, с лунной программы, с того, как она развивалась и как была связана с институтом.

С созданием головного космического отдела, определяющего и обосновывающего перспективы рационального развития тогда только зародившейся ракетно-космической техники оборонного, народнохозяйственного и научного назначения, НИИ-88 ответственно и квалифицированно включился в работы по космической тематике. То было время бурного развития космонавтики, когда любое предложение о создании нового и особенно приоритетного космического объекта принималось с восторгом, “на ура”. Полеты первого искусственного спутника Земли и первого советского человека на космическом корабле принесли нашему государству невиданный технический и политический авторитет. Это родило множество новых, смелых и замечательных проектов дальнейшего освоения космического пространства человеком. На базе созданной ракеты-носителя Р-7 и космического корабля “Восток” реализовывались новые смелые эксперименты с полетом человека, демонстрировавшие каждодневно превосходство отечественной космической техники над американской.

Динамика развития космических событий выглядела внушительно. Вслед за полетом первого в мире космонавта Ю.А. Гагарина 12 апреля 1961 года и суточным полетом Г.С. Титова 6-7 августа того же года следуют: первый групповой полет космонавтов А.Г. Николаева и П.Р. Поповича на кораблях “Восток-3” и “Восток-4”, первый космический трехсуточный полет космонавта женщины В.В. Терешковой в июне 1963 года на корабле “Восток-6”, первый выход в открытый космос из корабля “Восход-2” в марте 1965 года космонавта А.А. Леонова, наконец, создание принципиально нового космического корабля “Союз” и первая автоматическая стыковка таких кораблей на орбите, известная в открытой печати как стыковка спутников “Космос-186” — “Космос-188” в октябре 1967 года, затем первая стыковка в январе 1969 года на орбите двух пилотируемых кораблей “Союз-4” с космонавтом В.А. Шаталовым и “Союз-5” с космонавтами Б.В. Волыновым, А.С. Елисеевым, Е.В. Хруновым и переход через открытый космос космонавтов Елисеева и Хрунова из КК “Союз-5” в “Союз-4”.

Все это были продуманные этапы развития пилотируемой космонавтики, подводящие к созданию и эксплуатации долговременных пилотируемых орбитальных станций на околоземных орбитах со сменяемым экипажем. Основной целью пилотируемых полетов подобных станций было проведение человеком в космическом пространстве фундаментальных исследований в интересах науки и народного хозяйства.

Технический и политический международный авторитет Советского Союза неизмеримо возрос по сравнению с США. Американцы, не имея в то время мощных ракет-носителей, не в состоянии были ответить нам чем-то значительным и более эффективным, и поэтому президент Джон Кеннеди для восстановления мирового престижа Америки в области техники и космоса не стал нас догонять на земных орбитах (демонстрируя тем самым свое отставание), а провел через сенат закон о реализации проекта “Аполлон” с целью высадки первого человека на Луну. Это была смелая и исключительно дорогостоящая программа. Американцы, стиснув зубы, под систематический звон литавр, сопровождавших новые достижения советской пилотируемой космонавтики, начали обстоятельно и пунктуально готовить средства для высадки лунной экспедиции.

В свою очередь, наши главные конструкторы и руководство страны, продолжая все более интенсивно эксплуатировать открывшееся направление пилотируемой околоземной космонавтики и осуществлять запуски автоматических космических станций для исследования планет Солнечной системы, приносящие нам небывалые политические и технические дивиденды, тоже не прошли мимо создания проекта высадки советского человека на Луну. Однако сделали это слишком поздно и менее решительно. Чтобы понять условия, в которых зарождалась отечественная программа лунной экспедиции (программа Н1-Л3), сложность ее реализации, я бы сказал, обреченность, необходимо вернуться несколько назад.

После тех первых ошеломляющих космических успехов, которые нам дал тяжелый носитель, созданный на базе межконтинентальной ракеты Р-7, С.П. Королев понял, что для дальнейшего и более широкого освоения космического пространства человеком, для изучения планет Солнечной системы необходимо создание более мощной РН. Поэтому по предложению Королева правительство в октябре 1962 года выпускает решение о разработке проекта трехступенчатого носителя Н1, выводящего на опорную низкую орбиту полезный груз 50 т, и носителя Н11 (с двумя верхними ступенями Н1) грузоподъемностью 15 т с довольно общими задачами обеспечения развития пилотируемых полетов человека к Луне, Марсу и создания на околоземных орбитах космических станций-лабораторий. Постановлением не предусматривалась реализация какой-либо конкретной целевой космической программы. Сергей Павлович в то время, по-видимому, считал, что для осуществления наших новых впечатляющих шагов в космическом пространстве нужно иметь задел по носителям примерно на порядок.

Работы над этими носителями в постановлении не были определены как приоритетные, не назывались и смежники. Носители создавались как бы на будущее. Работы шли вяло, поскольку ОКБ-1 С.П. Королева было занято реализацией интересных программ полетов пилотируемых космических кораблей и запусков автоматических станций к Луне, Венере, Марсу. Когда же в печати появились сообщения о начале развертывания в США работ по программе “Аполлон” и предполагаемом осуществлении экспедиции на Луну в конце 1968 года, то наше правительство и Сергей Павлович уже серьезно повернулись лицом к решению подобной задачи и, главное, с желанием и тут обогнать американцев.

В ОКБ-1 был проработан вначале вариант реализации лунной экспедиции с использованием хорошо себя зарекомендовавшего носителя “Восток”. Для этого требовалось 6-7 стыковок космических блоков на земной орбите. В то время автоматическая стыковка была большой проблемой. Все выглядело очень сложно, ненадежно, и такой вариант был отвергнут. Обратились к проекту Н1. Получалось лучше. При одной стыковке на орбите Земли и прямой посадке на Луну требовалось увеличить массу носителя Н1 и довести массу полезного груза, выводимого на низкую опорную орбиту, до 75 т. Проект РН Н1 доработали. На первой ее ступени необходимо было использовать 24 двигателя с тягой 150 тс, расположенных по периметру блока этой ступени.

Детальная последующая проработка В.П. Мишиным лунного экспедиционного комплекса с учетом совершенствования конструкции корабля и разгонных блоков показала, что десантная схема полета (высадка лунного корабля на Луну с ее орбиты при оставлении на ней разгонной ступени) позволит освободиться от стыковки двух тяжелых блоков на орбите Земли, но при этом потребуется увеличение полезной нагрузки носителя Н1 до 92,5 т. Опять его доработали. На днище в центре первой ступени разместили еще 6 двигателей вдобавок к имеющимся 24. В дальнейшем для покрытия различных дефицитов массы полезную нагрузку нужно было довести уже до 95 т, что решили сделать за счет переохлаждения компонентов топлива. Постоянные доработки проекта при условии максимального сохранения документации и производственной оснастки не могли не сказаться на сроках создания носителя Н1.

В условиях успешного развития двух космических программ: околоземных пилотируемых полетов и запусков автоматических станций к планетам Солнечной системы, — интересы реализации грандиозной лунной экспедиционной программы сильно ущемлялись, работы не могли проходить планомерно и, при ограниченности производственных и финансовых ресурсов, разработчики сталкивались с большими трудностями. Чтобы не упустить сроки и не выйти за рамки имеющихся производственных и финансовых возможностей главным конструкторам С.П. Королеву и В.П. Мишину пришлось (по-моему мнению, неоправданно, в ущерб общему делу и своим устремлениям) серьезно сокращать объем наземной отработки РН, отказываться от создания необходимых, но дорогостоящих стендов, в том числе от стенда для огневых испытаний первой ее ступени. Это стало в дальнейшем одним из роковых обстоятельств для всего лунного проекта.

Записанный в заданной правительством лунной программе объем производственного обеспечения не был подкреплен изначально соответствующими мощностями, а главный конструктор Мишин молчал, не бил тревогу. На что он надеялся? Думал, главное начать работу, а там руководство поможет, будучи покровителем и, по существу, соучастником выполнения программы, или доминировали другие соображения?

С начала работ по лунной программе происходили всякие казусы в производственном и финансовом их обеспечении, хорошо известные как нашему институту, так, я думаю, и руководству министерства. Например, по постановлению правительства Куйбышевскому заводу предписывалось выпускать четыре носителя Н1 в год для летно-конструкторской отработки. Завод же по своей производственной мощности мог изготавливать только полтора в год. Однако регулярно на коллегиях министерства, посвященных докладам о состоянии работ над РН, руководство как бы не замечало этого обстоятельства и с серьезным видом говорило о слабости контроля графика производства. По-видимому, руководители МОМ и ВПК, не имея возможности исправить положение, делали вид, что все в порядке и отставание само по себе как-то рассосется: либо американцы припозднятся, либо у нас появятся новые счастливые обстоятельства, вроде второго дыхания, как в Великую Отечественную войну, и нам все же удастся реализовать лунную программу раньше американцев.

В самом начале проектирования лунного комплекса Н1-Л3 появилась другая серьезная трудность, задержавшая разработку проекта РН. Главный и постоянный смежник С.П. Королева по двигательным установкам В.П. Глушко вдруг отказался разрабатывать мощные, в 600 тс, двигатели на жидком кислороде и керосине, которые задавал головной разработчик С.П. Королев. Валентин Петрович из верного последователя применения жидкого кислорода в качестве окислителя стал сторонником использования азотного тетроксида.

Причину такой переориентации понять несложно. Столкнувшись с серьезными трудностями разработки мощных двигателей на жидком кислороде и керосине для ракет Р-7 и Р-9 и получив хороший опыт создания мощных ЖРД на азотнокислотных окислителях для ракет Р-12, Р-14, Р-16, Р-36 (М. К. Янгеля) и носителя УР-500 (В. Н. Челомея), двигатель которого имел тягу 150 тс, а также обладая большим заделом по двигателю тягой 600 тс, который был его несбывшейся мечтой, В.П. Глушко предложил делать на основе такого ЖРД носитель Н1 вопреки мнению С.П. Королева.

Еще не так давно он был ярым сторонником применения в качестве ракетного топлива жидкого кислорода и углеводородного горючего, считая его энергетически выгодным для межконтинентальных ракет и ракет-носителей. На это, видимо, влияло еще и то обстоятельство, что отработка двигателей на азотно-кислотных окислителях даже сравнительно небольшой тяги, порядка 8 тс, встретилась с проблемами. Мучили высокочастотные колебания в камере сгорания, приводившие к разрушению двигателя, из-за чего такой двигатель для первых зенитных управляемых ракет приходилось делать в виде связки из четырех, устойчиво работающих, тягой 2 тс.

Трудности с созданием ракетных двигателей, работающих на указанных окислителях, я хорошо помню, обсуждались в 50-е годы на заседании НТС НИИ-88, когда главные конструкторы А.М. Исаев и Д.Д. Севрук, преодолевшие проблему неустойчивости горения топлива, предложили свои услуги по разработке мощных двигателей на высококипящих компонентах топлива с высокой удельной тягой и хорошими массовыми характеристиками. Однако В.П. Глушко в своем оппонирующем заключении, которое он излагал весьма экспансивно, высказал резкие сомнения в возможности создания таких двигателей и даже назвал своего бывшего первого заместителя Севрука техническим аферистом, вводящим в заблуждение слушателей несбыточными посулами. Но время шло, Глушко сам понял, что это не фантазия, и согласился с предложением Министерства обороны о разработке силами его ОКБ-456 совершенных двигателей на стабильных компонентах топлива: азотной кислоте с окислами азота и керосином — для стратегических баллистических ракет, став ведущим главным конструктором в отрасли по созданию таких двигателей.

Таким образом, бывший соратник С.П. Королева Валентин Петрович Глушко перешел в “другую веру”. Разгорелся большой спор между самолюбивыми главными. Валентин Петрович усиленно рекомендовал Королеву свой двигатель в 600 тс, который по срокам разработки и размерности удачно подходил к носителю Н1. Сергей Павлович на заседаниях Совета главных конструкторов резко возражал против этого, считая, что в случае аварии более тысячи тонн тетроксида, превратившись в газ, как сильное отравляющее вещество будут представлять прямую угрозу жизни населения районов, прилегающих к полигону и расположенных вдоль трассы полета РН. Тогда слово “экология” еще не применялось в обиходе. Спор двух маститых конструкторов втянул в свою орбиту крупных ученых и конструкторов во главе с президентом Академии наук СССР М.В. Келдышем, возглавившим межведомственную экспертную комиссию. Комиссия поддержала С.П. Королева, считая его доводы относительно экологической опасности применения азотного тетроксида в таких количествах при полете носителя Н1, безусловно, обоснованными. Такой же официальной точки зрения придерживался и НИИ-88. Валентин Петрович не согласился с мнением комиссии.

В результате продолжительного и безрезультатного обмена мнениями с Глушко Сергей Павлович привлек для работы над ЖРД видного конструктора авиационных турбореактивных двигателей Николая Дмитриевича Кузнецова, задав ему, новичку в области ракетной техники, разработку двигательной установки на жидком кислороде и керосине с тягой в 150 т. Конструкторскому бюро Кузнецова пришлось переболеть всеми “детскими болезнями” ракетной техники прежде, чем был приобретен необходимый опыт. Это сказалось на сроках отработки такого двигателя, его надежности, с которой, из-за малых сроков, двигатель выпустили в лёт. Она оказалась недостаточной. Это еще один фатальный фактор, сыгравший свою трагическую роль в судьбе самого носителя Н1.

Несмотря на мнение головного разработчика РН С.П. Королева и позицию подавляющего большинства причастных к проекту, В.П. Глушко упорно продолжал настаивать на своем, адресуя все новые и новые доводы уже на самые “верха” — в ВПК и ЦК. Институту приходилось отбиваться от них. Бытовал и такой довод. Если в шаровые баки носителя Н1 залить вместо жидкого кислорода азотный тетроксид, а в топливные высококалорийное углеводородное горючее, взяв двигатели Глушко, то полезная нагрузка такой модифицированной РН увеличится на 15%. НИИ-88 дал заключение и на это предложение, объясняя его ошибочность. Ведь рост полезной нагрузки происходит, в основном, за счет увеличения массы топлива в упомянутых объемах. И, следовательно, неправильно считать массу конструкции носителя прежней: необходимо учитывать утяжеление массы баков, обечаек, узлов крепления, силовой рамы двигателя и других элементов, связанных с массой топлива, тягой и величиной наддува баков. Надо пересчитывать всю массу конструкции РН, тогда предполагаемого эффекта не будет. Такие контрдоводы, конечно, не убедили Валентина Петровича.

Несмотря на то что двигатель в 600 тс на азотном тетроксиде и несимметричном диметилгидразине не имел своего потребителя, Глушко продолжал его разрабатывать, и все арьергардные бои против главного конструктора выпали на долю НИИ-88. Составляя проекты годовых планов научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ отрасли, институт регулярно вычеркивал из них разработку этого двигателя и производство его на экспериментальном заводе, исключая бюджетные ассигнования на данные работы. Так, по предложению Глушко годовой объем потребных бюджетных средств на его ОКБ-456 и опытный завод запрашивался в сумме 75 млн рублей, а институт в проекте годового плана оставлял только 15 млн рублей, исключая указанный двигатель и оставляя другие плановые работы. Валентин Петрович на меня сильно обижался. Каждый раз мне приходилось с ним встречаться, выслушивать его упреки в том, что мешаю работать, и вежливо объяснять причины такого решения. Конструктор очень сердился, краснел и, прервав разговор, шел к министру жаловаться на очередной “разбой” института. При этом Глушко всегда добивался удовлетворения своих просьб по смете. И сам министр не мог противостоять его настойчивости.

Чтобы как-то решить затянувшийся спор относительно судьбы двигателя-силача, Г.М. Табаков — тогда начальник 7-го главка — собрал в ГКОТ узкое совещание, на котором присутствовали главный конструктор В.П. Глушко, директор НИИТП В.Я. Лихушин и я. Сам Глеб Михайлович с него ушел, поручив на основе договоренности решить вопрос окончательно. Я в мягких тонах обосновал целесообразность прекращения работ над двигателем, поскольку нет его потребителя, а двигатель не простой, а чрезвычайно дорогой: “царь-двигатель”, и между делом его не сделаешь. Валентин Петрович держал меня все время под прицелом своего сердитого взгляда и при моем выступлении бросал несогласные реплики. Лихушин просто и односложно высказал свою позицию: — Посмотрите, какой хороший двигатель, какая у него большая тяга, а его удельные характеристики далеко превосходят аналогичные характеристики лучших американских. Такой двигатель необходимо делать, когда-нибудь да пригодится.

Ну, а сам главный конструктор Глушко долго и пунктуально доказывал необходимость создания ЖРД и предупреждал о большой ошибке, если его не используют на носителе Н1. Разошлись мы, не достигнув согласия, не попрощавшись и не разговаривая. Работы над указанным двигателем были прекращены только тогда, когда возникла необходимость в массовом производстве его экспериментальных образцов с целью окончательной отработки. Нужно было привлекать соответствующий завод Госкомитета авиационной техники, и Госплан не пошел на такое решение, не имея конкретного заказчика двигателя. В этом деле институт, хоть и оказался прав, приобрел себе еще одного влиятельного недоброжелателя.

Несмотря на указанные трудности первого этапа разработки носителя Н1, работы по лунной программе набирали силу. С каждым годом увеличивался их объем, подключались новые смежники, новые производства, но пока никто не сопоставлял хода работ с заданными сроками, которые определялись четко — в третьем квартале 1968 года, т.е. на один квартал раньше, чем в США. При этом ни главный конструктор, ни высшее руководство не хотели расставаться со старой космической программой пилотируемых полетов, поддерживающей престиж страны и приносящей крупные политические выгоды, и в то же время не желали отдавать пальму первенства США в высадке первого человека на Луну. Срок казался далеким, и все успокаивали себя нашим русским “авось”. Авось успеем. Подналяжем в конце.

И вот в октябре 1966 года Д.Ф. Устинов собирает в нашем институте руководство Министерства общего машиностроения, всех ведущих главных конструкторов ракетно-космической техники, приглашает руководство ВПК и заказчика — Министерство обороны, а также представителя науки — М.В. Келдыша, чтобы заслушать и обсудить доклад НИИ-88 по проекту разработанного им первого пятилетнего плана (1966-1970 гг) создания космических систем и объектов оборонного, научного и народнохозяйственного назначения. Доклад о проекте пятилетнего плана поручили делать мне. Я начал излагать предлагаемую космическую программу по разделам: системы и объекты оборонного, научного, народнохозяйственного назначения. Формулировал цели и задачи, стоящие перед космонавтикой; указывал, какими средствами и в какие сроки они должны быть решены; называл приоритетность тех или иных разработок; рассказывал, какие предложения главных конструкторов не попали в план, и объяснял причины этого.

В проекте плана приводились затраты на создание системы в целом и предлагался годовой объем финансирования каждой разработки. Лунный комплекс я выделил отдельной строкой и решил обратить внимание собравшихся на сложнейшее положение с указанной программой. Острого разговора можно было бы избежать, ограничившись общей фразой о том, что выполнить программу нужно в третьем квартале 1968 года. Волнуясь и чувствуя отрицательную реакцию руководства, я произнес роковую фразу:

— Хотя в проекте плана указаны заданные правительством сроки выполнения лунной программы, ответственно докладываю, что исходя из объема производства и затрат, оставшихся на эти два года, программа Н1-Л3 не может быть реализована.

В подтверждение мною был представлен график прошедших затрат и финансирования, необходимого для завершения работ в функции времени.

— Видите, — сказал я, — объем материальных средств, потребных для окончания работ за оставшиеся два года, превосходит производственные мощности МОМ в 2,3 раза. Мне представляется, что никакое подключение других министерств не спасет положения, так как необходимые мощности слишком велики, кроме того, нужны особые новые производства, на создание которых потребуется большое время.

Однако в прениях затронутый мною вопрос не вызвал надлежащей острой реакции. Военные говорили, что необходимо подсократить расходы на научные и народнохозяйственные исследования. Представители науки, М.В. Келдыш, искали резервы в сокращении номенклатуры спутников оборонного назначения, ссылаясь на многотемье и дублирование. В репликах я пояснял, что даже полное сокращение этих разделов не высвободит необходимых для лунной программы средств, не говоря о том, что нужны не обезличенные мощности, а производства определенного профиля. Оригинально выступил заместитель главного конструктора С.О. Охапкин. В.П. Мишин в это время находился в отпуске (С. П. Королева уже не было в живых — ред.). От имени своей организации он довольно оптимистично описал состояние дел с ходом работ по лунной программе. В заключение сказал, что ему непонятна позиция головного института НИИ-88, который сомневается в возможностях разработчиков, и закончил выступление эффектной фразой:

— Дмитрий Федорович, мы хотим выполнить эту большую и важную работу в заданный срок. Мы можем выполнить ее. И мы выполним ее, если Вы, Дмитрий Федорович, поможете нам немного.

Таким образом, все выступавшие как бы не замечали катастрофического положения с реализацией лунной программы в требуемые сроки и считали, что положение можно поправить мелким косметическим изменением пятилетнего плана ОКР.

В заключение выступил Устинов, одобрив в основном пятилетний план и указав на необходимость его корректировки с учетом замечаний выступавших. Дмитрий Федорович серьезно и конкретно критиковал положение дел с комплексом Н1-Л3 и в этой части особенно остро — наш институт и меня как его директора. Устинов отметил, что головной институт НИИ-88 занял неправильную позицию в разработке проекта пятилетнего плана. Вместо того чтобы озадачить ОКБ отрасли новыми перспективными и интересными разработками так, что конструкторы сейчас были бы вынуждены доказывать невозможность их выполнения из-за обилия, институт, наоборот, сам стал сомневаться в реализации планов, вопреки желаниям разработчиков, подавляя их хорошие инициативы. Много еще нелестного и сердитого было высказано в адрес института и мой. Критическая речь Устинова постепенно становилась все эмоциональнее и резче. Наконец, указывая на меня рукой, он обратился к присутствующим:

— Посмотрите, да он нас просто не уважает! Видите, как развалился за столом!

Между тем я понуро сидел в торце стола, подперев голову правой рукой, в подавленном состоянии, сознавая, что наш доклад о проекте плана не состоялся. И институт в моем лице вместо похвал за объективность получил серьезную нахлобучку от уважаемого мной большого руководителя.

Проект космической пятилетки на 1966-1970 годы приняли за основу с формальным поручением поискать ресурсы за счет уточнения отдельных позиций плана и корректировки стоимости и сроков исполнения отдельных опытно-конструкторских работ. Так окончилось первое публичное выступление НИИ-88 по проекту пятилетней космической программы, в которую институт вложил столько сил и старания. Несмотря на серьезную критику меня и института за гласное неверие в возможность реализации лунной программы в заданный срок, установленный ЦК КПСС и Совмином СССР, Дмитрий Федорович не изменил к нам своего хорошего отношения и не утратил доверия. Может быть, сильное раздражение Устинова нашим заявлением было как раз результатом того, что он сам хорошо видел нерешаемость задачи, но не хотел, чтобы это стало объектом преждевременного обсуждения.

Проведенное совещание сильно подтолкнуло ход работ по лунной программе: было срочно подготовлено и в феврале 1967 года утверждено обширное постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР об их форсировании, где были указаны большое количество мероприятий, графики поставок комплектующих изделий, приборов, вспомогательного оборудования, а также установлены конкретные сжатые сроки промежуточных этапов работ по созданию и испытаниям отдельных элементов комплекса.

Придавая большое значение созданию лунного комплекса Н1-Л3, Д.Ф. Устинов уже в апреле 1967 года собрал у себя в здании ЦК КПСС на Старой площади совещание ведущих конструкторов и руководства министерства с целью проверки хода выполнения февральского постановления правительства. На него был приглашен и я. О состоянии дел докладывал главный конструктор В.П. Мишин. В ходе доклада выяснилось, что отставание по некоторым позициям достигает полгода. Устинов был так возмущен этим положением, что прервал выступление Василия Павловича резкой репликой:

— Как же Вы, товарищ Мишин, умудрились за два месяца после выхода постановления отстать на полгода? Вы что, обманывали Центральный Комитет партии?!

Василий Павлович пытался успокоить Устинова, сказав, что конечные сроки не меняются, отставание будет ликвидировано в ближайшее время. Однако Устинов не стал слушать продолжение доклада Мишина, закрыл совещание, поручив министру разобраться во всем и принять необходимые меры.

В большой приемной Д.Ф. Устинова, куда мы все вышли, ко мне подошел главный конструктор носителя Н1 Д.И. Козлов и сказал:

— Юра, а ты тогда был прав. Пиши письмо в ЦК КПСС, что лунную экспедицию в заданные сроки осуществить нельзя. Мы, все конструкторы, тебя поддержим.

На что я раздраженно ответил:

— Спасибо, ты меня за дурака держишь. Поезд уже ушел. Вы меня убедили, что хотите, можете и решите эту задачу. Вон стоит автор данного изречения, — указал я на С.О. Охапкина. — Теперь, если меня спросят, почему мы не слетали на Луну, я отвечу, что это результат вашей нерасторопности.

В процессе реализации проекта комплекса Н1-Л3 в 1966 году возник один частный, но важный для поддержания престижа нашей страны и, главное, для отработки лунного комплекса вопрос. Чьи космонавты, США или СССР, первыми облетят Луну и вернутся на Землю? Задача значительно более простая, так как ее можно решить без носителя Н1, но, тем не менее, очень заманчивая. Кроме получения престижного результата она позволяет, в частности, отработать возвращаемый лунный корабль, являясь непременным и решающим этапом реализации лунной экспедиции.

ОКБ-1 вышло с предложением осуществить облет Луны человеком на штатном разгонном блоке и возвращаемом лунном корабле от комплекса Н1-Л3 с использованием отработанного носителя “Протон” разработки В.Н. Челомея. Корабль возвращается со стороны Южного полюса Земли, где входит в плотные слои атмосферы, частично тормозится, рикошетирует с небольшим выходом в космос. Новое погружение КК в атмосферу происходит у южных границ Советского Союза с приземлением в освоенном районе Казахстана. Получалось все очень удачно. При минимуме затрат решалась задача отработки схемы полета и важных элементов лунного комплекса, появлялась надежда записать в анналы нашей космической истории еще один важный рекорд. Однако ОКБ-52 В.Н. Челомея выступило со своим проектом облета Луны человеком, также с использованием РН “Протон”, но с разгонным блоком и возвращаемым лунным кораблем своей конструкции. Опять возник спор двух уважаемых ведущих ОКБ.

НИИ-88 подготовил и выслал в министерство заключение в пользу варианта Мишина, поскольку это важный этап летной отработки комплекса Н1-Л3. Вариант Василия Павловича был ближе к реализации, его использование давало большую экономию средств и существенно продвигало основную лунную программу. Одновременно с этим созданная межведомственная экспертная комиссия под председательством М.В. Келдыша, куда входил от НИИ-88 мой первый заместитель А.Г. Мрыкин, пришла к другому выводу, отдав предпочтение варианту В.Н. Челомея. Комиссия исходила, по-видимому, из целесообразности расширения фронта работ в соответствии с лунной программой за счет привлечения к данной тематике ОКБ-52 Челомея. По этому поводу Келдыш в здании президиума АН СССР в присутствии Мрыкина мне поучительно выговаривал:

— Как же так получается, Юрий Александрович? Ваш первый заместитель Мрыкин подписывает мое заключение, Вы — противоположное?

На что я спокойно ответил:

— Никакого противоречия нет. Я подписываю мнение института, а Мрыкин — член Вашей экспертной комиссии — как специалист изложил свою точку зрения. Он вправе по сложившемуся в институте положению иметь и выражать свое мнение.

Келдыш не стал продолжать разговор на эту тему, а Мрыкин вообще промолчал. В верхах утвердили проект облета Луны по варианту Мишина.

Центральное КБ экспериментального машиностроения в 1965 году разработало проект системы облета нашим гражданином Луны (предполагая, что он совершит такой полет первым), не прекращая работ и над лунным комплексом Н1-Л3. Возвращаемый аппарат лунного корабля Л3 отрабатывался на основе носителя “Протон” с четвертой ступенью-блоком Д ЛК. Спускаемый аппарат по своей аэродинамической форме был аналогичен СА КК “Союз”. При возвращении в земную атмосферу со скоростью 11км/с СА совершал управляемый полет с обеспечением посадки в заданном районе Советского Союза. Возвращаемый аппарат после гашения второй космической скорости за счет сопротивления воздуха и перехода на установившуюся в атмосфере скорость движения, тормозился далее за счет ввода в действие с высоты 7 км парашютной системы. Баллистическая схема полета возвращаемого аппарата заключалась в следующем.

Лунный космический корабль с блоком Д выводится носителем “Протон” на низкую промежуточную орбиту с высотой, примерно равной 200 км. С этой орбиты ЛК стартует к Луне, набрав скорость, чуть меньшую второй космической — 11 км/с. При подлете к Луне на расстояние примерно в 250 тыс. км производится одна коррекция траектории корабля с целью обеспечения облета им спутника Земли на заданном расстоянии — примерно 1,2 — 2,4 тыс. км. Во время возвращения к Земле производятся одна-две коррекции траектории полета аппарата для обеспечения его подлета к Земле со стороны северного или южного полушария и точного входа в заданный коридор в верхних слоях атмосферы. Этим обеспечивается рикошетирующий полет СА и его приземление в выбранном районе.

Во время торможения возвращаемый аппарат совершает управляемый полет в атмосфере за счет изменения угла крена и поворота подъемной силы относительно траектории (в перпендикулярной плоскости) движения, чем обеспечивается нужный район приземления СА и уменьшение его перегрузок при торможении. Время полного полета корабля составляет около 7 суток. Попутно при отработке всех систем КК на него ставится научная аппаратура и фотографический аппарат для получения фотографий рельефа Луны с большой четкостью.

Первый аппарат “Зонд-4” был запущен 2 марта 1968 года для отработки его систем без возвращения. Второй — “Зонд-5” — 15 сентября 1968 года и был посажен в Индийский океан без рикошета, с подходом со стороны южного полушария. “Зонд-6” был запущен 10 ноября 1968 года и посажен на территорию Советского Союза при подходе с юга. “Зонд-7” — 8 сентября 1969 года и посажен на территорию СССР при подходе с юга с двойным погружением в атмосферу. И, наконец, последний — “Зонд-8” был запущен 20 октября 1970 года. Для исследования возможности нового варианта посадки СА был приводнен в акватории Индийского океана при подходе к Земле со стороны северного полушария — траектория, наиболее удобная для наблюдения аппарата с наземных пунктов Советского Союза. Практически в ходе этих полетов был отработан вариант облета Луны советским космонавтом, но облет так и не был совершен, поскольку американцы его уже выполнили на космическом корабле “Аполлон”. Приоритет был потерян, а повтор не имел никакой научной ценности, кроме неоправданного риска потерять космонавта.

Второй попыткой торпедировать программу создания лунного комплекса Н1-Л3 под видом ее спасения было предложение ОКБ-52 В.Н. Челомея, внесенное в ЦК КПСС, о создании супертяжелого носителя УР-700. Учитывая задержку с отработкой РН Н1, имеющийся дефицит массы полезного груза, выводимого ею на опорную орбиту, необходимость производства баков носителя на полигоне из-за их нетранспортабельности, а также неотработанность и малую тягу двигателей, Челомей предлагал свой УР-700, собираемый из транспортабельных цилиндрических блоков, с использованием двигателя Глушко в 600 тс. Носитель имел грузоподъемность порядка 120 т.

Предложение было представлено в ЦК КПСС в виде аванпроекта и подписано выдающимися конструкторами-академиками: В.Н. Челомеем, В.П. Глушко, В.П. Барминым, В.И. Кузнецовым и другими крупными учеными. При полете носителя УР-700 использовались тетроксид в качестве окислителя и углеводородное горючее. Компоновка РН была многоблочной, хорошо продуманной с точки зрения производства, транспортировки и эксплуатации. В конструкции УР-700 было заложено много оригинальных решений и учтены все недостатки, выявленные в процессе разработки носителя Н1. Мне было известно, что Д.Ф. Устинов ознакомился с предложенным носителем УР-700 и поддержал его.

НИИ-88 внимательно рассмотрел проект УР-700, отметил все хорошие конструкторские решения, но высказался отрицательно в отношении его реализации. Основные причины: использование экологически опасных компонентов топлива и недостаток финансовых ресурсов и производственных мощностей для создания двух носителей — Н1 и УР-700, а в случае разработки только новой РН — отсутствие веских причин для отказа от Н1. Проект последней, хотя и отстает по срокам, но все же значительно опережает УР-700 по степени проработки. Официальное заключение института на проект УР-700 было подготовлено, но еще не выслано руководству, когда мне последовало приглашение от Челомея. Одновременно он пригласил первого заместителя министра Г.А. Тюлина.

Владимир Николаевич в своем большом кабинете в Филях, завешанном красочными плакатами с носителем УР-700, два часа интересно и убедительно рассказывал о конструкторских особенностях РН, ее характеристиках, технологических решениях и возможностях. Слегка улыбаясь и поочередно обращаясь к нам, Челомей доходчиво изложил все преимущества и особенности предлагаемого носителя. Я с волнением ожидал от Владимира Николаевича вопроса о мнении института по поводу доложенного проекта. После такого любезного приема мне было как-то неудобно и даже невежливо критиковать проект и не соглашаться с целесообразностью разработки носителя. Ведь отрицательное заключение института уже обговорено и подписано. Но вопроса и обсуждения проекта УР-700 не было, а последовало приглашение в малый кабинет Челомея на обед. В конце обеда после третьей рюмки коньяка Владимир Николаевич непринужденно и, как бы между прочим, спросил меня:

— Как Вы думаете, Юрий Александрович, пройдет мое предложение или нет? Ведь его поддерживает Дмитрий Федорович.

— Откровенно? — спросил я, согретый коньяком и потерявший чувство робости.

— Ну, конечно. Для этого мы и собрались, — просто предложил он.

— Мне представляется, что ничего не получится. На два супертяжелых носителя не только у министерства, но и у государства не хватит сил, а закрыть разработку Н1, на которую уже истрачено 500 млн рублей, в пользу нового, даже лучшего, носителя ни у кого наверху не хватит ни аргументации, ни смелости. Тем более что носитель Н1 еще не летал, и поэтому он хороший, — ответил я, радуясь такой постановке вопроса, исключающей необходимость технической критики УР-700.

Владимир Николаевич сразу “стер” с лица улыбку и, выпрямившись, серьезно и обидчиво заявил:

— Вы как профессор учебного института разъясняете нерадивому студенту азбучные истины.

Не ожидая такой реакции, я извинился за упрощенное изложение складывающейся обстановки. На этом серьезные разговоры закончились, и мы после завершения обеда разъехались.

Через два дня по кремлевскому телефону звонит мне Дмитрий Федорович и спрашивает, знаком ли институт с проектом носителя УР-700 и, в частности, видел ли я сам этот проект? Когда я ответил утвердительно на оба вопроса, Устинов попросил изложить мнение института. Я пространно начал перечислять все положительные моменты проекта, старательно золотя пилюлю, чтобы смягчить главное отрицательное заключение. Устинов терпеливо слушал и, наконец, прервал мое славословие коротким вопросом:

— Ну, и…?

— А делать носитель УР-700 мы считаем нецелесообразным, — выпалил я.

— Почему? — недовольно изумился он.

— У Министерства общего машиностроения не хватает средств и производственных мощностей на разработку носителя Н1, а чтобы делать еще подобный УР-700, надо иметь дополнительный миллиард рублей, которого нет.

— Не дело института считать деньги. На это есть другие инстанции. Институт должен правильно оценивать и поддерживать все новые передовые, прогрессивные, идеи и разработки, не вдаваясь в возможность их выполнения, — раздраженно, повышая голос, наставлял меня Устинов.

— Дмитрий Федорович, на институт возложено также планирование опытно-конструкторских работ и конкретное распределение бюджетных ассигнований по всем работам. Как же нам не считать деньги? — успел ответить я, прежде чем он положил трубку. Кто, где и как обсуждал вопрос о разработке носителя УР-700, мне не известно. Однако, я знаю, что обсуждали, но разработка его так и не получила продолжения.

Через три года после этой неявной интервенции В.Н. Челомея против носителя Н1 ЦКБЭМ В.П. Мишина вносит аналогичное возмущение в процесс отработки носителя Н1, предлагая разрабатывать еще одну модифицированную РН — Н1М, которая должна выводить на опорную орбиту полезную нагрузку, на 15 т большую, чем Н1. С указанной целью увеличивались объемы сферических баков за счет цилиндрических вставок, форсировались двигатели Н.Д. Кузнецова и упрочнялась, а следовательно, и изменялась конфигурация силовой схемы носителя. Таким образом, по существу, создавалась еще одна супертяжелая РН, которая не имела конкретной целевой задачи, кроме того, что была чуть большего калибра и по грузоподъемности приближалась к американскому носителю “Сатурн-5”.

ЦНИИмаш рассмотрел проект Н1М и, учитывая то, что перед носителем не ставилась целевая задача, не предполагалось изменять схему лунной экспедиции, а планировалась только его параллельная с Н1 разработка, дал отрицательное заключение. Заключение было выслано Мишину и в главк министерства поздней осенью 1970 года. Заключение не вызвало ни устной, ни официальной реакции: его просто не заметили. Решение о разработке носителя Н1М было принято довольно неожиданно в 1971 году на высочайшем форуме — объединенном заседании межведомственной государственной комиссии по лунному комплексу Н1-Л3 и научно-технического совета МОМ.

От нашего института на заседании присутствовал мой заместитель по космической тематике А.Д. Коваль, так как я в это время был в командировке в Ленинграде как официальный оппонент по докторской диссертации Н.В. Талызина. Госкомиссия и НТС министерства единодушно поддерживают проект и рекомендуют его к разработке. По приезде я спрашиваю Коваля, огласил ли он официальное заключение института. Александр Денисович чистосердечно признался, что просто побоялся, так как рассмотрение проекта проходило “на ура”, и ему как новичку было страшно вносить диссонанс в общий хор восторженных голосов. Я посчитал это не трагичным, так как официальное заключение института подшито в делах ЦКБЭМ и министерства, а жизнь заставит вернуться к этому вопросу. И нечего затевать лишнюю конфронтацию с министром.

Однако через три месяца в феврале 1972 года из санатория “Красные камни” по ВЧ звонит мне С.А. Афанасьев, где он отдыхал вместе с В.П. Мишиным, и с первых же слов раздраженным голосом начинает меня отчитывать:

— Почему институт мешает министерству работать? Почему он всегда находится в оппозиции? Почему он дал отрицательное заключение на носитель Н1М, создание которого одобрено министерством и межведомственной государственной комиссией полетным испытаниям комплекса Н1-Л3?

Почему заключение выслано только в ВПК и не выслано в ЦКБЭМ и министерство (это Сергею Александровичу неправильно преподнесли факты для усиления его реакции)? Мне это все надоело, вернусь из отпуска и приму соответствующие меры. Положу конец таким вольностям.

Я пытался аргументировать наши отрицательные выводы, но телефон есть телефон. Разговор был окончен на высокой начальственной ноте. А это было время моего “великого противостояния” руководству и конструкторам в “споре века”, и ожидать можно было самого худшего.

Возвратился министр, проходит неделя, другая — тихо. Наконец, раздается телефонный звонок Афанасьева:

— А ты был прав. Не нужен нам носитель Н1М. Держись в отношении его прежней позиции и не бойся Мишина.

Я облегченно вздохнул, освободившись от ожидания еще одного неприятного разговора. А все объяснялось просто. Когда Мишин во исполнение принятого решения о разработке носителя Н1М рассмотрел вопрос, где делать этот носитель, оказалось, что на Куйбышевском заводе нельзя — тот перегружен работами над носителем Н1. Тогда Мишин предложил министру организовать производство РН в высотных корпусах у Челомея в Реутове и затем сплавлять изготовленные конструкции по Москве-реке, Оке и Волге в Куйбышев, как бы расширяя тем самым куйбышевское производство. Однако отнять у Челомея корпуса, где он разместил производство орбитального комплекса “Алмаз” и других важных объектов, не мог бы и сам Господь Бог, особенно в процессе “спора века” при неограниченной поддержке министра обороны А.А. Гречко. Это и изменило отношение С.А. Афанасьева к проекту Н1М. О производстве РН нужно было бы подумать раньше, при принятии решения. Опыт неоднократно показывал, что большие и уникальные носители, двигатели и другие объекты нельзя создавать в отрыве от конкретных задач, в расчете потом найти им применение, ссылаясь на положительный пример разработки РН на базе ракеты Р-7, которая не делалась как носитель, но так удачно вписалась в космическую программу. Тогда и масштабы были на порядок меньше (всегда можно переделать), да и созданию указанного носителя предшествовала межконтинентальная ракета Р-7 с конкретной архиважной задачей.

На полигоне при очередном, четвертом, пуске Н1 вновь был затронут вопрос, касающийся ее модификации Н1М, но уже с подачи самого министра. Сергей Александрович собрал на полигоне небольшое совещание заместителей Мишина и поручил мне еще раз обсудить с ними, поклонниками нового носителя, целесообразность его создания. Сам сел в углу комнаты, заняв позицию наблюдателя. Я начал обсуждение с того, что поставил перед собравшимися три простых вопроса:

— Может ли испытываемый в настоящее время носитель Н1 решить запланированную программу лунной экспедиции? Если да, зачем тогда Н1М в условиях жесточайшего дефицита производственных мощностей, занятых работами над лунным комплексом Н1-Л3? Думают ли конструкторы вести параллельное производство и эксплуатацию этих двух практически одинаковых по мощности носителей, или Н1 после отработки его надежности до уровня РН “Союз” и решения задач лунной экспедиции будет “отправлен в отставку”, и начнется отработка надежности носителя Н1М?

Вразумительного ответа на эти вопросы получить не удалось. И закрыть или дискредитировать испытываемый носитель Н1 нельзя: зачем тогда проводятся испытания? Аргументировать же параллельное создание двух носителей при отсутствии конкретных задач у второго весьма сложно. Министр долго слушал, засмеялся и, махнув рукой, вышел. Так на проекте носителя Н1М им была поставлена точка.

Это время было концом не только носителя Н1М, но и началом конца Н1. Вернемся снова к периоду времени, предшествовавшему летным испытаниям РН Н1. Несмотря на нехватку средств и производственных мощностей работы над ней и лунным комплексом в целом шли споро и целеустремленно. ЦКБЭМ и его смежники с большим энтузиазмом и самоотверженно отдавались работе. Возникающие конструкторские и технологические проблемы решались оперативно и квалифицированно. Омрачало настроение одно: малое время до реализации лунной экспедиции, которое не оставляло надежд на ее завершение в заданные правительством сроки. Но согревала мысль, что и “за бугром” тоже могут быть свои трудности и могут “поползти” сроки. Поэтому полностью не исключалась наша возможность оказаться первыми на Луне.

Я не буду затрагивать процесс отработки отдельных элементов комплекса Н1-Л3. Это — предмет особого описания трудового героизма, высокого профессионализма ученых, конструкторов, технологов и рабочих. Затрону только отдельные интересные и судьбоносные моменты в истории реализации лунной программы, которые коснулись нашего института.

Один из таких вопросов — проблема обеспечения надежности РН. Существовавшая ранее методика отработки надежности объектов в основном при их летных испытаниях была создана для малых и дешевых ракет, когда небольшой завод мог изготавливать за год до 20-30 их экспериментальных образцов. За счет этого сроки их летно-конструкторских испытаний резко сокращались, поскольку не требовалось создание сложных экспериментальных стендов и установок. С усложнением объектов ракетно-космической техники подобный подход начал давать сбои, хотя иллюзия того, что чем скорее мы выйдем на летные испытания, тем быстрее решим поставленную космическую задачу, еще не покидала главных конструкторов.

Недостатки метода отработки надежности изделия в ходе его космических пусков при решении целевой задачи наглядно подтверждаются многочисленными запусками автоматических космических аппаратов для мягкой посадки на Луну и исследования планет Марса и Венеры. Большое количество пусков было аварийным из-за элементарных проектных и конструкторских ошибок, которые легко можно было бы обнаружить в процессе наземных испытаний. Отсюда задержка работ на многие годы и получение неполной информации. Несмотря на частые аварии конструкторы продолжали упорно лезть вперед и штурмовать космос, как говорят, “методом прямого тыка”, производя один целевой пуск за другим, устраняя причины очередной неудачи в надежде, что она окажется последней. И там, за поворотом, откроется прекрасная картина успеха. Путем целевых пусков отрабатывались даже разгонные блоки (блоки Л, Д и др.).

Мне как-то удалось убедить Б.Е. Чертока — заместителя С.П. Королева, что пора перестать бесцельно бросать “за бугор” дорогие целевые космические станции, не отработав разгонный блок Л. Черток на одном из совещаний, проводимых С.П. Королевым и посвященном очередному запуску важного космического объекта, попытался очень осторожно высказать идею проведения отработки носителя и разгонных блоков с грузовым макетом. На что Сергей Павлович благодушно и удивленно сказал:

— Борис Евсеевич, что с тобой, не заболел ли уж? Как я буду после такого запуска груз-макета обращаться к Никите Сергеевичу Хрущеву? Разрешите доложить, я вывел на орбиту “болвана”.

Борис Евсеевич не стал продолжать свою мысль. Мне тоже не хватило целости развить это предложение. Критика Сергея Павловича в мой адрес была бы еще более острой и обидной. К сожалению, “метод прямого тыка” был незримо сохранен и доминировал при отработке сложнейшего и многодетального лунного комплекса Н1-Л3. Хотя Василий Павлович публично и предавал анафеме такой метод, но ничего практически не делал:

— Мы не можем себе позволить испытывать лунный комплекс “методом прямого тыка”: слишком это дорогое удовольствие, — говорил он убежденно, но сокращал постепенно в угоду поставленным срокам объем наземной отработки комплекса. Последнюю фразу Мишин произносил, как заклинание, на упреки института в том, что отработка носителя Н1 и комплекса в целом, по существу, перенесена на летные испытания, так как никаких новых идей по обеспечению высокой надежности этого комплекса выработано не было, а объемы наземной отработки его элементов и блоков и более простых объектов ракетно-космической техники практически не отличались. Главные конструкторы в вопросах отработки надежности продолжали идти вперед по накатанной дороге, наивно полагая, что сложность и дороговизна новых изделий космической техники обуславливает особо ответственное отношение к ним каждого смежника и головной организации, а это позволит обеспечить необходимую высокую надежность конструкции само собой, и не потребуется увеличение объема ее наземной отработки.

Метод отработки надежности космических объектов в процессе их целевых пусков начал вызывать раздражение у высшего руководства из-за частых аварий даже при запусках более простых космических аппаратов для исследования Луны, Марса, Венеры. Впервые оно официально обратило внимание на частые аварии аппарата Е-6, предназначенного для мягкой посадки на Луну. После его восьмого неудачного пуска Д.Ф. Устинов решил устроить у себя специальный разбор надежности этого объекта. Институту было поручено провести обстоятельный анализ произошедших отказов, вскрыть их причины и дать предложения по обеспечению надежности КА.

Мы тщательно подготовились к докладу, сформулировав и обосновав главный вывод: все кроется в недостаточном уровне наземной отработки объекта. Рекомендовали существенно изменить порядок его подготовки к летным испытаниям, перенеся центр тяжести на наземные эксперименты на специальных стендах. Указали конкретный перечень необходимых дополнительных испытаний. Я предчувствовал, что встречу отпор со стороны Сергея Павловича, поскольку наши предложения вели к определенному перерыву в беспрестанных, систематических целевых запусках объектов Е-6 — азартных попытках как можно скорее “сорвать банк”. Знал, что также будет против и Д.Ф. Устинов, недовольный затяжкой процесса испытаний.

От нас Королев ждал какого-то магического озарения, которое бы без особых усилий мгновенно решило проблему надежности и всю целевую задачу. Это порождалось общим отрицательным отношением к затяжке сроков отработки изделий ракетно-космической техники. Однако никаких новых, революционных, идей, кроме увеличения объема наземной отработки изделия, я предложить не мог, и сердце наполнялось тоской и неприятным ожиданием.

В моей памяти еще сохранилось тяжелое воспоминание о моем крайне неудачном дебюте в 1965 году при выступлении по аналогичному вопросу о надежности — на расширенной коллегии министерства в присутствии руководителей всех предприятий и организаций отрасли. Тогда мне предложили сделать сообщение о причинах сильной задержки отработки ракет, их недостаточной надежности, не забыть и о конкретной критике нерадивых. В своем выступлении я отметил, что причины указанных недостатков — в неправильном планировании работ. В постановлениях правительства первым и основным контролируемым их этапом являются летно-конструкторские испытания, причем назначаются неоправданно короткие их сроки в надежде на то, что отставание от заданий правительства станет самым действенным стимулом к интенсификации разработки ракет. В действительности же получается наоборот. Недостаточные сроки не дают возможности разработать обстоятельно эскизный проект ракеты в нескольких вариантах, выбрать лучший, создать необходимые сложные испытательные стенды для наземной отработки ракеты и ее агрегатов. В результате, соблюдая контрольный срок, на ЛКИ выпускают недостаточно отработанные ракеты, без экспериментального подтверждения важных проектных решений. И хотя на летные испытания мы выходим с небольшим опозданием, создавая видимость работы по графику, в их ходе начинаем заново решать конструкторские проблемы, перерабатывать ракету, ее агрегаты и узлы. Процесс ЛКИ сильно затягивается, иногда до 5-7 лет, отсюда срыв сроков окончания работ над ракетой и недостаточная ее надежность. Поэтому, исходя из реальной статистики, мною предлагалось увеличить продолжительность этапа до выхода ракет на ЛКИ с тем, чтобы, в конечном счете, уменьшить общее время их создания, повысить надежность, сократить суммарные расходы на отработку. Я мнил себя первооткрывателем и ожидал начальственной похвалы от Д.Ф. Устинова, который всегда присутствовал и выступал на расширенных коллегиях с обстоятельным анализом работы министерства за истекший год. Выступал Дмитрий Федорович хорошо, без бумажки, предметно и убедительно. Я с нетерпением ждал, что он подтвердит правильность моих умозаключений. Но с первых же слов Устинов обрушился на институт и меня, обвинив в непонимании основных законов разработки ракет, призывах к расслаблению, отдыху, созданию для организаций демобилизующего режима работы. Я был ошарашен и страшно расстроен такой оценкой моего чистосердечного, и, как мне казалось, абсолютно правильного анализа. Уезжая с коллегии и прощаясь с каждым ее членом, Дмитрий Федорович даже не подал мне руки: так был сердит.

Нечто похожее я ожидал получить и в ходе моего выступления о надежности объекта Е-6, но мои опасения не оправдались. Ушел из жизни Сергей Павлович. Страна потеряла талантливого конструктора, генератора изумительных идей и свершений по освоению космоса человеком. А через полтора месяца после его смерти при очередном, девятом, пуске объекта Е-6, как бы в опровержение тезиса о необходимости обстоятельной наземной его отработки, была впервые в мире получена фотография лунной панорамы — величайшее научное достижение. То что получилось с простой и малой автоматической станцией, когда удалось “методом прямого тыка” прорваться к решению задачи на девятой попытке, сыграло отрицательную роль при создании сложного и дорогостоящего комплекса. На такую же рулетку с комплексом Н1-Л3 не хватило ни средств, ни времени, ни терпения у высшего руководства. Однако и в случае с объектом Е-6 не обошлось без трагикомического происшествия.

Наши герои-исследователи, получив на евпаторийском измерительном пункте дальней космической связи прекрасное изображение лунной поверхности, которое впервые давало детальное представление о ее микроструктуре, допустили досадный промах, можно сказать в международном масштабе. Председатель госкомиссии доложил по телефону в ЦК КПСС Устинову об исключительных успехах фотографирования лунной панорамы и предложил до опубликования ее в газетах изготовить памятные буклеты с лунной панорамой для высшего начальства. Дмитрий Федорович высказал недовольство в связи с задержкой публикации, но согласился с предложением. Каково же было негодование Устинова, когда о наших космических успехах весь мир узнал из зарубежных газет, в которых английский астроном Ловел опубликовал фотографии лунной поверхности, принятые по радио с объекта Е-6, правда, со ссылкой на наше авторство. По этому поводу в отечественных научных кругах был “большой хурал”. Предлагали даже, чтобы не повторилось подобное, зашифровывать научную информацию, но благоразумие взяло верх. Решили просто повысить оперативность публикаций интересной научной информации.

Однако вернемся к Н1-Л3. Уже при подготовке лунного комплекса к летным испытаниям и в процессе их стало очевидным, что для обеспечения высокой надежности такого сложного комплекса следует с самого начала его разработки закладывать в конструкцию специальные требования, отвечающие получению необходимой надежности создаваемого комплекса даже в ущерб его энергетическим характеристикам и массовому совершенству. Необходимо по возможности уходить от напряженных режимов работы двигателей и элементов конструкции изделия, избегать сложных конструкторских и технологических решений, чтобы возможные в производстве ошибки и неблагоприятные условия не имели роковых последствий, или, по крайней мере, снижать вероятность их появления. Другое необходимое условие достижения высокой надежности больших и уникально сложных изделий — обязательная тщательная наземная отработка всех агрегатов, систем, блоков, ступеней, а потом и изделия в целом с работающими двигателями и функционирующей системой управления. И, в конечном счете, — обеспечение возможности по примеру американцев проводить предполетные огневые технологические испытания изделия, т.е. проверять добротность направляемого в полет конкретного изделия, а не его производственного аналога.

Конечно, в этом случае процесс отработки конструкции комплекса требуется строить с учетом возможности предполетных огневых его испытаний, для чего необходимы сооружение сложных стендов, а, стало быть, значительные время и средства. Но как показал американский опыт, такой подход окупает расходы на стенды и в результате экономит материальные затраты и сокращает время решения задачи.

В наших условиях разработки лунного комплекса Н1-Л3 многое получалось как раз наоборот. Вечный дефицит в выводимых на орбиту полезных нагрузках заставлял применять форсированные режимы работы двигателей, перенапряжения силовых конструкций и предъявлять повышенные требования к точности соблюдения технологии изготовления комплекса. Погоня за высокими удельными характеристиками двигателей, вызывавшими у нас чувство законной гордости за технический уровень отечественной космической техники, также не могла не влиять на сложность обеспечения высокой надежности лунного комплекса. Отсутствие из-за ограниченности средств и сжатости сроков некоторых исключительно нужных стендов сыграло свою негативную роль в отработке его надежности.

Впервые ЦНИИмашу официально заниматься вопросами надежности лунного комплекса Н1-Л3 было поручено незадолго до начала его летно-конструкторских испытаний. Институту вменялось в обязанность численное определение этого параметра комплекса перед пуском. Мне как члену государственной комиссии по испытаниям Н1-Л3 поручалось докладывать на комиссии результаты расчетов. Тогда за ЦНИИмашем еще не была закреплена обязанность перед каждым пуском космического комплекса либо пилотируемого объекта давать ответственное заключение о достаточности его наземной отработки, безопасности и безаварийности полета.

Для решения задачи численного расчета показателей надежности лунного комплекса специалисты института провели статистический анализ материалов по пускам всех ракет, носителей и разгонных блоков, рассмотрели и проанализировали причины аварий каждого изделия и предложения по их устранению. По результатам пусков 30 создаваемых объектов построили постфактум кривые набора надежности, начиная с первого. Обработка статистических данных показала, что большая часть аварий связана с простыми конструкторскими, технологическими и эксплуатационными ошибками (несоответствием полярности, ошибками в схемах, засорением магистралей, неправильным подсоединением элементов). Вторую часть причин аварий составляет незнание условий работы объекта, величин нагрузок на него и особенностей взаимодействия систем и агрегатов в процессе их функционирования. Статистические кривые роста надежности каждой ступени ракеты и ракеты-носителя, а также разгонного блока при первом пуске лежат в широких пределах от 0,2 до 0,8. Эти цифры очень хорошо коррелируются с новизной и сложностью конструкции, наличием ее прототипов и уровнем наземной их отработки. К 10-му пуску надежность повышается и достигает уже величин 0,8-0,9, а к 30-му — 0,97-0,98.

Опираясь на такую формальную, мертвую, статистику, с целью оценки общей опасности в начале летных испытаний мы положили, что, несмотря на новизну и сложность всех ступеней комплекса, а их в нем восемь последовательно работающих, вероятность нормального функционирования каждой из ступеней при первом пуске не превышает 0,5. При этом мы считали, что уникальность и отсутствие прототипа компенсируется особой ответственностью разработчика. В указанном случае вероятность выполнения целевой задачи при первом пуске комплекса Н1-Л3 оценивалась величиной, чуть большей 1%. Даже в случае выбора максимальной вероятности нормальной работы каждой ступени, равной 0,8, вероятность решения целевой задачи при первом пуске не превышает 16%.

Полученная оценка показывает, что для отработки надежности такого сложного лунного комплекса необходим новый подход, а его, увы, нет. Мы, хотя и осознавали реалии полученных цифр, тем не менее, выходить на госкомиссию с ними не могли. Пришлось изменить методологию оценки надежности и учитывать исходя из опытных данных только сложные ошибки нашего незнания, отбросив грубые ошибки производства и эксплуатации. Это мы могли и обязаны были сделать. Результаты, с нашей точки зрения, получились удовлетворительные. Так, математическое ожидание решения лунным комплексом целевой задачи при первом пуске (с возвращением корабля с Луны на Землю) получилось равным 67% с доверительным интервалом от 38 до 92% при вероятности 90%.

Перед первым пуском комплекса Н1-Л3, состоявшимся в 1969 году, на заседании государственной комиссии по летным испытаниям, на котором принималось решение о запуске комплекса, я доложил результаты о численной оценке его надежности по второй методологии, т.е. о 67%, ненавязчиво предупредив, что при этом разработчики и лица, обслуживающие пуск, не должны допустить ни одной простой и грубой ошибки или промаха. Я ожидал одобрения представленных результатов. Однако мое сообщение было встречено гробовым молчанием. Каждый член госкомиссии был озадачен приведенными цифрами, ведь допускалась авария, и обдумывал свою позицию. Первым выступил Н.А. Пилюгин. Со свойственной ему оригинальностью и мудростью заявил:

— Мы не можем заранее планировать себе аварии, как тут нам предлагают. С такими цифрами надежности мы не имеем права принимать решение о пуске лунного комплекса. Учитывая то, что исходные данные, используемые для определения надежности, недостоверны, предлагаю вообще исключить из нашей практики численные ее расчеты. При принятии решения о пуске комплекса мы должны исходить из абсолютной надежности каждой системы, каждого агрегата, каждого прибора и изделия в целом, что должны гарантировать их разработчики при докладах о готовности к пуску.

Все без обсуждения единодушно согласились с такой постановкой вопроса. Каждый надеялся, что это будут не его система, агрегат, изделие, а если и его, то по обстановке можно будет найти себе объективное оправдание. Я тоже был доволен принятым решением. Оно освобождало институт и меня от необходимости постоянных объяснений несоответствия цифр реальной картине испытаний, которая в плане надежности первых пусков складывалась более чем мрачно.

Первый пуск лунного комплекса Н1-Л3 был произведен 21 февраля 1969 года при полной абсолютной гарантии главных конструкторов надежности разработанных ими изделий и комплекса в целом. Носитель Н1 нормально стартовал, начало полета было штатным и устойчивым. Но из-за возникших высокочастотных колебаний в двигателе №2 первой ступени РН разрушилась трубка отбора горячего газа из камеры сгорания к датчику. В результате на 54-й секунде полета возник пожар в хвостовом отсеке ракеты, а на 70-й — она взорвалась вследствие развившегося пожара. Однако все признали начало очень удачным. Носитель нормально стартует и летит. Особенно был доволен В.П. Мишин. Он считал пожар случайным, легко устранимым, фактором. Как мне передали, Василий Павлович даже сказал:

— Хорошо, что мы не послушали Мозжорина и не построили стенд для огневых испытаний первой ступени носителя. На этом мы сэкономили 179 млн руб.

По поводу этого полета было небольшое замечание: в момент старта была отключена пара 150-тонных периферийных двигателей в соответствии с логикой работы защитной системы “Корд”. Указанная система в случае определенных, грозящих взрывом, нарушений в работе любого маршевого двигателя выключает его и противоположный по диаметру “здоровый” двигатель, чтобы исключить возмущающий момент по рысканию и тангажу. Ведь управление объектом по этим каналам ведется путем соответствующего изменения величины тяги периферийных двигателей. Больше года понадобилось для исследования причин пожара и подготовки следующего комплекта лунного комплекса. Второй пуск комплекса Н1-Л3 был произведен 3 июля 1970 года. В этом случае пожар в хвостовом отсеке возник в первые секунды полета. Причина пожара: разрушение двигателя №8 при выходе на режим предположительно вследствие попадания постороннего предмета на вход в насос. Однако разрушение двигателя могло произойти и в силу недостаточной отработанности двигателей или из-за дефектов их изготовления. Отсутствие защитных сеточных фильтров на входе в насосы двигателя сделало первую причину предпочтительней. На высоте примерно 100 м система “Корд” из-за пожара (горели ее провода) вопреки технической логике выключила все маршевые двигатели, кроме одного. Комплекс упал на стартовое сооружение, взорвался и полностью разрушил его. В момент старта система “Корд” выключила уже две пары периферийных двигателей.

После указанного случая было принято решение вообще исключить систему “Корд” из комплектации носителя Н1: как было установлено, большинство аварийных ситуаций в двигателе, приводящих ко взрыву или разрушению, развивалось столь стремительно, что не хватало времени на срабатывание клапанов отсечки топлива для того, чтобы предотвратить разрушение двигателя и не допустить возникновения пожара. По результатам второго пуска было предложено и реализовано много мероприятий, повышающих пожарную безопасность РН.

Через год, 27 июля 1971 года, был совершен третий пуск лунного комплекса. Старт его прошел нормально. В начале активного участка траектории полета носитель Н1 начал медленно вращаться по крену. При достижении предельного его угла в 12° двигательная установка первой ступени РН была полностью выключена системой безопасности полета. Комплекс упал и взорвался. Причиной аварии послужил мощный аэродинамический возмущающий момент, который не был учтен при оценке необходимого запаса управляемости комплекса по крену. Четвертый пуск комплекса Н1-Л3 состоялся 23 ноября 1972 года. Старт и полет комплекса на большей части активного участка траектории первой ступени носителя Н1 были нормальными. В конце этого участка, перед выключением двигательной установки первой ступени РН, начали развиваться небольшие продольные ее колебания. На 107-й секунде полета двигатель №4 разрушился из-за разгара насоса окислителя, и комплекс взорвался.

Таким образом, из четырех аварийных пусков комплекса Н1-Л3 три из них прямо или косвенно связаны с двигателем главного конструктора Н.Д. Кузнецова, входящим в состав 30-двигательной установки. Статистика, прямо сказать, черная и весьма близкая к первой оценке надежности комплекса. Подробный анализ результатов первых четырех аварийных пусков лунного комплекса Н1-Л3 и американского опыта обеспечения надежности носителя “Сатурн-5” привел институт к твердой убежденности, что продолжение наработки надежности упомянутого комплекса принятым ранее порядком не решит задачу. Необходимо менять метод обеспечения надежности. Основным условием этого, помимо увеличения объема наземной отработки каждой системы и каждого агрегата, мы считали введение предполетных огневых технологических испытаний всех ступеней и блоков комплекса, чтобы получить твердую уверенность в их работоспособности и отсутствии ошибок производственного и технологического характера. Требовалась также доработка всех ступеней носителя и двигателей лунного комплекса с целью последующего после ОТИ их использования в полете без переборок и сложной нейтрализации, чтобы не ограничиваться, как раньше, огневыми прожигами “свидетелей”.

Конечно, реализация указанных мероприятий была непростым делом. Легко сказать, но трудно сделать. Необходимо было создание уникального стенда для огневых технологических испытаний первой ступени носителя Н1. Это влекло за собой значительное капитальное строительство, на что требовалось значительное дополнительное время, которого не было. Поэтому главным конструктором В.П. Мишиным предложение о введении в практику создания носителя Н1 таких испытаний было встречено в штыки. Начался бесконечный технический спор между ЦНИИмашем и ЦКБЭМ о “пользе и вреде” ОТИ с обширными расчетами на основе использования всех статистических данных об авариях ракет и носителей для подтверждения своих диаметрально противоположных взглядов на причины аварий, предотвращенных за счет проведения огневых испытаний. Нам представлялось, что специалисты ЦКБЭМ были и в этом вопросе необъективны. Однако очевидную пользу ОТИ трудно отрицать, и она не нуждается в подтверждении расчетами.

Проследим за дальнейшим ходом развития событий, связанных с Н1-Л3. Из-за серьезной задержки работ главные конструкторы лунного комплекса подготовили в 1973 году проект нового постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР о продолжении подготовки отечественной лунной экспедиции с высадкой советского человека на Луну в 1975 году, т.е. через два года. Министерство общего машиностроения поддержало эту инициативу. Однако, как мне негласно стало известно, М.В. Келдыш отказался визировать проект постановления, боясь оказаться второй раз несостоятельным перед Политбюро ЦК КПСС, и потребовал от главных конструкторов заключения, подтверждающего возможность выполнения лунной экспедиции в названные сроки.

Такой документ был быстро составлен и подписан главными конструкторами комплекса Н1-Л3. В заключении они в общих чертах давали анализ проведенных доработок носителя Н1 и его двигателей и без каких-либо обоснований заявляли, что лунная экспедиция состоится в заданный срок в 1975 году. При этом утверждалось, что объем наземных испытаний РН достаточен для обеспечения ее необходимой надежности, которая не хуже, а в некоторых случаях даже выше, чем у американского носителя “Сатурн-5”. Мстислав Всеволодович, ознакомившись с заключением главных конструкторов, был неудовлетворен его декларативным характером и отсутствием обоснований и запросил, как по секрету мне сообщили, заключение ЦНИИмаша о возможности осуществления лунной экспедиции в 1975 году, поскольку институт отвечает за надежность комплекса. Институт по своей инициативе подготовил мотивированное заключение, в котором показал, что за два года такую задачу решить нельзя, и выслал его в министерство. Однако министерство не прибегло к услугам ЦНИИмаша, а подготовило аналогичный документ от своего имени.

Меня вызвал к себе заместитель министра по космической части В.Я. Литвинов и предложил завизировать повторяющее отзыв главных конструкторов министерское заключение. В нем в более краткой форме перечислялись работы, проделанные с целью повышения надежности двигателей и носителя, повторялись те же утверждения, так насторожившие Келдыша.

Я мягко отказался визировать указанное заключение, сославшись на то, что институт уверен: в течение двух лет нельзя подготовить и реализовать лунную экспедицию. Чтобы убедиться в этом, достаточно предложить Мишину составить подробный технологический план-график выполнения потребных работ. Сроки выйдут далеко за два года. Я попросил Литвинова поручить ЦКБЭМ сделать такой график. Тот отказался, ссылаясь на срочность выдачи заключения и наличие большого количество собранных виз, включая начальника нашего главка, которому подчинен институт. В состоянии некоторого возбуждения я сказал, что только моя виза является решающей. И на удивление Литвинову добавил:

— Все лица, поставившие свои подписи на заключении, могут всегда сказать, что их обманули подчиненные организации и лица. Я же не могу воспользоваться такой привилегией, так как институт предметно и квалифицированно должен отвечать на поставленные вопросы. Руководство министерства будет потом иметь к ЦНИИмашу серьезные претензии.

Мой монолог продолжался довольно долго, пока Литвинов не вышел из себя и не сказал:

— Ты много говоришь. Покажи конкретно, что тебе в заключении не нравится и как исправить.

Я сразу завелся и допустил бестактность:

— Вкратце, смысл моих замечаний сводится к следующему. Во фразе: “надежность носителя Н1 не хуже, а в некоторых случаях даже лучше надежности РН “Сатурн-5”, выбросить частицу “не”, вставив ее во фразу: “объем наземной отработки достаточен для обеспечения необходимой надежности”.

Конечно, Виктор Яковлевич на меня сразу же обиделся и начал жаловаться по телефону министру (С. А. Афанасьеву), что я опять занял неконструктивную позицию и не признаю никаких доводов. Мне пришлось выслушать в трубке несколько гневных замечаний от “самого”, которые он связал с моим особым мнением по так называемому “спору века”. Я просил Сергея Александровича принять меня, чтобы объяснить положение дел более обстоятельно, но он повесил трубку. Визы на заключении министерства я так и не поставил.

Через неделю Афанасьев, как председатель межведомственной государственной комиссии по летным испытаниям лунного комплекса, собирает госкомиссию и большой круг участников этой разработки для обсуждения и одобрения заключения Министерства общего машиностроения на более высоком уровне. На совещании присутствовало более 150 человек, в том числе президент АН СССР М.В. Келдыш и министр авиационной промышленности П.Д. Дементьев.

Основным докладчиком был В.П. Мишин. Он подробно и оптимистично изложил состояние дел с лунным комплексом, рассказал о тех мероприятиях, которые были реализованы для обеспечения его надежности, и в общих фразах объяснил возможность осуществления лунной экспедиции в предлагаемый двухгодичный срок. Василий Павлович жестко критиковал позицию ЦНИИмаша, его заключение, которое охарактеризовал как не стоящее той бумаги, на которой оно написано. За ним выступили главные конструкторы-смежники, которые отметили, что все трудности установлены и преодолены, заверив министра в возможности соблюдения предложенных в проекте постановления сроков. Келдыш и Дементьев, прочитав проект решения госкомиссии, сразу же ушли с совещания, сославшись на неотложные дела, чтобы не участвовать в принятии решения. В общей сложности проговорили более двух часов. Наконец, слово предоставили мне как директору института.

— Вы только без демагогии и по существу! — сердито предупредил меня председательствующий Афанасьев.

Стараясь казаться спокойным после такого напутствия, заявляю:

— Я вижу, вы все устали, и чтобы не злоупотреблять вашим терпением, буду предельно краток: просто зачитаю выводы института. Если возникнут вопросы, подробно отвечу.

Вопросов почему-то не последовало. Только Сергей Александрович раздраженно заметил мне:

— Вот, Вы в заключении требуете проведения дополнительных испытаний двигателей. А знаете ли Вы, что Василию Павловичу и министерству…, — и замолк. Потом посмотрел мне в глаза, что-то, видимо, вспомнил, понял, что я отвечу его же словами, и не стал продолжать. А хотел сказать Афанасьев:

— … такую задачу в заданные сроки решить нельзя.

На что я бы ответил:

— Для обеспечения надежности это необходимо. И дело ЦКБЭМ и министерства решить проблему.

Сергей Александрович, вероятно, вспомнил следующий эпизод. Как-то в его кабинете ряд членов коллегии еще на заре создания МОМ знакомился с проектом постановления правительства, подготовленным главными конструкторами, о повышении точности стрельбы баллистическими межконтинентальными ракетами. Министр спросил нас:

— Есть ли замечания?

На что я ответил:

— С такими высокими требованиями к точности стрельбы соглашаться нельзя. Главные конструкторы не в состоянии их в настоящее время выполнить, а министерству придется отвечать за это.

— А эти характеристики хорошие? — спросил министр.

Я ответил, что они необходимы и очень даже хороши, но невыполнимы в настоящее время.

— Так какое право имеет головной институт возражать против хороших цифр? Если это необходимо и хорошо, дело главных конструкторов достичь их, а министерства — обеспечить решение указанной проблемы.

Я был посрамлен государственным подходом С. А. Афанасьева к обязанностям министерства, и указанный эпизод меня научил, что к порученному делу всегда необходимо подходить с учетом максимальной пользы для страны, а не из личных соображений.

После заминки министра, которую никто не понял, мне разрешили сесть. Меня крайне удивила жестикуляционная поддержка В.П. Бармина, который из-за своего соседа так, чтобы не видел министр, пожимал руки, выражая солидарность. А мы с Барминым были в то время по разные стороны баррикад в “споре века”. Последним выступил представитель заказчика заместитель начальника ГУКОС А. А. Максимов. Выступление его было весьма дипломатичным, и, по существу, он поддержал меня. Сказал много хорошего в адрес ЦКБЭМ и разработчиков, показал, как они преодолевают трудности, сколько сделали для повышения надежности комплекса. Однако рекомендовал из проекта заключения выбросить фразу о том, что надежность РН Н1 не хуже, а в некоторых случаях лучше надежности носителя “Сатурн-5”. Свое предложение Максимов объяснил тем, что мы с американцами находимся в разных временных плоскостях. Они уже много раз слетали на Луну, а у нас еще идет отработка носителя и мы не вышли за пределы первой его ступени. Поэтому такое сравнение некорректно и его могут неправильно понять. Предложил также исключить фразу, где говорится о достаточности объема наземной отработки лунного комплекса для обеспечения необходимой его надежности.

— После каждого пуска мы проводили широкий круг мероприятий по повышению надежности, иногда значительных, наличие такой фразы будет ограничивать нас при принятии дополнительных мер по повышению надежности, — закончил он.

Проект заключения министерства госкомиссией так и не был принят. Однако вопрос этот не был закрыт, и мне пришлось столкнуться с ним еще раз и очень серьезно защищаться на территории нашего самого строгого оппонента — ЦКБЭМ. В один из солнечных субботних дней июня я рассматривал в институте почту и знакомился с отчетами. Вдруг звонок министра:

— Что делаешь?

— Тружусь, — отвечаю.

— Приходи сейчас в кабинет Мишина.

Я понял, что будет продолжение неоконченного разговора, но под давлением авторитетных специалистов ЦКБЭМ. Взял кое-какие документы, а они, как вооружение, всегда были наготове, сел за руль личной машины и поехал. Вхожу в большой кабинет главного конструктора Мишина. Вокруг длинного стола сидят 30-40 ведущих работников ЦКБЭМ, в торце — сам Василий Павлович, а сбоку примостился министр — Сергей Александрович. Ждут меня. Мишин начал обличительную вступительную речь. Он никогда не стеснялся в эпитетах, а тут просто грубо обрушился на институт и его деятельность. В основном все сводилось к следующему:

— Институт не только не помогает ЦКБЭМ, а мешает работать своими неквалифицированными заключениями. Ежегодно институт мешками присылает свои отчеты, которые у нас, в ЦКБЭМ, не читают и не используют. Этим институт создает нам дополнительные трудности: перегружаются секретные отделы, архивы. Похоже, что ЦНИИмаш работает на Военно-промышленную комиссию, а не на отрасль.

Этого уже не смог выдержать министр. Он встал, гневно нахмурившись, перебил Василия Павловича, поскольку тот умело наступил ему на мозоль, и сурово спросил меня:

— Вы у кого получаете зарплату, товарищ Мозжорин?! Почему так себя ведете?! — вызывая меня на авансцену.

— У Вас получаю, Сергей Александрович. Заключения мы пишем по Вашему приказу. Вопрос решается просто, отмените приказ о необходимости выдачи институтом официальных заключений на все новые разработки и предложения главных конструкторов, и все будут довольны. Мы тем, что отпадает необходимость говорить главным порой неприятные слова, главные тем, что не нужно будет их слушать, — защищался я.

Дальше был очень сложный разговор. Выступало много сотрудников ЦКБЭМ с критикой в адрес института по всем позициям, по-видимому, в соответствии с подготовленной режиссурой. В том числе и по поводу заключения института, в котором указывалось на невозможность реализации лунной программы за два года. Чаще всего нападали на наше предложение о введении предполетных огневых технологических испытаний отдельных ступеней лунного комплекса, без чего институт считал невозможным решить целевую задачу. При этом космонавт К.П. Феоктистов заявил, что мы ошибочно приписываем американцам использование предполетных ОТИ ступеней РН “Сатурн-5”, он был в США, якобы, все видел и доподлинно знает. Я молчал. С. А. Афанасьев еще два раза включался в общий хор. Когда все эмоции наших оппонентов разрядились, и сердитые речи начали вянуть, повторяться, я попросил слова:

— Тут много говорили, что предполетные ОТИ вредны и американцы их не употребляли в своей практике при реализации программы “Аполлон”. Должен вас заверить — это страшное заблуждение. Применяли и благодаря им уже не раз побывали на Луне. Я оглашу некоторые документы по этому вопросу.

Я начал зачитывать таблицу имеющихся у меня данных: заводской номер первой ступени носителя “Сатурн-5”, когда и в какое время по Гринвичу она испытывалась на стенде, сколько секунд проработали двигатели, какие дефекты были выявлены при испытании указанной ступени и какие меры предприняты по устранению выявленных недостатков. С некоторым сарказмом сказал, что не буду гринвичское время переводить в московское, собравшихся это не должно интересовать. В полной тишине зачитал результаты ОТИ двадцати первых ступеней и спросил:

— Есть ли необходимость зачитывать результаты огневых испытаний двадцати вторых ступеней носителя “Сатурн-5”, чтобы убедить вас, что ОТИ — это реальность, и американцы так уверенно шесть раз садились на Луну именно потому, что каждый носитель их прошел огневую обкатку на Земле, и выявленные при этом дефекты были устранены на всех 20 носителях.

В наступившей тишине Сергей Александрович удивленно, но благожелательно спросил:

— Откуда Вам все это известно?

— Институт работает, обобщает информацию, содержащуюся в различных журналах США. Они не делают из этого тайны, — отвечаю.

— А почему я этого не знаю? — снова задает вопрос министр.

— Не имею представления. Все отчеты институт высылает в свой главк министерства, — коротко отвечаю я.

— А почему Василий Павлович не знает об этом? — снова интересуется министр.

— Потому, что отчеты с такими материалами находятся в тех мешках, которые Василий Павлович не читает, — с удовольствием пускаю стрелу в адрес Мишина.

Тот даже вскрикнул:

— А мы все равно не будем читать!

— А мы заставим вас читать! — неожиданно для меня, жестко и категорично вмешался министр. Затем он доброжелательно, по-товарищески, спросил меня:

— Ты безо всяких политесов, по-простому, объясни, почему считаешь невозможным осуществить экспедицию за два года?

Простота обращения сняла с меня напряжение и скованность, которые я испытывал во время совещания, когда меня прокатывали через жесткие вальцы умельцы ЦКБЭМ. А цель совещания была, по-видимому, в том, чтобы авторитетом конструкторов проверить на прочность заключение ЦНИИмаша и разрушить его технические позиции. Я начал тоже не формально:

— Года три тому назад я купил автомашину “Волга”. Долго тренировался, но даже теперь при езде по Москве я испытываю большое напряжение: болит шея, мокнет спина, а задача простая. Еду по плоской дороге, скорость малая. Если сложная обстановка, могу вообще остановиться, переждать. Умеющие меня объедут. Космонавт же, совершающий посадку на Луну, движется в пространстве, без дорог, со скоростью 2,3 км/с. Он должен перед посадкой погасить всю скорость, выбрать хорошую площадку и мягко прилуниться. Нет возможности долго зависать во время посадки из-за чрезмерного расхода топлива. Должен космонавт тренироваться и научиться летать на лунном корабле? Безусловно. Для этого необходимо сделать на базе вертолета динамически подобный тренажер, а к созданию такого тренажера еще не приступили. Его разработка и наладка займет не менее трех лет. Так о какой посадке советского человека на Луну через два года может идти речь?! Это раз.

— Как, нет тренажера? — взволновано вмешался министр.

— Сергей Александрович, мы уже два года ставим вопрос перед ВПК, чтобы выделили вертолет и переделали его в летающий тренажер, а вопрос так и не решен, — начал объясняться заместитель главного конструктора Я.И. Трегуб. Тут министр перешел на разговор с представителями ЦКБЭМ и главным конструктором в совершенно ином тоне и забыл обо мне. Афанасьев стал выяснять причины такого упущения и возмущаться не только медлительностью, но и отсутствием тревожных докладов в его адрес. Я молчал, подготовив ряд других “поленьев” в костер, если пламя начнет затухать. Но мне не пришлось выступать. Министр переменил адресата своих претензий и прекратил совещание уже с другим ответчиком вместо меня. Я поднялся и решил тихо уйти от скандала. Афанасьев остановил меня у самой двери:

— Ты куда?

Я односложно ответил:

— Работать в институт.

— Подожди, я поеду с тобой. Ты мне покажешь лабораторию динамических испытаний, и я задам несколько вопросов. Моя “Чайка” на время отошла, — сказал министр.

— А Вы не боитесь со мной ехать. Я — неопытный шофер.

Но ему дали другую, служебную, машину. Разговор в лаборатории динамических испытаний был более чем лицеприятный. Увидев большое количество реальных объектов — ракет и двигателей, размещенных в стапелях на вибростендах или находящихся в процессе подготовки к испытаниям, — Сергей Александрович был приятно удивлен рабочим состоянием лаборатории. А заметив в корпусе твердотопливную ракету “Темп-2С” нашего конкурента — Министерства оборонной промышленности, Афанасьев был поражен, что он доверяет ЦНИИмашу важные секреты и поручает проводить испытания своих разработок.

— Мы, как доктора, соблюдаем тайны болезней, — пояснил я.

Министр осмотрел все объекты, о которых я давал объяснения. Он был удовлетворен чистотой в лаборатории, тем, что там так активно ведутся работы, поинтересовался их планом и выразил полупретензии, что при таком объеме работ в субботу не проводят испытания. Я сказал, что при располагаемом штате сотрудников испытания можно вести только в одну смену, причем в рабочие дни. Конечно, можно было бы устроить показуху и работать в субботу, но это не рационально: придется поднимать все службы института, помимо испытателей, а кроме того, терять, по существу, продуктивный рабочий день, чтобы по закону предоставить отгул. Сергей Александрович обещал помочь кадрами, станками и оборудованием. Я был окрылен таким поворотом дел. Вместо экзекуции получил понимание и поддержку.

При выходе из корпуса лаборатории динамических испытаний министр опять спросил:

— Ты куда?

И получив мое:

— Работать, — продолжил:

— Хватит, садись в “Чайку”, поедем в Москву. Я тебя доставлю домой.

— Но у меня есть собственная машина.

— А ты что, боишься ее оставлять на ночь на территории своего института?

— Нет, — отвечаю.

— Тогда поедем, — сказал Сергей Александрович и жестом пригласил занять место в “Чайке”. В дороге о делах мы не говорили.

Больше с переносом сроков выполнения лунной программы я не сталкивался. Сейчас может возникнуть вопрос, почему возник конфликт с двухгодичным сроком ее реализации и почему так упорно институт не соглашался с этим, не уступая мнению министра и главного конструктора комплекса. Ведь можно было бы промолчать, включив в заключение неприметное условие, которое освобождало бы институт от ответственности. Министерству и Мишину хотелось завершить эту беспрецедентную программу любыми средствами. Два года были названы для того, чтобы получить согласие правительства на продолжение работ. Более длительные, реальные, сроки могли сразу же инициировать решение о закрытии лунной программы. Институт после четырех аварий носителя Н1, учитывая принятый метод отработки его надежности, не верил в возможность решения проблемы даже при значительно более продолжительных сроках. Поэтому мы не хотели брать на себя ответственность за беспринципное соглашательство, приводящее к неизбежным колоссальным и напрасным затратам. Кроме этого, вокруг лунной программы завязывался тугой узел противоречий с “верхами”, которые только искали повода и “стрелочников”, чтобы закрыть ставшую ненужной разработку. Им было необходимо сохранить лицо и найти “рыжего”.

С лунной программой мне пришлось еще раз столкнуться при ее закрытии. Как-то утром в один из погожих июльских дней 1974 года в институт позвонили из оборонного отдела ЦК КПСС и сказали, что меня приглашают к 11.00 на совещание к Д.Ф. Устинову с сообщением повестки дня, как любили раньше выражаться, чтобы застать врасплох, “на месте”. Я спросил, кто еще приглашен. Мне ответили, и я понял, что будет обсуждаться вопрос о закрытии лунной программы. Он стал часто возникать в разговорах на различных уровнях. Срочно собрал совещание специалистов института, имеющих отношение к этой программе. Попросил каждого, не полемизируя, изложить свое мнение с краткой аргументацией по вопросу: закрывать или продолжать лунную программу исходя из сложившихся в настоящее время обстоятельств?

Много было сказано по этому поводу. Большинство склонялось ко мнению, что лунную программу следует закрыть, так как научная ценность ее уже исчерпана большим количеством полетов американских астронавтов на Луну, полетами отечественных автоматических космических аппаратов с забором грунта с Луны и доставкой его на Землю, исследованиями Луны с помощью “луноходов” и ее искусственных спутников. А разработку носителя Н1 надо продолжить для его использования при решении других перспективных задач. Я не стал открывать дискуссии, так как это совпадало с моим мнением, поблагодарил всех и уехал в ЦК.

Совещание проходило в довольно узком, но представительном кругу. На нем присутствовали от ЦК КПСС Д.Ф. Устинов, И.Д. Сербин, И.В. Илларионов; от Академии наук СССР М.В. Келдыш; от ВПК Л.В. Смирнов, Б.А. Комиссаров, А.И. Царев; от промышленности П.Д. Дементьев, С. А. Афанасьев, Г. А. Тюлин и я. Во вступительном слове Дмитрий Федорович отметил, что лунная программа, по существу, провалена. Из четырех испытательных пусков РН в автоматическом варианте — все аварийные, и еще на этапе работы первой ступени. Причины неудач лежат в ненадежности двигателя Н.Д. Кузнецова. При использовании многодвигательной установки это приводит к катастрофическим последствиям и делает проблему обеспечения надежности носителя бесперспективной. Поэтому пришла пора честно доложить в Политбюро ЦК КПСС о состоянии дел и выйти с предложением о закрытии программы Н1-Л3.

— А теперь мы послушаем точку зрения головного института на данную проблему, — завершил Устинов вступительное слово.

Начав выступление, я испытывал большую неловкость, так как мнение секретаря ЦК КПСС уже изложено, и оно не совпадает с мнением института и моими личными убеждениями. Поэтому начал издалека. Описал научную значимость отечественных исследований Луны с забором лунного грунта с помощью автоматических космических аппаратов (“Луна-16”, “Луна-20”, “Луна-24”) и “луноходов” (“Луна-17”, “Луна-21”). Отметил, что научная ценность исследований практически равнозначна американским, но мы решили эту задачу значительно более дешевым и безопасным способом. Отечественная пилотируемая экспедиция на Луну мало что добавит к уже проведенным советским и американским исследованиям Луны. Такая экспедиция только подчеркнет наше отставание (тогда считалось, что американцы не знают о ее подготовке). Поэтому основная научная и политическая значимость нашей лунной экспедиции исчезла, и ее пора отменять.

Вместе с тем, продолжал я, отказ от лунной экспедиции не должен сопровождаться прекращением отработки сверхтяжелого носителя Н1. Что касается вопроса о неотработанности двигателя в 150 тс, то такой вопрос практически снят: была проведена серьезная доработка двигателя, продолжительность его работы доведена до трех ресурсов. При этом двигатель после огневых испытаний может без переборки ставиться на РН. Следовательно, он уже не будет являться самым узким звеном. По крайней мере, в настоящих условиях в нем нельзя обоснованно видеть причину возможных будущих неудач.

Я также отметил, что анализ развития отечественной и американской космической техники указывает на существенное ее усложнение и комплексирование решаемых задач, что приводит к резкому росту массы космических объектов, назвал конкретные примеры такого увеличения масс отечественных и американских спутников. Поэтому потребность в сверхтяжелых носителях не исчезнет с закрытием лунной программы: для них найдутся задачи в ближайшем будущем. Прекращая работы над Н1, мы в значительной мере обесцениваем уже созданные объекты на полигоне, полностью теряем оснастку, технологию и производственные мощности. Основной завод в Куйбышеве не станет ждать два года новой “космической” документации и будет загружен другой, не менее важной, продукцией. Мы потеряем очень нужное для космонавтики производство. Это отбросит нас далеко назад при создании в будущем сверхтяжелого носителя: придется все начинать сначала.

Таковы краткие тезисы моего выступления. Мне было задано много вопросов по поводу РН Н1, тенденций развития тяжелых носителей за рубежом, обеспечения их надежности. Вопрос Л.В. Смирнова остался у меня в памяти. Он поинтересовался, почему доработанный Н.Д. Кузнецовым двигатель уже не будет источником наших тревог за надежность первой ступени РН:

— Можете ли Вы гарантировать безаварийность полета пятого носителя Н1? Ведь нам придется докладывать в Политбюро ЦК.

Ответил я так:

— Леонид Васильевич, если бы даже я и дал гарантии, то как мог бы их подтвердить? Вопрос непростой. Мы отрабатываем уникальный носитель, на порядок более мощный и сложный, чем прославленный “Союз”. Мы не прошли еще этап работы первой ступени РН. В принципе, могут возникнуть и другие трудности.

В общей сложности мое выступление заняло полтора часа. Наконец, Устинов подытожил:

— Таким образом, Вы против закрытия работ над носителем Н1?

Получив мое тихое “да”, продолжил:

— Теперь послушаем остальных.

Все выступавшие (а опрос проходил снизу вверх по цепочке) высказались в поддержку закрытия лунной программы и работ над лунным комплексом вместе с носителем Н1, с частыми напоминаниями о необходимости как можно полнее и эффективнее использовать в области создания новой космической техники задел, созданный под комплекс Н1-Л3. Причем каждый кратко объяснял свою позицию. Б. А. Комиссаров всю аргументацию свел к критике и резким нападкам на меня, повторяя как заклинание:

— Разве это директор!? Он не имеет постоянной точки зрения! убежденно полагая, что, если мнения других отличаются от его позиции, то они сами по себе порочны. За что Устинов дважды прерывал его:

— Говори о технике, не переходи на личности.

Меня крайне удивило, что за закрытие программы разработки лунного комплекса без каких-либо объяснений и колебаний выступил П.Д. Дементьев, хотя в качестве основной причины прекращения работ выдвигалась ненадежность двигателя, разработанного главным конструктором МАП Н.Д. Кузнецовым. Аналогичную позицию занял и министр общего машиностроения С.А. Афанасьев. Остается только предположить, что они устали от того напряжения, в котором их “держала” лунная программа, а выполнить ее не надеялись. Отстояв программу, они принимали бы на себя впоследствии всю тяжесть ответственности за вероятный ее провал. А так министры отмежевывались от конструкторов и примыкали к высшему руководству.

В заключение Д.Ф. Устинов сказал, что мнение о закрытии лунной программы практически единодушное, и поручил подготовить проект доклада в Политбюро ЦК КПСС с кратким обоснованием причин.

Я уехал одним из первых с тяжелым чувством, что оказался в единственном числе. Но не был особенно удручен сложившимся положением, поскольку это был в моей жизни, как видно читателю из моих воспоминаний, лежащих перед ним, далеко не первый случай, когда из-за несогласия с технической точкой зрения руководства мое положение могло пошатнуться. Но как-то все обходилось. Это можно объяснить только последовательной и технически аргументированной позицией института, которая находила понимание и поддержку у определенной части главных конструкторов и различных руководителей. Ведь обижались и сердились не все сразу, а поочередно. Наверное, все будет более понятно, если ознакомиться со всеми подобными сложными ситуациями, которые пережил институт за прошедшие 30 лет как головная оппонирующая организация, варясь в котле технических и административных противоречий, сопровождавших бурное и успешное развитие ракетно-космической техники.

В то время как я, сидя в своем кабинете в институте, обдумывал сложившуюся ситуацию после только что прошедшего совещания, позвонил министр. Я подумал, что вот и он сейчас со всей прямотой и резкостью выскажет мне свои претензии и свяжет их с противостоянием института министерству в вопросе обоснования перспектив развития РКТ. Но неожиданно услышал совсем другое. Афанасьев по-товарищески спросил:

— Что делаешь?

— Размышляю, как жить дальше, — осторожно ответил я.

— Брось, ты молодец! Ты замечательно, прекрасно и убедительно выступал.

— Как же прекрасно и убедительно, если никого из вас не убедил? Все меня только критиковали, а мой товарищ Б.А. Комиссаров, так тот вообще старался ударить ногой по самому чувствительному месту, довольно скулил я.

Сергей Александрович раскатисто расхохотался:

— Так ты еще считаешь руководство ВПК своими друзьями? Они тебя “схрумкают” с костями, когда это им будет выгодно и удобно. В общем, молодец. Не обращай внимания, продолжай работать и не волнуйся! — и повесил трубку.

Я был очень обрадован звонком, но несколько растерян таким поворотом дел. С.А. Афанасьев не жаловал меня своим вниманием все это время, когда полыхал костер “спора века”. Строго взыскивал за промахи и по-настоящему сердился за то, что институт был в технической оппозиции. До меня доходили слухи, что Сергей Александрович три раза ставил перед Д.Ф. Устиновым вопрос об освобождении меня от должности директора ЦНИИмаша с мотивировкой: “Мешает работать”. Наконец, я выступил на совещании у Устинова против точки зрения министра о прекращении работ над носителем Н1, и такой результат. Воистину, неисповедимы пути Господни.

Могу объяснить неожиданную для меня реакцию Сергея Александровича только одним. Ему, конечно, не хотелось закрывать программу Н1-Л3. Это большое черное несмываемое пятно на фасаде его министерства. Однако Афанасьев видел также, что отстаивать свою точку зрения в сложившейся технической и политической обстановке нет возможности, а сопротивляться такому решению просто опасно: попадешь в лагерь ответственных за выполнение программы. Поэтому мое храброе выступление, вопреки давлению секретаря ЦК КПСС, против прекращения работы над носителем Н1 и аргументация данного мнения не могли не доставить министру удовлетворения. Они были созвучны настроениям и мыслям Афанасьева и были высказаны вслух от имени отраслевого головного института, который он всегда считал безусловным выразителем идей Устинова. А тут несогласие, да еще очное, с самим Дмитрием Федоровичем.

Два года спустя, гуляя вместе с Комиссаровым по парку Центральной клинической больницы, где мы находились на излечении, я услышал от него:

— А ты был прав, Юра, выступая тогда против закрытия темы Н1. Мы совершили ошибку.

Это был большой подарок мне.

В 1974 году было принято правительственное решение о прекращении работ над лунным комплексом Н1-Л3 с заботливой рекомендацией максимального использования всего созданного по указанной программе производственного, технологического и испытательного оборудования для разработки новой многоразовой космической системы. Позднее она получила название “Энергия” — “Буран”.

Как всегда в нашей практике бывало, при смене технического курса меняют и руководителей — вождей, с чьим именем связано это направление. Василий Павлович Мишин был освобожден от должности главного конструктора ЦКБЭМ, которое объединили с Конструкторским бюро энергетического машиностроения и назвали научно-производственным объединением “Энергия” (НПО “Энергия”). Его руководителем был назначен выдающийся конструктор В.П. Глушко — основоположник отечественного практического ракетного двигателестроения. Указанному объединению поручили разработку системы “Энергия” — “Буран” как средства, парирующего усилия американцев завоевать превосходство в космическом пространстве в военных целях, используя разработку системы “Спейс шаттл”.

Так складывались, протекали и завершились связанные с нашей грандиозной уникальной лунной программой Н1-Л3 события, которые были видны мне как директору ЦНИИмаша, бывшему непосредственным участником этой исторической эпопеи.

В условиях появления неограниченной гласности и возможности высказывать самые произвольные суждения, не неся никакой ответственности за умышленное или неумышленное искажение фактов и необоснованные обвинения отдельных лиц, организаций в злонамеренных поступках, увидели свет многие публикации на тему: “Почему мы не полетели на Луну?” Попробуем и мы спокойно разобраться в том, кто виноват, что советский человек не ступил на поверхность Луны? Главный ли конструктор В.П. Мишин и вверенный ему мощнейший творческий коллектив ЦКБЭМ и его смежников оказались не в силах решить эту эпохальную техническую проблему? Или партийное и государственное руководство страны не дало возможности творцам космической техники реализовать их проект?

Высадка человека на Луну изначально не имела основной целью решение чисто научных задач, окупающих своей значимостью колоссальные затраты. Это было, прежде всего, соревнование двух социальных систем, двух сверхдержав за техническое (и военное) лидерство, хоть и окрашенное научными идеями, но стимулирующее гонку стратегических вооружений.

Американское руководство после первых впечатляющих успехов нашего государства в пилотируемых космических полетах с особой остротой и удивлением неожиданно почувствовало пошатнувшийся в международном мнении престиж США как самого могущественного государства в мире и резко возросший технический авторитет Советского Союза. Американцы поняли, что догонять нас в области околоземных пилотируемых полетов — значит, подчеркивать свое техническое отставание. Поэтому нужна была особо впечатляющая космическая программа на грани чуда, чтобы сразу восстановить престиж США. И была выбрана действительно чудо-программа: через восемь лет после полета первого человека по орбите Земли высадить экспедицию на поверхность Луны. На эту программу не пожалели ни средств, ни сил, отбросив все непрестижные, хотя научно и более значимые, космические исследования. Программа обошлась американцам в 25 млрд долл.

Мне представляется, что руководство нашего государства не оценило поначалу всей политической остроты американского вызова и не придало ему должного значения, продолжая тиражировать успех в области космических околоземных пилотируемых полетов и собирая обильные плоды мирового восхищения. В этой космической гонке мы, как в решете, растеряли столь необходимые время и средства. Когда же было принято решение о создании лунного комплекса Н1-Л3 и высадке на Луну советского человека первым, время было полностью упущено и никакие дополнительные меры уже не позволяли решить задачу. Поэтому надо было очень тщательно и трезво взвесить наши производственные и экономические возможности прежде, чем браться за работу и включаться в подобное соревнование.

Нужно было принимать какие-то сверхординарные меры в общегосударственном масштабе или не стоило вообще начинать разработку лунного экспедиционного комплекса, а сосредоточить все свои силы на изучении Луны и заборе ее грунта первыми с помощью автоматических аппаратов. К этому мы были довольно близки. Решая указанную задачу практически факультативно, параллельно с лунной экспедицией, и начав двигаться в указанном направлении значительно позднее, чем следовало, мы, тем не менее, если бы не случайная ошибка в расчетах, первыми в истории человечества доставили бы лунный грунт на Землю с помощью автоматического аппарата “Луна-15”, опередив американцев на несколько дней. Конечно, указанное приоритетное достижение, естественно, не имело бы такого общественного резонанса, как высадка американского астронавта на Луну. Однако в чисто научном плане отечественные исследования были бы близки к американским, сняли бы с них ореол научной славы и в значительной мере обесценили целесообразность такой дорогой лунной экспедиции, как “Аполлон”. Политический азарт и опыт военных лет, когда люди сотворили практически невозможное, возобладали и на этот раз, вселив надежду на обещания конструкторов. В этом, по моему мнению, и состоит главная ошибка партийного и государственного руководства, санкционировавших работы над решением практически невыполнимой задачи в обычном режиме.

Могли ли главный конструктор В.П. Мишин и его прославленный коллектив вместе со смежниками решить техническую проблему высадки человека на Луну, не привязываясь к жестким срокам? Конечно, могли. Мишин, несомненно, выдающийся конструктор, и его вклад в развитие ракетной и космической техники значителен. С именем Василия Павловича связана существенная доля успехов космонавтики и ракетостроения. Он хорошо зарекомендовал себя, работая первым заместителем С.П. Королева. Многие и многие оригинальные проектные и конструкторские решения внесены Мишиным в разработанные ОКБ-1 С.П. Королева ракеты и космические системы. Василий Павлович самостоятельно продолжил и закончил разработку космического корабля “Союз” и возглавил работы по созданию долговременной орбитальной станции типа “Салют” — уникальной космической системы, обеспечившей космонавтам возможность неограниченное время работать на орбите Земли в интересах науки и народного хозяйства. Этим Мишин практически открыл широкую дорогу пилотируемой околоземной космонавтике. В течение длительного времени он являлся главным конструктором лунного комплекса Н1-Л3. Квалифицированный состав ЦКБЭМ и его смежников обладал необходимым опытом работы для реализации лунной экспедиции. Но что же обрекло на неудачу ЦКБЭМ?

Ответ может быть лишь один. Недостаточный объем наземной отработки комплекса и его двигателей, спровоцированный в определенном смысле краткостью сроков осуществления экспедиции, недостаточностью материального и производственного обеспечения работ, а также приверженностью к нерациональной методологии отработки надежности изделий при их летных испытаниях. Это привело к частым и крупным авариям, значительной затяжке сроков отработки комплекса и, как следствие, к потере целевого назначения лунной экспедиции. Отрицательные последствия вызвало и желание разработчика угодить начальству минимизацией запрашиваемых средств на экспедицию, что создавало у руководства иллюзию простоты решения проблемы. Вместо того чтобы с самого начала показать грандиозность задачи, весь объем потребных затрат, не боясь, что правительство может не пойти на создание лунного экспедиционного комплекса, разработчики осторожно и постепенно приоткрывали карты своих настоящих потребностей, затягивая кардинальное решение проблемы. В этом, по моему мнению, состояла главная ошибка Мишина, осложненная внешними трудностями.

Сейчас трудно определить, кто больше повинен в том, что мы не слетали на Луну. Государственное руководство, поставившее (по своему незнанию) нереальную задачу, или главный конструктор Мишин, согласившийся ее исполнять без необходимого обеспечения и в фантастические сроки за счет сокращения требующейся обстоятельной наземной отработки. Скорее всего, в равной степени виноваты обе стороны. Но результат получился естественным. Беспросветно низкая надежность нашего комплекса и критическая затяжка сроков его отработки, с одной стороны. Высадки американских астронавтов на Луну в этот период времени, с другой. В результате политическая и научная ценность отечественной лунной экспедиции была полностью утрачена.

В плену собственных забот о комплексе Н1-Л3

ЦНИИмаш не только занимался идеологическими вопросами создания экспедиционного лунного комплекса, но и являлся прямым участником проекта в качестве смежника, осуществляя аэродинамические, прочностные, динамические, тепловые и другие научные экспериментально-теоретические исследования, разработку материалов и теплозащитных покрытий, а также средств измерений и датчиков, необходимых для полигонных и стендовых испытаний, в обеспечение проектирования такого комплекса, предоставляя также исходные данные для этого. О некоторых эпизодах, сохранившихся в моей памяти, а это чаще всего сложные или конфликтные моменты, которые не минуют директора и хорошо запоминаются, мне и хотелось бы рассказать. Все положительные результаты деятельности института, удовлетворяющие заказчика — ОКБ, обычно принимаются буднично, как само собой разумеющееся, без выражения бурной благодарности исполнителю или восторгов по поводу содеянного. Они скромно помещаются в копилку общих достижений главного конструктора.

Лунный комплекс Н1-Л3 создавался не как очередной рядовой объект аналог отработанных ракет-носителей, а как принципиально новая конструкция, колоссальный шаг вперед. Носитель Н-1 по своей стартовой массе был на порядок больше замечательного носителя “Восток”. Учитывая уникальность комплекса Н1-Л3 и сложность решаемой им задачи, при создании комплекса разработчики заложили предельно возможные удельные массовые и энергетические характеристики всех его элементов. Поэтому отработка аэродинамики, гиперзвукового нагрева, нагрузок, динамики, конструкционных материалов и технологии их применения, статической и тепловой прочности комплекса представляла собой чрезвычайно сложную техническую проблему для НИИ-88 (ЦНИИмаша). Перечисленные направления экспериментально-теоретических исследований, закрепленные за институтом постановлением правительства, охватывали практически все области, от которых зависела возможность создания комплекса Н1-Л3 носителя Н1 и лунного корабля Л3 — и совершенство его летно-технических характеристик.

Таким образом, на институт ложилась огромная ответственность за отработку комплекса. Что касается его прочности, то нужно было разработать теоретические методы расчета на прочность больших оболочечных конструкций, подкрепленных продольно-поперечным силовым набором, с очень малым отношением толщины к диаметру; установить допустимые, по возможности минимальные, коэффициенты запаса прочности всех элементов комплекса; выдать необходимые данные для определения допустимых нагрузок на конструкцию и провести подтверждающие ее прочность статические испытания натурных сборок. С указанной целью предстояло испытать 280 натурных объектов в более чем 600 случаях нагружения. При решении указанной проблемы специалисты с первых же шагов столкнулись с существенными трудностями. Для проведения впервые в нашей практике статических прочностных испытаний таких колоссальных по своим размерам натурных оболочек (диаметром 16 м и высотой 20 м) при требующихся усилиях сжатия, больших 10 000 тс, необходимо было создавать новую лабораторию: большой корпус с мощными силовыми полом и стенами, уникальную оснастку, автоматизированные системы силонагружения конструкции, обработки результатов измерений напряжений и контроля максимальных напряжений в наиболее ответственных местах объекта.

Такой контроль был особенно необходим, так как он предохранял испытываемую конструкцию от случайного разрушения в результате простых просчетов или технологических ошибок. В процессе поэтапного нагружения конструкции всегда имелась возможность прекратить ее испытания, если напряжения в какой-либо точке будут приближаться к разрушающим вопреки расчетным данным. Ведь испытываемая конструкция из-за своих размеров могла собираться только на прочностном стенде по заводской технологии. На это уходило 6 месяцев. На изготовление новой материальной части требовалось примерно такое же время. Два месяца приходились на прочностные испытания. Следовательно, любая неудача при статических прочностных испытаниях носителя Н1 отбрасывала отработку его конструкции на 12-14 месяцев, что при взятых темпах реализации лунной программы являлось катастрофой. Забегая вперед, отмечу, что принятая методика контроля полностью себя оправдала. Было множество таких аварийных ситуаций, которые привели бы к потере материальной части в результате ее разрушения, не будь такой системы. В основном эти ситуации порождались технологическими ошибками изготовления элементов конструкции и неправильной сборкой.

Со строительством новой экспериментальной базы статических испытаний не все шло гладко. Заместитель главного конструктора В.П. Мишин выступал против создания прочностной лаборатории в НИИ-88, ссылаясь на то, что статические испытания оболочек вообще не нужны, так как методы расчета их прочности обладают достаточно высокой точностью, а испытания оболочек-“свидетелей” не обеспечивают безопасности летных образцов. Василию Павловичу даже удалось убедить в этом С.П. Королева, который начал резко выступать против строительства в НИИ-88 лаборатории для отработки прочности комплекса Н1-Л3. Мнение такого авторитетного человека серьезно затормозило начало строительства корпуса статической прочности, поскольку Королев регулярно обращался к начальнику Госплана В.М. Рябикову, настаивая на запрещении строительства этого корпуса в институте, запланированного Госкомитетом оборонной техники. Василий Михайлович как-то позвонил мне и стал выяснять:

— Что у Вас там происходит? Сергей Павлович замучил меня звонками о запрещении строительства корпуса прочности. Каждую неделю звонит. Разберитесь.

Он хорошо знал характер наших отношений после обретения ОКБ-1 независимости от НИИ-88, знал и о столкновении наших интересов по вопросам строительства базы. В этом споре наш институт активно защищал заместитель главного конструктора ОКБ-1 С.О. Охапкин. Он не уставал разъяснять своему руководству, что статические испытания необходимы прежде всего ОКБ-1 и не столько для проверки результатов расчетов на прочность, сколько с целью контроля технологии изготовления и сборки носителя Н1. Как Сергей Осипович оказался прав в дальнейшем!

Для преодоления этого серьезного и не единственного препятствия в работе института над комплексом Н1-Л3 мне пришлось официально и категорично обратиться в госкомитет. Главный инженер 7-го главка мудрый Ефим Наумович Рабинович вызвал меня и Сергея Павловича Королева и прямо сказал:

— Вот что, Сергей Павлович! Если Вам не нужна прочностная лаборатория в НИИ-88 для отработки носителя Н1, пишите официальное письмо за своей подписью, что отказываетесь от помощи института. НИИ-88 по постановлению правительства отвечает за прочность этого носителя. Я на основании бездоказательных разговоров своим решением не могу исключить строительство указанного корпуса.

Такого письма не последовало, и дорога началу строительства была открыта. Но в результате было упущено время, и наш институт не был включен в правительственный график по изготовлению уникальной оснастки, чертежи на которую разработало институтское ОКБ во главе с главным конструктором Н.М. Виленкиным. Для производства силовой оснастки требовалось создание специальных больших строгальных станков. Не был открыт и заказ на приобретение другого дефицитного оборудования. Только инициатива и полезные связи моего первого заместителя Г.Н. Потапова позволили в частном порядке без графика, контролируемого ВПК, изготовить и закупить все необходимое.

Созданная в установленные сроки экспериментальная прочностная база была, действительно, уникальной. На силовом железобетонном полу в большом лабораторном зале были смонтированы два мощных стальных диска в виде планшайб диаметром 18,5 и 12 метров. На них могли собираться силовые корпусы первой и второй ступеней носителя Н1. Планшайбы обеспечивали приложение точечных нагрузок до 500 тс на погонный метр (вместо 50 тс, допускаемых обычными силовыми полами). Был создан ряд универсальных опорных колонн, рычагов, тяг, обеспечивающих любую комбинацию усилий, прилагаемых к испытываемому изделию. Силами института были изготовлены сотни силовозбудителей (гидроцилиндров), рассчитанных на номинальные усилия от 1 до 300 тс.

Автоматизированная система многоточечного нагружения объекта обеспечивала возможность приложения к нему сосредоточенных и распределенных нагрузок по 40 независимым каналам. На большом экране центрального пульта управления испытаниями высвечивались величины напряжений в наиболее ответственных точках испытываемого объекта, получаемые в темпе эксперимента в результате обработки на ЭВМ показаний тензометрических датчиков, что позволяло предотвращать незапланированное разрушение изделия. Необходимые многочисленные испытания были проведены в сжатые сроки, при этом ни одно изделие не было разрушено преждевременно.

Серьезных промахов проектантов в части достижения прочности носителя было обнаружено множество, и, чтобы устранить их, конструкция дорабатывалась. Когда на общей схеме носителя красным карандашом были показаны места его доработки по результатам статических испытаний, то перед нами предстала весьма пестрая и яркая картина, изумившая даже С. А. Афанасьева.

Вот некоторые наиболее характерные из проведенных мероприятий. Испытания подмоторной рамы второй ступени, проведенные в НИИ-88 перед ее огневыми испытаниями в Загорске, выявили ошибку в конструкции рамы — забыли замкнуть тонкостенный силовой контур: рама выдержала только 60% эксплуатационной нагрузки. Если бы прочностные испытания не были своевременно проведены, то запланированные огневые испытания второй ступени неминуемо завершились бы крупной аварией.

Характерный пример технологической ошибки — сварка шаровых баков из лепестков сплава АМгб. Сварка баков из-за их нетранспортабельности проводилась на полигоне Байконур по методу, предложенному институтом Б.Е. Патона. При контрольном заполнении водой самый большой шаровой бак лопнул и вырвавшиеся 1 500 тонн воды устроили настоящий водопад, от которого два человека попали в больницу с серьезными травмами. Оказалось, что сварка была выполнена без учета рекомендаций НИИ-88: проводить аргонно-дуговую сварку баллонов с защитой свариваемого шва от сквозняков. Украинские специалисты не имели опыта работы со сплавом АМгб и указанную защиту не предусмотрели. Они также не обеспечили точную стыковку лепестков, чем был сильно ослаблен сварной шов. Правда, здесь виноваты не теория и расчеты, а простые конструкторские и технологические ошибки, вплоть до использования болтов из нерасчетного (более слабого) материала. Поэтому на всех этапах разработки конструкции необходимо экспериментальное обоснование ее прочности. Вот вам и точные методы прочностных расчетов, на которые так эмоционально ссылался В.П. Мишин, бывший авиационный прочнист в КБ В.Ф. Болховитинова, в споре о строительстве экспериментальной базы.

Отголоски наметившегося противостояния института и ОКБ-1 по вопросу о необходимости создания в НИИ-88 корпуса статических испытаний звучали еще не раз, подогреваемые некоторыми помощниками С.П. Королева. Так, для складирования транспортабельных элементов конструкции носителя Н1, из которых на стапеле должны собираться испытываемые конструкции, нами было запланировано строительство небольшого цеха-склада общей стоимостью в 300 тыс. рублей. Как-то звонит Сергей Павлович и раздраженным голосом спрашивает:

— Почему Вы под предлогом обеспечения работ по носителю Н1 строите второй Куйбышевский завод?

Как можно спокойнее отвечаю, зная, кто и как подсказал Королеву такой вопрос:

— Это простой склад. Громоздкие элементы конструкции носителя нельзя хранить на открытом воздухе из-за режимных соображений и коррозии. Если мне будет предоставлена возможность их складирования в одном из ваших цехов (хотя бы в цехе №39), я прекращу строительство.

Уже совершенно другим тоном Сергей Павлович объясняет мне невозможность использования его площадей и тут же соглашается с нашим решением.

Другой случай. Опять звонок и вопрос Королева:

— Мы тут просто задыхаемся от работы, а мне рассказывают, что у Вас изготавливают довольно крупную модель лунного комплекса Н1-Л3. Вам что, делать больше нечего?

— Сергей Павлович, действительно мы создаем крупные конструктивно подобные модели носителя Вашего лунного комплекса в масштабах 1:5 и 1:10 с целью определения его динамических характеристик с учетом упругости и жидкого наполнения баков. Это мы выполняем по Вашему поручению и Вашему техническому заданию. Если миновала необходимость в таких исследованиях, напишите нам. Мы прекратим эти работы и отдадим Вам модели.

В ответ совершенно дружелюбно, как это мог делать только Королев:

— Как интересно! Неужели вам удается моделировать все толщины материалов и делать точные копии силовых узлов? Я обязательно приду и посмотрю эти работы.

Приехать ему не удалось. Видно кто-то неумышленно, а может быть, с определенным расчетом, подогревал очаги напряженности, оставшиеся после разделения наших организаций. Однако Сергей Павлович был слишком велик, чтобы всерьез попадаться в подобные ловушки. Со временем между прочнистами НИИ-88 и ОКБ-1 установились хорошие деловые отношения, которые позволяли решать в рабочем порядке все текущие и проблемные вопросы. Ведь у ОКБ-1 не было собственной экспериментальной прочностной базы. НИИ-88 помимо экспериментально-теоретических вопросов исследования статической прочности решал проблемы отработки вибро— и термопрочности, создавал новые методы расчетов ракетных конструкций, определял нагрузки, действующие на них в полете, устанавливал нормы прочности различных элементов таких конструкций. Все указанные материалы оформлялись как “Руководства для конструкторов” и “Справочные материалы”, в которых обобщался весь накопленный опыт работы. Ни одного случая отказа Н1 в полете по причине недостаточной прочности не было. В этом немалая заслуга наших специалистов.

Большой объем работ был выполнен в плане исследования аэрогазодинамики носителя Н1 и лунного комплекса Н1-Л3 в целом. В НИИ-88 было проведено более 3 500 аэродинамических продувок различных конструкций. Значительное количество продувок было выполнено также в аэродинамических трубах ЦАГИ и НИИТП с целью дублирования наиболее ответственных исходных данных или использования положительных индивидуальных особенностей аэродинамических установок указанных организаций. Основа аэродинамического обеспечения работ — методическое руководство — оставалась за НИИ-88. Это определялось головной ролью института и, следовательно, официальной ответственностью за их результаты, наличием хороших гиперзвуковых газодинамических установок и квалифицированных специалистов, сформировавшихся в ходе исследований по ракетной тематике.

Перед НИИ-88 встали серьезные задачи отработки аэродинамики кормовой части носителя Н1, обусловленные наличием развитой донной площади его первой ступени с большим количеством мощных двигателей, необходимостью отвода больших масс горячих газов при “горячем” разделении ступеней и обеспечения допустимых нагрузок на конструкцию. В первую очередь нужно было ответить на вопрос, какую выбрать кормовую часть первой ступени носителя: открытую или закрытую. Проведенные исследования позволили обосновать выбор закрытой кормовой части с размещением в ней большого количества двигателей. Большой объем исследований был выполнен по оптимизации кормовой части с точки зрения уменьшения суммарного донного сопротивления (А. Ф. Кулябин). Рассмотрены варианты различного расположения двигателей (лучевого и кольцевого) — с разрывами в периферийном размещении сопел, с различными экранами в кормовой части, с центральным телом и т.д. Были определены и величины донного давления ступеней, а также даны предложения по его повышению. В процессе исследований были выявлены принципиально важные особенности обтекания кормовой части носителя с многодвигательной установкой, в частности, наличие вихревого движения газа за дном в межсопловом кольце. По результатам предварительных исследований ожидались сложные газодинамические процессы в ходе функционирования многодвигательной установки и при взаимодействии ее со стартовым сооружением. Поэтому НИИ-88 обратился в 1962 году лично к С.П. Королеву с просьбой поддержать институт в создании к 1964 году специального стенда для исследований на крупных моделях газодинамических процессов, возникающих в кормовой части носителя Н1. Стоимость такого стенда оценивалась тогда в 500 тыс. рублей. Однако получили удивительный по своему содержанию ответ за подписью В.П. Мишина, в котором говорилось, что установку создавать нецелесообразно по следующим причинам: слишком дорого и не успеем к началу летных испытаний носителя Н1. В ОКБ-1 отработку аэродинамики носителя Н1 будут проводить во время его летно-конструкторских испытаний, поэтому просьба к НИИ-88 — подготовить методику определения аэродинамических характеристик изделия по результатам ЛКИ.

Я привожу содержание этого письма, чтобы показать, какие трудности оно породило впоследствии и в каких сложных условиях приходилось работать институту. Установку не создали, а ведь она успела бы дать ценные результаты еще задолго до начала ЛКИ. Зато сколько дополнительного времени пришлось затратить конструкторам на борьбу с дискретными колебаниями давлений в кормовой части носителя, на упрочнение донной защиты; сколько лишних вопросов пришлось решать специалистам института, определяя с использованием элементарных малых моделей амплитуды и частоты этих дискретных колебаний, их зависимость от относительного положения стартового сооружения и кормы носителя Н1, разрабатывая предложения по их ослаблению. А в результате — только резкие претензии к институту, строгий выговор моему заместителю по аэродинамике Ю. А. Демьянову и выговор мне за неэффективность наших стараний, “за слабое методическое руководство” смежниками (ЦАГИ, НИИТП, ЦКБЭМ), занимающимися газодинамическими исследованиями в обеспечение создания носителя Н1. Об этом случае я расскажу ниже.

Большую сложность представляло также изучение струйных течений в момент “горячего” разделения ступеней. В институте велись исследования газодинамики разделения ступеней всех разрабатываемых в отрасли ракет с применением холодных и горячих струй. При отработке газодинамики этого процесса был обнаружен и исследован ряд физических явлений, которые являлись источниками повышенных силовых, тепловых и нестационарных газодинамических нагрузок на элементы конструкции ракеты:

• образование низкоэнтропийных струек многосопловой двигательной установки, которые при натекании на отражатель создают локальные зоны давления, в несколько раз превышающего давление торможения газа за прямым скачком уплотнения (что может привести к прогару и разрушению отражателя);

• возникновение отрывов струи на внутренней поверхности сопла маршевой двигательной установки и рулевых двигателей, приводящее к появлению пульсаций давления и увеличению силовых и тепловых нагрузок на изделие, и другие явления.

Поэтому было изучено течение в межступенном отсеке при “горячем” разделении ступеней с одно-, четырех— и восьмисопловой двигательными установками, отрыв потока в соплах при взаимодействии струй с преградой (отражателем отбрасываемой ступени), влияние соединительных ферм ступеней на величину нагрузок на отражатель отбрасываемой ступени и распределение давления по донной и боковой поверхности активной ступени. Все это позволило выявить основные факторы, определяющие величины газодинамических нагрузок — возмущений, действующих на ступени ракет при разделении, определить оптимальные газодинамические параметры межступенных отсеков с одно— и многосопловой двигательными установками и широко использовать полученные результаты при разработке новых сложных изделий. Результаты летных испытаний подтвердили правильность принятых решений.

Относительно условий старта Н1 в ходе лабораторных экспериментальных исследований был выявлен нового вида автоколебательный процесс с кольцевой компоновкой струй, приводящий к мощным дискретным колебаниям в струе двигательной установки носителя Н1 (состоящей из 30 двигателей с тягой по 150 тс) при взаимодействии ее с тюбинговым кольцом стартового сооружения. Это стало серьезной проблемой для разработчика. Ему необходимо было точно знать амплитуду дискретных колебаний, их частоту и время действия. По данным НИИ-88, полученным с использованием малых моделей (масштаб 1:72 и 1:10), нагрузки от этих колебаний на днище первой ступени носителя, оказавшиеся более чем значительными, определялись недостаточно надежно. После многих экспериментов, сопоставления данных, их анализа и пересчета на натуру главному конструктору В.П. Мишину институтом ответственно были выданы такие серьезные цифры: амплитуда колебаний дискретной составляющей — 165 дБ (плюс — минус 2 дБ), частота -18 Гц, время их появления соответствует подъему носителя в диапазоне от 7,5 до 13.5 м над стартовым сооружением. При этом очень важно знать точно значение амплитуды колебаний. Если при 165 дБ переменные усилия, приходящиеся на донную защиту первой ступени от дискретных колебаний, достигали 72 тс, то лишние 3 дБ давали дополнительное увеличение переменной нагрузки на 33 тс.

Несовершенство средств, используемых в ходе экспериментов даже на одних и тех же установках НИИХМ и НИИТП, обуславливало большой разброс получаемых результатов. Поэтому весьма естественно, что выдача НИИ-88 исходных данных о дискретных колебаниях для расчета прочности днища носителя Н1 и его динамической прочности в целом служила предметом самой широкой научной дискуссии между нашим институтом — с одной стороны, и ЦКБЭМ и НИИТП — с другой.

За достоверность исходных данных отвечал только НИИ-88, поэтому мы были предельно ответственны. ЦКБЭМ хотелось бы иметь эти нагрузки меньшими, так как для выбранной конструкции они оказывались критическими. НИИТП, не отвечавший за нагрузки, выступал в защиту интересов разработчика, опираясь на свои результаты измерений, соответствующие меньшим значениям амплитуд. Конечно, наличие трех различных мнений способствовало выяснению истины и принятию правильного решения, но не могло не оставить след на характере взаимоотношений между партнерами.

С целью уменьшения и стабилизации дискретных колебаний струи двигателей носителя Н1 при взаимодействии со стартовым сооружением ЦНИИмаш предложил специальное устройство (решетку), устанавливаемое на его тюбинговое кольцо. Такая решетка перекрывала только пространство под шестью центральными двигателями. Испытания этой решетки, проведенные институтом на моделях, показали, что она немного уменьшает амплитуду дискретных колебаний в струе, но самое главное, снимает неопределенность максимального значения амплитуды дискретных колебаний и времени их появления в зависимости от степени загромождения тюбингового кольца стартового сооружения различной обвязкой, трубопроводами и другими элементами. ЦКБЭМ согласилось с установкой такой решетки.

Решетка была изготовлена КБОМ В.П. Бармина к третьему пуску носителя Н1. Первые два проходили без гасящей решетки. При первом пуске дискретные колебания проявлялись слабо, так как был разрыв в периметре сплошного кольца двигателей из-за выключения системой “Корд” двух двигателей, размещенных по диаметру кольца. В процессе второго из-за отключения уже двух пар двигателей, расположенных по диаметру, дискретные колебания струи не возникали совсем. Снижение их амплитуды при отключении пары двигателей было подтверждено результатами испытаний на моделях.

Успокоенное такими результатами, получив от НИИТП новые данные о максимальной величине амплитуды дискретных колебаний — не более 164 дБ, ЦКБЭМ вышло с предложением не ставить на третий пуск комплекса Н1-Л3 указанной решетки, чтобы не искушать судьбу. Я тогда был в больнице, а аэродинамики были вынуждены согласиться с предложением заказчика — ЦКБЭМ, не отдавая себе отчета в том, что это несколько ухудшает условия старта и ставит нас, как инициаторов установки решетки, в двусмысленное положение. Когда я через месяц возвратился из больницы и узнал о таком решении, то немедленно высказал своим аэродинамикам претензии и предсказал, какое продолжение истории последует из-за их соглашательской и беспринципной позиции.

Действительно, через некоторое время на коллегию был специально вынесен вопрос “о низком методическом руководстве ЦНИИмаша в исследовании аэродинамики носителя Н1”. В проекте решения коллегии освобождался от должности руководитель отделения аэродинамики Ю.А. Демьянов, а директору объявлялся выговор. Я был обижен и возмущен такой жесткой и несправедливой оценкой действий аэродинамиков института. ЦНИИмаш, не получив поддержки в создании необходимой экспериментальной установки для обстоятельного исследования пульсаций в кормовой части носителя и проявив творческую изворотливость, решил, тем не менее, проблему ослабления дискретных колебаний и, по моему мнению, квалифицированно и неплохо. Я понимал, что причина такого приговора — мое участие в “споре века”. Руководству надо было показать, что институт должен заниматься своими прямыми делами, а не растрачивать себя в оппозиционной борьбе с министерством.

Я решил не соглашаться с таким решением коллегии и выступить резко против него. Кроме этого, мое признание справедливости критики в той или иной степени отдавало бы Демьянова в качестве искупительной жертвы министерству. Подготовился, написал текст своего выступления, чтобы быть кратким и предельно четким. На коллегии заслушали выступление Юрия Андреевича. Он доложил о технической сущности и объеме работ, выполненных ЦНИИмашем при отработке аэродинамики носителя Н1. Были заданы вопросы, и Демьянова отпустили на место. Я начал свое выступление излишне резко. Сразу заявил о необъективности и неправильности проекта заключения коллегии. Кратко отметил, что все вопросы решаются правильно и на хорошем техническом уровне. Оптимальным образом распределены исследования аэродинамики РН Н1 между ЦНИИмашем, ЦАГИ и НИИТП. Обстоятельная методика таких исследований заблаговременно создана и утверждена руководителями ЦНИИмаша, ЦАГИ, ЦКБЭМ и НИИТП. В завершение предъявил министру документ (в виде отчета) по методике отработки аэродинамики носителя Н1, согласованный со всеми указанными организациями. При этом я эмоционально заявил:

— Кто в нашей стране может еще больше знать об аэродинамической отработке ракеты Н1, чем эти организации? — и положил методику на стол перед министром.

Он раздраженно отбросил документ на край стола. Я указал, что неправильно принято решение об отмене установки упомянутой решетки для уменьшения дискретных колебаний, и, тем более, ошибочно ставить в вину институту ее изготовление, которое, якобы, привело к напрасным затратам, как говорил В.П. Бармин, в сумме 800 тыс. рублей. Он, видимо, списал на эту решетку все непроизводительные затраты своей организации. Я заявил, что приведенная оценка затрат не выдерживает никакой критики. Решетка весит 25 т, изготовлена из обычной стали по простейшей технологии, красная цена которой 1 500 руб. за 1 т конструкции. Итого 37,5 тыс. руб. Упрекнул министерство за отсутствие помощи с его стороны в создании новых аэродинамических установок для продувки крупномасштабных моделей больших ракет-носителей, о чем институт напоминает уже более пяти лет; проекты строительства таких установок до сих пор пылятся на полках.

После моего выступления С.А. Афанасьев начал критиковать деятельность института в области аэродинамики, причем довольно предметно, остро и убедительно. С большим количеством претензий можно было бы согласиться, но общая оценка деятельности института была необоснованной и неправильной. Характер и тон моего выступления дали богатую пищу для критики со стороны членов коллегии. Все начинали со слов:

— Товарищ Мозжорин так и не понял…, — дальше шла интерпретация того, что именно не понял тов. Мозжорин в изложении отдельных людей. Даже заместитель начальника оборонного отдела ЦК КПСС И.Ф. Дмитриев, который меня всегда поддерживал, и тот сказал:

— Ты неправильно выступал. Критику надо всегда уважать и соглашаться с ней.

В заключение Афанасьев предложил коллегии объявить мне выговор. Стравив весь пар на критику в мой адрес, он подобрел и вместо освобождения от должности Демьянова, как было записано в проекте решения коллегии, предложил ограничиться “строгим выговором”, если тот даст слово выправить положение. Обращаясь к Юрию Андреевичу с выражением дарующего приговоренному помилование, Сергей Александрович спросил, очевидно, рассчитывая на проявление чрезвычайной радости:

— Товарищ Демьянов, как, Вы согласны с таким решением? Даете слово?

Юрий Андреевич встал, но не вымолвил ни слова. На второй, подобный же, вопрос министра он опять ничего не ответил. Обстановка становилась напряженной. Министр бросает спасательный конец провинившемуся, ожидая что тот судорожно и с радостью схватится за него, а он не предпринимает никаких усилий к спасению. Я готов был дать согласие за Демьянова, чтобы разрядить обстановку. Наконец, на третий раз Юрий Андреевич тихо произнес:

— Согласен. Даю слово.

Этим он, по-моему, даже обрадовал Афанасьева, разрядив не обычную в его практике обстановку. Позже я спросил Демьянова, почему он молчал, тянул время и чуть не довел меня до инфаркта. Юрий Андреевич ответил, что ему было очень неудобно, поскольку весь огонь критики министра был сосредоточен на директоре, а он, аэродинамик, оказался как бы в стороне.

— Ничего, мне не привыкать. Весь этот спектакль устроен только в мою честь, — успокоил я его.

В заключение разговора Демьянов сказал:

— Юрий Александрович, если у Вас появится какое-то недовольство моей работой, Вы только намекните: я сам уйду с занимаемой должности.

Мне было очень приятно слышать о хорошем отношении к себе и доверии со стороны моих ближайших помощников. Так закончилась история с решеткой, но с аэродинамическим обеспечением носителя Н1 пришлось пережить еще одну небольшую эпопею.

Третий и четвертый пуски лунного комплекса Н1-Л3 были в самом начале активного участка траектории штатными или, как говорят, нормальными. Работали все двигатели первой ступени, и разрывов в периметре огненного кольца не было. Дискретные колебания реализовались в полном объеме. Замеренные их амплитуды в обоих случаях были равны 165 дБ, т.е. точно соответствовали выданным ЦНИИмашем исходным данным.

Совпали также частоты дискретных колебаний и время их появления. Это было полное торжество наших аэродинамических данных. Однако носитель Н1 в ходе третьего пуска начал медленно вращаться вокруг продольной оси, и маломощные двигатели стабилизации носителя по крену не справились с появившимся возмущением. Когда угол поворота достиг 12°, сработала система защиты и выключила все двигатели: носитель упал и взорвался.

Хотя маломощность двигателей по каналу крена и раньше вызывала некоторое недоумение, но этому находили объяснение в осесимметричности носителя и отсутствии кажущихся его возмущений по крену. Последние за счет перекоса осей двигателей получались небольшими, так как были заданы жесткие допуски перекосов и складывались они как случайные величины — статистически. Но причины аварии начали искать, как всегда, в чужом огороде. Обратили внимание на небольшую аэродинамическую несимметричность по крену за счет выступающих около сопел двигателей патрубков сброса отработанного газа из турбонасосного агрегата двигателя. НИИТП выдвинул довольно логичную гипотезу, что причиной возмущения является аэродинамический момент, который появляется из-за несимметричного обтекания выступающих сопел двигателей эжектируемым в задонную часть носителя потоком воздуха. Своими экспресс-продувками модели сектора днища с одним двигателем специалисты НИИТП подтвердил свою гипотезу.

ЦНИИмаш сначала с доверием отнесся к такому объяснению, но провел свои экспериментальные исследования. У нас также появлялся аэродинамический момент, однако он был невелик и иногда имел противоположное направление. Даже с исключением патрубков при симметричном обтекании сопел двигателей эжектируемым потоком у нас реализовался аэродинамический момент разных знаков примерно с равной вероятностью. Я не буду описывать разных точек зрения на это явление, всех дополнительных исследований, проведенных в ЦНИИмаше и НИИТП. Нами выдвигалась гипотеза о том, что момент по крену является следствием малого одностороннего перекоса сопел двигателей в результате неблагоприятного сочетания допусков на перекос или из-за деформации опорного силового кольца.

Для исключения вращения носителя Н1 по крену приняли два решения: значительно увеличили тягу двигателей по крену, что позволило с лихвой компенсировать появившийся возмущающий момент, и “обрезали” патрубки, сделав их выход заподлицо с донной защитой. Казалось, вопрос полностью решен, но вскоре ко мне обратился С.О. Охапкин с просьбой помочь Куйбышевскому заводу, у которого никак не получалась мягкая (с определенной подвижностью) и герметичная заделка горячих патрубков в донной защите.

— Давай вернемся к старой схеме. Располагаемый момент по крену значительно больше возможного возмущения, да и наличие аэродинамического момента еще не совсем ясно, — предложил он.

Я очень уважал Сергея Осиповича, его знания, объективность, порядочность и легко пошел навстречу его просьбе, совершив ту же ошибку, за которую уже били институт в истории с решеткой. Этот случай позже стал опять поводом коллективного министерского разбирательства на многолюдном совещании коллегии. Меня критиковали все, в том числе специалисты ЦКБЭМ и НИИТП, как отступника от теории аэродинамического момента, появившегося при третьем пуске носителя. Ставили в упрек шаткость взглядов, но я был уверен, что аэродинамика тут не при чем. Позднее институт подтвердил свою правоту в оценке этой проблемы. Но на том совещании меня поразило и крайне удивило выступление директора Куйбышевского завода Линькова:

— Я не пойму товарища Мозжорина. То он говорит: отрежьте патрубки. Мы отрезали. То он предлагает: сделайте по-старому. Что я должен говорить своему рабочему классу по этому поводу!

Вот и оказывай помощь производству, подумал я. Все равно продадут в угоду сиюминутной конъюнктуре, подпевая начальству в надежде на то, что за отставание на производстве спрос будет помягче. В прожектор “народной” критики попал не только я, но и Сергей Осипович. Мишин прокурорским тоном на коллегии требовал от министра серьезно наказать Охапкина и Мозжорина за своевольное изменение принятого на НТС решения о срезе патрубков.

Я перенес это совещание легко: сам “дурак” — принял благотворительное решение. Сергей Осипович отнесся к критике трагично: хотел сделать как лучше, а получил незаслуженный нагоняй. Когда я вышел из зала коллегии, то увидел Охапкина, мрачно стоящего лицом к окну со слезами на глазах. Этот талантливый и бессловесный труженик не мог спокойно перенести подобной несправедливости. Примерно через неделю с ним случился микроинсульт, и вскоре он серьезно заболел.

При отработке возвращаемого аппарата нашим аэродинамикам пришлось создать специальную установку на базе существующей тепловой аэродинамической трубы, чтобы провести тепловые испытания основного теплозащитного экрана при двойном погружении аппарата в атмосферу. Предполагалось, что после первого погружения КА свойства тепловой защиты, сильно прогревшейся и частично оплавившейся при новом его выходе в космос, могут измениться за счет лучшего испарения связующего. На установке ЦНИИмаша создавался режим двойного аэродинамического нагрева материала, перемежаемый вакуумом. Испытания подтвердили работоспособность тепловой защиты.

Критика Афанасьевым нашего института в вопросах аэродинамики и мой протест имели все же положительные последствия. Был открыт зеленый свет началу строительства новой экспериментальной базы с уникальными аэродинамическими установками для исследований с использованием крупномасштабных моделей. Такие установки позволили в дальнейшем решить все задачи отработки аэродинамики и теплообмена многоразовой космической системы “Энергия” — “Буран”. Указанная экспериментальная база напоминает о былых возможностях нашего института, и в настоящее время она — предмет гордости и рекламы при посещении ЦНИИмаша иностранными специалистами из развитых стран.

Changing a 3904 — getting error code SCH1958- Help please! Changing a 3904 — getting error code SCH1958- Help please! (OP) 9 Jul 04 12:05 Hello — tying to make a change on a 3904 set, when I enter the TN 31 15 (Option 11) I am getting SCH1958.  When I do a help on the PBX (do not have error input/output NTP) I get: REQ: REQ CHG TYPE: chg SCH0099 CHG? TYPE: 3904 TN   31 15 SCH1958 TN I tried outing get the samething. When I do an IUD it sees the set.  Then I tried entering the TN as 31 0 00 15 and I get: TN   31 0 0 15 SCH6224 — ANOTHER USER IS ALREADY ACCESSING THAT TN. TN Any ideas???? Thanks!! Red Flag Submitted Thank you for helping keep Tek-Tips Forums free from inappropriate posts. The Tek-Tips staff will check this out and take appropriate action.

Join Tek-Tips^® Today!

Join your peers on the Internet’s largest technical computer professional community.
It’s easy to join and it’s free.

Here’s Why Members Love Tek-Tips Forums:

• Talk To Other Members
• Notification Of Responses To Questions
• Favorite Forums One Click Access
• Keyword Search Of All Posts, And More…

Register now while it’s still free!

Already a member? Close this window and log in.

Join Us             Close