Основные ошибки маркса

Спешу вам сообщить о моем знакомстве с ревизионистами учения Маркса и своем отношении, и к тем и к другим. На суд представляю одну статью из сборника 2018 года со своими комментариями. Автор кажется не столько хотел критиковать Маркса, сколько поправить его учение, адаптировав к современным условиям теорию экономическую. Хотя статья называется «Основные ошибки Маркса», тем не менее, автор выражает надежду на перспективу успехов рабочего движения за свое освобождение от социальных паразитов.

Мне предложили высказаться по поводу марксизма и его ошибок, в частности, самого учения Маркса и его последователей, как в теории, так и в практике построения нового общества. В сборнике меня заинтересовала статья на эту тему. Предлагаю ее со своими комментариями. Я собираюсь ее выложить на яндекс-диск для обсуждения и в социальные сети дать рекламу (как автору, так и своим комментариям). Надеюсь, никто не обидится.

Сборник статей включает в себя исследования по теории и методологии исторической науки на основе материалов новейшей истории Центральной Азии, выполненные в рамках научной программы Института истории Академии наук Республики Узбекистан, «Центра новейшей истории» по проведению научных конференций, международных и региональных «круглых столов» и экспертных встреч с участием исследователей из различных стран Европы и Азии. Проект издания книги осуществлен с участием Института востоковедения РАН (Москва) при финансовой поддержке Фонда имени Конрада Аденауэра (ФРГ). Книга предназначена для исследователей и студентов, будущих историков, этнологов, культурологов, дипломатов, политологов, интересующихся проблемами новейшей истории стран Центральной Азии, а также междисциплинарными аспектами теории и методологии истории. Под таким претенциозным названием статьи появилась работа в сборнике (Новейшая история. Проблемы теории и методологии в 2018 году). Претензия на истину, конечно, вызывает улыбку. Но, дорогу осилит идущий к ней, к истине. Попробуем разобраться, что может ею считаться в наше время. Наши комментарии выделим жирным шрифтом в скобках и подтвердим инициалами, немного изменим формат для удобства чтения, не трогая даже правописание. Работа важная, на наш взгляд, поэтому приводим полностью.

Л. Б. Алаев. Основные ошибки Маркса как политэконома.

Главной задачей отечественного обществоведения является не защита полуразрушенных бастионов марксизма, а освобождение от марксистского наследия. Мы, бывшие советские, или постсоветские, ученые, пропитаны как губки догмами, впитанными в ходе нашего научного воспитания. В качестве примера: мой друг и постоянный оппонент Л. С. Васильев, недавно ушедший от нас, первоначально скрывал свой антимарксизм, потом, напротив, начал его демонстрировать, но в его последних сочинениях, тем не менее, сохраняются марксистские догмы, которые он воспроизводит как единственно правильные. Мною была сделана попытка показать это в рецензии на его книгу «Всеобщая история»:

1. В то же время нескончаем поток работ, авторы которых пытаются примирить марксизм с современностью. В издательстве URSS публикуется серия монографий «Размышляя о марксизме», которая уже сейчас включает более сотни, а может быть, и двух сотен изданий. Приемов отмывания марксизма от того, что сейчас нам не нравится, не так много, они повторяются из книги в книгу. Один из приемов — стремление обойти наиболее явные недочеты теории. Базисом ошибочных положений служит, как мне представляется, пронизывающий марксизм европоцентризм. Маркс был ориенталистом в том понимании, которое придал этому слову Э. Саид. Неизбывная слабость марксизма заключается в том, что он выдается за всеохватывающую теорию исторического процесса, но соотносится только с западноевропейской историей. Упоминаемые Марксом формации — это этапы западноевропейского процесса, как он его понимал. Даже Восточная Европа была населена, по его мнению, «неисторическими народами», тем более не имели истории народы Востока. Даже «азиатский способ производства», в его понимании, меньше всего относится к Азии: он будто бы существовал в Европе до Античности.

2. Вопрос о специфике эволюции разных обществ остается в стороне. Он не был разработан в изначальном марксизме, он остался неразработанным и впоследствии. Для изначального марксизма это объяснимо. Теория создавалась тогда, когда Западная Европа — это и был мир, хотя и с придатками в виде первых колониальных владений. Мировая история была почти идентична истории Западной Европы. Маркс в экономических рукописях 1857-1858 годов набрасывает тезис:

«Влияние средств сообщения. Всемирная история существовала не всегда; история как всемирная история — результат».

3. Таким образом, он и не собирался распространять открытые им, как он полагал, законы истории на весь мир. Но последователи Маркса имели достаточно времени, чтобы заняться вопросом об особенностях эволюции разных народов. Однако они этого не сделали, поскольку были заняты только и исключительно обоснованием единой линии развития, предписанной всему человечеству. В результате ничего иного, кроме общих закономерностей, марксисты в своем арсенале не имеют, и история человечества представляется им как большое количество совершенно одинаковых движений по одной и той же шкале. Каждая «страна» (а что это такое в исторической перспективе — совершенно непонятно) самостоятельно преодолевает предназначенные всем ступени, в лучшем случае, отличаясь от других «запаздыванием», «местными особенностями» или «внешними влияниями». Чтобы как-то согласовать между собою разнообразные формы, появляющиеся в ходе мирового исторического процесса, приходится выбирать (теоретически никак не подкрепленные) «типичные» или «эталонные» общности (Греция и Рим — для первой классовой формации; Северная Франция — для феодализма; Англия — для капитализма), по отношению к которым все остальные становятся «недоразвитыми» или «нетипичными», «отклоняющимися» или «многоукладными». Эта слабость теории проистекает из еще более глубокого порока: не различения реальности и понятия. Маркс унаследовал от Гегеля позицию панлогизма. Им обоим казалось, что мир разумен и философия, и наука способны адекватно отразить его разумность. Идеальное и реальное в принципе совпадают. Для Гегеля идеальное есть «инобытие предмета, его субъективное бытие». Маркс, утверждая, что его диалектический метод является «прямой противоположностью» гегелевскому, фактически говорит то же самое:

«Идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней».

Возникла отрасль марксистской философии — теория отражения. Вот здесь можно было бы и поподробнее, поскольку речь идет о появлении понятий и смысла для живых существ и критерии отличия живого от неживого, семантической характеристике общенаучного понятия информация. Получалось, что модели формаций — это и есть реальные общества. Маркс мог бы поставить вопрос о различии, например, феодализма и капитализма в Англии и во Франции. И тогда перед ним встала бы задача отделить реальный феодализм или капитализм от понятия феодализма или капитализма. Но он не имел времени заняться этим вопросом. И оставил своих последователей перед трудной задачей.

А. Я. Гуревич еще в советское время предлагал развести понятие феодальной формации и реальность средневековой Западной Европы. Его позиция была близка к советскому творческому марксизму, хотя он сам вряд ли согласился бы с такой классификацией. Однако все попытки превратить марксизм в нормальную теорию были встречены в штыки. До сих пор для многих отечественных методологов то, что сформулировал Маркс, существовало «на самом деле». Например, утверждается, что понятие имеет прообраз в действительности. Этот прообраз — «один из вариантов однопорядковых исторических явлений». В принципе, может быть и верно. Только случай должен быть не типичным, а наиболее полным выражением тенденции. Так, античное рабство достигло высшей степени развития в Древнем Риме.

«Самой передовой страной феодальных отношений в западноевропейском средневековье была Франция. Страной классического капитализма эпохи нерегулируемого рынка была Англия».

И так далее. Отсюда делается вывод, что, взяв типичный (не типичный, а самый яркий пример, который можно представить, как типичный в результате обобщения именно типичных) случай, мы можем понять все подобные случаи.

«Зрелая, наиболее развитая форма исторической реальности является ближайшим прообразом исторического понятия. Развитая историческая реальность содержит наиболее полно то, что неявно выражено в других ее вариантах. Поэтому данная историческая реальность является ключом к пониманию иных ее форм и разновидностей, в этом смысле она и составляет основу исторического познания».

Таким образом, провозглашается, что основу исторического познания составляют поиски общего в разных обществах и отбрасывание всего специфического, то есть исторической реальности. Но упомянутые выше слабости теории объясняются состоянием тогдашней общественной науки в Европе. Поистине, справедлива часто звучащая формула, что:

«Маркс стоял на уровне науки своего времени».

Его нельзя упрекать в том, что он использовал в конструировании своей историософской схемы (концепции формаций) выводы таких своих предшественников, как Кристоф Келлер, Ж.-Ж. Руссо, Адам Смит, К.А. де Сен-Симон. Марксистская теория формаций — это всего лишь изложение особым языком давно принятого в Европе деления истории на Древность (Античность), Средневековье и Новое время, осознанного затем как периоды господства рабовладения, крепостничества и свободного наемного труда. Карл Маркс все это отлично осознавал. Вот как он оценивает новаторство своей теории:

«Что касается меня, то мне не принадлежит ни та заслуга, что я открыл существование классов в современном сообществе, ни та, что открыл их борьбу между собою. Буржуазные историки задолго до меня изложили историческое развитие этой борьбы классов, а буржуазные экономисты — экономическую анатомию классов. То, что я сделал нового, состояло в доказательстве следующего:

1) что существование классов связано лишь с определенными историческими фазами развития производства,

2) что классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата,

3) что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов».

Можно согласиться, если диктатура предоставит всем свободу экономической деятельности. Понимание классовой борьбы Марксом и Энгельсом тоже может быть оспорено. Они упирали на борьбу, в то время как на протяжении большей части истории классы сотрудничали, иначе общества не могли бы существовать. Но эти положения служат скорее выражением мировоззрения, чем результатом анализа, научным выводом. Марксистский прогноз обострения классовой борьбы, а затем ее исчерпания не осуществился, но история не кончилась. Кто знает, не осуществится ли он позже. Повторяю — это из области мировоззрения, это прогноз, а не вывод. Маркс действительно всей душой ненавидел капитализм, и это отражалось в его сочинениях. В данной статье мы рассмотрим не те проблемы, которыми Маркс профессионально не занимался. Речь пойдет о дисциплине, в которой он был специалистом и новатором — о политэкономии. Прежде всего вызывает сомнения трудовая теория стоимости, которую Маркс заимствовал у А. Смита, но не развил в духе своей же концепции о ведущей роли производительных сил. Предложив измерение стоимости продукта (товара) общественно необходимым рабочим временем, потраченным на его производство, Маркс не учел роль творческого труда, роль изобретений, роль творческих личностей в экономическом процессе. В некоторых пассажах Маркса слышится прямо-таки враждебное отношение к творчеству:

«Исключительная концентрация художественного таланта в отдельных индивидах и связанное с этим подавление его в широкой массе есть следствие разделения труда. В коммунистическом обществе не существует живописцев, существуют лишь люди, которые занимаются живописью как одним из видов своей деятельности».

Я бы согласился с Марксом, что не должно существовать таких профессий, как и артистов, спортсменов, военных тоже. Все это должен уметь каждый в процессе подготовки к жизни. В работах Маркса встречаются разные расшифровки понятия производительные силы, в том числе и учитывающие роль умственного труда, то есть творчества, но все же превалирует их узкое понимание как материальных производительных сил, как прежде всего орудий труда, как hardware, как мы сказали бы сейчас. (насчет hardware, тут можно поспорить. Первична все же природа, средство производства — земля, а вот производительные силы вторичны, даже природные, как солнце, вода, ветер, если речь идет о производстве материальных благ). Между тем, если подходить к понятию производительные силы серьезно и проследить историю технологического роста, станет совершенно ясно, что производительная сила заключена в человеке, в его уме, хозяйственных и нравственных установках. В его душе, если искать один обобщающий постулат. И физических кондиций тоже, если речь о субъекте производства товаров.

Материалистическая установка в решении экономических вопросов сыграла серьезную негативную роль в практике индустриализации СССР, когда строительство заводов понималось как развитие производительных сил, в то время как творческому развитию личности советского человека не уделялось внимания. Напротив, всячески подавлялись оригинальность мышления, инициативность, стремление к новому, все то, что составляет действительное развитие производительной силы человека. Советский человек воспитывался как пассивное существо, полностью доверяющее мудрости руководства. Поэтому, в частности, никто и пальцем не пошевелил, когда советский строй рушился. Люди знали, что:

«Партия всегда права!».

Я бы не стал сводить причины распада этого государственного строя к идеологии материализма, хотя, все и связано. Иначе, все кинутся строить свои теократические, националистические и псевдодемократические режимы. Здесь не должно быть противопоставления или/или и шараханья из одной крайности в другую. Если нужен образец идеологии, то нужно исходить из представления о человеке как единства и материального, и идеального. Возникла глубоко ошибочная концепция индустриализации, провозглашавшая необходимость преимущественного развития производства средств производства и лишь во вторую очередь — производства средств потребления. Эта вторая очередь до них так и не дошла. Здесь все правильно, но не абсолютно и не отменяет тезиса и учений о природе трудовой стоимости. Природа тоже создает товар, и сама является товаром только в отношениях людей и их сообществ, в социальной среде. А само развитие производительных сил меняется в очередности и необходимости, в зависимости от реальной ситуации.

Понятно, что не теория диктовала политику, а политика находила себе приличествующее теоретическое обоснование. Плановая экономика, которую пытались ввести в России, по определению не могла подчинить себе тысячи мелких предприятий и их хозяев. Такие попытки тоже делались, но никогда не приводили к желаемому советскими руководителями результату. Проще было от развития мелкой и легкой промышленности вообще отказаться. Интересы потребителя постоянно приносились в жертву интересам подготовки к войне. Но теория возникла еще во времена Маркса и пригодилась в ходе «социалистического строительства» и воспитания «советского народа». Еще более значимое упущение Маркса-политэконома заключалось в том, что он в свое время отступил от собственного метода анализа, представив класс капиталистов только эксплуататорским. Он должен был бы «вычислить» общественно необходимое рабочее время, которое тратится на управление производством, организацию экономической инфраструктуры; учесть квалификацию капиталистов и менеджеров (развить свою собственную формулировку о «сложном труде») и ввести в знаменитую формулу c + v + m еще один знак для зарплаты капиталиста, а затем еще вычесть из прибыли (m) суммы, вновь инвестируемые в экономику, то есть, идущие на пользу всему обществу. И вот только тогда мы бы узрели прибыль, присваиваемую капиталистом именно как владельцем капитала и потребляемую паразитически. Как это вычислить, я не знаю, и никто не знает. Практически этот вопрос решен: часть прибыли фирмы выдается акционерам в качестве дивидендов, а другая часть идет на инвестиции. Но как это выразить в теоретических формулах, неясно. Согласен полностью. Это упущение, но никак не ошибка.

Скажем так, недоработка в силу отсутствия предпосылок в то время. Первые советские политэкономы в 1920 годах пытались применить свои марксистские знания и вычислить общественно необходимое время для разных изделий, чтобы в Советском Союзе платить рабочим, которые тогда стали господствующим классом, правильную зарплату, а не ту, которую платит капиталист-эксплуататор. Ничего не вышло. Но если получилось бы все это вычислить, дивиденды получили бы теоретические основание, а ученые получили бы инструмент определять процент паразитического потребления. И встал бы вопрос о более справедливом распределении прибыли. Но, чтобы ее перераспределить в интересах всего общества, возможно, достаточно крепких профсоюзов и забастовочного движения, а не революций? Практика западных стран показывает, что да, достаточно. А вот практика наша доказывает, что недостаточно уже в силу, вернее в слабости этих движений и недостаточности практики забастовочного движения, что грозит бунтом и хаосом. Ошибочным именно с теоретической точки зрения (что касается практики, то это другая проблема — сюжет о надеждах Маркса на революцию) оказался его тезис об относительном и абсолютном обнищании рабочего класса. Как политэконом, причем политэконом разоблачительного направления, он должен был бы понимать, что капиталисты в погоне за прибылью должны сбывать произведенные товары. Для этого необходим платежеспособный спрос. У населения должны быть деньги, для чего рабочим надо поднимать зарплату. Так что абсолютное улучшение материального положения масс является объективным законом того самого капитализма, который исследован в «Капитале».

И вот вам результат: мы видим, что в развитых (бывших капиталистических) постиндустриальных странах 50-70 % цены продукта составляют расходы на выплату заработной платы. Почасовая зарплата в России в 2016 году в разы меньше, чем зарплата рабочих в большинстве европейских стран. Это — скажем осторожно — отдаляет перспективы пролетарской революции. Здесь некорректно отождествлять зарплаты рабочих и пролетариев, то есть всех трудящихся за заработную плату. Многие рабочие получают гораздо больше других трудящихся или рабочих неквалифицированных, даже в одной стране. А вот термин «абсолютное обнищание пролетариата» можно использовать уже при нищете основной массы работающих более 50 %. Менее очевидной, особенно для того времени, была ошибка в оценке соотношения мелкого и крупного производства. Об этом уже говорилось, но теперь мы подойдем к этой проблеме, с другой стороны. Апология крупного производства в марксизме — это родимое пятно прогрессизма ХIХ века, неоправданная экстраполяция в будущее тенденций того времени. Шел бурный процесс фабричного строительства и вытеснения кустарного и вообще ручного производства. Маркс заключил, что этот процесс пойдет до конца, и обозвал мелкие производства низшими формами капиталистического предпринимательства. А вот эта «ошибка» гораздо более значила для потомков. Недооценка или недопонимание роли индивидуального производства, мелкотоварного, мануфактурного производства, лежащего в основе крупного индустриального производства как фундамент этого производства, означало противопоставление одного другому, идеализация и распространение (экстраполяция) этих закономерностей на все уклады и виды производств — все это привело к диктатуре одного и подавлению других способов вести хозяйство, вместе с носителями идей. В то же время, как умный и эрудированный человек, Карл Маркс не мог не понимать, какая творческая энергия заключена в мелком производстве. Вот что он писал в своей главной книге, «Капитале»:

«Частная собственность работника на его средства производства есть основа мелкого производства, а мелкое производство составляет необходимое условие для развития общественного производства и свободной индивидуальности самого работника. Правда, этот способ производства встречается и при рабовладельческом, и при крепостном строе, и при других формах личной зависимости. Однако он достигает расцвета, проявляет всю свою энергию, приобретает адекватную классическую форму лишь там, где работник является свободным частным собственником своих, им самим применяемых условий труда, где крестьянин обладает полем, которое он возделывает, ремесленник — инструментами, которыми он владеет как виртуоз».

А вот это — подтверждение наших кавычек в слове ошибка. Именно мелкое производство и его свобода экономическая на базе своей земли без обременения и есть залог свободы частного предпринимательства, естественно, с ограничениями. Не бывает безграничной свободы. Маркс прав на все 100 %. Капиталистическая система имеет свои недостатки, но и одно неоспоримое (в том смысле, что его никто не оспаривал, в том числе и Маркс) достоинство: она порождает конкуренцию, а, следовательно, постоянное стремление к развитию, новаторству. Маркс, как мы только что видели, понимал благотворный импульс, который идет от мелкого производителя, но отбрасывал это понимание, так как стремился вперед, к апофеозу индустриализма. Вслед за процитированным выше почти поэтическим пассажем он вспоминает свою теорию:

«Этот способ производства предполагает раздробление земли и остальных средств производства. Он исключает как концентрацию этих последних, так и кооперацию, разделение труда внутри одного и того же производственного процесса (а почему труд надо разделять именно в пределах одного производственного процесса), общественное господство над природой и общественное регулирование ее (Sic — еще один маркер мышления XIX века), свободное развитие общественных производительных сил. Последний (то есть этот способ) должен быть уничтожен, и он уничтожается».

Сейчас стало очевидным, что мелкое производство и в сельском хозяйстве, и в промышленности, и в сфере услуг не исчезает, а процветает в условиях НТР и является необходимым дополнением (основой) крупной промышленности. Более того, прочна лишь та экономика, которая опирается на фундамент развитого мелкого производства, и будущее имеет лишь такое крупное производство, которое выросло из мелкого (абсолютно верно). Здоровая экономика представляет собой пирамиду, основанием которой служат миллионы мелких предприятий. Они основываются, разоряются, растут, подпитывают крупный бизнес новыми идеями, некоторые из них становятся не мелкими, а средними, а потом, глядишь, и крупными. Понятно, что по мере преодоления этажей этой пирамиды фирм становится все меньше, но именно так и строится пирамида, твердо стоящая на земле. И это — тоже правда, хотя нужно понимать слово «земля» в обоих смыслах, и в прямом, и в переносном, как у автора. Советская экономика была подобна перевернутой пирамиде, стоявшей на вершине. Понятно, что она оказалась почти вся просто ненужной при переходе к рыночной экономике. Утешает только то, что долго простоять в таком положении она все равно бы не смогла (к сожалению, автор переоценивает слово «рыночная» экономика. Её просто нет, так как нет свободного производителя на своей земле, нет законов о земле нигде, нет и свободной конкуренции. Везде монополия власти, так как власть — это земельная собственность, ее контроль. Везде — квазирынок).

Сейчас в России возникает осознание важности мелкого и среднего бизнеса для экономики. Дня не проходит без заявления того или иного экономиста, министра, премьер-министра о необходимости поддерживать и развивать мелкий бизнес. Так что теоретическая ошибка преодолена, но сохраняется страх перед миллионами самостоятельных хозяев, которые будут независимы от государства и которыми трудно будет управлять. Поэтому угнетение частного сектора продолжается. Продолжаются поиски «точек роста» в виде громадных проектов, а народная энергия, которая могла бы фонтанировать, заглушается. Для ликвидации этого подавления надо отдать землю не частнику, а индивидуальному собственнику в разумных размерах, и ограничить переход в частное землевладение прогрессивными налогами. В этом контексте нужно решительно пересмотреть характерный для марксизма критический, если не сказать уничижительный, взгляд и на крестьянство как на отживающий класс, носитель консерватизма, «идиотизма», «всеобщей посредственности» и тому подобное. Многочисленные откровенные высказывания на этот счет К. Маркса и Ф. Энгельса хорошо известны, и их можно не цитировать. Принято считать, что В. И. Ленин выдвинул идею союза рабочего класса и крестьянства в России. Однако это была чисто тактическая линия, продиктованная непониманием роли крестьянина как мелкого хозяина, а признанием численного преобладания этого класса. «Прочно опираться» Ленин призывал только на бедноту, то есть на пауперизированные, по существу деклассированные, слои сельского населения, на тех, кого мир называл лодырями. Размышляя о крестьянстве, Ленин отмечал его двойственность. Крестьянин, во-первых, труженик, но, во-вторых, хозяин (хозяйчик, презрительно говорил Ленин), «ежеминутно рождающий капитализм», и именно эта его вторая, наиболее ценная для экономики, сторона вызывала подозрение, насмешки, а затем и репрессии.

Конечно, большевики уничтожали крестьянство не только потому, что осуществляли теорию Маркса, и совсем не потому, что хотели заменить мелкое производство крупным. Они боялись крестьянства, потому что крестьянин — самостоятельный человек, не зависящий от государства, потому что он действительно рождает капитализм (реальный, на основе труда, а не на основе грабежа работника), то есть нормальную экономику, действующую на основе законов рынка, а не указаний Госплана или секретаря райкома. Отсюда и многомудрые рассуждения Сталина о грядущей замене товарообмена продуктообменом, о двух типах собственности в Советском Союзе: общенародной и колхозно-кооперативной, и о том, что, когда они сольются, тут и наступит коммунизм. На крестьянстве держится вся история. Все эти империи, цивилизации, формации (включая даже последнюю, название которой еще не придумано) возникали, формировались и существовали благодаря крестьянству, жили грабежом крестьянства. Начиная с неолитической (сельскохозяйственной) революции вплоть до, по крайней мере, конца XIX века крестьянство снабжало средствами всех безумных завоевателей и радикальных реформаторов, либералов и консерваторов, всех строителей Царства Божия на Земле. Справный крестьянин, особенно, кулак — это по определению творческая личность. Требует пересмотра и роль, приписываемая марксизмом рабочему классу. После того как ему был выдан марксизмом аттестат коммунистической зрелости, рабочий класс доказал лишь то, что он может играть конструктивную роль как сила внутри так называемого буржуазного общества. Борясь за улучшение своего экономического положения, рабочий класс в развитых странах гармонизирует отношения труда и капитала, а, следовательно, и все общество в целом. Во всех развитых странах рабочий класс через определенные политические партии вполне успешно отстаивает свой высокий жизненный уровень, иногда даже нанося ущерб экономическому развитию этих стран. Но рабочий класс не доказал (а если вдуматься — доказал обратное), что он может осуществить свою «диктатуру» в интересах общества в целом и привести его к процветанию (для этого надо было передать средство производства, землю — работнику законным путем, через конституцию). Никогда не было приведено, а со временем не прибавилось, аргументов в пользу того, что рабочий класс хоть в чем-то обладает качествами, возвышающими его над другими классами и социальными слоями (пока не докажет, что действует в интересах всех трудящихся, в первую очередь, работников на земле). Не доказал он и свой интернационализм. Маркс в простоте душевной считал, что у пролетариата «нет отечества». И начал создавать Интернационал. Можно проанализировать истоки этого взгляда на рабочий класс.

Во-первых, экономические: глобализация начиналась уже тогда, и рабочие уже отличались значительной мобильностью (по сравнению с другими классами и социальными слоями), а капитал действительно уже в XIX века не имел отечества.

Во-вторых, психологические. Маркс недооценивал значение национального вопроса и был с юношества нацелен на мировую революцию. Но здесь уже сама история поправила Маркса.

Уже ко Второму Интернационалу в нескольких странах создались сильные социал-демократические партии, ориентированные вполне национально и к Первой мировой войне растащившие Второй Интернационал. Кажется, не только большевиков поразило голосование германских социал-демократов в 1914 году за военные кредиты, но это надо было принять: социал-демократам национальные интересы оказались ближе, чем классовые (вот здесь я бы согласился с определением «ошибка», правда слово «нация» появилось раньше его определения в толковых словарях. Поэтому и Маркс и Ленин просто не понимали национального вопроса и его ответа, как единства людей на основе общего языка, культуры и территории. Отсюда и недооценка земельной собственности в процессе перехода пролетария в независимые производители). В отличие, скажем здесь же, от коммунистических партий в период Второй мировой войны, которые вынуждены были колебаться вместе с линией Коминтерна, что означало на практике превращение их в обслуживающий персонал, агентов Советского Союза. Был изобретен изумительный слоган пролетарский интернационализм, что и означало на практике деятельность в интересах одной из держав. Особая роль рабочего класса — это один из наиболее безосновательных и вредных мифов, порожденных марксизмом. Из экономического анализа капитализма, проделанного Марксом, не вытекает особая миссия рабочего класса и неизбежность пролетарской революции. Дискуссия о значении марксизма для современности значительно затрудняется тем, что сторонники его непреходящей ценности не хотят видеть реалий. Трудно спорить с человеком, который упорно твердит, что черное — это белое. До сих пор маститые ученые исходят из того, что классовые антагонизмы в странах Запада обостряются, что рабочий класс там имеет революционные потенции. Одно дело констатировать факты, другое дело предлагать изменение в тенденции появления этих фактов. До сих пор они уверены в том, что в Советском Союзе существовал социализм, то есть формация более высокая (по всем показателям), чем капитализм. До сих пор не осознано, что реальный социализм, как он в то время назывался, был системой, обреченной на крах, потому что она не стимулировала ни экономии сырья, энергии, рабочей силы, ни совершенствования качества и уменьшения цены продукта, ни повышения качества жизни. Это была экономика дефицита: всегда чего-нибудь не хватало, чего-нибудь нельзя было достать (ключевой глагол для советского человека). Я уж не говорю о милитаризации производства и общественного сознания, омертвлявшей и то, что было еще живого в этой экономике. Просто это был не реальный социализм для всех, а военный коммунизм, видоизмененный, для отдельной категории людей за счет всех остальных. Это другая тема. Если это — социализм, то кому он нужен? Только тем, кто пытается им руководить!

Виктор Галицкий.