Перед вами текст изложения по русскому языку «Мореходка». Текст предназначен для учеников 10 класса.
«Мореходка»
Мы с Ромкой окончили школу и, проведя последнюю летнюю навигацию в яхт-клубе, осенью поступили в морской техникум, или, как его называли, «мореходку», в первый класс судоводительского отделения.
Все было необычно в этом учебном заведении. Даже его внешний вид отличался от рядом стоящих домов. Находилась мореходка на Двадцать второй линии Васильевского острова, в трехэтажном здании с башенкой, на которой, как на корабле, была установлена мачта с реей. Большие квадратные окна, башня и мачта делали это здание чем-то отдаленно похожим на рубку парохода.
Внутри при входе в коридор висел небольшой медный колокол — рында, у которого стоял маленький стол и сидел вахтенный. Когда мы входили в помещение, то чувствовали какой-то особый, сладковатый запах. Позже я узнал, что это запах дыма голландской махорки, которую курили ученики старших классов, приходя из дальних плаваний.
Во всех коридорах, куда выходили двери классов, на стенах висели модели и полу модели торговых судов. На третьем этаже помещался морской музей техникума, похожий на Военно-Морской музей, но во много раз меньше. Он занимал всего один зал. Там стояла большая модель парусника и много разных мелких моделей. Там же находились шкафы, заполненные приборами — компасами, секстантами, транспортирами, картами, линейками — и специальными книгами.
Мореходка была не похожа ни на одно учебное заведение. Ученики, прохаживающиеся по коридорам во время перерывов, тоже отличались от обычных студентов.
В мореходке в то время было три отделения: судоводительское, механическое и радио. Преподавательский состав был отличный. Лекции читали бывшие моряки, много плававшие, энтузиаст моря; многие из них имели свои научные труды. Во главе техникума стоял Дмитрий Николаевич Бармин, или, как его называли все, «папа». Писатель, всесторонне образованный человек, прекрасный моряк-парусник, чуткий воспитатель, он пользовался большим и заслуженным уважением.
Мы, начинающие, благоговели перед ним, заучивали наизусть его морские стихи, читали его книги. Он был строгим, но справедливым начальником, и мы побаивались его. Все чувствовали, что этот человек беззаветно любит свою профессию, что вся его жизнь была отдана морю и воспитанию молодых моряков. Горе было тому из нас, кто позорил имя русского моряка каким-нибудь неблаговидным поступком, ложью, обманом. Тогда Дмитрий Николаевич менялся. Спокойные голубые глаза метали молнии. Голос становился жестким и звонким, большие и сильные руки сжимались в кулаки. Следа не оставалось от его обычной мягкости, и виноватый знал, что пощады ждать от Бармина нечего. Но если Дмитрий Николаевич видел, что ошибка совершена случайно, по неопытности, он помогал исправить ее не только советом, но и делом.
Дмитрий Николаевич всегда носил форменный костюм с золотыми нашивками, на котором был прикреплен знак капитана дальнего плавания — вороненый якорь с золотым секстантом. Он преподавал морскую практику. Даже самые скучные вопросы о каких-нибудь талях и блоках становились интересными, когда Бармин начинал приводить примеры из своей морской практики. Ведь он был капитаном, и мы видели в тусклом блеске его нашивок ослепительное сияние тропического солнца, мерцание звезд и отражение надутых пассатами парусов.
Мой
моряк
где-то
плавает,
ищет
он
гавани,
Только
знает
он,
что
тогда
студеная
вода
О-о-уо-о
о-о-уо-о
о-о-уо-о
навсегда
О-о-уо-о
о-о-уо-о
о-о-уо-о
навсегда
Где-то
мой
моряк
где
дальние
края
Сама
не
знаю
я,
но
люди
говорят,
Где-то
далеко
есть
тучи
моряков,
Но
для
тебя
моряк
давно
зажжен
маяк.
Знать
б
хоть
чуть-чуть
куда
ты
держишь
путь,
Только
утонуть
я
там
тебе
не
дам.
Ты
доплыви,
скорее
обними.
Точно
утони
ты
их
в
моей
любви.
Мой
моряк
где-то
плавает,
ищет
он
гавани,
Только
знает
он,
что
тогда
студеная
вода
О-о-уо-о
о-о-уо-о
о-о-уо-о
навсегда
О-о-уо-о
о-о-уо-о
о-о-уо-о
навсегда
Всегда,
всегда,
всегда,
всегда,
всегда,
всегда,
всегда…
Всегда,
всегда,
всегда,
всегда,
всегда,
всегда,
всегда…
Где-то
далеко
есть
тучи
моряков,
Плывут
они
сюда
в
родные
города,
А
ты
все
плывешь
и
песенку
поешь,
И
письмеца
ты
мне
совсем,
совсем
не
шлешь.
Ночью
не
сплю,
я
так
тебя
люблю.
Стала
бы
с
тобой
я
рыбой
золотой.
Мой
моряк
где-то
плавает,
ищет
он
гавани,
Только
знает
он,
что
тогда
студеная
вода
О-о-уо-о
о-о-уо-о
о-о-уо-о
навсегда
О-о-уо-о
о-о-уо-о
о-о-уо-о
навсегда
Ты
в
море
моряк
бросай
якоря.
Плыви
на
маяк,
кому
говорят
Ведь
жду
я
не
зря
девчонка
твоя.
Уё-уё-уё
хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи
Мой
моряк
где-то
плавает,
ищет
он
гавани,
Только
знает
он,
что
тогда
студеная
вода
О-о-уо-о
о-о-уо-о
о-о-уо-о
навсегда
О-о-уо-о
о-о-уо-о
о-о-уо-о
навсегда
Всегда,
всегда,
всегда,
всегда,
всегда…
Всегда,
всегда,
всегда,
всегда,
всегда…
Мой
моряк
где-то
плавает,
ищет
он
гавани,
Только
знает
он,
что
тогда
студеная
вода
О-о-уо-о
о-о-уо-о
о-о-уо-о
навсегда
О-о-уо-о
о-о-уо-о
о-о-уо-о
навсегда
«Где я? Я не знаю, откуда я! Минджу меня звать, но почему у меня хвост? Долго ли с этим живу? Как передвигаться? Совсем запутанно. Кругом скалы и вода, и ни души на горизонте...»
К сожалению, это изображение не соответствует нашим правилам. Чтобы продолжить публикацию, пожалуйста, удалите изображение или загрузите другое.
Деревенские ребятишки проснулись рано, потому что надо на работу, но голова так гудит, будто каретой проехали по голове. Йеджи и Хёнджин, обнявшись, лежали на диване, не желая вставать, но морская вода сделала своё дело. Оба встали и погнались за Джено, который и вылил на них воду. Рюджин давно встала и ушла домой, а Джэмин не сомкнул глаз. Ему снилась прекрасная девушка, которая, заманив парня на скалы, удушила его своим же хвостом.
- А где Минджу? - неожиданно спросила Йеджи, хмуро посмотрев на друзей. Джэмин на секунду побледнел и сглотнул ком в горле. Он помнил вчерашний разговор, он помнил, как она убежала, а он зашёл в дом и вырубился, еле дойдя до кровати. Йеджи устремила взгляд на матроса. - Ты что-то знаешь. Говори.
Джэмин замешкался. Хёнджин и Джено перестали дурачиться и также уставили взгляд на него, ожидая от него каких-либо действий, но тот стоял, опустив голову. Хван начала злиться, а когда она злая, то к ней лучше не приближаться. Подойдя к парню, схватила его за воротник и посмотрела ему в глаза, в которых полно страха и паники.
- Джэмин, скажи, где Минджу, - процедила сквозь зубы Йеджи. Хёнджин оттянул взбешённую сестру от друга, чтоб тот смог выдавить хоть что-то.
- Вчера я вышел подышать воздухом, она последовала за мной. Я был пьян, и...
- Ты приставал к ней?!
- Заткнись и успокойся, Йеджи! - закричал Хёнджин, держа свою сестру. Хван фыркнула, но после замолчала. Джэмин вдохнул и выдохнул, собираясь с мыслями.
- Она спросила: «Можно ли сесть?», я ничего не ответил. Потом она что-то спросила, не помню. Я нагрубил ей, сказав, почему она за мной бегает. Потом я вошёл в дом, а она убежала. Куда, не знаю.
Крики капитана разносились ветром и растворялись в шуме волн. Каждый знал, что делать и знал, что это конец. Шторм накрыл наш корабль не в первый раз. Но в этот раз мы находились как-будто в сувенирном шаре, который кто-то огромный тряс с невероятной силой. Члены экипажа как роботы продолжали следовать протоколу, но внутри каждого было предсмертное оцепенение. Очередная волна с силой ударила по борту и, захватив меня, утащила в недра океана. Тысячи тонн воды накрыли меня тяжелым одеялом. Оказалось, что перед смертью ты не помнишь никаких правил выживания. Ты уже точно знаешь, что выхода не будет, нужно просто расслабиться и поскорее сделать вдох. Вода проникла в мои легкие тяжело, как густой кисель. Еще одну секунду я чувствую свое тело. Жизнь не проносится перед глазами. Я не могу отвлечься от ощущения последнего мгновения жизни. Покой и блаженство то ли от того, что я растворяюсь в себе, то ли от того, что я растворяюсь в воде.
Пробуждение.
Я двадцать лет работаю моряком. Ничего радостнее вида бескрайнего горизонта со мной никогда не происходило. Мне все равно куда я плыву. Для людей разные страны-это города на суше, а для меня цвет воды. Никому меня не понять, а мне это и не нужно. Все о чем я мечтаю, это стать частью корабля ушедшего ко дну. Я накоплю деньги и куплю себе яхту. Там я стану капитаном и не дам себе умереть на суше.
(Просмотров за всё время: 121, просмотров сегодня: 1 )
Низкое солнце ослепительно било в глаза. Степь обрывалась сразу. Серебряные кусты дикой маслины, окруженные горячим воздухом, дрожали над пропастью. Крутая дорожка вела зигзагами вниз. Ноги бежали сами собой, их невозможно было остановить.
До первого поворота Петя еще кое-как боролся с силой земного притяжения. Он пытался притормозить и хватался за сухие корни, висевшие над дорожкой, но корни рвались, из-под каблуков сыпалась глина. Мальчик был окружен облаком пыли, которая набивалась в нос, в горле першило. Пете это надоело. Будь что будет! Он взмахнул руками и понесся вниз. Шляпа, полная ветра, колотилась за спиной, матросский воротник развевался, в чулки впивались колючки.
Мальчик со всего маху вылетел на сухой и еще не обогретый солнцем песок берега. Этот песок был удивительной белизны и тонкости. Вязкий и глубокий, усеянный ямками вчерашних следов, он напоминал манную крупу.
Чудеснейший в мире пляж, растянувшийся под обрывами, казался диким и совершенно безлюдным в этот ранний час. Чувство одиночества охватило мальчика. Но теперь это было гордое и мужественное одиночество Робинзона на необитаемом острове.
Петя первым делом стал присматриваться к следам. У него был опытный, проницательный глаз искателя приключений. Он был окружен следами и читал их, как увлекательные книги Майн Рида.
Черное пятно на стене обрыва и серые уголья говорили о том, что ночью к берегу приставали на лодке туземцы и варили на костре пищу. Лучевидные следы чаек свидетельствовали о штиле и обилии возле берега мелкой рыбешки. Длинная пробка с французским клеймом и побелевший в воде ломтик лимона, выброшенный волной на песок, не оставляли сомнений в том,
что несколько дней назад в открытом море прошел иностранный корабль.
А солнце еще немножко поднялось над горизонтом. Море светилось такой нежной, такой грустной голубизной августовского штиля, что невозможно было не вспомнить строчки Лермонтова:
Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом…
Петя залюбовался морем. Сколько ни смотришь на море, оно никогда не надоест. Оно всегда разное, новое, невиданное.
Море меняется на глазах каждый час. То оно тихое, спокойное, светло-голубое. То оно ярко-синее, пламенное, сверкающее. То под свежим ветром становится вдруг темно-синим, шерстяным, точно его гладят против ворса. То налетает буря, и оно грозно преображается.
Но главное очарование моря заключается в какой-то тайне, которую оно всегда хранит в своих глубинах. Разве нельзя считать тайной его фосфорическое свечение, когда в безлунную июльскую ночь рука, опущенная в черную теплую воду, вдруг озаряется, будто вся осыпанная голубыми искрами?
Петя решил на прощанье наскоро выкупаться. Но едва мальчик бултыхнулся в море и поплыл на боку, расталкивая прохладную воду коричневым плечиком, как забыл все на свете.
Переплыв прибрежную глубину, Петя добрался до первой мели. Он взошел на нее и стал прогуливаться по колено в воде, разглядывая сквозь прозрачную толщу песчаное дно. На первый взгляд могло показаться, что дно необитаемо. Но стоило только хорошенько присмотреться, как на мелководье обнаруживалась жизнь. По дну передвигались, то появляясь, то зарываясь в песок, крошечные раки. Чуть дальше медуза висела прозрачным куполом с кистью таких же прозрачных щупалец.
Прогулявшись по мелководью, Петя испустил вопль восторга и ринулся с мели на глубину, чтобы нырять там с открытыми глазами.
Через несколько минут мальчик вынырнул на поверхность, чтобы набрать побольше воздуха, но вдруг увидел на обрыве отца. Тот размахивал соломенной шляпой и что-то кричал.
Голос отца вернул Петю к горькому чувству разлуки с морем, с которым он встал сегодня утром. Петя быстро надел костюм прямо на мокрое тело и стал взбираться по доролске наверх. (544 слова)
По В. Катаеву