Счастливая ошибка гончаров о чем

Укажите регион, чтобы мы точнее рассчитали условия доставки

Начните вводить название города, страны, индекс, а мы подскажем

Например: 
Москва,
Санкт-Петербург,
Новосибирск,
Екатеринбург,
Нижний Новгород,
Краснодар,
Челябинск,
Кемерово,
Тюмень,
Красноярск,
Казань,
Пермь,
Ростов-на-Дону,
Самара,
Омск

Обновлено: 28.01.2023

— Самое раннее из известных произведений Гончарова; появилось в 1839 г. «для немногих» в рукописном сборнике майковского литературного кружка «Лунные ночи». Представляет эскиз к «Обыкн. истории». Произведение это любопытно не столько само по себе, сколько потому, что указывает, что идея «Обыкн. ист.» уже в 1839 г. занимала Гончарова и ее образы тревожили его воображение. А. А. Мазон, опубликовавший повесть (в чешском филологическом журнале (?asopis pro moderni filologii v Praze. 1911) замечает, что в этой повести лежит зародыш большей части позднейших произведений Гончарова»: «Егор (герой эскиза) и Александр Адуевы — это родные братья, столь похожие друг на друга характером, что их даже нельзя различить», а Егор Адуев в то же время «родной брат Обломова» и в его словах уже слышится речь Обломова».

Смотреть что такое «Счастливая ошибка (Гончарова)» в других словарях:

Гончаров, Иван Александрович — один из знаменитейших русских писателей. Род. около 1812 г. [В биографических статьях o Г. указывается, что он родился 6 июня 1813 г. Это неверно. Душеприказчику и старинному другу Г., М. М. Стасюлевичу, в точности известно, что метрическое… … Большая биографическая энциклопедия

Гончаров — Иван Александрович (1812 1891) знаменитый русский писатель. Р. в богатой купеческой семье, в Симбирске. В 1831 поступил в Московский университет, в 1834 его окончил и начал службу в канцелярии симбирского губернатора. С 1835 служил в Министерстве … Литературная энциклопедия

Гончаров Иван Александрович — [6(18).6.1812, Симбирск, 15(27).9.1891, Петербург], русский писатель. Родился в купеческой семье. Учился в Московском коммерческом училище (1822 30). Окончил словесное отделение Московского университета (1831 34). В 30 е гг. сблизился с семьей… … Большая советская энциклопедия

Гончаров — I Гончаров Андрей Александрович (р. 2.1.1918, село Синицы Московской области), советский режиссёр, народный артист СССР (1977). Член КПСС с 1943. В 1941 окончил ГИТИС. Работал в 1 м фронтовом театре ВТО, Московском театре Сатиры (1944 51) … Большая советская энциклопедия

ГОНЧАРОВ Иван Александрович — (1812 1891), русский писатель. Родился 18 июня 1812 в Симбирске. Его дед, армейский писарь, дослужился до штабс капитана; отец, торговец зерном, избирался городским головой. В 1820 Гончаров поступил в местную гимназию, в 1822 был переведен в… … Энциклопедия Кольера

Гончаров И.А. — биография — Гончаров Иван Александрович (1812 1891) Гончаров И.А. Биография Русский писатель. Родился 18 июня (по старому стилю 6 июня) 1812 в Симбирске, в зажиточной купеческой семье. Мать Гончарова, на руках которой, после смерти отца, остался трехлетний… … Сводная энциклопедия афоризмов

«Лунные ночи» — Смотри также рукописный альманах Майковых 1839 г. : Счастливая ошибка … Словарь литературных типов

Пушкин, Александр Сергеевич — — родился 26 мая 1799 г. в Москве, на Немецкой улице в доме Скворцова; умер 29 января 1837 г. в Петербурге. Со стороны отца Пушкин принадлежал к старинному дворянскому роду, происходившему, по сказанию родословных, от выходца «из… … Большая биографическая энциклопедия

Пушкин Александр Сергеевич — величайший русский поэт, род. 26 мая 1799 г., в четверг, в день Вознесения Господня, в Москве, на Немецкой улице. О своих предках по отцу он пишет в 1830 31 гг.: Мы ведем свой род от прусского выходца Радши или Рачи ( мужа честна , говорит… … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

Иван Гончаров — Счастливая ошибка краткое содержание

Счастливая ошибка — читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)

Гончаров Иван Александрович

Господи Боже Ты мой! и так много

всякой дряни на свете, а Ты еще

Шел в комнату — попал в другую.

Однажды зимой в сумерки. Да! позвольте прежде спросить, любите ли вы сумерки? Я «слышу молчание», а молчание есть знак согласия: стало быть, любите. Да и как не любить сумерек? кто их не любит? Разве только заблудившийся путник с ужасом замечает наступление их; расчетливый купец, неудачно или удачно торговавший целый день, с ворчаньем запирает лавку; еще — живописец, не успевший передать полотну заветную мечту, с досадой бросает кисть, да поэт, житель чердака, грозит в сумерки проклятиями Аполлона лавочнику, который не отпускает в долг свечей. Все прочие любят это время; не говорю уже о простом народе, мастеровых, работниках, которые, снедая в поте лица хлеб свой, покладывают руки от тяжкого труда, наконец, магазинщицах, которые, зевая за иглой при Божьем свете, с детской радостью надевают шляпки и спешат предаться увеселениям. Но то существенная, прозаическая радость, а в сумерках таятся высшие, поэтические наслаждения.

Благословен и тьмы приход!

сказал Пушкин. Не есть ли это время нежной, мечтательной грусти, — не той грубой, неприятной грусти, которая изливается днем, при всех, горючими слезами, причины которой так тривиальны — крайняя бедность, потеря родственников и проч.; грусти, например, от невнимания любимой особы, от невозможности быть там, где она, от препятствий видеться с нею, от ревности? Не есть ли это, краснея скажу, время сладостного шепота, робкого признания, пожимания рук и. мало ли еще чего? А сколько радостных надежд и трепетных ожиданий таится под покровом сумерек! сколько приготовлений совершается к наступающему вечеру! О, как я люблю сумерки, особенно когда переношусь мысленно в прошедшее! Где ты, золотое время? воротишься ли опять? скоро ли.

Посмотрите зимой в сумерки на улицу: свет борется со тьмою; иногда крупный снег вступает в посредничество, угождая свету своею белизною и увеличивая мрак своим облаком. Но человек остается праздным свидетелем этой борьбы: он приумолкает, приостанавливается; нет движения; улица пуста; домы, как великаны, притаились во тьме; нигде ни огонька; все предметы смешались в каком-то неопределенном цвете; ничто не нарушает безмолвия, ни одна карета не простучит по мостовой: только сани, как будто украдкою, продолжают сновать вечную основу по Невскому проспекту. Одним словом, кажется, настала минута осторожности. а в самом деле эта минута есть, может быть, самая неосторожная в целом дне: зимой в сумерки совершается важный, а для некоторых наиважнейший, процесс нашей жизни — обед; у первых он состоит в наполнении, у вторых в переполнении желудков и нагревании черепов искусственными парами, — сообразите следствия от этих двух последних обстоятельств.

Теперь войдемте в любой дом. Вот общество, собравшееся в гостиной: всё тихо, безмолвно; никто не шевелится; разговор медленно вяжется слово за слово, поминутно перерываясь и не останавливаясь на одном предмете. Вглядитесь в физиономии: это самая лучшая, самая удобная минута для изучения настоящего характера и образа мыслей людей. Посмотрите, как в сумерки свободно глаза высказывают то, что задумала голова, как непринужденно гуляют взоры: они то зажигаются страстью, то замирают презрением, то оживляются насмешкой. Тут подчиненный смело меряет глазами начальника с ног до головы; влюбленный смело пожирает взорами красоту возлюбленной и дерзает на признание; взяточник, хотя шепотом, однако без ужимок объявляет, какую благодарность и в каком количестве чаял бы он получить за дельце, — сколько доверенностей рождается в потемках! сколько неосторожных слов излетает. Но вот несут свечи: вдруг всё оживилось; мужчины выпрямились, дамы оправились; разговор, медленно катившийся до тех пор, как ручеек по камешкам, завязывается снова, вступает, подобно могучей реке, в берега, делается шумнее, громче. А какая перемена в людях! подчиненный уж смотрится в лакированные сапоги начальника, влюбленный стоит почтительно за стулом возлюбленной, взяточник кланяется и приговаривает: «Что вы! что вы! какая благодарность! это мой долг!» — неосторожные раскаиваются в своей доверенности, и взоры перестают страстно глядеть; место презрения заступает сухое почтение или страх. О! будьте только сумеречным наблюдателем. «Но наблюдать, — скажут мне, — в сумерки неудобно, темно». — «Ах, в самом деле! ваша правда». — «Да как же вы упустили это из виду? забыли?» — «Нет-с, не догадался».

Однажды зимой, в сумерки, сопровождаемые всеми вышеизложенными обстоятельствами, то есть падением снега и безмолвием на улицах, — не то из Садовой, не то из Караванной выскочил на Невский проспект, как будто сорвавшись с цепи, лихой серый рысак, запряженный в маленькие санки, в которых сидел молодой человек. Далеко вперед закидывало стройные ноги благородное животное, гордо крутило шею, быстро неслось по улице; но седок всё был недоволен. «Пошел!» — кричал он кучеру. Напрасно сей вытягивал руки во всю длину, ослаблял вожжи и привставал с места, понукая рысака. «Пошел!» — кричал седок. Но ехать скорее было невозможно: и так пешеходы, которые пускались, как вброд, поперек улицы, при грозном оклике кучера, вздрагивая, пятились назад, а по миновании опасности, плюнув, с досадой приговаривали: «Вот сумасшедший-то! эка сорвиголова! провал бы тебя взял! напугал до смерти!»

С Невского кучер поворотил в Морскую и после минутной езды остановился у двухэтажного дома аристократической наружности, с балконом и большим подъездом. Молодой человек вошел в сени. Нигде в доме не было еще огня: сумерки царствовали начиная с сеней. Там швейцар, сидя перед огромной печью, по временам помешивал кочергой жар и напевал вполголоса унылую песенку. В стороне тянулась лестница с позлащенными перилами.

— Дома господа? — спросил молодой человек.

— Должно быть, что дома-с, — отвечал швейцар. — Вот я позвоню.

— Не нужно! — сказал тот и опрометью, как на приступ, бросился на лестницу.

В передней сумерки были еще ощутительнее: из углов, где царствовала настоящая, прямая темнота, неслось храпенье; лакеи спали, вознаграждая себя вперед за предстоящие труды и вечернюю суматоху. Молодой человек остановился перед тремя дверьми в нерешимости, в которую идти. «Отдамся на волю сердца: оно не обманет и поведет прямо к ней», — подумал он и отворил среднюю дверь. Прошедши залу и диванную, он пропал в коридоре, из которого лесенка в четыре ступеньки вела вверх.

С трепетом в сердце, на цыпочках, подкрался он к библиотеке, и вдруг этот теплый, сердечный трепет превратился в холодный, лихорадочный озноб, когда он вошел в комнату. Там на мраморном столике чуть теплилась лампа и освещала лица двух стариков, которые, сидя в вольтеровских креслах друг против друга, сначала, вероятно, беседовали и потом утопили свою беседу в сладкой дремоте.

Поссорившись, влюбленные расстались. Благодаря ошибке извозчика, они случайно встретились на балу и помирились. Теперь влюбленные готовятся к свадьбе.

За минуту

Егор Адуев приезжает просить руки баронессы Елены. Их чувства взаимны, но девушка капризничает. Влюбленные ссорятся и расстаются. Когда юноша уходит, Елена рыдает.

Егор приходит домой в плохом настроении. Он обижает камердинера, решает наказать подневольных ему крестьян и увеличить оброк.

Случайно юноша находит приглашение на бал, которое ему оставил друг. Он приезжает туда и встречает Елену. Они мирятся и признаются друг другу в любви. Прямо на балу он просит девушку стать его женой. Она соглашается.

Окрыленный юноша возвращается домой. Он просит прощения у камердинера, крестьянам прощает оброк и приказывает дать им денег.

Егор приглашает к себе друзей и выясняет, что его кучер ошибся и случайно привез барина на бал не в тот дом. Благодаря этой ошибке Адуев снова обрел любовь. Все смеются, Егор приглашает друзей на свадьбу.

Произведение Счастливая ошибка полностью

Читать онлайн Счастливая ошибка

Текила Лейла убита. Ее сердце уже перестало биться, но в течение 10 минут 38 секунд ее мозг все еще активен. И за эти краткие минуты Лейла вспоминает свою жизнь и друзей, таких же изгоев, как она.
Удивительно чувственный роман, затрагивающий тонкие струны души, воспевающий дружбу, милосердие и сострадание к тем, кому повезло в жизни меньше, чем другим.
Ее детство прошло в провинции в глубоко религиозной семье с деспотичным отцом, слепо следующим законам Корана. Не выдержав диктата отца, Лейла убегает из дому в Стамбул, где оказывается втянутой в секс-индустрию. Несмотря на жестокость, царящую в мире торговли женским телом, Лейле придется через многое пройти и многое вынести, но ей удастся сохранить главное — свою душевную чистоту.

1793 год. прошло четыре года после штурма Бастилии в Париже и три года после смерти шведского короля Густава III . Двор плетет заговоры, народ пребывает в страхе и ожидании насилия.

©MrsGonzo для LibreBook

“Большой Брат смотрит на тебя!”. Мало найдется людей, кому не известна эта фраза, но далеко не все из них знают, что ее автор — Джордж Оруэлл и звучит она в романе-антиутопии “1984”.

Лондон 1984 года — столица одной из трех сверхдержав, существующих на земле, Океании, в эпоху английского социализма. Мир постоянных войн. Океания живет под неусыпным руководством партии во главе с Большим Братом, квази-божественным лидером, воплощением культа личности. Тотальный контроль над разумом и чувствами осуществляется ради грядущего блага.

Главный герой романа, Уинстон Смит работает в министерстве правды, которое несет ответственность за осуществление партийной пропаганды и исторического ревизионизма. Являясь прилежным работником, Смит тайно ненавидит партию и мечтает о восстании против Большого Брата.

© MrsGonzo для LibreBook

В новом романе Ольги Славниковой действие происходит на Урале, и мир горных духов, некогда описанный Бажовым, не оставляет героев, будь то охотники за самоцветами, что каждое лето отправляются в свой тайный поход, или их подруги, в которых угадывается образ Хозяйки Медной горы. А тем временем в городе, в канун столетия революции, власти устраивают костюмированное шоу, которое перерастает в серьезные беспорядки…

Научные достижения и новые технологии открыли для будущего всего человечества самые невероятные перспективы. Земля перестала быть для него единственным домом. Новые места обитания охватили всю солнечную систему: планеты, спутники и даже астероиды между ними. Каждое – чудо инженерной техники, некоторые – Настоящее произведение искусства.

Но в этом, 2312 году, роковая последовательность событий заставит человечество отстаивать свое прошлое, настоящее и будущее. Первое из этих событий происходит на Меркурии, в городе Терминатор, инженерном чуде беспрецедентного масштаба. Неожиданная смерть той, которая обладала способностью предвидеть. Для Суон Эр Хун ее смерть изменит всю жизнь.

Всю свою жизнь Суон создавала миры. Теперь она встанет во главе заговора, чтобы их уничтожить.
(с) MrsGonzo для LibreBook

Всемирно известный роман Рэя Брэдбери “451 градус по Фаренгейту” — литературный шедевр двадцатого века, мрачный роман о мрачном будущем, ужасающе пророческий в своих предостережениях.
Гай Монтэг — пожарный. Но его работа никак не связанна с тушением пожаров. Напротив, он их воспламеняет. Вместе со своим подразделением он сжигает книги, этот источник всех распрей и несчастий, а заодно с книгами сжигает и дома тех, кто осмеливается хранить их у себя, вопреки тотальному запрету правительства. [сами дома из несгораемого материала] Но единственный разговор со странной девушкой Клариссой что-то кардинально меняет в сознании и душе пожарника.
Мощная поэтическая проза Брэдбери в сочетании с невероятной проницательностью позволили создать роман, который и спустя шесть десятилетий после первой публикации все так же удивляет и шокирует читателя.
© MrsGonzo для LibreBook

Ложные стереотипы о деньгах придуманы богатыми специально для вас, чтобы вы по-прежнему оставались наемными работниками и не могли даже приблизиться к богатству! Вам внушили неправильное представление о деньгах, которое и мешает вам разбогатеть. А поскольку школа не дает людям финансового образования, им приходится руководствоваться этими устаревшими предрассудками. Если вы хотите изменить свою жизнь, прежде всего поменяйте мысли. Роберт Кийосаки стремится снабдить как можно больше людей качественными финансовыми знаниями, помочь вам отказаться от общепринятых мнений о деньгах и взамен приобрести современные экономические взгляды, которые позволят вам разоблачить плохих советчиков и взять на себя ответственность за свое финансовое будущее.

Ученик средней школы Джереми Хир – типичный аутсайдер: девушки его не замечают, популярные парни издеваются над ним. Однажды Джереми узнает о СКВИПах — таблетках, содержащих квантовый компьютер, который вживляется в мозг пользователя и подсказывает, как вести себя в той или иной ситуации. Парень решается попробовать СКВИП, чтобы с его помощью попасть в школьную элиту и завоевать сердце Кристин, в которую он давно влюблен. Чудо-таблетка полностью меняет жизнь Джереми, однако вскоре он убеждается, что последствия могут оказаться самыми непредсказуемыми.

Это книга о собаке. И, как всякая книга о собаке, она, конечно же, о человеке. О жизни людей. В современной русской прозе это самая суровая книга о нас с вами. И самая пронзительная песнь о собачьей верности и любви.

«Все дороги ведут в Рим». Что это? Город-мечта или город-сон. Как с ним связаны самые громкие убийства XX века? И что страшнее – преступление или последующее за ним наказание – стать самым обычным человеком, погрязнуть в трясине быта, без права на мечту? Но чем ярче мечта, тем проще нажать на курок. Тем ближе Рим. Именно Рим вечным стечением обстоятельств открыл героине романа глаза на свое истинное предназначение. Всякий раз, оказываясь в Риме, она приближалась к своей мечте настолько, что казалось, протяни руку – и достанешь. Но с мечтами никогда не было так просто, а с женскими – тем более. И вот она уже снова вглядывалась вдаль, высматривая в оптический прицел новую жертву, спрашивая себя постоянно: «И почему для достижения мечты мне приходится заниматься бог знает чем?»

Сергей Солоух — имя в русской прозе известное, его романы «Игра в ящик» и «Рассказы о животных» становились финалистами премии «Большая книга», а короткие рассказы трижды входили в лауреатский список премии имении Юрия Казакова. Новый роман Love International уникален тем, что он напугал всех тех, кто ранее Солоуха награждал. Самые строгие из критиков называют Love International злым памфлетом. Самые благосклонные — историей трогательной любви. Полярность мнений объясняется двумя параллельными сюжетными линиями. С одной стороны, медийная персона, мошенник и позер, а с другой — скромный сотрудник в малому кому за профессиональным кругом известной компании. Пути этих двух людей из двух в обычной жизни не соприкасающихся вселенных волей судьбы пресекаются и открывают не всегда привлекательную изнанку мира и всегда удивительную красоту человеческой души. Роман, продолжающий традиции поэтических гротесков Константина Вагинова, и в первую очередь «Козлиной песни», написан в свойственной Сергею Солоуху метафорической манере, искрометен, увлекателен, смешон и горек. И храбрость того, кто не спасует перед этим необыкновенным для нашей современной литературы текстом, будет сторицей вознаграждена.

Итальянский писатель Алессандро Барикко — один из лучших романистов Европы, лауреат престижной премии Виареджо. Его книги переведены на десятки языков и положены в основу спектаклей и фильмов.

Прямое продолжение романа «Vita Nostra». Институт специальных технологий города Торпа, где подростков превращают в Слова великой Речи. Друзья, враги, любовь студентки Александры Самохиной с поправкой на взросление – и на осознание того, что мир несовершенен, а Сашка, с ее колоссальными возможностями, может его изменить. Если поймет, как избавиться от страха.

В день выборов в столице идет такой сильный дождь, что никто не удосужился прийти на избирательный участок. Политики в панике. Должны ли они перенести выборы на другой день? Около трех часов дня дождь, наконец-то, прекратился. В четыре часа избиратели потянулись на участки, словно по неведомому приказу.

Но когда пришло время подсчета голосов, выяснилось: более 70% бюллетеней опустили в урну незаполненными. Избиратели продемонстрировали мятеж. Власти объявили чрезвычайное положение. Но не были ли их действия слишком поспешными? Не действовали ли они слепо? Это слово вызывает ужасные воспоминания в связи недавней эпидемией слепоты, обрушившейся на город четыре года назад, и о женщине, которая оставалась зрячей. Не она ли стоит за пустыми бюллетенями? За дело берется полиция.

То, что начиналось как сатира на правительство и сомнительную эффективность демократической системы, превращается в нечто гораздо более зловещее…

©MrsGonzo для LibreBook

Жозе Сарамаго — один из крупнейших писателей современной Португалии, лауреат Нобелевской премии по литературе 1998 года.

Роман входит в трилогию с произведениями » Обыкновенная история » и » Обрыв «, являясь её второй частью.

Замечательное монументальное произведение о судьбах и предназначении человека. Роман трогает и будет трогать души многих поколений, а какой певучий слог, так приятно читать вслух!
В романе множество ярких собирательных характеров, которые и в века не переведутся на земле. Центральными фигурами, идущими рука об руку с ранних лет, но такими противоположными, встают Илья Обломов и Андрей Штольц. Оба героя симпатичны, оба героя располагают к себе. Но какие же не похожие жизни у них, два полюса, взявшие начало с одной стороны, с Обломовки. Две такие разные судьбы, и одна женщина. Первый у ее ног, вечно ждущий наказа, как ему действовать, а второй предлагает ей сильную руку и зовет идти вместе.
С одной стороны «обломовщина». Она сладка, но затягивает как трясина, из которой не выбраться. Ведь как приятно предаваться мечтам в неподвижной неге. Это состояние подобно наркотической зависимости, это болезнь. И так губятся жизни, за нерастраченный потенциал которых горько и наблюдателю и самому герою.
И наконец, в романе начертана и совсем другая идиллия, семейная, душевная идиллия, она деятельная, ищущая, полная жизни, осознанности, у ней широко открыты глаза, ясно и пытливо глядящие на мир вокруг и на свое место в нем. Да, тут есть место и страхам, и грусти, и нужно иметь силы, чтобы смело идти вперед, не смотря на спутников — горе и потери.

Записи, которые он вел во время этого увлекательного и опасного путешествия легли в основу этой книги.
(с) MrsGonzo для LibreBook

Рисуя любовь Адуева к Елене, Гончаров как будто остается в пределах романтических традиций. Фразеология переживаний героев вполне выдержана в духе светских повестей. Но в данном случае Гончаров не идет против правды: такая фразеология, такой язык действительно были характерны для романтиков из дворянско-аристократической среды.

С насмешкой относится писатель к романтическому неистовству Адуева и осуждает пустоту светских нравов.

Такое же объективно-реалистическое объяснение дает Гончаров характеру и поступкам Адуева.

Что же хотел сказать Гончаров, соединяя в Егоре Адуеве черты столь различных людей, как Чацкий, Онегин и Ленский? Как следует расценивать образ Адуева? Как простое подражание литературным типам или как нечто новое в художественном отображении действительности?

Читайте также:

• Справка в школу об отсутствии ребенка купить
• Статья про дружбу в детском саду
• День птиц беседа для начальной школы
• Диагностический материал для логопеда доу
• Река моих сожалений краткое содержание

И. А. Гончаров

СЧАСТЛИВАЯ ОШИБКА

Господи Боже Ты мой! и так много

всякой дряни на свете, а Ты еще

жинок наплодил!

Гоголь

Шел в комнату — попал в другую.

Грибоедов

Однажды зимой в сумерки… Да! позвольте прежде спросить, любите ли вы сумерки? Я «слышу молчание», а молчание есть знак согласия: стало быть, любите. Да и как не любить сумерек? кто их не любит? Разве только заблудившийся путник с ужасом замечает наступление их; расчетливый купец, неудачно или удачно торговавший целый день, с ворчаньем запирает лавку; еще — живописец, не успевший передать полотну заветную мечту, с досадой бросает кисть, да поэт, житель чердака, грозит в сумерки проклятиями Аполлона лавочнику, который не отпускает в долг свечей. Все прочие любят это время; не говорю уже о простом народе, мастеровых, работниках, которые, снедая в поте лица хлеб свой, покладывают руки от тяжкого труда, наконец, магазинщицах, которые, зевая за иглой при Божьем свете, с детской радостью надевают шляпки и спешат предаться увеселениям. Но то существенная, прозаическая радость, а в сумерках таятся высшие, поэтические наслаждения.

Благословен и тьмы приход!

сказал Пушкин. Не есть ли это время нежной, мечтательной грусти, — не той грубой, неприятной грусти, которая изливается днем, при всех, горючими слезами, причины которой так тривиальны — крайняя бедность, потеря родственников и проч.; грусти, например, от невнимания любимой особы, от невозможности быть там, где она, от препятствий видеться с нею, от ревности? Не есть ли это, краснея скажу, время сладостного шепота, робкого признания, пожимания рук и… мало ли еще чего? А сколько радостных надежд и трепетных ожиданий таится под покровом сумерек! сколько приготовлений совершается к наступающему вечеру! О, как я люблю сумерки, особенно когда переношусь мысленно в прошедшее! Где ты, золотое время? воротишься ли опять? скоро ли?…

Посмотрите зимой в сумерки на улицу: свет борется со тьмою; иногда крупный снег вступает в посредничество, угождая свету своею белизною и увеличивая мрак своим облаком. Но человек остается праздным свидетелем этой борьбы: он приумолкает, приостанавливается; нет движения; улица пуста; домы, как великаны, притаились во тьме; нигде ни огонька; все предметы смешались в каком-то неопределенном цвете; ничто не нарушает безмолвия, ни одна карета не простучит по мостовой: только сани, как будто украдкою, продолжают сновать вечную основу по Невскому проспекту. Одним словом, кажется, настала минута осторожности… а в самом деле эта минута есть, может быть, самая неосторожная в целом дне: зимой в сумерки совершается важный, а для некоторых наиважнейший, процесс нашей жизни — обед; у первых он состоит в наполнении, у вторых в переполнении желудков и нагревании черепов искусственными парами, — сообразите следствия от этих двух последних обстоятельств.

Теперь войдемте в любой дом. Вот общество, собравшееся в гостиной: всё тихо, безмолвно; никто не шевелится; разговор медленно вяжется слово за слово, поминутно перерываясь и не останавливаясь на одном предмете. Вглядитесь в физиономии: это самая лучшая, самая удобная минута для изучения настоящего характера и образа мыслей людей. Посмотрите, как в сумерки свободно глаза высказывают то, что задумала голова, как непринужденно гуляют взоры: они то зажигаются страстью, то замирают презрением, то оживляются насмешкой. Тут подчиненный смело меряет глазами начальника с ног до головы; влюбленный смело пожирает взорами красоту возлюбленной и дерзает на признание; взяточник, хотя шепотом, однако без ужимок объявляет, какую благодарность и в каком количестве чаял бы он получить за дельце, — сколько доверенностей рождается в потемках! сколько неосторожных слов излетает!… Но вот несут свечи: вдруг всё оживилось; мужчины выпрямились, дамы оправились; разговор, медленно катившийся до тех пор, как ручеек по камешкам, завязывается снова, вступает, подобно могучей реке, в берега, делается шумнее, громче. А какая перемена в людях! подчиненный уж смотрится в лакированные сапоги начальника, влюбленный стоит почтительно за стулом возлюбленной, взяточник кланяется и приговаривает: «Что вы! что вы! какая благодарность! это мой долг!» — неосторожные раскаиваются в своей доверенности, и взоры перестают страстно глядеть; место презрения заступает сухое почтение или страх. О! будьте только сумеречным наблюдателем… «Но наблюдать, — скажут мне, — в сумерки неудобно, темно». — «Ах, в самом деле! ваша правда». — «Да как же вы упустили это из виду? забыли?» — «Нет-с, не догадался».

Однажды зимой, в сумерки, сопровождаемые всеми вышеизложенными обстоятельствами, то есть падением снега и безмолвием на улицах, — не то из Садовой, не то из Караванной выскочил на Невский проспект, как будто сорвавшись с цепи, лихой серый рысак, запряженный в маленькие санки, в которых сидел молодой человек. Далеко вперед закидывало стройные ноги благородное животное, гордо крутило шею, быстро неслось по улице; но седок всё был недоволен. «Пошел!» — кричал он кучеру. Напрасно сей вытягивал руки во всю длину, ослаблял вожжи и привставал с места, понукая рысака. «Пошел!» — кричал седок. Но ехать скорее было невозможно: и так пешеходы, которые пускались, как вброд, поперек улицы, при грозном оклике кучера, вздрагивая, пятились назад, а по миновании опасности, плюнув, с досадой приговаривали: «Вот сумасшедший-то! эка сорвиголова! провал бы тебя взял! напугал до смерти!»

С Невского кучер поворотил в Морскую и после минутной езды остановился у двухэтажного дома аристократической наружности, с балконом и большим подъездом. Молодой человек вошел в сени. Нигде в доме не было еще огня: сумерки царствовали начиная с сеней. Там швейцар, сидя перед огромной печью, по временам помешивал кочергой жар и напевал вполголоса унылую песенку. В стороне тянулась лестница с позлащенными перилами.

— Дома господа? — спросил молодой человек.

— Должно быть, что дома-с, — отвечал швейцар. — Вот я позвоню.

— Не нужно! — сказал тот и опрометью, как на приступ, бросился на лестницу.

В передней сумерки были еще ощутительнее: из углов, где царствовала настоящая, прямая темнота, неслось храпенье; лакеи спали, вознаграждая себя вперед за предстоящие труды и вечернюю суматоху. Молодой человек остановился перед тремя дверьми в нерешимости, в которую идти. «Отдамся на волю сердца: оно не обманет и поведет прямо к ней», — подумал он и отворил среднюю дверь. Прошедши залу и диванную, он пропал в коридоре, из которого лесенка в четыре ступеньки вела вверх.

С трепетом в сердце, на цыпочках, подкрался он к библиотеке, и вдруг этот теплый, сердечный трепет превратился в холодный, лихорадочный озноб, когда он вошел в комнату. Там на мраморном столике чуть теплилась лампа и освещала лица двух стариков, которые, сидя в вольтеровских креслах друг против друга, сначала, вероятно, беседовали и потом утопили свою беседу в сладкой дремоте.

Читать дальше

И. А. Гончаров

СЧАСТЛИВАЯ ОШИБКА

Господи Боже Ты мой! и так много

всякой дряни на свете, а Ты еще

жинок наплодил!

Гоголь

Шел в комнату — попал в другую.

Грибоедов

Однажды зимой в сумерки… Да! позвольте прежде спросить, любите ли вы сумерки? Я «слышу молчание», а молчание есть знак согласия: стало быть, любите. Да и как не любить сумерек? кто их не любит? Разве только заблудившийся путник с ужасом замечает наступление их; расчетливый купец, неудачно или удачно торговавший целый день, с ворчаньем запирает лавку; еще — живописец, не успевший передать полотну заветную мечту, с досадой бросает кисть, да поэт, житель чердака, грозит в сумерки проклятиями Аполлона лавочнику, который не отпускает в долг свечей. Все прочие любят это время; не говорю уже о простом народе, мастеровых, работниках, которые, снедая в поте лица хлеб свой, покладывают руки от тяжкого труда, наконец, магазинщицах, которые, зевая за иглой при Божьем свете, с детской радостью надевают шляпки и спешат предаться увеселениям. Но то существенная, прозаическая радость, а в сумерках таятся высшие, поэтические наслаждения.

Благословен и тьмы приход!

сказал Пушкин. Не есть ли это время нежной, мечтательной грусти, — не той грубой, неприятной грусти, которая изливается днем, при всех, горючими слезами, причины которой так тривиальны — крайняя бедность, потеря родственников и проч.; грусти, например, от невнимания любимой особы, от невозможности быть там, где она, от препятствий видеться с нею, от ревности? Не есть ли это, краснея скажу, время сладостного шепота, робкого признания, пожимания рук и… мало ли еще чего? А сколько радостных надежд и трепетных ожиданий таится под покровом сумерек! сколько приготовлений совершается к наступающему вечеру! О, как я люблю сумерки, особенно когда переношусь мысленно в прошедшее! Где ты, золотое время? воротишься ли опять? скоро ли?…

Посмотрите зимой в сумерки на улицу: свет борется со тьмою; иногда крупный снег вступает в посредничество, угождая свету своею белизною и увеличивая мрак своим облаком. Но человек остается праздным свидетелем этой борьбы: он приумолкает, приостанавливается; нет движения; улица пуста; домы, как великаны, притаились во тьме; нигде ни огонька; все предметы смешались в каком-то неопределенном цвете; ничто не нарушает безмолвия, ни одна карета не простучит по мостовой: только сани, как будто украдкою, продолжают сновать вечную основу по Невскому проспекту. Одним словом, кажется, настала минута осторожности… а в самом деле эта минута есть, может быть, самая неосторожная в целом дне: зимой в сумерки совершается важный, а для некоторых наиважнейший, процесс нашей жизни — обед; у первых он состоит в наполнении, у вторых в переполнении желудков и нагревании черепов искусственными парами, — сообразите следствия от этих двух последних обстоятельств.

Теперь войдемте в любой дом. Вот общество, собравшееся в гостиной: всё тихо, безмолвно; никто не шевелится; разговор медленно вяжется слово за слово, поминутно перерываясь и не останавливаясь на одном предмете. Вглядитесь в физиономии: это самая лучшая, самая удобная минута для изучения настоящего характера и образа мыслей людей. Посмотрите, как в сумерки свободно глаза высказывают то, что задумала голова, как непринужденно гуляют взоры: они то зажигаются страстью, то замирают презрением, то оживляются насмешкой. Тут подчиненный смело меряет глазами начальника с ног до головы; влюбленный смело пожирает взорами красоту возлюбленной и дерзает на признание; взяточник, хотя шепотом, однако без ужимок объявляет, какую благодарность и в каком количестве чаял бы он получить за дельце, — сколько доверенностей рождается в потемках! сколько неосторожных слов излетает!… Но вот несут свечи: вдруг всё оживилось; мужчины выпрямились, дамы оправились; разговор, медленно катившийся до тех пор, как ручеек по камешкам, завязывается снова, вступает, подобно могучей реке, в берега, делается шумнее, громче. А какая перемена в людях! подчиненный уж смотрится в лакированные сапоги начальника, влюбленный стоит почтительно за стулом возлюбленной, взяточник кланяется и приговаривает: «Что вы! что вы! какая благодарность! это мой долг!» — неосторожные раскаиваются в своей доверенности, и взоры перестают страстно глядеть; место презрения заступает сухое почтение или страх. О! будьте только сумеречным наблюдателем… «Но наблюдать, — скажут мне, — в сумерки неудобно, темно». — «Ах, в самом деле! ваша правда». — «Да как же вы упустили это из виду? забыли?» — «Нет-с, не догадался».

Однажды зимой, в сумерки, сопровождаемые всеми вышеизложенными обстоятельствами, то есть падением снега и безмолвием на улицах, — не то из Садовой, не то из Караванной выскочил на Невский проспект, как будто сорвавшись с цепи, лихой серый рысак, запряженный в маленькие санки, в которых сидел молодой человек. Далеко вперед закидывало стройные ноги благородное животное, гордо крутило шею, быстро неслось по улице; но седок всё был недоволен. «Пошел!» — кричал он кучеру. Напрасно сей вытягивал руки во всю длину, ослаблял вожжи и привставал с места, понукая рысака. «Пошел!» — кричал седок. Но ехать скорее было невозможно: и так пешеходы, которые пускались, как вброд, поперек улицы, при грозном оклике кучера, вздрагивая, пятились назад, а по миновании опасности, плюнув, с досадой приговаривали: «Вот сумасшедший-то! эка сорвиголова! провал бы тебя взял! напугал до смерти!»

С Невского кучер поворотил в Морскую и после минутной езды остановился у двухэтажного дома аристократической наружности, с балконом и большим подъездом. Молодой человек вошел в сени. Нигде в доме не было еще огня: сумерки царствовали начиная с сеней. Там швейцар, сидя перед огромной печью, по временам помешивал кочергой жар и напевал вполголоса унылую песенку. В стороне тянулась лестница с позлащенными перилами.

— Дома господа? — спросил молодой человек.

— Должно быть, что дома-с, — отвечал швейцар. — Вот я позвоню.

— Не нужно! — сказал тот и опрометью, как на приступ, бросился на лестницу.

В передней сумерки были еще ощутительнее: из углов, где царствовала настоящая, прямая темнота, неслось храпенье; лакеи спали, вознаграждая себя вперед за предстоящие труды и вечернюю суматоху. Молодой человек остановился перед тремя дверьми в нерешимости, в которую идти. «Отдамся на волю сердца: оно не обманет и поведет прямо к ней», — подумал он и отворил среднюю дверь. Прошедши залу и диванную, он пропал в коридоре, из которого лесенка в четыре ступеньки вела вверх.

С трепетом в сердце, на цыпочках, подкрался он к библиотеке, и вдруг этот теплый, сердечный трепет превратился в холодный, лихорадочный озноб, когда он вошел в комнату. Там на мраморном столике чуть теплилась лампа и освещала лица двух стариков, которые, сидя в вольтеровских креслах друг против друга, сначала, вероятно, беседовали и потом утопили свою беседу в сладкой дремоте.

Не только молодого человека, который ожидал встречи пламенных черных глаз, но всякого охватил бы озноб при взгляде на одного из спавших стариков. Вообразите огромную лысину, которая по бокам была вооружена двумя хохолками редких седых, стоячих волос, очень похожими на обгоревший кустарник; вскоре после лысины следовал нос: то был конус значительной величины, в который упиралась верхняя губа, помещенная у самого его основания, а нижняя, не находя преграды, уходила далеко вперед, оставляя рот отворенным настежь; по бокам носа и рта бежали две глубокие морщины и терялись в бесчисленных складках под глазами. Сверх того, всё лицо было испещрено самыми затейливыми арабесками. Таков был действительный тайный советник барон Карл Осипович Нейлейн, владетель этого дома. Другого старика не знаю; вероятно, приятель барона; физиономия его была, однако ж, гораздо благопристойнее. Оба они покоились сном праведника, хотя лицо первого пристало бы самому отчаянному грешнику.

«Вот поди, вверяйся сердцу, куда оно заведет!» — с досадой сказал молодой человек и, повернув назад, вошел в маленькую диванную. Там, свесив одну ногу, а другую поджав под себя, сидела на богатом оттомане и также дремала, запрокинув голову, супруга барона. Подле нее лежала моська, которая, при появлении молодого человека, заворчала. Он, чтоб не возбудить тревоги, поспешно отправился назад.

«Что за встречи! Где же Елена? — подумал он и остановился в нерешимости куда идти. — Здесь все сидят попарно. Поспешу сыскать ее для симметрии: нас будет также пара». — В эту самую минуту в соседней комнате раздался звучный аккорд на фортепиано, и молодой человек бросился как будто на призыв.

Пора, однако, сказать, кто таков был он, зачем пожаловал в такую пору в чужой дом, почему так своевольно расхаживает и чего отыскивает. Звали его Егор Петрович; он происходил из знаменитого рода Адуевых и был отдаленнейший родственник барона Нейлейн; приехал в дом к нему по двум причинам — одной обыкновенной, другой необыкновенной: первая — родство, как выше сказано, а вторая — любовь к прелестной восьмнадцатилетней дочери барона Елене, милой, стройной, пламенной брюнетке, которую он и отыскивал в потемках.

Иван Александрович Гончаров (1812-1891) — русский писатель XIX века, литературный критик, публицист, автор романа-бестселлера «Обломов». В книге представлены повести «Лихая болесть» и «Счастливая ошибка», в которых автор легко и изящно высмеивает светское общество России XIX века, беспочвенный романтизм и мечтательность. Комические отступления напомнят читателю о наследии Гоголя, а неизменные человеческие типажи — о том, что у произведений великих авторов нет сроков давности.