Памир 1974 работа над чужими ошибками

Поездка в Киргизию сложилась и спонтанно, и планируемо одновременно. Спонтанно, потому, что принял решение ехать всего за месяц до экспедиции, а планируемо, так как еще со времени восхождения на Эльбрус год назад мечтал пойти на Пик Ленина. Мечта эта была где-то далеко, думал, что обязательно схожу когда-нибудь, может даже в следующем году. Но так как нужна была серьезная подготовка и покупка снаряжения, решение все откладывал. Физическая подготовка у меня была, в горы на высоты в 5600 уже ходил (Эльбрус, Базовый лагерь Эвереста). В течение последнего года я систематически занимался: бегал каждые выходные по 15 км, на велосипеде иногда по 100 км, зимой – на беговых лыжах по 25 км. Я рассчитывал, что готов, но оказалось, совсем не так.

Как я на своем примере понял потом – в горы нельзя ходить на пределе своих возможностей, нужно, чтобы сил хватало не только подняться, но и спуститься, и причем – вовремя. На подъем тратишь только треть сил и основные нужны на то, чтобы спуститься.

Начало поездки как-то не заладилось. Сначала наш рейс перенесли на сутки, и мне пришлось два раза ездить в аэропорт Домодедово. Так как я был не один такой, то отъезд группы из Оша в Ачик-Таш перенесли с утра воскресенья на вечер. Прилетев в Ош, я обнаружил, что рюкзак, который сдавал перед вылетом – со мной не прилетел, а остался в Домодедово. Прилетел только баул, который я отдал в аэропорту еще во время моего первого приезда в аэропорт в Москве. Мне пришлось провожать вечером мою группу, которая погрузившись на 5-6 автобусов уехала в Ачик-Таш, а я остаться ночевать в Оше. Странное было ощущение смотреть на группу, которая загружается в долгожданные автобусы, а ты смотришь на это все и не едешь. На следующий день я утром с первым прилетевшим рейсом забрал свой рюкзак и отправился догонять свою группу. Еще накануне вечером я созвонился с Аксай Трэвел и выяснил, что у них едет технический директор на УАЗике в понедельник, и я к нему присоединился.

Первую половину дня я погулял по Ошу: поел местной еды, положил денег на местную симку и поменял деньги. В обед за мной заехал водитель и мы отправились в путь. По дороге в Ачик-Таш выяснилось, что двигатель у машины дал трещину и ее когда-то заварили не полностью. Теперь он дает течь и нужно постоянно подливать масло. Как назло, у водителя закончилось масло и двигатель УАЗика постоянно перегревался, поэтому после каждого перевала мы останавливались, набирали в свободные бутылки воду из холодных ручьев и поливали радиатор. Так я добрался к вечеру понедельника в Ачик-Таш. В общем счете я потерял не так много времени, так как моя группа приехала утром, а я нагнал их уже вечером.

Мы пробыли две ночи в Ачик-Таше, за это время я успел сходить в радиалку на ближайшую гору, набрав высоту 3990 метров. У меня успела разболеться голова и смог начать процесс «акклиматизации», который обычно у меня проходит очень бурно и оставляет мало приятных впечатлений.

На утро второго дня мы вышли в направлении базового лагеря на 4400, отдав часть вещей на перевозку лошадьми. У меня получился баул для транспортировки весом 19 кг. Плюс еще килограмм 15 я тащил на себе в рюкзаке. Мы вышли в 8.00 утра, через час я уже был на луковой поляне, и только к 14.00 в самом базовом лагере. Солнце начало палить ко второй половине дня, и я шел, изнуренный жарой до пункта назначения. К моему приходу многие уже поставили палатки, поэтому мне оставалось установить свой Marmot на оставшемся «пятачке» рядом с ручьем. Через ручей виднелись желтые палатки Red Fox компании Аксай Тревел.

Возможно, из-за солнца, а может и из-за красивых видов, но базовый лагерь мне пришелся больше по душе, по сравнению с Ачик-Ташем. Здесь открывалась огромная и красивая панорама стены Пика Ленина. Вдали можно было разглядеть тонкую нитку тропы и маленькие черные точки альпинистов. Так на второе утро, когда мы все вышли из палаток, чтобы почистить зубы и умыться, то увидели, как с этой стены сходит огромная лавина. Она шла для нашего взгляда относительно медленно, но я мог представить, что будучи «там» — скорость ее огромная. Она медленно продвигалась вперед, и ее траектория стала пересекать тропу. Вдруг мы все увидели, как черные точки альпинистов стали быстро перемещаться горизонтально вправо от лавины. После ее схода они еще какое-то время оставались на месте, а затем стали возвращаться медленно на тропу. В этот день, как мы узнали позже, все прошло без происшествий, только унесло несколько рюкзаков отдельных альпинистов, ведь им пришлось их бросить, убегая от лавины.

На второй день у нас были ледовые учения – мы одели все необходимое снаряжение и выдвинулись всей группой на ледник к подножию Пика Ленина. Там мы разбились по связкам и прошли несколько раз траверсом по леднику, учась ходить в связке, держать с нужной стороны ледоруб.

Вернувшись в лагерь мы разбились по связкам, получили высокогорную палатку Канченджанга и продукты. В нашей связке было 5 человек. Мы разделили примерно поровну по рюкзакам общее снаряжение и легли спать пораньше. В нашей связке мы решили встать раньше на час назначенного времени, чтобы успеть собраться и выйти вовремя – выход был в 05.00 утра. Собрали рюкзаки, заварили термоса, позавтракали и вышли. К 6.30 мы были уже у начала подъема. Одели кошки, каски, взяли ледорубы и начали восхождение. Первый подъем на 5400 был достаточно сложным. Мы перепрыгивали трещины, поднимались по крутым склонам по веревке, обходили сошедшую лавину. Я шел в темпе общей группы, но понимал, что иду на пределе своих возможностей. Где-то на 2/3 нашего пути двоим из нашей связки стало очень плохо. Они шли медленно и нам приходилось периодически останавливаться – давать им возможность отдохнуть. Мы дошли до лагеря на 5400 за 8 часов. Теперь нужно было ставить палатку. Трое из нашей группы сидели на снегу и страдали от горняшки с приступами головной боли. Мне тоже было не по себе – от резких движений болела голова, но в целом ощущал себя сравнимо неплохо. Я выбрал место для нашей будущей палатки и принялся расширять платформу. Через пару часов, с помощью еще двоих участников нашей связки мы поставили палатку.

Лагерь на 5400 был разделен на две части, обе расположенные ближе к каменной гряде. До трагедии в 1990 году он располагался на пологом участке, но как раз под склоном, с которого сошла лавина. Никто от лагеря особо далеко не отходит, т.к. вокруг него много трещин. В одну из таких трещин рядом с нашей палаткой мы выбрасывали мусор. Даже общественный туалет располагался всего в 20 метрах от наших палаток и представлял собой открытое со всех сторон пространство, на котором все делали свои дела. Никто уже особо не стеснялся: женщины, мужчины, подходили, снимали штаны и опорожнялись. Восприятие настолько здесь меняется, что даже на такие вещи здесь не обращали внимания.

Канченджанга явно была не рассчитана на 5 человек и ночью нам пришлось спать на боку. Я спал у самого выхода и всю ночь на меня задувал снег. Но зато рядом был свежий воздух и хоть какая-то свежесть. Со стен палатки капала вода, так, что утром у нас в палатке был полноценный дождь. Одному из альпинистов нашей связки было очень плохо – у него болела голова и поднялась температура. На следующий день был акклиматизационный выход на высоту 5800. Мероприятия это было достаточно разрозненное – каждый сам по себе или в группах выходил на тропу, доходил до высоты, до которой мог дойти и возвращался обратно. Володе в этот день стало совсем плохо и он вернулся обратно в лагерь 4400, а далее в Ош. Во вторую ночь мы уже ночевали троем, т.к. Володя и Гриша пошли вниз. Переночевав вторую ночь, мы утром собрались, оставили палатку, еду и теплые вещи и выдвинулись вниз.
В лагере 4400 после 5400 кажется, что есть все блага цивилизации и высочайший уровень комфорта: личная палатка, вода в ручье, обеденная палатка и ежедневное трехразовое питание. Мы, словно, оказались в санатории. Пробыв в этом санатории 2 дня и набравшись сил мы вновь пошли на 5400. В этот раз мы начали путь в связке троем, и я добрался до лагеря за 6 часов по сравнению с 8 часами в прошлый раз. Не зря говорили, что во второй раз будет подниматься намного проще – так оно и было, организм лучше переносил высоту после акклиматизации. Возможно, сказалось и то, что на этот раз нужно было тащить меньше вещей.

В лагере на 5400 стояла достаточно плохая погода и по прогнозу ближайшее погодное окно было только через 3-4 дня. Мои два товарища по связке решили переночевать одну ночь на 5400 и спуститься вниз, чтобы переждав погоду – попробовать вершину во второй выход. Я же решил остаться на 5400 и в случае, если группа на второй день решит идти дальше – присоединиться. Так оно и случилось, после второй ночи мы выдвинулись на 6100.

Меня определили в новую связку – в палатку, в которой один человек ушел вниз. Дорога на 6100 состоит из двух подъемов, оба крутых, первый из которых менее продолжительный, а второй, на саму гору Раздельная – долгий и изнурительный. Снег в этот день был мокрый, глубокий, видимость очень маленькой, мы шли и месили кашу горными ботинками. Второй подъем совершенно выбил меня из сил. Мы шли по 50-60 метров, садились в глубокий снег и отдыхали. Опять поднимались, изо всех сил штурмовали гору, потом плюхались с рюкзаками в глубокий снег и снова переводили дух. В этот раз мы несли с собой палатку, еду и все теплые вещи, так что вес моего рюкзака ощутимо давал знать. Изредка я поглядывал вверх, но складывалось ощущение, что эта гора является просто бесконечной. Минуты складывались в часы, часы летели один за одним, но мы совершенно не приближались к вершине. Наконец, когда я совершенно уже выбился из сил – показалась вершина. Хотелось поскорее добежать до нашего предполагаемого лагеря и отдохнуть, но даже и на это сил не было. Оставалось только медленно, шаг за шагом идти вперед. Далее показались знакомые лица, палатки Канченджанга и наш будущий лагерь. Я достал из рюкзака лопату и начал раскапывать платформу для нашей палатки. Погода была очень плохая, был сильный ветер и снег. Все палатки в лагере были либо в снежных ямах, либо со всех сторон окружены снегом, это хоть как-то спасало от ветра.

Мы поставили палатку, залезли туда четвером и весь оставшийся день и вечер топили воду, пили чай и заливали термоса. На следующее утро одна из участниц нашей связки решила пойти вниз. Для неё 6100 это и была вершина. На ее место вскоре пришел новый участник. Мы провели весь следующий день в палатке – лежали, топили снег и разговаривали. Вечером нам сообщил Руслан, что завтра утром выходим на штурм вершины. Вечером мы собрали вещи, залили термоса и легли спасть.

Подъем был в 01.00 ночи. Я немного еще полежал до 01.30 и заставил себя подняться. Все в палатке молча собирались. Ни каких разговоров, обсуждений. Напряжение стояло в самой атмосфере сборов. На улице была морозная погода, снега не было и это был хороший знак.

Группа вышла в 03.00 ночи и начала спуск с Раздельной. Я замешкался со сборами и пытался побыстрее одеть страховочную систему. Второпях я одел кошки раньше системы, поэтому мне пришлось их снимать и одевать систему. В общем, вышел я на 10 минут позже и устремился за нашей группой. Всю дорогу до ножа между нами сохранялось расстояние, и я никак не мог их догнать. Хоть расстояние и сокращалось, но не мог я встать в строй. К тому-же еще система постоянно сваливалась с меня, а остановиться, затянуть я не хотел, так как боялся потерять время. Где-то в начале ножа мне удалось догнать нашу группу, но я все-же остановился и что есть силы затянул «проклятую» систему. Еще немного, и я уже карабкался вверх по ножу вдогонку устремляющихся вверх фонариков. Когда мы поднялись после ножа – солнце уже взошло и открылись удивительной красоты виды гор, но я не особо обращал на них внимание – нужно было идти-идти-идти. Пройдя нож – группа ждала всех, кто отстал, в том числе и меня. Я был предпоследний, кто поднялся на нож, и Руслан сказал мне идти обратно, так как я медленно иду, а также попросил отдать рацию. Я ответил, что вышел позже и были проблемы с системой, рацию также ему не отдал, сказав, что брал ее для себя. К слову, у Руслана не было в наш выход на вершину рации, т.к. все сели еще на Раздельной. Далее я старался идти в первых рядах, держа темп группы. Однажды Юля мне сказала, что у нее замерзли ноги. На ближайшем привале мы сняли с нее обувь и растирали ноги, далее положили греющие химические стельки и двинулись далее. Так мы прошли «каменную поляну» и поднялись на плато Парашютистов.

На самом плато я начал терять темп. Наша группа растянулась где-то на километр, и я шел, скорее ближе к концу. За мной еще шли человек 5-7. Становилось все труднее и труднее идти, каждый шаг давался с большим усилием, а их нужно было сделать еще очень много. Я шел, но мой темп становился все медленнее и медленнее. В какой-то момент группа с Русланом ушла совсем вперед, поднявшись на одну из возвышенностей все остановились и сидели – ждали чего-то. Время было как раз связи с Ермачеком (12.00), и я подумал, что Руслан ждет меня, когда я дам ему рацию. Я устремился, что есть сил на этот «пригорок», но как не старался – шел очень медленно. Дойдя до основной части группы я узнал, что Руслан не знает, куда дальше идти. Я отдал ему свою рацию и сел передохнуть. Отойдя от него заметил, что Юля начала плакать, она очень устала и хотела вернуться. Мне было жаль ее. Далее собралась группа людей, которая решила повернуть обратно, около 5 человек, и как я узнал позже – она ушла вместе с ними.

Прошли двое каких-то мужиков, сказали, что тоже бегали – искали вершину, но не нашли и возвращаются обратно. Руслан убежал куда-то вперед искать дорогу, а вся группа осталась сидеть на снегу. В какой-то момент все подошли к нему и начали что-то обсуждать. Я тоже подошел и сказал, что у меня есть навигатор и мы решили идти по нему. Поскольку сил у меня уже было мало и шел я медленно, предо мной шли по очереди ребята, а я, держа в руке навигатор, указывал путь. Так мы шли какое-то время, пока Руслан не ушел вперед, видимо вспомнив дорогу, и вся наша группа устремилась за ним. Я же остался идти позади по флажкам, которые расставлял Руслан.

Так я шел один час или два, пока не встретил Василия, с которым мы были в одной палатке на 6100. Он медленно пошел за мной. Еще за нами шел какой-то мужик, и как я выяснил позже — это был Алексей, руководитель из харьковской группы. Мы шли очень медленно, и Алексей через некоторое время обогнал нас. Через некоторое время мы подошли к крутому подъему и не могли найти ближайшие флажки. Время было уже достаточно много, сил больше не было, погода начала очень сильно портиться, а подниматься нужно было высоко. Я не мог найти следов нашей группы, их уже к тому времени замело, а это значило, что нам нужно было тропить самим, что значительно снижало наши шансы дойти. Василий предложил идти обратно. По времени было где-то 14.30, а значит прошло время, до которого необходимо было подняться на вершину. Василий продолжал уговаривать меня пойти обратно. Я понимал, что осталось до вершины не так много и, если сейчас повернем обратно, то все силы, потраченные на экспедицию будут потрачены зря, ведь до вершины мы не дойдем. Так мы стояли и размышляли, что делать дальше. В какой-то момент я действительно был готов повернуть в обратную сторону, но было ужасно обидно возвращаться, когда до вершины осталось совсем немного. Еще раз подумав и вздохнув, я сказал Василию, что все равно пойду вверх, в своих силах я достаточно уверен, т.к. у меня есть горелка, баллон, 2 навигатора, лопата. Он подумал и сказал, что идет со мной.

Мы устремились штурмовать эту гору, перед которой стояли все это время. Пойдя немного я опять увидел флажки и был им очень рад, это значит, что мы идем в правильном направлении. Взобравшись на гору мы вышли на небольшое пологое пространство, проходили мимо каких-то стоянок. Вдруг я увидел наших ребят, которые уже возвращались с вершины. Они подошли к нам, и Руслан предложил идти за ними, т.к. было уже около 15.00, а до вершины нам идти еще 2 часа. Я взял у него рацию и сказал, что мы попьем чаю, отдохнем и подумаем, что будем делать. Они пошли дальше и достаточно быстро скрылись из виду. За ними шли еще 2-3 человека, которых я по ходу поздравил с взятием вершины. Мы попили чаю и долго не думая решили идти вверх. Оставалось всего 80 метров по вертикали, и я просто уже не мог повернуть назад. Я шел уже очень медленно, ноги были свинцовыми, меня мучала постоянная отдышка и катастрофическая нехватка кислорода. Я испытывал на себе всю прелесть горняшки. Нам оставалось преодолеть еще два подъема — и мы будем на вершине. Перед вторым и последним подъемом мы оба поняли, что это и есть вершина. Василий ускорил шаг и значительно обогнал меня, через некоторое расстояние он сбросил рюкзак и ушел дальше. Я как ни старался приказать своим ногам идти скорее, но они не слушались меня. Я продолжал идти достаточно медленно. Я также сбросил рюкзак, но идти от этого быстрее не стал. Еле-еле, я все же зашел на вершину, это было 01 августа, в 16.33 ровно.

От усталости у меня просто не было сил радоваться, что мы на вершине. Я сел на какое-то время отдохнуть и не мог сдвинуться с места. Потом, пересилив себя, встал и направился к бюсту Ленина. Только теперь ко мне начало приходить смутное понимание, что я все же на вершине, я сделал это. Я просто не мог этому поверить, что мне все-же удастся взойти. Погода была плохая, вокруг было молоко и с вершины ничего не было видно. Мы сделали несколько фотографий, пару видео и нужно было спускаться. На вершине мы были только 20 минут.
Василий начал достаточно быстро спускаться вниз, а у меня просто ноги не шли. Он кричал мне «Давай быстрее!», а я, хоть и хотел, но просто ничего не мог с собой поделать. «Ноги, ноги, давайте шевелитесь!!!» — кричал внутри себя я. Мы захватили брошенные рюкзаки, попили немного остававшегося чаю и двинулись дальше. Мести начинало все сильнее и сильнее, так что замело следы, по которым шли мы и наша группа, так, что мне оставалось только идти по флажкам. А это значило, что необходимо было тропить. Я также постоянно сверял свой путь с записанному треку на часах. Василий шел позади меня, так как ожог сетчатку глаз и ничего не видел. Хоть мы и шли обратно по флажкам, но местность для меня была совершенно незнакомая, словно я был первый раз здесь. Так, медленно мы продвигались по обратному пути. Мои часы начали обледеневать, и мне приходилось периодически протирать их перчаткой, чтобы хоть что-то там разглядеть. Мы спустились на плато и начало смеркаться. Какое-то время мы шли в сумерках, пока было видно флажки, но как только начало реально темнеть, идти стало достаточно сложно. Не было видно ничего, даже если тропа уходила вниз, то ее просто не было видно. Мы решили остановиться, немного передохнуть и выйти на связь в запланированное время в 22.00. Я сообщил по рации, что мы остались на высоте 6900, Юрий сказал нам, чтобы мы оставались на месте и ждали его. Я решил так и поступить. Чай у нас уже закончился в термосах к этому времени, и мы решили затопить горелку не сколько для того, чтобы попить, а чтобы просто согреться. Несмотря на наши все старания — горелка не зажигалась. Василий даже выкинул вещи из рюкзака, мы поставили горелку в него, но и теперь не было результата. Я понял, что газ замерз и предложил согреть в куртках баллон. Мы по очереди брали замерзший баллон к себе в пуховики, но оттаявшего газа хватала лишь на 5 секунд, не более. Ветер нарастал, и мы реально начинали замерзать. Я понял, что шансов дальше пытаться зажечь горелку у нас нет и нужно как-то укрыться от ветра. Василий попросил у меня перчатки, т.к. его совершенно промокли. Я отдал ему свои перчатки, оставшись в одних верхонках. Потом я достал лопату из рюкзака и предложил выкопать пещеру. Сначала он очень скептично относился к данной идее, но выбор был у нас небольшой. Мы поставили квадратом наши 4 палки и начали копать. Я собрал лопату и сделал несколько движений по копанию ямы, но сил у меня хватило реально не на много. Далее за дело взялся Василий и через некоторое время у нас была выкопана яма по пояс. Я снял кошки, положил рюкзак на дно ямы и сел на него. Здесь уже не было ветра и было намного комфортнее. Василий достал посеребрённый мешок, но он был рассчитан на одного. Он сел в яму рядом со мной, одел его на себя до плеч и предложил мне залезать. Я засунул голову в этот мешок, но смог залезть только до плеч, остальная часть тела была снаружи. Ветер что есть мочи трепыхал наш мешок, так что мы двумя руками держали его, чтобы не сдуло. Василий постоянно кричал: «Не порви его!». В мешке оказалось действительно теплее, можно было хотя бы вдыхать хоть немного согретый воздух, а также уже не мерзли руки. Но побыв в нем пару минут, заканчивался воздух и приходилось поднимать его, как рыбе — хватать ртом воздух и одевать его на голову обратно. В 00.00 я попытался, сидя в мешке выйти по рации на связь, но была тишина. Никого не было! Я подумал, что он решил не выходить с нами больше на связь, узнав о нашем добровольном решении продолжить подъем. Стало грустно и как-то не по себе, но нужно было продолжать бороться за жизнь. Мы продолжили наше сидение в снежной яме и в посеребрённом мешке на одного человека, постоянно выныривая из него за кислородом. Так продолжалось достаточно долгое время, пока я не начал уставать от этих движений по натягиванию на себя мешка и выныриванию из него за кислородом. Меня начала охватывать слабость и хотелось просто сидеть, хоть и без этого мешка. Я окончательно вылез из него и сел рядом. На меня начала нападать дремота и не хотелось больше сопротивляться, а просто отдохнуть. Я закрыл глаза и начал впадать в дремоту. Было просто хорошо вот так сидеть. У меня постоянно были белые вспышки по краям глаз, но я уже перестал на них обращать внимание. Словно все освещалось перед внутренним взором, и я уже не мог различить, то ли это «освещение» происходит только у меня, то ли действительно все вокруг освещается. Я не придавал этому больше никакого значения. Я начал видеть палатку в 5 метрах от себя, а также какую-то девушку, которая высовывалась наполовину в нашем направлении и протягивала термос с чаем. Я окончательно успокоился и понял, что все в порядке: «Рядом люди и горячий чай, а значит все будет в порядке». Рядом сидел Василий и постоянно кричал мне: «Макс, не спи! Макс, вставай!». В какой-то момент я начал понимать, что засыпаю и это ничем хорошим не закончится. Василий начал расталкивать меня, чуть ли не силой принуждая подняться. Я решил собраться с силами и попытаться встать. Удалось мне это не просто, так как частично я был уже заметен снегом. Мы встали, стояли и думали, что дальше делать. Василий предложил стоя натянуть на себя мешок. Мы начали это делать, но порвали его. От мешка остались одни лоскутки. Василий дал мне какую-то часть его. Я положил его себе на лицо, так, что дувший на меня ветер удерживал ее. Мне было уже все равно, я просто стоял. Василий обвязал вокруг себя остатки мешка, чтобы согреться. Оставаться здесь было бессмысленно. Если садишься в яму — начинаешь засыпать. Если стоишь — начинаешь замерзать от ветра. Нужно было что-то делать, но что? Кто нас отсюда спасет, сколько нам еще оставаться в яме? Нужно было хоть как-то двигаться, чтобы согреться, и я решил пойти по тропе.

Я начал искать рюкзак на дне ямы, но он уже был глубоко засыпан снегом. Далее я начал надевать кошки, но это оказалось не так просто. Пока я надевал их, ветер успевал надуть мне под ботинок снега, так что мне приходилось снимать кошку, очищать подошву ботинка и снова пытаться надеть кошку. Делать это приходилось голыми руками, т.к. верхонки полностью обморозились и ими можно было легко рубить снег. Они больше походили на две железные трубы с заваренным дном, которые я надевал себе на руки. После продолжительного времени мне все же удалось одеть кошки, но я обнаружил, что не чувствую кончиков пальцев на правой руке. Словно на каждом пальце моей руки был надет железный наконечник, который я совершенно не чувствовал. Мне стало жутко обидно за пальцы, и я стал что есть силы их растирать, но эффекта не было, они так и оставались бесчувственными. У меня не было испуга, но скорее жуткая обида, что отморозил себе пальцы. Ничего не поделаешь, нужно было двигаться из ямы. Когда мы вылезли из неё, то не узнали наши палки. Они превратились в белы трубы с наростом льда по направлению ветра. Толщина льда была около 3 см. Я счистил этот лед и взял палки в руки. Было еще темно и флажков не было видно, поэтому я пытался идти по навигатору. Каждый шаг давался очень сложно, дул ветер и не было ничего видно. Так мы шли около 15-20 минут. Я выдохся и предложил Василию повернуть обратно в яму, идти в таких условиях было еще хуже, чем сидеть. А в условиях темноты мы не видели ландшафт и могли упасть на каком-нибудь спуске. На обратном пути я еле-еле разглядел яму, которую уже начинало заметать. Мы достали лопату и выгребли из нее снег. Я подложил под себя рюкзак и опустился на дно ямы. Периодически я вставал, ходил взад и вперед ямы, чтобы согреться и снова садился. Так прошло час или два, пока не начали рассеиваться сумерки. Мы приняли решение идти.

Я вышел из ямы и не мог понять, в каком направлении нам идти. Немного припоминая, из какого направления мы пришли — я определил направление. Периодически протирая часы от постоянно возникающего обледенения мы двигались по навигатору и по флажкам одновременно. Если флажки пропадали из виду, я шел по навигатору, через некоторое время они снова появлялись и тогда я уже шел по ним. Василий сказал, что нужно вызывать срочно помощь и стал просить меня связаться с нашим лагерем, я включил рацию и тщетно пытался хоть с кем-то связаться: «База, прием! База, прием!», но никто не отвечал. Я убрал рацию обратно в пуховик, и мы двинулись дальше. Так мы шли очень медленно по флажкам, медленно переступаю с ноги на ногу и ища в темноте очередной красный «символ жизни на палочке». Через некоторое время я определил по навигатору, что мы идем в противоположном направлении, и мы пошли обратно.

Вот наступило утро и на часах уже было 7.00 утра, а это значит, что можно попытаться выйти на связь с лагерем. Я вытащил второпях рацию и начал кричать «База, прием! База, прием!», и тут раздался долгожданный ответ «База на связи». Это был Сергей с лагеря 4400, как же я был рад его слышать! Я сказал ему, что мы идем на спуск. Он ответил, что понял и передаст это Юрию.

Мы решили сделать привал. Вот мы стоим посреди белой пустыни, бессонная и изнуряющая ночь позади. Крепчает утренний мороз, но на него уже не обращаешь особого внимания. Безумно хочется пить. Василий достал сало и дал мне пару кусков. От ужасно мучающей меня жажды я не мог ничего есть. Но он настоятельно отдал мне несколько кусков сала. Я съел только один и больше не стал. Так мы постояли еще некоторое время и пошли дальше. Наступил 8.00 часовой сеанс связи, и я сообщил Юрию, что мы спускаемся вниз. Он ответил, что они пойдут нам навстречу.

Мы спускались очень медленно, преодолевая один перевал за другим. Периодически мы садились на снег и отдыхали. Василий шел где-то позади. Мы шли абсолютно молча и даже не разговаривали. Однажды на спуске во время очередного отдыха я решил достать бутылку с водой в надежде, что под солнечными лучами растаяло хоть немного воды. Вот я открыл крышку алюминиевой бутылки и наклонил ее с надеждой. Мне в рот упало буквально пару капель, но я и им был безмерно рад. Мы спустились с очередного спуска, с того самого, на котором грели ноги Юле, и я увидел вдали корпус машины. Сейчас даже понять не могу, была ли это в самом деле машина, или только показалось. Мы вышли на каменную гряду. Василий начал отставать от меня. Я связывался с Юрием уже каждый час и знал, что они с Русланом начали подъем на нож, и мы встретимся где-то на его верхушке. Так оно и вышло, когда я подошел к ножу, то сел и начал ждать. Не прошло и минуты, как предо мной появилось двое поднимающихся человека и это были Юра и Руслан.

Руслан, как только увидел меня, сразу подошел и протянул термос с водой, а также спросил, где Василий. Я ответил, что он где-то недалеко сзади и совсем недавно был рядом. Юра ушел за ним. Пока мы стояли и ждали их, я пил и не мог напиться чаем. Было ощущение, что у меня неутомляемая жажда. Через некоторое время Юра вернулся с Василием, и мы начали спуск. Я пристегнулся усом самостраховки к протянутой веревке и стал передвигать потихоньку ноги. Мы шли очень медленно, и Руслан нас постоянно подгонял. Становилось жарко и я через некоторое время остановился и снял часть одежды, в частности – теплую пуховку и остался в одной тонкой. Юра ушел вперед и был спереди где-то метрах в 300 х. Ноги передвигались достаточно медленно, в теле ощущалась очень большая усталость. Я, как только мог ускорял шаг, но все равно шел очень медленно. Василий обогнал меня, а Руслан шел сзади. Вдруг я увидел, что он остановился и ждет нас, около него что-то стояло, но я не мог разглядеть издалека. Подойдя к нему – я увидел стоящие на снегу две бутылки компота, термос и конфеты. Мы поняли, что Юра решил сделать привал и накрыл нам стол. Мы сели с Василием и начали пить этот компот, я пил, пил и никак не мог напиться. Организм требовал еще и еще воды. Немного передохнув мы разговорились. Я спросил Юру, почему они не вышли на связь ночью, но он ответил, что они пытались с нами связаться в 00.00, потом в 02.00 и в 03.00, но нас не было. Я понял, что поскольку мы были в яме и накрылись серебряным одеялом, то сигнал мог не пробивать. Также Юрий сказал, что мы сделали очень самонадеянный поступок и из-за нас сейчас срывается вся экспедиция. Например, не вышла по плану вторая группа на вершину.

Так мы отдыхали где-то 30-40 минут и двинулись дальше. Юра теперь уже не дожидался нас и ушел вперед, через некоторое время он скрылся из наших глаз. Мы же продолжали идти вместе с Русланом. Он постоянно подгонял нас «быстрее», «быстрее» и меня это начинало бесить. В какой-то момент я предложил ему пойти вперед, а мы самостоятельно доберемся до лагеря, т.к. мы устали и просто не может идти быстрее. Где-то на 6500 он так и сделал. Перед нами был каменистый спуск, он показал, что нужно спускаться по правой стороне и далее идти по флажкам. Я ответил, что мы так и сделаем. Мы уже самостоятельно стали спускаться с каменистого склона и дошли до небольшого перекрестка с камнями. Здесь мы с Василием решили передохнуть. Впереди себя я видел уходящие вниз желтые флажки и понял, что нужно идти вниз по ним. Подошел Василий и сказал, что он нашел флажки справа от нас, и он считает, что ему нужно идти по ним. Я засомневался по дальнейшему направлению и решил проверить по часам – у меня была забита точка вершины Раздельная. Часы показывали точку прямо от меня, и я точно удостоверился по направлению дальнейшего движения. На часах было 18.00 – время очередной радиосвязи и бы мог спросить, правильно ли мы двигаемся. Но не стал этого делать, так как был точно уверен в выбранном направлении. Во-первых, нам было сказано следовать желтым флажкам, во-вторых, часы показывали данное направление.

Я накинул рюкзак и стремительно выдвинулся вперед и подумал, что Василию придется походить и прийти в лагерь уже на следующий день. Жаль, что он не послушал меня. Я, как только мог ускорил шаг, чтобы быстрее спуститься в лагерь. Ноги иногда скользили по каше из растаявшего снега, и я проезжал в таких случаях метров по 5 за раз. По дороге я пытался вспомнить, как мы проходили здесь ночью. Вот камни, лежащие прямо на тропе. Вот знакомые флажки. Все мне напоминало знакомую тропу. Но было очень много мест, которых я вообще не помнил. Я списал это на темноту, в которой мало что можно было увидеть. Вот вдали я увидел палаточный лагерь и прибавил еще шаг. Приблизившись к нему я понял, что это были камни. Я пошел далее – лагерь наверняка где-то впереди. В 19.15 я был на высоте 6100, и я увидел перед собой на противоположной стороне вдали палаточный лагерь с людьми и палатками. Это было достаточно далеко. Я отчетливо помнил, что Раздельная находилась на вершине 6100, и я должен был увидеть ее на своем уровне, так как предполагался еще спуск до 6000 и подъем на 100 метров. Этот подъем многие ругали в отчетах и писали, что он невероятно сложный в конце восхождения.

Но я стоял перед значительным спуском, после которого был также большой подъем, а лагерь располагался на склоне. Я понял, что ушел не в том направлении и стало жутко обидно. Обернувшись, я увидел, что ушел очень далеко – ведь я даже не смог визуально найти то место, откуда вышел. Не дожидаясь радио связи я повернул в обратном направлении и начал изнурительный подъем. Даже сложно себе представить, насколько было сложно подниматься после уже 40 часов, проведенных после выхода из лагеря, после вершины, безумно холодной ночи. Я был похож на зомби, в голове которого звучало одно: «нужно идти, идти, идти». Переставляя шаг за шагом я набирал высоту. Я вышил на связь и на прослушивании был Сергей. Я объяснил ему, где я сейчас нахожусь, и что Руслан ушел вперед согласно нашей договоренности, что мы будем следовать флажкам. Он объяснил мне, как нужно было идти и из его слов я понял, что нужно было уходить правее от перекрестка, тогда как а я ушел прямо, из-за чего ушел в неправильном направлении. Мы договорились выйти на связь в 20.00. В этот раз на связи был Руслан и я в целом повторил ему, что сказал Сергею – «я двигаюсь в обратном направлении до перекрестка, от него пойду в сторону раздельной». Руслан также рассказал, как нам нужно было идти. По моей оценке я должен был прийти к перекрестку в 23.00 и предложил Руслану созвониться в это время. Он ответил, что будет на прослушивании и попросит ребят посветить мне фонариками, чтобы я понял, куда нужно идти. На этом наша связь закончилась, и я продолжил восхождение.

Я держал темп, как только мог, но все равно поднимался достаточно медленно. Довольно быстро потемнело и я уже шел в темноте. Мой налобный фонарик сел еще ночью во время подъема, поэтому я взял фонарь. Я держал его в правой руке попутно зажимая палку. Было не очень удобно, но все же хоть что-то видел перед собой. Через час – полтора подъема тропа стала достаточно узкой с крутым подъемом, поэтому было не легко по ней идти. В какой-то момент мне стало казаться, что я иду по мусору – он был прямо под моими ногами. Потом казалось, что на этой тропе работают портеры и можно сгрузить часть вещей им, поэтому не нужно тащить свой рюкзак. Не знаю, от чего были эти глюки, то ли от отсутствия кислорода, то ли от усталости. Я вышел на связь в 23.00, как и сообщал Руслану, но на связи уже никого не было. Время шло, но перекрестка все не было. Я уже стал сомневаться, в правильном ли я иду направлении, но ведь подъем и тропа была одна. Через некоторое время я увидел справа от себя другую тропу, тоже ведущую вверх, но менее протоптанную. Я подумал, что лучше идти по своей – более расхоженной. По пути я проходил мимо статуи какой-то женщины, которая сидела и держала сложенными руки перед собой. Капюшон накрывал ее голову так, что не было видно лица. Вокруг нее были какие-то небольшие то ли домики, то ли какие-то другие сооружения. Я уже настолько устал и вымотался, что не обращал на нее никакого внимания. К 01.00 ночи на вышел на какое-то плато, но это точно не был перекресток, с которого я уходил. Я продолжил идти вперед и не мог сообразить где я, т.к. место было абсолютно не знакомое. Это было плато. Невдалеке стояли какие-то домики, но я смутно понимал, что это всего лишь моя фантазия, и ни каких домиков нет. Также я прошел вперед, пока не повернул обратно, надеясь найти хоть что-то похожее из того, что было раньше. Вернувшись немного назад я понял, что идти в обратную сторону не имеет смысла и мне пришлось повернуть обратно. Опять начало казаться, что здесь я видел где-то гостевые дома и мне нужно их найти, чтобы остановиться на ночь. Вот рядом стоит веранда с баром и мне нужно только подойти, чтобы взять чего-то согреться. Опять начались глюки. Я сел в снег и решил разобраться, где я и куда мне дальше идти. Я достал навигатор Garmin eTrex, залил трек до вершины в него и решил посмотреть, насколько далеко я давно от нашего трека. Экран навигатора определил мое местонахождение прямо на тропе, но при этом показывал какой-то знак вопроса. Я не мог понять, то ли я действительно нахожусь на тропе, то ли он не может поймать спутники и показывает одно из моих прошлых местонахождений. Я сидел в снегу на высоте 6500, смотрел в экран навигатора и думал, что делать дальше.

Вдруг что-то меня разбудило, и я понял, что сплю, а рядом со мной валяется также на снегу навигатор. Я понял, что просто отрубился и уснул. Это было лучше, чем пытаться в темноте на такой высоте найти дорогу. Поэтому я решил продолжить спать до рассвета. Я достал из рюкзака теплую пуховку, которую убрал туда накануне днем. Под спину подложил рюкзак. Ноги положил на палки, чтобы не замерзли и уснул.

Очнувшись через пару часов я понял, что не чувствую пальцы левой ноги, на которой лежала правая. Я испугался, что отморозил себе пальцы еще и на ноге, и принялся что есть силы ими шевелить не снимая ботинка. После многократных попыток я опять начал чувствовать пальцы и немного успокоился. Также замерзал левый бок, на котором я спал, но холод перебивался усталостью и какой-то общей апатией. Я опять погрузился в дремоту и кажется уснул.

На этот раз я проснулся от звуков двух парней, идущих в моем направлении. Я поднялся и увидел, что они двигаются в моем направлении. Двое парней подошли ко мне и изумились, что я здесь делаю. Оказывается, я спал прямо на тропе, и они шли на вершину. Я рассказал им, что шел с вершины, но не дошел до лагеря. Они налили мне из термоса кружку чая, который позволил мне прийти хоть как-то в себя. Я жадно пил этот чай и понимал, что им предстоит еще идти на вершину, и, возможно, он им будет нужнее. Я выпил чай, отдал им кружку. Они показали мне направление Раздельной – прямо по их следам вниз вдоль флажков. Я никак не мог поверить, что спал прямо на тропе и лагерь уже близко. Я пожелал им удачи и двинулся в своем направлении.

Через пол часа – час я увидел Василия, который шел по тропе мне навстречу. Я был очень рад его видеть. Вид у него был очень плохой, он был очень уставший и казалось – не в себе. Он начал рассказывать мне, что нашел орлиное гнездо и ползал по склону, собирая воду из щелей скал. Также он рассказывал, что нашел домики заброшенной киностудии. Конечно, все это были галлюцинации, как и у меня. Но, если я для себя в подсознании отдавал отчет, что все это не имело отношения к действительности, то он рассказывал, как будто он все видел в реальности. Я был очень удивлен, когда он мне рассказал про сидящую женщину в капюшоне с со сложенными друг к другу ладонями. Ведь я тоже ее видел. Я сразу сказал ему, что иду в направлении лагеря, но так как боялся, что он мне не поверит, то сказал, что лагерь уже близко и нам нужно идти: там будет кола, баня и горячий чай. Хорошо, что на этот раз он пошел за мной. По дороге он начал просить у меня деньги на баню и колу, а также рассказывал отрывки своего ночного путешествия. Я понял, что у Василия поехала крыша и теперь вся ответственность только на мне. Навстречу нам шли группы альпинистов в направлении вершины. У одного из иностранцев я попросил чаю для Василия, а сам немного отдохнул.

Вот мы спустились с горы и начали подъем на раздельную, было 7.45 утра. В 8.00 я вышел на радио связь и сообщил Ермачеку, что мы поднимаемся на раздельную. Он был очень удивлен, что мы не в лагере. Подъем был очень сложным, я в буквальном смысле переставлял свои ноги, пытаясь взойти по склону. Через некоторое время мы увидели на верху горы мужчину в красной куртке, он стоял и смотрел на нас, но ничего не предпринимал. Я поднимался, но казалось, что он к нам не приближается. Это был кто-то из нашего лагеря. Потом, он начал кричать нам бросить рюкзаки – они их поднимут позже. Но мой рюкзак не был настолько тяжелым, чтобы его не донести.

У самого лагеря нас встретили ребята из нашей группы, предложили чаю и помощь донести рюкзаки. Чай я попил, но рюкзак решил донести самостоятельно. В лагере нас встретили и предложили еще чаю. Руслан поставил нам с Василием по уколу – какой-то стимулятор. Я лег в своей палатке и не мог поверить, что, наконец, мы дома. Наше восхождение и возвращение в общей сложности заняло 54 часа.

Полежав в палатке только час мы начали собирать вещи, чтобы спуститься в лагерь на 5400. Юрий взял мой рюкзак, а я пошел налегке. В лагере на 5400 я немного перекусил, собрал оставленные там вещи и оставил рюкзак в лагере. Его должен был забрать портер завтра и принести нам в лагерь на 4400. В этот же день мы спустились в лагерь на 4400 где-то к 22.00. Нужно было видеть лица людей, которые нас встречали – словно мы вернулись с того света. Теперь мы дома и в безопасности.

Через 3-4 дня мы спустились в Ачик-Таш и на автобусах приехали в Ош. В этот же день у меня был самолет в Москву. По возвращению в цивилизацию я обнаружил, что получил обморожение первой степени не только пальцев рук, но и ног. Пройдя 10-ти дневный курс уколов по стимулированию кровообращения, конечности начали приходить в себя. В первые две недели они жутко болели и иногда была словно «ломка». Через месяц все пришло в норму.

Ребят прочитала сегодня статью о трагедии , которая случилась в 1974 году…. и там такие строчки

«Безобидных гор не бывает. Горы — хищники. Иногда они спят, сытые, ублаженные… Подолгу, по многу лет. И людям мнится, будто они ручные. Все — и самые опытные, самые осторожные, осмотрительные — усыпляются, если горы подолгу спят. Правило «Безобидных гор не бывает» понемногу стирается в памяти…»

так что будьте очень осторожны в горах и помните это…

..Мы идем по спокойной горе. По отлогим, безмятежным, миролюбивым склонам, похожим скорее на зимние равнинные поля, чем на грани семитысячннка. Буйствует только свет. Кажется: если этой свирепой светосилы еще чуть подбавить, будет взрыв…
Все остальное застыло — выпуклые тугие сугробы, с которых буквально стекает солнце, воздух, небо, панорама Заалайского хребта…
Райская благодать — сюда бы детишек, кататься на санках! Откуда здесь взяться опасности! Это там, на Хан-Тенгри, на пике Победы — самом северном семитысячнике мира — гуляют ураганные ветры, лютуют морозы… Это на Хан-Тенгри и на Победе нужно продумывать все «на случай, если», учитывать нештатные ситуации, предвидеть непредвиденное. Здесь все известно, все понятно, все спокойно…
Сюда бы детишек — кататься на санках…

Мы относились к этой горе как к ручной собачонке, клыки и челюсти которой хозяину неопасны. 45 лет мы относились к ней так, словно и давление здесь безобидно, и разреженность воздуха не удушлива. Поднимались на восьмой километр в небо так же уверенно, без сомнений в исходе, как на «Седьмое небо» в Останкине… Она снова заснула, эта гора… Или опять притаилась? Сорок пять лет — со дня первого штурма — она убеждала людей в смирении агнца. А нынче показала, чего стоит ее оскал… Второй раз поднимаюсь я на пик Ленина — второй раз за последние две недели… Меня не пускали, отговаривали, запрещали. Я объяснял, убеждал, заверял — вырвался. Зачем? Чтобы увидеть ее в последний раз? Конечно. Но это только полправды… Не мог же я говорить им о чуде, на которое все же надеюсь?! О микроскопической несбыточной надежде, в которую сам не верю умом, но верю душой?!
8 августа, на другой день после страшных событий, когда улеглось, прояснилось, японцы покинули свой бивак на 6500 и во второй раз вышли на поиски женской группы. Они нашли их на предвершинном склоне. От семи тысяч книзу, растянувшись метров на двести, друг за другом вдоль спуска, как пунктир на бумаге, лежали тела. Их было семь…
Так и сообщили в лагерь зарубежные наши коллеги…
Семь, а где же восьмая?! И кто восьмая? …
Беспочвенная надежда, ни единого реального шанса. Спустись она в затерянное, но обитаемое место Памира нынче, через три дня после катастрофы, мы бы об этом знали. Крохотная надежда повисла в воздухе и держится одной лишь силой моего желания. Я пытаюсь ей ставить «подпорки» — придумываю фантастические варианты, но ни в одном из них концы с концами не сходятся. Знаю — глупо. И все же надеюсь…
Я должен отыскать восьмую…

Со мной челябинцы. Их четверо — друзья челябинского альпиниста Валерия Переходюка. Его супруга, Галина Переходюк, — одна из тех, кто лежит сейчас наверху… Еще одна альпинистская чета, разведенная горами… И он рвался с нами… И для него «восьмая» — зыбкая надежда… Идем слишком медленно. Или так кажется?.. Боль, что копится внутри, сильнее любого допинга. Я пытаюсь ускорить темп, но вместо этого лишь нарушаю размеренность альпинистского шага… Впрочем, быстрее двигаться невозможно. Снегу вдвое против обычного. Отработка следа, как никогда, нынче сложна. Следы нужно делать на совесть, иначе провалишься вглубь, что называется, с ручками… Странное лето. Аксакалы не помнят такого снежного лета.
7 августа 74-го года в адрес Комитета физкультуры и спорта СССР прибыла телеграмма из международного лагеря «Памир». В ней говорилось о гибели швейцарской альпинистки Евы Изеншмидт. Причина: экстремальные метеоусловия, сложившиеся в районе пика Ленина, Вечером того же дня мы с заместителем председателя комитета В. И. Ковалем вылетели в Ош. Прибыли ночью и немедленно связались по радио с лагерем. 8 августа в эфир вышли слова:
«Случилось большое несчастье…»
«…2. Заболевание двух участниц в момент нахождения команды на вершине значительно осложнило положение группы и способствовало трагическому исходу.
3. Основной причиной гибели группы явились крайне сложные внезапно возникшие метеоусловия, ураганный ветер со снегом, резкое снижение температуры и атмо-сферного давления, отсутствие видимости…»
Из выводов официальной комиссии.

КАТАСТРОФА

«…Сегодня 13 августа. Шагаем мы третий день. И осталось нас трое… Трижды три девять… А их было восемь. Нет. Сначала их было девять. Одна им не подошла — они единогласно ее отчислили… У Соколова рваная пуховка. Где он ее порвал? Интересно, если распахнуть пуховку, можно на ней полететь при сильном ветре? А если придумать гарпун и стрелять из него веревку с приспособлением, чтоб могла зацепиться?.. В любую непогоду, при нулевой видимости… Выстрелил — зацепилась. Подтянулся… И снова на сорок метров вперед… С такой штукой они, возможно, спаслись бы… Дурацкое солнце палит без меры… Кто это обвязал мне лицо марлей? Ах да… Только что подходил Давыденко и сказал, что на скуле у меня волдырь — солнечный ожог… Он нацепил мне повязку, а я не заметил, потом спохватился, хотел сорвать, но спохватился еще раз — они меня не пускали, а я обещал, что все будет в порядке… 0’кэй. Американцы — крепкие ребята. У них все 0’кэй. Когда я спросил, хорошо ли маркировали, сможем ли потом отыскать тело, они сказали: «0’кэй». После я видел, как плакал Шонинг… и у меня тоже все будет 0’кэй — зря беспокоятся… Зачем я взял на себя руководство… Зачем?! Все верно… Так получилось… Где он заболел?.. Метров триста назад… У него, видно, не ладится с высотой… И сам же отправил его вниз вместе с сопровождающим… Все верно: нас было пятеро — теперь трое… Трое? Все верно — Давыденко, Соколов н я… Надо выйти вперед». Соколов! Давай меняться. Я пойду первым. …Черт, какой жуткий снег! Никак не утопчешь… И тишина… Хоть бы где-нибудь что-нибудь грохнуло… Лавина бы сорвалась… Этот скальный выступ похож на кошку… Я не люблю кошек. Они злобны и лживы… А Эля любила… Она доверчивая… Потому и любила кошек. Ее нельзя было обманывать. Стыдно? Не то слово… Она нежная была… Была?! Была!.. «Горы улыбаются» — поэты смотрят на них снизу вверх… Разве это улыбка?! Это кошачий оскал… Это безмолвный хохот… Стоп! А где наши лопаты?! Неужели на биваке забыли?! Чем будем рыть могилы?! Тьфу, черт… вот же она, под клапаном рюкзака… А если бы им костюмы с электрообогревом? Крохотный аккумулятор… Или атомный источник? И пломбу на тумблер: «Вскрыть только в экстренном случае». А кислород? Баллон? То же с пломбой? Еще десять килограммов на спину? А как быть с давлением?.. Покричать бы, повыть… Уйти куда-нибудь за перегиб и там орать на весь Памир… Взорвать эту идиотскую тишину…

Как же могло такое случиться?! Ведь кругом были люди! На той стороне Корепанов с группой, на этой команда Гаврилова — там ведь Костя Клецко! Японцы, американцы… Каких-то пятьсот-шестьсот метров. Это поражает? А почему не поражает другое: когда у постели умирающего десяток врачей, а он умирает, н никто не может ему помочь? «Близок локоть, да не укусишь» — теперь до конца ясно, что означает эта пословица… Может, самые драматичные фигуры в этой трагедии те, кто был рядом и не сумел помочь… Я не хотел бы быть на их месте… Так мы и не нашли следов их бивака на шести тысячах… Это был еще добрый бивак, Эля передала оттуда:
«Пришли на шесть тысяч метров, отдыхаем. Уже шипит примус. Настроение хорошее».
…Это было 1 августа в 20 часов…
…Каждый шаг приближает нас к страшному месту…
До встречи осталось немного — каких-нибудь 200— 300 метров по вертикали. С базой было у нас несколько сеансов связи, и каждый раз втайне я ожидал чуда, каждый раз перед включением рации мне грезился голос: «Володя, она нашлась…»
Хотя еще в лагере кто-то сказал мне: «Японцы как будто ее опознали».
«Как будто»… — тупые ножницы: не столько режут, сколько мнут и дырявят… Я все-таки верил. Но вера уходила с каждой новой связью, с каждым метром высоты… Наконец я сказал себе: «Хватит морочить голову — она там, на склоне возле вершины». С этой секунды веру в чудеса сняло как рукой. Я готовился к встрече. Я боялся ее — боялся себя. Я сейчас восходитель. Руководитель. Я обещал, что все будет в порядке. Мало того, меня отпустили не на последнее свидание. По делу. Из всех находившихся в лагере я один хорошо помнил их в горной одежде. На этом сыграл — формальный повод, который под конец пригодился всем, кто устал меня отговаривать, убеждать… Их нужно опознать и составить описание. Описание обязательно. Через год их снимут и отдадут родственникам. Кто будет снимать? Надеюсь, что я. Но все может случиться. Здесь нужен документ. Портативный магнитофон «Сони» под свитером давит на ребро. Я держу его здесь, чтобы не замерзли батарейки. Он раздражает, но боли не чувствую. Кто будет диктовать? Ребята мрачны. Идут, низко согнувшись, надвинув на глаза капюшоны, глядя под ноги. Их сгибает не столько усталость, сколько предстоящая встреча. Я знаю — они предвидят сцену… Жуткую сцену… Где мне взять силы, чтобы этого не случилось? Ясно только одно — на высоте семь километров никто не должен трепать нервы другим ни при каких обстоятельствах. Только сейчас стало понятно, какую моральную обузу взяли они на себя, согласившись идти со мной… Гребень неподалеку.

Где-то здесь 2 августа в 13 часов Эльвира передала на базу: «Осталось около часа до выхода на гребень. Все хорошо, погода хорошая, ветерок несильный. Путь простой. Самочувствие у всех хорошее. Пока все настолько хорошо, что даже разочаровываемся в маршруте…» Что было дальше? Об этом известно немного. Источник единственный — радиопереговоры, восстановленные мной со слов их участников. В тот же день, 2 августа, в 17 часов женщины передали на базу информацию не менее жизнерадостную и оптимистичную, чем та, что поступила в 13 часов. Лагерь пожелал им спокойной ночи, и связь на этом закончилась.
3 августа, 8 часов утра.
Эльвира: «Решили взять день отдыха».
База (В. М. Абалаков): «Эльвира, тебе видней. Как ты решила, так и будет. Не спешите. В перспективе прогноз хороший». Сверху после штурма вершины навстречу женской команде шла группа Гаврилова. Мастер спорта Олег Борисенок находился на связи, слышал сообщение женщин и передал им: «Мы идем к вам. Скоро увидимся и поговорим».

3 августа, 17 часов. Эльвира: «Я права, что взяли день отдыха!»
База: «Не сомневаюсь, тебе видней, тебе доверяю. Ты предложила — я согласился».
Эльвира: «Завтра хотим подойти под вершину — проделать большую работу за счет отдыха. Может, сделаем попытку выйти на вершину».

Утром 4 августа где-то у высшей точки двигалась вверх группа Георгия Корепанова. Они шли с другой стороны. К вечеру, достигнув вершины, начали спуск и до темноты успели спуститься на несколько сот метров в обратном направлении, к вершине Раздельной. Между этими тремя подвижными точками — командами Шатаевой, Гаврилова, Корепанова — и базой поддерживалась регулярная связь — то ли прямая, то ли путем передачи через посредника, Внизу передачи вел Виталий Михайлович Абалаков.

4 августа, 17 часов.
Эльвира — базе: «Пока мы с вами поговорили, ребята «сделали» пик Ленина (имеется в виду группа Корепанова. — В. Ш.). Нам завидно. Но завтра нас тоже можно будет поздравить. Пусть Корепанов нас встречает на Раздельной, греет чай. Поздравляем Жору с днем рождения. Желаем всего доброго. Несем тебе презент. Пик Ленина ты уже покорил, теперь желаем восьмитысячника».
Корепанов — Эльвире: «Жду презент. Подходите быстрее. Продолжаем греть для вас чай. Идите быстрей. Нужна вам эта гора? Если б меня не гнали, я бы не ходил».
Эльвира — Корепанову: «Погода портится. Идет снег. Это хорошо — заметет следы. Чтобы не было разговоров, что мы поднимаемся по следам».
В момент этой связи группа Гаврилова отдыхала рядом с женским биваком на высоте немного выше шести тысяч метров. Один из ведущих участников группы, заслуженный мастер спорта Константин Клецко, запросил лагерь.
Клецко — базе: «Какие будут указания?»
База: «У девушек все хорошо. Эля доложила. Самочувствие прекрасное. Она доложила свои раскладки по времени. Я им подсказал кое-что. Считаю, что вам надо спускаться вниз и завтра спускаться дальше».
Однако о самочувствии женщин гавриловцы имели гораздо больше сведений, ибо видели их воочию, совместно распивали чаи. Девушки и в самом деле чувствовали себя хорошо.

5 августа, 8 часов утра.
Борисенок — базе: «Погода хорошая. Тепло. Сейчас соберемся и будем спускаться с шотландцами».
База: «Хорошо, если они согласны, спускайтесь». Группа Шатаевой еще спала. Связи с ними не было.

17 часов.
Шатаева —базе: «Мы вышли на вершину»,
База: «Поздравляю!»
Читатель, видимо, догадывается, что общая стратегия передвижения групп была продумана и попутно с личными восходительскими целями предполагала некое патрулирование мужских команд во время нахождения женщин на склоне — для подстраховки, на всякий случай. Однако, как бы тщательно ни скрывался факт подстраховки, там, на месте, он становился «секретом полишинеля». И не исключено, что именно поэтому женщины затягивали восхождение, стараясь вырваться из-под опеки, выбирая для переходов моменты наибольшего удаления «опекунов». Сначала группа Гаврилова — Клецко, по понятным причинам, не спешила со спуском. Но, получив указания с базы, двинулась вниз и 5 августа в 17 часов вышла к японской пещере на 5700. В 17 часов в передачу «База — Шатаева» включился Олег Борисенок. Узнав о благополучном выходе на вершину, он сказал: «Очень хорошо. Желаем удачного и скорейшего спуска. Жора ждет не дождется своего презента».
Шатаева — базе: «Видимость плохая — 20—30 метров. Сомневаемся в направлении спуска. Мы приняли решение поставить палатки, что уже и сделали. Палатки поставили тандемом и устроились. Надеемся просмотреть путь спуска при улучшении погоды».
База: «Согласен с таким решением. Раз видимости нет, лучше переждать и в крайнем случае здесь же, на вершине, переночевать, если это возможно».
Шатаева: «Условия терпимые, хотя погода не балует, видимости нет. Ветер, как нам и говорили, здесь всегда. Думаю, не замерзнем. Надеюсь, ночевка будет не очень серьезной. Чувствуем себя хорошо».
База: «На вершине неприятно и действительно холодно. Не исключено, что ветер и дальше будет не меньший. Может, и больший. Постарайтесь пораньше проснуться, просмотреть и найти путь спуска и, если будет возможность, сразу следовать на спуск». Борисенок: «Спокойной ночи. Удачной ночи». 6 августа, 10 часов утра.
Шатаева — базе: «Погода ничуть не изменилась. Видимости никакой. Мы встали в 7 часов и все время следим за погодой — не появится ли просвет в тумане, чтобы определиться, сориентироваться на спуск. И вот уже 10 часов, и ничего, никаких улучшений. Видимость все такая же низкая — примерно 20 метров. Что нам посоветует база, Виталий Михайлович?»
Абалаков: «Давайте в 13 часов поговорим. Перекусите».

13 часов.
Шатаева (в голосе слышатся тревожные нотки):«Ничего не изменилось. Никаких просветов. Ветер начал крепчать, и довольно резко. Видимости тоже нет, и мы не знаем: куда же нам все-таки двигаться? Мы готовы в любой момент выйти. Но время прошло… Мы сейчас готовим обед. Хотим пообедать и быть наготове, чтобы собраться за 10—15 минут, не больше. Имеет ли Жора для нас какие-нибудь рекомендации? Сообщите, не идет ли кто в нашу сторону?»
В группе Гаврилова связь вел Борисенок. Он вмешался в разговор:
Борисенок — Шатаевой: «Просим сделать маленький перерыв. Мы сейчас свяжемся с Жорой». Группа Корепанова находилась за перегибом и прямой связи с вершиной не имела. Борисенок вызвал Корепанова и передал ему вопросы Эльвиры. Корепанов — Борисенку: «Ухудшение погоды заметно на гребне и ниже. Вверх сегодня выходят отдельные восходители, но, по всей вероятности, на вершину выхода не будет. Если кто и вышел со своих биваков, будут, видимо, возвращаться из-за непогоды».
Через несколько минут Борисенок пересказал Шатаевой содержание разговора с Корепановым.
Шатаева: «Куда же все-таки идти, если стать лицом к обелиску?»
Клецко: «Станьте лицом к обелиску и по левую сторону начинайте спуск…»
Клецко — Корепанову: «Как спускаться дальше?»
Корепанов: «Очень трудно дать консультацию по радио. В принципе там ясного спуска нет, такие… перемежающиеся поля. Спускаться можно в том случае, если есть следы от предыдущих групп. Если их нет и никакой видимости, то лучше сидеть и пережидать непогоду. Спуск в сторону Раздельной неявно выраженный».
Клецко — Шатаевой: «Если непогода и ничего не видно, то лучше оставаться на месте».
Шатаева: «Мы сейчас обсудим и примем решение». 17 часов.
Шатаева — базе: «Погода нисколько не улучшилась, наоборот, ухудшается все больше и больше. Нам здесь надоело… Так холодно! И мы хотели бы уйти с вершины вниз. Мы уже потеряли надежду на просвет… И мы хотим просто начать… по всей вероятности, спуск… Потому что на вершине очень холодно. Очень сильный ветер. Очень сильно дует. Перед спуском мы, Виталий Михайлович, послушаем вас — что вы нам скажете на наше предложение. А сейчас нам хотелось бы пригласить к радиостанции врача. У нас есть вопрос, нам нужно проконсультироваться».
Группа Гаврилова расположилась в тот момент па 4200.
Борисенок — Шатаевой: «Подождите, будьте на приеме». Борисенок: «Просим выйти на связь Толю Лобусева» (находился в лагере на 5300 метров со стороны Раздельной).
Лобусев: «В чем дело? Какая нужна консультация?» Шатаева: «У нас заболела участница. Ее рвет после приема пищи уже около суток. У нас подозрение, что ее беспокоит печень». Вопросы и ответы с целью установления диагноза. Лобусев: «Предполагаю, что это начало пневмонии. Группа должна немедленно спускаться».

Шатаева: «У нас есть небольшой комплект медикаментов» (перечислила). Лобусев рассказал, что, когда и в какой дозе колоть, какие препараты сразу, какие через два-три часа.
Шатаева: «Мы поставлены в такое положение, что не знаем, как разделить лекарства — у нас еще одна участница неважно себя чувствует…» Снова выяснение симптомов и рекомендации врача.
Абалаков — Шатаевой: «Объявляю вам выговор за то, что не сообщили раньше о больной участнице. Срочно выполнить указание врача — сделать укол — и немедленно спускаться по пути подъема, по маршруту Липкина».
Шатаева: «Я поняла. Хорошо. Сейчас же сделаем уколы, собираем палатки и немедленно — через 15 минут — начинаем спуск. Все, что касается выговора, предпочитаю получить внизу, а не на вершине».
Альпинисты, как и большинство взрослых людей, питаются три, от силы четыре раза в сутки. Эльвира сказала: «Ее рвет после приема пищи…» Значит, этот симптом у больной проявился не более трех-четырех раз. Возможно, больная не придала этому нужного значения и, чтобы не вызывать беспокойства подруг, умолчала о своем состоянии. Естественно думать: если бы команда об этом узнала раньше, то запросила врача к аппарату при первой же связи. Другое. У женщин не было никаких причин скрывать болезнь участницы — вершина взята и после тяжелой ночевки траверс вряд ли их соблазнял. Альпинист знает, что это противоестественно. После таких испытаний вместе с силами из человека уходит и честолюбие. Остается лишь долг и подчинение дисциплине (у сильных людей). У них, как известно, и то и другое было особо обострено. Лишь это удерживало их от самостоятельного решения спускаться маршрутом Липкина. Люди в их положении могут мечтать только обо одном: скорее оказаться внизу — неважно как, а лучше всего «взмахом волшебной палочки». В переговорах эта нотка явно звучит. Легче представить, что болезнь участницы послужила бы поводом для спуска всей группы наиболее простым путем. Но нетрудно понять и В. М. Абалакова. Уже более суток женщины находятся на вершине, уже несколько дней в районе семитысячной высоты, в условиях недостатка кислорода и едва переносимого холода, в условиях, где давление в два с лишним раза меньше нормального. Он нервничал и, что называется, взорвался, когда неожиданное сообщение ударило по его и без того натянутым нервам. Всякий другой на месте этого волевого и сдержанного человека сказал бы, возможно, еще более резко. В тот день связи больше не было. Женщины начали спуск. Но о событиях этого вечера стало известно из утренней передачи 7 августа. Запросив Шатаеву, лагерь услышал:
Шатаева — базе: «Вчера в 23 часа при спуске трагически умерла Ирина Любимцева…»

…Да. Там у болезней особое время — равнинный час подобен горной минуте… Там от простуды умирают быстрее, чем истекают кровью… Мне знакомо состояние человека, потерявшего в походе товарища. Все, к чему рвался, теряет цену, становится лживым и злым… Они — женщины… Убитые несчастьем, изнуренные высотой, закостеневшие от холода, нашли в себе силы сопротивляться. На узком, продутом ледяными ветрами гребешке — слева обрыв, справа крутой склон — поставили две палатки. В самом широком месте помещалась только одна, вторую разбили ниже…
7 августа в два часа ночи на вершину обрушился ураган. Ураган — в самом энциклопедическом понимании этого слова. Как объяснить, что это значит?.. Тот, что приходит вниз и срывает крыши, ломает стены, рвет провода, корчует деревья, сносит мачты… наверху намного свирепей. Здесь он свеж, не истрепан хребтами… А человек, попавший в него, подобен мошке, затянутой пылесосом, так же беспомощен, и если по сути, то с тем же непониманием происходящего… Ураган разорвал палатки в клочья, унес вещи — рукавицы и примусы в том числе, — разметав их по склону. Кое-что удалось спасти, и самое главное — рации. Они передали об этом утренней десятичасовой связью. Лагерь слышал плохо, и Борисенок повторил передачу на базу. Через пятнадцать минут после принятого сообщения, несмотря на пло*** погоду, из базового лагеря вверх вышел отряд советских альпинистов. Самостоятельно, по собственной инициативе на помощь потерпевшим отправились французы, англичане, австрийцы. Японцы покинули свой бивак на 6500 и двинулись в сторону гребня. Два часа бесплодных, с риском для жизни поисков во мглистой беснующейся круговерти… Они сделали все, что могли… Увы! Ничего не смогли сделать и американцы. Следующая связь была около 14 часов. Шатаева — базе: «У нас умерли двое — Васильева и Фатеева… Унесло вещи… На пятерых три спальных мешка… Мы очень сильно мерзнем, нам очень холодно. У четверых сильно обморожены руки…» Гаврилов, слышавший это сообщение, попросил их через 30 минут связаться с лагерем и повторить его непосредственно базе. Около 14.30 группа повторила информацию для базы.
База: «Двигаться вниз. Не падать духом. Если не можете идти, то шевелитесь, находитесь все время в движении. Просим выходить на связь каждый час, если будет возможность».

Около 15.15. Шатаева: «Нам очень холодно… Вырыть пещеру не можем… Копать нечем. Двигаться не можем… Рюкзаки унесло ветром…»
17 часов. База — Клецко: «Японцы на гребне ничего не обнаружили. Сами обморозились из-за сильного ветра. Все безрезультатно».
19 часов. База — Клецко: «Наверху трагедия заканчивается. По всей вероятности, протянут недолго. Завтра на утренней связи в 8 часов сообщим, что вам делать. Видимо, подниматься вверх…» 20 часов. Сверху пришло еще одно сообщение о безнадежном состоянии группы.
База — группе: «Сделайте яму, утеплитесь. Завтра придет помощь. Продержитесь до утра».
21 час 12 минут. Передачу на этот раз ведет Галина Переходюк. Слышен выход в эфир, но не больше — молчание. Потом плач. Очень трудно понять слова — «простить» или «прости»? Наконец:
Переходюк — базе: «Нас осталось двое… Сил больше нет… Через пятнадцать-двадцать минут нас не будет в живых…» Еще дважды чувствовалось нажатие кнопки рации — попытки выйти в эфир…

8 августа, 8 часов утра.
База — Клецко: «Шатаеву все известно. Он прибывает сюда».
…Еще один небольшой, но крутой взлет. Сверху склон перегнулся и выпирает остро заструганным поперечным снежным ребром. Может быть, там, за перегибом? Уже пора… Я выхожу на пологий участок. Впереди, шагах в сорока, виден темный крестообразный, вросший в снег предмет… Немного повыше еще один… Хочу сдвинуться с места, но ноги… Цепляюсь за ледоруб, торчащий из снега, и вглядываюсь со страхом, боясь узнать… Отсюда не различишь — нужно подойти ближе… Но я знаю, что это она… Сзади Соколов и Давыденко. Смотрят растерянно и оба опускают глаза, когда встречаемся взглядом. Они не знают, как поступить… Обогнать меня, подойти самим или предоставить эту возможность мне? Надо идти… Я так и знал — это Эльвира. Она лежит лицом вверх, головой к северу, раскинутые руки без рукавиц… Ребята тактично оставили нас вдвоем и спустились вниз за перегиб. Спасибо им — мне нужно побыть с ней наедине… Кто-то должен надиктовать на пленку. Магнитофон у меня под одеждой — достать его нелегко… И нужно ли? Шнур микрофона короткий. Если это сделает кто-то из них, я должен стоять на привязи и слушать чужой деловой голос… Стоять и ждать… Лучше самому. Нажав кнопку пуска, поднес к губам микрофон и сказал: «Эльвира Шатаева… Ногами к югу. Голова в капюшоне. Анарака голубого цвета, пуховка. Брюки гольф, черные, вибрам двойной, на ногах «кошки».Очков нет. В четырех метрах найдена резинка от очков… В карманах карабин и разные дамские мелочи — маникюрная пилка, щипчики для ногтей, карандаш «Живопись», круглое зеркальце — разбитое (в трещинах). …Десятью метрами выше. Кажется, Галя Переходюк — узнать трудно… Да, это она — узнаю по шапочке, которую ей связала Эльвира. Пуховка серая. Пояс зеленый на груди. На нем два карабина — один из них «папа Карло». Обута в валенки, сверху чехлы из палаточной ткани. На руках красные шерстяные носки. С правой руки носок сполз, и видно кольцо…» Мы нашли всех восьмерых. Восьмая — Нина Васильева — лежала в разорванной по коньку палатке под телом Вали Фатеевой, и японцы ее не заметили. Они изучили обстановку визуально, не трогая ничего руками, ибо сочли, что это могло бы противоречить национальным обычаям, этике, ритуалу. …Мы вырыли две могилы. В одной из них захоронили Нину Васильеву, Валентину Фатееву, Ирину Любимцеву. Во второй Галину Переходюк, Татьяну Бардышеву, Людмилу Манжарову, Эльвиру Шатаеву, Ильсиар Мухамедову. Над могилами из снега торчат черенки лопат и флажки. В туре на куске желтой материи положили консервную банку с запиской о том, что здесь временно захоронены участницы женской команды Эльвиры Шатаевой. В записке перечисление имен с указанием места расположения каждой…

Прошел год. Все это время ко мне приходили, писали письма, звонили — на Скатертный переулок и домой — друзья, знакомые и незнакомые альпинисты. Они выражали соболезнование и обращались с одинаковой просьбой: зачислить в экспедицию, которая будет отправлена на пик Ленина для спуска тел. Незнакомые называли свои восходительские звания, перечисляли заслуги, иногда забывая о скромности, не стесняясь преувеличить, лишь бы попасть в утвержденный список. Иногда на такие звонки я отвечал: «Учтите — вершины не будет…» Но скоро понял, что многих этим попросту обижаю. Не стану греха таить — слушая эту просьбу от незнакомых, я задавал себе вопрос: «Чего хотят, какую выгоду ищут?» «Выгоду» не нашел, зато нашел ошибку в своих рассуждениях. Оказалось, у задачи неверные данные: они не чужие — они свои. Они альпинисты. Им очень важно сознавать эту братскую близость, быть уверенным в ней, ведь они знают и другое: альпинистская солидарность делает каждого сильнее. Это скорее знание сердца, чем головы. Знание огромной ценности, без которого жизнь альпиниста будет пуста, которое следует закреплять, которому нужно постоянное подтверждение. Они просят включить их в список, потому что всегда ищут повода, чтобы упрочить эту братскую связь. И в этом, пожалуй, их выгода. Им выгодно пойти на риск и лишения, но взамен получить прочную, неколебимую веру в альпинистское братство. Они не могут не пойти еще и потому, что их зовут туда души истинных рыцарей. Получился конкурс. Утвержденная численность экспедиции — двадцать пять человек. Заявлений — устных и письменных — около сотни. Как отказать, никого не обидев? Я все же думал, не освободившись до конца от своих заблуждений, что многие отпадут сами по себе, что их заявления сделаны в минутном порыве. Но таких оказалось меньшинство. Большая часть все это время аккуратно справлялась о судьбе своих кандидатур. Пришлось пускаться на всякого рода уловки, придумывать формы отказа. 20 июня 1975 года экспедиция в составе 25 альпинистов выехала на Памир. В нее вошли сильнейшие восходители страны и, конечно же, многие из тех, с кем познакомили читателя эти страницы. Были здесь мастера спорта международного класса Владимир Кавуненко и Геннадий Карлов, мастера спорта Дайнюс Макаускас, Валентин Гракович… Рвался и Олег Абалаков. Он, разумеется, числился среди первых кандидатур. Но ему не повезло — нелепый случай: получил перелом нескольких ребер во время игры в футбол. К сожалению, к моменту выезда экспедиции он еще недостаточно поправился. Я был назначен руководителем экспедиции. Работы проходили строго по графику. Без срывов, без происшествий. Все гладко, как на равнине… В лагере выросло целое поселение родственников. Через две недели тяжких трудов тела их близких были доставлены на поляну. Троих увезли домой. Остальных, в том числе и Эльвиру, мы похоронили здесь, поставив им общий и персональные памятники. Поляна поможет сберечь память о них навечно — покуда стоят Памирские горы, здесь всегда будут альпинисты… Был митинг. Были речи — много речей… Непохожих одна на другую — люди здесь говорят от сердца, а у каждого сердца свой голос… И все же звучала в них общая мысль. Мы альпинисты. Мы испытатели. Летчики проверяют в воздухе надежность конструкции самолета. А мы в горах — конструкцию человека. Его мощность, пределы его физических и психических сил. А испытатели, случается, гибнут… Но почему так быстро растут альпинистские списки? Отвечу: у нас завидная жизнь! Если даже случилось, что оборвалась она не вовремя, то и тогда ей можно завидовать. Ибо в одну укороченную жизнь проживаем мы много жизней, пересекаем всю историю человечества, восходим к началу людского племени, к трудной судьбе первобытных людей… Из книги Владимира Шатаева «Категория трудности»

P.S. 11 мая 1998 года Владимир Николаевич Шатаев стоял на вершине Эвереста (8848 м), несколько дней до этого отметив свое 58-летие.

Пишите в ФОРУМ на Mountain.RU

Автор: Михаил Волков

Памир-74 глазами японских участников

Читайте на Mountain.RU статью
Михаила Волкова:
Памир-2003. История одной находки

Т ак случилось, что я познакомился (виртуально, по электронной почте), с японскими участниками Международного альпинистского лагеря Памир-74. Почему так сложилось — отдельная, в общем-то случайная, история. Просто так вышло. Я не мог не начать их расспрашивать о событиях тридцатилетней давности. Они любезно поделились своими воспоминаниями, ответили на ряд моих вопросов. Естественно, переписка велась на английском, не родном ни для них, ни для меня, и смысловые нюансы из-за этого могли потеряться. Тем не менее я переводил дословно, пусть в ущерб связности изложения.

Участники японской экспедиции
Автор: Kazuya Saito

МВ: Какой у вас был восходительский опыт до Памира-74? Почему вы вообще решили принять участие в этом лагере?
Kenji Kondo: Что касается меня, то у меня к этому был примерно пятилетний альпинистский опыт. Почему мы решили поехать — долгая история. Скажу только, что у нас было сильное желание залезть на гору, которая была бы выше, чем высшая точка Японии. Кроме того, нам очень хотелось увидеть ледники.

МВ: Вы тренировались специально к Памиру-74?
Kenji Kondo: Лично я никак специально не готовился. Правда, за год до этого я взошел на Килиманджаро. Это несколько подготовило меня к высоте.

МВ: Каковы ваши достижения в альпинизме после Памира-74? Сейчас вы ходите в горы?
Kenji Kondo: После этого у меня не было достижений, столь же значимых, как на Памире в 1974 году. Я просто с удовольствием лазил и ходил кое-где в Японии. Я по прежнему занимаюсь этим, однако год от года выбираюсь все реже и реже.

МВ: Чем, кстати, вы занимаетесь в жизни?
Kenji Kondo: Я работаю инженером в частной компании.
Kazuya Saito: Я работаю системным инженером в области информационных технологий.

Краткий дневник японской экспедиции
Автор: Kazuya Saito

13 июля. 15 членов японской экспедиции собрались в Москве
14 июля. Погода хорошая. Местный самолет Ош — Дараут-Коргон, военный грузовик в БЛ Ачик-Таш (3700м)
16 июля. Дождь Церемония открытия
17июля. Погода хорошая. Лагерь-1 4200м маршрут Крыленко
22 июля. Погода хорошая. Л2 5000м
23 июля. Облачно/ дождь. Лавина сносит Лагерь 2. Все снаряжения лагеря потеряно.
24 июля. Снег. Все участники возвратились в БЛ
25 июля-28 июля
Снег, погода хорошая, погода хорошая/снег, погода хорошая. Отсидка в БЛ из-за плохой погоды.
Принято решение идти сразу по двум маршрутам — через Раздельную и через скалы Липкина

29 июля. Погода хорошая. Новый Лагерь 1(4300м)
30 июля. Погода хорошая / снег. Стартует группа через Раздельную (4 человека).
31 июля. Погода хорошая. Группа через скалы Липкина установила Лагерь 2 (5600м)
2августа. Погода хорошая. В. Раздельная (6148м)
4 августа. Снег. Группа через скалы Липкина выходит в Л2
5 августа. Снег. Группа через скалы Липкина установила Лагерь 3 (6650м)
7августа. Снег. Авария с женской командой СССР
8 августа. Погода хорошая. Группа через скалы Липкина выходит на вершину 7134м.
Группа через Раздельную возвращается в Л1 из-за плохой погоды
9 августа. Погода хорошая. Группа через скалы Липкина возвращается вниз.
Все участники спускаются в базовый лагерь.
Церемония закрытия
11 августа. Погода хорошая. Землетрясение на Памире
13 августа. Погода хорошая. На военном грузовике — в Ош через Сары-Таш.
Самолет в Москву
17августа. Вылет из Москвы домой

Начальный план: 10 человек через перевал Крыленко
Измененный план:
Через скалы Липкина: 6 человек (N. Sato, S. Komatsubara, K. Kato, Kondo, Kiyoo Saito, S. Funai)
Через Раздельную : 4 человека (Kazuya Saito, Y. Kakubari, Y. Tawa, K. Kurosu)

Восхождения всех команд
Автор: Kazuya Saito

Маршрут (дата выхода на вершину) Австрия Траверс Липкина-СЗ (Август,3) Нидерланды Липкина (Август,8)
СЗ (Август,2) Германия СЗ (Август,1)

Примечание: СЗ — Северо-Западное ребро, С -Северное ребро
Всего стран: 10
Всего участников: около 170

Дневник Базового лагеря
Автор: Kazuya Saito

Август, 4, снег. Японская команда на скалах Липкина вышла из Л1 в Л2.
Август, 5. Погода хорошая/снег.На скалах Липкина команда достигла Л3 (6600м) под Восточным ребром

Август, 6. Снег. В БЛ выпало 30см снега. Женская команда СССР остановилась на Восточном ребре. Мы слышали, что одна из участниц очень устала и ослабела.

Август, 7. Снег.Утром Монастырский Михаил (Руководитель лагеря Памир’74) приспустил флаг на флагштоке. Абалаков пришел к Mr. Tamura (японский участник, который умел говорить по-русски). Он сказал, что одна из женщин умерла ночью, и что все участницы все еще остаются все там же — на Восточном ребре на высоте примерно 6700м, т.е. примерно в 100 метрах по высоте от Л3 японской команды на Липкина. Он также сказал, чтобы японская команда вышла на Восточное ребро и подтвердило местоположение женской команды — докричавшись до них или по следам на снегу. Он надеялся, что если женщины действительно недалеко, то японцы помогут им спуститься. Похоже, что в тот момент Абалаков не допускал мысли о том, что ситуация перерастет в окончательную трагедию. Mr Tamura также не думал, что с командой, в составе которой были Шатаева и Мухамедова, с их опытом, может случиться такая беда.

На регулярном сеансе связи в 12-30 Mr Tamura попросил японских участников поискать женскую команду на Восточном ребре. Три человека (Sato, Komatsubara и Kondo) вскоре попытались подняться на Восточное ребро. Несмотря на жестокий ветер, они вышли на ребро за два часа. Однако из-за плохой видимости в этом снежном урагане они не смогли найти никаких следов. Попытки докричаться тоже ни к чему не привели. Они решили возвращаться в Л3, поскольку всерьез опасались двойной трагедии.

Женская команда имела регулярную связь с БЛ в Ачик-Таше каждый час. У женщин сильным ветром порвало палатку. Обстоятельства стремительно ухудшались. Закончилось топливо. В БЛ сообщили о том, что две женщины умерли. Ситуация стала критической. А мы в это время узнали, что женщины находятся достаточно далеко от японской команды — они стояли на высоте 6900м, прямо под вершиной.

Абалаков передал следующее: «Спасательная партия не может к вам пробиться. Таким образом, вам придется бороться самостоятельно. Вам надо спуститься по ребру до японского лагеря 6700м. Если вы не можете этого сделать, ройте укрытие в снегу. Хотя бы небольшое. Достаточно, чтобы не торчать непосредственно на ветру.» Женщины ответили, что спустить до японцев будет слишком сложно из-за жестокого бурана и плохой видимости. «Мы постараемся вырыть укрытие.» На связи в 20-00 они передали слабым голосом: «Палатка полностью разорвана ветром. Все участницы оказались на улице. Мы потеряли чувствительность в руках и ногах.» Абалаков спокойно но требовательно сказал: «Держитесь! Держитесь! Эльвира! В любом случае, ройте укрытие. Продержитесь до рассвета. К вам подойдут японцы.» Эльвира ответила слабым голосом: «Виталий Михайлович, постарайтесь сделать что-нибудь…» Ее безжизненный голос наводил на мысль, что через несколько часов она дойдет до грани бытия.

На связи 21-00 Абалаков вызвал женскую команду. Ответ становился все более и более слабыми. «Нажмите тангету сильнее!» Сначала еле-еле были слышны несколько слов, потом рация затихла. Было похоже, что не достает сил удерживать тангету. Наконец, мы четко расслышали: «Виталий Михайлович… мы умираем».

Похоже, это было последнее вымученное усилие. Это было последнее сообщение. В толпе, окружившей трансивер, послышались всхлипывания. Абалаков продолжил вызывать женщин еще в течение 30 минут, но ответа не было.
Ночью в БЛ температура была -7С. На ребре, похоже, было до -25С. Абалаков грустно сказал, что дожить до утра в таких условиях шансов крайне мало.

Август, 8. Хорошая погода. Погода звенит. На небе — ни облачка. Мы видели снежные флаги на ребрах справа и слева от пика Ленина. Температура в БЛ -5С. В 6-30 Mr Tamura получил сообщение от японсокй команды на скалах Липкина, что они выходят на штурм. В 12-30 японская команда нашла мертвое тело на 6850М — похоже, это была Шатаева. В это время к восходителям присоединились 3 американца, и все вместе они достигли вершины в 14-30. На пути до 6950М японская команда нашла в разных местах склона еще 6 мертвых тел. Известие было передано в лагерь; было велено оставить тела там, где они лежали.

Август, 9. Хорошая погода. В БЛ прошла общая похоронная церемония.

Всего во время лагеря Памир’74 было 10 жертв:
— Июль, 24. Американец на пике XIX Партсъезда
-Август, 5. Швейцарка на Западном ребре пика Ленина.
-Август 7/8. Женская команда СССР (8 человек) — Восточное ребро пика Ленина.

По записке, которая была снята нашей командой с вершины, мы подтверждаем, что женская команда СССР взошла на вершину пика Ленина 5 августа 1974 года.

Воспоминания участника группы через скалы Липкина

МВ: Как вам удалось взойти на вершину после потери палатки?
Kenji Kondo: Палатки, которые мы потеряли, предназначались для Лагеря-3 или большей высоты. После того, как мы их потеряли, для Лагеря-3 мы использовали оставшиеся у нас легкие палатки — они совсем мало весят и обычно используются в качестве штурмовых (или аварийных). К счастью, для Лагеря-2 нам удалось вырыть пещеру в снегу, скопившемся на плато на 5300м, и в ней мы провели несколько ночей в комфорте. Лагерь-3 на ребре Липкина был организован из 2 палаток на 6 человек, поскольку снег там не скапливался из-за непрекращающегося сильного ветра.

МВ: Какова была погода?
Kenji Kondo: Погода на самом деле была настолько плохая, что с вечера 5-го августа по раннее утро 8-го августа мы были вынуждены отсиживаться в палатках Лагеря-3 — около 60 часов. Условия были такие, что никто из нас даже не рассматривал идею выйти из палатки — все из-за сильной пурги. Я всерьез думал, что палатку может поломать или порвать, но в результате легкие палатки выстояли и спасли нас от того, чтобы замерзнуть.
На самом деле, тот факт, что даже такие легкие палатки устояли, похоже, говорит о том, что сила ветра была не так уж и велика. В конце концов, мы смогли выйти наружу, когда пытались спасти женскую команду 7-го августа. У нас не было термометра, но я думаю, что температура в Лагере-3 не опускалась ниже -15С.

МВ: Все-таки еще раз хочу спросить про погоду в эти дни. Трое из вас смогли выйти наверх 7-го августа, стало быть, погода все же была не настолько ужасной?
Kenji Kondo: Может быть, и нет. Но я правда всерьез опасался того, что нашу палатку порвет ветром.

МВ: Уточните, пожалуйста. Вы вышли из Лагеря-3 на поиски женской группы по указанию вашего руководителя в БЛ. Это был приказ, указание, просьба… ?
Kenji Kondo: Нас просто попросили.

МВ: Как вы координировали действия с другими группами?
Kenji Kondo: Если под другими группами подразумеваются группы, не относящиеся к японской экспедиции, я не могу вспомнить такой ситуации, чтобы можно было говорить о «координации действий» в плане восходительской деятельности. Что же касается связи, то мы все время информировали Базовый лагерь о своих передвижениях за день при помощи радиопередатчиков «воки-токи». В Базовом лагере как только кто-нибудь узнавал о каком-либо инциденте, эта информация сразу же передавалась русской администрации. Через нее-то мы и получили информацию о женской команде 7-го августа.

МВ: Что вы увидели 8-го августа?
Kenji Kondo: Мы, 6 человек, вышли из Лагеря-3 в 8-45 утра. Небо было практически кристально прозрачным, хотя ветер по-прежнему был сильным. Воздух был холодным, но мы могли наслаждаться величественными видами с этой высоты. Вершина казалось ближе, чем была на самом деле. Мы достигли точки слияния ребра Липкина с Восточным ребром за час подъема. Мы продолжили подъем к вершине по Восточному ребру.
Мы поднялись уже на последнее седло перед вершиной — 6950м и примерно 200м до вершины — когда увидели тело, лежащее на снегу. В желудок опустился холодный ком. Через несколько минут подъема мы увидели, что это было тело альпинистки в полной одежде. Мы были сильно потрясены — она лежала на спине с открытыми глазами и поднятыми руками. Пальцы были голые, без перчаток. Лицо — как восковая фигура.

У нас не было ни секунды сомнений в том, что это было тело одной из участниц женской группы, ставшей жертвой плохой погоды в последние три дня. Но она была одна. Почему? Когда мы внимательно вгляделись в склон в сторону вершины, в отдалении на снегу мы увидели две или три странные черные точки. Мы достали рации из рюкзаков и сообщили об увиденном в Базовый лагерь. После короткой остановки мы продолжили подъем и в 100 метрах от первого тела нашли еще одно. Неподалеку от второго — еще два. Всего мы нашли семь тел, освещаемых солнцем. Все они, кроме двух, лежали отдельно друг от друга. Седьмое тело лежало на сломанной палатке и, похоже, внутри палатки лежало восьмое тело. Мы поняли, что все участницы женской группы погибли при попытке спастись из безнадежной ситуации. Ужасная трагедия. Базовый лагерь указал нам не трогать тела. Сломанная палатка находилась всего метрах в 40 от вершины. Мы достигли вершины пика Ленина 7134м в 14-30 со смешанными чувствами.
Mr. Funai, еще один из 6 восходителей, написал подробный отчет о том, что мы увидели утром 8-го августа, в книге «Памир», опубликованной Mr. Tamura. Однако эта книга выходила только на японском языке.

МВ: Что, на ваш взгляд, явилось основными причинами трагедии?
Kenji Kondo: Все, что я скажу — мое сугубо личное мнение. Они достигли вершины 5-го августа. Их восхождение казалось слишком быстрым по сравнению с нашими понятиями о наборе высоты. Одна или несколько из них могли потратить все силы на подъеме и группа не смогла спуститься в тот же день. Место, где они остановились, было абсолютно открыто свирепому снежному бурану. Было слишком сурово оставаться там на ночь. Другая часть причин — плохое снаряжение, которое они использовали. Мы были удивлены, когда увидели деревянные колья палатки.

МВ: Ваша точка зрения на эти трагические события
Kenji Kondo: Восхождения в горах — всегда рискованный спорт, особенно на таких высотах. Существует множество точек зрения на это не только в России, но и в Японии.
Я могу только молиться за упокой их душ.

Источник

Ребят прочитала сегодня статью о трагедии , которая случилась в 1974 году…. и там такие строчки

«Безобидных гор не бывает. Горы — хищники. Иногда они спят, сытые, ублаженные… Подолгу, по многу лет. И людям мнится, будто они ручные. Все — и самые опытные, самые осторожные, осмотрительные — усыпляются, если горы подолгу спят. Правило «Безобидных гор не бывает» понемногу стирается в памяти…»

так что будьте очень осторожны в горах и помните это…

..Мы идем по спокойной горе. По отлогим, безмятежным, миролюбивым склонам, похожим скорее на зимние равнинные поля, чем на грани семитысячннка. Буйствует только свет. Кажется: если этой свирепой светосилы еще чуть подбавить, будет взрыв…
Все остальное застыло — выпуклые тугие сугробы, с которых буквально стекает солнце, воздух, небо, панорама Заалайского хребта…
Райская благодать — сюда бы детишек, кататься на санках! Откуда здесь взяться опасности! Это там, на Хан-Тенгри, на пике Победы — самом северном семитысячнике мира — гуляют ураганные ветры, лютуют морозы… Это на Хан-Тенгри и на Победе нужно продумывать все «на случай, если», учитывать нештатные ситуации, предвидеть непредвиденное. Здесь все известно, все понятно, все спокойно…
Сюда бы детишек — кататься на санках…

Мы относились к этой горе как к ручной собачонке, клыки и челюсти которой хозяину неопасны. 45 лет мы относились к ней так, словно и давление здесь безобидно, и разреженность воздуха не удушлива. Поднимались на восьмой километр в небо так же уверенно, без сомнений в исходе, как на «Седьмое небо» в Останкине… Она снова заснула, эта гора… Или опять притаилась? Сорок пять лет — со дня первого штурма — она убеждала людей в смирении агнца. А нынче показала, чего стоит ее оскал… Второй раз поднимаюсь я на пик Ленина — второй раз за последние две недели… Меня не пускали, отговаривали, запрещали. Я объяснял, убеждал, заверял — вырвался. Зачем? Чтобы увидеть ее в последний раз? Конечно. Но это только полправды… Не мог же я говорить им о чуде, на которое все же надеюсь?! О микроскопической несбыточной надежде, в которую сам не верю умом, но верю душой?!
8 августа, на другой день после страшных событий, когда улеглось, прояснилось, японцы покинули свой бивак на 6500 и во второй раз вышли на поиски женской группы. Они нашли их на предвершинном склоне. От семи тысяч книзу, растянувшись метров на двести, друг за другом вдоль спуска, как пунктир на бумаге, лежали тела. Их было семь…
Так и сообщили в лагерь зарубежные наши коллеги…
Семь, а где же восьмая?! И кто восьмая? …
Беспочвенная надежда, ни единого реального шанса. Спустись она в затерянное, но обитаемое место Памира нынче, через три дня после катастрофы, мы бы об этом знали. Крохотная надежда повисла в воздухе и держится одной лишь силой моего желания. Я пытаюсь ей ставить «подпорки» — придумываю фантастические варианты, но ни в одном из них концы с концами не сходятся. Знаю — глупо. И все же надеюсь…
Я должен отыскать восьмую…

Со мной челябинцы. Их четверо — друзья челябинского альпиниста Валерия Переходюка. Его супруга, Галина Переходюк, — одна из тех, кто лежит сейчас наверху… Еще одна альпинистская чета, разведенная горами… И он рвался с нами… И для него «восьмая» — зыбкая надежда… Идем слишком медленно. Или так кажется?.. Боль, что копится внутри, сильнее любого допинга. Я пытаюсь ускорить темп, но вместо этого лишь нарушаю размеренность альпинистского шага… Впрочем, быстрее двигаться невозможно. Снегу вдвое против обычного. Отработка следа, как никогда, нынче сложна. Следы нужно делать на совесть, иначе провалишься вглубь, что называется, с ручками… Странное лето. Аксакалы не помнят такого снежного лета.
7 августа 74-го года в адрес Комитета физкультуры и спорта СССР прибыла телеграмма из международного лагеря «Памир». В ней говорилось о гибели швейцарской альпинистки Евы Изеншмидт. Причина: экстремальные метеоусловия, сложившиеся в районе пика Ленина, Вечером того же дня мы с заместителем председателя комитета В. И. Ковалем вылетели в Ош. Прибыли ночью и немедленно связались по радио с лагерем. 8 августа в эфир вышли слова:
«Случилось большое несчастье…»
«…2. Заболевание двух участниц в момент нахождения команды на вершине значительно осложнило положение группы и способствовало трагическому исходу.
3. Основной причиной гибели группы явились крайне сложные внезапно возникшие метеоусловия, ураганный ветер со снегом, резкое снижение температуры и атмо-сферного давления, отсутствие видимости…»
Из выводов официальной комиссии.

КАТАСТРОФА

«…Сегодня 13 августа. Шагаем мы третий день. И осталось нас трое… Трижды три девять… А их было восемь. Нет. Сначала их было девять. Одна им не подошла — они единогласно ее отчислили… У Соколова рваная пуховка. Где он ее порвал? Интересно, если распахнуть пуховку, можно на ней полететь при сильном ветре? А если придумать гарпун и стрелять из него веревку с приспособлением, чтоб могла зацепиться?.. В любую непогоду, при нулевой видимости… Выстрелил — зацепилась. Подтянулся… И снова на сорок метров вперед… С такой штукой они, возможно, спаслись бы… Дурацкое солнце палит без меры… Кто это обвязал мне лицо марлей? Ах да… Только что подходил Давыденко и сказал, что на скуле у меня волдырь — солнечный ожог… Он нацепил мне повязку, а я не заметил, потом спохватился, хотел сорвать, но спохватился еще раз — они меня не пускали, а я обещал, что все будет в порядке… 0’кэй. Американцы — крепкие ребята. У них все 0’кэй. Когда я спросил, хорошо ли маркировали, сможем ли потом отыскать тело, они сказали: «0’кэй». После я видел, как плакал Шонинг… и у меня тоже все будет 0’кэй — зря беспокоятся… Зачем я взял на себя руководство… Зачем?! Все верно… Так получилось… Где он заболел?.. Метров триста назад… У него, видно, не ладится с высотой… И сам же отправил его вниз вместе с сопровождающим… Все верно: нас было пятеро — теперь трое… Трое? Все верно — Давыденко, Соколов н я… Надо выйти вперед». Соколов! Давай меняться. Я пойду первым. …Черт, какой жуткий снег! Никак не утопчешь… И тишина… Хоть бы где-нибудь что-нибудь грохнуло… Лавина бы сорвалась… Этот скальный выступ похож на кошку… Я не люблю кошек. Они злобны и лживы… А Эля любила… Она доверчивая… Потому и любила кошек. Ее нельзя было обманывать. Стыдно? Не то слово… Она нежная была… Была?! Была!.. «Горы улыбаются» — поэты смотрят на них снизу вверх… Разве это улыбка?! Это кошачий оскал… Это безмолвный хохот… Стоп! А где наши лопаты?! Неужели на биваке забыли?! Чем будем рыть могилы?! Тьфу, черт… вот же она, под клапаном рюкзака… А если бы им костюмы с электрообогревом? Крохотный аккумулятор… Или атомный источник? И пломбу на тумблер: «Вскрыть только в экстренном случае». А кислород? Баллон? То же с пломбой? Еще десять килограммов на спину? А как быть с давлением?.. Покричать бы, повыть… Уйти куда-нибудь за перегиб и там орать на весь Памир… Взорвать эту идиотскую тишину…

Как же могло такое случиться?! Ведь кругом были люди! На той стороне Корепанов с группой, на этой команда Гаврилова — там ведь Костя Клецко! Японцы, американцы… Каких-то пятьсот-шестьсот метров. Это поражает? А почему не поражает другое: когда у постели умирающего десяток врачей, а он умирает, н никто не может ему помочь? «Близок локоть, да не укусишь» — теперь до конца ясно, что означает эта пословица… Может, самые драматичные фигуры в этой трагедии те, кто был рядом и не сумел помочь… Я не хотел бы быть на их месте… Так мы и не нашли следов их бивака на шести тысячах… Это был еще добрый бивак, Эля передала оттуда:
«Пришли на шесть тысяч метров, отдыхаем. Уже шипит примус. Настроение хорошее».
…Это было 1 августа в 20 часов…
…Каждый шаг приближает нас к страшному месту…
До встречи осталось немного — каких-нибудь 200— 300 метров по вертикали. С базой было у нас несколько сеансов связи, и каждый раз втайне я ожидал чуда, каждый раз перед включением рации мне грезился голос: «Володя, она нашлась…»
Хотя еще в лагере кто-то сказал мне: «Японцы как будто ее опознали».
«Как будто»… — тупые ножницы: не столько режут, сколько мнут и дырявят… Я все-таки верил. Но вера уходила с каждой новой связью, с каждым метром высоты… Наконец я сказал себе: «Хватит морочить голову — она там, на склоне возле вершины». С этой секунды веру в чудеса сняло как рукой. Я готовился к встрече. Я боялся ее — боялся себя. Я сейчас восходитель. Руководитель. Я обещал, что все будет в порядке. Мало того, меня отпустили не на последнее свидание. По делу. Из всех находившихся в лагере я один хорошо помнил их в горной одежде. На этом сыграл — формальный повод, который под конец пригодился всем, кто устал меня отговаривать, убеждать… Их нужно опознать и составить описание. Описание обязательно. Через год их снимут и отдадут родственникам. Кто будет снимать? Надеюсь, что я. Но все может случиться. Здесь нужен документ. Портативный магнитофон «Сони» под свитером давит на ребро. Я держу его здесь, чтобы не замерзли батарейки. Он раздражает, но боли не чувствую. Кто будет диктовать? Ребята мрачны. Идут, низко согнувшись, надвинув на глаза капюшоны, глядя под ноги. Их сгибает не столько усталость, сколько предстоящая встреча. Я знаю — они предвидят сцену… Жуткую сцену… Где мне взять силы, чтобы этого не случилось? Ясно только одно — на высоте семь километров никто не должен трепать нервы другим ни при каких обстоятельствах. Только сейчас стало понятно, какую моральную обузу взяли они на себя, согласившись идти со мной… Гребень неподалеку.

Где-то здесь 2 августа в 13 часов Эльвира передала на базу: «Осталось около часа до выхода на гребень. Все хорошо, погода хорошая, ветерок несильный. Путь простой. Самочувствие у всех хорошее. Пока все настолько хорошо, что даже разочаровываемся в маршруте…» Что было дальше? Об этом известно немного. Источник единственный — радиопереговоры, восстановленные мной со слов их участников. В тот же день, 2 августа, в 17 часов женщины передали на базу информацию не менее жизнерадостную и оптимистичную, чем та, что поступила в 13 часов. Лагерь пожелал им спокойной ночи, и связь на этом закончилась.
3 августа, 8 часов утра.
Эльвира: «Решили взять день отдыха».
База (В. М. Абалаков): «Эльвира, тебе видней. Как ты решила, так и будет. Не спешите. В перспективе прогноз хороший». Сверху после штурма вершины навстречу женской команде шла группа Гаврилова. Мастер спорта Олег Борисенок находился на связи, слышал сообщение женщин и передал им: «Мы идем к вам. Скоро увидимся и поговорим».

3 августа, 17 часов. Эльвира: «Я права, что взяли день отдыха!»
База: «Не сомневаюсь, тебе видней, тебе доверяю. Ты предложила — я согласился».
Эльвира: «Завтра хотим подойти под вершину — проделать большую работу за счет отдыха. Может, сделаем попытку выйти на вершину».

Утром 4 августа где-то у высшей точки двигалась вверх группа Георгия Корепанова. Они шли с другой стороны. К вечеру, достигнув вершины, начали спуск и до темноты успели спуститься на несколько сот метров в обратном направлении, к вершине Раздельной. Между этими тремя подвижными точками — командами Шатаевой, Гаврилова, Корепанова — и базой поддерживалась регулярная связь — то ли прямая, то ли путем передачи через посредника, Внизу передачи вел Виталий Михайлович Абалаков.

4 августа, 17 часов.
Эльвира — базе: «Пока мы с вами поговорили, ребята «сделали» пик Ленина (имеется в виду группа Корепанова. — В. Ш.). Нам завидно. Но завтра нас тоже можно будет поздравить. Пусть Корепанов нас встречает на Раздельной, греет чай. Поздравляем Жору с днем рождения. Желаем всего доброго. Несем тебе презент. Пик Ленина ты уже покорил, теперь желаем восьмитысячника».
Корепанов — Эльвире: «Жду презент. Подходите быстрее. Продолжаем греть для вас чай. Идите быстрей. Нужна вам эта гора? Если б меня не гнали, я бы не ходил».
Эльвира — Корепанову: «Погода портится. Идет снег. Это хорошо — заметет следы. Чтобы не было разговоров, что мы поднимаемся по следам».
В момент этой связи группа Гаврилова отдыхала рядом с женским биваком на высоте немного выше шести тысяч метров. Один из ведущих участников группы, заслуженный мастер спорта Константин Клецко, запросил лагерь.
Клецко — базе: «Какие будут указания?»
База: «У девушек все хорошо. Эля доложила. Самочувствие прекрасное. Она доложила свои раскладки по времени. Я им подсказал кое-что. Считаю, что вам надо спускаться вниз и завтра спускаться дальше».
Однако о самочувствии женщин гавриловцы имели гораздо больше сведений, ибо видели их воочию, совместно распивали чаи. Девушки и в самом деле чувствовали себя хорошо.

5 августа, 8 часов утра.
Борисенок — базе: «Погода хорошая. Тепло. Сейчас соберемся и будем спускаться с шотландцами».
База: «Хорошо, если они согласны, спускайтесь». Группа Шатаевой еще спала. Связи с ними не было.

17 часов.
Шатаева —базе: «Мы вышли на вершину»,
База: «Поздравляю!»
Читатель, видимо, догадывается, что общая стратегия передвижения групп была продумана и попутно с личными восходительскими целями предполагала некое патрулирование мужских команд во время нахождения женщин на склоне — для подстраховки, на всякий случай. Однако, как бы тщательно ни скрывался факт подстраховки, там, на месте, он становился «секретом полишинеля». И не исключено, что именно поэтому женщины затягивали восхождение, стараясь вырваться из-под опеки, выбирая для переходов моменты наибольшего удаления «опекунов». Сначала группа Гаврилова — Клецко, по понятным причинам, не спешила со спуском. Но, получив указания с базы, двинулась вниз и 5 августа в 17 часов вышла к японской пещере на 5700. В 17 часов в передачу «База — Шатаева» включился Олег Борисенок. Узнав о благополучном выходе на вершину, он сказал: «Очень хорошо. Желаем удачного и скорейшего спуска. Жора ждет не дождется своего презента».
Шатаева — базе: «Видимость плохая — 20—30 метров. Сомневаемся в направлении спуска. Мы приняли решение поставить палатки, что уже и сделали. Палатки поставили тандемом и устроились. Надеемся просмотреть путь спуска при улучшении погоды».
База: «Согласен с таким решением. Раз видимости нет, лучше переждать и в крайнем случае здесь же, на вершине, переночевать, если это возможно».
Шатаева: «Условия терпимые, хотя погода не балует, видимости нет. Ветер, как нам и говорили, здесь всегда. Думаю, не замерзнем. Надеюсь, ночевка будет не очень серьезной. Чувствуем себя хорошо».
База: «На вершине неприятно и действительно холодно. Не исключено, что ветер и дальше будет не меньший. Может, и больший. Постарайтесь пораньше проснуться, просмотреть и найти путь спуска и, если будет возможность, сразу следовать на спуск». Борисенок: «Спокойной ночи. Удачной ночи». 6 августа, 10 часов утра.
Шатаева — базе: «Погода ничуть не изменилась. Видимости никакой. Мы встали в 7 часов и все время следим за погодой — не появится ли просвет в тумане, чтобы определиться, сориентироваться на спуск. И вот уже 10 часов, и ничего, никаких улучшений. Видимость все такая же низкая — примерно 20 метров. Что нам посоветует база, Виталий Михайлович?»
Абалаков: «Давайте в 13 часов поговорим. Перекусите».

13 часов.
Шатаева (в голосе слышатся тревожные нотки):«Ничего не изменилось. Никаких просветов. Ветер начал крепчать, и довольно резко. Видимости тоже нет, и мы не знаем: куда же нам все-таки двигаться? Мы готовы в любой момент выйти. Но время прошло… Мы сейчас готовим обед. Хотим пообедать и быть наготове, чтобы собраться за 10—15 минут, не больше. Имеет ли Жора для нас какие-нибудь рекомендации? Сообщите, не идет ли кто в нашу сторону?»
В группе Гаврилова связь вел Борисенок. Он вмешался в разговор:
Борисенок — Шатаевой: «Просим сделать маленький перерыв. Мы сейчас свяжемся с Жорой». Группа Корепанова находилась за перегибом и прямой связи с вершиной не имела. Борисенок вызвал Корепанова и передал ему вопросы Эльвиры. Корепанов — Борисенку: «Ухудшение погоды заметно на гребне и ниже. Вверх сегодня выходят отдельные восходители, но, по всей вероятности, на вершину выхода не будет. Если кто и вышел со своих биваков, будут, видимо, возвращаться из-за непогоды».
Через несколько минут Борисенок пересказал Шатаевой содержание разговора с Корепановым.
Шатаева: «Куда же все-таки идти, если стать лицом к обелиску?»
Клецко: «Станьте лицом к обелиску и по левую сторону начинайте спуск…»
Клецко — Корепанову: «Как спускаться дальше?»
Корепанов: «Очень трудно дать консультацию по радио. В принципе там ясного спуска нет, такие… перемежающиеся поля. Спускаться можно в том случае, если есть следы от предыдущих групп. Если их нет и никакой видимости, то лучше сидеть и пережидать непогоду. Спуск в сторону Раздельной неявно выраженный».
Клецко — Шатаевой: «Если непогода и ничего не видно, то лучше оставаться на месте».
Шатаева: «Мы сейчас обсудим и примем решение». 17 часов.
Шатаева — базе: «Погода нисколько не улучшилась, наоборот, ухудшается все больше и больше. Нам здесь надоело… Так холодно! И мы хотели бы уйти с вершины вниз. Мы уже потеряли надежду на просвет… И мы хотим просто начать… по всей вероятности, спуск… Потому что на вершине очень холодно. Очень сильный ветер. Очень сильно дует. Перед спуском мы, Виталий Михайлович, послушаем вас — что вы нам скажете на наше предложение. А сейчас нам хотелось бы пригласить к радиостанции врача. У нас есть вопрос, нам нужно проконсультироваться».
Группа Гаврилова расположилась в тот момент па 4200.
Борисенок — Шатаевой: «Подождите, будьте на приеме». Борисенок: «Просим выйти на связь Толю Лобусева» (находился в лагере на 5300 метров со стороны Раздельной).
Лобусев: «В чем дело? Какая нужна консультация?» Шатаева: «У нас заболела участница. Ее рвет после приема пищи уже около суток. У нас подозрение, что ее беспокоит печень». Вопросы и ответы с целью установления диагноза. Лобусев: «Предполагаю, что это начало пневмонии. Группа должна немедленно спускаться».

Шатаева: «У нас есть небольшой комплект медикаментов» (перечислила). Лобусев рассказал, что, когда и в какой дозе колоть, какие препараты сразу, какие через два-три часа.
Шатаева: «Мы поставлены в такое положение, что не знаем, как разделить лекарства — у нас еще одна участница неважно себя чувствует…» Снова выяснение симптомов и рекомендации врача.
Абалаков — Шатаевой: «Объявляю вам выговор за то, что не сообщили раньше о больной участнице. Срочно выполнить указание врача — сделать укол — и немедленно спускаться по пути подъема, по маршруту Липкина».
Шатаева: «Я поняла. Хорошо. Сейчас же сделаем уколы, собираем палатки и немедленно — через 15 минут — начинаем спуск. Все, что касается выговора, предпочитаю получить внизу, а не на вершине».
Альпинисты, как и большинство взрослых людей, питаются три, от силы четыре раза в сутки. Эльвира сказала: «Ее рвет после приема пищи…» Значит, этот симптом у больной проявился не более трех-четырех раз. Возможно, больная не придала этому нужного значения и, чтобы не вызывать беспокойства подруг, умолчала о своем состоянии. Естественно думать: если бы команда об этом узнала раньше, то запросила врача к аппарату при первой же связи. Другое. У женщин не было никаких причин скрывать болезнь участницы — вершина взята и после тяжелой ночевки траверс вряд ли их соблазнял. Альпинист знает, что это противоестественно. После таких испытаний вместе с силами из человека уходит и честолюбие. Остается лишь долг и подчинение дисциплине (у сильных людей). У них, как известно, и то и другое было особо обострено. Лишь это удерживало их от самостоятельного решения спускаться маршрутом Липкина. Люди в их положении могут мечтать только обо одном: скорее оказаться внизу — неважно как, а лучше всего «взмахом волшебной палочки». В переговорах эта нотка явно звучит. Легче представить, что болезнь участницы послужила бы поводом для спуска всей группы наиболее простым путем. Но нетрудно понять и В. М. Абалакова. Уже более суток женщины находятся на вершине, уже несколько дней в районе семитысячной высоты, в условиях недостатка кислорода и едва переносимого холода, в условиях, где давление в два с лишним раза меньше нормального. Он нервничал и, что называется, взорвался, когда неожиданное сообщение ударило по его и без того натянутым нервам. Всякий другой на месте этого волевого и сдержанного человека сказал бы, возможно, еще более резко. В тот день связи больше не было. Женщины начали спуск. Но о событиях этого вечера стало известно из утренней передачи 7 августа. Запросив Шатаеву, лагерь услышал:
Шатаева — базе: «Вчера в 23 часа при спуске трагически умерла Ирина Любимцева…»

…Да. Там у болезней особое время — равнинный час подобен горной минуте… Там от простуды умирают быстрее, чем истекают кровью… Мне знакомо состояние человека, потерявшего в походе товарища. Все, к чему рвался, теряет цену, становится лживым и злым… Они — женщины… Убитые несчастьем, изнуренные высотой, закостеневшие от холода, нашли в себе силы сопротивляться. На узком, продутом ледяными ветрами гребешке — слева обрыв, справа крутой склон — поставили две палатки. В самом широком месте помещалась только одна, вторую разбили ниже…
7 августа в два часа ночи на вершину обрушился ураган. Ураган — в самом энциклопедическом понимании этого слова. Как объяснить, что это значит?.. Тот, что приходит вниз и срывает крыши, ломает стены, рвет провода, корчует деревья, сносит мачты… наверху намного свирепей. Здесь он свеж, не истрепан хребтами… А человек, попавший в него, подобен мошке, затянутой пылесосом, так же беспомощен, и если по сути, то с тем же непониманием происходящего… Ураган разорвал палатки в клочья, унес вещи — рукавицы и примусы в том числе, — разметав их по склону. Кое-что удалось спасти, и самое главное — рации. Они передали об этом утренней десятичасовой связью. Лагерь слышал плохо, и Борисенок повторил передачу на базу. Через пятнадцать минут после принятого сообщения, несмотря на пло*** погоду, из базового лагеря вверх вышел отряд советских альпинистов. Самостоятельно, по собственной инициативе на помощь потерпевшим отправились французы, англичане, австрийцы. Японцы покинули свой бивак на 6500 и двинулись в сторону гребня. Два часа бесплодных, с риском для жизни поисков во мглистой беснующейся круговерти… Они сделали все, что могли… Увы! Ничего не смогли сделать и американцы. Следующая связь была около 14 часов. Шатаева — базе: «У нас умерли двое — Васильева и Фатеева… Унесло вещи… На пятерых три спальных мешка… Мы очень сильно мерзнем, нам очень холодно. У четверых сильно обморожены руки…» Гаврилов, слышавший это сообщение, попросил их через 30 минут связаться с лагерем и повторить его непосредственно базе. Около 14.30 группа повторила информацию для базы.
База: «Двигаться вниз. Не падать духом. Если не можете идти, то шевелитесь, находитесь все время в движении. Просим выходить на связь каждый час, если будет возможность».

Около 15.15. Шатаева: «Нам очень холодно… Вырыть пещеру не можем… Копать нечем. Двигаться не можем… Рюкзаки унесло ветром…»
17 часов. База — Клецко: «Японцы на гребне ничего не обнаружили. Сами обморозились из-за сильного ветра. Все безрезультатно».
19 часов. База — Клецко: «Наверху трагедия заканчивается. По всей вероятности, протянут недолго. Завтра на утренней связи в 8 часов сообщим, что вам делать. Видимо, подниматься вверх…» 20 часов. Сверху пришло еще одно сообщение о безнадежном состоянии группы.
База — группе: «Сделайте яму, утеплитесь. Завтра придет помощь. Продержитесь до утра».
21 час 12 минут. Передачу на этот раз ведет Галина Переходюк. Слышен выход в эфир, но не больше — молчание. Потом плач. Очень трудно понять слова — «простить» или «прости»? Наконец:
Переходюк — базе: «Нас осталось двое… Сил больше нет… Через пятнадцать-двадцать минут нас не будет в живых…» Еще дважды чувствовалось нажатие кнопки рации — попытки выйти в эфир…

8 августа, 8 часов утра.
База — Клецко: «Шатаеву все известно. Он прибывает сюда».
…Еще один небольшой, но крутой взлет. Сверху склон перегнулся и выпирает остро заструганным поперечным снежным ребром. Может быть, там, за перегибом? Уже пора… Я выхожу на пологий участок. Впереди, шагах в сорока, виден темный крестообразный, вросший в снег предмет… Немного повыше еще один… Хочу сдвинуться с места, но ноги… Цепляюсь за ледоруб, торчащий из снега, и вглядываюсь со страхом, боясь узнать… Отсюда не различишь — нужно подойти ближе… Но я знаю, что это она… Сзади Соколов и Давыденко. Смотрят растерянно и оба опускают глаза, когда встречаемся взглядом. Они не знают, как поступить… Обогнать меня, подойти самим или предоставить эту возможность мне? Надо идти… Я так и знал — это Эльвира. Она лежит лицом вверх, головой к северу, раскинутые руки без рукавиц… Ребята тактично оставили нас вдвоем и спустились вниз за перегиб. Спасибо им — мне нужно побыть с ней наедине… Кто-то должен надиктовать на пленку. Магнитофон у меня под одеждой — достать его нелегко… И нужно ли? Шнур микрофона короткий. Если это сделает кто-то из них, я должен стоять на привязи и слушать чужой деловой голос… Стоять и ждать… Лучше самому. Нажав кнопку пуска, поднес к губам микрофон и сказал: «Эльвира Шатаева… Ногами к югу. Голова в капюшоне. Анарака голубого цвета, пуховка. Брюки гольф, черные, вибрам двойной, на ногах «кошки».Очков нет. В четырех метрах найдена резинка от очков… В карманах карабин и разные дамские мелочи — маникюрная пилка, щипчики для ногтей, карандаш «Живопись», круглое зеркальце — разбитое (в трещинах). …Десятью метрами выше. Кажется, Галя Переходюк — узнать трудно… Да, это она — узнаю по шапочке, которую ей связала Эльвира. Пуховка серая. Пояс зеленый на груди. На нем два карабина — один из них «папа Карло». Обута в валенки, сверху чехлы из палаточной ткани. На руках красные шерстяные носки. С правой руки носок сполз, и видно кольцо…» Мы нашли всех восьмерых. Восьмая — Нина Васильева — лежала в разорванной по коньку палатке под телом Вали Фатеевой, и японцы ее не заметили. Они изучили обстановку визуально, не трогая ничего руками, ибо сочли, что это могло бы противоречить национальным обычаям, этике, ритуалу. …Мы вырыли две могилы. В одной из них захоронили Нину Васильеву, Валентину Фатееву, Ирину Любимцеву. Во второй Галину Переходюк, Татьяну Бардышеву, Людмилу Манжарову, Эльвиру Шатаеву, Ильсиар Мухамедову. Над могилами из снега торчат черенки лопат и флажки. В туре на куске желтой материи положили консервную банку с запиской о том, что здесь временно захоронены участницы женской команды Эльвиры Шатаевой. В записке перечисление имен с указанием места расположения каждой…

Прошел год. Все это время ко мне приходили, писали письма, звонили — на Скатертный переулок и домой — друзья, знакомые и незнакомые альпинисты. Они выражали соболезнование и обращались с одинаковой просьбой: зачислить в экспедицию, которая будет отправлена на пик Ленина для спуска тел. Незнакомые называли свои восходительские звания, перечисляли заслуги, иногда забывая о скромности, не стесняясь преувеличить, лишь бы попасть в утвержденный список. Иногда на такие звонки я отвечал: «Учтите — вершины не будет…» Но скоро понял, что многих этим попросту обижаю. Не стану греха таить — слушая эту просьбу от незнакомых, я задавал себе вопрос: «Чего хотят, какую выгоду ищут?» «Выгоду» не нашел, зато нашел ошибку в своих рассуждениях. Оказалось, у задачи неверные данные: они не чужие — они свои. Они альпинисты. Им очень важно сознавать эту братскую близость, быть уверенным в ней, ведь они знают и другое: альпинистская солидарность делает каждого сильнее. Это скорее знание сердца, чем головы. Знание огромной ценности, без которого жизнь альпиниста будет пуста, которое следует закреплять, которому нужно постоянное подтверждение. Они просят включить их в список, потому что всегда ищут повода, чтобы упрочить эту братскую связь. И в этом, пожалуй, их выгода. Им выгодно пойти на риск и лишения, но взамен получить прочную, неколебимую веру в альпинистское братство. Они не могут не пойти еще и потому, что их зовут туда души истинных рыцарей. Получился конкурс. Утвержденная численность экспедиции — двадцать пять человек. Заявлений — устных и письменных — около сотни. Как отказать, никого не обидев? Я все же думал, не освободившись до конца от своих заблуждений, что многие отпадут сами по себе, что их заявления сделаны в минутном порыве. Но таких оказалось меньшинство. Большая часть все это время аккуратно справлялась о судьбе своих кандидатур. Пришлось пускаться на всякого рода уловки, придумывать формы отказа. 20 июня 1975 года экспедиция в составе 25 альпинистов выехала на Памир. В нее вошли сильнейшие восходители страны и, конечно же, многие из тех, с кем познакомили читателя эти страницы. Были здесь мастера спорта международного класса Владимир Кавуненко и Геннадий Карлов, мастера спорта Дайнюс Макаускас, Валентин Гракович… Рвался и Олег Абалаков. Он, разумеется, числился среди первых кандидатур. Но ему не повезло — нелепый случай: получил перелом нескольких ребер во время игры в футбол. К сожалению, к моменту выезда экспедиции он еще недостаточно поправился. Я был назначен руководителем экспедиции. Работы проходили строго по графику. Без срывов, без происшествий. Все гладко, как на равнине… В лагере выросло целое поселение родственников. Через две недели тяжких трудов тела их близких были доставлены на поляну. Троих увезли домой. Остальных, в том числе и Эльвиру, мы похоронили здесь, поставив им общий и персональные памятники. Поляна поможет сберечь память о них навечно — покуда стоят Памирские горы, здесь всегда будут альпинисты… Был митинг. Были речи — много речей… Непохожих одна на другую — люди здесь говорят от сердца, а у каждого сердца свой голос… И все же звучала в них общая мысль. Мы альпинисты. Мы испытатели. Летчики проверяют в воздухе надежность конструкции самолета. А мы в горах — конструкцию человека. Его мощность, пределы его физических и психических сил. А испытатели, случается, гибнут… Но почему так быстро растут альпинистские списки? Отвечу: у нас завидная жизнь! Если даже случилось, что оборвалась она не вовремя, то и тогда ей можно завидовать. Ибо в одну укороченную жизнь проживаем мы много жизней, пересекаем всю историю человечества, восходим к началу людского племени, к трудной судьбе первобытных людей… Из книги Владимира Шатаева «Категория трудности»

P.S. 11 мая 1998 года Владимир Николаевич Шатаев стоял на вершине Эвереста (8848 м), несколько дней до этого отметив свое 58-летие.

Фильм о Международный альпинистском лагере «Памир – 74» — восхождение советских альпинистов, а также альпинистов из Польши, Лихтенштейна, США, Франции, ФРГ, Швейцарии и Японии на пик Ленина (7 134 м). 

Путь к границам стратосферы — это преодоление бездонных расщелин, коварных карнизов, это борьба с нехваткой кислорода. В горах опасны любые болезни. Их скоротечность здесь губительна. И тогда тебя больного понесут на себе товарищи, отказавшись от мечты, от покорения вершины…

(Цитируется с экрана)

Вошли кадры: пейзажи Памира; горы, летит вертолет; горноспасатель С. Согрин в вертолете; Международный альпинистский лагерь «Памир-74» в ущелье Ачик-Таш. К штурму пика Ленина вместе с советскими альпинистами-тренерами готовятся австрийцы, англичане, голландцы, итальянцы, альпинисты из Лихтенштейна, США, Франции, ФРГ, Швейцарии и Японии. Показаны лагерные будни альпинистов, как они готовятся к восхождению: распределяют продукты, собирают вещи. Верхний лагерь альпинистов на высоте 6100 метров. Палатки на фоне ледника. Знаменитый австрийский альпинист Вольфганг Акст. В горах международная женская группа, которую возглавляет Хайди Луди. Группа советских девушек-альпинисток из общества «Спартак» в лагере: Эльвира Шатаева, Нина Васильева, Галина Переходюк, Татьяна Бардашева, Валентина Фатеева, Ирина Любимцева, Людмила Манжарова, Ильсияр Мухамедова готовятся к выходу. 

Базовый лагерь радировал, «надвигается непогода». Но такого, что произошло не ожидал никто. Скорость ветра достигла 130 км в час, землетрясение 5 баллов. Пришли в движение снега. Пурга и мороз. В лагере наших девушек ураганный ветер разорвал палатки. Японцы находились всего лишь 300 метрами ниже; они немедленно ринулись на помощь. Девушки были где-то совсем рядом, но где… В другом [лагере] свирепствовал шторм. И люди, и техника в этих условиях были бессильны.

Ещё тревога — лавина дважды обрушивалась на американцев. Погиб Гэри Юллин — один из лучших горовосходителей Америки. В эту ночь в лагере никто не сомкнул глаз. Там наверху в беде оставались товарищи. Вернулись в верхний лагерь французы. Они успели вырваться из леденящих объятий бури, покорив вершину. Интернациональные отряды спасателей работали на всех маршрутах. Отряд Константина Клецко пробивался кротчайшим небезопасным путем. Отыскали альпинисток международной женской группы. Нет больше среди них Евы Эйзеншмидт [Eva Isenschmid]… её похоронили на пути к вершине…

Но чаша горя была ещё не испита. Погибли советские девушки. Все восемь. Они боролись со стихией как могли, оберегали подруг. «Мы умираем… передайте всем привет…» — последние их слова, посланные в эфир.

(Цитируется с экрана)

Вошли кадры: Общий вид горного пейзажа, пурга в горах, сход снежной лавины. Группы альпинистов в горах во время пурги. Фото Гэри Юллина, погибшего под лавиной. Общий вид лагеря в ночное время. Спуск альпинистов с вершины; встреча альпинистов, спасшихся во время снежной бури; посадка в вертолет больных альпинистов; работа спасательных отрядов; командир отряда Константин Клецко; спасенные американцы в лагере, среди них Джон Мартс, Бобби Крэг. Поиск группы советских девушек-альпинисток, оказавшихся в зоне стихийного бедствия. Участники Международного альпинистского лагеря «Памир-74» чтят память погибших советских альпинисток.

ПРОИЗВОДСТВО: ЦСДФ по заказу ССОД.

СОЗДАТЕЛИ ФИЛЬМА:

Автор сценария и режиссер П. Вяйнасту

Оператор Ю. Оржеховский

Автор текста Ю. Алексеев

Композитор Ш. Каллош

Звукооператор В. Георгиевская

Консультант – заслуженный мастер спорта СССР М. Ануфриков

Редактор О. Головня

Директор фильма В. Пазина

СПРАВКА

1. На территории СССР находились четыре вершины «семитысячники»  — пик Коммунизма (7 495 м;  пик Сталина, пик Исмаила Самони), пик Победы (7 439 м), пик Ленина (7 134 м; до 1928 — пик Кауфмана) и пик  Корженевской (7 105 м). 

2. Пик Кауфмана (7 134 м; с 1928 — Пик Ленина) был открыт в 1871 году русским исследователем–путешественником А. П. Федченко; находится в центральной части Заалайского хребта. Данный район характеризуется сильным оледенением и неустойчивыми метеорологическими условиями.

3. В 1974 году начальником Международный альпинистский лагерь «Памир – 74» был Михаил Владимирович Монастырский, начальником спортивной части Виталий Абалаков, старший тренер Константин Клецко, тренеры Олег Борисенок, Георгий Корепанов, Виктор Власов, Валерий Петифоров-Северов, Икрам Назаров, Геннадий Шалаев, Виктор Запека, переводчик Евгений Гиппенрейтер.

4. Восхождение советской женской команды было организовано ЦС ДСО «Спартак». Проведение экспедиции было разрешено ВС ДСО профсоюзов и Федерацией альпинизма СССР при условии взаимодействия и обеспечения безопасности со стороны международного лагеря МАЛ «Памир-74».

5. Состав женской команды был утвержден в количестве 13 человек (7 человек основной состав, 6 – запасной); начальник спасательного отряда з.м.с. СССР Виталий Абалаков.

6. Руководителем и выпускающим экспедиции с правом выхода на восхождение была утверждена Шатаева Э. С.,

 35 лет (Москва), мастер спорта (далее МС); члены команды: Бардашова Татьяна, 27 лет (Душанбе), I разряд; Васильева Нина, 42 года (Москва), МС; Гурмузова Эльмира, 37 лет (Ленинград) 1 разряд; Любимцева Ирина, 38 лет (Свердловск), кандидат в мастера спорта (далее КМС); Манжарова Людмила, 27 лет, Фрунзе, КМС; Мухамедова Ильсияр, 30 лет (Душанбе) МС; Переходюк Галина, 34 года, (Миасс), 2 разряд; Фатеева Валентина, 37 лет (Москва), КМС.

9. Главной причиной гибели женской команды по мнению девятой участницы экспедиции Эльмиры Гурмузовой — это отсутствие высотного снаряжения. Такого же мнения придерживается японский альпинист, принимавший участие в поиске женщин («Японцы были единственными, кто мгновенно после урагана вышел на помощь женщинам»).

10. В книге, изданной в 2022 году и посвященной памяти погибших женщин в ураган 1974 года, автор — Эльмира Гурмузова перечисляет основные причины, во-первых, отсутствие высотных палаток («кураторы запланированно отправили женскую команду на высотный траверс без высотного снаряжения: с памирками вместо высотных палаток; куратор по снаряжению запланировал для женщин, для облегчения веса, перкалевые палатки памирки вместо высотных палаток»); во-вторых, одна палатка из трех оказалась бракованной («… у нас на девять человек осталось две трехместные палатки»); в-третьих, главный куратор не передал женщинам метеосводку с ураганным предупреждением («женщинам и остальным на горе не было передано ураганное сообщение, которое лежало в радиорубке со 2-го августа»); в-четвертых, отсутствие подстраховки со стороны скал Липкина («Японские рации были у женщин, Клецко и Корепанова. Ни на какую другую поддержку женщины рассчитывать не могли, потому что у всех наших групп на горе были отечественные рации, которые не могли связываться с женщинами, и поэтому наши команды ничего о женщинах не знали»; «по непонятной причине группа Гаврилова-Клецко, обогнав женщин и сходив на вершину, уходила вниз, оставляя женщин без подстраховки. Клецко с группой уходил вниз после переговоров и c разрешения главного куратора»).

11. Всего во время лагеря «Памир – 74» погибли 10 человек: 24 июля — американец (Гэри Юллин) на пике XIX Партсъезда; 5 августа — швейцарка (Ева Эйзеншмидт) на Западном ребре пика Ленина; 7-8 августа — женская команда СССР (8 человек) на Восточном ребре пика Ленина.

12. 27 июля 1974 года при восхождении на пик Ленина по юго-восточному склону горы погибли три члена альпинистского клуба «Firn» из Эстонии — Прийт Вюрст, Ээрик Рейно и Тыну Тениссон (в фильме «Бурям и ветрам наперекор» их имена не упоминаются).

13. По подсчетам Владимира Шатаева за период 1928-2019 гг. на вершину поднялись 8182 восходителя, погибли 83 человека. В 1968 году на вершину 7137 метров приземлились с высоты 8000 метров десять парашютистов-десантников, из которых четверо погибли.

_______________________________
Материал подготовлен на основе информации из открытых источников, в том числе сайтов: www.net-film.ru, www.mountain.ru, www.alpklubspb.ru.

Литература:

1. Шатаев В.Н. Категория трудности. – 5-е изд. Испр. И доп. – М.: Издательство Игоря Балабанова, 2016. – 304 с., ил.

2. Эльмира Гурмузова «Женское восхождение 1974 года на пик Ленина и почему из всех команд на горе в ураган погибли только женщины» (Воспоминания девятой участницы). — С. 48. Санкт-Петербург. 2022 год.

В архи­ве Инсти­ту­та восто­ко­ве­де­ния Рос­сий­ской ака­де­мии наук в фон­де началь­ни­ка Памир­ско­го отря­да Андрея Сне­са­ре­ва нахо­дят­ся доку­мен­ты о дея­тель­но­сти это­го фор­ми­ро­ва­ния. Бла­го­да­ря опы­ту воен­ной служ­бы на гра­ни­це Сне­са­рев стал извест­ным воен­ным тео­ре­ти­ком, пуб­ли­ци­стом, педа­го­гом, воен­ным гео­гра­фом, восто­ко­ве­дом, дей­стви­тель­ным чле­ном Рус­ско­го гео­гра­фи­че­ско­го обще­ства. Наря­ду с науч­ны­ми доку­мен­та­ми в фон­де хра­нят­ся отчё­ты, обзо­ры, а так­же воен­но-ста­ти­сти­че­ские, гео­гра­фи­че­ские и адми­ни­стра­тив­но-хозяй­ствен­ные опи­са­ния. Собран­ные и сохра­нён­ные Андре­ем Евге­нье­ви­чем сви­де­тель­ства слу­жат мате­ри­а­лом для изу­че­ния Пами­ра, Бухар­ско­го и Афган­ско­го эми­ра­тов (с 1923 года — Коро­лев­ства Афга­ни­стан) и при­гра­нич­но­го про­стран­ства коло­ни­аль­ной Бри­тан­ской Индии.

В чис­ле доку­мен­тов Пaмиpcкo­гo отря­да выде­ля­ют­ся запи­си Оль­гер­да Боле­сла­во­ви­ча Тума­но­ви­ча, штабс-капи­та­на, слу­жив­ше­го в нача­ле ХХ века в Тур­ке­стан­ском гене­рал-губер­на­тор­стве. Непол­ные био­гра­фи­че­ские фак­ты воен­ной дея­тель­но­сти офи­це­ра выбра­ны из фон­да послуж­ных спис­ков Рос­сий­ско­го госу­дар­ствен­но­го воен­но-исто­ри­че­ско­го архи­ва и из его тру­дов, хра­ня­щих­ся в Архи­ве Инсти­ту­та восто­ко­ве­де­ния РАН.

Текст под­го­то­вил Хур­шед Худо­ё­ро­вич Юсуф­бе­ков — автор более 50 исто­ри­че­ских ста­тей в рус­ско­языч­ной «Вики­пе­дии». Из преды­ду­щих мате­ри­а­лов мы узна­ли: по какой при­чине на Памир отпра­ви­лась пер­вая рус­ская воен­ная экс­пе­ди­ция, о Памир­ском отря­де на стра­же гра­ниц Рос­сий­ской импе­рии, об иссле­до­ва­те­лях мест­ной при­ро­ды и их вкла­де; о герое рево­лю­ции совет­ско­го Бадах­ша­на Кир­ман­шо­е­ве, ока­зав­ше­го­ся жерт­вой репрес­сий; об офи­це­ре Ста­ни­шев­ском и его подви­гах в нау­ке и про­ти­во­дей­ствии ино­стран­ным раз­вед­кам в регионе.

Спе­ци­аль­но для VATNIKSTAN Хур­шед Юсуф­бе­ков про­дол­жа­ет рас­сказ о вхож­де­нии Пами­ра в состав Рос­сии. В этой ста­тье речь пой­дёт о началь­ни­ке погра­нич­ных постов Памир­ско­го отря­да на юго-восто­ке области.

Детство, юные годы и начало военной службы

Оль­герд Tyмaнoвич родил­ся 12 мая 1879 года в семье като­ли­ка Бoлecлa­ва Tyмaнoви­ча, надвор­но­го совет­ни­ка Киев­ской губер­нии Рос­сий­ской импе­рии. Учил­ся в Тре­тьей Киев­ской гим­на­зии, поз­же слу­шал лек­ции пер­во­го кур­са Киев­ско­го Импе­ра­тор­ско­го уни­вер­си­те­та Свя­то­го Вла­ди­ми­ра. После посту­пил на пра­вах воль­но­опре­де­ля­ю­ще­го­ся юнке­ра в Киев­ское воен­ное учи­ли­ще в млад­шие клас­сы. Окон­чил в авгу­сте 1901 года, полу­чил зва­ние под­по­ру­чи­ка и посту­пил на служ­бу в 12‑й Тур­ке­стан­ский стрел­ко­вый батальон.

В Сред­нюю Азию, к месту воен­ной служ­бы, Тума­но­вич при­был через месяц, коман­до­вал ротой. Оль­герд Боле­сла­во­вич выпол­нял слу­жеб­ные пору­че­ния, свя­зан­ные c коман­ди­ров­ка­ми в Крас­но­водск, укреп­лён­ный форт на побе­ре­жье Крас­но­вод­ско­го зали­ва и Новый Мар­ги­лан. Послед­ний город, осно­ван­ный в 1876 году в Фер­ган­ской обла­сти Рос­сий­ской импе­рии, в 1907 году пере­име­но­ва­ли в Ско­бе­лев, а ныне это Фер­га­на в Фер­ган­ской обла­сти Узбекистана.

После нача­ла Рус­ско-япон­ской вой­ны 1 фев­ра­ля 1904 года Тума­но­вич подал рапорт о пере­во­де в армию, веду­щую воен­ные дей­ствия за кон­троль над Мань­чжу­ри­ей, Коре­ей и Жёл­тым морем, где про­ис­хо­ди­ли столк­но­ве­ния меж­ду япон­ской и рус­ской эскадрами.

До сих пор изве­стен толь­ко один доку­мент воин­ско­го учё­та, каса­ю­щий­ся Оль­гер­да Боле­сла­во­ви­ча, — «Крат­кая запис­ка o служ­бе под­по­ру­чи­ка 12-гo Typкecтaнcкo­гo бата­льо­на Tyмaнoви­чa, пред­став­ля­е­мо­го к пере­во­ду» коман­ди­ра бата­льо­на oт 3 фев­ра­ля 1904 года. В ней сооб­ща­ет­ся следующее:

«В похо­дах и делах не был, в пле­ну не нахо­дил­ся, жало­ва­нье — 804 руб­ля, квар­тир­ные — 114 руб­лей 28 копе­ек. Холост. Иму­ще­ства не име­ет. B штра­фах и под судом не был. <…> Нрав­стве­нен, усер­ден. Общее заклю­че­ние o каче­стве: хороший».

Хода­тай­ство Тума­но­ви­ча o пере­во­де удо­вле­тво­ри­ли. Соглас­но доку­мен­там Архи­ва Инсти­ту­та восто­ко­ве­де­ния Рос­сий­ской ака­де­мии наук, после окон­ча­ния вой­ны на Восто­ке Tyмaнoвич не поз­же 1907 года в зва­нии пору­чи­ка вер­нул­ся в Тур­ке­стан­ское гене­рал-губер­на­тор­ство. Он про­дол­жал служ­бу в долж­но­сти началь­ни­ка погра­нич­ных постов Пaмиpcкo­гo отря­да, сна­ча­ла Лан­гapcкo­гo, a затем Ишка­шим­ско­го. Меж­ду 12 сен­тяб­ря 1908 года и 10 декаб­ря 1909 года Оль­герд Tyмaнoвич был про­из­ве­дён в зва­ние штабс-капитана.

Раз­лич­ные обя­зан­но­сти началь­ни­ка поста вклю­ча­ли в себя охра­ну госу­дар­ствен­ной гра­ни­цы, сбор све­де­ний o при­гра­нич­ном участ­ке сопре­дель­ных тер­ри­то­рий. На Ишка­шим­ский пост воз­ла­га­лась зада­ча иссле­до­вать запад­ную часть погра­нич­ной поло­сы Афган­ско­го Бадах­ша­на. Лан­гapcкий пост наблю­дал за Читpaлoм и Яcинoм, началь­ник Памир­ско­го отря­да со штаб-квар­ти­рой на Хорог­ском посту изу­чал Гилгит:

«Началь­ник обо­зре­ва­е­мо­го рай­о­на, — как гла­сит инструк­ция коман­до­ва­ния, — ведя в нём раз­вед­ки, дер­жит на про­вер­ке сосед­ний рай­он, в целях более точ­но­го и обсто­я­тель­но­го веде­ния реко­гнос­ци­ро­вок вообще».

Дета­ли орга­ни­за­ции раз­вед­ки сила­ми Пaмиpcкo­гo отря­да есть в доку­мен­тах фон­да Андрея Евге­нье­ви­ча Cнecapевa:

«Сле­до­ва­тель­но, объ­ек­том непо­сред­ствен­но­го вни­ма­ния штабс-капи­та­на Оль­гер­да Tyмaнoви­чa как началь­ни­ка Ишка­шим­ско­го поста слу­жил, в первую оче­редь, Афган­ский Бадах­шан, a так­же Чит­рал на англо-индий­ской тер­ри­то­рии. Речь шла о сбо­ре инфор­ма­ции воен­но­го, поли­ти­че­ско­го, гео­гра­фи­че­ско­го и ста­ти­сти­че­ско­го харак­те­ра, адми­ни­стра­тив­ных и хозяй­ствен­ных дан­ных и в целом «обо всём, заслу­жи­ва­ю­щем внимания».

Tyмaнoвич не имел спе­ци­аль­но­го восто­ко­вед­че­ско­го обра­зо­ва­ния, но во вре­мя служ­бы в Сред­ней Азии выучил мест­ные язы­ки прак­ти­че­ски на раз­го­вор­ном уровне. Штабс-капи­тан сво­бод­но и без пере­вод­чи­ка читал доку­мен­ты, посту­пав­шие из Афга­ни­ста­на, жало­бы и прось­бы корен­ных жите­лей и так далее. Эти позна­ния он полу­чил бла­го­да­ря усер­дию и твор­че­ско­му поис­ку по дол­гу служ­бы. Так­же Оль­герд Боле­сла­во­вич остав­лял цен­ные содер­жа­тель­ные отчё­ты по раз­ве­ды­ва­тель­ным сообщениям.

В 1908 году Тума­но­вич напи­сал и издал в Таш­кен­те три кни­ги под редак­ци­ей пол­ков­ни­ка Ива­на Дио­ни­си­е­ви­ча Ягел­ло, кото­рый с 1914 по 1917 год был началь­ни­ком Памир­ско­го отряда.

Бро­шю­ры изда­ва­лись с линг­ви­сти­че­ским мате­ри­а­лом в рус­ской тран­скрип­ции и при­ме­ня­лись как эле­мен­тар­ные раз­го­вор­ни­ки. Тума­но­вич хотел, чтоб воен­но­слу­жа­щие мог­ли пони­мать мест­ное насе­ле­ние и не дава­ли себя, как он гово­рил, «в руки пере­вод­чи­ков». Началь­ник, не зна­ю­щий язы­ки, не мог быть уве­рен в пра­виль­ной пере­да­че как сво­их рас­по­ря­же­ний, так и доне­се­ний от мест­ных жителей:

«B таком слу­чае началь­ни­ком рай­о­на o6ыкнoвeннo явля­ет­ся не офи­цер, a его переводчик…»

При­ме­ча­тель­но, что тру­ды Оль­гер­да Боле­сла­во­ви­ча содер­жат­ся в архи­ве Андрея Cнecapевa. Этим под­твер­жда­ет­ся их цен­ность для началь­ни­ка Памир­ско­го отря­да. В совре­мен­ной Рос­сии один из архив­ных доку­мен­тов Тума­но­ви­ча «Вой­ска Афга­ни­ста­на» исполь­зо­ва­ли при напи­са­нии кни­ги «Исто­рия воору­жён­ных сил Афга­ни­ста­на» пери­о­да 1880–1918 годов.

Краткая характеристика и содержание работ Тумановича

Штабс-капи­тан Тума­но­вич твор­че­ски под­хо­дил к выпол­не­нию задач. Он изу­чил и обоб­щил гро­мад­ную инфор­ма­цию о Пами­ре и при­гра­нич­ных тер­ри­то­ри­ях. Эти доку­мен­ты под­твер­жда­ют про­фес­си­о­наль­ную под­го­тов­ку рус­ско­го офи­це­ра, рас­кры­ва­ют его взгля­ды на про­бле­ма­ти­ку Афга­ни­ста­на и рус­ско-бри­тан­ских отно­ше­ний. Так­же Оль­герд Боле­сла­во­вич опи­сал то, как велась служ­ба на погран­по­стах и выпол­ня­лись зада­чи по состав­ле­нию воен­но-ста­ти­сти­че­ских опи­са­ний при­гра­нич­ных сосед­них стран.

Пер­вая рабо­та Тума­но­ви­ча, «Вой­ска Афга­ни­ста­на. 1907— 1908», име­ет гриф сек­рет­но­сти. На полях есть автор­ские прав­ки и допол­не­ния, выпол­нен­ные крас­ны­ми чер­ни­ла­ми, а так­же под­пись «Шт. Кап. Тума­но­вич». Текст, таб­ли­цы, схе­мы, иллю­стра­ции, дата пере­пис­ки доку­мен­та по содер­жа­нию отно­сит­ся к 1909 году.

Состав­ле­ние рабо­ты автор объ­яс­нил наме­ре­ни­ем попол­нить и уточ­нить фак­ты сек­рет­но­го изда­ния «Воору­жён­ные силы Афга­ни­ста­на и Индии. Сек­рет­но. Изда­ние Шта­ба Тур­ке­стан­ско­го воен­но­го окру­га. 1906 год», кото­рое Тума­но­вич полу­чил как посо­бия для началь­ни­ка поста:

«Но дан­ные эти столь непол­ны и неточ­ны, порою пере­пу­та­ны и даже совсем невер­ны (осо­бен­но назва­ния и тер­ми­ны, что мож­но объ­яс­нить незна­ни­ем соста­ви­те­ля­ми язы­ка), — что я счёл за полез­ное пред­ста­вить име­ю­щи­е­ся у меня све­де­ния, — для чего тща­тель­но про­ве­рил ста­рые и при­ба­вил новые, тоже тща­тель­но про­ве­рен­ные, сведения».

«…Изло­жен­ные в рабо­те све­де­ния, — пишет штабс-капи­тан о сво­ём сочи­не­нии, — собра­ны мною на соб­ствен­ные сред­ства, что может слу­жить дока­за­тель­ством того, насколь­ко эти сред­ства рас­хо­до­ва­лись осмот­ри­тель­но. Дан­ные при­об­ре­та­лись мною через неко­то­рые воен­ные и адми­ни­стра­тив­ные кан­це­ля­рии Афга­ни­ста­на, а образ­цы холод­но­го и огне­стрель­но­го ору­жия при­но­си­лись мне на показ сол­да­та­ми афган­ских же гар­ни­зо­нов; это­го я мог достиг­нуть толь­ко при обе­ща­нии без­услов­но­го сек­ре­та, при дея­тель­но­сти под­чи­нён­ных мне раз­вед­чи­ков, и при успе­хе в соис­ка­нии дове­рия к себе в насе­ле­нии, мно­го род­ных и дру­зей кото­ро­го слу­жат на том бере­гу в вой­сках и кан­це­ля­ри­ях. Све­де­ния про­ве­ре­ны из раз­ных источ­ни­ков, при­чём на раз­но­гла­сия натал­ки­вать­ся при­хо­ди­лось ред­ко. Побы­вав­шие вре­мен­но в моих руках фир­ма­ны, спис­ки и ору­жие гово­рит мно­го в поль­зу вер­но­сти изло­жен­ных дан­ных, так как каж­дый афга­нец, при­хо­див­ший ночью ко мне с тем или иным сооб­ще­ни­ем, несо­мнен­но, рис­ко­вал жиз­нью. Что сред­ства сде­ла­ли воз­мож­ным при­об­ре­сти в соб­ствен­ность, напри­мер образ­чи­ки обу­ви, одеж­ды, холод­но­го ору­жия, орде­нов и так далее, — всё это одно­вре­мен­но представляю».

Оль­герд Тума­но­вич в нача­ле тру­да при­во­дит схе­му орга­ни­за­ции воору­жён­ных сил Эми­ра­та Афга­ни­ста­на во гла­ве с сар­да­ром Насрул­лой-ханом, где он в пояс­не­ни­ях поме­ща­ет мно­го цен­ных аргу­мен­тов в содер­жа­нии афган­ской воен­ной тер­ми­но­ло­гии. Раз­дел «Силы Афга­ни­ста­на» вклю­ча­ет спи­сок из 27 горо­дов, постов и кре­по­стей, где раз­ме­ща­лись регу­ляр­ные вой­ска, с ука­за­ни­ем численности.

В обзо­ре регу­ляр­ной афган­ской армии Тума­но­вич при­во­дит дан­ные о гвар­дей­ских пол­ках, но подроб­нее все­го штабс-капи­тан опи­сы­ва­ет основ­ные бое­вые еди­ни­цы — армей­ские части. В боль­шом раз­де­ле Оль­герд Боле­сла­во­вич рас­ска­зы­ва­ет о воору­же­нии армии Афга­ни­ста­на, снаб­жа­ет его рисун­ка­ми холод­но­го и огне­стрель­но­го ору­жия раз­ных родов войск.

В раз­де­лах «Зна­ки отли­чия и жало­ва­нье», «Одеж­да и сна­ря­же­ние», «Служ­ба сол­да­та» содер­жат­ся све­де­ния о ком­плек­та­ции армии с деталь­ной инфор­ма­ци­ей о повсе­днев­ной воен­ной служ­бе и жиз­ни вои­нов-афган­цев в нача­ле XX века.

Об офи­цер­ском кор­пу­се в отдель­ном раз­де­ле при­во­дит инте­рес­ную инфор­ма­цию об откры­тии в Кабу­ле воен­но-адми­ни­стра­тив­ной шко­лы в 1904 году для под­го­тов­ки офи­це­ров Афган­ской армии. К рабо­те при­ла­га­ет обзор раз­ме­ще­ния бри­тан­ских при­гра­нич­ных войск и рас­смат­ри­ва­ет пла­ны модер­ни­за­ции Афган­ской армии, гото­вив­ши­е­ся в сере­дине прав­ле­ния эми­ра Хабибул­лы-хана (1901–1919).

Труд «Вой­ска Афга­ни­ста­на» Тума­но­ви­ча под­чёр­ки­ва­ет осо­бен­но­сти госу­дар­ствен­но­сти южно­го сосе­да, обу­слов­лен­ные внеш­ни­ми и внут­рен­ни­ми обсто­я­тель­ства­ми. Воору­жён­ным силам в Афга­ни­стане все­гда при­да­ва­лось огром­ное зна­че­ние как осо­бо­му инстру­мен­ту вла­сти, состо­я­ние кото­ро­го было пред­ме­том вни­ма­ния как в Рос­сии, так и Вели­ко­бри­та­нии. Исто­рик Лужец­кая отмечает:

«…но в срав­не­нии с дру­ги­ми рабо­та­ми о воору­жён­ных силах Афга­ни­ста­на того вре­ме­ни труд штабс-капи­та­на Тума­но­ви­ча пред­став­ля­ет­ся одним из самых пол­ных про­фес­си­о­наль­ных систе­ма­ти­че­ских опи­са­ний афган­ских воору­жён­ных сил в мас­шта­бе всей страны».

Преж­де все­го при­ко­вы­ва­ет вни­ма­ние тер­ми­но­ло­ги­че­ский мате­ри­ал, а так­же мно­гие прак­ти­че­ские реа­лии из повсе­днев­ной воен­ной служ­бы и орга­ни­за­ции, кото­рые в сло­ва­рях не най­ти. Лужец­кая считает:

«…осо­бое зна­че­ние это­го источ­ни­ка в том, что он, фик­си­руя состо­я­ние армии до реформ Хабибул­лы-хана, пока­зы­ва­ет её, в сущ­но­сти, почти в том же виде, как её оста­вил эмир Абдур­рах­ман-хан. Извест­но, что, полу­чая от англи­чан день­ги и ору­жие, этот вла­сти­тель твёр­до при­дер­жи­вал­ся прин­ци­пов изо­ля­ци­о­низ­ма, а пото­му не заим­ство­вал ни дости­же­ния воен­ной нау­ки, ни слож­ную совре­мен­ную тех­ни­ку, не стре­мил­ся повы­сить обра­зо­ва­тель­ный уро­вень сво­ей армии, чем опре­де­ля­ет­ся глав­ный её недо­ста­ток, по мне­нию штабс-капи­та­на Тумановича».

Вто­рой труд Тума­но­ви­ча — «Мате­ри­а­лы для опи­са­ния Бадах­ша­на. 1907–1908». Под­лин­ник, чисто­вая руко­пись, пере­пис­чик тот же, есть гриф сек­рет­но­сти. Текст напи­сан чёр­ны­ми чер­ни­ла­ми, автор­ская прав­ка и допол­не­ния про­из­ве­де­ны крас­ны­ми, есть под­пись «Штабс-капи­тан Тума­но­вич. 1909 года 10 декаб­ря. Пост Ишка­шим­ский (Пами­ры)». Содер­жит текст и таб­ли­цы. Этот мате­ри­ал самый объ­ём­ный из работ Тумановича:

«Вступ­ле­ние: Очерк источ­ни­ков. Вве­де­ние: Исто­ри­че­ский очерк. Рай­он: Гео­гра­фи­че­ское поло­же­ние; Про­стран­ство; Гра­ни­цы. Поверх­ность: Общий очерк; Пусты­ни, пес­ки, боло­та, лед­ни­ки; Леса, луга и камы­ши; Зале­жи; Глав­ные паст­би­ща; Кор­мо­вая пло­щадь; Пище­вая пло­щадь. Оро­ше­ние: Озё­ра; Клю­чи; Искус­ствен­ное оро­ше­ние; Реки; Мосты. Кли­мат. Насе­ле­ние: Чис­лен­ность насе­ле­ния; Пле­мен­ной состав; Рели­ги­оз­ный состав; Язы­ки; Сте­пень умствен­но­го раз­ви­тия. Адми­ни­стра­тив­ное устрой­ство: Глав­ней­шие мест­но­сти; Хаким­ство; Управ­ле­ние; Пода­ти; Повин­но­сти. Раз­ме­ще­ние насе­ле­ния: Плот­ность насе­ле­ния, важ­ней­шие пунк­ты и селе­ния; Харак­тер постро­ек; Удоб­ство раз­ме­ще­ния войск; Посто­ян­ные запа­сы зер­на (кара­ван-сараи). Дея­тель­ность насе­ле­ния: Зем­ле­де­лие; Ско­то­вод­ство; Ого­род­ни­че­ство; Шел­ко­вод­ство; Зве­ро­лов­ство; Гор­ный про­мы­сел; Ремес­ла; Обра­ба­ты­ва­ю­щая про­мыш­лен­ность; Тор­гов­ля. Пути сооб­ще­ния: Пере­во­зоч­ные сред­ства; Поч­та; Доро­ги. Воору­жён­ные силы. Раз­бор и вывод. Заклю­че­ние. При­ло­же­ния: I. Кат­та­ган (общий очерк). II. Дар­ваз (общий очерк). III. Доро­ги: а) Иду­щая по бере­гу Пян­джа; b) Веду­щие из доли­ны Пян­джа в Бадах­шан — из Дар­ва­за, из Руша­на, из Шугна­на, из Дар­мо­рах­та, из Гора­на, из Ишка­ши­ма; с) Иду­щие из Бадах­ша­на на погра­нич­но-англий­ские пере­ва­лы: на п. Дора, на п. Мач и Унай, на п. Агром, на п. Хатин­за и Нук­сан, на Сад-Истраг, на Анджу­ман (Зеб­ак-Анджу­ман­ская доро­га). IV. Сред­ства при пяндж­ских рай­о­нов в таб­ли­цах: Ваха­на, Ишка­ши­ма, от Ишка­ши­ма до Кала-бар и Пянджа».

Послед­ний раз­дел «Сред­ства при пяндж­ских рай­о­нов» вклю­ча­ет в себя десять таб­лиц по акса­каль­ствам Ваха­на, Ишка­ши­ма, Горо­на с ука­за­ни­ем по каж­до­му кишла­ку коли­че­ства дво­ров, поло­воз­раст­но­го соста­ва жите­лей, коли­че­ства и видов ско­та, уро­жая пше­ни­цы, ячме­ня и бобов за 1907 год. Эти мате­ри­а­лы суще­ствен­но допол­ня­ют всё собран­ное евро­пей­ской нау­кой об Бадах­шане в Афга­ни­стане к ХХ веку и сто­ят на одном ряду с широ­ко извест­ным опи­са­ни­ем Бур­ха­нуд­дин-Хана Кушкеки.

Тре­тий труд — «Замет­ки пору­чи­ка Тума­но­ви­ча отно­си­тель­но рабо­ты под­по­ру­чи­ка Кон­дра­тье­ва». Вклю­ча­ет две части: «Воен­но-ста­ти­сти­че­ское опи­са­ние Афган­ско­го Ваха­на» и «Граж­дан­ское и воен­ное управ­ле­ние Афга­ни­ста­ном». Копия рабо­ты, состав­лен­ной 12 сен­тяб­ря 1908 года, пере­пи­са­на 10 декаб­ря 1909 года. Пере­пис­чик тот же. Чёр­ные чер­ни­ла, автор­ская прав­ка и допол­не­ния крас­ны­ми чер­ни­ла­ми, под­пись: «С под­лин­ным вер­но: Штабс-капи­тан Туманович»:

«Текст доку­мен­та состо­ит из двух работ, состав­лен офи­це­ром Памир­ско­го отря­да под­по­ру­чи­ком Кон­дра­тье­вым по той же схе­ме, как и все воен­но-ста­ти­сти­че­ские опи­са­ния сопре­дель­ных рай­о­нов. Автор отзы­ва всё вни­ма­ние посвя­тил исправ­ле­нию „глав­ней­ших непра­виль­но­стей“ в этих рабо­тах, обсто­я­тель­но пояс­няя ошиб­ки и щед­ро делясь сво­и­ми обшир­ны­ми зна­ни­я­ми о Вахане и о систе­ме граж­дан­ско­го и воен­но­го управ­ле­ния Афганистана».

Рабо­та объ­еди­ня­ет рапор­ты штабс-капи­та­на Тума­но­ви­ча началь­ни­ку Памир­ско­го отря­да. Изда­ние содер­жит три доку­мен­та: рапор­ты от 14 авгу­ста, 29 авгу­ста и 3 сен­тяб­ря, пред­по­ло­жи­тель­но, 1909 года за номе­ра­ми № 28, 29 и 30. Каж­дый доку­мент сбро­шю­ро­ван отдель­но, вруч­ную. Копии выпол­не­ны тем же пере­пис­чи­ком. Напи­са­но чёр­ны­ми чер­ни­ла­ми, прав­ка, поме­ты и под­пи­си — синим карандашом.

Рабо­та Оль­гер­да Боле­сла­во­ви­ча вклю­ча­ет в себя слу­жеб­ные доку­мен­ты началь­ни­ка поста, регу­ляр­но соби­рав­ше­го от сво­их аген­тов раз­ве­ды­ва­тель­ную инфор­ма­цию о сопре­дель­ных погра­нич­ных рай­о­нах Бадах­ша­на и Чит­ра­ла, сво­див­ше­го её в рапорт по опре­де­лен­ной схе­ме и затем отправ­ляв­ше­го началь­ству. В содер­жа­нии выде­ле­ны две руб­ри­ки: «Све­де­ния воен­но­го харак­те­ра» (о вой­сках, укреп­лён­ных пунк­тах, путях сооб­ще­ния) и «Све­де­ния поли­ти­че­ско­го харак­те­ра» (напри­мер, теку­щие собы­тия внут­рен­ней жиз­ни Чит­раль­ско­го рай­о­на, о внут­рен­ней поли­ти­ке англи­чан в погра­нич­ных рай­о­нах, о дея­тель­но­сти адми­ни­стра­ции в Афган­ском Бадах­шане и другое).

«Мате­ри­а­лы для опи­са­ния марш­ру­тов…» содер­жат три доку­мен­та за ноябрь— декабрь 1909 года.

К рапор­ту № 37 (не дати­ро­ван): «Мате­ри­ал для опи­са­ния марш­ру­та через пере­вал Сад-Истраг. От кишла­ка Ист­ра­га на бере­гу р. Пян­джа (про­тив наше­го Намад­гу­та) и до кишла­ка Ка- лата, (то есть до места сли­я­ния дорог с п[перевалов] Сад-Ист­ра­га и Агра­ма) на англий­ской стороне».

К рапор­ту № 39 от 05 декаб­ря 1909 года: «Мате­ри­ал для опи­са­ния марш­ру­тов через пере­ва­лы Аграм, Хатин­за и Нук­сан от афган­ско­го Ишка­ши­ма до Кала­та (на англий­ской сто­роне), то есть до места, где марш­ру­ты эти сли­ва­ют­ся на англий­ской сто­роне с опи­сан­ной уже доро­гой через пере­вал Сад-Истраг».

К рапор­ту № 40 от 12 декаб­ря 1909 года: «Мате­ри­ал для опи­са­ния марш­ру­та от афган­ско­го Ишка­ши­ма — через пере­вал Дора — до Шои-Сали­ма (пер­вый кишлак на англий­ской стороне)».

Выше­опи­сан­ные мате­ри­а­лы сши­ты (печат­ные листы) в бро­шю­ру отдель­но, вруч­ную, соот­вет­ствен­но раз­дель­но про­ну­ме­ро­ва­ны. При­ло­же­ние пере­пе­ча­та­но на пишу­щей машин­ке, име­ет­ся автор­ская прав­ка и допол­не­ния чёр­ны­ми чер­ни­ла­ми к рапор­ту № 37, на пер­вом листе име­ет­ся поме­та: «Одоб­ре­но началь­ством и посла­но в Штаб окру­га». Осталь­ные два доку­мен­та пере­пи­са­ны чёр­ны­ми чер­ни­ла­ми, той же рукой, что и преды­ду­щие, прав­ка отсутствует.

Все три доку­мен­та под­пи­са­ны штабс-капи­та­ном Оль­гер­дом Тума­но­ви­чем: тек­сты, схе­мы марш­ру­тов, вычер­чен­ные от руки на осно­ве англий­ской 12-вёрст­ной карты.

Все эти све­де­ния посвя­ще­ны опи­са­нию одно­го из глав­ных путей через пере­ва­лы, веду­щих с Пами­ра на тер­ри­то­рию Англий­ской Индии. Все доку­мен­ты постро­е­ны по еди­ной схе­ме: «Общая харак­те­ри­сти­ка марш­ру­та» и «Опи­са­ние пути» — с подроб­но­стя­ми, каса­ю­щи­ми­ся каче­ства дорог, пере­ва­лов, пере­прав, кру­тиз­ны подъ­ёмов и спус­ков и так далее, «Так­ти­че­ские, стра­те­ги­че­ские и важ­ные в воен­ном отно­ше­нии пунк­ты», «Мест­ные сред­ства», «Насе­ле­ние», «Адми­ни­стра­тив­ное деле­ние рай­о­на марш­ру­та». Каж­дый марш­рут снаб­жён кар­той-схе­мой рай­о­на с ука­за­ни­ем пути сле­до­ва­ния через перевалы.

Мате­ри­ал создан на осно­ве Архи­ва восто­ко­ве­дов ИВР РАН (Ф. 115. Оп. I. Ч. 3. Доку­мен­ты Памир­ско­го отря­да) и био­гра­фи­че­ских све­де­ний из фон­да послуж­ных спис­ков РГВИА (Ф. 400. Оп. 9. Д. 31390. Лл. 48–51 об.)

Источники

• Тума­но­вич, Оль­герд Боле­сла­во­вич. Крат­кая грам­ма­ти­ка и сло­варь шугнан­ско­го наре­чия / Сост. пору­чик Тума­но­вич; Под ред. под­полк. Ягел­ло. — Таш­кент: Штаб Тур­ке­стан­ско­го воен­но­го окру­га, 1908. — 33 с. (Источ­ни­ки: Ива­нов, П. П. Биб­лио­гра­фия Таджи­ки­ста­на. Таш­кент. 1926. С. 22)
• Тума­но­вич, Оль­герд Боле­сла­во­вич. Крат­кая грам­ма­ти­ка и сло­варь афган­ско­го язы­ка / Сост. пору­чик Тума­но­вич; Под ред. полк. Ягел­ло. — Таш­кент : Штаб Тур­ке­ст. воен. окр., 1908
• Лужец­кая, Нина Лео­ни­дов­на. Mатepиa­лы штaбc-кaпи­тaнa Tyмa­но­ви­ча в Архи­ве восто­ко­ве­дов ИBP PAH / Элек­трон­ная биб­лио­те­ка Музея антро­по­ло­гии и этно­гра­фии им. Пет­ра Вели­ко­го (Кунст­ка­ме­ра) РАН.
• Рус­ская Импе­ра­тор­ская Армия. Источ­ни­ки инфор­ма­ции: Тума­но­вич Оль­герд Боле­сла­во­вич — штабс-капи­тан, стр. 430

Читай­те так­же «Иссле­до­ва­ние при­ро­ды Пами­ра: от энту­зи­аз­ма в Рос­сий­ской импе­рии к нау­ке в СССР».