Рассказ роковая ошибка 4 глава - Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает!

Глава 4

Два дня выходных оказались вечностью. Я никуда не вылезала из своих двадцати-четырёх квадратных метров и большую часть времени провела в кровати. После дня пролитых слёз в воскресенье я пыталась анализировать произошедшее и решить, как же мне следует теперь поступить. Самым идеальным для меня было прислать заявление об увольнении электронной почтой и не появляться в офисе лично. Но я сама понимала, что это невозможно. Контора всегда строго придерживалась норм законодательства, и каждый сотрудник при увольнении отрабатывал стандартные две недели. Думаю, даже в моём случае делать исключение не стали бы. Поэтому груз позора мне придётся достойно нести на своих плечах все оставшиеся рабочие дни. Вот только хотелось бы верить, что хотя бы лишь в глазах одного человека я теперь выглядела недостойно, а не всего коллектива, даже несмотря на то, что это мой руководитель, чьего уважения добивалась годами и которое за несколько часов уничтожила.

Звонок Валентины Васильевны окончательно расстроил меня. Мало того, что она ничего нового не поведала относительно вечера пятницы, потому что рано уехала домой, так ещё и напомнила о своём отпуске, который напрочь вылетел из моей головы. В тот день Валентина Васильевна со своей давней подругой отправлялась в двухнедельную поездку на теплоходе. Разумеется, за неё я была очень рада и пожелала хорошего путешествия, всеми силами скрывая своё состояние. Но то, что я осталась даже без её поддержки в такой сложный для меня момент, это было скверно.

Ночь перед работой прошла также беспокойно, как и предшествующая. Невыспавшаяся, обессиленная и полная безысходности я поплелась в офис в преддверии мучительной реальности.

Я одела чёрный брючный костюм под стать моему настроению и моей жизни, затянула волосы в тугой узел и нанесла минимум косметики, чтобы хоть немного замаскировать опухшие красные глаза.

Вовремя явившись к зданию конторы, я робко вошла внутрь с полными от ужаса глазами. Но на работе всё было как всегда, за одним лишь исключением – все сотрудники радостно обсуждали корпоратив.

– Анастасия Игоревна, доброе утро! Хорошо отдохнули после пятницы?

Казавшийся простым вопрос секретаря на входе меня тут же бросил в жар, а в голове промелькнула мысль о том, что она и двое стоящих с ней коллег в курсе произошедшего.

– Доброе утро всем! Спасибо, Ксения, всё хорошо, – заставила выдавить я из себя и без лишних комментариев прошла мимо.

Усевшись за своё рабочее место, я на автомате включила компьютер и стала просматривать принесённые на мой стол бумаги.

Наша контора работала по субботам, но только одним отделом. Нотариусы и их помощники чередовались по сменам. Бывало, что клиенты документы оставляли у нас, например, в случае, когда требовался заверенный перевод, а за отсутствием в выходные необходимого специалиста подготовить его не могли. Удобнее было сразу приехать за готовым результатом, нежели чем кататься лишний раз.

Вот и в тот раз договор, требующий перевода, был оставлен на моём столе. Это стало хорошим поводом приступить к работе немедленно, чем вспоминать с сотрудниками тот злополучный вечер.

Краем глаза я видела, как без десяти девять прошёл в свой кабинет Дмитрий Владимирович. Моё сердце ушло в пятки. Каждую минуту я ждала часа икс.

Почти до самого обеда я просидела за столом, оттягивая до последнего поход в кабинет нотариуса с готовыми документами. Больше тянуть было некуда.

Взяв два пакета с документами, я на дрожащих ногах медленно направилась к кабинету Дмитрия Владимировича. У самых дверей я встала как вкопанная, не решаясь постучать. Субботнее утро в номере гостиницы и спящий рядом обнажённый руководитель предстали перед моими глазами. Меня начало трясти. Как мне зайти к нему? Как вести себя? Что сказать?

– Анастасия Игоревна, у вас всё хорошо? Вы какая-то бледненькая. Как себя чувствуете? – раздался сзади голос проходящей мимо Евгении Петровны – одной из помощниц нотариуса.

– Со мной всё в порядке. Немного устала. Спасибо за беспокойство, – с улыбкой на лице тут же ответила я.

– Берегите себя.

«У меня всё лучше не придумает!» – подумала я про себя, глядя вслед уходящей Евгении Петровны. – «Я только что угробила свою карьеру, переспав с руководителем! Просто блеск!»

И не став больше раздумывать, я решительно сделала три стука и вошла.

Но вся уверенность испарилась стоило мне лишь закрыть за собой дверь и остаться с ним наедине в кабинете. Дмитрий Владимирович при виде меня тотчас поднял глаза, отрываясь от документов. Его взгляд не излучал какой-либо злобы или презрения, напротив, в нём можно было заметить удивление и даже игривость. Он продолжал молчать и пристально на меня смотреть, наблюдая, как я покрываюсь пунцовой краской и смущённо опускаю глаза, и, видимо, ожидая первой реакции от меня.

В конце концов я не выдержала этого морального натиска, подошла к столу и положила на него бумаги, хотя обычно я отдавала их лично в руки.

– На заверение, – еле слышно промямлила я.

Дмитрий Владимирович не пошевелился. Он так и продолжал свою пытку. А я не знала, что сказать. Пытаться оправдаться за своё недостойное поведение было глупо. Такие ошибки непростительны для нотариальной конторы, где изначально стоял запрет на любовные отношения в рабочем коллективе. Таково было требование компании, с которым письменно ознакамливался каждый новый сотрудник при приёме на работу.

Поэтому я молчала и ждала вынесения нелицеприятного вердикта относительно меня. Но руководитель так и не говорил ничего.

Я вновь на него посмотрела, не понимая, что делать: стоять или уходить. Взгляд Дмитрия Владимировича успел измениться и выражал уже больше разочарование и грусть.

– Вы ничего не хотите мне сказать? – вдруг спросил он спокойно, но требовательно.

– Не-е-ет… – заикаясь, промычала я.

– В таком случае вы свободны, – грозно рявкнул нотариус и вернулся к бумагам.

Я пулей вылетела из кабинета, схватила со стола сумку и телефон и чуть ли не бегом бросилась на улицу. Обеденный перерыв пришёлся как нельзя кстати. Мне требовалось время отойти от только что состоявшейся встречи и восстановить сбившееся дыхание.

Я не поняла, что именно имел в виду Дмитрий Владимирович, говоря, что я свободна. То, что я могу идти на своё место, или то, что уволена? Хотя по тону его голоса скорее можно было предположить второй вариант.

И что он хотел от меня услышать? Что я сожалею и раскаиваюсь в содеянном? Так это и так понятно, но толку то? Время назад не воротишь, чтобы всё изменить.

Обедать я не хотела. Вот уже третий день как еда в горло не лезла. Купив себе кофе, я отправилась прогуляться по парку Победы.

После перерыва в офисе был небольшой переворот в связи с появлением нового сотрудника, место которого определили за столом справа от меня.

– Добрый день, я Никита, – любезно поздоровался молодой человек, когда я вернулась к своему месту, и шутливо добавил: – Видимо, будем соседями?!

– Приятно познакомиться, меня зовут Анастасия Игоревна, можно просто Настя.

– А вам подходит это имя, – улыбнулся он. – Давно здесь работаете?

– Почти четыре года, а до этого несколько лет проходила практику.

– А я всего линь год. Сейчас вот попросился перевести меня из центрального офиса в московский.

– Да? А так можно? – удивлённо поинтересовалась я, – ну, в смысле перевестись из одного офиса в другой?

В тот момент я почувствовала, что кто-то стоит за моей спиной и резко обернулась, едва не рухнув со стула. Это был Дмитрий Владимирович. Его прищуренные глаза и суровый взгляд, смотрящий то на меня, то на Никиту, не сулил ничего хорошего. Он бросил на стол мне бумаги и далеко не добрым тоном объявил:

– Переделать до вечера.

После этого руководитель развернулся и ушёл, кинув напоследок всё тот же взгляд на Никиту.

– Строгий, – прокомментировал мой сосед, которого ни капельки не зацепила подобная выходка Дмитрий Владимировича в отличие от меня.

При его внезапном появлении моё сердце от страха ушло в пятки. Я никогда не видела, чтобы он так смотрел на меня и тем более швырял на стол документы.

Я пододвинула к себе бумаги, те самые, над которыми трудилась целое утро, и увидела множество мест, перечёркнутых ручкой.

Это было очень странно, поскольку ошибки у меня появлялись крайне редко. А в таком количестве вообще никогда не было. И с просмотром каждого его перечёркивания, во мне самой начала просыпаться обида, а затем и злоба. Ошибок как таковых не было вовсе! Чёрт его побери! Дмитрий Владимирович просто придирался ко мне! Но почему? Или он выбрал такой способ мести за пятницу? Конечно, ведь уволить меня без веского повода нельзя. Ну а если продемонстрировать, что сотрудник плохо справляется с работой, то это идеальный вариант, чтобы от него избавиться.

Что ж, если это действительно так, и я разгадала план действий нотариуса, то тогда мне предстояло побороться за своё место.

Тем временем у меня появились новые клиенты, и я погрязла в работе. Я ещё более тщательно подготовила документы и понесла их на ознакомление. Без посторонних мыслей я уверенно постучала и зашла в кабинет. Не останавливаясь ни на секунду, я подошла к столу, положила бумаги с фразой «на подписание» и направилась обратно в коридор, специально не дожидаясь его ознакомления на наличие ошибок.

– А где исправленный договор? – раздался за спиной недовольный голос.

– В первую очередь я делала эти документы, чтобы не задерживать клиентов. Договором я займусь прямо сейчас, – спокойно ответила я, сохраняя вежливый тон, и без промедления вышла.

На самом деле с договором я решила применить хитрость. Исправить документ не составило труда, а вот отнести его лично я не намеревалась. Я отдала его Ксении перед уходом с просьбой передать Дмитрию Владимировичу.

Выбравшись на улицу, я даже улыбнулась. События пошли совершенно по другому сценарию. Все выходные я убивалась, понимая, что в первый же день вылечу с работы, а этого не произошло. С другой стороны, он ведь действительно не мог меня уволить, не раскрыв истинной причины. Но в этом случае и сам бы остался без работы, поскольку замешаны-то оба. Получается, Дмитрий Владимирович и стал искать изъяны в моей работе, чтобы доказать мою непрофессиональность. Но я ему так просто не сдамся!

– Настя! – услышала я за спиной и обернулась.

Никита догнал меня, пока я шла к автобусной остановке.

– Простите, что беспокою, – запыхавшись, начал он, когда поравнялся со мной, – вы спешите? Не хотите немного прогуляться по парку или может в кафе зайти? Я просто первый день на новом месте, никого толком не знаю, а хотелось бы хоть немножко отметить такое событие и узнать побольше о филиале.

– Знаете, Никита, в отмечании я вам точно не помощник, а вот прогуляться и поболтать немножко согласна, тем более что особо не спешу, да и погода позволяет.

– Отлично! Я очень рад!

Мы перешли дорогу и неспешно отправились по одной из дорожек вглубь парка.

– А почему вы решили перевестись? Мне казалось, наоборот, все хотят попасть в центральный филиал.

– Дело в том, что я переехал на Звёздную, и теперь удобнее добираться сюда, нежели, чем в центр. До этого я жил вообще на Академической и по несколько часов ежедневно тратил на проезд. Это стало основной причиной. А вы далеко живёте?

– В Купчино, если нет пробок, то пятнадцать минут езды.

– Это здорово. А как на счёт коллег? Дружите с кем-нибудь? Или здесь каждый сам по себе, и коллектив не собирается вместе за стенами офиса?

– Я даже не знаю, что вам по этому поводу и ответить, – засмеялась я, рассматривая мимо проплывающие по озеру лодки. – Скорее нет, чем да. Я общаюсь с Валентиной Васильевной, её сегодня не было, она в отпуске. Мы с ней регулярно куда-нибудь выбираемся. А так больше не было совместных мероприятий, за исключением корпоративов. Если же рассматривать коллектив в целом, то все довольно вежливые и приветливые, могут помочь, когда надо.

– Понятно. В принципе я так и предположил сегодня. В том-то филиале побольше молодёжи, поэтому они и собираются часто. Ну что ж, будем тогда маленькими кружками общаться. А что скажите относительно Дмитрия Владимировича? Меня тоже за ним закрепили.

– Я могу сказать лишь, что вам повезло. Многие хотят попасть под его руководство, но он категорично отказывает. Среди четырёх нотариусов у него меньше всего помощников. Вероятно, по этой причине вас и закрепили за ним.

– А что он за человек? Судя по тому, что я видел днём в офисе, поблажек не делает, – засмеялся Никита, но мне было совсем не смешно вспомнить о том, как мой руководитель бросил мне на стол бумаги, сказав переделать.

– Дмитрий Владимирович строг, но справедлив. У меня к нему нет претензий. Хоть он и бывает суров, но только по делу. Ведь если подумать у нас такая работа, которая не позволяет совершить ошибку. И нотариус несёт основную ответственность, вот ему и приходится нас учить и тщательно перепроверять выполненную нами работу.

Мы гуляли в течение почти двух часов, обсуждая сотрудников и рабочие моменты. Никита оказался весьма простым и милым парнем, особо ненавязчивым и с отличным чувством юмора. Он был немножко ниже меня ростом, в простом тёмно-синем костюме с голубой рубашкой, галстуком в полоску и с сумкой-портфелем на длинной лямке. У Никиты были тёмно-русые короткостриженые волосы и глаза по цвету что-то между голубым и серым.

В целом он был забавен. По крайнем мере мне, глядя на него, хотелось улыбнуться.

Перед тем как идти обратно к остановке и ехать домой мы купили по мороженому, вернее я себе выбрала, а Никита любезно оплатил в знак признательности за прогулку.

Мы шли и смеялись над очередной его шуткой, пока я неожиданно не остановилась, увидев на противоположной стороне улицы Дмитрия Владимировича, пристально наблюдавшим за нами. Если бы можно было убивать одним взглядом, уверена, меня бы не стало в ту же секунду. Чтобы избежать нелепой сцены, я отвернулась и ускорила шаг.

– Никита, вы знаете, я совсем забыла, что мне нужно забежать сегодня в один магазин, и если потороплюсь, то ещё успею, – быстро протараторила я, чтобы тот ничего не заподозрил, и мы побыстрее смогли убраться с глаз нашего руководителя.

По дороге домой в маршрутке я гоняла в голове ту встречу. Интересно, о чём подумал Дмитрий Владимирович при виде нас с Никитой, весело гуляющих спустя два часа после окончания рабочего дня? Я предложила, что ничем хорошим мне это точно не светило, а даже, наоборот, сложная ситуация с моим руководителем ещё больше усугубилась. В чём, собственно говоря, я и убедилась, не успев с утра переступить порог офиса.

– Доброе утро, Анастасия Игоревна, – как обычно поприветствовала меня красотка Ксения и добавила с сочувствующей улыбкой: – Дмитрий Владимирович просил вас зайти сразу же, как вы появитесь.

– Доброе утро! Хорошо, спасибо.

«Ох, не к добру это!» – подумала я и прямиком пошла в сторону кабинета нотариуса, бросив по дороге сумку на свой стол.

Зажмурив глаза в преддверии неизбежного, я выдохнула и со стуком вошла.

– Доброе утро. Вы хотели меня видеть?

Дмитрий Владимирович стоял лицом к окну, но при моём приходе тотчас развернулся.

– Проходите.

Он махнул рукой на стул, показывая, чтобы я присела. Я молча повиновалась.

– Анастасия Игоревна, объясните мне, пожалуйста, что вам было непонятно, когда я сказал, что мне нужен исправленный договор к вечеру?

Его суровый голос заставил меня вжаться в сиденье и вцепиться в него руками, будто это спасло бы.

– Но я же его исправила и вам передала, – попыталась оправдаться я, глядя на него испуганным взглядом.

– Это, по-вашему, надлежащее исправление?

Он подошёл к столу, взял договор и протянул его мне. Я дрожащей рукой взяла бумаги, стараясь не смотреть в его разгневанные глаза. В договоре снова были исправления.

– И вот пока вы развлекались, водя шуры-муры со своим новым коллегой, не выполнив безошибочно свою работу, за вас её пришлось доделывать мне! – продолжил Дмитрий Владимирович, нарочно выделив то, что я развлекалась. – Анастасия Игоревна, в последнее время вы слишком много и часто стали допускать ошибки. Вы забыли где находитесь? Или что происходит в вашей голове? Смею заметить, что вы перестаёте справляться с возложенными на вас трудовыми обязанностями. И если это так, то вам здесь больше делать нечего.

В моих ушах его слова прогремели как гром среди ясного неба. Вот то, чего я больше всего опасалась. Дмитрий Владимирович всё-таки решил меня уволить. И виной тому вовсе не какие-то недочёты в работе и даже не появившийся в офисе Никита, а то, что я по непростительной глупости совершила самую непоправимую ошибку в своей жизни.

Я сидела с каменным лицом, до конца так и не осознавая, что потеряла взамен проведённой с этим человеком ночи, событий которой даже не помнила, чтобы хоть как-то может попробовать извиниться перед ним или попробовать загладить свою вину. Но язык не поворачивался вымолвить и слова.

– Так вы ещё заинтересованы продолжать работать здесь или нет? – задал мне вопрос нотариус, усаживаясь в своё огромное кожаное кресло более снисходительным тоном.

– Да, – робко вымолвила я, отрываясь от длительного изучения пола перед собой.

– В таком случае я больше не стану возвращаться к подобному разговору. Документы должны быть подготовлены точно в заданный срок, без ошибок и переданы лично вами, а не через секретаря. Это понятно?

Я кивнула, чувствуя себя провинившейся школьницей в кабинете строгого директора.

– И ещё, – чуть менее сурово добавил он, – вы уходите с работы после того, как я проверю документы и отпущу вас.

– Хорошо.

– Надеюсь, вы всё усвоили, и вчерашнего больше не повторится. И своим местом впредь будете дорожить и максимально качественно и профессионально заниматься делом. А теперь больше вас не задерживаю.

Я не поверила своему счастью. Оказывается, он был вовсе не злопамятен. А поскольку мне улыбнулась такая удача, я решила испытать фортуну ещё раз.

– Дмитрий Владимирович, скажите, пожалуйста, могу я попросить перевод в центральный офис?

Настал его черёд удивляться. Он внимательно посмотрел на меня и ответил:

– Нет. Я не дам своего согласия на ваш перевод. Пока ваша работа не будет выполняться безукоризненно, о переходе в другой филиал можете забыть.

Увы. Руководитель не разделил мою точку зрения о том, что перевод – это отличная идея нам с ним больше не работать вместе и не видеться после случившегося. От этого обоим было бы лучше.

Ни слова не сказав, я как могла спокойно покинула кабинет, а потом чуть ли не бегом помчалась в туалет. Мне требовалось время, чтобы отойти от разговора и переварить услышанную информацию.

Из плюсов было то, что Дмитрий Владимирович не затронул событий пятницы и не уволил меня, пока… Ну а из минусов, он отказал мне в просьбе и отныне будет тщательней следить за моей работой, поэтому придётся максимально сконцентрироваться.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Слава Богу, когда она переступила порог и прошла в дом, на кухне никого не было. Бросив сумочку, девушка принялась варить кофе. Она понимала, что необходимо перекусить, но сама мысль о еде вызывала отвращение. Джорджия решила отложить ужин на более позднее время и, прихватив чашечку с кофе, направилась на второй этаж.

Из-под двери Митча Флетчера виднелась полоска света, но девушка не остановилась и даже не замедлила шаг – наоборот, поспешно прошмыгнула мимо его комнаты и вошла в свой тесный «кабинет».

Программа, которую Джорджия должна была составить, оказалась чересчур сложной и потребовала повышенной сосредоточенности. Забыв о кофе, который давно остыл, девушка уткнулась в маленький экран компьютера и лишь время от времени давала отдых глазам. Порой она едва сдерживала зевоту, но, несмотря на смертельную усталость, не могла позволить себе оторваться от своего занятия. Скоро наступит время, когда она будет лишена возможности работать днем, да и ночью тоже, так что чек, щедро выписанный Митчем Флетчером, послужит ей спасательным кругом.

А потом – после всего – она сможет работать хоть круглые сутки… Джорджия судорожно сглотнула. «Ты обещала быть сильной и ничего не бояться», – напомнила она себе. Осталось всего несколько недель, может быть, месяц, в крайнем случае два, но, если верить медсестре, никак не больше. Джорджию охватила дрожь, потому что черная пропасть страха снова разверзлась перед ней.

Митч Флетчер собрал деловые бумаги и взглянул на часы. Было почти час ночи. Он встал со стула и хорошенько потянулся, так что косточки затрещали. Сегодня он, пожалуй, слишком засиделся, но тишина и покой, царящие в доме, создавали прекрасную обстановку для работы, чего нельзя было сказать о гостинице.

Он слышал, как вернулась Джорджия, и едва не поддался искушению спуститься вниз под каким-нибудь предлогом, чтобы… Так все-таки зачем? Прежде всего она должна понять, что разрыв с этим типом больше не является только ее личным делом. Впрочем, стоит ли искать повод? В ту минуту, когда он обнял ее… «Не будь идиотом», – тут же обругал себя Митч Флетчер. Очевидно: она любит другого. Можно сколько угодно возмущаться этим лживым подонком, этим женатиком, но Джорджии вес равно найдет всему оправдание.

Да кто он такой, чтобы предавать одну женщину и к то же время бессовестно морочить голову другой? Джорджия слишком уязвима и слишком доверчива. Этот мерзавец просто сбил ее с толку. Конечно же, она не смогла бы просто так, пошло и хладнокровно завлекать семейного человека.

Митч Флетчер был достаточно разумен, чтобы без посторонней помощи разобраться в своих комплексах, зародившихся еще в детстве и связанных с неудачным браком его родителей. Скорее всего, именно потому он не выносил мужского лицемерия и непорядочности, а также не имел охоты к любовным похождениям. Когда ему стукнуло тридцать, он ощутил потребность разделить свою жизнь с надежной и верной спутницей, которая подарила бы ему не только детей, но любовь и понимание. Пожалуй, он считал себя неисправимым идеалистом, так как сознавал, что ищет совершенства, а значит, невозможного. Его первый юношеский роман с однокурсницей, безумный и скоротечный, закончился вполне банально: девушка уехала искать счастья в Америку – и они расстались навсегда. Затем в его жизни было много женщин, красивых и умных; одних он ценил как друзей – не как любовниц, с другими приятно проводил время и быстро к ним охладевал. Но встреча с Джорджией оказалась для него полной неожиданностью и не на шутку взволновала. А что, если бы она была свободна и доступна? Если бы у нее никого не было? Что тогда?

Желание, охватившее Митча Флетчера во время всех этих размышлений, было настолько сильным и неприличным, что ему явно не мешало бы подумать о смене пристанища. Если эта девушка его так возбуждает, то проживание под одной крышей станет настоящей пыткой. Не далее как сегодня он не смог удержаться от соблазна дотронуться до нее и поцеловать, хотя ему ясно дали понять, что не стоит питать иллюзий.

Молодой человек был слишком взбудоражен, чтобы уснуть, и вышел в коридор. Дверь в спальню Джорджии была приоткрыта, но в темноте он все же разглядел, что шторы еще не задернуты и в комнате никого нет. В полной тишине он различил приглушенное попискивание компьютера, потом его внимание привлекла полоска света под другой дверью. Значит, Джорджия все еще работает. Что такое? Почему она не вставая вкалывает с самого вечера? Неужели этот тип ее бросил и она ищет спасения в работе? Да, несладко быть покинутой… Помнится, некоторые из любовниц отца в полном отчаянии даже приходили к ним домой и жаловались матери на его чудовищную бессердечность. Непонятно, как она выдержала столько лет! Мать никогда не говорила с сыном на эту тему, а теперь поздно спрашивать, почему она все-таки не развелась с отцом: ее уже нет в живых. Впрочем, она всегда была очень скрытной и ни с кем не откровенничала.

Митч Флетчер спустился на кухню и заварил чай. Этой порции с лихвой хватило бы на двоих. Затем он достал кое-что из купленных продуктов и сделал бутерброды. Пожалуй, их тоже оказалось слишком много для одного. Он и сам не знал, зачем ему столько. Вполне логично было бы уничтожить этот запоздалый ужин прямо здесь, однако он, расставив все на подносе, забрал его с собой наверх.

И, только проходя по коридору мимо двери, из-под которой выбивалась предательская полоска света, Митч Флетчер наконец осознал, что же он делает. Постучав и не дождавшись ответа, он толкнул дверь.

Невзирая на яркий свет и писк компьютера, Джорджия крепко спала прямо за столом, уронив голову на руки. Когда она проснется, то не сможет ни согнуться, ни разогнуться, и ей еще повезет, если руки не сведет судорогой. Как же надо было устать, чтобы вот так уснуть! Митч Флетчер нахмурился. Будь он на месте ее любовника, ни за что не позволил бы девушке так надрываться. Но того, по-видимому, нисколько не волнует, что она так выматывается. Этот негодяй совсем ее не бережет! Когда они впервые столкнулись на улице, Джорджия выглядела очень худенькой и нервной, но это и немудрено, если она по стольку работает.

Пока Митч Флетчер разглядывал девушку, она вздрогнула во сне, открыла глаза и, узнав незваного гостя, через силу попыталась выпрямиться.

Джорджия чувствовала резь в глазах, словно в них попал песок. Голова раскалывалась, и во рту пересохло. Борясь со сном, она все же отдавала отчет, что рядом стоит Митч Флетчер и смотрит на нее. Когда он вошел? Ей стало не по себе оттого, что за ней наблюдали, а она вовсе не подозревала о присутствии постороннего.

– Я увидел, что у вас горит свет, – услышала Джорджия. – Мне захотелось пить, и я спустился на кухню, а потом подумал: надо захватить чего-нибудь и на вашу долю.

Она задержала взгляд на Митче Флетчере. Он был одет в джинсы и легкую хлопчатобумажную рубашку. Закатанные рукава обнажали сильные загорелые руки. Джорджия почувствовала головокружение и странную истому во всем теле. Никогда еще влечение не вспыхивало в ней от одного вида крепких мужских рук. Она также не могла припомнить, чтобы нечто подобное случалось с кем-нибудь из ее приятельниц: обычно их фривольные шуточки касались совсем иных мужских достоинств. Однако Джорджия нашла это непривычное состояние удивительно приятным.

Она вдруг живо представила, как дотрагивается до руки Митча Флетчера и нежно гладит ее от запястья до локтя и при этом знает, что он хочет привлечь ее к себе и поцеловать. Испугавшись собственных фантазий, девушка зажмурилась, но желание не проходило – наоборот, становилось все сильнее. Внезапно она ощутила, как давит на нее одежда и как болит все тело, словно изнемогая от неутоленной жажды.

– Я подумал, что не смогу уснуть после кофе, и заварил чай.

Его слова доносились откуда-то издалека. Джорджия вслушивалась в его голос, пытаясь прийти в себя. Он стоит совсем рядом, а в «кабинете» очень тесно и не хватает воздуха. Мало ли что почудится в такой духоте…

Девушка попыталась подняться со стула, чтобы выйти из комнаты, но не успела она ступить на пол, как почувствовала, будто сотни иголочек впились ей в ногу. Неловко замешкавшись, она стукнулась о край стола и едва не упала.

Митч Флетчер в это время разливал чай. Резко обернувшись, он тут же поставил чайник и бросился на помощь.

– Стойте так и не двигайтесь!

Джорджия не успела опомниться, как он уже крепко держал ее за руку. Она застыла на месте, охваченная сильной дрожью, но боль от ушиба была тут вовсе ни при чем – от близкого присутствия Митча Флетчера она просто не могла пошевелиться.

Нога совершенно одеревенела, и Джорджия нагнулась, чтобы растереть ее, но Митч Флетчер не позволил ей этого сделать.

– Давайте-ка лучше я, вы же еле стоите, – сурово сказал он. – Какого черта вы тут полуночничали?

Он замолчал и присел на корточки. От прикосновения грубоватых горячих пальцев Джорджия замерла, затаив дыхание. В доме было тепло, и она работала за компьютером с голыми ногами.

Глядя на склоненную темноволосую голову Митча, Джорджия едва не потеряла сознание.

Никогда еще она не чувствовала себя такой беспомощной, к тому же никогда раньше ей не приходилось стесняться своих бледных ног. Митч массировал ей лодыжку, а она следила за движениями загорелых пальцев с удивлением и страхом. Его она сейчас не боялась – он ведь просто оказывал ей первую медицинскую помощь. Она боялась себя – своих желаний и порывов, которые безудержно рвались наружу и могли захлестнуть ее в любой момент.

Митч продолжал мягко и ритмично растирать ей ногу, чтобы успокоить острую колющую боль, но лишь усилил и без того неистовое возбуждение. Помимо собственной воли она выкрикнула:

– Да прекратите же, наконец!

Он сразу подчинился и, не глядя на девушку, с мрачной иронией заметил:

– Прошу прощения. Кажется, я перестарался.

Джорджия была готова поколотить себя за проявленную к нему несправедливость, но сдержаться уже не могла:

– Вот именно. Я не нуждаюсь в вашей помощи. Она мне неприятна!

Увидев, как передернулось его лицо, девушка испугалась еще больше; конечно, лучший способ защиты – это нападение, но, судя по всему, она переборщила. Она ожидала получить ответный удар: какую-нибудь гадость, которая напомнила бы ей о минуте слабости и роковом поцелуе. Но Митч Флетчер этого не сделал.

– Не вижу ничего хорошего в том, чтобы урабатываться до изнеможения и засыпать прямо на стуле. Вот ваша чашка. На вашем месте я выпил бы чаю и отправился бы прямо в постель. Впрочем, в моих советах вы тоже не нуждаетесь.

Он удалился из «кабинета» прежде, чем Джорджия успела извиниться за свою горячность и поблагодарить за чай. Спустя некоторое время боль в ноге утихла, и девушка смогла перейти в спальню, при этом она убедилась, что дверь в комнату Митча Флетчера плотно закрыта, но выбивающаяся полоска света неопровержимо свидетельствовала, что ее обитателю сейчас явно не до сна.

Хоть это и странно, но впервые за много дней Джорджии удалось как следует выспаться и проснуться бодрой и свежей. Даже не спускаясь вниз, она уже знала, что Митч Флетчер ушел на работу. Без него в доме сразу становилось необыкновенно пусто и тревожно.

В ванной и на кухне царил идеальный порядок. Готовя завтрак, девушка отметила про себя, что как квартиранта Митча решительно не в чем упрекнуть, не считая, конечно… не считая его невероятной притягательности. Но тут уж он не виноват, хотя и думает, что она любовница женатого мужчины, и, не скрывая, осуждает ее.

Джорджия вспомнила, как Митч Флетчер рассказывал ей о своем детстве. Невольно она представила его совсем мальчиком с ясными глазами и серьезным личиком. Перепуганный ссорой родителей, он еле сдерживает слезы. В сравнении с нею, окруженной в детстве заботами тети Мей, он был очень несчастен, и его нескрываемое презрение к женщинам-разлучницам вполне объяснимо. Джорджия, кажется, начала догадываться, почему он вообразил о ней такую нелепицу…

Она обвела взглядом кухню. Может, было бы лучше, если бы Митч оказался неряхой? Под этим предлогом легче было бы попросить его съехать. Впрочем, тогда пришлось бы вернуть ему деньги, а это, увы, невозможно.

Джорджия не забыла, что тетя Мей была обеспокоена ее будущим и волновалась из-за больших расходов. И раз уж больной ничем не поможешь, то надо хотя бы избавить ее от лишних переживаний. Волей-неволей придется держаться за Митча Флетчера.

Джорджия поднялась наверх, а по пути в «кабинет» задержалась около комнаты Митча и, сама не зная почему, хотела уже туда зайти, даже взялась было за ручку двери…

Однако, ужаснувшись своему поступку, девушка тут же развернулась и юркнула в свой «кабинет». Неужели она смогла бы бесцеремонно вторгнуться в его личную жизнь, воспользовавшись удобным случаем? Ее мучили угрызения совести – ведь она едва не пошла на поводу у гнусного желания безнаказанно заглянуть в чужой мир. Она не могла объяснить самой себе, почему оказалась у закрытой двери, да и не хотела копаться в том, что руководило ею. Разве мало ей тех недоразумений, которые уже возникли между нею и Митчем Флетчером? Он и так невысокого мнения о ее моральном облике.

Все дело в том, рассуждала Джорджия, собираясь в больницу, что болезнь тети Мей сильно выбила ее из колеи, поэтому выдержка нередко и подводит. Она чувствовала себя такой уязвимой, словно с нее содрали кожу, – вот в чем причина ее столь болезненной реакции на людей и события.

По пути в больницу Джорджии нужно было позвонить Луизе Мейтер и заскочить к ней, чтобы отдать сделанную работу. Та приветливо встретила девушку и тут же предложила выпить по чашечке кофе. Луиза была очень любезна и, конечно, спросила, как дела у тети Мей. Дежурный ответ чуть не слетел с губ Джорджии: она так долго обманывала себя, что бодрые слова о скором выздоровлении вошли в привычку. Но пришло время отказаться от лжи.

Глотая слезы, девушка выложила всю правду. Луиза выслушала ее с искренним сочувствием.

– Тетя Мей просто поразила меня. Она все знает и принимает неизбежное с необычайным мужеством. Она вся как будто наполнена любовью и вечным, иначе и не скажешь, покоем. Я просто не нахожу слов, чтобы…

– Да, я знаю, о чем ты говоришь. Когда моя бабушка умирала, с ней было то же самое. Ей тогда исполнился девяносто один год, и я убеждала ее, что она обязательно доживет до ста лет. И знаешь, что она ответила? Что не хочет больше жить и готова встретить смерть. Я была в полном ужасе, не могла понять, как можно так думать. Бабушка всегда была настоящим борцом… Я почувствовала; что она как бы отворачивается от жизни, и от всех нас тоже. И лишь спустя много месяцев я поняла, что она тогда пыталась мне объяснить, поняла весь свой эгоизм – ведь я не хотела слышать о том, что было у нее на сердце. Джорджия, если тебе нужно будет с кем-то поделиться, ты всегда можешь на меня рассчитывать. – Луиза ласково потрепала девушку по плечу, и та чуть снова не расплакалась. – А теперь расскажи мне о Митче, – попросила Луиза, чтобы сменить тему. – Он произвел на меня большое впечатление. Я слышала восторженные отзывы его сотрудников. Говорят, он великолепный руководитель, умеет, когда надо, быть жестким, но при этом справедлив и всегда готов выслушать. Ты знаешь, мои девчонки меня просто замучили… Он их настолько обаял, что некоторые совсем потеряли голову и уже строят воздушные замки. Но Элен, моя приятельница, ей за пятьдесят, считает, что он достаточно умело охлаждает пыл своих поклонниц – Митч делает это очень тактично, не задевая их самолюбия. Меня больше всего восхищает в мужчинах, когда они спокойно относятся к своим успехам у слабого пола! Элен, похоже, прониклась к нему материнскими чувствами. На днях она пожаловалась мне, что Митч слишком много работает. Ходят слухи, что он собирается перевести свои дела сюда. В этом есть свой резон: сейчас их главный офис находится недалеко от Лондона, но Митч сам говорил мне, что гораздо удобнее иметь контору поближе к основному производству. Ты ничего об этом не слышала?

Джорджия покачала головой.

– У нас не было времени толком пообщаться. Да мы почти и не видимся. Утром он уходит, когда я еще сплю, а по вечерам мы оба работаем. Я надеюсь, ты не сказала Митчу про тетю Мей? Он пока ничего не должен знать, мы ведь окончательно с ним не договорились…

Луиза взяла девушку за руку.

– Я все понимаю и обещаю молчать как рыба, – успокоила она. – Кстати, я получила один заказ и, если хочешь, могу подкинуть его тебе, но мне жаль тебя нагружать. Может, немного передохнешь, Джорджия?

– Нет-нет, давай. Работа помогает отвлечься, да к тому же надо платить за дом… мне ведь никто не сделает поблажки.

– Конечно, – согласилась Луиза. – Я знаю, о чем ты думаешь. У нас сейчас тоже затишье перед бурей. Пока что агентство держится на плаву, но не у всех наших друзей дела идут гладко, и кое-кому уже пришлось задуматься, как быть дальше.

Они поболтали еще немного, потом Джорджия сказала, что ей пора уходить.

– Всегда помни, – наставляла Луиза, провожая девушку до двери, – я к твоим услугам в любое время дня и ночи.

Джорджия покинула агентство, преисполненная благодарности к доброй и отзывчивой женщине.

Спустя несколько недель Джорджия, проводившая каждую свободную минуту возле тети Мей, обнаружила, что, живя под одной крышей с Митчем Флетчером, почти не замечает его присутствия. За последние дни единственным свидетельством его пребывания в доме был ароматный запах кофе, который девушка уловила, спустившись утром на кухню после ухода квартиранта. Да, пожалуй, еще один нежелательный след – слабый запах мужского одеколона в ванной, вызвавший у нее непреодолимое беспокойство. Уж лучше бы жилец мозолил ей глаза, чем вот так оставлять бесплотные преследующие ее напоминания о своем существовании, которые будоражили Джорджию гораздо сильнее, чем непосредственное общение. Сто раз на дню она ловила себя на мысли о своем постояльце, представляла его лицо, задавала себе глупый вопрос, чем он сейчас занят. Но эта позорная слабость быстро и решительно ею пресекалась.

Дни шли за днями, и минуло три недели с тех пор, как тетя Мей впервые открыла воспитаннице жестокую правду. Джорджия, как обычно, пришла в больницу и узнала, что состояние больной стало ухудшаться. Спустя несколько часов врачи в самых мягких выражениях сказали девушке, что она уже ничем не сможет помочь своей родственнице. Они дали все необходимые лекарства, чтобы снять боль, и пациентка уснула, а Джорджии следует пойти домой и постараться успокоиться. Это был негласный, но достаточно прозрачный намек на то, что конец близок и надо проявить благоразумие и набраться сил перед предстоящими бессонными ночами.

Джорджия заранее сказала тете Мей, что хотела бы в последние минуты находиться рядом, и персоналу больницы тоже было известно это ее решение. Девушка уже была готова воспротивиться уговорам врачей и остаться в палате, но потом нашла в себе силы последовать их совету, так как опытные и заботливые медики лучше ее знали, как сейчас следует поступить.

Девушка склонилась к тете Мей, нежно поцеловала ее и направилась к двери. Она провела в больнице шесть часов. Медсестра заверила Джорджию, что ей немедленно позвонят, если состояние больной начнет ухудшаться. Преодолевая навалившуюся усталость девушка поехала домой. По дороге она продумала, что ей нужно сделать: принять душ, что-нибудь съесть, потом вернуться в больницу и вечером пораньше лечь спать.

Добравшись до дома, Джорджия с облегчением отметила, что автомобиля Митча Флетчера у ворот нет. В изнеможении она вылезла из машины и пошла к черному ходу. Ей повезло – она может побыть дома в полном одиночестве. В эти минуты самым немыслимым для нее было бы ведение обычной беседы – в особенности с Митчем Флетчером, ведь с ним все время приходится держать ухо востро, защищаться и обороняться. А, собственно, почему? Чем уж он так ей насолил? Она его даже не видит и лишь догадывается о его присутствии в силу своей обостренной чувствительности. Такое ощущение, будто кожу натерло слишком грубой одеждой. Но его вины в этом нет. Если уж на то пошло, он гораздо больше дорожит своим уединением, чем она… Что касается того единственного поцелуя, в приступе гнева… Он ничего для нее не значил и, можно считать, благополучно забыт. Это было минутное ослепление, вот и все.

Она сняла жакет и, оставив его вместе с сумочкой на кухонном столе, поспешила наверх. Часы, проведенные у постели больной, и груз от предстоящих испытаний притупили реакции Джорджии. Она отдавала себе отчет в происходящем, но все ее существо будто было укутано защитным покровом, смягчающим воздействие внешних раздражителей. Поднявшись на второй этаж, девушка, абсолютно уверенная в том, что в доме никого нет, машинально направилась в ванную и нажала ручку двери.

В тот же миг она поняла, что там находится Митч Флетчер, но отступать было слишком поздно. Он только что вышел из-под душа и еще не успел вытереться. Джорджия застыла от неожиданно открывшегося ей зрелища. Она стояла словно парализованная и с бешено бьющимся сердцем и пересохшими губами смотрела на обнаженное тело Митча, покрытое капельками воды.

Позже она призналась себе, что была сама виновата в случившемся, ведь если бы вид Митча Флегчера так не потряс ее, а он действительно ошеломил Джорджию, если бы она тут же развернулась и ушла… Но она этого не сделала. Не находя в себе сил отвести взгляд, она стояла и смотрела, как капельки воды стекают с его плеч и, скользя по дорожке темных волос на влажной груди, спускаются по ровному животу…

У Джорджии перехватило дыхание, когда она увидела, как по его телу прошла волна возбуждения, но не смогла побороть изумленное оцепенение, не отвернулась и не выбежала из ванной. Она почувствовала, как из потаенных глубин ее существа поднимается дрожь, как вся ее плоть, вся живущая в ней женственность радостно приветствует призыв мужчины. Однако в эту минуту Митч Флетчер, неловко схватив полотенце, разразился проклятьями, а девушка, очнувшись от столбняка и едва не наскочив на дверь, бросилась вон. Сгорая от стыда, она влетела в спальню и закрыла лицо руками. Ее бил озноб, и хотелось забыть… нет, не то, что она увидела, а свое безумное смущение.

Какого черта он не удосужился запереть дверь?! Как он вообще оказался в это время дома? Где его машина? Почему, да-да, почему ей не пришло в голову постучаться? И почему, застав его в ванной, она не удалилась сразу же, а начала, словно школьница, потрясенная столь очевидной разницей между полами, восхищенно на него пялиться? А это молниеносно вспыхнувшее желание?! Нет, ей вовсе не хотелось об этом думать… Джорджия нервно сглотнула и ощутила боль и напряжение во всем теле.

Слоняясь по комнате, девушка увидела свое отражение в зеркале и пришла в ужас: лицо пылало, глаза встревожено горели, волосы растрепались – но это еще не самое худшее… День был довольно теплый, и из-под легкой ткани надетой навыпуск футболки бесстыдно выпирали набухшие от желания соски…

Интересно, когда она стояла как вкопанная у входа в ванную, она так же выглядела? А что, если он… Вспомнив, как она смотрела на Митча, как следила за движением жемчужных капель, девушка облизала сухие горячие губы.

Как же случилось, что она так возбудилась? Это все из-за него… нет, из-за нее… Мысль о том, что она сама во всем виновата, была совершенно невыносимой и едва не заставила Джорджию застонать. Как это ни прискорбно, но первоначальный страх от того, что в доме кто-то есть, по силе впечатления не шел ни в какое сравнение с удивительным и прекрасным чувством, приковавшим ее к полу при виде обнаженного мужского тела.

– Нет! – выкрикнула она помимо своей воли. Услышав, что Митч Флетчер выходит из ванной, девушка похолодела. Ей показалось, что дверь спальни сейчас распахнется, но этого не произошло. Она стояла неподвижно и, совершенно забыв о том, что еще недавно собиралась принять душ и перекусить, пыталась усмирить бешено бьющееся сердце. Целых полчаса Джорджия не решалась выйти из спальни, но потом отругала себя последними словами за идиотское поведение – ведь все равно, рано или поздно, ей придется встретиться с Митчем Флетчером.

Глава 4

В золотой тишине полдня неподвижно застыл город, за которым возвышалась высокая гора, окутанная голубой дымкой. Стоя у поручней, Трейси следила взглядом за кильватером моторной лодки, устремившейся в залив, и мечтательно думала: вот бы ощутить эту пенистую струю на горячей, потной коже, вот бы глубоко нырнуть в синюю-синюю воду и вынырнуть с солью на губах и веселым возбуждением в крови. Конечно, эта вялость ума и тела объяснялась не только жарой.

Появившийся рядом Питер с нескрываемым восхищением смотрел на стройную фигурку в светло-зеленом платье.

— Шкипер подойдет минут через пять, — сообщил он. — Все ваши вещи уже внизу?

— Да, на катере, — ответила Трейси. Ей через силу удалось улыбнуться. — Будет странно снова очутиться на твердой земле. Я уже начала привыкать к морю.

— Из вас бы вышел настоящий моряк, — согласился Питер. Взявшись за поручни, он поглядел на полоску воды, отделяющую судно от берега, и, помолчав, негромко спросил: — Никаких сожалений?

Трейси усмехнулась:

— Ну почему же, есть, и множество. Я лишилась хорошей работы и, можно сказать, оказалась здесь на мели.

— Я спрашивал не об этом. Жалеете ли вы о чем-нибудь, покидая «Звезду»?

Помолчав секунду-другую, Трейси слегка пожала плечами:

— Это не имеет никакого значения, не так ли? — и, меняя тему разговора, спросила: — Когда вы отплываете?

— Через двадцать три часа.

Питер перевел взгляд на палубу, где на солнцепеке трудились матросы, приподнимая тяжелые ящики с оборудованием и нацепляя их на болтающийся крюк, чтобы с помощью лебедки опустить на поджидающее небольшое промысловое китобойное судно. Их обнаженные торсы блестели от пота.

— Весь день мы будем загружать вот такие китобойные суда, которые будут сопровождать наш корабль, а вечером, как всегда, отметим это дело на борту. — Питер взглянул на нее и снова перевел глаза на палубу. — Катера подвезут приглашенных с берега. Может, заглянете к нам на пару часиков?

Трейси покачала головой:

— Нет. После того как я сойду на берег, мне незачем будет возвращаться на судно. К тому же неудобно покидать Брэнсомов в первый же вечер.

— Вы правы, — нехотя согласился Питер. — Надеюсь, друзья шкипера окажутся прекрасными людьми.

— Я в этом уверена. Мне кажется, все друзья капитана Гаррата — люди особенные.

— Он вам не нравится, верно? — тихо спросил Питер.

У нее перехватило горло.

— Капитан не нуждается в том, чтобы нравиться или не нравиться. Он обходится без этого.

— Возможно, на это есть причины. Я слышал, что несколько лет назад с ним жестоко поступила какая-то женщина.

— И поэтому теперь он затаил злобу на весь женский пол? Очень справедливо. — Она сняла руки с поручней. — Пойду-ка я лучше вниз, к катеру. У вас есть время помочь мне спуститься?

— Найдется.

Питер пошел впереди нее вниз по сходне, крепко привязанной к борту судна, так что если бы она поскользнулась, он сумел бы ее поймать. Правда, особой опасности не ожидалось: здесь «Звезда» стояла непоколебимо, как скала.

Внизу на крошечной плавучей пристани он остановился и взглянул на нее с сожалением:

— Кажется, настала пора прощаться.

Трейси с улыбкой протянула ему руку:

— Боюсь, что так. Я рада нашему знакомству. Надеюсь, у вас с Дейрдрой все будет хорошо.

На карие глаза набежала тень.

— Да, — коротко ответил он. — Берегите себя, Трейси.

Сходня загремела, когда кто-то шагнул на нее с палубы. Невольно подняв глаза, они увидели высокого человека в морской форме и молча наблюдали, как он спускался.

Серые равнодушные глаза встретились взглядом с голубыми и переместились на ее спутника:

— Креймер, все в порядке.

Едва молодой человек направился по сходне обратно на палубу, как капитан сделал шаг вперед и спрыгнул в мягко покачивающийся катер. Не успела Трейси шевельнуться, как он протянул обе руки, крепко взял ее за талию и поставил рядом с собой.

— Садитесь, — отрывисто предложил он, отдал команду трогаться и только после этого опустился на сиденье рядом.

Быстрота его действий поразила Трейси, а его близость нисколько не помогла обрести самообладание. С палубы донесся чей-то крик. Девушка подняла голову и увидела, что мужчины, прервав работу, стоят у поручней и машут ей. Она успела разглядеть Питера, приветственно поднявшего руку, затем лодка прибавила скорость и, оставив «Звезду» далеко позади, устремилась к берегу.

Ли даже не пытался заговорить. Трейси неподвижно сидела рядом, отчетливо ощущая временами касавшиеся ее широкие плечи и загорелую руку, которую он положил на планшир за ее спиной. Ей с трудом удалось справиться с желанием отодвинуться подальше. После случая с Бёрре Хольстом она редко виделась с капитаном «Звезды Антарктики». Будь на его месте другой человек, у Трейси появилось бы подозрение, что он ее намеренно избегает, но представить, что Ли Гаррат старается избегать кого бы то ни было, а тем более ее, было просто невозможно.

Джанет и Гарри Брэнсомы ждали их у пристани — бронзовые от загара, приятные люди, к которым она моментально прониклась доверием. Судя по всему, они были ровесниками Ли и дружили с давних пор. С внутренним трепетом Трейси наблюдала, как губы капитана раздвинулись в приветливой широкой улыбке, совершенно лишенной обычного цинизма, отчего лицо его чудесным образом изменилось. На мгновение девушка увидела, каким он был раньше. Какая жалость, что он не сумел направить силу характера на то, чтобы забыть прошлое.

— Я справлялся по поводу замены, — обратился Гарри к Ли, когда автомобиль увозил их от берега, — но не могу сказать ничего особенно утешительного. Пару дней назад привели тут в клуб одного человека, который сказал, что его интересует эта работа. Вроде подходящей квалификации, но… — Он с сомнением покачал головой. — Что-то в нем не так. Мы заедем к нему в гостиницу после того, как довезем женщин до квартиры, и ты решишь сам.

— Для доктора вы выглядите слишком молодо, — заметила Джанет, откидываясь на спинку сиденья и с интересом присматриваясь к спутнице. — С вашей внешностью вы могли бы стать кем угодно. Что заставило вас выбрать именно медицину?

Трейси улыбнулась:

— Я выбрала эту профессию, когда была еще совсем маленькой. С тех пор мое желание так и не изменилось. — Подчиняясь внезапному порыву, она добавила: — Я доставляю вам массу хлопот. Наверно, лучше бы мне остановиться в гостинице.

— Вам следует знать, что доктор Редферн терпеть не может быть кому-то обязанной, — с иронией проговорил Ли с переднего сиденья.

— На наш счет можете не беспокоиться, — твердо заявила Джанет. — Мне будет страшно приятно иметь под боком еще одну женщину. Жаль только, что вы оказались у нас при таких обстоятельствах. Наверно, это было ужасно — узнать, что вы попали не на тот корабль.

— Для всех, — поспешила добавить Трейси, решив больше не давать Ли возможности иронизировать. — Но теперь, оказавшись здесь, я намерена воспользоваться сложившейся ситуацией.

— Вот это правильно! Через шесть месяцев вам не захочется отсюда уезжать. Лично я не вернулась бы в Англию, даже если бы мне за это пообещали ежемесячно платить!

Глядя в окошко, Трейси могла понять, почему Джанет так категорична; контраст между проносящимся мимо пейзажем и унылым ноябрьским туманом, который она оставила совсем недавно, был разительным. Куда ни глянешь, повсюду царило буйство красок: поразительная синева моря и неба, золотой солнечный свет, изливавшийся на аккуратные белые виллы, разбросанные на пологих холмах над дорогой и окруженные цветущими бугенвиллиями, гибискусами и массой других растений — знакомых и незнакомых, но необычайно живописных. Задержаться здесь на какое-то время сулило незабываемые впечатления.

Брэнсомы занимали шестой этаж современного жилого дома, расположенного в Си-Пойнте, одном из пригородов Кейптауна. Из огромного окна прекрасно обставленной гостиной открывался чудесный вид на залив. Глядя в северном направлении, Трейси показалось, что она разглядела верхушки лебедок на «Звезде».

Мужчины занесли ее багаж. Ли поставил чемодан на пол у двери в гостиную, выпрямился и взглянул на Трейси, отвернувшуюся от окна. Он смотрел спокойно и без всякого сожаления.

— Ну, вот и все. Я распорядился, чтобы сюда переслали чек на сумму вашей зарплаты за то время, что вы провели с нами. Думаю, вы не будете разочарованы.

Наступила пауза. Трейси отчаянно пыталась справиться с охватившей ее немотой и сказать что-нибудь подходящее случаю. Что люди говорят в таких ситуациях? У них сложились странные взаимоотношения. Их нельзя назвать служебными, но и дружескими тоже не назовешь.

— Вы мне очень помогли, — нашлась она наконец. — Большое спасибо.

Взгляд его стал насмешливым.

— Пожалуйста, доктор. Надеюсь, обратный путь по морю покажется вам не слишком тяжелым. — Он поправил фуражку на голове. — Гарри, ты где? Мне нужно как можно быстрее уладить это дело.

— Что, это действительно так? — полюбопытствовала Джанет, когда за мужчинами закрылась дверь.

— Что — так? — не поняла Трейси.

— Действительно плавание показалось вам тяжелым? — Выражение глаз Джанет противоречило ее беспечному тону.

— Да нет, — осторожно ответила девушка. — Только первые несколько дней. — Она провела рукой по волосам и поспешно добавила: — Меня хоть выжимай. Скажите, могу я помыться и переодеться?

— Конечно. — Хозяйка подняла чемодан и открыла дверь из гостиной. — Берите дорожную сумку, я покажу, где ваша комната. Я поместила вас рядом с ванной.

Через несколько мгновений Трейси оказалась одна в просторной спальне. Здесь, как и в гостиной, был свой балкон, выходивший на боковую сторону дома. Справа виднелось море, а слева — Столовая гора. Трейси поставила чемодан на табурет в ногах кровати, открыла его и достала светло-кремовое платье-рубашку без рукавов. Прохладный душ вернет ей бодрость, и тогда ничего не будет желаннее чашки чаю, которую обещала ей Джанет.

Как ей повезло, что Брэнсомы оказались такими славными людьми, с благодарностью думала девушка. Она была, мягко говоря, не очень уверена в том, какой прием ей окажут при столь необычных обстоятельствах. Но Джанет и Гарри совершенно определенно продемонстрировали, что с радостью примут ее — точно так же Ли был рад избавиться от нее.

Трейси с трудом проглотила ком, откуда-то взявшийся в горле. Она не хотела думать о Ли Гаррате. Ни сейчас, ни потом. Этот эпизод в ее жизни закончился.

Гарри вернулся домой около половины шестого.

— Нет, — сухо ответил он им, — человек, к которому они отправились, не подошел. Ли в лицо назвал его шарлатаном и сам отправился на поиски… — Но Гарри сомневался в успехе.

День подходил к концу. Опустилась темнота, принеся с собой освежающий бриз. На черном бархате неба зелеными искрами сверкали звезды. После ужина они втроем слушали музыку и разговаривали. Как выяснилось, Гарри был экономистом, а Джанет — домохозяйкой. Сама себе удивляясь, Трейси рассказала им о своем детстве после смерти отца, о том, как мать пыталась свести концы с концами — об этом времени она старалась никому не рассказывать, но с этой парой ей почему-то было очень легко.

К половине одиннадцатого глаза у Трейси начали слипаться, и она нисколько не возражала, когда Джанет предложила пойти всем спать.

— По британским стандартам мы встаем очень рано, — объяснила хозяйка. — Летом раннее утро — едва ли не самая лучшая пора дня.

После двенадцати ночей, проведенных в койке, обычная кровать показалась почти непривычной, но Трейси слишком устала и заснула несмотря ни на что. Уже засыпая, она вспомнила о празднике, который должен был состояться на «Звезде». Интересно, закончился он или нет? Скорее всего, он был буйным и шумным, ведь следующие пять месяцев моряки должны были провести в море, охотясь на китов среди льдов Антарктики. Она лишь понадеялась, что Брэнсомы не пошли туда не из-за нее.

Как сказала Джанет, африканское утро было восхитительным. Чуть ли не с рассветом Трейси вышла на балкон и наблюдала, как внизу с пеной набегают на берег волны Атлантического океана. Там уже появились купальщики. Возможно, завтра она присоединится к ним.

Перейдя в другой конец балкона, Трейси увидела Столовую гору, уходящую в аквамариновую высь неба. Высоко вверху на фоне горы сверкала серебряная нить — должно быть, канатная дорога на вершину. Интересно, каково это — стоять на вершине мира и обозревать весь мыс Доброй Надежды, простирающийся у твоих ног?

— Вот и прекрасно, — заявила Джанет за завтраком. — Подъем наверх ни за что нельзя упустить. Что, если мы прямо сегодня с утра туда и отправимся? Гарри подбросит нас по дороге на работу.

Трейси колебалась.

— Я бы, конечно, с удовольствием, но не хочется, чтобы из-за меня вы забросили свои дела. Я действительно ни от чего вас не отрываю?

— Только от работы по дому, но я этому только рада, — откровенно призналась хозяйка и повернулась к мужу: — Не хочешь на полдня отпроситься с работы и отправиться с нами?

— Я уже там был, — ответил Гарри. — К тому же с утра у меня назначены три встречи. Если в час вы еще будете в городе, зайдите ко мне на работу, и я отвезу вас обратно.

К тому времени, когда они закончили завтракать, на улице было уже очень тепло и становилось все жарче. Трейси сменила сарафан с открытой спиной на простое белое платье, перевязала волосы голубым шелковым шарфом и надела босоножки на низких каблуках. Глядя в зеркало, девушка решила, что лицо выглядит бесцветным. А может, это ей показалось из-за слишком большого контраста между ее сравнительно бледной кожей и бронзовым загаром Брэнсомов? По крайней мере это легко исправить за короткий срок.

Гарри высадил их у канатной дороги.

— Надеюсь, вы хорошо переносите высоту, — улыбнулся он Трейси из окна машины. — Иначе придется несладко, можете мне поверить!

Поглядев наверх, Трейси была вынуждена с ним согласиться. Стальные тросы толщиной с человеческую руку почти вертикально уходили вверх от здания терминала и исчезали из виду. Им предстояло подняться на высоту более километра. Вершина горы оказалась плоской. Одна из кабин, выглядевшая страшно хрупкой, как раз опускалась вниз, встретив на середине пути, обозначенном меткой, своего близнеца.

— Точно двигаются, — с удовлетворением отметила Джанет.

Десять минут спустя они уже были в воздухе, медленно и плавно поднимаясь вверх. Джанет стояла, поэтому Трейси тоже осталась стоять, закрыв глаза и пытаясь отыскать на ощупь, за что можно схватиться, когда земля стала удаляться. Обычно она не боялась высоты, но тут! Впечатление было такое, словно исчезло земное притяжение.

Когда девушка снова открыла глаза, они были на высоте ста пятидесяти метров. Вид был настолько захватывающим, что она моментально забыла о головокружении и воскликнула от восхищения. По мере того как город уменьшался в размерах, он становился виден все лучше, простираясь влево и вправо и слегка изгибаясь у подножия горы, образуя нечто вроде полумесяца. В городе преобладали золотисто-белый и ярко-зеленый цвета.

— То ли еще будет, когда мы окажемся наверху, — сказала Джанет, видимо не заметив замешательства гостьи на первом отрезке пути.

На верху горы рядом с канатной дорогой расположился маленький магазинчик, где продавались открытки и фотопленка. Был здесь и почтовый ящик, чтобы знакомым и родственникам можно было отправить открытки с почтовым штемпелем «Столовая гора».

От увиденного у Трейси захватило дух; Кейптаун раскинулся внизу точно удивительная трехмерная карта: каждая улица, каждый скверик и каждое здание просматривались совершенно отчетливо. Джанет указывала, где что находится: общественный парк, вокруг которого сосредоточился ряд важных для города зданий, в том числе собор Святого Георгия, памятник ван Рибеку, основателю ЮАР, от которого начиналась Эддерли-стрит, выходящая к заливу, остров Роббен, гавань и доки.

— А вон там судно Ли, — проговорила Джанет. — Словно игрушечное. Интересно, удалось ему найти тебе замену?

Восторг Трейси моментально испарился.

— Не могу представить, чтобы капитану Гаррату не удалось завершить то, за что он взялся, — вяло проговорила она, не заметив быстрого взгляда Джанет.

— Он всего лишь человек, — заметила женщина.

— Я этого не заметила, — отозвалась Трейси и моментально пожалела о своих словах. Ли был другом Брэнсомов, она сама — их гостьей, и вот — поставила Джанет в неловкое положение.

Но Джанет не пожелала прекращать этот разговор.

— Ты судишь Ли только по его отношению к тебе, верно? Разве это справедливо?

— А разве нет? — не сдавалась Трейси. — Ведь и он судил обо мне именно так.

После небольшой паузы Джанет сказала ровным голосом:

— Этому есть очень веская причина. Думаю, ты бы восприняла все иначе, если бы знала, почему он так вел себя с тобой.

— Я знаю почему. По крайней мере… — Трейси заколебалась, опять пожалев, что так и не научилась держать язык за зубами. — Мне сказали, что с ним бессердечно обошлась его девушка. Что ж, не спорю, для него это был жестокий удар, но он не единственный, кому не повезло в любви.

— Значит, тебе сказали только это? Да, наверно, так решил бы любой, кому неизвестны все обстоятельства. Хочешь знать, что случилось на самом деле?

— Но это меня совершенно не касается.

— Это поможет тебе увидеть нашего друга в совершенно ином свете.

Трейси подумала, что это не имеет никакого значения, поскольку она его больше никогда не увидит, тем не менее ей хотелось знать — и если Джанет готова рассказать…

— Когда же это было? — задумчиво заговорила Джанет, растолковав молчание гостьи как согласие. — Ли познакомился с Черил через год после того, как мы с Гарри переехали сюда, значит, в то время ему было тридцать два. Конечно, тогда он еще не стал капитаном, но все равно считался хорошей партией.

Джанет прислонилась к оказавшемуся поблизости валуну и грустно улыбнулась.

— Я годами уговаривала его найти себе жену, но он всегда отшучивался и говорил, что предпочитает разнообразие. Когда он позвонил нам в ноябре и сказал, что собирается жениться сразу после окончания сезона, для нас это прозвучало как гром среди ясного неба. Конечно, мы были рады за него, но… почему-то у меня возникло какое-то тревожное предчувствие. На фотографии, которую прислал Ли, что-то в ней было такое… — Джанет покачала головой. — Я могла бы сейчас сказать, что поняла: она не та, за кого себя выдает, но это было бы неверно. Тогда я говорила себе, что это все глупости и, возможно, я всего-навсего немножко завидую ее внешности. — Дальше Джанет заговорила быстрее: — Как бы там ни было, но свадьба не состоялась. Когда в апреле Ли вернулся из плавания, птичка упорхнула с другим. Причем прихватила все его сбережения до последнего пенни. Видимо, он оставил ей доверенность, по которой она могла снимать с его банковского счета деньги и тратить на дом, в котором они собирались жить. — Помолчав, Джанет добавила: — После этого с его отцом случился сердечный приступ, от которого он умер.

Трейси осторожно спросила:

— А он не пытался ее отыскать?

— Конечно, пытался. Но она бесследно исчезла, а Ли не захотел прибегать к помощи полиции. Я рада, что ему не удалось ее найти. Он вполне мог убить их обоих. — Джанет внимательно поглядела на спутницу: — Ну что, мой рассказ заставил тебя по-другому отнестись к его поведению?

— Да, — медленно ответила Трейси, — заставил. Но нельзя ожесточаться на всю оставшуюся жизнь. Со временем нужно снова научиться доверять людям.

— Это невозможно, если нанесена слишком глубокая рана. Ли больше не доверяет собственному суждению. Теперь в жизни для него существуют только море и корабль. Вряд ли на свете найдется такая женщина, которая смогла бы разрушить его защитную броню, достучаться до его сердца.

У Трейси до боли сдавило грудь.

— Но к вам, Джанет, он относится совершенно иначе.

— Только потому, что мы знаем друг друга всю жизнь. Он видит во мне не женщину, а друга. Во всяком случае именно потому, что ты… — Замолчав снова, Джанет пожала плечами. — Ладно, теперь это не имеет никакого значения. Через несколько часов он отплывает. — Оттолкнувшись от камня, она оглянулась в сторону здания терминала: — Ну что, поедем вниз? Тебе наверняка хочется пройтись по магазинам.

Во время обратной дороги в город Джанет была молчаливой, и Трейси задалась вопросом: не жалеет ли женщина о том, что столько ей рассказала. Как ни странно, но Трейси внезапно поняла, что ей самой хотелось бы, чтобы прошлое Ли оставалось для нее секретом. Чем больше узнаешь о людях, тем труднее потом их забыть.

Следующие несколько часов промелькнули незаметно, как в калейдоскопе. В памяти остались многоцветие витрин, оживленные улицы, пышная растительность сада, разбитого на крыше дома, где они выпили кофе, и люди — главным образом люди. Океан лиц — белых, желтовато-смуглых, черных и всех промежуточных оттенков между этими цветами, — мешанина голосов и невразумительные слова, непонятные для слуха.

До часа оставалось несколько минут, когда они вошли в здание, где располагалась фирма Гарри. Его секретарь сообщила, что Гарри освободится через несколько минут, и предложила пока полистать журналы.

Они уселись у окна, выходящего на площадь.

Джанет сняла туфли и облегченно вздохнула:

— Боже, как хорошо! После такой прогулки ноги просто отнимаются. С тех пор как мы сюда переехали, давно я уже столько не ходила.

Трейси улыбнулась ей:

— Извините, это моя вина. Очень уж мне хотелось увидеть как можно больше. Завтра я должна заняться поисками работы, а как только начну работать, у меня будет мало времени для осмотра достопримечательностей. Хотя сначала меня, наверно, ждет канцелярская волокита с заполнением кипы всякого рода бумаг и форм.

— Мы уже обо всем позаботились, — сообщила Джанет. — Думаю, что правление больницы с удовольствием возьмет тебя в штат.

— Похоже, вы все сделали за меня… — с благодарностью начала Трейси, но внезапно замолчала, увидев человека, вошедшего в приемную через дальнюю дверь.

— Ли! — Джанет кинулась к нему, позабыв о скинутых туфлях. — Я думала, ты у себя на судне. Ты пришел к Гарри?

— Да, но только затем, чтобы узнать, где найти доктора Редферн.

Его взгляд перешел на девушку, неподвижно сидящую у окна.

— Мне нужно с вами поговорить, — невозмутимо произнес он. — Не возражаете, если мы на минутку выйдем в коридор?

Трейси встала и направилась к нему. Он открыл перед ней дверь, кивнул удивленной Джанет и вышел следом за девушкой.

В коридоре она взглянула на него, стараясь ничем не выдать своего волнения и гадая, что сейчас последует. В линиях плотно сжатого рта ощущалось явное напряжение. У нее возникло впечатление, что капитан собирается сказать ей нечто против собственной же воли. Поэтому когда он заговорил, подсознательно она уже начала догадываться, что сейчас последует.

— Как вы отнесетесь к тому, чтобы вернуться на «Звезду»? — спросил ее Ли.

Ошеломленная Трейси прислонилась к стене. Фантастика. Всего двадцать три часа назад капитан Гаррат с нетерпением ждал, когда она покинет его драгоценный корабль, а теперь приглашает ее туда вернуться. Может, он думает, что она каменная?

Трейси открыла рот, собираясь послать его подальше, но вместо этого спросила:

— А вы не думали над тем, чтобы отправиться в плавание без судового врача?

В его улыбке не было ни капли веселья.

— Думал. Если вы откажетесь, мне так и придется сделать. Останется только надеяться, что ничего серьезного в этом сезоне не случится.

— Вы загнали меня в угол, — в отчаянии проговорила Трейси. — Это несправедливо.

— Я и не пытаюсь действовать справедливо. Справедливость тут ни при чем. Мне нужен судовой врач, а кроме вас обратиться не к кому. Вот и все.

Нет, не все, хотелось возразить Трейси. А как же я? Разве мои чувства не идут в счет? Но она промолчала, потому что не была уверена, что имела в виду под последним вопросом.

Трейси твердо знала только одно: она не хотела возвращаться на «Звезду», не хотела отплывать в Антарктику, а больше всего не хотела иметь никаких дел с этим человеком, который стоял сейчас перед ней.

Но дело было не в том, чего она хотела, а в том, что она должна была сделать. Выбора не было. Никакого. Трейси медленно выпрямилась, взглянула ему в глаза и сожгла за собой все мосты, сказав безжизненным тоном:

— Хорошо, я поеду.

Глава 4

Лена молча встала. Варвара Тихоновна молилась со слезами. Дочь стояла с раскрасневшимся лицом, сердитая на весь белый свет. После молитвы отца родители подождали несколько минут. Дочь молчала. Отец повторил слово «аминь», закончив общую молитву. Лена не могла молиться. Перед тем как вернуться к себе, девушка посмотрела на мать.

— Мам, почему ты плачешь? Это просто нечестно! Как будто я погибшая грешница. Ты специально сделала так, чтобы я чувствовала себя виноватой? — сердито бросила она.

— Я никого ни в чем не виню, — покачала головой Варвара Тихоновна. — А что я должна чувствовать, если ты удаляешься от Бога и хочешь жить без Него? Я должна радоваться и веселиться?

Лена резко развернулась на пятках и, выйдя из гостиной, закрылась в комнате. Через время дверь открылась и на пороге показалась Лиза, которая была младше Лены на пять лет. Она жила вместе с сестрой в комнате и пришла ложиться спать. Молча подойдя к своей кровати, она переоделась в пижаму и склонилась на колени. Лиза молилась про себя, и Лена не знала, о чем она молится, но ей казалось, что тоже о ее спасении.

«Они точно сговорились! — сердито думала Лена. — Родители теперь всех против меня настроят!»

Она уже лежала под одеялом и делала вид, что спит. Когда Лиза помолилась и легла в постель, Лена сердито проворчала:

— Что, общей молитвы было недостаточно, и ты решила погибающую овечку спасать?

— На воре шапка горит, — тихо ответила сестра.

— Чего?!

— Ничего. Ты уверена, что мир вертится вокруг тебя. Но это не так. У меня своих личных нужд и благодарностей хватает. Я о них говорила с Богом.

Лиза произнесла это, отвернувшись к стене, сонным голосом. Она не упрекала, просто констатировала факт, но Лена обиделась. Она не могла понять саму себя. В последние дни ее обижало и раздражало все. У девушки возникло ощущение, что она выпила какой-то напиток агрессии и обиды. Раньше с ней подобного не случалось.

Обычно дети даже на каникулах старались встать с отцом, чтобы вместе позавтракать. Никто их не будил, все привыкли вставать рано. За завтраком Лена поссорилась с Юрой и даже с самым младшим братишкой Марком, которому было только шесть лет.

— Да что с тобой? — поднял глаза от своей чашки кофе отец. — Ты ко всем придираешься, никто тебе не может угодить.

— Это просто весна, период гона, — проворчал Юра. — Весной и скорпионы, и змеи самыми ядовитыми становятся. Только у Ленки этот период припоздал, уже лето.

— Юра! — строго смерила сына взглядом Варвара Тихоновна.

— А может, я влюбилась, — не обращая внимания на мать, язвительно произнесла Лена, обращаясь к брату.

— Когда влюбляются, становятся очень добрыми, готовы обнять весь мир. А когда страсти бушуют, тогда вот такими и бывают, — посмотрел Юра в глаза сестры. — Мне жаль тебя… Рубишь сук, на котором сидишь. Ведь тебе еще с нами жить. Даже если уйдешь, не стоит рушить отношения, чтобы было куда вернуться.

— Какие мы мудрые! — возмутилась Лена. — Оставь свои советы тому, кому они нужны!

— Ладно, делай, как знаешь, — отмахнулся Юра.

Мать грустно смотрела на дочь, но ничего не говорила. Отец, вздохнув, поднялся из-за стола.

— Мне уже на работу пора. Всем пока. С Богом!

Он поцеловал жену и детей, но Лена не встала из-за стола, чтобы проводить отца. Яков Ильич скрылся в прихожей, и дети услышали звук закрывающейся двери. Обычно отец всегда старался решить любой конфликт до того, как покидал дом, это вошло в обычай. Но сегодня все было иначе, он не ссорился с дочерью, она сама придумала проблему и усиленно ее раздувала. Решение конфликта, похоже, затягивалось надолго.

Все дети знали причину, по которой Яков Ильич всегда старался уходить из дома с миром, поцеловав жену и каждого ребенка. Его брат перед работой поссорился с женой и ушел без мира. К сожалению, в этот день ему не суждено было вернуться — мужчину сбила машина насмерть. С тех пор Яков Ильич старался уходить из дома в мире с близкими: кто знает, суждено ли вернуться обратно?

В тот вечер Лена не выходила в беседку — в доме было много работы, и она не успела закончить ее вовремя. На следующий день случилось то же самое, и Лена догадалась, что мать умышленно загружает ее, чтобы у дочери не было времени сидеть в беседке. Тогда она решила не скрывать своего желания выходить к ребятам с улицы.

Вечером Лена устроила скандал, обвинила мать в том, что она несправедливо много грузит ее работой, а младших детей балует, и ушла гулять несмотря на то, что над городом нависли тучи и собирался дождь.

Павел ждал ее в беседке среди других ребят и девчат. Они увлеченно что-то обсуждали, даже спорили. Но когда Лена подошла к беседке, все замолчали.

— Привет! А чего ты не появлялась?

— Дома работы много было, — отмахнулась Лена.

— Скромница, недотрога, еще и работящая, — обворожительно улыбнулся Павел. — Ты мне все больше нравишься.

— Правда? — кокетливо улыбнулась Лена.

— Ага.

Павел убрал прядь волос с лица девушки и, словно невзначай, прикоснулся к щеке, провел пальцем по скуле и чуть коснулся шеи. В этот раз Лена не вздрогнула и не отшатнулась, но покраснела и опустила глаза.

— Такая ты мне нравишься еще больше, — продолжал улыбаться Павел, делая вид, что не замечает всеобщего внимания всех присутствующих. Он приподнял лицо Лены за подбородок и посмотрел в глаза. — Ты очень красивая, ты знаешь об этом?

Компания ребят, замерев, смотрела на молодую пару. Лена не знала, что до ее прихода Павел обещал всем урок под названием: «Как обворожить девушку, чтобы она не смогла сказать „нет”». Молодежь спорила. Одни были уверены, что «боговерующая» не поддастся ни на какие уловки, другие были убеждены в чарах Павла. И сейчас все внимательно следили за происходящим.

Из нависших туч хлынул дождь. Теперь никто не планировал выходить из беседки, пока он не утихнет. Павел продолжал «ликбез», как он назвал свое показательное ухаживание до прихода Лены. Девушка смущалась, ей было приятно внимание красивого будущего летчика, но ее сильно смущал всеобщий интерес, и ей казалось, что во всем этом ухаживании есть что-то неестественное. Но девушка заглушала голос разума.

Наконец дождь утих, на улицах остались лужи, птицы снова запели.

— Может, пойдем погуляем? — предложил Павел.

— Пошли, — согласилась Лена.

Пропуская девушку вперед на выходе из беседки, Павел всем показал «ок», победно взглянул на ту часть ребят, что настаивали на воспитании «боговерующей», и гордо вскинул голову. Лена ничего этого не видела, она вышла из двери и посмотрела на своего спутника. Павел шел следом, теперь он изображал лишь сплошную галантность.

Молодые люди медленно шагали по мокрой улице, обходя лужи. Закатное солнце чуть пробилось сквозь черные тучи, окрашивая лучами их края и очерчивая золотом.

— Красиво, — подняла Лена глаза к небу.

— Ага, — равнодушно заметил Павел.

Его глаза были прикованы не к небу, а к телу спутницы. Лена поймала взгляд Павла и смутилась, чуть ускорив шаг. Сумерки гасили все краски вокруг и быстро сгущались.

Через сотню шагов улицу пересекла большая лужа. Молодые люди остановились, ища возможности ее перепрыгнуть, не замочив ног. Найдя такое место, Павел легко перескочил и подал руку спутнице. Лена оперлась на его руку, прыгнула и приземлилась у самых ног парня. Молодые люди буквально столкнулись. Павел не преминул воспользоваться случаем. Он обхватил талию спутницы и привлек ее к себе, забывшись в жарком поцелуе. Лена растерялась и даже не попыталась сопротивляться. Павел воспринял покорность девушки как сигнал к действию и стал смелее.

Лене был приятен неожиданный поцелуй парня, который ей очень нравился, но его смелость насторожила. Поцелуй был последним шагом, на что она рискнула пойти. Но вдруг девушка ощутила на себе смелые руки парня. Для него поцелуй был лишь началом всего. Лена испугалась и рванулась.

— Чего ты, глупышка, вырываешься? Разве неприятно? — разгоряченно прошептал Павел.

— Пусти, а то закричу! — громко потребовала Лена. — Соседи все друг друга знают! Тебе голову оторвут! — Она решила блефовать, хотя не была уверена, что кто-то из соседей попытается ее защитить.

Угроза сработала, и Павел ослабил хватку.

— Чего ты испугалась, глупая! — примирительно пробормотал он. — Я же пошутил.

— Да пошел ты со своими шуточками! — Лена резко развернулась и почти побежала к дому. Отойдя на достаточное расстояние, она негромко всхлипнула: — Животное!

Лена не рискнула бы сказать подобное в лицо, боясь, что рассерженный ухажер продолжит начатое. Она быстрым шагом дошла до дома, изредка осторожно оглядываясь. Сама того не осознавая, девушка вела себя так, будто на нее бросилась злая собака, — старалась не выдать своего страха, но уйти как можно быстрее.

По дороге Лена вспомнила выражение, появившееся недавно в ее тетрадке афоризмов, которую она вела уже давно. Выражение было обращено к Богу и, на ее взгляд, казалось очень верным: «Некоторые люди, знаешь, живут на земле и солнце топчут» (Аня, 2-й класс).

Закрыв за собой калитку, Лена остановилась. Она стояла, пытаясь отдышаться и успокоиться, невольно брезгливо отряхивая платье в тех местах, куда прикасались руки парня. Вечерний ветерок погладил ее по растрепанным волосам, принес запахи мокрой земли и цветов из палисадника. Лена набрала полную грудь воздуха и медленно выдохнула.

Когда ей показалось, что все в порядке, девушка вошла в дом. Дома царила обычная вечерняя суета. Из комнаты мальчиков доносились звуки музыки, младшие девочки о чем-то весело щебетали и смеялись у себя, родители тихо разговаривали в своей комнате. Понимая, что еще не до конца успокоилась, Лена попыталась быстрее проскользнуть к себе, но не успела. Открылась дверь из комнаты старших мальчиков, и в прихожую вышел Юра.

— Ленк, что с тобой? Что-то случилось? — встревожился он.

— Нет, все в порядке, — ответила та и зашла в свою комнату.

Лизы в комнате не оказалось, и Лена была этому рада. Закрыв за собой дверь, девушка включила свет и посмотрела в зеркало. Бледное лицо подчеркивало синеву вокруг глаз, взгляд сохранял напряжение и страх.

— Да, невеселая картина, — грустно усмехнулась Лена, глядя на свое отражение.

С этого дня Лена больше не просилась посидеть вечером с дворовой компанией, обходя беседку даже днем, будто она может вернуть прошедшее событие. Павел рано торжествовал победу.

Родители обрадовались, заметив, что дочь потеряла интерес к уличной компании, но ни о чем не спрашивали, чтобы не провоцировать ее, так как она любила все делать вопреки. Очень трудно удержать ребенка, чей подростковый возраст затянулся до восемнадцати. В двенадцать лет ребенок спорил бы за право пойти играть в футбол или надеть кроссовки в снег. В восемнадцать бунтарь ломает себе жизнь, и остановить его труднее.

Родители не напрасно волновались. То, что произошло с девушкой, испугало ее, однако ненадолго, и не изменило отношения к парням. Лена рассердилась только на Павла, твердо намереваясь найти похожего, но чуть более уважительного молодого человека, с серьезными намерениями.

Когда руководитель молодежи объявил, что договорился о двухдневной поездке — посещении небольшой церкви соседнего города, Лена сначала не хотела ехать, но вдруг услышала, как девочки шептались в раздевалке:

— Слышь, мой папа говорил маме, что в той церкви есть одна проблема, — сообщила одна из сестер, — там не хватает девчонок, сплошные братья. Вот их руководитель и попросил нашего привезти невест.

— Брешешь! — усмехнулась вторая с недоверием. — Во всех христианских церквах сестер больше, чем братьев.

— А вот и нет. У них наоборот, — не уступала первая.

— А почему у них так?

— Мама то же самое спросила. А папа сказал, что в той церкви очень мало поют и много изучают Библию. А еще их пастор рассказывает, как добиваться праведной жизни, как «работают» заповеди и что они дают для нашей жизни. Папа сказал, что мужчинам всегда интересно, как все работает, поэтому у них во время изучения Библии всегда полный зал. Братья участвуют, и им интересно. А сестрам хочется эмоций, они хотят петь, читать стихи… Пастор в той церкви уже давно вдовец и не хочет жениться второй раз, вот и не хватает там женского влияния. Он даже с папой, оказывается, говорил об этой проблеме — не может понять, почему женщины у него в церкви долго не задерживаются, уходят в другие. Только жены тамошних братьев вынуждены терпеть. Когда папа предложил ему больше петь, этот пастор сказал, что не могут сестры уходить из-за каких-то песен, — рассмеялась рассказчица. — Он вообще ничего в сестрах не понимает! Я бы тоже ушла, если бы у нас только рассуждали и никогда не пели! А тем более, если бы считалось неприличным, когда сестры делятся тем, что думают на тему прочитанного.

Лена пошла дальше, чтобы ее не обвинили в подслушивании, но задумалась.

«Если там много ребят, вдруг кто-нибудь будет интересный? Не все же братья такие скучные, как мой зять! Мне же все не нужны. Нужен один интересный. Если их так много, как говорят, я попробую войти в группу. Только бы родители не заложили меня, что я с нашей “братвой на районе” общалась. Я же недолго туда ходила, может, мои промолчат?» — рассуждала она.

Лена прекрасно знала, что нужно сделать, чтобы стать необходимой для поездки. Она расспросила о теме программы, нашла пару хороших стихов и песню, а потом отправилась к руководителю. Он внимательно посмотрел на стихи, на песню, затем на девушку.

— И стихи, и песня очень хороши! Но ты уверена, что хочешь ехать? В последнее время ты нечасто интересуешься служением.

— Да, я уверена, хочу. Я могу выучить хоть оба стиха, а можно и песню спеть, хотя это не обязательно. Другим тоже надо дать возможность поучаствовать.

— Согласен, что ты все можешь. Ты талантливая девушка, — улыбнулся мужчина. — И я рад, что ты снова захотела участвовать в служении.

Вопрос был решен, и Лена пошла готовиться к поездке.

Через две недели группа молодежи в радостном возбуждении собралась ранним утром на автовокзале. Они уезжали первым загородным рейсом, чтобы успеть к утреннему воскресному служению. Программу подготовили хорошую, и теперь все были уверены, что порадуют хозяев. Девочки между собой уже давно обсудили возможность встретить в новой церкви интересных ребят, но в обществе держались скромно, словно не слышали ничего и не говорили.

Группа вошла в зал для собраний перед самым началом служения, едва не опоздала. Местный руководитель, начав богослужение, объявил, что сегодня его будут вести гости. Приезжие с удовольствием рассказали и спели все, что приготовили. Все собрание Лена украдкой разглядывала местных ребят, мысленно отмечая понравившихся. Их было немного. Только девушка не знала, женаты ли они. В этой церкви не было принято носить обручальные кольца, и это осложняло ей задачу.

После собрания всех гостей и местную молодежь пригласили за стол, а потом организовали поездку по городу на машинах. Местные братья-водители встретились около Дома молитвы и повезли всех желающих по городу. После прогулки вновь вернулись в Дом молитвы и продолжили общение.

Ближе к вечеру, когда все устали, местный руководитель молодежи объявил:

— Гости, подойдите к столу в конце зала. Там сидит сестричка. Она расскажет вам, где вы будете ночевать, у нас все распределены. Завтра с утра пройдет еще одно общее собрание, потом мы поедем на природу, у нас недалеко от города есть дачный участок, который принадлежит нашей церкви. А потом вас проводят на автостанцию.

Лена огорчилась, что она и еще одна девушка попали на ночлег к старушке. Ее план по знакомству с каким-нибудь интересным парнем был под угрозой. За прошедший день она уже выяснила, что один из тех, кто ей понравился, был женат. Но остальные двое оставались под вопросом.

После утреннего служения все вместе поехали на дачный участок, там был приготовлен обед. Во время застолья Лена оказалась рядом с одним из тех, кто ей приглянулся, — с молодым сильным мужчиной, который был водителем автомобиля, возившего гостей. Лена еще не узнала его имени, поэтому, оказавшись на соседнем стуле, легко перешла в наступление.

— Мы с тобой еще не познакомились. Я — Лена.

— А я Игорь, — улыбнулся парень. — Как вам наш город?

— Он… Как сказать правильно… Уютный какой-то. Хорошо здесь у вас, — обворожительно улыбнулась Лена.

В этот момент в общую комнату вбежала девочка из семьи, которая проживала на дачном участке.

— Там одна ваша девушка ногу поломала! — громко сообщила она.

Игорь резко вскочил и пошел на выход. Лена тоже не заставила себя долго ждать и направилась следом. Из общей комнаты вышли еще несколько человек, остальные решили не мешать, продолжив обед. Игорь подошел к девушке, лежащей на досках, последним из мужчин. Он осмотрел ногу, которая торчала из дырки в прогнившей доске, откуда доносился неприятный запах.

— Тут тетя Дуся яму от туалета закрыла старыми досками, а Карина не знала, — сообщила та же девочка.

Подошедшие как-то очень быстро отошли в сторонку, не в силах преодолеть отвращение. Ребят, желающих помочь девушке освободить ногу, почему-то не нашлось. Они остановились в стороне и начали давать советы.

— Ты осторожнее! — напомнил один, содрогаясь от ужаса и отвращения. — Ты же почти посередине этой ямы!

— Осторожно вытащи ногу и лучше ползком отойди оттуда, — посоветовал другой.

— Я не могу вытащить ногу, — простонала Карина. — Боль ужасная! Кажется, я ее поломала!

В этот момент подошел Игорь. Он молча оценил обстановку, отошел в сторону и из-под навеса вынул большой щит. Поднеся щит к яме, он положил его сверху таким образом, что его углы легли на противоположные края ямы. Потом он по нему подошел к Карине, осторожно отломил кусок старой доски, стараясь при этом не сильно испачкаться, хотя совсем не прикоснуться к вонючей жиже на краях провала было невозможно, и помог вынуть ногу девушки. После этого он взял девушку на руки и понес к беседке, где усадил ее на скамью.

Карина была пунцовой от стыда и боли, но Игорь сделал вид, что ничего особенного не произошло. Лена была в восторге от такого поступка. Она хотела, чтобы рядом с ней оказался именно такой мужчина. Пусть и не галантный кавалер, но красивый, решительный и готовый прийти на помощь.

Но как обратить его внимание на себя? Сейчас у Карины намного больше шансов получить этого парня. Вдруг Лена сообразила. Стоило Игорю опустить девушку на сиденье, она подошла и спокойно сообщила:

— Я почти дипломированная медсестра. Можно ногу осмотреть?

— Да, конечно, — с готовностью отошел Игорь, а Карина взглянула с благодарностью, она уже не чувствовала себя прокаженной.

Лена глянула на ногу, покрытую черной вонючей жижей, и спросила у стоявшей рядом девочки:

— А где у вас можно набрать воды? И еще, мне нужен тазик, плотный картон или деревяшка и бинты, желательно эластичные.

— А что такое эластичные бинты? — не поняла девочка.

— Это такие специальные бинты, помогающие зафиксировать ногу, — улыбнулась Лена.

Наполнив таз водой, Лена промыла ногу, потом поменяла воду и осторожно помыла еще раз уже с мылом. Затем она проверила место повреждения и вздохнула:

— Правда, похоже на перелом… Боюсь, что даже со смещением.

Пока Лена мыла ногу и обследовала ее, собравшиеся бравые помощники наконец смогли преодолеть отвращение и стыд и начали помогать. Рядом с Леной уже появилась легкая доска. По просьбе девушки Игорь обмотал самодельный лангет бинтом, чтобы не поранить кожу Карины. Лена зафиксировала ногу и замотала ее до колена эластичным бинтом.

— Ловко ты! — восхищенно заметил Игорь. — Я думаю, ты будешь хорошей медсестрой.

— Спасибо. Стараюсь, — коротко ответила Лена, смутившись. Ей все больше нравился этот красивый парень.

— Моя Танюшка тоже училась, только на доктора, — разоткровенничался Игорь. — Только сейчас пришлось брать академотпуск, она у меня в декрете. Мне жаль, что она не смогла приехать. Она на сохранении лежит. Я вот вас провожу и поеду к ней в больницу.

Лена готова была взвыть и ударить кулаками по земле.

«Ну почему как только прекрасный мужик, так обязательно уже женат?!» — мысленно простонала она.

Теперь было поздно менять тактику, да и воспитание не позволяло оставить пострадавшую на произвол судьбы. Игорь предложил отвезти Карину в больницу на своей машине, Лена вызвалась сопровождать, хотя ей очень хотелось узнать, женат ли тот последний из понравившихся. Он отвечал сегодня за кухню, и девушка мысленно вздохнула: «Ну почему я вечно делаю ставку не на тех мужиков?! Лучше бы вызвалась помочь столы накрывать!»

Карине сделали снимок, вправили под наркозом ногу и загипсовали, оставив девушку на ночь в больнице. Лена оказалась права — перелом со смещением. Она смогла вернуться к своей группе только на автостанции. Родителям Карины сообщили о происшествии, и они на следующий день приехали на машине, чтобы забрать дочь из больницы.

Спустя месяц одна из девушек сообщила, что переписывается с Колей — тем самым третьим, который приглянулся Лене. Он оказался в активном поиске, и у молодых людей завязалась переписка. Лена готова была кусать локти — она действительно промахнулась.

Через месяц молодежь опять поехала в тот городок, но Лена уже не хотела — остальные ребята не вызвали в ней интереса.

Текст книги «Роковая ошибка»

Автор книги: Людмила Шторк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Глава 6

В теплой Калифорнии Тим Андруз повзрослел, построил себе небольшой дом рядом с родительским и переселился в него, работая вместе с отцом на ферме. Он несколько раз знакомился с девушками, но еще до начала каких-либо отношений сообщал, что не уедет со своей фермы от родителей, и многие сразу теряли к нему интерес. Родители и сестра думали, что Тиму действительно придется искать невесту где-нибудь в стране третьего мира, если он не захочет оставаться одиноким. Время от времени Тим с другими молодыми людьми уезжал помогать строить дома молитвы в Мексику или в Казахстан, и родители каждый раз ожидали сообщение, что сын собирается привезти невесту из очередной поездки. Но Тим все время приезжал один. Однажды, когда вся семья собралась на день благодарения за общим столом, Линда поинтересовалась:

– Тим, а почему ты не ищешь невесту в миссионерских поездках?

– Для них английский не родной, – ответил Тим, – и они выросли в другой культуре. Вряд ли кто-то из них сможет меня понять.

– Но для тех девочек твоя жизнь на ферме может показаться очень интересной, – не унималась сестра.

– Может быть, для иностранки наша жизнь будет интересной некоторое время, пока она не привыкнет или пока эта жизнь ей не наскучит. Но мне-то что с такой женой делать? Я буду с ней одинок. Чаще всего такие, отправляясь за границу, ищут приключений, и как только девушка попадет в наш размеренный быт, то начнет рваться в другое место. А мне приключений и проблем хватает в работе. Если вдруг недостает адреналина, еду на охоту, можем вместе с женой куда-нибудь съездить. А дома я хочу, чтобы меня ждал надежный человек, на которого можно положиться и которому можно довериться. Мне семья с приключениями не интересна, дом – место для отдыха, а не поиска приключений. – Для немногословного Тима речь за столом была очень длинной, и все удивились.

– Найди себе красавицу и любуйся, – рассмеялась Линда.

– Не-ет, – протянул Тим. – А поговорить?..

– Чего тебе с ней разговаривать, главное, чтобы жена хозяйственной была, – шутя вставил отец.

– Нее, пап… – Тим сделал паузу, улыбнулся и тем же тоном добавил: – А поговорить?..

– Да ты так бобылем и останешься, – возмутилась Линда. – Такой красавец-парень пропадает почем зря! У нас с Кейном уже двое детей растут, а ты все ходишь собеседницу ищешь…

– Если не найду, то и не надо. – Давая понять, что тема закрыта, Тим встал из-за стола, чтобы помочь матери унести грязные тарелки и принести мороженное.

Вскоре Тим уехал на неделю в очередную миссионерскую поездку. Вернулся задумчивый, загадочный. Стал активно с кем-то переписываться. Родители были заинтригованы, но не торопили сына. Перед Рождеством Тим сказал, что хотел бы слетать с Миннесоту.

– Но там же такой мороз! У тебя даже одежды теплой нет и обуви, – напомнил отец.

– Ничего, я куплю, – спокойно ответил Тим.

Парень уехал на неделю и вернулся не один. Пропуская девушку вперед, Тим представил:

– Мама, папа, знакомьтесь – Джейн. Мы с ней встретились в миссионерской поездке.

Джейн оказалась очень доброй и открытой девушкой. Она привычно помогала хозяйке накрывать на стол, вела себя доброжелательно и скромно. Ей выделили комнату в доме родителей. Тим и Джейн не хотели до свадьбы жить в доме Тима. Родители от души поддержали выбор сына. Парень действительно нашел девушку, которая понимала его, и им всегда было, о чем поговорить.

Скоро в доме Андрузов сыграли свадьбу, и Джейн переехала из Миннесоты в Калифорнию навсегда.

Прошло несколько лет. На ферме Андрузов росли трое детей, и на день благодарения теперь было очень шумно, потому что приезжала семья Линды, которая тоже увеличилась на одного малыша.

Джейн радовалась тому, что в доме слышен детский смех и топот. Она встречала каждое утро улыбкой и благодарностью Богу за семью и детей. Спустя некоторое время в семье наметилось пополнение, и Тим принял решение пристроить к своему дому еще пару комнат, но родители предложили детям поменяться домами.

– Мы понимаем, что вам тесно, а после рождения четвертого малыша будет еще теснее, – начал отец. – А нам с мамой наш дом стал велик, уборки много, и мы живем в основном в двух комнатах. Нам твоего дома будет более чем достаточно. А вам будет удобно в нашем, и не придется строить, тратить лишние средства и силы. На те деньги, что ты собрал для стройки, лучше съездите на море, отдохните. Скоро суеты добавится, и неизвестно, сколько времени вы не сможете путешествовать.

– Хорошо, пап, я поговорю с Джейн, – спокойно ответил Тим.

Скоро началось большое переселение. Джейн поддержала идею родителей. На ферме почти ничего не изменилось, только детский смех стал доноситься с другой стороны большого двора. Но чем ближе были роды, тем слабее становилась молодая женщина. Супруги не ожидали, что четвертый младенец окажется для нее почти непосильным. Она даже в отпуск не согласилась поехать – сил не было. Джейн старалась держаться, Тим помогал любимой жене во всем. Последние два месяца она почти не вставала с постели. Муж и дети старались оберегать ее от всех забот.

– Если бы я только мог предположить, что так будет, я не согласился бы на четвертого малыша, – вздохнул Тим.

– Я тоже не знала об этом, – пожала плечами Джейн. – Но все равно я рада, что у нас родится Кейт. Ты же знаешь, что я росла одна и всегда хотела иметь большую семью. Будем надеяться, что все будет хорошо.

– Все! Это последний ребенок! – решительно объявил Тим. – Ты для меня дороже всех и всего!

– Но… – начала Джейн.

– Никаких «но». Теперь нам нужно думать не о том, чего хотим мы, а о том, что нужно детям, которые у нас есть. А им нужны оба родителя, – решительно заявил Тим.

Решение было принято, но женщине предстояло еще доносить и родить четвертого малыша – долгожданную дочку, которую они уже назвали Кейт.

* * *

Лена приехала в Америку в штат Вашингтон. Для молодой жены здесь все было ново. Зеленый штат радовал изобилием деревьев, кустарников и трав. Лена была счастлива узнать, что зимой здесь очень редко бывает снег, так как горный хребет защищает местность от холодного ветра с материка, а благодаря океану здесь часто идут дожди без мороза даже в январе.

Молодая женщина ожидала от Америки сплошного праздника, но праздник закончился, так и не начавшись. Первые дни молодой муж не хотел никуда выходить, наслаждаясь общением с женой. Лена раскладывала свои вещи, вила гнездышко, надеясь, что чуть позже муж повозит ее по городу, покажет достопримечательности. Но уже через неделю Джимми сказал, что должен выйти на работу, и стал уходить из дома в семь часов утра, даже не показав толком ей города, в который ее привез. Джимми работал полицейским, он проводил все время на работе, возвращаясь обычно после восьми вечера. Только иногда он уходил с работы пораньше, чтобы отвезти жену для оформления документов. Лена рассматривала город в основном из окна машины, когда они ездили по инстанциям. Скоро молодая жена смогла подтвердить свои водительские права, и Джимми купил ей недорогую машину, чтобы она могла сама посещать курсы английского языка.

С момента, когда Лена села за руль своего авто, праздник все же начался. Теперь ей нужна была лишь карта и немного свободного времени, чтобы после урока английского поездить по городу, а потом и съездить в соседний большой город. Главное было успеть приготовить ужин и обед на следующий день, чтобы Джимми мог взять еду с собой. Муж оставил жене немного денег на расходы, и она могла распределять время и деньги по своему усмотрению. Джимми даже не спрашивал, делает ли она домашние задания, учит ли язык на самом деле. Вечером он чаще всего приходил домой с парой бутылок пива или с бутылкой вина, которые выпивал, прежде чем отправиться спать.

– Джимми, ты не слишком часто пьешь алкоголь? – осторожно поинтересовалась Лена через неделю подобного графика.

– Я сейчас тебе скажу, а ты хорошо запомни, – жестко ответил тот. – Жена должна молчать и слушаться мужа. Ты помнишь, чему тебя учили? Я пью столько, сколько считаю нужным, и ты не смей мне указывать, что делать.

Лена не ожидала подобного ответа, и ее глаза мгновенно наполнились слезами.

– Только посмей мне нюни распускать! – взгляд Джимми вдруг стал отдавать металлом. – Ненавижу женские слезы. Лучше не доводи до греха! – кулаки мужчины сжались, и Лена в страхе подалась назад.

Молодая женщина настолько растерялась от неожиданной агрессии мужа, что некоторое время не соображала, словно вдруг оказалась в незнакомом параллельном мире, жестоком и опасном. Она не знала, как себя вести с этим мужчиной, вдруг показавшимся ей незнакомцем. Лена тихо отошла в сторону, понимая, что тема ограничения в алкоголе навсегда закрыта в ее семье. Что еще ожидает впереди? Молодая женщина не знала, но внутренне сжалась в ожидании беды.

Беда не заставила себя долго ждать и пришла как выстрел из двуствольного ружья, дуплетом. К концу первого месяца Лена обнаружила, что не рассчитала деньги, оставленные мужем на расходы. Она еще не знала местных цен, не учла расстояний и стоимость бензина. Кроме того, Лена заметила, что месячные задерживаются. Она не знала, будет ли Джимми рад возможной беременности, но была уверена, что сообщение о заканчивающихся деньгах мужу не понравится, поэтому после ужина начала очень осторожно.

– Джимми, у меня для тебя два сообщения, одно не очень хорошее, а другое не знаю… С чего мне начать?

– Ну… Наверное, с того, что ты не знаешь. Может, это будет хорошим сообщением, – улыбнулся довольный и сытый мужчина.

– У меня задержка… Может быть, у нас будет ребенок, – улыбнулась Лена.

– Ты серьезно? – на лице Джимми показался испуг. – И это хорошая новость? А какая плохая?

– Прости, я не смогла рассчитать деньги. Я еще плохо знаю местные цены. До конца месяца целая неделя, а у меня они закончились, – опустила глаза Лена.

– Ты издеваешься? – взорвался Джимми. – Я горбачу с утра до ночи, а она так легко – «прости, я просто не рассчитала»! А еще сообщает, что она собирается подкинуть мне спиногрыза, чтобы я и на него горбатил, и это у нее «хорошая новость». Обалдела баба!

– Джимми, да что с тобой? – обиделась Лена. – Если ты не хотел ребенка, почему тогда мы не предохранялись? Почему ты мне ни слова об этом не сказал?

– Да потому, что это не моя, а твоя проблема, овца! – закричал мужчина и замахнулся.

Лена отстранилась и ладонь, предназначенная для оплеухи, скользнула в воздухе. Джимми промахнулся, отчего пришел в неописуемую ярость. Он вскочил, ударом сбил молодую женщину с ног и начал пинать. Лена, которую даже в детстве не бил отец, для которой самым страшным наказанием был угол, где она должна была стоять и думать над своим поведением, пыталась прикрыться руками, защититься от ударов сильного мужчины. Было заметно, что Джимми не в первый раз бьет женщину. Он не прикасался к лицу и видимым частям тела, сейчас он явно целился в живот. Лена защищала его руками, из-за чего на них осталось несколько синяков.

Когда наконец муж прекратил издевательства, Лена отползла в угол кухни и села на пол, облокотившись на стенку. Она сейчас даже не плакала, пытаясь осознать, что произошло, и понять, что же теперь делать.

– Хоть кто-нибудь узнает об этом, я убью тебя, поняла? – холодно и спокойно сообщил Джимми, уходя в гостиную и включая телевизор. – Я работаю в полиции, и, если ты напишешь заявление, я узнаю об этом первым и просто убью тебя, поняла?

– За что? – одними бледными губами произнесла Лена.

– Если не поняла, добавлю, – также спокойно и холодно сообщил Джимми. – Посиди, подумай, потом сообщишь мне, за что. Иначе все начну с начала.

Лена сидела, обняв колени. Ей вспомнилось выражение из ее тетрадки: «Господи, цветы у Тебя получились лучше, чем человек» (Галя, 4 класс). Она мысленно стонала: «Боже, точно та девочка сказала! Мама! Как же ты была права! Куда я могу убежать здесь? К кому мне пойти за защитой?! Что мне делать? У меня даже денег нет, чтобы купить обратный билет».

Словно прочитав мысли жены, Джимми вдруг встал, подошел к полке, где лежали документы, и взял паспорт Лены.

– Даже не думай свалить куда-нибудь. Ты – моя жена и будешь жить здесь, поняла? Деньги я тебе дам, но теперь будешь отчитываться за каждый цент каждый день. Завтра пойдешь в аптеку и купишь тест. Если беременна, я дам деньги на аборт. Но это в последний раз! Мне будет жаль тебя, если залетишь еще раз!

Голос Джимми теперь был холоден и спокоен, отчего Лене стало намного страшнее, чем тогда, когда он кричал. Ведь когда муж кричал, она могла надеяться на то, что что-то изменится, когда он успокоится. Но теперь Лена видела, что ее муж заранее планировал вести себя так, как сейчас. Только искал повода изменить поведение.

Эту ночь Лена провела без сна. Она вспоминала прошлое. Перед глазами встало лицо Пети, когда она сообщила ему, что выходит замуж. Как он побледнел, сколько боли было в глазах!

«Значит, ты любил меня, Петька! Какой же глупой я была! Мечта о принце, о красивой любви… „Мудрость – пред лицом у разумного, а глаза глупца – на конце земли”[12]12

Пр. 17:24.

[Закрыть]

. Мои глаза были на конце земли, и вот я здесь, на том самом краю земли. И куда теперь бежать от своей мечты? Он даже паспорт забрал. Какой же я была глупой! Никого не слушала, никого не хотела видеть!» Вспомнилась простая русская поговорка: «Не вздыхай глубоко, не отдадим далеко, хоть за мокрую курицу, да на свою улицу». Лена попыталась подавить глубокий вздох сквозь слезы, стекающие на подушку: «Петька был совсем не „мокрой курицей”, симпатичный, милый, заботливый… Я знала его, всегда была уверена, что он никому меня в обиду не даст и сам не обидит. Нет, романтики, страсти захотелось, вот и хлебаю эту страсть теперь не ложками, а поварёшками!»

На следующий день муж действительно дал Лене денег, но отнял ее личную карточку, на которую скоро должно было прийти пособие. Лена купила в аптеке тест, но поняла, что не сможет сделать аборт, не сможет убить своего ребенка даже под страхом собственной смерти. Сегодня она почти ничего не понимала из объяснений преподавателя, пытаясь придумать, как теперь жить и что делать. Одно Лена поняла теперь ясно – нужно срочно сдавать профессиональный тест и выходить на работу. Тогда у нее появился бы шанс уйти от мужа, которого она теперь боялась больше всех.

Но учиться и работать – это дальние планы. А с тестом нужно было делать что-то сейчас. Лена понимала, что ей трудно будет с ребенком, если она уйдет от мужа, но все равно она не могла решиться на аборт. В душе женщина была уверена, что ребенок у нее будет, поэтому даже не хотела проходить тест. Наконец решение пришло само собой. Молоденькая девушка, приехавшая из Украины, с которой Лена сидела рядом, наклонилась к ней:

– Лен, что-то ты сегодня сама не своя… – с участием сказала она.

– Проблемы… – вздохнула Лена.

– Я могу чем-нибудь помочь?

Лена задумалась и уже хотела ответить «нет», как вдруг ее осенило.

– Ты же не замужем?

– Нет, не замужем, – удивилась Оксана. – А при чем здесь это?

– Гражданский муж есть? – продолжала допытываться Лена.

– Обижаешь! Мы воспитаны в строгих правилах.

– Пройди за меня тест на беременность, – выпалила Лена.

– Ты сошла с ума! – растерялась Оксана. – Какая беременность, если я даже не целовалась!

– Поэтому я тебя и прошу. Я точно беременна, но Джимми не хочет ребенка, он потребует сделать аборт.

– Не может быть! – Оксана не могла поверить в то, что человек, пусть даже и не член церкви, но посещающий собрания, может потребовать подобного.

– Я не предполагаю, я знаю точно! – вздохнула Лена. – Он мне уже об этом сказал. А я не смогу убить своего малыша!

– Конечно! Я бы тоже не смогла, – Оксана с участием посмотрела на новую подругу.

– Вот поэтому я прошу тебя сделать это. Я обязана принести тест мужу. Пусть он будет чистым.

– Но ведь это же ложь… – засомневалась Оксана.

– Меня муж заставляет выбирать между ложью и убийством, – опустила глаза Лена. – Если ты не хочешь лгать, просто ничего не говори. Я тоже молча подам ему тест. Хотя, если ты откажешься, я тебя пойму.

Оксана подумала до конца занятий, потом подошла к Лене.

– Показывай, как пользоваться тестом. Я вспомнила, как многие люди спасали евреев от нацистов. Им тоже приходилось выбирать между убийством и ложью. Мы живем в несовершенном мире, и я сделала свой выбор. Если все равно приходится делать зло, пусть оно будет поменьше…

– Прости, что я втянула тебя в свои проблемы. Просто у меня здесь никого нет и помочь некому, – вздохнула Лена. – А убийцей я не могу стать.

– А ты попробовала с ним поговорить? – попыталась уточнить Оксана.

– Да… – Лена чуть приподняла рукав кофточки, показывая кровоподтёк. – Он объяснил достаточно красноречиво, что не согласен.

– Какой ужас! А может, тебе в полицию пойти?

– Джимми сам работает в полиции… Он первым узнает о моем заявлении. Но даже если бы я смогла как-то обойти его, меня сразу депортируют, им не нужны эмигранты с проблемами.

Лена была бледна. Она еще не была уверена, что готова уехать из страны, надеялась на то, что у мужа просто трудный период, что он исправится. Молодая женщина не хотела возвращаться в дом родителей с позором. Кроме того, Америка нравилась Лене, и ей хотелось остаться здесь.

– Хорошо, я помогу тебе. Если что, может, давай в церкви братьям скажем, они поговорят с Джимми, может, он образумится и примет малыша? – не унималась Оксана.

– Давай пока не будем забегать вперед. Я надеюсь, что он со временем и сам «оттает», – предложила Лена, надеясь, что Джимми успокоится, если она будет получать то пособие, документы на которое ей уже подписали. – Еще раз прости, что втянула тебя в свои проблемы.

Лена взглянула на Оксану, чтобы понять, на самом ли деле девушка готова помочь ей с тестом.

– Ничего. Я думаю, что ты поступаешь правильно, если с ним бесполезно разговаривать, – Оксана протянула руку. – Давай тест и объясни, что мне с ним делать.

– Спасибо! Никогда не забуду, – Лена чуть не расплакалась от радости. – Я много согрешила, но дальше не могу уходить от Бога. Пусть мне будет трудно, но мой малыш будет жить!

– Если нужна будет помощь с малышом, обращайся. Я старшая в семье, и мне пришлось немало понянчиться, – улыбнулась Оксана и пошла в туалет.

Вернувшись, она отдала Лене тест в пакете. Лена сунула его в сумку и, поблагодарив, пошла домой. Раньше Лена всегда старалась приготовить что-нибудь вкусное к приходу Джимми, но сегодня ей ничего не хотелось для него делать. Женщина понимала, что по новым правилам, которые озвучил ее муж, малейшее нарушение его комфорта будет жестоко пресекаться, и она сделала все как прежде, но теперь это было по долгу, а не с радостью. Ничего не говоря, она положила тест на тумбочку. Лена понимала, что не сможет солгать, если он спросит напрямую, поэтому постаралась сделать так, чтобы Джимми сам все увидел.

Взглянув на тест, Джимми немного успокоился.

– Мне друганы сказали, что перемена климата тоже влияет на ваши женские дела, – вздохнул он с облегчением. – Но не забудь, я требую, чтобы ты предохранялась!

Затем он спокойно уселся за стол и приступил к ужину, после чего некоторое время не спрашивал жену ни о чем.

Для Лены супружеская близость теперь стала настоящим испытанием. Особенно в первый раз после побоев. Женщина не могла представить, как позволит прикоснуться к себе человеку, избившему ее. Но Джимми в спальне изменился. Ему было безразлично, что чувствует жена, и теперь он этого не скрывал. Он искал только собственного удовлетворения, и Лена ясно поняла, стоит ей сказать хоть слово или попытаться уклониться, он изобьет ее еще сильнее, чем раньше, и все равно получит свое. Но заставить себя проявить хоть какие-то чувства женщина не смогла, и поэтому теперь Джимми всегда был недоволен ею.

Лена промолчала на требование мужа о предохранении и этим будто бы дала согласие на него. Но она уже знала, что носит под сердцем малыша, и ее молчание казалось ей ложью. Никогда она не могла бы подумать, что будет жить во лжи, но не видела другого выхода. Теперь, сидя в собрании в воскресенье, она мало что слышала, – не давала покоя совесть, но и согласиться на убийство своего ребенка женщина не могла.

В один из дней на курсах к Лене подошла женщина-еврейка. Она тоже приехала в Америку недавно и учила язык. Лена старалась ни с кем не разговаривать о своих проблемах, особенно с неверующими, каковой она считала Софью Абрамовну. Но та ничего не спрашивала, она сообщила:

– Вижу, проблемы у тебя с мужем.

– Какие проблемы? – попыталась соврать Лена, но собеседница не дала ей закончить, указав приоткрывшийся уже зеленый синяк на руке, который молодая женщина обычно тщательно прятала.

– Не надо, не отпирайся, – спокойно добавила Софья Абрамовна. – Знаешь, существует теория, что жертвы агрессии впитывают ее в себя, и я верю, что так оно и есть. Поэтому я не ем мяса. Но я не об этом сейчас хотела тебе сказать. Ты – хорошая, добрая девушка, и ты мне очень нравишься. Подумай хорошо, стоит ли продолжать те отношения, в которых на тебя выливают агрессию? Не надейся, что тебя это не коснется – ты можешь ожесточиться, стать циничной и злой. Может быть, все же стоит прекратить жить с тем, кто может заразить тебя своим безумием? Не обманывайся. Если мужик начал бить, он не остановится… Это болезнь.

– Но… Я не могу… – всхлипнула Лена, боясь даже заикнуться с чужим человеком о своей ситуации. Вдруг Джимми решил проверить ее и подговорил эту женщину узнать, будет ли жена жаловаться?

– Конечно, это твое решение, твой выбор. Но знаешь, что я тебе скажу? Человек – единственное существо, которое может принять решение и не впитать злость, вылитую на него. Если ты все же не хочешь уходить или не видишь возможности – хотя я уверена, что они есть, ведь мы с тобой не в концентрационном лагере, а в свободной стране, – помни мою любимую поговорку: «Даже если вас съели, у вас есть два выхода». Для себя повторяю, что с моим решительным характером есть даже третий выход – прободение желудка. Но я сейчас не о том…

Лена сидела тихо и слушала решительную женщину. Для нее было непривычно видеть еврейку с таким характером, потому что все женщины-еврейки, кого она знала лично, были, как она сама обычно выражалась, супер-интеллигентки с мягкими манерами, очень осторожные в словах. Но Софья Абрамовна скорее напоминала очень умный и маневренный танк. Она шла напролом, однако Лена видела доброе желание собеседницы и не останавливала ее.

– Может, и есть какой-то выход, но я пока не вижу его в силу обстоятельств, – осторожно ответила Лена. Сейчас она почти поверила, что не Джимми сказал этой женщине подойти к ней.

– Тогда я хочу рассказать тебе историю, которая в моем круге общения стала почти притчей, хотя произошла на самом деле. Семнадцатилетний парень, будем называть его Мойшей, в тот вечер был свидетелем, как немцы до смерти запинали и забили прикладами его больного отца в лагере смерти. Отец болел уже давно, и Мойша, как мог, ухаживал за ним, раньше очень сильным мужчиной, который сейчас едва переставлял ноги от невыносимых работ и голода. Молодой парень, как мог, старался помогать ему, делая за него часть работ. Он также ухаживал за ним по ночам, когда тот не мог спать от боли.

Отец остался единственным родным человеком у Мойши, потому что немцы на глазах мальчика расстреляли мать и сестер, братьев забрали в другой лагерь смерти, и он их больше не увидел. Отец был последним из родных людей, и Мойша что есть сил старался, чтобы не дать ему умереть.

В тот вечер отец Мойши застонал во сне. Мойша бросился к нему, чтобы разбудить и уговорить не стонать. Но он не успел. Охранник подошел и увидел, что у мужчины жар. Тогда он сбросил его с нар и начал бить. Подоспевший второй охранник помог, и через минуту больной был мертв. Мойшу держали друзья по несчастью, чтобы он не подбежал к отцу. Когда труп вынесли из барака, Мойша лег лицом вниз. Он даже плакать не мог.

Вот из такого положения его и позвали ночью в соседний барак. На входе какой-то мужчина следил, чтобы не нагрянул патруль. Войдя, парень увидел трех бородатых мужчин, сидящих за столом. Он сразу узнал религиозных людей нашего народа.

«Что вы хотели?» – поинтересовался Мойша.

«Мы собрались здесь, чтобы судить Всевышнего», – прозвучал ответ.

«И для чего вам нужен я?» – Мойша был поражен ответом и не мог понять своей роли в этом суде.

«Расскажи все, что случилось с тобой с начала войны», – прозвучал ответ.

Тогда Мойша рассказал, как солдаты убили его мать и сестер, как забрали братьев. Потом он коротко рассказал все, что пережил в этом лагере смерти, включая произошедшее накануне вечером. Здесь, среди сочувствующих людей, он смог наконец заплакать. Когда Мойша закончил, один из старейшин встал и сказал:

«Мы осуждаем Всевышнего. В каждой молитве мы говорим „милостивый, любящий, многомилостивый”. Но как в мире, который подчиняется всесильному Всевышнему, в жизни одного семнадцатилетнего мальчика могло произойти столько ужасных вещей? Ведь таких бед даже на десять человек будет слишком много!»

Когда вердикт был вынесен, старейшины приступили к вечерней молитве. Мойша стоял и смотрел, как эти мужчины, жизнь которых была таким же кошмаром, как и у него, произносили слова молитвы к Творцу, и он начал повторять за ними, находя утешение в живых словах.

– А к чему вы мне это рассказали? – не поняла Лена.

– К тому, что, когда с нами происходят ужасные вещи, когда на нас выливают очень много зла, у нас остается выбор – впитывать эту злость, становясь таким же злым, или, не понимая, почему Всевышний это допускает, сказать себе: «Я все равно выбираю добро, милость и любовь!» – и искать ее даже в тех местах, где никто найти не может. Тот Мойша дожил до конца войны, еще раз поплакав от того, что до освобождения, как выяснилось, отец не дожил лишь несколько месяцев. Мойша сделал свой выбор. Он не ожесточился, когда видел вокруг море предательства и ненависти. Многие его соплеменники опустились, разуверившись в ценностях, в которых были воспитаны. Мойша выбрал мир любви и добра, создав счастливую семью, воспитав любимых и любящих детей.

– Я поняла. Спасибо, – тихо ответила Лена, задумавшись.

* * *

Прошло несколько месяцев, Лена также учила язык и теперь прилагала к этому все старание. Также она через друзей в церкви нашла тесты для медсестер и училась по ним. Джимми за это время находил два повода, чтобы ее побить. К своему ужасу, Лена поняла, что муж всегда может найти повод ее избить, и с ужасом смотрела, как он опустошает очередную банку пива или бутылку вина, потому что он всегда бил ее, находясь в состоянии опьянения, и Лена никогда не знала, чем закончится любая из выпитых бутылок. Было даже время, что Лена поверила, будто сама виновата в том, что муж ее бьет. Женщина изо всех сил старалась не давать ему повода, но не всегда получалось. Теперь Лена с ужасом ждала, когда муж заметит ее беременность. Пока Джимми только пару раз заметил пренебрежительно:

– Ты что-то себя совсем распустила. Скоро станешь толстой как истинная американка. Пора тебе начать себя ограничивать.

– Но разве я так плохо выгляжу? – осторожно спросила Лена.

– Да! Жрать надо меньше, что непонятно? Если станешь жирной, будешь сидеть под домашним арестом с пустым холодильником, – рявкнул он. – Не успела переехать в Америку, сразу расплылась!

Лена замолчала и внутренне сжалась. Скоро он догадается, и тогда жди бури! Оставшись наедине с собой, женщина нежно погладила свой живот:

– Мой малыш! Я тебя никому не отдам. Ты мой, я люблю тебя!

Тайна Лены была самой светлой и счастливой частью ее жизни. Женщина не представляла себе жизнь без этого теплого комочка, который растет внутри нее. Если бы не ребенок, то она не хотела бы жить совсем. Жизнь потеряла для нее всякую привлекательность. Но ради ребенка стоило трудиться, бороться, учиться. Все свои неизрасходованные чувства любви, нежности, заботы она сконцентрировала на том, кто сейчас формировался в ней. Мужу ее нежность была не нужна, даже мешала.

После женитьбы Джимми сначала некоторое время посещал церковь, но потом прекратил. Раньше он ходил в нее, чтобы найти себе жену, но теперь цель достигнута, и собрания больше не интересовали его. Сначала он все же ходил на них ради жены, но после первых же побоев Джимми не появился там, хотя жене не запретил. Теперь маска была мужчине ни к чему. Он вздохнул свободно и жил так, как ему было удобно.

Иногда Джимми вдруг становился таким как прежде, обворожительным, красивым и галантным, и женщине казалось, что стоит ей всегда быть такой, какой хочет видеть ее муж, и он будет всегда хорошим. Но моменты счастья были как выигрыш в казино – короткими, манящими и заставляющими вынуть из карманов все до цента или заложить даже то, чего нет. Лена оказалась азартным игроком. Этого о себе она прежде не знала. Только ставка ее была не на деньги, а на время, на душевные силы, на всю ее жизнь – и она проигрывала день за днем.

Часть первая.

Глава первая стр. 1

Глава вторая стр. 2

Глава третья стр. 4

Глава четвёртая стр. 7

Часть вторая.

Глава первая стр. 9

Глава вторая стр. 11

Глава третья стр. 12

Часть третья.

Глава первая стр. 15

Глава вторая стр. 17

Глава третья стр. 19

Глава четвёртая стр. 21

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

На привокзальной площади стоял гул и суета. Пассажиры с кофрами в руках, как приливная волна накатывали на стоянку такси, а ещё через некоторое время откатывались назад. Всё зависело от подъезжавших таксомоторов, а они почему-то уже были заняты: в них находились один-два пассажира.

Когда успевали другие пассажиры завладеть таксомотором, никто понять не мог, но факт оставался фактом, все подъезжавшие к посадочной площадке такси были заняты. В них сидели, обложившись сумками пассажиры.

Водитель очередного подъехавшего таксомотора, высунувшись в приоткрытую дверку, кричал: «Возьму одного до Чертаново! Полтыщи…, есть желающие?» «Одного» не находилось, и таксист продолжал, мне показалось что-ли, с какой-то даже обидой в голосе: «Что, неужели никого нет до Чертаново? — Так я поехал, ждать не буду…» А сам даже и не пытался тронуться с места, пока очередное такси не подъезжало к остановке и почти не выталкивало его с места.

Наконец нашёлся смелый, или достаточно зарабатывающий молодой человек с повадками менеджера по продаже унитазов — хлопнули дверцы, такси укатило.

А толпа, волнуясь, стала ожидать очередной, но главное, не занятый счастливцем-пассажиром, таксомотор.

Другая категория пассажиров — пассажиры в элегантных костюмах и с кейсами в руках были более счастливы. Как только они, пассажиры, появлялись чуть в стороне от стоянки, к ним моментально подкатывало авто и с шиком останавливалось. «Кейсы» ныряли внутрь, и авто так же быстро исчезали — это были всё иномарки — легковушки и джипы. «Волг», а тем более «Жигулей» среди этого иномаркового, блестящего автотранспорта не было.

Простояв в очереди минут двадцать, я так и не дождался свободного таксомотора. Ноги уже начинали «гудеть» от усталости и, тут мне вспомнился совет попутчика по купе, разбитного малого, пахнувшего дорогим парфюмом, и просившего называть его Севой.

Кем он был по жизни, и какая у него профессия, я так и не смог уразуметь: то он намекал на какие-то свои связи, и при этом закатывал глаза кверху; то обещал помочь мне в рекламе и продвижении моих книг, конечно, я вежливо, стараясь не обидеть, отвечал отказом; то начинал шептать замогильным голосом о страшной тайне, которой он мог бы поделиться со мной, но…

К концу нашего совместного пути он так надоел мне, что я готов был попросить проводницу переселить меня в другое купе…, но, Слава Богу, за окном показался пригород Москвы, и я отвлёкся от его назойливого внимания к моей особе. А минут через десять пропал и мой попутчик. Вот был рядом, и нет его! Исчез, испарился без осадка! Я после его «испарения» проверил, так, на всякий случай, наличие своих немногих вещей и содержимое карманов. Слава Богу, вроде всё оказалось на месте!

А совет его был до безобразия прост. Нужно пройти за угол вокзала, и там, на площадке, можно найти штук двадцать разного калибра бомбил.

Безрезультатно промаявшись в очереди, я решил воспользоваться его советом — завернув за угол, я мгновенно оказался в окружении разношёрстной публики.

Кто-то кричал мне прямо в лицо: «Гаспадин, ходи ко мне!» — и добавлял, помните в «Двенадцати стульях» Ильфа и Петрова: — «Эх прокачу!» Кто-то тянул меня за рукав, а какой-то смуглявый, с раскосыми, как у китайца, глазами, всё пытался отобрать у меня кофр, и при этом быстро говорил: «Деток кармить нада? Нада! Жену кармить с мамой нада? Нада! Ходи ко мне, я дорого не возьму…»

Последний раз я был в Москве года три тому назад, и о бомбилах конечно знал, только не знал, что они кучкуются вот здесь, прямо за углом, под носом у вокзальной полиции.

Мне приглянулся среднего возраста водитель. Его чуть курносое лицо в мелких, как кукушечье яйцо веснушках, и добрая улыбка на губах, привлекли моё внимание.

Он стоял немного в стороне, не толкаясь и не хватая за рукава. Правда, машина у него не была комфортабельной иномаркой, а был это обыкновенный «Москвичонок». Наверное, поэтому он и не хватал очередного клиента за рукав и не вопил, словно недорезанная, простите, свинья: «Эх, прокачу! Совсем задаром прокачу!».

Ага, так-таки и задаром? — подумал я с усмешкой. Вы-то, и задаром?

И вновь присмотрелся к понравившемуся мне с первого взгляда «бомбиле».

Скорее всего, стесняется, решил я, а быть может, ещё не опытен, и поэтому дорого не возьмёт, а возьмёт столько, сколько я предложу.

Узнав куда мне ехать он, вот знакомая до оскомины русская привычка, полез пятернёй чесать затылок. А, когда я ещё и озвучил сумму, которую предполагаю заплатить за доставку моей персональной особы до нужного мне адреса, хозяин ретро-автомобиля вдруг покраснел, и растерянно посмотрел сначала на меня, потом на машину. А затем уж издал звук чем-то похожий на утиное кряканье, что ли.

Услышавшие мою цену и куда ехать, до этого терзавшие меня бомбилы сразу отхлынули словно морской прибой от песчаного берега, и мы остались один на один с «веснушчатым» и его «Москвичонком».

— Что, твой «Мустанг» не сможет одолеть такое расстояние? – чуть поддел я хозяина ретро-авто.

— Скажете, — обиделся за своего стального «Мустанга» веснушчатый. Он у меня только с виду такой, а так… можно хоть в Крым ехать, хоть на Дальний Восток — я за ним слежу.

Бомбилы отстав от меня, принялись терзать очередного «умника» из плеяды вечных пассажиров, сообразившего, как без очереди покинуть железнодорожный вокзал.

— Ну, хорошо, я добавлю ещё половину к предложенной сумме, — тихо, чтобы другие не услышали, предложил я соблазняя.

— Маловато конечно, — замялся он, — ну… да, ладно, может кого на обратном пути подхвачу…. Давайте ваш кофр.

«Москвичонок», на удивление, завёлся с полоборота, и мы резво покинули территорию вокзала.

Он и вправду был в руках заботливого хозяина: нигде ничего не дребезжало и не пищало, двигатель ровно гудел, а в салоне было чистенько, и даже как-то по-домашнему уютно.

Моя интуиция в очередной раз меня не подвела. Выбор транспортного средства и его водителя оказался очень удачным. Модель была из первых выпусков — без ремней безопасности, что меня очень обрадовало. Не люблю сидеть прижатым ремнём к сидению, как пришпиленная булавкой бабочка. Никакой тебе свободы движения. Попробуй, высиди несколько часов в машине, практически не шевелясь! Никому не позавидуешь, ей богу!

Глава вторая

Выехав за МКАД, водитель прибавил скорость. А когда стрелка спидометра поравнялась с цифрой девяносто, он нарушил молчание.

Я понимал, путь долгий, водителю хочется поговорить. Он хочет поделиться своими радостями и печалями и, как не рассказать о своей жизни человеку, которого встретил в своей жизни в первый раз, и никогда больше, так думают многие, с ним не встретишься.

Своими разговорами «о жизни своей», мне так кажется, они взваливают на плечи пассажира свои заботы и неприятности. А пассажир, куда ему бедному деваться, вынужден всё выслушивать, обязательно поддакивать и, если говорится об обиде, возмущаться или сопереживать.

Водитель, таким образом, облегчает душу, а пассажир нагружается чужими, совершенно ненужными ему заботами.

Рассказчик, делясь своими заботами, рассчитывает на то, что больше никогда в жизни с этим пассажиром не встретится…, ан, нет! Как все ошибаются, честное слово ошибаются! У меня было пару случаев, когда я через несколько лет встречался с людьми, о которых и думать забыл, а они, оказывается, запомнили меня, и даже не забыли как меня звать-величать.

— Давайте знакомиться, — вежливо начал водитель, — путь долгий, и как-то неудобно молчаливо колесить по дороге. Мы же не бессловесная скотина, мы человеки всё-таки, нам общение нужно…

Сегодня я был не против знакомства, а тем более разговора. Я, если честно, изголодался по свежим впечатлениям, и поэтому в знак согласия утвердительно кивнул головой.

— Меня зовут Фёдор Михайлович, можно просто Федя, — представился он. А, Вас?

При последних его словах я рассмеялся.

— Вы чего смеётесь, моё имя вам не нравится? Оно показалось вам смешным? Так, пожалуйста, я не навязываюсь, — он отвернулся от меня и, чуть приподняв зад, поправил чехол у себя на сидении.

— Что вы, Фёдор Михайлович, у вас нормальное имя, — сказал я: — Вы не обижайтесь на мой смех, это…, это…, знаете…, — я покрутил рукой в воздухе. — Когда вы спросили: «А, Вас?», ваш вопрос напомнил мне юмореску…, да вы её и сами много раз видели и слышали: встречаются двое, знакомятся, один называет своё имя и тут же спрашивает: «А, вас?». Другой, кавказец, армянин что-ли, отвечает — Авас. Первый опять называет своё имя, и опять спрашивает: «А, вас?». Кавказец отвечает – Авас.

В ответ на мои последние слова раздался хохот.

— Вспомнил, вспомнил. Точно, они ж всё время говорили – Авас, Авас? – сквозь смех со всхлипами ответил Фёдор Михайлович: — Потом, помню, они разругались. Вот чёрт, больше не буду спрашивать, а то и, правда…. Неет, ну надо же так опростоволоситься.

Отсмеявшись, он вопросительно посмотрел на меня. Я понял его немой вопрос, и назвал своё имя.

— Мощное у вас имя – Лев! — Простите за нескромность, вы из евреев что-ли будете?

— А, Лев Николаевич Толстой был евреем? – решил я уточнить его понимание национального вопроса, и добавил, — нет, нет, что вы. У меня нормальное русское имя. Просто… редкое. Хотя… в наше время мальчишкам стали чаще давать подзабытые имена – Лев, Даниил, Кирилл…, ну, и другие.

— А мне нравится ваше имя, оно вам подходит. Вы уж простите меня за дурость.

Мы пожали друг другу руки.

— Ну, вот, Слава Богу, и познакомились, — проговорил он, — а, то…

Что могло означать его «а, то», я уточнять не стал.

Проехали в молчании километров десять, и вновь водитель заговорил первым.

— Вы не подумайте, что я всегда был бомбилой, нет. Я работаю на первом часовом заводе, а приехал подзаработать дочке на ноутбук, она у меня учится в университете. Хорошая у меня дочка – почти отличница. Ей пообещали, что переведут с коммерческого на бюджетное обучение, и даже стипендию платить будут.

Затем, вероятно решив, что я не до конца оценил его дочь, добавил: «Нет, она у меня просто молодец!»

И по сказанным им словам я понял, Фёдор Михайлович очень гордится своей дочерью, гордится её успехами.

— Вы давно в Москве живёте? – заинтересовался я водителем.

— Мы-то? Да, почитай, давно. Мои предки и предки моих предков – москвичи, так что я, как говорится — коренной москвич. А, вообще-то, дед рассказывал, пра-пра-прадеды родом из Сибири были, откуда-то с Алтая.

— Знакомые края.

— Вы, что, тоже на Алтае живёте?

— Нет, рядом. Я из Казахстана…, Восточного, – решил я уточнить своё место жительства.

— А, что же не перебрались к нам, в Россию, когда началось поголовное «переселение народов»?

— Я всю жизнь прожил в Казахстане, и… у нас такая красивая, просто замечательная природа – вторая Швейцария. Мне нравится Казахстан и его гостеприимный, умный народ.

— Тогда, конечно. Ааа, кем вы работаете, если не секрет?

— Книги пишу.

Он немного помолчал, а затем пару раз покхекав, как-то недоверчиво переспросил:

— Правда, что-ли? Вы писатель? Самый настоящий? Во дела-а-а. Первый раз в жизни, вот так, рядом, сижу с писателем. Да моя жена и дочка «умрут» от зависти… Аа-а поверят ли они? – засомневался вдруг он в своём выводе. И, ища подтверждения что-ли, то ли своему везению, то ли реакции своих домочадцев, пристально посмотрел мне в глаза.

— Почему не поверят? Поверят, это же ваша жена и ваша дочь, — подбодрил я его.

— Уфф! Ну, надо же, какие коленца жизнь выкидывает…. Ааа, вы в гости что-ли едете, или просто решили посмотреть, как люди живут и об этом книгу написать?

— Мой лучший друг давно приглашал меня приехать погостить, да всё недосуг как-то было. А сейчас случайно образовалось окно в работе, вот я и решил махнуть к нему на несколько дней.

Я не стал говорить ему правду о том, что у меня не «окно» образовалось, а настоящее окнище, и что у меня обыкновенный творческий застой в работе, что я, наверное, исписался, что у меня…, и так далее, и тому подобное.

— Проведать друга – дело стоящее. Вот, вы сказали в Тулу поедем. Он, что, в самой Туле живёт?

— Нет, в городе N+++. Он написал, что городок расположен на левом берегу Дона, и у них летом красота неописуемая: вот я и решил к нему поехать на несколько дней, проведать — засиделся я что-то на одном месте, наверное, стал мохом обрастать.

— Воон оно, как складывается, — почему-то сник Фёдор Михайлович, — это подале от Тулы-то будет. — Я-то думал, мы в Тулу едем.

— Фёдор Михайлович, не переживайте, я доплачу. Сколько скажете, столько и доплачу. Ну, подумайте сами, не искать же мне в Туле другой транспорт, тем более, вы сами сказали, что мы приедем поздно вечером.

Выслушав моё объяснение, он опять полез скрести затылок, а потом, после минутного, нечленораздельного бормотания, вероятно, принял какое-то решение.

— И-эх! Была, не была! Не были бы вы писателем, ни за что бы не поехал в этот ваш…

Он покачал головой, и я расслышал, как он бормоча себе под нос, продолжил: «Ну, надо же, настоящий писатель. Дома не поверят, скажут – ври, да не завирайся!».

И он опять покачал головой.

А затем, уже для меня, нормальным голосом сказал: «Доедем до Каширы, свернём на трассу Елец-Воронеж, затем, до Узловой, а там уж повернём на ваш город. Я здесь уже бывал, дорога знакомая…»

— Спасибо, вам, — и я ещё раз повторил, — спасибо! — А то бы, я не знаю, что делал бы без вашей помощи.

— Да чего уж там, — махнул он рукой, — доставлю я вас куда надо. — Не беспокойтесь.
В машине на некоторое время повисла тишина. Затем, Фёдор Михайлович, повернув в мою сторону голову и, с явно сквозящей неуверенностью в голосе то ли предложил, то ли посоветовал: «А на электричке вам было бы сподручней. Я бы вас быстренько до станции довёз, и денег бы не взял…»

— Фёдор Михайлович, вы что, отказываетесь ехать?

— Не-е-е-т, ноо…

— Если вы беспокоитесь об оплате, то можете не волноваться, я заплачу, честное слово заплачу, как договорились.

— Не об оплате я. Всё же электричкой было бы удобней…

И, я его понял. Он беспокоился не о деньгах, и не о длинном пути, он беспокоился обо мне, о моём удобстве.

— Знаете, — стал я его переубеждать, — мне до чёртиков надоело ехать в поезде, постоянно видеть перед собой одни и те же лица. — Лучше уж на машине, с ветерком.

— Ну, коли так, — и улыбка вновь появилась на лице Фёдора Михайловича. – Тогда вперёд и с песней!

Я было решил, что бомбила, после произнесённых слов нажмёт на педаль газа и прибавит скорость, и мы помчимся по дороге, обгоняя и обгоняя других – не тут-то было.

Стрелка спидометра ни на миллиметр не сдвинулась со своего места.

Всё также ровно гудел мотор, всё также в боковое окно задувал встречный ветерок, всё также проносились встречные автомобили и обгоняли нас блестящие иномарки. Но это меня не огорчало. Я наслаждался покоем под неспешный, негромкий говорок Фёдора Михайловича.

Глава третья

В город N+++ мы приехали около десяти вечера или, как сказал бы мой друг, в двадцать один час сорок семь минут. Я позвонил ему по сотовому телефону ещё при подъезде к городку, и в ответ на гудки сотового телефона услышал добродушный басок своего друга и бывшего однополчанина.

— Лёвка, ты что ли?! Вот молодец, что приехал! Давай, быстренько пыли ко мне, и никаких гостиниц, слышишь, чёртушка?! Обижусь! Я сейчас на даче кантуюсь…, ты слушай меня внимательно, не перебивай, а то неровён час заблудишься в нашем городке и уедешь «куда тебе совсем не надо».

Слышно было, как он, говоря — «куда тебе совсем не надо», покашливал и еле сдерживал смех.

— Ладно, не поеду «Куда мне не надо»! — радостно осклабившись, согласился я.
Вот, чертяка! Вспомнил ведь, а! Не забыл мой друг, однажды произошедший со мной случай в разведке. Дай бог памяти…, это было…, ага…, это случилось осенью. Я и моя группа, уж не знаю по какого бога произволению, в ненастную ночную пору…, короче, мы заблудились в горах, и вышли прямёхонько на крупную банду.

Завязался бой. Пришлось вызывать подмогу. И надо же было такому случиться, что на двух вертушках нам на помощь прилетел этот юморист-самоучка, мой друг. Навели мы шороху тогда! Ох, навели!

За уничтожение банды мы все были представлены к награде. А потом, когда нас долго не посылали на задания, и становилось скучновато как-то жить, Славка, посмеиваясь, мне говорил: «Лёвка, сходил бы ты что-ли, заблудился, а то мы что-то давно медалей не получали!»

Ну, вот, а сейчас, отсмеявшись в телефонную трубку, он подробно рассказал, как найти его дислокацию.

Немного попетляв по улицам и переулкам городка, мы выехали с другой его стороны и, свернув на боковую дорогу, нашли его дачный кооператив, а затем и его «маленький участочек с домиком».

В темноте не очень-то рассмотришь, что вокруг тебя. Но, впереди, при свете фар, было видно — кооператив основательный, не бедный. Домики…, нет, пожалуй, их домиками и не назовёшь, скорее, дома, всё больше в два этажа и не меньше чем в четыре комнаты.

Даа, одновременно с Фёдором Михайловичем произнёс я и, также как он поскрёб в затылке.

Любопытно, совать пятерню в затылок и чесать его, это у нас в генах, что-ли, заложено? – усмехнулся я про себя.

А когда приблизились к дому, ахнул — однако, неплохо устроился мой друг, совсем даже неплохо!

А друг…, он уже стоял у распахнутых ворот и приглашающе махал нам рукой. Когда мы заехали во двор я даже не успел ноги на землю поставить, как оказался в крепких объятиях, таких крепких, что у меня косточки хрустнули. Да и не мудрено, мой друг обладал невероятной силой.

В нашем полку у него было прозвище – «Медведь-гризли». Он поднимал штангу, которую другие вдвоём поднять не могли, а меня он мог удержать на вытянутой горизонтально руке. Истинно — русский богатырь!

— Ах, ты, чёртушка! Ах, ты, чёртушка! — забасил он. — Наконец-то сподобился проведать старого друга-однополчанина. Дай-ка сынок, я посмотрю на тебя и обниму ещё разок…

— Не-не, Славка! — перебил я его, и отступил на шаг. — Посмотреть – это сколько угодно, а вот насчёт обнимууу, давай, как-нибудь в другой раз.

Он всегда звал меня сынок, с первого дня знакомства. Я не обижался, хотя мы оба были майорами, оба командовали разведгруппами, и частенько в боевых операциях выручали друг друга. А однажды он, меня раненого нёс на себе километров десять по горам, когда мы уходили от крупной банды в Чечне, и никому не позволил ко мне прикоснуться.

Истинно – «Друг, а не портянка!».

Я увидел на его лице искреннюю радость встречи со мной. А, я то как был рад!

Вероятно, он догадался о моих чувствах и, ещё шире заулыбавшись, вновь раскрыл приглашающе свои объятия, но увидев, что я собираюсь спрятаться от его медвежьих объятий за машиной, он усмехнулся и перевёл взгляд на Фёдора Михайловича.

— Это Фёдор Михайлович, — представил я водителя, — он согласился доставить меня из Москвы.

— Добре, добре! – произнёс Славка, и протянул руку для приветствия. — Меня вы можете звать Слава, без всяких там. Просто Слава.

Мы не виделись с другом…, сколько же лет мы не виделись? Да, пожалуй, почти что двенадцать.
Когда меня выписали из госпиталя после ранения, он был на задании, и мы не смогли проститься. Затем, уже в Москве, меня комиссовали, и я улетел домой, в Казахстан. А он остался в Чечне.

Примерно пару раз в год мы писали друг другу письма, в основном на день рождения и на 23 февраля, а к Новому году посылали поздравительные открытки. В общем, не теряли друг друга из виду.

А вот встретиться после Чечни смогли только сегодня. Сколько всего с нами случилось за эти годы, сколько случилось…

Всё-таки, я не смог увернуться от Славкиных повторных, крепких объятий. Пришлось мне ещё раз побывать в его тисках.

Наконец он выпустил меня из объятий, и я смог перевести дух. Отдышавшись, я спросил: «Слав, а где мы можем поставить машину? Фёдор Михайлович должен утром уехать».

— Не вопрос! — обведя широким взмахом руки двор, он дополнил свой жест словами: — Да, где угодно. Двор просторный, как футбольное поле.

Когда «москвичонок» был аккуратно припаркован у какого-то деревянного сарайчика, Славка, подхватив нас под руки, потащил к двери веранды, приговаривая: «Ну, давайте хлопцы быстренько в дом, я уже заждался вас. Да, и водка нагревается».

Поднявшись на веранду, Славка пробасил: «Михалыч, ты как, не откажешься вкусить нектара богов? Лёвка никогда меня не подводил в этом святом деле».

— Что ж, с хорошими людьми…, почему бы и не выпить пару рюмок, — принял приглашение Михалыч. — Только…, знаете…, мне утром уезжать надо.

Я всегда завидовал умению моего друга быстро сходиться с незнакомыми людьми.

Через несколько минут он уже был лучшим другом Фёдора Михайловича, похлопывал его по плечу, и называл по отчеству.

После третьей рюмки Михалыч, извинившись, ушёл отдыхать, а мы продолжили наше застолье.

Перебивая друг друга, рассказывали о событиях, произошедших в нашей жизни, достижениях и огорчениях, и только сейчас я узнал, что мой друг уже полковник, только…, тут я, не веря своим ушам, ошарашено округлил глаза — полковник полиции, и ещё он — начальник одного из райотделов.

— Заливаешь, Слава?

— Во, блин, Фома неверующий. Щас!

Он вышел, и я услышал, как под его грузными шагами заскрипели ступеньки лестницы во второй этаж. А, ещё через несколько минут, он появился в полной форме полковника полиции.

От удивления и восхищения своим другом, я развёл руки и поцокал языком.

— Нуу, ты удивил меня, Вячеслав! Мало сказать – удивил! Убил! Честное слово!

Как ты попал в полицию? Почему мне ни разу не написал, не похвастался столь успешно достигнутыми успехами?

— А, что писать? Я и сам вначале не поверил что я – это я, да ещё и в полицейской форме! Кстати, Лёвка, мы же не обмыли мою должность, давай по стопочке, под тёщины малосольные огурчики, а? Дерябнем?

— Давай, чертяка! Нет, ну надо же – полковник полиции…, — я непроизвольно покачал туда-сюда головой, — может, расскажешь, как ты попал в полицию и, главное, почему?

— Расскажу, расскажу, только давай опорожним стопки.

— Обмыть должность — дело святое. Давай! — я, соглашаясь с другом, кивнул головой.

Дожевав огурец, Славка, вертя вилку в руке, рассказал, что к концу Чеченской кампании он, как и многие, попал под сокращение, и ему предложили идти осваивать гражданскую профессию. Ну, и куда мне идти? Я же только в разведку ходить умею, да стрелять. А тут, на гражданку, представляешь?

Ну, приехал домой: жена рада, младшенький сынок с моих колен не слазит, мама рада, даже тёща впервые слезу пустила — короче, все рады, кроме меня. Погулял я пару недель…, никто меня на работу брать не хочет, хоть грузчиком иди…, лучше, конечно бы в колбасный цех, но там и без меня уже всё было забито.

Я слушал Славку с большим вниманием. По своему собственному опыту знаю, как тяжело перестраиваться с войнушки на гражданку. Сам после демобилизации тоже, как он, места себе не находил.

…Э, думаю, так и опуститься можно на «дно общества», продолжал друг свою послеармейскую эпопею. Подумал я, подумал, и решился сходить на приём к самому господину мэру.

Вот так-то, друг мой, стал я вначале подполковником, а теперь вот уже месяц как полковником полиции.

— Здорово! И, как, нравится? — заинтересованно спросил я.

— Лев, оказывается в полиции, не поверишь, как на фронте, не знаешь, что тебя через час ожидает. Я уж не говорю о завтрашнем дне.

Мы выпили ещё по одной и закусили «чем бог послал!». То есть, малосольными огурчиками с салом.

Водочка, вы же знаете её змеюку, смелость придаёт неимоверную, и на «юмор» тянет. Вот и меня потянуло не в ту степь.

— Славик, а дачку эту, «маленькую», тебе тоже в полиции презентовали? – с ехидцей поддел я друга.

— Ты, что! — возмутился он, и даже лицо его побагровело. — Говори, да не заговаривайся, а то быстро бока намну! Это тёщина дача. Ей от покойного мужа в наследство досталась.

— Ааа…, и я включил «заднюю скорость».

Правда ведь, намнёт мне бока закадычный, лучший друг. За ним не заржавеет.

— То-то, что «Ааа». Та-а-ак…. Вижу пить тебе больше нельзя. Свою норму на сегодня ты выполнил с лихвой. Пошли, я помогу тебе добраться до постели, или по старой дружбе, как тогда, раненого, на руках донести?

— Ну, ты, говори, да не заговаривайся! – отомстил я ему. — Нечего! Сам дойду, не такой уж я пьяный!

— Вот и ладненько, вот и ладненько! Но я всё же провожу Вас, господин бывший майор, а теперь писатель. Позвольте Вам помочь, Ваше Писательское Величество, подняться по лесенке? — нажал он на «Вам», на «майор», и на «писатель».

— Позволяю, господин полковник. Никогда раньше не было у меня сопровождающих лиц в чине полковника, да ещё полиции. Так что, господин полковник, не поверите, даже приятно.

Я, конечно, не так чётко и правильно говорил всё это. Я заикался, некоторые слова повторял дважды, делал паузы. Ну что вы хотите от пьяного в стельку человека?

— Не заносись, не заносись! Это в первый, и в последний раз. А вообще, Лёвка, скажу тебе прямо — ты разучился пить совершенно.

— Не с кем было соревноваться, — пробормотал я, и сделал пару шагов по лестнице.

Славка лукаво улыбнулся, и легонько хлопнул меня по плечу. После его «легонько» у меня подкосились ноги, и я чуть не присел всем задним местом на лестницу, но спасибо другу, поддержал, не дал упасть.

Неожиданно у меня в голове откуда-то появилась вполне здравая и очень назойливая мысль, я даже приостановился, так она меня удивила.

— Что с тобой? – забеспокоился мой друг. — Тебе плохо?

— Слав, а ты расскажешь мне о каком-нибудь интересном случае из твоей милицейской практики?

— Не милицейской, а полицейской, запомни, дубина! Ох, уж эти мне писатели, — покачал он, как-бы удивлённо, головой. — Пьяный-пьяный, а смотри-ка ты, всё норовит что-нибудь выпытать…, разведчик хренов.

— Слав, не жмись, помоги другу, а то у меня полный застой в работе, а в голове… нуу, ни одной путной мысли не проскальзывает. Я тебе честно, как другу…, иии больше никому-никому, слышишь, ни-ко-му. Чш-шш!

И я прижал палец к губам. Или мне это показалось?

Но я старался, честное благородное слово, очень старался это сделать. Но всё-таки наверно промазал, потому что мой палец почему-то оказался не прижатым к губам, как я хотел, а у меня на переносице, ближе к глазу.

…Хочешь, Слава, я признаюсь? — продолжил я, и шутки ради состроил мину очень похожую на заговорщицкую.

— В таком состоянии, друг ситный, не стоит признаваться ни в чём, и никому, даже лучшим друзьям.

— А я всё же признаюсь тебе, как самому наилучшему другу. Ты прав, Славка, я очень давно столько не пил, и я уже полгода простаиваю…

— Майор, простаивают поезда и автобусы. А вообще-то, тебе пить надо меньше, вот и появятся светлые мысли в голове.

— Неа, Слав, я серьёзно. Я ж тебе говорю — я давно не пил… столько…, ии-и… поэтому, понимаешь, и раз-раз-развез-ло меня. Слав, давай…, давай… прямо щас…, вот тут…, на лестнице сядем, и ты будешь мне рассказывать. Ты… мне…расскажешь, Славик?

— Лёвка, тебе надо отдохнуть с дороги, ты вон как «устал», даже ноги не хотят идти… Завтра, на трезвую голову… поговорим. Сейчас у меня голова… тоже не очень-то соображает. Ты отоспишься после дороги, я вернусь после работы, тогда и поговорим, лады? А, сейчас, тебе лучше послушаться старшего по званию, друга и, не сопротивляясь, не хватаясь за перила, аккуратненько переставлять ножки.

И, Славка, подхватив меня под мышки, потащил по лестнице куда-то наверх.

— Лады! – по-моему, запоздало и не очень уверенно, кое-как перебирая ногами, согласился я.

Глава четвёртая

Проснулся я поздно. В доме стояла почти полная тишина, только какая-то заблудшая муха назойливо билась о стекло. Поднявшись с постели, я выглянул в окно. Солнце плавало в бездонно-голубом небе, освещая верхушки деревьев в саду. А над ягодными кустами и деревьями, перелетая с одной ветки, на другую, сновали бабочки и стрекозы.

Эй, люди, ау! – позвал я, спускаясь по лестнице.

Мне ответила тишина. Спят мои собутыльники, решил я. Пройдясь по дому, заглянул в одну дверь, в другую – никого. Меня везде встречала тишина.

В кухне, на столе, прикрытые салфетками, стояли две тарелки, а рядом белел листок.
Славка позаботился, понял я, и поднёс бумагу к глазам: Левка, завтрак и обед в холодильнике, ешь, пей, что найдёшь, не стесняйся. Опохмелка в морозилке, писал он. Я в управлении, а Михалыч уехал, просил передать тебе привет и пригласил нас к себе в гости. Отдыхай.

Ну, даёт, телеграфист хренов. Мог бы и покороче написать, подумал я, держась за неимоверно болевшую голову.

Что ж, прислушаемся к совету друга, будем отдыхать, решил я и, умывшись, уселся завтракать и лечиться от похмелья. Затем, достал дорожный блокнот и записал все события последних дней: встречи, интересные высказывания людей — это вошло у меня в привычку давно, ещё со школьных времён.

А ближе к вечеру приехал на полицейской машине Славка, вернее, не приехал, а его персонально доставили.

Увидев меня, сидящим на крыльце, он, улыбаясь, выставил все свои тридцать два крупных зуба и прогорланил:

— Здорово, друг ситный! Ещё не начал кукарекать от безделья? Как ты тут, не заскучал? Головка у вас, господин писатель, не вава?

— Спасибо, господин полковник, за заботу! — насмешливо поклонился я. — Вашими молитвами, малосольными огурчиками вашей тёщи, и опохмелки из морозильной камеры, у меня даже голова перестала болеть.

— Рад за Вас. Вот что значат тёщины малосольные огурчики и бутылка в холодильнике… Огурчики, как показали проведённые Вами неоднократные эксперименты…, я Вас правильно понял господин писатель, можно вместо аспирина принимать, конечно…, ежели с водочкой! Что и показывает Ваш, почти цветущий вид. А, правда, здорово помогают, да?

За ужином он меня обрадовал хорошей новостью — комиссар дал ему три дня отпуска без содержания и пообещал, что не потревожит его в эти три дня ни под каким соусом.

Сказав всё это, Славка, хихикая, добавил: «Чтобы комиссар не уронил своей чести и сдержал своё комиссарское слово, мы с тобой умотаем на Дон, завтра же. Там он меня ни под каким «соусом» не найдёт. Это уж точно!»

Мы с тобой порыбачим, поедим свежей ухи. Знаешь, какая у меня знатнейшая уха получается? Пальчики оближешь – похвастался он.

— Слушай, Слав, а где твои…, нуу, жена, дети? – задал я давно вертевшийся у меня на языке вопрос. — Ты, случаем, не развёлся?

— Яаа, развёлся! Ты что, белены объелся? Да у меня самая лучшая на Свете жена! Таких жён «Днём с огнём не сыщешь!», идиот! А отсутствует она по той простой причине, что она, моя мама, тёща и ребятишки укатили в Херсон, в гости к сестре моей драгоценнейшей тёщи.

— Ясно, прости, Слав. Ааа, когда ты мне расскажешь об интересном… случае из вашей мили…, полицейской практики, ты же обещал? – спросил я, ставя пустую рюмку на стол.

— Интересно девки пляшут по четыре штуки в ряд. Вот, настырный. Дались тебе эти «случаи». Давай лучше опять по маленькой накатим, затем, посидим рядком, поговорим ладком.

— Не, Слава, ты же сам вчера сказал, а я прекрасно запомнил: «Ты свою норму перевыполнил». Да, и знаешь…. Тут я вдруг вспомнил Фёдора Михайловича, и ужаснулся — я же не отдал ему вторую половину оговоренной платы за проезд!

— Славка, — в величайшем волнении сказал я, — ты знаешь, я не заплатил Михалычу за дорогу! Где я теперь буду искать его?

— Не казнись, Лёвка, я заплатил ещё вчера. Так что, всё в ажуре.

— И, когда же это ты успел, позволь тебя спросить? Мы же пили всё время, и ты, вроде бы не вставал из-за стола.

— Успел, успел, не переживай. А вот насчёт случая…. Есть у меня один, интереснейший для тебя…. И, представь, совсем недавно произошедший.

Только, чур, в течение года не печатать, имена и место происшествия не раскрывать, даёшь слово? Иначе, не расскажу.

— Слав, ты ж меня знаешь. Обещаю сделать так, как ты сказал. Клянусь!

— Лев, история длинная, за один вечер не расскажешь.

— Готов пожертвовать даже твоей замечательной ухой, только расскажи, а то у меня знаешь…

— Знаю, знаю, наслышан от тебя же. — Ты уже говорил про застой в мозгах и в твоей творческой профессии. Ох, уж эти мне писатели! Господи, Лев, во что ты превратился?

— Ни во что я не превратился. Наверное, я всегда был таким, и военным стал из-за ошибки в молодости.

— Здорово ты сказал — из-за ошибки в молодости! Даа, все мы делаем ошибки, особенно в молодости, — подтвердил он, — но не все могут это понять и, по возможности, исправить содеянное.

Он задумчиво обвёл взглядом комнату, рассеянно повертел в руках вилку, и тяжело вздохнул.

Я решил, что это у его друзей случилась беда, или у людей, которых он хорошо знал. И, придав голосу душевность, спросил:

— Слав, с твоими родственниками что-ли, или с друзьями, случай произошёл? Ты так тяжело вздохнул. Что, действительно, случай тяжёлый? Может, я смогу хоть чем-то помочь, или ещё, что?

— Неет. Не с моими. Просто очень жалко этих людей. В принципе-то, они хорошие люди, а вот…
Он на мгновение задумался, затем, словно окончательно принял решение, продолжил: …Лев, случай, или нет, несчастье…, даже не несчастье, а скорее драма, о которой я хочу тебе рассказать, произошла именно из-за ошибок в юношеские годы, из-за, как-бы это правильнее выразить словами — неконтролируемой страсти что-ли, из-за привычки человека всё дозволять себе не задумываясь о последствиях.

Он покрутил в руках пустую рюмку, затем, медленно подбирая слова, вновь заговорил. В его рассказе чувствовалась душевная боль и переживание за совершенно чужих для него людей. Он словно наяву видел их, тех, о ком решил мне рассказать, так мне показалось.

…Понимаешь, одна роковая ошибка, иии… всё! — Вся жизнь пропала! Сам погиб, и за собой другого, ни в чём не повинного человека, потянул…

Я тебе расскажу об одном человеке, который…, из-за которого…

Есть категория людей, которые считают, что весь мир создан только для них, и таких как они. Это — человеки-разрушители. Они, походя, не думая о последствиях, разрушают и уничтожают всё на своём пути. Походя, ломают человеческие судьбы, в том числе и свою собственную…

Мой друг на несколько минут замолчал, по-видимому, вспоминал случившееся. А я, заинтригованный его словами, с нетерпением ждал продолжения. Ждал с надеждой, с нетерпением, с каким-то даже, откуда-то возникшим волнением, начала рассказа. Во мне вновь проснулся давно не посещавший меня, писательский зуд. Мне показалось, что у меня даже пальцы зашевелились, так захотелось открыть ноутбук, и… работать, работать!

— Так ты обещаешь, Лев, что в течение года – ни-ни! А то у меня появится куча неприятностей, — строго спросил Славка, и заглянул мне в глаза, словно пытаясь прочесть в них ответ.

— Я же дал слово, Слав! Давай, начинай рассказывать, не тяни кота за хвост! Я изнываю от любопытства.

Но он, не проронив ни слова, показал рукой на небольшой, встроенный в стену бар, и заговорщицки подмигнув, предложил:

— Давай-ка откроем его, и посмотрим, что у него спрятано внутри.

— Ну, давай, только по-быстрому.

Славка, подойдя к бару, открыл дверцу, и я, перегнувшись через его плечо, увидел в чреве бара с десяток бутылок — это всё были бутылки с пивом.

Взяв по бутылке, мы пересели в кресла, стоявшие у не горевшего по случаю летней погоды небольшого камина и, откупорив, сделали по глотку «Жигулёвского» (ни я, ни Славка, не признавали других сортов).

Оно оказалось достаточно холодным, и совершенно свежим на вкус.

Пиво-пивом, но я-то ждал рассказа, а не пива, и ждал с нетерпением.

Поэтому, посматривая на друга, опять «навострил ушки на макушке», то есть, приготовился слушать продолжение рассказа. Но Славка, тоже мне друг называется, продолжал молчать.

— Сла-ва-аа, — заныл я.

— Не мешай, дай сосредоточиться.

Прошло не менее пяти или семи минут в молчании, прежде чем мой друг заговорил.

* * *

В дежурной части районного отдела полиции раздался телефонный звонок и, перепуганный до смерти, женский голос, торопясь и захлёбываясь словами, сказал, что в соседней квартире прозвучали хлопки, похожие на выстрелы из ружья, а перед этим слышался громкий разговор и женские рыдания.

Пожалуйста, взволнованно добавила звонившая, приезжайте побыстрее, там что-то случилось!

Уточнив адрес, оперативная группа выехала на место предполагаемого происшествия.

Да, женщина, оказавшаяся соседкой, и позвонившая в дежурную часть РОВД, была права!

В трёхэтажном доме № 7, расположенном в третьем линейном переулке, в одной из квартир обнаружили два трупа – пожилого, элегантно одетого, совершенно седого мужчины, и молодой, лет двадцати двух-двадцати пяти, красивой светловолосой женщины.

В руках мужчина сжимал двуствольное, сделанное по заказу, дорогое ружьё двенадцатого калибра, со стреляными гильзами в стволах.

На первый взгляд женщина была застрелена с близкого расстояния, почти в упор, а у мужчины была разворочена затылочная часть головы.

Трупы лежали на ковровом покрытии рядом. Их позы, даже без заключения экспертов это было видно, говорили о том, что мужчина первым выстрелом (если никто другой не стрелял, а это сделал именно он) тяжело ранил женщину в грудь, затем, лёг рядом с ней, обнял, и выстрелил в себя.

И у женщины, и у мужчины ранения были тяжёлыми, несовместимыми с жизнью — это и без патологоанатома было видно…

Я с увлечением, ловя каждое слово, слушал рассказ своего друга, и даже забыл о пиве. А Славка, вероятно захваченный воспоминаниями, казалось, в подтверждение своих слов покачивал головой, и тихим голосом продолжал рассказывать о произошедшей в квартире трагедии.

Мой друг рассказывал так красочно, и с такими подробностями, словно во время трагедии сам присутствовал, или находился где-то рядом.

Вот что значит бывший разведчик!

* * *

Несмотря на своё обещание ради рассказа отказаться от Славкиной ухи, мы всё же побывали на Дону и наловили рыбы, и поели, приготовленную по его рецепту, «Пищу Богов».
Действительно, пахнущая свежей рыбой и чуть-чуть дымком, уха была восхитительна, и я, изголодавшись по такому деликатесу, уписывал её так, что за ушами трещало. А мой друг, с хитрецой посматривая на меня, и видя, как я расправляюсь со второй порцией его знаменитейшей ухи, лишь озорно щурил глаза, и слегка посмеиваясь, приговаривал:

— Ешь, ешь писатель, когда ещё такой ушицы похлебаешь.

— Этт-то точно, — соглашался я с ним, уписывая четвёртый или пятый кусок рыбы.
Десять дней пролетели незаметно, и я засобирался домой. Договорились, что на следующий год в гости ко мне приедет он, и привезёт жену и ребятишек. Я пообещал свозить их на озеро Зайсан, показать красоты Горной Ульбинки, накормить копчёным лещом и ухой из хариуза.
А ещё через день, я сидел в купе поезда Москва-Риддер, слушал перестук вагонных колёс на стрелках и прощался с Москвой, на долго ли? Кто знает, жизнь — она ведь такая, без бутылки и не разберёшься в ней. Шучу-шучу, а то и, правда, решите, что я какой-нибудь алкоголик.

На следующий год Славка, мой друг и полковник полиции, вместе со своей семьёй был у меня в гостях.

Прошло ещё половина года и я, по разрешению друга, сдал рукопись услышанного в городе N+++ рассказа в печать.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава первая

Людмила Афанасьевна обратила внимание на необычное поведение дочери уже с месяц назад. Она воспитывала её одна, без мужа. Было трудно: приходилось постоянно как-то изворачиваться, чтобы дочь ни в чём не знала нужды. А как можно извернуться в наше время? Только одним способом – найти дополнительный заработок. И нашла — стала мыть полы в почтовом отделении.

Отбарабанит свои пять-шесть уроков в школе, и бегом на почту. И так каждый день: в школе геометрия с тригонометрией, а после школы — мокрая тряпка и помойное ведро с водой. Возвращалась домой затемно, не чуя ног под собой от усталости.

Одна радость дома – шестнадцатилетняя, жизнерадостная дочурка Вера — тёмноволосая, похожая на цыганочку, стройная (вся в отца) — плод её безумной любви к заезжему столичному гастролёру.

Он оказался ещё тем типом! Даже не типом, а типчиком – малодушным, и к тому же женатым. Ну откуда она могла всё про него знать, откуда? Он же так красиво говорил ей о вечной любви, такие цветы дарил! Вот она и поверила, и влюбилась безоглядно, до умопомрачения.

Видя дочь, слыша её жизнерадостный воркующий голосок, Людмила Афанасьевна вспоминала Игоря, отца Веры. И моментально, откуда-то из самых глубин души, поднималось справедливое возмущение – подлец, негодяй, поматросил и бросил, а она теперь воспитывай дочь одна, бейся как рыба об лёд, чтобы хоть как-то выжить в этом суровом, не приспособленном для слабых людей, мире! Дура набитая! Господи, какая же я дура! Нет бы, прислушаться к советам покойной матери, так нет, захотелось самостоятельности — видите ли, она уже взрослая девочка…, не учите меня мама! Дура беспросветная!

Она ещё раз грубо выругала себя, и обозвала дурындой!

Вот и сейчас, кажется, тоже самое происходит с её Верой, с её ненаглядной, и такой умницей, дочуркой.

Людмила Афанасьевна доглаживала постельное бельё, а Верка читала книгу и нет-нет, да поглядывала на часы.

Чего уж тут непонятного? – с возмущением подумала она, изредка поглядывая на дочь. Всё как на ладони, сама раньше так делала, дура!

— Ты что это всё на часы поглядываешь? — не выдержав, решила она поинтересоваться у дочери, — до начала фильма ещё полтора часа.

— Мама, я не поглядываю, это тебе показалось.

Но сердце матери чувствовало — Вера напряжена, и потом, она же ясно видела, дочь нервничает, книгу не читает, за полчаса не перевернула ни одной страницы. Понятное дело, о чём-то думает.

Минут через двадцать Вера, нервным движением захлопнув книгу, сказала:

— Мам, я сбегаю, мусор вынесу.

— Куда ты, ночь уже!

— Мам, какая ночь? Всего-то десять часов. Я быстренько.

— Вера, не нужно, я утром сама вынесу, мне по пути.

— Мама, — в голосе дочери послышалось упрямство, — в квартире неприятный запах, я не хочу дышать вонью всю ночь!

Проговорив это, она вышла из комнаты в коридор, где стоял пакет с мусором.

И Людмила Афанасьевна услышала, как закрываясь, хлопнула входная дверь.

* * *

Вера вернулась минут через сорок. За это время Людмила Афанасьевна так перенервничала, что увидав вошедшую дочь, не сдержалась и закричала:

— Ты где это до сих пор шлялась?! Вынести мусор – минутное дело, а ты, когда вернулась?! Посмотри на часы!

— Я встретила подружку. Мы поговорили…, то, да сё…

— Не ври, Верка! — не стерпев её явной лжи, опять закричала на дочь Людмила Афанасьевна,– какие могут быть подружки в это время?!

— Не веришь, и не надо. Я уже взрослая, и у меня может быть своя жизнь, — огрызнулась дочь, и направилась в свою комнату.

Людмила Афанасьевна от такой Веркиной наглости на некоторое время даже онемела. Она стояла и растерянно разводила руками. А потом из глаз её покатились одна слезинка за другой, одна за другой, постепенно превратившись в два светлых ручейка.

Это была их первая крупная ссора в жизни. Она поняла, с дочерью что-то творится нехорошее, то есть, она догадывалась, что с ней творится, но не хотела верить. А произошло это с дочерью не по вине матери. Не она ли холила и лелеяла свою доченьку, не она ли отдавала ей всю свою материнскую любовь. И вот, на тебе, дочь что-то скрывает от неё…, начала грубить и таиться.

Всю ночь провела она без сна в своей постели, ища оправдание такого изменения в Веркином поведении, и не находила. Она даже пыталась найти какую-нибудь причину, не ту, о которой она подозревала. Она убеждала себя — может дочь заболела, а я не поняла, и напрасно накричала на неё. А затем вдруг пришло ей в голову, а может, правда, она встретила подружку и, бывает же так на самом деле, заговорились…. Господиии, подскажи, что с дочерью!

Утром дочь молчаливо собралась и, не попрощавшись с матерью, ушла в школу.

Так и не придя ни к какому выводу, не приняв никакого решения, Людмила, с болящей от ночной бессонницы и дум, головой, пошла на работу. День тянулся медленно — вязкой тягучей смолой.

А ещё через пару дней, всё видящая и всё про всех знающая соседка — древняя, злая на язык старуха, которую она часто видела вечно сидящей на лавочке у крыльца, ехидно улыбаясь, хриплым голосом ей сказала: «А Верка-то твоя ненаглядная…, тихоня…, по ночам возле гаражей женихается. Смотри, как-бы в подоле не принесла».

Это было последней каплей яда на её кровоточащую рану.

Разговаривать с Веркой бесполезно, подумала она, и решилась на не очень красивый по отношению к дочери, шаг. Она решила проследить, куда ходит её дочь по вечерам, и с кем встречается. Ещё не хватало, испугалась она, чтобы с моей Верочкой случилось тоже, что со мной!

Во вторник у неё было мало уроков, и она решила, прежде чем идти на почту, зайти домой, занести купленные в супермаркете продукты.

Раньше она никогда не заглядывала в почтовый ящик, эта обязанность лежала на дочери, но уже почти пройдя мимо, она почему-то вернулась, и заглянула внутрь. Газет в ящике не было, лишь одиноко белел свёрнутый вдвое листок бумаги.

Извещение на оплату коммунальных услуг, решила она.

Вера была дома, сидела на диване и что-то бормотала по-английски. Разложив принесённые продукты в холодильнике, Людмила Афанасьевна пошла в комнату, чтобы переодеться, но вспомнила об извещении и, вернувшись на кухню, взяла листок со стола. А когда развернула – лицо её побледнело.

Вошедшая в это время Вера, увидев бледное лицо матери, заботливо спросила:

— Мама, что с тобой, тебе плохо? Ты заболела, или что-то случилось в школе? Мама, да не молчи ты!»

— Ничего доченька, ничего, просто я устала, — через силу выдавила Людмила Афанасьевна, и постаралась спрятать листок в карман.

— Как же, ничего, ты вон какая бледная. А, что это у тебя за листок в руке? – в голосе дочери явно прозвучало подозрение.

— Извещение из ЖКХ…, на оплату.

— Так ещё не время, — поглядев на мать, удивилась дочь.

— Значит, решили разнести пораньше, — постаралась равнодушным голосом ответить она.

— Ааа. И Вера направилась в свою комнату.

Мама, я английский учу, много слов незнакомых, я тебе не нужна?

— Иди, занимайся Вера. Я только переоденусь, и на почту.

Глава вторая

Механически возя тряпкой по полу, Людмила Афанасьевна лихорадочно искала выход, как уберечь дочь от грехопадения. В записке какой-то Вадим, расточая сладкие слова любви, явно просил близости с её дочерью.

Значит, до этого у них ещё ничего не было, немного успокоилась она, а что потом? Только по чистой случайности записка попала мне в руки. Не вернись я раньше времени домой, не загляни в почтовый ящик, и моя дочь: такая нежная, такая красивая, такая добрая и доверчивая глупышка, совершила бы «непоправимое» в своей молодой, только начинавшейся жизни.

Но что же делать, что делать? – лихорадочно метались мысли в голове. Что делать?! – чуть не воя от бессилия, спрашивала она себя. Господи, подскажи, надоумь! И, как озарение свыше – отправить дочь к её тётке! Да, надо немедленно отправить Веру в Днепропетровск, к моей сестре! Решено! Конечно, Нижнеднепровский узел, это не центр города, но всё же дочь будет подальше от этого сластолюбивого негодяя, от этого… греховодника в штанах, этого…

Людмила Афанасьевна так перепугалась от одной только мысли – что могло бы случиться с её дочерью, не перехвати она записку, что чуть не потеряла сознание.

Ишь, что удумал! Я Верочку тебе на потеху не отдам, я жёстко поговорю с тобой, оболтус! — ругала она парня. Я с тобой так поговорю, так поговорю, что ты навсегда забудешь дорогу к нашему дому! И Верочку тоже забудешь! – кипятилась она, вытирая пыль со шкафов.

И в расстройстве не замечала, что уже минут десять трёт тряпкой по одному и тому же месту.

Как ученик-отличник, решивший трудную задачу, Людмила Афанасьевна немного успокоилась, и уже более тщательно принялась за уборку.

Вечером, сказав дочери, что сходит к своей знакомой, проживающей в соседнем доме, она, накинув плащ с капюшоном и захватив с собой записку, вышла из дома, чтобы поговорить с незнакомым ей, Вадимом. Этим именем была подписана записка.

Я поговорю с ним серьёзно, шептала она. Я имею на это право! – твердила она. Я мать, беспокоящаяся о своём неразумном ребёнке! Я должна защитит Веру, и я это сделаю!

* * *

На улице дул порывистый ветер, и стояла такая непроглядная темень от закрывших небо тяжёлых, грозовых туч, что в шаге нельзя было ничего рассмотреть. Людмила Афанасьевна, попав в тёмную круговерть непогоды, уж хотела повернуть назад, но желание защитить дочь пересилило страх.

Надвинув ещё глубже капюшон на голову, и почти закрыв лицо, она осторожно, боясь споткнуться на неровностях дороги и упасть, двинулась к гаражам — месту назначенного в записке свидания.

Пока ещё изредка, ослепляя, поблёскивали молнии, и гремел гром. Ей было страшно! Почему-то очень страшно!

При каждом раскате грома она непроизвольно вздрагивала, вжимала голову в плечи, и закрывала глаза. Добравшись до тёмной массы гаражей, она, при очередной вспышке молнии, нашла номер указанного в записке гаража и, в растерянности остановилась.

На месте свидания никого не было. Решив, что она перепутала номер гаража, или у Вадима проснулась совесть, и он не посмел явиться на свидание с её дочерью, она развернулась, чтобы отправиться домой.

От чувства успокоения, что всё закончилось благополучно, что она спасла свою доченьку (скорее всего Бог не допустил! – решила она), у неё даже вырвался вздох облегчения.

Слава Богу, я правильно поступила! — прошептала Людмила Афанасьевна и, запахнув плотнее плащ, собралась возвращаться домой. Но неожиданно оказалась в крепких, как тиски, объятиях, и её потянули в сторону приоткрытой двери. У неё даже успела мелькнуть мысль — как же я раньше не заметила её?

Не устояв на ногах, она потеряла равновесие и чуть не упала, но сильные руки не разжались — руки настойчиво тянули её в тёмную пасть гаража.

От страха и неожиданности она вскрикнула, но вспомнив, кто она и зачем пришла, подумала о своей дочери, и новый крик застыл у неё на губах.

Она ещё надеялась образумить молодого человека, но её уже затащили в непроницаемую темноту, и срывали одежду.

Остервенев от такой наглости сопляка, она изо всех своих слабых женских сил стала отбиваться, царапаться и кусаться. На какое-то короткое мгновение она сумела высвободиться из объятий и, уже сделав шаг к спасительной двери, она запуталась в плаще, споткнулась, и её моментально завалили на пол…

Он был сильнее её! Он был намного сильнее её!

Людмила Афанасьевна попыталась закричать, но насильник зажал ей рот.

Последние остатки сил покинули её и она, теряя сознание, провалилась в беспамятство…

Через сколько времени к ней вернулось полное осознание очевидного, она не могла вспомнить. Она лишь помнила, как её грубо вытолкали из гаража и закричали вслед — «Пошла вон, шлюха! А ещё прикидывалась недотрогой, строила из себя целку! Видеть тебя, Верка, больше не хочу!»

* * *

На улице шёл дождь, даже не дождь, а ливень. Кое-как поправив на себе порванную в нескольких местах одежду, Людмила Афанасьевна, промокшая до нитки, дрожащая от холода и унижения, сопровождаемая раскатами грома и вспышками молний, направилась домой. Злость, и обида, и слёзы, душили её. Ведь она хотела только поговорить, образумить этого мальчика, защитить свою дочь, а он…. Ооо!

Но глубоко в подсознании нет-нет, да проскакивала искорка торжества – она, ценой собственного унижения и надругательства над собой, спасла от позора дочь, спасла свою малышку. А я, что ж…

Спасибо тебе, Господи, что дал мне возможность перехватить записку! – сквозь текущие, смешавшиеся с дождём слёзы, поблагодарила она Бога. Что было бы с моей ненаглядной девочкой, если бы она попала в руки этого зверя в человеческом облике.

Будь ты трижды проклят! И будь проклято всё твоё потомство, подонок! — шептала она, оскальзываясь на мокрой дороге, и зябко кутаясь в порванный плащ.

Осторожно, пытаясь не производить шума, она проскользнула в свою комнату, и сразу же, не сняв мокрой, грязной одежды, позвонила сестре, и договорилась с ней о Вере.

— Пусть поживёт у тебя какое-то время, — попросила она, — деньги на её содержание я буду тебе высылать, об этом не беспокойся.

— А, как же школа? А, как же…, или у вас что-то случилось? — поинтересовалась сестра, и в голосе её прозвучало неподдельное волнение.

— Ничего не случилось, а школу Вера закончит у тебя.

— Люда, может у вас всё-таки что-то случилось, или вы… поссорились? – беспокойство явно сквозило в вопросах сестры.

— Нет-нет, у нас всё в порядке, не волнуйся, — успокаивала Людмила Афанасьевна сестру, — понимаешь, Вере нужна перемена климата, так, на всякий случай, вот я и подумала — у вас как раз то, что нужно.

Вечером следующего дня Людмила Афанасьевна, дав кучу наставлений и поцеловав на прощание погрустневшую дочь, посадила её в скорый поезд Москва-Симферополь.

А когда последний вагон скрылся за горизонтом, она облегчённо вздохнула: Слава Богу, отправила дочь от греха подальше. А этот подлец, Вадим, пусть теперь поищет её.

И она с душевным волнением ещё раз поблагодарила бога за помощь в спасении дочери.
Затем, покинув вокзал с мыслью о том, что теперь её дочь недосягаема для Вадима, и совершенно успокоенная, вернулась домой.

В эту ночь она спала крепко, и никакие предчувствия не беспокоили её.

Проснулась она почти счастливой.

Глава третья

День пролетал за днём, неделя за неделей. Сестра один раз в неделю звонила ей, рассказывала о Вере. Как явствовало из докладов сестры, Вера всё время проводит дома, готовится к вступительным экзаменам в университет и, кажется, совсем не страдает от одиночества, прямо монашка какая-то! — удивлённо добавляла та.

— Представляешь, — говорила она шёпотом, — Вера так увлеклась подготовкой к вступительным экзаменам, что даже ни разу не сходила в кинотеатр или на дискотеку.

А потом, при следующем разговоре, сестра как-то неуверенно призналась — но это меня и радует и беспокоит одновременно. Что-то с ней не так! Не находишь? Признайся Люда, у вас…, между вами… всё-таки что-то произошло, да? Скажи правду, Люда.

— Нет, нет. Что ты. Я же тебе говорила. У нас всё нормально. Не переживай, — отвечала она сестре.

Переговорив в очередной раз, она садилась на диван, доставала альбом с фотокарточками и, рассматривая их, тихо радовалась своему мудрому и своевременно принятому решению:
С дочкой всё идёт как нельзя лучше, говорила она себе, и вытирала кулачком неожиданно замокревшие глаза и сморкалась в полотенце.

В школе тоже дела шли хорошо. Все ученики её класса сдали выпускные экзамены. Ни один не остался на второй год или на осеннюю переэкзаменовку. Живи и радуйся! — говорила она себе.

Людмила Афанасьевна зажила мирной, спокойной жизнью. Правда, жизнь без дочери показалась ей скучноватой. Не хватало её весёлого, озорного смеха, её шуток. Но, успокаивала она себя, Вера поступит в университет, после первого семестра сдаст сессию и приедет на зимние каникулы. И у нас всё будет по-старому, как раньше. А там, глядишь, и Веру можно будет опять забрать домой – мечтала Людмила Афанасьевна.

* * *

В один из летних дней преподаватели собрались в учительской для решения вопроса по подготовке школы к следующему учебному году. Физрук, мужчина средних лет, балагур и дамский угодник, посмеиваясь в роскошные усы, заметил: «А, выы, Людмила Афанасьевна за последнее время очень даже похорошели. Уж не любовь ли нагрянула нечаянно ко мне?»

— К вам, Олег Петрович, быть может, и нагрянула, только не ко мне, — парировала она насмешника.

А учительница русского языка и литературы, услышавшая их разговор, ехидно добавила: «Олег Петрович, вы хоть и преподаватель физкультуры, но пора бы уж научиться правильному построению речи».

Она же влюблена в него как кошка, вспомнила Людмила Афанасьевна. Поэтому и задирает его по всякому поводу и без повода. Всё делает, лишь бы он обратил на неё внимание.

Дома, переодеваясь в халатик, она подошла к зеркалу. Да, правы вы, Олег Петрович, я неплохо выгляжу для своих тридцати семи, вон, даже животик округлился…

Что? Какой… может быть животик? – ахнула она, побледнев. Я, что?! Да не может быть такого, я же ни с кем…, ужаснулась она. Я же…, у меня же… только школа, ученики иии… подработка на почте…

И словно обухом по голове: а тот ненастный вечер, позабыла что-ли? Гос-по-ди, как же это?! – застонала она. Какой позор на мою голову! А что я скажу Вере? А что скажут в школе? Немедленно надо идти к гинекологу и делать аборт. А, может, я ошибаюсь и я не беременна?

Терзаясь неизвестностью, Людмила Афанасьевна долго не могла уснуть, а утром, чуть свет, позвонила завучу домой и, задыхаясь от еле сдерживаемого волнения, предупредила, что задержится немного и, чтобы избежать ненужных вопросов, быстро положила трубку телефона. Закончив разговор, она так и осталась стоять у аппарата, вперив взгляд в звенящую пустоту квартиры.

В женской клинике приговор был жестоким и окончательным: срок беременности – девять недель, аборт делать нельзя!

Врач ещё и сокрушённо добавил при прощании: «Что же вы мамаша на обследование так поздно пришли? Мы должны вас поставить на учёт».

«Не нужно меня ставить на учёт, — окончательно расстроенная, ответила она, и неожиданно добавила, — я на днях переезжаю в другой город, там и стану на учёт».

А придя в школу, попросила дать ей отпуск без содержания на год. Директор упёрся — «У нас преподавателей не хватает, а вы просите отпуск на год, не дам! Категорически заявляю – не дам! Вы меня, Людмила Афанасьевна, без ножа режете по живому телу!»

«Тогда я увольняюсь» — ответила она и, выйдя в канцелярию, быстро написала заявление на увольнение по собственному желанию.

От всех этих нервотрёпок она была настолько напряжена, что придя домой совершенно измотанной, не раздеваясь, упала на кровать и разрыдалась.

Пролежав остаток дня, выплакав все слёзы, хоть и говорят что у женщин слёз не меряно, она стала размышлять о своём будущем: дура, какая ж я дура, корила она себя, хорошенько не подумав, ляпнула что уеду. А куда я уеду? Куда? Кому я нужна, да ещё и беременная? Единственный человек, который меня поймёт и примет – сестра, но к ней нельзя, там дочь, Вера…. И как объяснить сестре свою беременность? Оо-о Господи, что же мне делать?! – забилась, заметалась она на постели.

Когда её немного отпустило, она стала вспоминать своих друзей и подруг, которые могли бы помочь ей в сложившейся ситуации.

Перебрав с десяток, она подумала о Марии. Вот кто ей поможет. Они в далёком прошлом вместе учились в педагогическом институте, жили в одной комнате, и были неразлучными подругами. Правда, за все годы после окончания института, они лишь однажды поговорили по телефону, хотя открытки с поздравлениями на день рождения и на Новый год посылали регулярно.

Что ж «Попытка, не пытка», решила Людмила Афанасьевна, и набрала междугородний номер.

Гудки вызова гудели, но никто трубку не поднимал. Отчаявшись дозвониться, она уже хотела положить трубку, как в телефоне что-то клацнуло, и кто-то ломающимся баском сказал: «Алло! Говорите!»

Боясь, что трубку положат, не дослушав её, зачастила: «Пригласите к телефону Марию. Я её подруга, Людмила».

Издалека, приглушённо донеслось: — Мам, это тебя… какая-то Людмила.

Людмила догадалась — это младший сын Марии. Как же его звать-то, попыталась она вспомнить. Ааа – Коля, неожиданно подкинула её память ответ.

С Марией она обо всём договорилась, хоть и с некоторыми заминками в разговоре, но договорилась.

Следующий вопрос, требующий незамедлительного решения, как уберечь квартиру от разграбления.

Лучше всего, конечно, найти квартирантов, прикидывала она варианты – какой-никакой доход, и за квартирой присмотр…. Не оставлять же её на несколько месяцев запертой.

Но этот вопрос, возможно лёгко разрешимый для других, для непрактичной Людмилы Афанасьевны был настоящим препятствием.

Но, наверное, мне помогает сам Всевышний, подумала она, когда на удивление вопрос с квартирой и квартирантами разрешился очень быстро. Прямо на следующий день «всё знающая старушка» посоветовала зайти к жильцам во втором этаже. Они женили сына, сказала она Людмиле Афанасьевне, и им нужна квартира.

А затем словоохотливо затараторила: «Они ж, почитай, молодые. Им же охота пожить в своё удовольствие и этот, как его, уж совсем забыла…. Она немного подумала, пошамкала беззубым ртом, и вроде как застеснявшись, проговорила шёпотом: «У них же этот…, медовый месяц».

И пергаментное лицо её после произнесённых последних слов, слегка порозовело.

Смотри-ка ты, бабулька, ещё и краснеть не разучилась, удивилась Людмила и даже чуть позавидовала ей — эх, мне бы твои заботы, мне бы твои печали.

* * *

Получив всю сумму оплаты за год вперёд (ей опять повезло), Людмила Афанасьевна, собрав необходимые вещи, через два дня, предварительно предупредив сестру, на междугороднем автобусе выехала в Углич, к Марии.

Сестре и дочери своё неожиданное решение перебраться в Углич она объяснила желанием помочь заболевшей подруге. Это объяснение хоть и не рассеяло некоторой нелогичности её поступка, но всё же как-то удовлетворило сестру и дочь.

Больше этот вопрос, Слава Богу, они не поднимали. И она перестала тревожиться по этому поводу.

А вот о будущем ещё не родившегося ребёнка, она думала с тревогой и страхом: родится он, такой маленький и беззащитный. И… что мне с ним делать? Бедная я, бедная!

Бедная и горемычная! — плакала, не находя успокоения, её душа. Кто поможет мне в моём-то возрасте, кто…?

Ровно через шесть с половиной месяцев она родила прелестную, белокурую, с темными вишенками глаз, девочку, и в благодарность за оказанную ей подругой помощь, назвала её Марией.

Подруга, восхищаясь прелестной девочкой, носила её на руках и ласково называла Машенькой и, сделав губы «гузочкой», ворковала: «Ах, ты моё солнышко! Ах, ты моя красавица! Ах, ты моя сладенькая!»

Вернуться домой с новорожденным ребёнком Людмила Афанасьевна не могла. Опять необходимо было решать задачу — откуда у неё, незамужней женщины, вдруг появился ребёнок, да ещё и грудничок? Не аист же его принёс в корзинке по её заказу от деда мороза?

Засмеют ведь соседи! Ещё и скажут, типа: «Не держите нас за дураков. Это Вам не Одесса, а мы не Одесситы, чтобы вашу брехню слухать!»

Она не знала что делать, как объяснить досужим соседкам появление в её жизни ребёнка, и она посмурнела. Настроение её с каждым днём всё более портилось.

На её удивление, очень быстро нашёл способ, как выйти из щекотливого положения, сын Марии. Она даже не ожидала, что его предложение, по своей простоте, окажется настолько спасительным для неё и Машеньки.

— Тётя Люда, — он чуть покраснел, — ааа, если говорить, что вы взяли Машеньку из родильной больницы, и удочерили её?

Что ж, это был хоть и не лучший, но всё же единственно возможный выход в данной ситуации.

Спасибо тебе Коля за своевременную подсказку, поблагодарила она сообразительного мальчишку.
Ещё одно обстоятельство оставалось нерешённым. Оно сидело занозой в груди и не давало свободно вздохнуть — неизвестно, как отнесётся к новоявленной сестре, Вера: примет ли она свою младшую сестру, подпустит ли её к своему сердцу? Полюбит ли она её, или холодно отвернётся от ни в чём не повинной малышки?

И всё же, действительно, это был единственный выход в её сложном положении.

Пора было возвращаться домой. Она и так достаточно долго пользовалась гостеприимством доброй подруги.

Прожив ещё с месяц, пока Машенька окончательно окрепнет и она сама наберётся сил на дорогу, Людмила Афанасьевна попрощалась с гостеприимной, добросердечной подругой и её семьёй.

Предупреждённые заранее квартиранты оказались порядочными людьми, своевременно освободили квартиру, и ей не пришлось «выяснять отношения».

Выходить на работу в конце учебного года не имело смысла, и она полностью занялась девочкой.

На любопытные вопросы соседей и знакомых – откуда у неё ребёнок? — она коротко отвечала – удочерила из роддома. Вскоре назойливое внимание к её персоне иссякло.

Жила она очень скромно, экономя каждую копейку из полученных денег за аренду квартиры. Но и они, вот-вот должны были закончиться. Оставалась надежда на школу. Она уже подала заявление на восстановление её в прежней должности — преподавателя математики, а пока, вот полоса везения, она устроилась мыть лестничные марши в своём доме.

В её отсутствие с Машенькой согласилась сидеть та, всезнающая, вредная старушка. На деле оказалось, что у неё доброе сердце, и к девочке она привязалась всей душой.

На несколько дней приехала Вера. Холодно посмотрев на новоявленную сестру, она отвернулась от неё, и больше к ней не подходила.

Это обидело Людмилу Афанасьевну, очень обидело, но заставить старшую дочь полюбить свою младшую сестрёнку она не могла, и рассказать всю правду тоже не насмелилась. Не могла же она сказать Вере, что это мог бы быть её ребёнок!

Вскоре Вера уехала, и Людмиле Афанасьевне почему-то стало легче. Она поняла почему: Вера своим присутствием постоянно заставляла вспоминать тот грозовой день, когда она, мать, таким страшным унижением, спасла свою дочь от позора.

Машенька была плодом греха, но она была такая крохотулечка, так мило улыбалась и тянула ей навстречу ручонки, что у Людмилы Афанасьевны что-то размякало в груди, и она забывала кто её отец.

* * *

Проходили дни, недели. Тянулись своей чередой месяцы, а за месяцами годы.

К шестнадцати годам Машенька повзрослела, расцвела, превратившись в настоящую русскую красавицу. Стройная, высокая, с золотистого цвета волосами и миндалевидными, зелёного ореха глазами, она была неотразимо прекрасна. За ней, как за курицей цыплята, вечно тянулся хвост воздыхателей разного социального положения и возраста, но она была неприступна, как настоящая принцесса.

Людмила Афанасьевна, вначале, боялась за неё и хотела предупредить о…, но Машенька сразу поняла, на что её самая-самая любимая мамочка намекает, и гордо ответила: «Если я полюблю кого-то мамочка, то это произойдёт не сейчас и это будет принц!»

Людмила Афанасьевна немного успокоилась, но совсем тревога за дочь не ушла.

После окончания школы Машенька легко поступила в университет на факультет иностранных языков. Она хотела, как и мама, стать преподавателем, только не математики, а иностранного языка.

А, если уж очень повезёт, то переводчицей в крупной иностранной компании, делилась своими планами Машенька, ласкаясь к матери. А уж, если совсем-совсем повезёт, добавляла она лукаво, то помощником генерального директора где-нибудь за границей…, и в серьёзной компании! Очень серьёзной»

Пока это были только мечты, девичьи мечты, и не у всех они сбываются. Ей нужно было учиться в университете ещё год.

Мечты, все об этом знают, претворяются в жизнь у того, кто не покладая рук трудится, и упорно, не сворачивая с пути, движется к цели.

Машенька добилась своего! Что уж ей помогло: счастливая ли судьба её, или её упорство и настойчивость, но, по окончании университета Машеньку пригласили на работу в совместную, Российско-Бельгийскую компанию. Да ещё не кем-нибудь, а секретарём-референтом с трёхмесячной стажировкой в головной конторе, расположенной в Брюсселе.

Маша приехала к матери похвастаться своей необыкновенной удачей, и уже на следующий день стала прощаться. Ей нужно было лететь к месту стажировки.

Людмила Афанасьевна загрустила. Опять она осталась одна. Обе её дочери живут своей жизнью, а она…. И долго сдерживаемые слёзы затуманили глаза.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава первая

Вадим был зол на себя, на Верку, на весь белый свет: «Вот чёртова недотрога, месяц водила меня за нос, всё корчила из себя прынцессу, а на поверку…, а на поверку оказалась обыкновенной шлюхой. Интересно, сколько мужиков побывало в её постели? Хотя, не всё ли мне равно — ярился он.

Таких недотрог у меня было уже с десяток и ещё сотня будет! Не оскудел ещё белый Свет целками – белыми, чёрными, жёлтыми — на мой век хватит. Борька правильно говорит — трахай всех подряд, Бог увидит, лучшую красавицу пришлёт.

Скоро, скоро, Боря, увидимся, пообещал он отсутствующему другу! Послезавтра, а может даже завтра, выезжаю в Питер — встретимся у себя, в «Alma Mater». Расскажешь, сколько целок ты трахнул…

Нет, ну надо же, целый месяц за чей-то огрызок боролся, и всё коту под хвост. Столько цветов передарил, конфет, слова красивые говорил, а в результате…» — и он злобно ощерившись, сплюнул.

Они с Борисом были самыми бесшабашными, но и любимыми всеми девчонками, пацанами. От девочек отбою не было не только на своём факультете, но и со всего института. «Любая почтёт за счастье побыть ночку с нами!» — ухмыльнулся он, вспоминая прошлые проделки.

Даа, повезло нам обоим такими родиться: оба высокие, стройные, с красиво, по «науке», накачанными мышцами и мужественными лицами. Не мужчины, а эталон мужской красоты!

Не зря же бог нас так отметил, попользуемся! И он плотоядно искривил губы. Пусть потом девчонки рыдают и рвут на голове волосы, это их дело.

Ладно, вернусь в Питер, наверстаю «упущенное», пообещал он себе.

Он опять выглянул из гаража: «Чёрт, ну и дождище льёт! — Так и надо этой сучке — пусть отмокнет после моего усиленного массажа. На всю жизнь пусть запомнит, как обманывать меня, Вадима – любимца Богов и девочек!»

После произнесённого монолога он немного успокоился.

А дождь продолжал хлестать по земле, по воротам гаража, барабанил по металлической крыше. Ослепляя, сверкали молнии, раздавались раскаты грома.

Это надолго, понял Вадим и, накинув куртку на голову, бросился под дождь.

Домой он прибежал промокнув насквозь. Ему даже показалось, что вода доверху наполнила его желудок.

Мать, увидев его в таком неприглядном виде, всплеснув руками, ахнула: «Сыночек, родной мой, ты бы поберёгся, неровён, час – простудишься! Давай я тебе молочка согрею с медком. Попьёшь, и всё как рукой снимет…, — запричитала мать, — ты бы, сынок, не ходил к друзьям в такую непогоду».

И захлопотала она, и захлопотала вокруг ненаглядного своего, такого беззащитного, с добрым, отзывчивым сердцем, сыночка.

А он, приняв заботу матери как должное, лишь буркнул в ответ: «Сейчас, схожу в ванную, переоденусь в сухое».

И уже закрывая за собой дверь ванной, равнодушно буркнул: «Ты погладила мои рубашки и брюки?»

— Погладила, погладила, сыночек! Всё сделала, как ты сказал. Эх, был бы жив папка, порадовался бы он, какого я красавца-сынка вырастила.

— Хватит мама, надоело! Каждый день одно и тоже, одно и тоже, хоть домой не приезжай.

— Что ты, сынок, что ты! — испугалась мать, — я тебя целый год ждала, всё в окошко выглядывала: — Всё ждала, когда ты свои институты закончишь и домой вернёшься.

— Да не вернусь я сюда, мама! Мне и в Санкт-Петербурге неплохо живётся, ты только деньги не забывай присылать, — цинично произнёс Вадим.

— Конечно, сыночек, я всегда тебе почти всю пенсию высылаю, не беспокойся.

— Ладно, мать, поговорили: — Я в ванную.

Стоя под душем, он уже заранее предвкушал, как они с Борисом оторвутся на дискотеке, какие девочки будут увиваться вокруг них. Он даже застонал от невозможности осуществить своё желание прямо сейчас, немедленно.

К чёрту всё, завтра же уеду из этого застоявшегося, вонючего болота! – пообещал он неизвестно кому раздражённо.

Опять накатила злость – зачем я только приехал сюда? Здесь даже дискотеки нормальной нет! Фуфло, а не дискотека! – сплюнул он. Эти малолетние аборигенки только задом умеют вилять, а правильно нанести макияж, куда им — кишка тонка! То ли дело наши, столичные…, есть на что посмотреть и… облизать. Ээ-х-хх, опять вздохнул он. Чёрт, чёрт, чёрт! Чтоб вас всех! — ругнулся он. Скорее бы уехать!

И как по мановению волшебной палочки перед ним поплыли картины его бесшабашной жизни. Вспомнились набеги всей компанией в ресторан, шикарные девочки на подиуме и в постели, стриптиз по заказу, и его последняя пассия — Ритка-Маргаритка…

Это ж надо, врёт, сволочь, безбожно всем, что она коренная питерчанка и прародители родились в Санкт-Петербурге.

Ага, щас! Ври, да не завирайся, девочка! Он сумел раскрыть её гнилое прошлое, правда, с трудом, но сумел — из Перми она сучка. Но красивая, зараза! Обкурилась дура, не без его помощи, конечно, он и заставил её признаться.

Ох, и хороша бестия в постели, хороша, ничего не скажешь!

И он плотоядно почмокал губами — прямо персик!

Всё, хватит! Завтра же на поезд и «Митькой меня звали», решил он окончательно. А сюда я больше ни ногой, зовите не зовите меня мама, всё равно не приеду! Чёрт бы забрал эту Тмутаракань! Сволочи!

Утром, после завтрака, Вадим обнял мать и ласковым голосом заговорил:

— Мамулечка, в обед я уезжаю, ты, пожалуйста, собери мне чемодан, и дай денег на дорогу и на прожитьё, мне пора возвращаться в «Alma Mater».

— Сыночек, ты же только позавчера обещал мне ещё десять дней побыть дома, — запричитала бедная старушка-мать, и прижала голову сыночка своего к прикрытой стареньким платьем, груди: — Я даже не успела наглядеться на тебя, родной ты мой, — и погладила ласково сына по голове. — Ты стал так редко приезжать…, и днём дома почти не бываешь…

— Мамуля, «труба зовёт, и кони застоялись, пора уж сбрую надевать!», — срифмовал Вадим.
Эге, надо запомнить, что я сейчас «выдал». Вроде бы красиво получилось, пригодится для девочек-простушек, решил он.

«Сынок, ну ещё хоть пару деньков побудь, — продолжала причитать мать, глядя с огромной любовью на сына. — Я так по тебе скучаю, кровиночка моя, — и одинокая слезинка выкатилась из её глаз, затем другая, третья…

— Мамуля, родная, не надо плакать, я же не гулять еду, я еду грызть «Гранит наук»!

— А, зачем его грызть сынок? – смотря сквозь слёзы на сына, проговорила бедная мать, — грызут баранки и сухари, сынок.

— Эхх, тем-но-та! — Это образно так говорят, мама. — Я еду учиться.

— Ты прав, сынок, надо учиться. Станешь большим человеком, меня к себе заберёшь, потом жену тебе найдём…, из здешних. — У нас в городе столько красивых девушек.

Ага, щас! — усмехнулся он. Ждите! Так я и разогнался сюда приезжать! Что я, дурак какой?

А потом, уже вслух, проговорил: «Мамуля, иди, собирай вещи, а то я не успею на поезд».

— Иду, иду, сынок, — и с последней надеждой в голосе попросила, — может, побудешь ещё дня два, а?

— Не могу, мама.

В полдень он распрощался с плачущей матерью, и направился в Северную Столицу грызть «Гранит наук».

* * *

А ближе к вечеру, сидя за столиком в вагоне-ресторане, небезуспешно морочил голову какой-то эксцентричной фифе, возвращавшейся с морского вояжа к своему престарелому, но, как она выразилась — «ужасно богатому, и всегда занятому» мужу.

Вот это жизнь, восхитился он ловкости хитрой фифы. Мне бы так пристроиться.

На следующий день, обнимая её в тамбуре, он как-бы в шутку предложил: «А почему бы нам, Ларочка, не продолжить наше знакомство и в Питере. Вы мне очч-чень понравились, представляете, с самого-самого первого взгляда. Да, что там греха таить, я в вас, Ларочка, влюблён до беспамятства! Хотите, я прямо сейчас, у вас на глазах, совершу какой-нибудь героический поступок?»

И дурёха поверила его пошлым, затасканным до дыр, словам.

Поджав жеманно губки бантиком и закрыв глаза, она подставила лицо для поцелуев.

— Ах, Вадим, вы такой милый, такой милый. Не надо ничего совершать, я вам и так верю, честное-пречестное.

И, без всякой связи со своими словами, кокетливо наклонив головку, спросила: «А, что бы вы могли совершить ради меня, Вадичка?»

«Дура, какая же ты дура, с головой, вместо мозгов набитая мякиной! — ругнулся Вадим, но так тихо, что она не расслышала».

— Вы что-то сказали, Вадимчик?

— Да, Ларочка. Я сказал, как бы нам было хорошо вместе.

— Вы такой милый, я с вами вполне согласна.

— Только без вашего мужа, а то я уже сейчас ревную Вас к нему, — грубо солгал Вадим.

— Вадим!- приняла она позу оскорблённой невинности, — не надо ревновать, я этого не люблю!

И мгновенно лукаво сузив глазки, продолжила: — Мой «любимый» муж всё время у себя в Министерстве, а я день-деньской дома…, одна…, представляете, как я скучаю? Милый, вы можете приходить к нам в любое время.

Её кукольное личико зарделось, а в глазах появилось выражение целомудренности.

Глава вторая

Несмотря на безалаберный образ жизни, распущенность и цинизм, Вадим обладал острым умом и цепкой, почти феноменальной памятью. Он быстро усваивал учебный материал, хорошо учился, поэтому числился одним из лучших, перспективных студентов на факультете. Преподаватели благоволили ему, а женщины-преподавательницы частенько поглядывали в его сторону.

Вадиму пророчили большое будущее, и он воспринимал это как должное.

Как-то, сидя со своим закадычным другом Борисом в одном из ресторанов, он, цинично ухмыляясь, посвящал его в свои будущие планы:

— Я, Боря, решил окрутить дочку проректора по науке, она давно на меня глаз положила.

— На свой ли ты сук замахнулся топором, друг мой? Её папаша уже подобрал ей жениха, забыл?

— Не забыл. Но, «Гадом буду, я её всё равно добуду!» – скаламбурил Вадим.

— Это… как же? — ухмыльнулся друг.

— А я её просто трахну, как обыкновенную бабу, и ейный папашка вынужден будет выдать её замуж за меня, Побоится афишировать её неполноценность.

— Ты совсем рехнулся, или как? Он же тебя, для начала, выкинет из института, а потом отправит так далеко в Сибирь, даже страшно представить. Между прочим, там же холодно и снега много…

— Ничего, его любимая доченька не позволит этого сделать, — перебил он реплику друга. — Зато потом, представляешь, какие перспективы передо мной откроются, — мечтательно закатив глаза, произнёс Вадим.

— Ага, перспектива с решёткой на окне, — цинично подсказал Борис.

— Да не гунди ты, я всё уже обдумал. Получится, как «В лучших домах Лондона». — Ааа, где наши подружки, не сбежали ли под шумок? – спохватился Вадим, — без них у меня не хватит денег заплатить за стол.

— Не боись, я присматриваю за ними, пока ты наполеоновские планы строишь. Они пошли носики попудрить.

Борис сделал пару глотков из бокала.

– Вадим, как же ты бросишь свою теперешнюю пассию? Кто тебе деньги будет давать? — продолжил он допытываться.

— Даа, надоела она мне. Вечно выспрашивает, где я пропадаю целыми днями и куда деньги деваю? Я, в конце-концов, свободный человек, а не её раб. Я хочу жить так, как я хочу!

— Смотри, Вадим, не пролети, что-то боюсь я за тебя…. Оох, боюсь! Такой риск – можно и без головы остаться.

— «Живы будем, не помрём!», — хорохорясь, ответил Вадим, но слова друга смутили его и заставили задуматься.

* * *

Поздно ночью, вернувшись из ресторана, он застал свою нынешнюю «любовь» спящей. По-видимому, она не дождалась его.

Нуу, утром она устроит мне «концерт по заявкам!», с неудовольствием подумал он.

Закурив «Кэмэл», он бесшумно, на «кошачьих лапках», ушёл спать в свою комнату. А проворочавшись часа полтора на диван-кровати, Вадим так и не смог успокоиться. Какое-то возбуждение в теле не давало покоя.

Решив, что в таком «неудовлетворённом» состоянии он не сможет уснуть, Вадим на цыпочках вернулся в комнату спящей женщины, залез к ней под одеяло и грубо прижался к бархатистому телу…

Через некоторое время ему стало легче и он, сказав «Пока!», вернулся к себе.
Лёжа на диван-кровати в квартире своей нынешней пассии – преподавательницы права — он, слушая затихающий шум огромного города, прикидывал все за и против своего рискованного плана. Он ещё раз, скрупулёзно, перепроверил порядок своих действий. Конечно, риск есть, признался он самому себе, но… кто не рискует, тот не побеждает и не пьёт победного шампанского!

С этой здравой мыслью он и уснул.

* * *

На последнем курсе, после сдачи зимней сессии, Вадим и дочь проректора, Ольга, сыграли роскошную свадьбу. Проректор, в качестве подарка молодожёнам, преподнёс ключи от однокомнатной квартиры и пообещал, как только Вадим защитит диплом, он поможет ему устроиться в аспирантуру.

О таком подарке молодой зять даже не мечтал, даже когда строил планы насчёт овладения дочерью проректора. Всё у него получилось тип-топ!

Борька, приглашённый на свадьбу в качестве шафера, завидуя успеху друга, сказал: «Ну, ты молоток! Везучий ты — даже в Сибирь не попал! Поздравляю!»

А ещё через шесть лет, Вадиму было присвоено учёное звание – кандидат технических наук, и они с Ольгой перебрались жить и работать в Мюнхен.

Вадим даже в мыслях не держал, что когда-то, кого-то, сможет полюбить. Но случилось непредвиденное — он вначале привязался, а затем и полюбил свою жену, Ольгу.

Были позабыты-позаброшены посещения девочек лёгкого поведения, походы в ресторан. Он незаметно втянулся в работу, стал отличным специалистом. Его ценили не только за профессиональные качества, но и за душевные.

Это было так ново для Вадима, что он изумлялся над своим перевоплощением, и частенько, рассматривая себя в зеркале, с иронией спрашивал: «А ты ли это. Вадим?»

Их дом всегда был полон гостей из разных государств и кампаний — уж такова была специфика его и Ольги работы, что без встреч, разговоров, обсуждений, не обходилось ни одного дня. А заканчивались они, как правило, совместным ужином, и опять же, обсуждениями, спорами, иногда длящимися до глубокой ночи.

* * *

Вадиму нравилась такая бурная жизнь, он чувствовал себя в ней словно рыба в воде. И всё бы продолжалось и дальше так, если бы однажды…

Однажды он не смог устоять против просьбы жены поехать в гости к одной из её подруг. Возвращаясь поздно ночью домой, он, сидя рядом с женой, задремал.

Ольга вела машину, профессионально — у неё был опыт вождения ещё со студенческих времён, и он полностью доверял ей. Поэтому, расслабившись, он закрыл глаза, и стал составлять план работы на завтра, а затем, незаметно, под ровный шелест мощного двигателя, задремал.

Разбудил его крик жены, визг шин и скрежет металла.

Вадим открыл глаза и, не успев ещё ничего сообразить, мгновенно получил мощнейший удар в голову и грудь.

Затем, боль всего тела, провал памяти и темнота…

Он пришёл в себя так же неожиданно, как и провалился в беспамятство. Резко открыв глаза, Вадим мгновенно получил световой удар от висящей над ним, ярко светящей лампы, и зажмурился. Пришлось повторить попытку. Медленно поднимая веки, Вадим начал постепенно настраивать глаза на яркий свет.

За световым пятном виднелось что-то белое.

«Это стена, или потолок? — спросил он неизвестно кого, но ответа не услышал»

В их с Ольгой спальне и потолок, и стены были другого цвета, напряг он память.

«Где я? – вновь спросил он».

И опять ответа не последовало, и что странно, он не услышал собственный голос.

Тогда он повернул голову к двери в спальню, но голова не повернулась, лишь резкая боль пронзила его шею, и он вновь провалился в темноту.

Перед ним, словно в калейдоскопе, долгое время мелькали какие-то мужские и женские лица, их губы шевелились, но что они говорили, Вадим не слышал и не понимал. Их речь была похожа на совершенно непонятную тарабарщину.

В одно из просветлений сознания перед ним появилось как-будто знакомое лицо. Он долго вспоминал, где он мог его видеть, кому оно принадлежит, напрягал память, но от напряжения в голове его возникала пульсирующая боль, и он устало закрывал глаза.

Сколько времени так продолжалось, Вадим не знал. Но однажды, открыв глаза, он увидел перед собой чем-то знакомое ему старенькое лицо, и вспомнил – это же моя мама!

— Мама, почему ты плачешь? — спросил он.

Ему казалось, что он громко спросил, но услышал лишь свой шёпот.

На лицо матери тенью легла скорбная улыбка.

С этого дня Вадим пошёл на поправку. К нему вернулся голос, затем, он начал понемногу двигаться. На его вопрос, как он оказался в больнице и сколько времени в ней провёл, его лечащий врач пожал плечами: да совсем немного — шесть месяцев и одиннадцать дней. А попали вы к нам, милейший, после автомобильной аварии.

А вот на вопрос, где его жена, Ольга, и почему она не приходит его проведать, врач ответил, что она лежит в другом корпусе, и пока ни вы, ни она в гости друг к другу ходить не сможете.

Мать же вообще при его вопросе отвернулась, по-видимому, чтобы не отвечать. А после ответа врача, она, повернувшись к сыну, грустно посмотрела на него.

Её глаза были полны слёз.

Вадим заподозрил что-то неладное и, когда врач ушёл, он заставил мать рассказать об Ольге:

Ольга погибла во время аварии, когда ваша машина столкнулась с грузовиком, стала она рассказывать подробности. Ольга была… немного пьяна, и уснула за рулём. Ты чудом остался жив, тебя долго пытались спасти. Я уж думала, что ты не выживешь.

Приезжали Олины родители, продолжила мать свой рассказ, забрали гроб с её останками и похоронили в Ленинграде…, то есть в Петербурге. Хотели и тебя забрать с собой, но врачи не разрешили.

После рассказа матери об аварии и гибели его любимой Оленьки, Вадим замкнулся. Он потерял смысл жизни.

* * *

Из больницы выписали Вадима через месяц после его разговора с матерью. Но это уже был совершенно другой человек. Куда подевались его жизнерадостнось и приветливость, остроумие, умение не лезть в карман за ответом.

По комнатам большого дома, прихрамывая, и опираясь на инкрустированную трость, бродил угрюмый, с поседевшими висками мужчина.

Вадим равнодушно исполнял свои обязанности в университете, равнодушно выслушивал критику в свой адрес, и так же равнодушно, не произнеся ни слова, покидал зал заседаний.

Ему предложили поменять место работы. Он, не оправдываясь, не пытаясь сопротивляться, подал заявление на освобождение его от должности.

Через полмесяца его можно было встретить, всё такого же замкнутого и одинокого, в коридорах торгпредства России в Брюсселе.

Вадим навсегда отказался от поездок в автомобиле. Теперь он, слегка прихрамывая и опираясь на трость, два раза в день, утром на работу и вечером домой, ходил по центральной улице города. На своём одиноком пути он отдыхал, присаживаясь на скамью у фонтана.

* * *

Прошло несколько лет.

Жители города привыкли к молчаливому господину из России, и при встрече всегда приподнимали шляпу в знак приветствия. Он, прикасаясь пальцами к полям шляпы, вежливо отвечал.

Иногда его спрашивали о делах или здоровье. В ответ он молчаливо пожимал плечами и односложно говорил: «Спасибо, у меня всё хорошо, — и продолжал свой путь одинокого человека».

Женщины торгпредства первое время пытались с ним флиртовать, но встретив холодное равнодушие, отступились. Однажды он услышал, как молодая, со смазливым личиком и немного ветреная секретарша торгпредства, сказала своей подруге: «Бирюк какой-то, от одного его вида мухи дохнут», а так, посмотришь — красавец мужчина.

Глава третья

В один из погожих летних вечеров Вадим возвращался домой, и по укоренившейся, многолетней привычке, направился к своей скамье отдохнуть у фонтана, покормить голубей, послушать журчание воды и детские голоса. Он любил детей, но у них с Ольгой всё никак не получалось завести своих, и они уже подумывали взять на воспитание ребёнка из приюта, но Ольга погибла.

Сегодня скамья была занята какой-то девушкой. Он не считал скамью своей личной собственностью, но за много лет как-то так получилось, что местные жители, зная его привычку и время, когда он приходит отдохнуть, молчаливо уступили её Вадиму и не посягали на его одиночество. А сейчас … скамья была занята.

— Девушка, я не очень стесню вас, если присяду? – вежливо поинтересовался он и, по местному обычаю, приподнял шляпу для приветствия.

— Что вы…, конечно…, то есть, простите, я… хотела сказать, — она совсем смутилась и покраснела. — Пожалуйста, присаживайтесь.

Вадим искоса посмотрел на неожиданную соседку и отметил про себя её красоту.

— Знаете, я здесь совсем недавно, и… я не знала, что это ваша скамья, — стала она извиняться.

— Не стоит беспокоиться, я немного отдохну и покину Вас. Скамья будет в полном вашем распоряжении.

Вадим давно уже так много не говорил, и немного удивился своей разговорчивости.

Посидев минут десять-пятнадцать он отдохнул, восстановил дыхание и поднялся.

Попрощавшись с девушкой кивком головы, направился домой.

Он ещё несколько раз заставал её сидящей на скамье и смотрящей на фонтан. Вадим, не произнося ни слова, кивал ей в знак приветствия головой, а она вежливо отвечала ему.

В один из вечеров, когда они вот также встретились, она, повернувшись к нему, произнесла мягким, завораживающего тембра, голосом:

— Меня зовут Мария, но вы можете называть меня – Маша. А то, понимаете, как-то неловко получается — уже столько раз встречаемся, а друг друга не знаем как звать. Я из России, приехала на стажировку, а Вы… здешний житель?

Этикет не позволял Вадиму не ответить девушке.

— Вы не правы, я тоже из России, но живу здесь достаточно давно, вернее, работаю и живу, конечно, — поправил он себя.

— Оо-о, как интересно! А, как вас зовут? Простите, ради Бога, смутилась она и, как при первой встрече, опять покраснела. Ещё раз простите — я не хотела быть назойливой.

— Чего вы засмущались? Хотя… смущение вам очень идёт, — как-то неуклюже решил помочь девушке выйти из неловкого положения, Вадим.

Он, по тому, как у неё ещё сильнее зарделись щёки, быстро понял, что его слова были бестактны и, чтобы не прослыть окончательно невоспитанным хамом, произнёс:

— Простите, я тоже не хотел Вас обидеть, я…

После произнесённых им слов она стала совсем пунцовой. Быстро встав со скамьи, Мария-Маша, прижав ладони к лицу, заспешила в сторону расположенного неподалёку отеля, в котором, как понял Вадим, она проживала.

«О Господи, что же я натворил?! — упрекнул себя Вадим — она же теперь меня десятой дорогой обходить будет! Старый идиот!»

Несколько дней подряд она не приходила, и Вадим стал даже скучать без неё. Ему понравилась девушка своей непосредственностью и какой-то незащищённостью, что-ли.

В душе Вадима происходило малозаметное оттаивание, появился совершенно малюсенький, но интерес к жизни, чуть-чуть заметный росточек.

Он почувствовал это. Поворот к чему, куда? – спрашивал он себя, и пока неясное ещё ему волнение тревожило его душу.

Зелёный росточек тяги к жизни стал пробиваться сквозь кору застывшей в холодном мраке души, а вокруг росточка, ещё слабенького, образовывалось пятнышко тепла. На четвёртый день ожидания и надежды, он вновь увидел Машу сидящей на скамье.

В душе его что-то всколыхнулось, заставило быстрее забиться сердце.

— Здравствуйте, Маша! – от волнения его голос пресёкся, — яаа… очень надеялся, что вы придёте, ии-и… я вас ждал.

— Здравствуйте, Вадим Дмитриевич! Простите, я не могла прийти, я сопровождала шефа. Мы были…

— Не нужно объяснений, Маша. Я всё понимаю. Работа, есть работа. Все мы рабы своих обязанностей.

— Яаа… хотела только сказать…, извиниться…, — и она опять мило покраснела.

* * *

С этого дня они окончательно подружились. Их встречи происходили всё чаще. Они много гуляли по городу, несколько раз пообедали вместе, а однажды, он пригласил её в ресторан.

Дружба их с каждым днём становилась крепче и крепче.

Теперь Вадим часа не мог прожить без Маши, и ему казалось, что рабочий день очень длинен, что минутная стрелка еле движется, и он всеми фибрами своей души пытался ускорить её ход.

При встречах с Марией, Вадим, по её теплеющему взгляду видел, что и он ей не безразличен. Это радовало его, и грудь наполнялась нежностью к девушке, посланной ему самими небесами, решил он.

Из жизни Вадима ушёл холод вечной мерзлоты, его душа оттаяла, и в ней, после неимоверно долгого перерыва, запел соловей любви.

Прошло три месяца и, при очередной встрече она ему сказала, что время её стажировки подошло к концу и ей пора возвращаться в Россию.

Сердце его ухнуло куда-то вниз, а дыхание приостановилось. Вадим совершенно забыл, что Машенька в Брюсселе на стажировке, и когда-нибудь им придётся расстаться. И, непроизвольно, со стоном, у него вырвалось — «А, как же я? Маша, я же люблю тебя!»

— Я, я, о Господи! Вадим, я тоже люблю тебя! – она прижалась к нему. Но… как же быть, я должна уехать! Меня ждёт работа в Москве, — глаза её увлажнились от подступивших слёз.

— Машенька, милая, родная, я что-нибудь придумаю, я обязательно что-нибудь придумаю! Ты подожди, не торопись, не улетай, — зачастил он, — я же не смогу без тебя.

На следующий день, прямо с утра, Вадим развил бурную деятельность.

Он помнил, хоть и не совсем точно, поговорку — «Спасение утопающего, дело рук самого утопающего» и, применив её к своему случаю, поднял на ноги все свои немалые связи и друзей.

Было трудно. Машенькина компания хоть и поддерживала контакт с Российским торгпредством, но не настолько, чтобы зависеть от неё. Но Вадим был настойчив, он боролся за собственное счастье, и очень надеялся – за счастье Маши!

К концу рабочего дня он так вымотался, что пришлось некоторое время посидеть, откинувшись на спинку кресла без движения, и лишь глубоко вдыхая и выдыхая воздух.

Вадим был доволен и счастлив, его труды увенчались успехом – Маша останется в Брюсселе.

Вечером, при встрече, Маша, сияя улыбкой, бросилась в его объятия и, заглядывая в глаза, зачастила:

— Вадим, кричи — Ура! Меня оставили в Брюсселе, я буду работать в головной компании! Представляешь, я уже собиралась уходить, а тут вызов к самому вице- президенту. Он поздравил меня с окончанием стажировки, сказал, что я себя хорошо, даже отлично, зарекомендовала как специалист, и они решили оставить меня здесь.

Вадим, дорогой, он предложил мне место своего помощника. Ура-а-а!

И вдруг чего-то испугавшись, скорее всего его молчания, она, побледнев, дрожащим от волнения и непонимания его молчания, голосом, спросила: «Вадим…, ты что…, недоволен?»

— Радость моя, я не нашёл ни единой щелочки в твоей сумбурной речи, чтобы вставить хоть слово. — Конечно, я очень рад за тебя! Я рад за нас обоих.

Вадим видел, Мария искренне радуется своему назначению, а ещё больше обрадовался он, когда она, не стесняясь прохожих, повисла у него на шее и стала целовать в губы.

Вадим не стал посвящать Марию, с каким неимоверным трудом стоило ему суметь оставить её в Брюсселе, тем более, помощником вице-президента головной компании.

* * *

Через полмесяца они заключили брак и уехали в свадебное путешествие по Средиземноморью.

Вадим очень беспокоился, что у них с Машей, как и с Ольгой, не будет детей. И винил он в этом, прежде всего себя — винил за прежний беспорядочный образ жизни. Но, когда они вернулись из круиза и его жена, ласково, словно кошечка, прижавшись к нему, прошептала: «Родной…, я…, кажется…, немножечко беременна», радости его не было предела. Он выскочил на улицу, накупил кучу цветов и преподнёс их Марии.

* * *

В соответствующее природе время, родился прелестный мальчик. Он был похож…, он был похож… — Вадим долго всматривался в ещё не до конца оформившиеся черты ребёнка и, не сдержав волнения, спросил у жены:

— Ма-шаа, на кого похож наш Вадим Вадимович? По-моему, копия я, правда, ведь?

— Конечно, дорогой, — донёсся голос жены из другой комнаты, — он теперь у нас – Вадим младший! Звучит?

— Ещё как звучит!

— Ты доволен…, моим подарком?

— Машенька, да я…, да я готов за такой подарок тебя всю жизнь на руках носить!

— Ой, ой, так уж и всю жизнь?

В голосе жены Вадиму послышались игривые нотки…

Глава четвёртая

Втайне от Марии, Вадим решил организовать празднование её дня рождения в шикарном ресторане и пригласить всех своих и её друзей. Вадима младшего, которому исполнился почти год, он планировал оставить с нянькой — предварительная договорённость с ней была.

Подготовка к празднованию дня рождения шла успешно.

Приглашения разосланы, ресторан закуплен, меню составлено. Оставались лишь кое-какие незначительные мелочи, но он особенно не переживал — до дня рождения Маши оставалось ещё два дня, и он рассчитывал, что за это время успеет сделать последние приготовления.

Он радовался как ребёнок, что сможет хоть как-то, хоть чем-то отблагодарить жену за любовь.

Однако планам его не суждено было воплотиться в жизнь.

Поздно вечером им доставили срочную телеграмму из города, где проживала мать Марии, и Вадим, от возникшего нехорошего предчувствия, вдруг заволновался. Телеграмма была на Машино имя — он не посмел её вскрыть и прочитать.

— Машенька! – позвал он жену, — иди сюда, тебе телеграмма от твоей мамы. — Она, наверное, заранее решила поздравить тебя с днём рождения.

— Принеси сюда, я Вадима младшего спать никак не могу уложить, — услышал он голос жены из детской комнаты.

— Несу.

— Покачай Вадима, а я пока телеграмму прочитаю.

Покачивая кроватку с сыном, Вадим с нетерпением ждал, когда Маша прочтёт телеграмму и расскажет, что там написано. А она, прочитала один раз, затем, он это видел, второй, и бледность легла на её лицо, а вскоре из глаз выкатилась первая слезинка.

— Маша, что случилось?! — заволновался он. — Говори, не томи!

— Мама умирает, и просит срочно прилететь. — Вадим, закажи мне билет до Тулы.

— Хорошо, сейчас позвоню в агенство, — он задержался на секунду, — Маша, я полечу с тобой.

— А кто останется с сыном? Вадим, ему ещё рано пользоваться самолётом.

— Он побудет с нянькой, она его обожает, и он не будет возражать, мне так кажется.

— Вадим, ты уверен? Может, будет лучше, если я слетаю одна, всё-таки няня не мать родная…, вдруг что-нибудь случится с Вадимом младшим? А ты всё-таки отец.

— Маш, я на пару дней. Если у Людмилы Афанасьевны состояние здоровья станет получше, я сразу же вернусь назад. Ну, не могу я отпустить тебя одну в таком состоянии, тебе станет плохо, а рядом меня нет.

— Вадим, может…, я всё же…

— Нет и, нет! И даже не вздумай спорить, я заказываю на утренний рейс до Москвы два билета. Да, Маш, телеграмма заверена врачом?

— Да.

— Значит, затруднений с заказом билетов не будет.

* * *

Они прилетели в Тулу ночью и на такси поехали дальше.

В живых они Людмилу Афанасьевну уже не застали. Она скончалась около трёх часов назад, так и не дождавшись младшей дочери.

Вадим расстроился не только потому, что умерла мать Марии, но и от чувства собственного бессилия хоть как-то облегчить горе Машеньки.

Старшая сестра, Вера, ещё не приехала и он, сочувствуя жене, подумал, что правильно поступил, настояв на своей поездке. Всё-таки вдвоём горе легче перенести, особенно, когда рядом есть кто-то близкий.

Он вспомнил смерть, и похороны своей матери. Она скончалась вскоре после его выписки из больницы. Подряд две смерти близких ему людей — мамы и Ольги, добавили серебра на его висках. Он тогда был один, не считая пришедших на похороны соседей, и некому было согреть его душу, утешить его. Наверное, поэтому он и не отпустил Марию одну. Он, казалось, предчувствовал, что должен быть рядом с женой, что не должен покидать её ни на мгновение.

* * *

После поминок, когда Вадим проводил последнего из присутствующих, и собрался заняться уборкой стола, из спальной комнаты послышался крик отчаяния, похожий на «Неет!», и громкое рыдание любимой Машеньки. Затем, она опять закричала — «Нет, нет, нет!», и не успело прозвучать последнее «Нет!», как послышался звук падения тела.

Вадим решил — у Марии сдали нервы, и она потеряла сознание.

Он бросился в комнату на помощь жене. Она лежала на полу без движения, бледная до синевы.

Вадим страшно перепугался. Наклонившись, чтобы поднять жену и положить её на тахту, он увидел у неё в руке общую тетрадь в синей коленкоровой обложке. Отбросив тетрадь в сторону, Вадим сбегал за водой, побрызгал Маше на лицо и подул на её бледный лоб.

— Любимая, очнись, я здесь, я рядом с тобой! — прижимая к груди жену и целуя, с глубокой тревогой шептал Вадим. — Пожалуйста, приди в себя! Я не дам тебя в обиду…, я с тобой!

Его усилия оказались не напрасными. Маша, вначале вздохнула, затем, её глаза медленно открылись.

— Машенька, тебе плохо?! Чем я могу тебе помочь, ты только скажи, я всё сделаю? – продолжал шептать он, посеревшими от страха за жену, губами.

В ответ на него смотрели не глаза его любимой Машеньки — на него смотрела сама Смерть!

В заплаканных глазах жены не было прежнего задора и огня — в них плескались боль, отчаяние, неверие, и только где-то, на самом донышке глаз, он увидел прежнюю любовь.

— Машенька, родная, что случилось?!

Он почувствовал, как она поёжилась, словно ей было нестерпимо холодно, а затем повела глазами по комнате.

— Ты ищешь тетрадь? – почему-то сразу догадался Вадим.

Маша, не произнеся ни слова, кивнула головой, и лишь потом, прошептала: «Вадим, помоги мне сесть. Возьми тетрадь – это мамин дневник. Прочитай, что написано в нём и, если сможешь, опровергни».

Ничего не понимая, он повиновался её просьбе.

По мере того, как до него доходил смысл записей в дневнике, он всё больше понимал и ужасался – Машенька и он….

Ооо Господи! Он и Машенька…, они…, они…

Та грозовая ночь! Значит…, значит, он изнасиловал не Веру, а Людмилу Афанасьевну, Машенькину маму, и…, и…, Машенька его дочь!

За какой-то невыразимо короткий миг волосы на его голове стали совершенно белыми.

— Значит, всё правда, — с болью и отчаянием прошептала Машенька, — значит, всё правда, повторила она. — Мне…, мне… остаётся только умереть.

— Машенька!!! — закричал он, — а, как же наш сын?! Он-то, каак?!

— Вадим, родной, я оставлю записку Вере, она воспитает его, и, надеюсь, не раскроет тайну его рождения…, никогда и… никому!

На минуту задумавшись, она ласковым голосом продолжила:

— Я люблю тебя, Вадим, очень люблю, и всегда буду любить, но жить с таким грузом на душе я не смогу, и не хочу…. Сама я умереть не могу…. Ооо? Брр! Убей меня, Вадим!

— Машенька, жена моя, любовь моя! – зарыдал Вадим, — это было в прошлом, далёком-далёком прошлом, это ошибки молодости! Это — случайность! Это роковая ошибка, Машенька! Родная моя, прости! Если бы я раньше знал, что так может случиться! Господи, если бы я знал! Давай уедем далеко-далеко, где нас никто не знает…

— Вадим, даже, если мы уедем за тридевять земель, в тридесятое государство, мы всё равно будем знать и помнить о совершённом грехе.

Убей меня, Вадим!!! — закричала она. — Я слабый человек, я женщина, я не смогу сама себя убить, но и жить с таким грузом я не смогу!!! Я умоляю тебя! – она упала перед мужем на колени. — У-мо-ля-юю!!! Дорогой, любимый, пожалуйста, убей меня!

Рыдания сотрясали её тело.

Вадим, с помутившимся от горя взглядом, с сердцем, бьющимся с такой силой, что, казалось, оно сломает рёбра, достал винчестер, зарядил и, направив стволы в грудь жены, нажал на курок!

Ему показалось, что это грянул гром над всей его жизнью!

Из Машенькиной груди, фонтаном запульсировала кровь. Он расслышал, как она, умирая, прошептала: «Спасибо, муж мой! Па-паа, мне бо-ль-но…!»

Вадим, совершенно ничего не соображая от горя, лёг рядом с женой на пол, обнял её и, прижав дуло ружья к подбородку, нажал на курок!

Пока грешная душа его прощалась с телом, он успел прошептать: «Машенька, доченька…, любимая…, подожди, я иду за тобой…!»

—<<<>>>—

Часть первая.

Глава первая стр. 1

Глава вторая стр. 2

Глава третья стр. 4

Глава четвёртая стр. 7

Часть вторая.

Глава первая стр. 9

Глава вторая стр. 11

Глава третья стр. 12

Часть третья.

Глава первая стр. 15

Глава вторая стр. 17

Глава третья стр. 19

Глава четвёртая стр. 21

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

А толпа, волнуясь, стала ожидать очередной, но главное, не занятый счастливцем-пассажиром, таксомотор.

Ага, так-таки и задаром? — подумал я с усмешкой. Вы-то, и задаром?

И вновь присмотрелся к понравившемуся мне с первого взгляда «бомбиле».

— Что, твой «Мустанг» не сможет одолеть такое расстояние? – чуть поддел я хозяина ретро-авто.

— Маловато конечно, — замялся он, — ну… да, ладно, может кого на обратном пути подхвачу…. Давайте ваш кофр.

«Москвичонок», на удивление, завёлся с полоборота, и мы резво покинули территорию вокзала.

Глава вторая

Водитель, таким образом, облегчает душу, а пассажир нагружается чужими, совершенно ненужными ему заботами.

— Меня зовут Фёдор Михайлович, можно просто Федя, — представился он. А, Вас?

При последних его словах я рассмеялся.

В ответ на мои последние слова раздался хохот.

Отсмеявшись, он вопросительно посмотрел на меня. Я понял его немой вопрос, и назвал своё имя.

— Мощное у вас имя – Лев! — Простите за нескромность, вы из евреев что-ли будете?

— А мне нравится ваше имя, оно вам подходит. Вы уж простите меня за дурость.

Мы пожали друг другу руки.

— Ну, вот, Слава Богу, и познакомились, — проговорил он, — а, то…

Что могло означать его «а, то», я уточнять не стал.

Проехали в молчании километров десять, и вновь водитель заговорил первым.

Затем, вероятно решив, что я не до конца оценил его дочь, добавил: «Нет, она у меня просто молодец!»

И по сказанным им словам я понял, Фёдор Михайлович очень гордится своей дочерью, гордится её успехами.

— Вы давно в Москве живёте? – заинтересовался я водителем.

— Знакомые края.

— Вы, что, тоже на Алтае живёте?

— Нет, рядом. Я из Казахстана…, Восточного, – решил я уточнить своё место жительства.

— А, что же не перебрались к нам, в Россию, когда началось поголовное «переселение народов»?

— Тогда, конечно. Ааа, кем вы работаете, если не секрет?

— Книги пишу.

Он немного помолчал, а затем пару раз покхекав, как-то недоверчиво переспросил:

— Почему не поверят? Поверят, это же ваша жена и ваша дочь, — подбодрил я его.

— Проведать друга – дело стоящее. Вот, вы сказали в Тулу поедем. Он, что, в самой Туле живёт?

— И-эх! Была, не была! Не были бы вы писателем, ни за что бы не поехал в этот ваш…

И он опять покачал головой.

— Спасибо, вам, — и я ещё раз повторил, — спасибо! — А то бы, я не знаю, что делал бы без вашей помощи.

— Фёдор Михайлович, вы что, отказываетесь ехать?

— Не-е-е-т, ноо…

— Не об оплате я. Всё же электричкой было бы удобней…

И, я его понял. Он беспокоился не о деньгах, и не о длинном пути, он беспокоился обо мне, о моём удобстве.

— Ну, коли так, — и улыбка вновь появилась на лице Фёдора Михайловича. – Тогда вперёд и с песней!

Стрелка спидометра ни на миллиметр не сдвинулась со своего места.

Глава третья

Слышно было, как он, говоря — «куда тебе совсем не надо», покашливал и еле сдерживал смех.

Ну, вот, а сейчас, отсмеявшись в телефонную трубку, он подробно рассказал, как найти его дислокацию.

Даа, одновременно с Фёдором Михайловичем произнёс я и, также как он поскрёб в затылке.

Любопытно, совать пятерню в затылок и чесать его, это у нас в генах, что-ли, заложено? – усмехнулся я про себя.

А когда приблизились к дому, ахнул — однако, неплохо устроился мой друг, совсем даже неплохо!

Истинно – «Друг, а не портянка!».

Я увидел на его лице искреннюю радость встречи со мной. А, я то как был рад!

— Это Фёдор Михайлович, — представил я водителя, — он согласился доставить меня из Москвы.

Я всегда завидовал умению моего друга быстро сходиться с незнакомыми людьми.

После третьей рюмки Михалыч, извинившись, ушёл отдыхать, а мы продолжили наше застолье.

— Заливаешь, Слава?

— Во, блин, Фома неверующий. Щас!

От удивления и восхищения своим другом, я развёл руки и поцокал языком.

— Нуу, ты удивил меня, Вячеслав! Мало сказать – удивил! Убил! Честное слово!

Как ты попал в полицию? Почему мне ни разу не написал, не похвастался столь успешно достигнутыми успехами?

— Расскажу, расскажу, только давай опорожним стопки.

— Обмыть должность — дело святое. Давай! — я, соглашаясь с другом, кивнул головой.

Вот так-то, друг мой, стал я вначале подполковником, а теперь вот уже месяц как полковником полиции.

— Здорово! И, как, нравится? — заинтересованно спросил я.

Мы выпили ещё по одной и закусили «чем бог послал!». То есть, малосольными огурчиками с салом.

— Славик, а дачку эту, «маленькую», тебе тоже в полиции презентовали? – с ехидцей поддел я друга.

— Ааа…, и я включил «заднюю скорость».

Правда ведь, намнёт мне бока закадычный, лучший друг. За ним не заржавеет.

— Ну, ты, говори, да не заговаривайся! – отомстил я ему. — Нечего! Сам дойду, не такой уж я пьяный!

— Не с кем было соревноваться, — пробормотал я, и сделал пару шагов по лестнице.

— Что с тобой? – забеспокоился мой друг. — Тебе плохо?

— Слав, а ты расскажешь мне о каком-нибудь интересном случае из твоей милицейской практики?

И я прижал палец к губам. Или мне это показалось?

…Хочешь, Слава, я признаюсь? — продолжил я, и шутки ради состроил мину очень похожую на заговорщицкую.

— В таком состоянии, друг ситный, не стоит признаваться ни в чём, и никому, даже лучшим друзьям.

И, Славка, подхватив меня под мышки, потащил по лестнице куда-то наверх.

— Лады! – по-моему, запоздало и не очень уверенно, кое-как перебирая ногами, согласился я.

Глава четвёртая

Эй, люди, ау! – позвал я, спускаясь по лестнице.

Ну, даёт, телеграфист хренов. Мог бы и покороче написать, подумал я, держась за неимоверно болевшую голову.

А ближе к вечеру приехал на полицейской машине Славка, вернее, не приехал, а его персонально доставили.

Увидев меня, сидящим на крыльце, он, улыбаясь, выставил все свои тридцать два крупных зуба и прогорланил:

— Не казнись, Лёвка, я заплатил ещё вчера. Так что, всё в ажуре.

— И, когда же это ты успел, позволь тебя спросить? Мы же пили всё время, и ты, вроде бы не вставал из-за стола.

— Слав, ты ж меня знаешь. Обещаю сделать так, как ты сказал. Клянусь!

— Лев, история длинная, за один вечер не расскажешь.

— Готов пожертвовать даже твоей замечательной ухой, только расскажи, а то у меня знаешь…

— Ни во что я не превратился. Наверное, я всегда был таким, и военным стал из-за ошибки в молодости.

Он задумчиво обвёл взглядом комнату, рассеянно повертел в руках вилку, и тяжело вздохнул.

Я тебе расскажу об одном человеке, который…, из-за которого…

— Я же дал слово, Слав! Давай, начинай рассказывать, не тяни кота за хвост! Я изнываю от любопытства.

— Давай-ка откроем его, и посмотрим, что у него спрятано внутри.

— Ну, давай, только по-быстрому.

Оно оказалось достаточно холодным, и совершенно свежим на вкус.

Пиво-пивом, но я-то ждал рассказа, а не пива, и ждал с нетерпением.

— Сла-ва-аа, — заныл я.

— Не мешай, дай сосредоточиться.

Прошло не менее пяти или семи минут в молчании, прежде чем мой друг заговорил.

* * *

Пожалуйста, взволнованно добавила звонившая, приезжайте побыстрее, там что-то случилось!

Уточнив адрес, оперативная группа выехала на место предполагаемого происшествия.

Да, женщина, оказавшаяся соседкой, и позвонившая в дежурную часть РОВД, была права!

Вот что значит бывший разведчик!

* * *

— Ешь, ешь писатель, когда ещё такой ушицы похлебаешь.

На следующий год Славка, мой друг и полковник полиции, вместе со своей семьёй был у меня в гостях.

Прошло ещё половина года и я, по разрешению друга, сдал рукопись услышанного в городе N+++ рассказа в печать.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава первая

Она ещё раз грубо выругала себя, и обозвала дурындой!

Вот и сейчас, кажется, тоже самое происходит с её Верой, с её ненаглядной, и такой умницей, дочуркой.

Людмила Афанасьевна доглаживала постельное бельё, а Верка читала книгу и нет-нет, да поглядывала на часы.

— Мама, я не поглядываю, это тебе показалось.

Минут через двадцать Вера, нервным движением захлопнув книгу, сказала:

— Мам, я сбегаю, мусор вынесу.

— Куда ты, ночь уже!

— Мам, какая ночь? Всего-то десять часов. Я быстренько.

— Вера, не нужно, я утром сама вынесу, мне по пути.

Проговорив это, она вышла из комнаты в коридор, где стоял пакет с мусором.

И Людмила Афанасьевна услышала, как закрываясь, хлопнула входная дверь.

* * *

— Ты где это до сих пор шлялась?! Вынести мусор – минутное дело, а ты, когда вернулась?! Посмотри на часы!

— Я встретила подружку. Мы поговорили…, то, да сё…

Утром дочь молчаливо собралась и, не попрощавшись с матерью, ушла в школу.

Это было последней каплей яда на её кровоточащую рану.

Извещение на оплату коммунальных услуг, решила она.

Вошедшая в это время Вера, увидев бледное лицо матери, заботливо спросила:

— Мама, что с тобой, тебе плохо? Ты заболела, или что-то случилось в школе? Мама, да не молчи ты!»

— Извещение из ЖКХ…, на оплату.

— Так ещё не время, — поглядев на мать, удивилась дочь.

— Значит, решили разнести пораньше, — постаралась равнодушным голосом ответить она.

— Ааа. И Вера направилась в свою комнату.

Мама, я английский учу, много слов незнакомых, я тебе не нужна?

— Иди, занимайся Вера. Я только переоденусь, и на почту.

Глава вторая

И в расстройстве не замечала, что уже минут десять трёт тряпкой по одному и тому же месту.

* * *

Пока ещё изредка, ослепляя, поблёскивали молнии, и гремел гром. Ей было страшно! Почему-то очень страшно!

Он был сильнее её! Он был намного сильнее её!

Людмила Афанасьевна попыталась закричать, но насильник зажал ей рот.

Последние остатки сил покинули её и она, теряя сознание, провалилась в беспамятство…

* * *

— Ничего не случилось, а школу Вера закончит у тебя.

В эту ночь она спала крепко, и никакие предчувствия не беспокоили её.

Проснулась она почти счастливой.

Глава третья

— Нет, нет. Что ты. Я же тебе говорила. У нас всё нормально. Не переживай, — отвечала она сестре.

* * *

— К вам, Олег Петрович, быть может, и нагрянула, только не ко мне, — парировала она насмешника.

Что ж «Попытка, не пытка», решила Людмила Афанасьевна, и набрала междугородний номер.

Боясь, что трубку положат, не дослушав её, зачастила: «Пригласите к телефону Марию. Я её подруга, Людмила».

Издалека, приглушённо донеслось: — Мам, это тебя… какая-то Людмила.

С Марией она обо всём договорилась, хоть и с некоторыми заминками в разговоре, но договорилась.

Следующий вопрос, требующий незамедлительного решения, как уберечь квартиру от разграбления.

И пергаментное лицо её после произнесённых последних слов, слегка порозовело.

* * *

Больше этот вопрос, Слава Богу, они не поднимали. И она перестала тревожиться по этому поводу.

Бедная и горемычная! — плакала, не находя успокоения, её душа. Кто поможет мне в моём-то возрасте, кто…?

Что ж, это был хоть и не лучший, но всё же единственно возможный выход в данной ситуации.

И всё же, действительно, это был единственный выход в её сложном положении.

Пора было возвращаться домой. Она и так достаточно долго пользовалась гостеприимством доброй подруги.

Выходить на работу в конце учебного года не имело смысла, и она полностью занялась девочкой.

* * *

Проходили дни, недели. Тянулись своей чередой месяцы, а за месяцами годы.

Людмила Афанасьевна немного успокоилась, но совсем тревога за дочь не ушла.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава первая

Ладно, вернусь в Питер, наверстаю «упущенное», пообещал он себе.

После произнесённого монолога он немного успокоился.

Это надолго, понял Вадим и, накинув куртку на голову, бросился под дождь.

Домой он прибежал промокнув насквозь. Ему даже показалось, что вода доверху наполнила его желудок.

А он, приняв заботу матери как должное, лишь буркнул в ответ: «Сейчас, схожу в ванную, переоденусь в сухое».

И уже закрывая за собой дверь ванной, равнодушно буркнул: «Ты погладила мои рубашки и брюки?»

— Хватит мама, надоело! Каждый день одно и тоже, одно и тоже, хоть домой не приезжай.

— Конечно, сыночек, я всегда тебе почти всю пенсию высылаю, не беспокойся.

— Ладно, мать, поговорили: — Я в ванную.

Ох, и хороша бестия в постели, хороша, ничего не скажешь!

И он плотоядно почмокал губами — прямо персик!

Утром, после завтрака, Вадим обнял мать и ласковым голосом заговорил:

— Мамуля, родная, не надо плакать, я же не гулять еду, я еду грызть «Гранит наук»!

— Эхх, тем-но-та! — Это образно так говорят, мама. — Я еду учиться.

Ага, щас! — усмехнулся он. Ждите! Так я и разогнался сюда приезжать! Что я, дурак какой?

А потом, уже вслух, проговорил: «Мамуля, иди, собирай вещи, а то я не успею на поезд».

— Иду, иду, сынок, — и с последней надеждой в голосе попросила, — может, побудешь ещё дня два, а?

— Не могу, мама.

В полдень он распрощался с плачущей матерью, и направился в Северную Столицу грызть «Гранит наук».

* * *

Вот это жизнь, восхитился он ловкости хитрой фифы. Мне бы так пристроиться.

И дурёха поверила его пошлым, затасканным до дыр, словам.

Поджав жеманно губки бантиком и закрыв глаза, она подставила лицо для поцелуев.

— Ах, Вадим, вы такой милый, такой милый. Не надо ничего совершать, я вам и так верю, честное-пречестное.

— Вы что-то сказали, Вадимчик?

— Да, Ларочка. Я сказал, как бы нам было хорошо вместе.

— Вы такой милый, я с вами вполне согласна.

— Только без вашего мужа, а то я уже сейчас ревную Вас к нему, — грубо солгал Вадим.

— Вадим!- приняла она позу оскорблённой невинности, — не надо ревновать, я этого не люблю!

Её кукольное личико зарделось, а в глазах появилось выражение целомудренности.

Глава вторая

Вадиму пророчили большое будущее, и он воспринимал это как должное.

— Я, Боря, решил окрутить дочку проректора по науке, она давно на меня глаз положила.

— На свой ли ты сук замахнулся топором, друг мой? Её папаша уже подобрал ей жениха, забыл?

— Не забыл. Но, «Гадом буду, я её всё равно добуду!» – скаламбурил Вадим.

— Это… как же? — ухмыльнулся друг.

— Ага, перспектива с решёткой на окне, — цинично подсказал Борис.

— Не боись, я присматриваю за ними, пока ты наполеоновские планы строишь. Они пошли носики попудрить.

Борис сделал пару глотков из бокала.

– Вадим, как же ты бросишь свою теперешнюю пассию? Кто тебе деньги будет давать? — продолжил он допытываться.

— Смотри, Вадим, не пролети, что-то боюсь я за тебя…. Оох, боюсь! Такой риск – можно и без головы остаться.

— «Живы будем, не помрём!», — хорохорясь, ответил Вадим, но слова друга смутили его и заставили задуматься.

* * *

Нуу, утром она устроит мне «концерт по заявкам!», с неудовольствием подумал он.

С этой здравой мыслью он и уснул.

* * *

Разбудил его крик жены, визг шин и скрежет металла.

Вадим открыл глаза и, не успев ещё ничего сообразить, мгновенно получил мощнейший удар в голову и грудь.

Затем, боль всего тела, провал памяти и темнота…

За световым пятном виднелось что-то белое.

«Это стена, или потолок? — спросил он неизвестно кого, но ответа не услышал»

В их с Ольгой спальне и потолок, и стены были другого цвета, напряг он память.

«Где я? – вновь спросил он».

И опять ответа не последовало, и что странно, он не услышал собственный голос.

— Мама, почему ты плачешь? — спросил он.

Ему казалось, что он громко спросил, но услышал лишь свой шёпот.

На лицо матери тенью легла скорбная улыбка.

Её глаза были полны слёз.

Вадим заподозрил что-то неладное и, когда врач ушёл, он заставил мать рассказать об Ольге:

После рассказа матери об аварии и гибели его любимой Оленьки, Вадим замкнулся. Он потерял смысл жизни.

* * *

Прошло несколько лет.

Глава третья

Вадим искоса посмотрел на неожиданную соседку и отметил про себя её красоту.

— Знаете, я здесь совсем недавно, и… я не знала, что это ваша скамья, — стала она извиняться.

— Не стоит беспокоиться, я немного отдохну и покину Вас. Скамья будет в полном вашем распоряжении.

Вадим давно уже так много не говорил, и немного удивился своей разговорчивости.

Посидев минут десять-пятнадцать он отдохнул, восстановил дыхание и поднялся.

Попрощавшись с девушкой кивком головы, направился домой.

Этикет не позволял Вадиму не ответить девушке.

— Простите, я тоже не хотел Вас обидеть, я…

В душе его что-то всколыхнулось, заставило быстрее забиться сердце.

— Здравствуйте, Вадим Дмитриевич! Простите, я не могла прийти, я сопровождала шефа. Мы были…

— Не нужно объяснений, Маша. Я всё понимаю. Работа, есть работа. Все мы рабы своих обязанностей.

— Яаа… хотела только сказать…, извиниться…, — и она опять мило покраснела.

* * *

Дружба их с каждым днём становилась крепче и крепче.

На следующий день, прямо с утра, Вадим развил бурную деятельность.

Вадим был доволен и счастлив, его труды увенчались успехом – Маша останется в Брюсселе.

Вечером, при встрече, Маша, сияя улыбкой, бросилась в его объятия и, заглядывая в глаза, зачастила:

Вадим, дорогой, он предложил мне место своего помощника. Ура-а-а!

* * *

Через полмесяца они заключили брак и уехали в свадебное путешествие по Средиземноморью.

* * *

— Ма-шаа, на кого похож наш Вадим Вадимович? По-моему, копия я, правда, ведь?

— Конечно, дорогой, — донёсся голос жены из другой комнаты, — он теперь у нас – Вадим младший! Звучит?

— Ещё как звучит!

— Ты доволен…, моим подарком?

— Машенька, да я…, да я готов за такой подарок тебя всю жизнь на руках носить!

— Ой, ой, так уж и всю жизнь?

В голосе жены Вадиму послышались игривые нотки…

Глава четвёртая

Подготовка к празднованию дня рождения шла успешно.

Он радовался как ребёнок, что сможет хоть как-то, хоть чем-то отблагодарить жену за любовь.

Однако планам его не суждено было воплотиться в жизнь.

— Принеси сюда, я Вадима младшего спать никак не могу уложить, — услышал он голос жены из детской комнаты.

— Несу.

— Покачай Вадима, а я пока телеграмму прочитаю.

— Маша, что случилось?! — заволновался он. — Говори, не томи!

— Мама умирает, и просит срочно прилететь. — Вадим, закажи мне билет до Тулы.

— Хорошо, сейчас позвоню в агенство, — он задержался на секунду, — Маша, я полечу с тобой.

— А кто останется с сыном? Вадим, ему ещё рано пользоваться самолётом.

— Он побудет с нянькой, она его обожает, и он не будет возражать, мне так кажется.

— Вадим, может…, я всё же…

— Да.

— Значит, затруднений с заказом билетов не будет.

* * *

Они прилетели в Тулу ночью и на такси поехали дальше.

* * *

Вадим решил — у Марии сдали нервы, и она потеряла сознание.

Он бросился в комнату на помощь жене. Она лежала на полу без движения, бледная до синевы.

Его усилия оказались не напрасными. Маша, вначале вздохнула, затем, её глаза медленно открылись.

В ответ на него смотрели не глаза его любимой Машеньки — на него смотрела сама Смерть!

— Машенька, родная, что случилось?!

Он почувствовал, как она поёжилась, словно ей было нестерпимо холодно, а затем повела глазами по комнате.

— Ты ищешь тетрадь? – почему-то сразу догадался Вадим.

Ничего не понимая, он повиновался её просьбе.

По мере того, как до него доходил смысл записей в дневнике, он всё больше понимал и ужасался – Машенька и он….

Ооо Господи! Он и Машенька…, они…, они…

За какой-то невыразимо короткий миг волосы на его голове стали совершенно белыми.

— Машенька!!! — закричал он, — а, как же наш сын?! Он-то, каак?!

На минуту задумавшись, она ласковым голосом продолжила:

Рыдания сотрясали её тело.

Ему показалось, что это грянул гром над всей его жизнью!

—<<<>>>—

Митч Флетчер, поселившись в доме у Джорджии, составил о ней совершенно превратное мнение и не скрывал, что во всем осуждает ее. Молодой человек и представить себе не мог, к каким последствиям приведет его ошибка. Но и Джорджия не собиралась ни в чем переубеждать Митча, а уж роман с ним и вовсе не входил в ее планы. Однако случилось так, что именно он стал неотъемлемой частью ее жизни. Узнает ли Митч Флетчер когда-нибудь о тайне, связавшей их навсегда?

Содержание:

ГЛАВА ПЕРВАЯ 1
ГЛАВА ВТОРАЯ 4
ГЛАВА ТРЕТЬЯ 6
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 8
ГЛАВА ПЯТАЯ 11
ГЛАВА ШЕСТАЯ 13
ГЛАВА СЕДЬМАЯ 15
ГЛАВА ВОСЬМАЯ 17
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ 19
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ 22
Примечания 24

Пенни Джордан
Роковая ошибка

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Она опаздывала. Задержавшись у перехода, Джорджия с сожалением призналась себе, что в последнее время опаздывает постоянно, и поспешно перебежала дорогу.

А все дело в том, что ей никак не удавалось поставить машину поблизости от агентства, которое регулярно обеспечивало ее работой на дому, заказывая составление компьютерных программ. Проблема с парковкой – досадная мелочь, но это обстоятельство заставляло девушку передвигаться по городу пешком; пусть расстояние было и небольшим, но вынужденная прогулка выбивала ее из довольно жесткого графика, – а она сейчас просто не имела права терять ни минуты. Она должна хорошо зарабатывать, и тратить время впустую в ее ситуации – все равно что сорить деньгами.

Усилием воли Джорджия остановила поток невеселых размышлений. Она старалась твердо придерживаться правила: когда выходишь из дома навестить тетю Мей, надо ненадолго забыть о своих заботах, а то, не дай Бог, родственница догадается о денежных затруднениях, и это может ее встревожить. А если тете суждено поправиться, то покой ей необходим в первую очередь.

Если суждено… Нет-нет, никаких «если». Джорджия с негодованием отогнала сомнения. Тетя Мей обязательно выздоровеет. Разве буквально на прошлой неделе врачи не сказали ей, что уже есть изменения в лучшую сторону?

При мысли о двоюродной бабушке, которую девушка привыкла называть «тетя Мей», выражение суровой сосредоточенности на лице Джорджии тут же смягчилось, и она замедлила шаг. Необыкновенная, замечательная тетя Мей и в семьдесят с лишним лет сохранила свой неугомонный нрав. Именно она в трудный час вошла в жизнь Джорджии, заменив девочке отца и мать, погибших в авиакатастрофе, окружила вниманием и лаской, помогла перенести сильную психическую травму; именно она стала столь заботливым и мудрым воспитателем, что Джорджия не чувствовала себя обездоленной, а порой была просто уверена, что имеет гораздо больше любви и понимания, чем ее благополучные сверстники. Когда же пришло время расправить крылья и выпорхнуть из стен школы, покинуть дом, чтобы поступить в университет, а после его окончания приехать в Лондон и устроиться на работу, тетя Мей вдохновляла и поддерживала каждый ее шаг.

Будучи любознательной, честолюбивой, здравомыслящей и уживчивой – а именно так отзывались о Джорджии ее коллеги, – девушка быстро поднималась вверх по служебной лестнице; она умела не только точно намечать цель, но и продвигаться к ней энергично и решительно. Джорджия гордилась тем, что ей прочили блестящую карьеру, что про нее говорили: «Эта птица высоко взлетит». Но в душе она всегда знала: настанет день, когда ее положение в обществе будет достаточно прочным, когда она добьется всего, чего хотела, накопит необходимые знания и опыт, – и вот тогда можно будет успокоиться и всерьез подумать о спутнике жизни, да и о детях тоже.

Обосновавшись в столице, Джорджия не забывала родственницу: проводила у нее Рождество, вырывалась и на другие праздники, не раз принимала дорогую гостью в своей тесной лондонской квартирке, купленной за большие деньги в одном из престижных районов.

Будущее виделось девушке таким безоблачным, ничто не предвещало помех на избранном пути, и вдруг на нее обрушился этот страшный удар…

Как-то у Джорджии неожиданно выдалось несколько свободных дней, и она отправилась в город своего детства – Манчестер, где и узнала горькую правду. «Опухоль», «новообразование» – какими словами это ни называй, означают они одно: полную безысходность, невозможность представить и до конца осознать случившееся.

Проигнорировав настоятельное требование тети Мей вернуться в Лондон и заниматься своими делами, Джорджия взяла дополнительные отгулы и вместе с ней пошла по врачам. Они проконсультировались у специалистов, и, когда после всех анализов картина болезни прояснилась, уехать все же пришлось, но ненадолго. Джорджия задержалась в Лондоне ровно настолько, чтобы уволиться с работы и второпях продать квартиру, не успев ничего на этом выгадать.

Затем она совершила поездку в Чешир и, заплатив немыслимо огромную сумму в качестве задатка, купила в рассрочку дом в одном из маленьких городков, куда тетя Мей всегда мечтала перебраться. Мизерные гонорары, которые Джорджия теперь получала в агентстве независимо от объема заказов и затраченного времени, не шли ни в какое сравнение с доходами высокооплачиваемой служащей из солидной столичной фирмы. К расходам прибавилось также лечение бабушки в специализированной клинике, расположенной неподалеку от их нового жилища.

Каждый день, утром и вечером, Джорджия навещала родственницу, и сегодня, безумно встревоженная, она шла и, мучительно сознавая, как слаба еще больная, отчаянно молилась, чтобы тетя Мей не сдавалась… чтобы тетя Мей поправилась…

Узнав о коварной болезни, Джорджия вдруг отчетливо поняла, что может остаться в этом мире одна-одинешенька. И тогда душа ее переполнилась страданием, ее охватил безудержный панический страх. Подобное состояние не очень-то свойственно молодым людям. Не было оно привычным и для Джорджии, вполне взрослой и самостоятельной особы неполных тридцати лет от роду. Она, безусловно, любила тетю Мей и страстно желала ее выздоровления, но ощущение абсолютной беззащитности и этот жуткий страх никак не проходили. То, что она сейчас испытывала, было гораздо невыносимее мук и терзаний, свалившихся на нее после смерти родителей. Иногда ей даже казалось, что она вот-вот перестанет владеть собой и окончательно и бесповоротно попадет в плен опасных переживаний.

До сей поры холодную голову и выдержку Джорджия уверенно причисляла к своим достоинствам, она считала себя человеком, который способен не поддаваться порывам эмоций.

И вот теперь она уповает лишь на небеса, лихорадочно молит их о выздоровлении тети Мей. В эти трудные дни Джорджию не оставляло чувство, что, вопреки ее усилиям, бабушка медленно отдаляется от нее…

Надо было успеть в больницу, пока не истекло время, отведенное для приема посетителей. Она торопилась сдать выполненную работу, не обращая внимания на затекшие под тяжестью бумаг руки. На этот раз Джорджия попросила у женщины, руководившей агентством, дать ей задание больше обычного. Та удивилась: конечно, к ним поступает много заказов и такой блестящий специалист для провинциального агентства просто находка – но стоит ли взваливать на себя столь непосильную нагрузку?

Джорджия горько усмехнулась. А что делать, если постоянно нужны деньги? Одна рассрочка чего стоит!.. На прошлой неделе она посетила строительную организацию, продавшую ей дом, чтобы выяснить, нет ли какой-нибудь возможности ослабить бремя расходов.

Очень милый управляющий с пониманием выслушал ее и подбросил идею пустить в дом жильцов. В их районе международные корпорации начинали разворачивать производство и открывать свои филиалы, так что комнаты пользовались большим спросом.

Только этого еще не хватало! Такой вариант Джорджия оставляла на самый крайний случай. Дом был куплен для тети Мей, мечтавшей о тихом пристанище на склоне лет, и она вовсе не собиралась расставаться с ним – во всяком случае, до тех пор, пока больная продолжала бороться за свою жизнь.

И все же, как ни противно, сегодня вечером ей предстоит встреча с будущим квартирантом. То, что это мужчина, Джорджию не особенно смущало – опыт ее лондонской жизни показал, что мужчина и женщина вполне могут мирно сосуществовать вместе: то есть делить крышу над головой без всяких прочих проявлений повышенного интереса друг к другу. В свое время она сама снимала комнату в квартире, где, кроме нее, было еще двое жильцов, и оказалось, что ладить с Сэмом гораздо легче, чем с соседкой. Так что пол постояльца не имел значения – было тошно от самой необходимости впускать в дом постороннего человека.

Колокола местной церкви пробили час, и Джорджия спохватилась, что стоит в задумчивости и теряет драгоценное время. Она шагнула вперед и едва не столкнулась с молодым мужчиной, спешившим навстречу.

Он отпрянул в сторону, она сделала то же самое, и в результате началась знакомая всем неразбериха, забавная для наблюдателя и неловкая для самих участников, когда, дергаясь одновременно, пешеходы безуспешно пытаются обойти друг друга, словно исполняют какой-то причудливый танец.

В конце концов молодой человек, грустно улыбнувшись, первым замер на месте, открывая Джорджии путь.

Источник

Глава 4

– Анастасия Игоревна, доброе утро! Хорошо отдохнули после пятницы?

– Со мной всё в порядке. Немного устала. Спасибо за беспокойство, – с улыбкой на лице тут же ответила я.

– Берегите себя.

И не став больше раздумывать, я решительно сделала три стука и вошла.

– На заверение, – еле слышно промямлила я.

– Вы ничего не хотите мне сказать? – вдруг спросил он спокойно, но требовательно.

– Не-е-ет… – заикаясь, промычала я.

– В таком случае вы свободны, – грозно рявкнул нотариус и вернулся к бумагам.

– Приятно познакомиться, меня зовут Анастасия Игоревна, можно просто Настя.

– А вам подходит это имя, – улыбнулся он. – Давно здесь работаете?

– Почти четыре года, а до этого несколько лет проходила практику.

– А я всего линь год. Сейчас вот попросился перевести меня из центрального офиса в московский.

– Да? А так можно? – удивлённо поинтересовалась я, – ну, в смысле перевестись из одного офиса в другой?

– Переделать до вечера.

После этого руководитель развернулся и ушёл, кинув напоследок всё тот же взгляд на Никиту.

– А где исправленный договор? – раздался за спиной недовольный голос.

– Настя! – услышала я за спиной и обернулась.

Никита догнал меня, пока я шла к автобусной остановке.

– Отлично! Я очень рад!

Мы перешли дорогу и неспешно отправились по одной из дорожек вглубь парка.

– А почему вы решили перевестись? Мне казалось, наоборот, все хотят попасть в центральный филиал.

– В Купчино, если нет пробок, то пятнадцать минут езды.

В целом он был забавен. По крайнем мере мне, глядя на него, хотелось улыбнуться.

– Доброе утро! Хорошо, спасибо.

Зажмурив глаза в преддверии неизбежного, я выдохнула и со стуком вошла.

– Доброе утро. Вы хотели меня видеть?

Дмитрий Владимирович стоял лицом к окну, но при моём приходе тотчас развернулся.

– Проходите.

Он махнул рукой на стул, показывая, чтобы я присела. Я молча повиновалась.

Его суровый голос заставил меня вжаться в сиденье и вцепиться в него руками, будто это спасло бы.

– Но я же его исправила и вам передала, – попыталась оправдаться я, глядя на него испуганным взглядом.

– Это, по-вашему, надлежащее исправление?

– Да, – робко вымолвила я, отрываясь от длительного изучения пола перед собой.

Я кивнула, чувствуя себя провинившейся школьницей в кабинете строгого директора.

– Хорошо.

– Дмитрий Владимирович, скажите, пожалуйста, могу я попросить перевод в центральный офис?

Настал его черёд удивляться. Он внимательно посмотрел на меня и ответил:

Источник

– Я подумал, что не смогу уснуть после кофе, и заварил чай.

Митч Флетчер в это время разливал чай. Резко обернувшись, он тут же поставил чайник и бросился на помощь.

– Стойте так и не двигайтесь!

– Давайте-ка лучше я, вы же еле стоите, – сурово сказал он. – Какого черта вы тут полуночничали?

Глядя на склоненную темноволосую голову Митча, Джорджия едва не потеряла сознание.

– Да прекратите же, наконец!

Он сразу подчинился и, не глядя на девушку, с мрачной иронией заметил:

– Прошу прощения. Кажется, я перестарался.

Джорджия была готова поколотить себя за проявленную к нему несправедливость, но сдержаться уже не могла:

– Вот именно. Я не нуждаюсь в вашей помощи. Она мне неприятна!

Глотая слезы, девушка выложила всю правду. Луиза выслушала ее с искренним сочувствием.

Джорджия покачала головой.

Луиза взяла девушку за руку.

Они поболтали еще немного, потом Джорджия сказала, что ей пора уходить.

– Всегда помни, – наставляла Луиза, провожая девушку до двери, – я к твоим услугам в любое время дня и ночи.

Джорджия покинула агентство, преисполненная благодарности к доброй и отзывчивой женщине.

Источник

Глава 4

«Они точно сговорились! — сердито думала Лена. — Родители теперь всех против меня настроят!»

— Что, общей молитвы было недостаточно, и ты решила погибающую овечку спасать?

— На воре шапка горит, — тихо ответила сестра.

— Чего?!

— Юра! — строго смерила сына взглядом Варвара Тихоновна.

— А может, я влюбилась, — не обращая внимания на мать, язвительно произнесла Лена, обращаясь к брату.

— Какие мы мудрые! — возмутилась Лена. — Оставь свои советы тому, кому они нужны!

— Ладно, делай, как знаешь, — отмахнулся Юра.

Мать грустно смотрела на дочь, но ничего не говорила. Отец, вздохнув, поднялся из-за стола.

— Мне уже на работу пора. Всем пока. С Богом!

— Привет! А чего ты не появлялась?

— Дома работы много было, — отмахнулась Лена.

— Скромница, недотрога, еще и работящая, — обворожительно улыбнулся Павел. — Ты мне все больше нравишься.

— Правда? — кокетливо улыбнулась Лена.

— Ага.

Наконец дождь утих, на улицах остались лужи, птицы снова запели.

— Может, пойдем погуляем? — предложил Павел.

— Пошли, — согласилась Лена.

— Красиво, — подняла Лена глаза к небу.

— Ага, — равнодушно заметил Павел.

— Чего ты, глупышка, вырываешься? Разве неприятно? — разгоряченно прошептал Павел.

Угроза сработала, и Павел ослабил хватку.

— Чего ты испугалась, глупая! — примирительно пробормотал он. — Я же пошутил.

— Ленк, что с тобой? Что-то случилось? — встревожился он.

— Нет, все в порядке, — ответила та и зашла в свою комнату.

— Да, невеселая картина, — грустно усмехнулась Лена, глядя на свое отражение.

— Брешешь! — усмехнулась вторая с недоверием. — Во всех христианских церквах сестер больше, чем братьев.

— А вот и нет. У них наоборот, — не уступала первая.

— А почему у них так?

Лена пошла дальше, чтобы ее не обвинили в подслушивании, но задумалась.

Вопрос был решен, и Лена пошла готовиться к поездке.

Ближе к вечеру, когда все устали, местный руководитель молодежи объявил:

— Мы с тобой еще не познакомились. Я — Лена.

— А я Игорь, — улыбнулся парень. — Как вам наш город?

— Он… Как сказать правильно… Уютный какой-то. Хорошо здесь у вас, — обворожительно улыбнулась Лена.

В этот момент в общую комнату вбежала девочка из семьи, которая проживала на дачном участке.

— Там одна ваша девушка ногу поломала! — громко сообщила она.

— Тут тетя Дуся яму от туалета закрыла старыми досками, а Карина не знала, — сообщила та же девочка.

— Ты осторожнее! — напомнил один, содрогаясь от ужаса и отвращения. — Ты же почти посередине этой ямы!

— Осторожно вытащи ногу и лучше ползком отойди оттуда, — посоветовал другой.

— Я не могу вытащить ногу, — простонала Карина. — Боль ужасная! Кажется, я ее поломала!

— Я почти дипломированная медсестра. Можно ногу осмотреть?

Лена глянула на ногу, покрытую черной вонючей жижей, и спросила у стоявшей рядом девочки:

— А что такое эластичные бинты? — не поняла девочка.

— Это такие специальные бинты, помогающие зафиксировать ногу, — улыбнулась Лена.

— Правда, похоже на перелом… Боюсь, что даже со смещением.

— Ловко ты! — восхищенно заметил Игорь. — Я думаю, ты будешь хорошей медсестрой.

— Спасибо. Стараюсь, — коротко ответила Лена, смутившись. Ей все больше нравился этот красивый парень.

Лена готова была взвыть и ударить кулаками по земле.

«Ну почему как только прекрасный мужик, так обязательно уже женат?!» — мысленно простонала она.

Источник

Глава 4

Вылетев из Нью-Йорка в 5 часов в Сан-Франциско Хейли и Кристи прибыли в 8.20, так как разница во времени составляла 3 часа, а лететь надо было чуть больше 6 часов. Поймав такси, они отправились к родителям. Кристи очень сильно устала за день, к тому же ее измотал шестичасовой перелет, так что она уснула в такси. Подъезжая к дому родителей, Хейли позвонила маме, и попросила, чтобы они с отцом встретили их, так как не хотела будить Кристи. Отец Хейли был недоволен тем, что дочь не предупредила, что они летят без Алана, так как с радостью сам их встретил бы в аэропорту. Увидев дочь с внучкой, он быстро пришел в себя и на время забыл об этом неприятном инциденте, так как очень рад был видеть их. Мама тоже была счастлива и сразу заметила, что Кристи подросла с последней их встречи. Хейли занесла Кристи домой на руках, а отец с мамой взяли их вещи. Кристи решили не беспокоить и сразу уложили спать. После Хейли вместе с родителями спустились вниз и поприветствовали друг друга потеплее, с обниманием и поцелуями. Общались они допоздна, и обсуждали все, что произошло в их жизни за год. Не обошлось и без обсуждения отсутствия Алана. Причем отец все время их пребывание в Сан-Франциско выражал свое недовольство.

– А где Алан? Почему он не приехал? – Спросил отец Хейли, Джон Джонсон, который был военным в отставке и довольно прямолинейным человеком. Когда Тереза, мать Хейли, обращалась к нему, полковник Джонсон, это означало, что он делает что-то не правильно, или надо сменить тему разговора. Тереза была очень спокойной и справедливой женщиной, что своим поведением делала спокойным и мужа.

– Она же сказала что у него работа – сказала Тереза с упреком.

– Под работой можно много чего подразумевать – ответил полковник, пытаясь задеть жену и дочь, чтобы они задумались и поддержали его.

– Вы же знаете, что Алан открывает еще один ресторан, и поэтому ему пришлось остаться, так как могут быть дополнительные проверки.

– Хорошо, я понимаю, что материальное благополучие важное составляющее семьи, и рад за вас, и тем более не осуждаю это. Но он должен был позвонить лично мне и сказать, что не прилетит и попросить меня, вас встретить. Это же не так сложно?

– Ты не в армии, что бы тебе обо всем докладывали – сказала Тереза.

– Не в армии, но Хейли моя дочь, и я должен быть уверен в том, что у нее все в порядке.

– Все в порядке пап, если Алан управится пораньше, то прилетит тоже, так что тебе не о чем беспокоиться.

– Завтра я ему позвоню, узнаю как там его дела, а то он мне совсем не звонит.

– Джонсон, ты опять за свое.

– Мам, пусть звонит, он же должен знать, как дела у его сына.

– Это точно – улыбаясь, сказала мать.

– Ладно, я пойду тоже спать, а то уже еле сижу – сказала Хейли и, пожелав спокойной ночи родителям, поднялась к Кристи, которая спала в ее детской комнате и легла рядом с ней.

Утром, как и всю неделю, все внимание бабушки и дедушки было приковано к их внучке, которую они без ума любили, и соревновались между собой в ее баловстве. Кристи хорошо проводила время в Сан-Франциско, она познакомилась с соседскими детьми, гуляла с мамой в городе, ездила с дедушкой и бабушкой за подарками для себя, они покупали ей все, что она хотела. Хейли ходила в гости к своим школьным подругам, и проводила время с ними. Но все же настал день, когда им нужно было уезжать, а Алан так и не прилетел, потому что был очень занят.

Источник

Глава 4

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Глава 4

Текст книги «Роковая ошибка»

Автор книги: Людмила Шторк

Глава 6

* * *

* * *

Пенни Джордан Роковая ошибка

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Глава 4

Глава 4

Пенни Джордан
Роковая ошибка